Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Творчество М. Булгакова в общественной и литературной ситуации 1960-х годов 18
1.1. «Дни Турбиных» и «Бег»: тотальная переоценка ценностей 18
1.2. Мольер, снова Мольер и Пушкин: тема художника и власти 52
1.3. Полемика вокруг романа «Мастер и Маргарита» 64
Глава 2. Основные тенденции в осмыслении творчества М. Булгакова критикой 1970-х годов 103
2.1. Впервые в кино: пьесы Булгакова на больших экранах 103
2.2. «Русские патриоты»: борьба за Булгакова 122
2.3. Выход в массы: обратная сторона популярности 152
Заключение 170
Приложение 175
1. Хронологическая таблица публикаций и изданий Булгакова, постановок и экранизаций его произведений 176
2. Краткие сведения о некоторых участниках литературного процесса 1960-1970-х годов, 181
3. Театральная критика 1960-х годов о генезисе пьес Булгакова 192
4. Кинокритика об экранизации пьесы «Бег» 199
5. Экранизации и инсценировки Булгакова 208
6. Дискуссия «Классика и мы» (1977 год) как показатель общественной ситуации 211
Список литературы и источников 215
- «Дни Турбиных» и «Бег»: тотальная переоценка ценностей
- Мольер, снова Мольер и Пушкин: тема художника и власти
- Впервые в кино: пьесы Булгакова на больших экранах
- «Русские патриоты»: борьба за Булгакова
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена несколькими факторами
Творчество М. Булгакова не раз подвергалось в советской печати жесткой критике, становилось предметом любопытных и весьма показательных дискуссий. Сегодня многие произведения писателя стали литературной классикой, однако история осмысления М. Булгакова советской критикой до сих пор не написана, и это — пробел как в общей летописи отечественной литературной журналистики, так и в изучении творчества М. Булгакова. Поэтому необходимо проследить, с каким трудом его произведения появлялись на страницах книг и журналов уже после смерти писателя, как они входили в литературный процесс, какое сопротивление порой встречали и каких защитников приобретали.
М. Булгаков по сей день остается одним из самых популярных писателей в России, его личность и произведения уже давно перестали быть объектом исключительно профессионального литературоведения и прочно вошли в так называемую массовую культуру (стоит вспомнить и экскурсии по булгаковской Москве, и экранизации, и, например, «Булгаковскую
4энциклопедию» Б. Соколова, как пример издания, рассчитанного на самую широкую, массовую аудиторию). Они стали предметом многочисленных паралитературоведческих, конспирологических, националистических, политических и прочих спекуляций. Истоки многих подобных явлений кроются в критике советского периода, поэтому представляется важным найти их.
3. Сегодня ностальгия значительной части российского общества по Советскому Союзу приводит к идеализации советского времени в сознании многих людей. Нам представляется, что в судьбе произведений М. Булгакова настолько четко и полно отражаются характерные конфликты и противоречия советской культуры, что частная история того, как творчество писателя входило в официальную литературу, позволяет взглянуть на этот период жизни страны непредвзято и объективно.
Степень научной разработанности проблемы
Истории литературной критики советского периода посвящено немало работ . Она частично отражена в воспоминаниях , а также в трудах, посвященных отдельным писателям и критикам . Особой областью изучения стала история советской цензуры, также неразрывно связанная с литературной критикой .
Неисчислимое количество работ посвящено М. Булгакову, однако лишь малая их часть так или иначе затрагивает отношения писателя с прижизненной 1 Белая Г.А. История в лицах. Из литературной критики 20-х годов. Тверь, 2003; Белая Г. А. Дон-Кихоты революции - опыт побед и поражений. - М., 2004; Голубков М.М. История русской литературной критики XX века. - М., 2008; История русской литературной критики. / Под ред. В.В.Прозорова. - М., 2002;
Кормилов С.И., Скороспелова Е.Б. Литературная критика в России XX в. (после 1917 г.). Материалы к курсу. — М., 1996;
Шешуков СИ. Неистовые ревнители: из истории литературной борьбы 20-х годов. - М., 1970. 2 Лакшин В. Новый мир во времена Хрущева. Дневник и попутное (1953—64) — М., 1991. 3 Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. — М.: Водолей Publishers, 2005 4 Горяева T.M. Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. М.: РОССПЭН, 2002;
Жирков Г.В. История цензуры в России XIX-XX вв. Учебное пособие. — М.: Аспект Пресс, 2001; Зезина М. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е — 60-е годы. — М., 1999; Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917-1956.Сб. документов. — М., 2005.
5 критикой или рассматривает оценки его произведений, данные советской печатью уже после смерти М. Булгакова5.
Важным событием в изучении советской критики М. Булгакова стала публикация библиографии посвященных ему критических статей в отечественной печати с 1920-х по 1990-е годы включительно .
