Содержание к диссертации
Введение
Первая глава. Творчество Ж.А.Гобино .33
1. Становление мировоззрения Гобино . (33)
2. Основной труд Гобино. (43)
Вторая глава. Творчество Гюстава Лебона 65
3. Формирование взглядов Лебона. (65)
4. Лебоновские «Психологии». (78)
5. Завершение научной карьеры Лебона. (100)
Третья глава. Творчество Х.С.Чемберлена 108
6. Истоки мировидения Чемберлена . (108)
7. «Основы XIX века» англичанина. (119)
Заключение 146
Список источников и литературы 152
Введение к работе
Актуальность темы. Духовная жизнь общества позапрошлого века совсем не похожа на жизнь сегодняшнюю. Изменилась общественно- политическая ситуация, изменились качество и ритм жизни, изменился культурный багаж людей, изменилось многое, но остался неизменным моральный закон, в том числе и утверждение: наука не должна вести человека в тупик бездуховности. Исследуя творчество теоретиков расизма второй половины Х!Х-начала XX веков, вскрывая их антигуманную направленность и псевдонаучность их теорий, мы осуществляем деятельность, идущую на пользу обществу.
В России и за ее пределами историю расизма изучали и изучают, анализируя отдельные теории, иногда сравнивают их, находя общее и разное, и всегда приходят к осуждению порочных расистских идей. Подход интересный, но позволяет исследователю представить расовые теории лишь как нечто абстрактное, вневременное, как плоды чистых размышлений, а для связи с эпохой часто приписывают авторам цели каких-либо слоев общества, в чьих интересах идеи расизма и использовались. Исчезает видение расизма как своеобразного феномена интеллектуальной жизни общества, явления исторического, появившегося не только вследствие умственной деятельности одного человека, а и впитавшего в себя дух своего времени. Для того чтобы связать расизм с эпохой появления, понять, что его рождение - это скорее реакция на современные ему проблемы, чем попытка отыскания научных истин, целесообразно рассмотреть три расовые теории и их авторов в контексте политических и социальных изменений, происходивших в Западной Европе со второй половины XIX века. Для этого воспользуемся, прежде всего, методом историзма, т.е. исследуем идеи теоретиков расизма в их преемственности и разрывах на фоне западно-европейской общественно-политической жизни оговоренного периода, далее, биографическим методом исследования (поскольку взгляды этих авторов нельзя отделить от их жизненных путей), а также элементами нарративного анализа (т.е. извлечение идей, скрытых в самой структуре текстов, а не выраженных авторами в прямых высказываниях).
Теоретики расизма и их концепции, рассмотренные в этой диссертации, соответственно накладываются и на структуру работы, состоящую из трёх глав. Введения, Заключения и Списка источников и литературы.
Понятийный аппарат. История расизма - это, в сущности, история слова "раса". "Раса" (race, razza) следует относить к старогерманскому "reiza", к англосаксонскому "rilt", готскому "raiht", скандинавскому "rettr", древнегерманскому "reht" - родственная линия; к тому же корню относится и латинское "rectus", персидское "rasta" и т.п. - знать; происходят они, по- видимому, от санскритского "rag", что значит двигаться.
В некоторых диалектах "раса" означает также гневное восклицание. Это одно из самых больших оскорблений, которым бургундская и лотарингская мать может обругать своего сына: "раса" в этом значении — синоним сволочи. Это также родственники по восходящей и нисходящей линии, происходящие из одной и той же семьи или того же народа: к примеру, быть из хорошей расы, древней расы, происходить из благородной расы, быть королевской расы.
Слово "раса" используется, к тому же, в значении разнообразия животных родов или пород, которое поддерживается искусственным размножением (например, лошадь домашней расы, собачьи расы). В смысле профессиональной категории: раса адвокатов, финансистов, ростовщиков и пр. Поэты часто использовали это слово для обозначения будущих поколений: "И имя его появится в будущей расе как жестокое оскорбление самых ужасных
тиранов" (Расин) .
С развитием антропологии, со второй половины ХЕК века, слово "раса" начинает использоваться в научном смысле в двух значениях. В первом случае — более частном — это "общество индивидов, достаточно родственных между собой... не решая вопроса, восходят ли они к одной или нескольким первоначальным парам" . Во втором случае - более общем — это "сообщество всех индивидов, имеющих некоторое число общих признаков, хотя и различающихся по другим признакам и разделенных этим на неопределенное число естественных групп, все же имеющих между собой больше морфологического сходства, что делает их принадлежностью одного человеческого рода". Эти определения дал в конце XIX века известный французский антрополог профессор Брока, а спустя сто лет появилось следующее определение рас: "исторически сложившиеся группы людей, объединенные общностью происхождения, выражающейся в общности - наследственных признаков строения тела".
Слово "расизм" - изобретение уже XX века. Но теории, утверждающие неравенство человеческих рас, существовали еще в XVIII веке. Автор известной "Естественной истории" (36 томов, 1749-1788 гг.), Л.Ж. Бюффон (1709-1788 гг.), чей авторитет в век Просвещения уступал лишь авторитету Вольтера, представлял мир в виде пирамиды, на вершине которой находится человек. Распространяясь по земному шару, человек претерпел изменения дегенеративного характера, и лишь европеец воплотил подлинную человеческую природу, которая оказалась выродившейся у всех остальных рас.
Сопоставление реальных "физических" характеристик и неуловимых приборами "психических" присуще и классификации К. Линнея (1707-1778 гг.). В своей "Системе природы" (1735 г.) он постулировал существование в рамках класса приматов, куда относились обезьяны, четырех вариаций вида Homo sapiens - "Americanus", "Europaeus", "Asiaticus" и "Afer". Линней противопоставляет "изобретательному и искусному" европейцу "жадного и склонного к роскоши" азиата и, в еще большей степени, "хитрого, ленивого и неаккуратного" африканца, но на вершине классификации помещается "упорный, самодовольный и свободолюбивый" американец.
Ж.Ж. Вирей, французский ученый, пользовавшийся авторитетом в начале ХЕХ века, вновь напомнил в 1800 году о превосходстве белых людей над остальными типами в своей "Естественной истории рода человеческого". Сомаресу, еще одному сыну революционного поколения, в 1798 году пришла мысль измерять интеллектуальность путем сравнения объема черепа у белых и черных: в значительной мере благодаря нему антропология погрязла в рутине измерений, из которой не могла выбраться более столетия.
Расистская точка зрения была выражена и в чрезвычайно путаном сочинении Христофора Мейнерса «Общий очерк истории человечества» (1785 г.). Это объёмное произведение переполнено этнографическим материалом, однако ясного понимания этого материала автор не обнаруживает.
Мейнерс считал всё человечество единым «родом» или