Есть очень ценные исследования, в которых глубоко и оригинально трактуется творчество М. Булгакова . Однако приходится признать, что сейчас история публикации булгаковских произведений и динамика их восприятия советской печатью еще совсем не изучены. С одной стороны, общеизвестно, что у М. Булгакова была сложная литературная судьба. С другой стороны, нет работы, которая комплексно, интегрально, подключая разные контексты, рассматривала бы восприятие булгаковских произведений отечественной журнальной и газетной критикой начиная с середины 1950-х годов. 5 Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — М.: Книга, 1988;
Булгаков М.А. Пьесы 1920-х годов. Вступит, статья, сост. и общая ред. А.А. Нинова. — Л.: Искусство. 1990;
Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. — М., Искусство. 1989;
Воздвиженский В.Г. Пределы интерпретации (Наследие Михаила Булгакова в истолковании критики 70-х годов) // Литературно-художественный процесс 70-х гг. в зеркале критики. — M., 1982;
Неводов Ю.Б. Творчество М.Булгакова 20-х годов в оценке современной критики // Проблемы развития советской литературы. - Саратов, 1975. - Вып.2. - С.217-229;
Орлова Е.И. Проблема изучения авторской позиции писателя-сатирика: Из опыта советской литературной критики 20-х гг. Дис. ... канд. филол. наук. — М., 1981;
Миронова М.А. Театральная критика 1920-х годов: рецепция пьес Н. Эрдмана "Мандат" и M. Булгакова "Дни Турбиных". Дис. ... канд. филол. наук. — М., 2004;
Грознова Н.А. Булгаков и критика его времени (По материалам булгаковских альбомов) // Творчество Михаила Булгакова: Исследования и материалы. - СПб., 1994. - Кн.2. - С. 5-33;
Гудкова В.В. Истоки: Критические дискуссии по поводу творчества М.Булгакова: от 1920-х к 1980-м // Лит. обозрение. - М. - 1991.-№5.-С. 3-U
Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография // Институт русской литературы РАН: Кн. 3. — СПб.: Наука, 1995. 7 Лесскис Г.А. «Мастер и Маргарита» Булгакова: Манера повествования, жанр, макрокомпозиция // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. — 1979. — T.38. — №1. — С.52-59;
Немцев В.И. Функция повествователя в художественной речи романа Михаила Булгакова «Белая гвардия» // Поэтика советской литературы 20-х годов. - Куйбышев, 1989. - С. 72-98;
Гаспаров Б. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. — М., 1994;
Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. — М., 1994;
Скобелев В.П. О функции архаико-эпического элемента в романной структуре «Белой гвардии» (Приватное «Я» и «коллективная одушевленность») // Возвращенные имена русской литературы. Аспекты поэтики, эстетики, философии. Межвуз. сб. науч. тр., Самара, 1994. С.33-44;
Лесскис Г.А. Триптих М.А.Булгакова о русской революции: «Белая гвардия», «Записки покойника», «Мастер и Маргарита». Комментарии. — М., 1999;
Бердяева О.С. Проза Михаила Булгакова. Текст и метатекст. Монография. Новгород, 2002;
Зеркалов А. Евангелие Михаила Булгакова. — М.: Текст, 2003;
Чудакова М. Новые работы. 2003-2006. — М., 2007.
Возможно, это объясняется тем, что подавляющее большинство произведений М. Булгакова вышли в свет спустя два-три десятилетия после смерти писателя, и если прижизненная критика входит в область изучения булгаковских биографов, то критика «посмертная» оказывается обособленным и самоценным объектом исследования.
Помимо исследований, посвященных истории советской критики и биографии и творчеству М. Булгакова, во время работы для автора диссертации крайне важными были труды, в которых так или иначе освещается культурная и общественная ситуация в Советском Союзе середины 1950-х — 1970-х годов. Среди них как дневники и мемуары , так и научные работы .
Научная новизна исследования выражена в том, что проделан последовательный и разносторонний анализ газетных и журнальных выступлений, посвященных М. Булгакову; проанализированы ключевые для истории булгаковской критики споры середины 1950-х — 1960-х годов, в которых отражаются основные тенденции это противоречивого периода: как «оттепельные», так и реакционные; критические оценки творчества М. Булгакова рассмотрены в широком литературном и идеологическом контексте; особое внимание уделено истории публикациий — и булгаковских произведений, и отзывов о них — истории прохождения текстов через редакционные обсуждения и цензуру; 8 Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. 1956-1980. — М, 1990;
Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева. Дневник и попутное (1953-1964). — М., 1991;
Лакшин В. Дневник 1969—1970 годов. Вступ, заметка Л. Теракопяна, прим. С.Н. Лакшиной // Дружба народов. — 2003. — №№ 4-6;
Житомирская СВ. Просто жизнь. — М., 2008;
Петелин В. Мой XX век: счастье быть самим собой. Жизнеописание в воспоминаниях о противоборстве официальной идеологии. Документы. Письма. Статьи. Размышления. — М., 2009. 9 Оттепель. 1953-1956: Страницы русской советской литературы / Сост. Чупринин СИ. — М., 1989; Семидесятые как предмет истории русской культуры / Ред.-сост. К.Ю. Рогов. — М., 1998;
Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е — 1960-е годы. — М., 1999. — прослеживаются переклички и споры критиков 1950-х — 1970-х годов с предшественниками из 1920-х годов;
Объект исследования
Объектом исследования является восприятие критикой булгаковских произведений, различные их интерпретации в советской печати.
При этом опосредованным объектом изучения становится и собственно творчество М. Булгакова.
Предмет работы
Предметом исследования выступают русскоязычные критические и публицистические материалы, опубликованные в периодических изданиях в 1950-70-е годы в Советском Союзе и так или иначе посвященные М. Булгакову.
Цель исследования
Целью работы является анализ художественной критики, связанной с освоением наследия М. Булгакова в контексте эпохи 1960-1970-х годов
Задачи исследования: провести детальный анализ критических выступлений, посвященных Булгакову; изучить основные политические и культурные тенденции исследуемого периода советской истории; проследить, как эти тенденции преломляются в газетных и журнальных материалах, которые составляют предмет исследования; сопоставить оценки, данные булгаковскому творчеству в советской печати; выяснить, какова роль критики в возвращении М. Булгакова в официальную советскую культуру; проследить, как и по каким причинам меняется отношение к Булгакову в газетах и журналах на протяжении исследуемого периода; выявить, что в трактовках М. Булгакова, предложенных критиками, является адекватным его творчеству и ценным по сей день и что было вызвано исключительно политической конъюнктурой.
Эмпирическая база исследования
Эмпирическую базу диссертационной работы составили публиковавшиеся в 1950-1970-е годы в советских журналах («Вопросы литературы», «Знамя», «Звезда», «Волга», «Москва», «Новый мир» и пр.) и газетах («Литературная газета», «Советская культура» и др.) критические материалы, в которых рассматривалась биография и творчество М. Булгакова. Также изучены предисловия, послесловия, комментарии и прочие материалы, опубликованные в отдельных изданиях М. Булгакова, и воспоминания некоторых героев диссертационной работы.
Таким образом, научная достоверность диссертации обеспечивается обширным эмпирическим материалом.
Метод исследования
Тема диссертации подразумевает изучение истории журналистики и литературной критики, анализ и сопоставление критических интерпретаций булгаковских текстов, анализ самих булгаковских текстов. Среди основных методов — сравнительно-исторический и структурно-типологический. Теоретико-методологической базой исследования послужили: исследования по истории и теории журналистики (в т.ч. Я.Н. Засурского, Б.И. Есина, Н.А. Богомолова, Е.П. Прохорова, СМ. Гуревича и др.); работы, посвященные творчеству М. Булгакова (М.О. Чудаковой, А.М, Смелянского, В.Я. Лакшина, Л..М. Яновской, Е.И. Орловой и др.); труды по истории русской литературы и эстетической мысли XX века (Г.А. Белой, Е.А. Добренко, М.Р. Зезиной); работы в области теории литературы (М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Б.А. Успенского).
Рамки исследования
Исследуемый период — середина 1950-х — 1970-е годы — ограничен именно этими рамками по нескольким причинам. Во-первых, это наименее изученный период истории булгаковской критики, в отличие, например, от 1920-х годов. Во-вторых, именно в это время имя М.Булгакова вновь после двадцатилетнего забвения появляется на страницах журналов и газет и именно благодаря критикам писатель постепенно входит в официальную советскую литературу. В-третьих, в 1950-1970-е годы ведутся показательные для своего времени дискуссии, по накалу сравнимые, наверное, лишь с критическими кампаниями 1920-х годов, и поэтому данный период представляет особый интерес.
Кроме того, учитывая, что произведения М. Булгакова были написаны в 1920-1930-е годы, необходимым и естественным стало сопоставление двух исторических контекстов, которое помогает проследить смену исторического самосознания общества, выявить общее и различное для разных этапов культурной жизни общества.
Обозначенный временной отрезок предполагает выделение основных тенденций, характеризующих литературно-критическую сферу, на основе чего сделана попытка более детальной периодизации и сравнения разных этапов: в
10 первой главе рассмотрен период с середины 1950-х по конец 1960-х годов, во второй главе — 1980-е годы (и отчасти 1980-е годы).
Точка отсчета периода, рассмотренного в первой главе, связана с изменениями в политической и общественной жизни страны после смерти И. Сталина и прихода к власти Н. Хрущева и с начавшейся после XX съезда партии КПСС «оттепелью». В этой же главе рассмотрен и период первой послеоттепельной реакции, которая начинается в 1964 году с отставкой Хрущева и началом правления Л. Брежнева. Это время, в котором начинают все отчетливее просматриваться черты будущего «застоя». Следуя внутренней логике диссертации и учитывая динамику литературно-критического поля, было необходимо рассмотреть два этих временных отрезка вместе, в одной главе. Завершается анализируемый в первой главе период концом 1960-х годов. Обусловлено это тем, что, во-первых, заканчиваются дискуссии, которые были характерны именно для «шестидесятых» годов, а во-вторых, сходят на нет «оттепельные» тенденции, которые действовали во многих сферах советского общества несколько лет после смены власти — как бы по инерции.
Вторая глава посвящена критике 1970-х годов; условно говоря, этот период начинается уже в 1969 году, так как именно тогда в журналах выходит несколько публикаций, которые обозначили характерные уже для следующего десятилетия тенденции в советской литературе, в частности, в истолковании творчества М. Булгакова. На первый взгляд, завершить этот период следовало бы серединой или даже концом 1980-х годов, однако во второй главе лишь отчасти рассматриваются некоторые черты и события, сформировавшие это десятилетии булгаковской критики, но главное внимание все же уделено именно 1970-м годам. Это обусловлено нескольким факторами. Во-первых, отчетливо видно, как в 1980-е годы изучение М. Булгакова переходит из поля критики в поле литературоведения. Во-вторых, те многочисленные публикации, которые появляются в это десятилетие, по большей части не представляют интереса с точки зрения интерпретации булгаковских произведений (во второй главе сделан обзор только тех тенденций и только тех выступлений в печати 1980-х годов, которые действительно имеют непосредственное отношение к творчеству или биографии М. Булгакова и предлагают интерпретацию и анализ его произведений, в отличие от таких публикаций, которые посвящены, например, скандалам вокруг создания булгаковского музея в Москве).
Рабочая гипотеза исследования
Большинство произведений было создано М. Булгаковым в 1920-1930-е годы, но многие из них лишь в середине 1950-х годов начали появляться в журналах и выходить отдельными изданиями. В диссертации полагается, что булгаковские произведения смогли увидеть свет именно тогда, когда была готова почва для их восприятия и критиками, и обществом, и сам факт их выхода свидетельствовал о принципиальных изменениях общественного климата. Однако возвращение творчества М. Булгакова, без сомнения, ускорили некоторые критики, которые уже тогда осознали ценность булгаковского наследия и смогли прервать многолетнее молчание, существовавшее в печати вокруг имени М. Булгакова.
Опубликованные, произведения М. Булгакова оказались удивительно созвучными «новому» времени своего бытования и, более того, стали своего рода полем для обсуждения тех проблем, которые волновали общество. В результате этого произведения М. Булгакова практически всегда трактовались в соответствии с идеологическими интересами тех «лагерей», к которым относились критики, будь то «оттепельные» критики, «охранители» и сталинисты, «русские патриоты» и т.д.
Яркий пример — полемика вокруг чрезвычайно смелого для советской литературной ситуации и ошеломившего многих в конце 1960-х годов романа «Мастер и Маргарита», написанного так, будто никакого соцреалистического канона вообще не существует: с одной стороны, для «охранителей» он стал источником серьезных литературных и идеологических опасений (особенно на
12 фоне событий 1968 года, споров о партийности в искусстве, о классовой позиции писателя и пр.), материалом для неадекватных трактовок и поводом для идеологических нападок на защитников романа; с другой стороны, последним — а их оказалось совсем не мало — удалось «почувствовать» это произведение и предложить интересные и ценные его интерпретации. В их выступлениях отчетливо отражены характерные для эпохи проблемы (интерес к личности; право человека принимать решения, руководствуясь своей совестью, а не классовыми интересами; борьба против партийности в литературе, необходимость разговора о репрессиях 1930-х годов и пр.) Таким образом, в критических статьях о произведениях М. Булгакова, написанных задолго до эпохи 1960-х годов, последовательно отражаются самые актуальные тенденции времени.
Содержательная структура диссертации
Работа состоит из введения, двух глав, заключения, приложения и библиографии.
Во введении сформулирована тема и проблема, проведен обзор литературы, связанной с рассматриваемой проблемой, выявлена научная новизна исследования, его актуальность, объект и предмет, цели и задачи; обозначены временные и тематические рамки исследования и объяснены причины, по которым именно такие рамки являются целесообразными в данной работе; обоснована теоретическая и практическая значимость работы; представлена содержательная структура диссертации и приведены положения, выносимые на защиту.
В первой главе работы — «Творчество М. Булгакова в общественной и литературной ситуации 1960-х годов» — изучен период, когда творчество М. Булгакова-начало входить в официальный литературный процесс и занимать в нем полноправное место. Это событие рассмотрено не только как результат «объективных» изменений общественного климата, которые предоставили саму
13 возможность такого возвращения, но и как результат совместных действий «субъективных» сил, в первую очередь критиков.
Первая глава состоит из трех частей. В первой части раздела — «"Дни Турбиных" и "Бег": тотальная переоценка ценностей» — прослеживается, как менялось восприятие М. Булгакова литературной и театральной критикой второй половины 1950-х — первой половины 1960-х годов. На примере пьес «Дни Турбинных» и «Бег», которые стали своеобразным локомотивом булгаковского творчества в печати тех лет, показано движение образа М. Булгакова в советской критике: от писателя с сомнительной репутацией, требующего настороженного отношения, — к новому классику. Особое внимание уделено тому, как «оттепельные» журналисты приходят к осуждению печатных кампаний 1920-х годов против М. Булгакова и к осознанию того, что именно критики сыграли важную роль в создании скандальной репутации писателя, а затем в замалчивании его творчества.
Во второй части работы — «Мольер, снова Мольер и Пушкин: тема художника и власти» — рассмотрены произведения, не ставшие объектом столь пристального внимания критиков, но тем не менее получившие отзывы, крайне показательные для исследуемого исторического периода.
Последняя часть раздела — «Полемика вокруг романа "Мастер и Маргарита"» — посвящена спорам вокруг романа «Мастер и Маргарита», в которых отчетливо проявились основные тенденции критики 1960-х годов. На примере критических выступлений охранителей показано, что в отношении писателя постоянно действовало мощное сопротивление: его творчество воспринималось консервативной критикой не только как лишнее и чужеродное, но (а во многом и вследствие этого) и как идеологически опасное.
Во второй главе диссертации — «Основные тенденции в осмыслении творчества М. Булгакова критикой 1970-х годов» — рассмотрены материалы о М. Булгакове в периодической печати эпохи «застоя», а также сделан обзор критических публикаций начала 1980-х годов и перестроечного времени.
Вторая глава состоит из трех частей. В первой части — «Впервые в кино: пьесы Булгакова на больших экранах» — представлен анализ советской критики, посвященной ярким адаптациям булгаковских произведений в кино и театре. В начале 1970-х годов в стране впервые экранизируют М. Булгакова, и этот факт уже сам по себе свидетельствует о существенном сдвиге в восприятии писателя, что и показано в этой части. Детально рассмотрены печатные отклики на фильм «Бег», в частности, проанализировано восприятие критикой изменений, сделанных сценаристами в булгаковском тексте. Отдельное внимание уделено постановке «Мастера и Маргариты» Ю. Любимовым в театре на Таганке, которую критика встретила гробовым молчанием, нарушенным лишь одной статьей — в газете «Правда».
Во второй части второй главы — «"Русские патриоты": борьба за Булгакова» — изучена советская «патриотическая» критика М. Булгакова. Показано, как националисты 1970-х годов — главным образом деятели оформившейся тогда «русской партии», теснейшим образом связанной с некоторыми «толстыми» журналами и с Союзом писателей, — активно пытались представить М. Булгакова как художника, который принял советскую власть и способствовал ее утверждению. Рассмотрены конкретные приемы, которые критики использовали для того, чтобы, с одной стороны, сделать М. Булгакова жертвой происков «вненациональных» элементов, а с другой стороны, затушевать реальные противоречия между писателем и окружавшей его действительностью. В этой части детально изучено, как такой подход не только искажал биографию М. Булгакова, но и приводил к плачевным результатам в толковании его творчества.
Третья часть второй главы — «Выход в массы: обратная сторона популярности» — посвящена обзору и анализу общих тенденций в булгаковской критике 1980-х годов. Для подробного анализа из невиданно большого количества публикаций-этого периода о М.Булгакове выбраны лишь немногие, которые можно отнести к собственно художественной критике. В частности, рассмотрены отзывы о первом сборнике ранних рассказов и
15 фельетонов, рецензии на опубликованную в 1987 году повесть «Собачье сердце» и на появившиеся следом спектакли и фильм. В этой части показано, как М. Булгаков становился массово популярной фигурой (фактически, частью массовой культуры) и как это отражалось на его изучении. Кроме того, сделана попытка увидеть в печати 1980-х годов начало некоторых тенденций, которые характеризуют и современное восприятие М. Булгакова.
В заключении обобщены и прокомментированы главные выводы, полученные в ходе работы над диссертацией, и сформулированы ее результаты, которые в целом сводятся к следующим тезисам, выносимым на защиту: заслуга открытия М.Булгакова в 1950-1960-е годы принадлежит именно критике, которая сыграла принципиально важную роль в том, что многолетнее молчание в печати вокруг имени писателя было прервано, и его произведения начали возвращаться в официальную советскую литературу; булгаковское творчество 1920-1930-х годов оказалось в центре оживленных споров о самых острых общественных проблемах 1950-1970-х годов, подчас становясь лишь поводом к тому, чтобы публично обсудить эти проблемы; произведения М. Булгакова благодаря своей необычайной социальной актуальности, а также в силу того, что их начали печать лишь спустя несколько десятилетий после смерти писателя, рассматривались и как часть истории литературы, и как «новая», современная литература; в трактовке булгаковских произведений отчетливо отразились программные идеи того «лагеря» или течения, к которому принадлежали критики; в булгаковской критике 1950-1970-х годов отчетливо прослеживается динамика общественных настроений со всеми их многочисленными нюансами и противоречиями; — своеобразие произведений писателя («Белой гвардии», «Дней Турбиных», «Бега», «Мастера и Маргариты») было впервые глубоко понято и раскрыто в трактовках многих критиков изучаемого периода.
Приложение к диссертации состоит из шести частей. В первой части представлена хронологическая таблица публикаций и изданий М. Булгакова, а также спектаклей и экранизаций, сделанных по его произведениям. Во второй части приложения даются краткие сведения о некоторых участниках литературного процесса 1960-1970-х годов, информация о которых представляется важным дополнительным материалом, проливающим свет на многие характерные черты рассматриваемого периода. Третья часть посвящена размышлениям критиков о поэтике булгаковских пьес. Особо выделить их необходимо, потому что они выбиваются из общего «конфликта», составляющего стержень первой главы, но представляют интерес как собственно литературная критика, интерпретирующая творчество М. Булгакова. По такому же принципу (с поправкой на то, что речь идет о кинокритике) выделены и оценки поэтики фильма «Бег» в его соотнесении с первоисточником, которые представлены в четвертом приложении. В пятой части даются сведения о других адаптациях булгаковских произведений. Последние страницы приложения посвящены дискуссии «Классика и мы»: подробная информация о ней необходима для более полного понимания ситуации, в которой М. Булгаков оказался благодаря вниманию со стороны «патриотической» критики.
Библиография содержит перечень книг, газетных и журнальных статей и прочих материалов, которые были необходимы во время работы над диссертацией.
Научная и практическая значимость исследования определяется тем, что в ней собран, систематизирован и изучен обширный материал газетно-журнальной и научной периодики, результаты исследования могут быть использованы при создании еще не написанной истории отечественной
17 литературной критики второй половины XX века, а также в учебных курсах по истории отечественной литературы и журналистики. Работа позволяет уточнить представления об особенностях развития отечественной культуры второй половины XX века.
Апробация диссертации
Текущие результаты исследования были представлены в виде докладов на ежегодных научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» в 2008-2011 годах, а также опубликованы в научных журналах «Вопросы литературы» и «Вестник Московского университета» (Серия 10. Журналистика).
«Дни Турбиных» и «Бег»: тотальная переоценка ценностей
Последняя волна внимания к М. Булгакову в прессе пришлась на 1940— 1941 годы. В 1940 году это было связано со смертью писателя. Немало публикаций появилось тогда в «Литературной газете», «Вечерней Москве», в «Вахтанговце» и в «Горьковце» (издание Художественного театра»); некрологи опубликовали «Известия», «Советский артист»; газета «Советское искусство» сообщала об образовании комиссии по литературному наследию М. Булгакова, которую возглавил К. Симонов.
Кстати, именно тогда в одном из выступлений А. Файко10 впервые в печати было упомянуто о том, что Булгаков «до последних дней диктовал правку рукописей своего нового романа — философского, с глубоким чувством быта и романтики» , — романа, публикации которого придется ждать еще 26 лет.
Весной 1941 года один за другим появляются материалы , посвященные постановкам «Дон Кихота» (написан в 1938 году) сначала в ленинградском Государственном академическом театре имени Пушкина (заглавную роль играл Н. Черкасов), а затем в Театре имени Вахтангова (с Р. Симоновым — Дон Кихотом).
С тех пор имя Булгакова в прессе практически не упоминалось, никакие его пьесы, кроме «Пушкина»1 и «Мертвых душ», на сцене не шли14, никакие произведения опубликованы не были (о чем пишет Е. Булгакова в письме15 И. Сталину), несмотря на решение комиссии по литературному наследию писателя.
Письмо Е.С. Булгаковой, написанное 7 июля 1946 года, «Сталин оставил без внимания, и до конца его дней ни одой строки Булгакова в нашей стране не было напечатано»16.
Изменения почувствовались после смерти Сталина. Весной 1954 года на сцене Драматического театра имени К.С. Станиславского М. Яншин ставит «Дни Турбиных».
В том же 1954 году на II съезде советских писателей имя Булгакова прозвучало в выступлении В. Каверина, позже опубликованном в «Литературной газете»: «Я вижу литературу, в которой приклеивание ярлыков считается позором и преследуется в уголовном порядке, которая помнит и любит свое прошлое. Помнит, например, что сделал Юрий Тынянов для нашего исторического романа и что сделал М. Булгаков для нашей драматургии» . Это, пожалуй, одна из первых попыток «реабилитировать» полузабытого писателя. Таким неожиданным образом Булгаков, не получивший даже пригласительного билета на первый съезд писателей в 1934 году, через двадцать лет «оказался» на втором съезде.
В следующем году в издательстве «Искусство» десятитысячным тиражом выходят пьесы Булгакова. Правда, из шести произведений, о которых говорила Е. Булгакова в письме, в сборник попали всего две: «Дни Турбиных» и «Последние дни» («Пушкин»). Каверин назвал этот выбор «скупым и осторожным», попытавшись объяснить его тем, что «эти произведения в течение многих лет не сходят со сцены наших театров. Но стоило ли насильственно вырывать их из богатого драматургического наследия Булгакова, не присоединив к ним других пьес, которые позволили бы читателю оценить весь сложный и своеобразный путь драматурга?»
Этот тоненький сборник, без предисловий и примечаний, (снабженный, правда, фотопортретом писателя и фотографиями из спектаклей), практически не вызвал отзывов в критике. Но те немногие, кто все же написал о нем, восприняли его как первый знак возвращения20 М. Булгакова в официальную советскую литературу. Среди них — Е. Калмановский : «Выпустив книгу пьес, ... издательство "Искусство", наконец, возвратило нашему читателю творения этого замечательного мастера» . В. Каверин констатировал: «Так или иначе, необъяснимое равнодушие к творчеству М.Булгакова, ... кажется, отходит в прошлое. Наконец-то!»
Таким образом, оба автора выражали уверенность в том, что эта книга Булгакова «послужит началом широкого читательского знакомства с его творчеством, оставшимся в значительной своей части не опубликованным» .
Однако необходимо было как-то объяснять читателям «необъяснимое равнодушие» к Булгакову. «Прошло немало лет с тех пор, как о Михаиле Булгакове, известном нашем беллетристе и драматурге, появилось последнее упоминание в критической литературе. ... Не будем анализировать причин этого молчания, — осторожно уходит от объяснения В. Каверин. — В нашей литературе есть имена, как бы "находящиеся в обмороке" и медленно — к сожалению, слишком медленно — возвращающиеся к жизни. Подчас трудно даже вспомнить, какая ошибка, неудача, идеологический или художественный промах послужили причиной этой невольной "потери сознания"».
Далее В. Каверин — так же осторожно — дает понять, что Булгаков ничем не заслужил такого молчания: «В иных случаях это были серьезные, глубокие неудачи, оставившие неизгладимый след в творчестве того или другого писателя. Этого нельзя сказать о Булгакове, талант которого недаром продолжает действовать в нашей драматургии и о котором, с моей точки зрения, нельзя молчать, потому что его творчество заслуживает острого живого обсуждения» . Со слов Каверина эта ситуация выглядит как недоразумение. Или как что-то, о чем нельзя говорить, и поэтому молчание красноречивее объяснений.
Более остро ставит вопрос Е. Калмановский: «Сталкиваясь с не простым и не единым по своему характеру творчеством М. Булгакова, критика предпочитала вообще хранить молчание о нем. Пора вынести объективное суждение о произведениях писателя, пора восстановить полностью его сложный, но живой и яркий облик» . Е. Калмановский открыто указывает на критиков как на виновников замалчивания булгаковского творчества. А единственная вина Булгакова, по мнению автора статьи, заключается в том, что его творчество «не простое» и «не единое»27.
Мольер, снова Мольер и Пушкин: тема художника и власти
Немало газетных полос и журнальных страниц в 1950—1960-е годы заняло обсуждение «Дней Турбиных», «Бега» и «Белой гвардии», объединенных общей темой. Не столь пристального внимания удостоились произведения, развивавшие «вторую тему», владевшую Булгаковым, — повесть «Жизнь господина де Мольера» и пьесы «Кабала святош» («Мольер») и «Последние дни» («Пушкин»). О том, как Булгаков пришел к этой теме, пишет А. Альтшулер: «Вместо серьезного спора, вместо глубокого и чуткого анализа, который был необходим художнику, мучительно искавшему дорогу и тем не менее во многом расходившемуся с новой действительностью, критика в конце двадцатых годов уже подвела итоги его творческого пути» И далее: «Критика подвела итоги, а в сознание Булгакова властно вторглась проблема — художник и действительность. Писатель уходит в историю, пытаясь там найти законы, определяющие эти взаимоотношения. Появляется роман и пьеса о Мольере, а затем и пьеса о гибели Пушкина» .
И все же эта «вторая тема» — «судьба художника, пришедшего в столкновение с чуждым и ненавистным ему обществом» — оказалась актуальной, если учесть, как охотно критики говорили о ней, каждый раз повторяя о «глубоко трагедийном столкновении таланта с властью, великого художника-гуманиста с неограниченным монархом, деспотом» , о «конфликте между великим художником и королевской тиранией» , о «судьбе художника, судьбе таланта в мире, где все подчинено единодержавной власти»1 . Кажется, критики, исполненные героического пафоса из-за того, что личность осмелилась противостоять государственной машине, нашли в этих произведениях Булгакова «законный» повод для выхода этого пафоса. Однако это пафос не торжествующий — с каким, например, может описываться смерть «революционного» героя, гибель которого утверждает «новое» и ложится на алтарь будущей победы революции. Это, скорее, мрачный и скорбный пафос, потому что вызван он гибелью героя загнанного, усталого и не видящего выхода.
Критики отмечают, что в «Последних днях» «конфликт между поэтом и бездушной государственностью неминуем. Этот конфликт и приводит в движение драму Булгакова» . При этом личность обречена на поражение: «Гибель великого поэта ощущается как неизбежность в тоскливом, давящем душу, противном живой мысли и страсти мире» . Конечно, большой соблазн перенести эти высказывания о пьесе на советскую действительность, но все же вряд ли критики, писавшие о николаевской России, видели в своих словах подобную аллегорию. Так, В. Каверин убежден, что пьеса «Пушкин» «всецело обращена к нам, людям советской эпохи, к нашему идеалу справедливости...» , что как бы подразумевает коренное отличие изображенной Булгаковым России от той страны, в которой умер писатель.
Взаимоотношения Мольера и короля трактуются не столь однозначно. Г. Бояджиев упрекает булгаковского героя в «сервилизме»: «И напрасно Булгаков, точно не доверившись поэтическому могуществу созданного им характера и страшась за судьбу своего одинокого борца, решил поддержать борца-одиночку расположением короля». Историк литературы признает, что Людовик XIV несколько раз приходил на помощь Мольеру, но все же Бояджиев убежден, что Булгаков «допустил ошибку: слишком уж доверился он старым дворцовым анекдотам и где-то заглушил свою собственную изумительную поэтическую интуицию. Ведь для Людовика Мольер был всего лишь придворным развлечением и комедиографом. Что же касается самого Мольера, то при бесспорном пиетете к королевской власти как таковой личное отношение драматурга к королю и знатным особам, при всей внешней почтительности, было лишено тех черт сервилизма, которые порой явственно проступают в книге Булгакова»140.
В корне не согласна с ученым Смирнова, заметившая (правда, уже по поводу «Кабалы святош»), что «в пьесе Мольер сам бичует себя в порыве гнева, в отчаянии. Мы же, читатели и зрители, видим только актера, который с присущей ему преувеличенной театральностью, сняв шляпу и перьями ее метя пол, приветствует со сцены короля...»141. По ее мнению, Мольер вынужден играть «верного слугу», а Бояджиев принимает эту игру за чистую монету. А Каверин замечает, что художнику нужно было приложить максимум усилий для того, чтобы увидеть свои пьесы на сцене. «Поразительно не то, что Мольер был вынужден искажать свои пьесы, — пишет Каверин, имея в виду могущество тех, кто вынуждал драматурга идти на искажения. — ... Поразительно то, что, несмотря на это противодействие, Мольер писал то, что хотел, и почти всегда ставил то, что писал»142.
Не менее важным, чем талант писать, оказывается талант защищать свои произведения, находить покровителя и противостоять отнюдь не литературным врагам. Герой, как замечает я Бояджиев, переживает «трагедию зависимости. Найти покровителя — вот единственная возможность удачи»143. В результате этого непрерывного пребывания в состоянии борьбы «фигура Мольера под пером Булгакова обрела героический и драматический отсвет, его страсть к театру воспринимается как подвижничество, его жизнь предстает как непрерывная цепь писательских подвигов»144. (Героизм булгаковского Пушкина отмечает другой критик: «Пьеса рождает чистое и строгое впечатление великого подвига поэта...» ) Впрочем, ученый предполагает, что Булгаков увлекся «драматической стороной судьбы своего героя»1.
Это можно объяснить своеобразной автобиографичностью произведений о Мольере, на что косвенно указывает Смирнова, имея в виду уже не повесть, а пьесу: «Булгаков хорошо понимал трагедию своего героя. Ему самому пришлось испытать зависимость от бездарных людей, которые не принимали его таланта. Пьесы, которые писал Булгаков, не принесли ему славы, — ни разу не случилось ему выходить с актерами на сцену по окончании спектакля, кланяться под аплодисменты»147. Нельзя не согласиться, что «в этом утверждении силы таланта» Булгаков «искал и находил опору для самого себя... ».
Впервые в кино: пьесы Булгакова на больших экранах
В 1960-е годы основными «информационными поводами» для булгаковских критиков были публикации его произведений и спектакли, поставленные по ним. В начале 1970-х годов повестку дня формируют прежде всего экранизации М. Булгакова, хотя и театральные постановки дают критикам богатый материал. А вот появление «новых» произведений уже не так будоражит литературные круги, как в эпоху оттепели, что, конечно, вполне объяснимо. Имя Булгакова часто появляется на страницах газет и журналов в таких рубриках, как «Наши публикации» или «Лавка букиниста», но семидесятые годы не приносят открытий такого значения, как предыдущее десятилетие: печатаются в основном ранние затерянные в изданиях двадцатых годов фельетоны и рассказы писателя, любопытные и, безусловно, необходимые для восстановления булгаковской биографии и наследия в полном объеме, но не вызывающие такого же интереса, как пьесы, повести или романы. Хотя именно в эти годы выходит и тут же становится редкостью однотомник, включающий и роман «Мастер и Маргарита» — теперь уже без купюр, имевшихся в журнальной публикации, однако это издание встречено критиками полным молчанием.
Первым его драматургическим явлением на больших экранах в это десятилетие становится пьеса «Бег», которая легла в основу сценария одноименного фильма А. Алова и В. Наумова 1970 года. «Маленький городок в северной Таврии. По притихшим улицам скачет отряд красных конников. Гулко отдается топот копыт.
На древке, воткнутом в стремя, летит впереди красное знамя. А за ним неудержимо и стремительно, заполняя узкие улицы, все сметая на своем пути, движется конная лава.
Этим эпизодом начинается широкоформатная двухсерийная картина "Бег", которую ставят на "Мосфильме" режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов» . Так в 1970 году анонсирует ленту «Советский экран». Уже из этого описания очевидно, что режиссеры, они же сценаристы фильма «по мотивам произведений Булгакова» не ограничились текстом «Бега» и других произведений о гражданской войне — «Белой гвардии» и «Дней Турбиных», но решили Булгакова дописать. И, в первую очередь, дописать новые сцены, рисующие красноармейцев, от которых «бегут» герои Булгакова. В этой же заметке Алов и Наумов поясняют свой замысел: «По сравнению с пьесой исторические рамки фильма будут намного шире, мы стремимся создать историческую атмосферу действия» .
Сам факт того, что именно Алов и Наумов («с завидным постоянством они разрабатывают героико-революционную тему») решили экранизировать не что иное, как «Бег» Булгакова, является небезынтересным. «Наверное, многих такой выбор режиссеров в свое время немало удивил, — пишет Б. Санаев. — И это естественно, ведь А. Алову и В. Наумову свойственны четкость и ясность авторской позиции, открытое утверждение в своих произведениях пафоса революции». Между тем, «Булгаков — художник сложный, противоречивый», — напоминает знакомую еще по шестидесятым годам формулу критик, по мнению которого писателю «следует предъявить претензию, что, раскрывая психологию характеров и поступков своих героев, показывая их трагедию, он словно бы обходит их классовую природу, не раскрывает, что же заставляет всех этих хлудовых, чарнот, тихих и прочих взяться за оружие и упорно, годами проливать кровь соотечественников — рабочих, крестьян, солдат» .
Как объясняет Г. Капралов, пятнадцатью годами ранее призывавший театры не играть эту «справедливо забытую пьесу», Алову и Наумову, «постановщикам "Павки Корчагина" и "Ветра", по-особому близка и дорога романтика революционного порыва, героика вечно юных лет, когда в борении с врагами утверждалась новорожденная Республика Советов. И для них было естественным и, главное, глубоко закономерным показать не только лагерь гибнущих, как в пьесе, но и неодолимую армию побеждающих. Не только тараканьи бега белогвардейщины, но и победный марш Революции». Эта последняя тема дала «резкое политическое освещение событиям, которые развертываются на экране» . В ее свете возможна и переоценка названия: бег — это «бег нового времени — времени, утверждающего победу революции» .
Сама идея «дописать» красных, которые отсутствуют в пьесе Булгакова, вызвала у критиков полное сочувствие и понимание: режиссеры таким образом «исторически укрупнили ее содержание» и сделали как бы «лучше», чем она была. Фильм сразу отнесли к «тем нечастым в искусстве случаям, когда литературное произведение не просто перенесено на экран, а обогащено им»332. М. Блейман , автор довольно проницательных замечаний об этой ленте (выступивший о ней даже два раза: в «Советской культуре» и в «Искусстве кино») признает, что «переделки вызвали определенные потери», но несмотря на это «авторы фильма еще больше выиграли. И прежде всего они выиграли масштаб»334.
Оправдывает значительные изменения и дополнения текста пьесы и другой критик: «хотя Булгаков в своей пьесе решительно осуждает не только Хлудова, но и самое идею так называемого "белого движения" как идею антинародную и обреченную на провал, все же авторам фильма понадобилась новая, исторически и социально уточненная трактовка содержания...»
Стоит вспомнить, что в 1970 году «Бег» был уже достаточно хорошо знаком читателю и театральному зрителю. В частности, именно его постановки в 1957 году во многом ускорили «возвращение» Булгакова, а критики не раз называли эту пьесу лучшим драматургическим произведением писателя. Однако для фильма (кино — важнейшее, из искусств) создателям понадобилась «уточненная трактовка». Необходимость «исторических» сцен объясняется стремлением «восполнить отсутствие в литературном материале противостоящих белогврадейщине социальных сил». «К сожалению, — пишет автор статьи в "Известиях", — из-за драматургической слабости и иллюстративности они так и остаются лишь эпизодами, хотя по замыслу, должны были стать "ударными"» . Критик не пишет, что сама идея сделать в пьесе Булгакова «ударными» вставные эпизоды, рисующие героизм и стойкость красноармейцев в гражданской войне, кажется нелепой. И все равно с ним трудно не согласиться.
«Русские патриоты»: борьба за Булгакова
В семидесятые годы интерес догматической критики к Булгакову значительно ослабевает по сравнению с предыдущим периодом, однако писатель оказывается в центре внимания критики другого толка, как бы противостоящей и казенному официозу, и «либералам» шестидесятых годов. В связи с этим фактически новое десятилетие в истории булгаковской критики фактически открывается в 1969 году, когда появились статьи «М.А. Булгаков и "Дни Турбиных"»404 В. Петелина405 и «Последняя книга М. Булгакова» П. Палиевского , положившие начало характерным для нового этапа в истолковании булгаковского творчества тенденциям, которые позднее будут продолжать и сами эти авторы, и некоторые их коллеги.
Как заметил один из них, критик Н. Утехин, упрекая своих «либеральных» оппонентов в излишней политизированности, последний роман Булгакова, «на время как бы выпавший из истории литературы, стал принадлежностью сразу двух эпох: прошлой — по времени создания, настоящей — по времени актуализации. Но прежде всего прочитан он был как роман современный, и не только читателями ... но по большей части и критикой, и это в немалой степени способствовало произвольности его толкований: извлекая из романа лишь общее, "вечное", каждый в соответствии со своими пристрастиями мог приспосабливать его к так или иначе понимаемым потребностям духу сегодняшнего дня»407. Пожалуй, трактовка произведений в соответствии с потребностями «духа сегодняшнего дня» — это одна из функций литературной критики, и упрек в этом, высказанный Утехиным, звучит тем более странно, что и сам Утехин, и его соратники не гнушались «в соответствии со своими пристрастиями» «приспосабливать» Булгакова к потребностям времени. Главное, все же, в том, как «понимаемы» эти потребности: «так или иначе».
В 1970-е годы оформилась так называемая «русская партия», активисты которой были, как правило, близки к литературным кругам. Одной из популярных фигур, за которую начали бороться «патриоты», стал Булгаков. В нем видели «белого», который признал правоту советской власти, смирился с ней, а кроме того опирался в творчестве на традиции классической русской литературы и обладал талантом, который не мог не заметить Сталин (хотя, как отмечает Н. Митрохин, единой выработанной позиции «русской партии» в отношении Сталина не было)408. Один из вождей «русской партии» С. Семанов в 1977 году приводит характерный список «русских», с его точки зрения, литераторов. Возглавляет его Шолохов, считавшийся у националистов культовым писателем, следом идут Платонов и Булгаков4 . Именно в свете этой борьбы за Булгакова и его наследие проступает истинный смысл высказываний таких критиков, как Палиевский, Петелин и близких им по духу.
В важнейшей для осмысления булгаковской критики статье 1982 года остроумно и точно итог этим тенденциям (как оказалось, итог промежуточный, ведь некоторые «семидесятнические» идеи перекочуют и в восьмидесятые годы) подвел В. Воздвиженский . Любопытен уже сам факт, что восприятие Булгакова современной критикой становится, может быть, впервые, особым предметом изучения.
Одно из наблюдений автора статьи «Пределы интерпретации (Наследие Михаила Булгакова в истолковании критики 70-х годов)» касается того, что в это время «...обнаружилась тенденция как бы улучшить творческую судьбу М. Булгакова, приукрасить его отношения с современной ему действительностью. Первые образцы такого улучшения предстали в работах В. Петелина» , который, в частности, пишет, что в ранних фельетонах, очерках и рассказах Булгакова «его позиция очень определенна: он резко выступает против нэпманов, этих нуворишей, приспособленцев, радуется всему новому, советскому, что так стремительно укреплялось в жизни» .
В противовес высказанному, например, Метченко в 1969 году мнению охранителей о том, что «талантливый писатель не понял и не принял ряд основных, решающих тенденций своей эпохи, судил о ней односторонне», в 1970-е годы появляется точка зрения Петелина (в некотором роде протеже413 Метченко), согласно которой рапповские критики обвиняли Булгакова «в том, в чем он никак не был виноват. Ни одной строчки у него нет против Советской страны, против новой России» . Более того, критик уверен, что «Булгаков не только принял новую действительность, но и способствовал ее утверждению. Работая в различных учреждениях, он видел то, что мешало развитию новой жизни ... Его сатира била по врагам революции - комчванству, самодовольству, бескультурью»415.
Оттепельное стремление опровергнуть обвинения в «антисоветчине» вырождается в желание вообще не замечать противоречий между писателем и советской действительностью.
Как пишет Воздвиженский, Петелин «стремится попросту скрыть драму взаимонепонимания между Булгаковым и его временем. Он подчеркивает в писателе "русское дарование", преданность родине, веру в ее будущее, "кровный" интерес ко всему происходившему в Советской России. Все это бесспорно. Но одним этим отношения М. Булгакова с послеоктябрьской Россией далеко не исчерпывались. Они складывались гораздо труднее. В. Петелин же этих трудностей не замечает. М. Булгаков предстает у него как бы с самого начала полноправным и признанным в литературе 20-х — 30-х годов художником»41 .
Этот взгляд на Булгакова как на «признанного» писателя демонстрирует, например, рассуждение Петелина о том, что «за рубежом, да и у нас в некоторых кругах, распространяется мнение, будто Булгакова "репрессировали", а потом "реабилитировали", некоторые называют даже точную дату "реабилитации" — 1962 год. Ничего не может быть вздорнее подобных утверждений, — возражает критик, тут же приводя, однако, не менее "вздорные" и наивные аргументы. — В 30-е годы шли его пьесы "Дни Турбиных" и "Мертвые души" (по Гоголю), весной 1941 года состоялись две премьеры "Дон Кихота" (по Сервантесу), с 1943 года шла его драма "Пушкин", в 1957 году поставили "Бег"»417.
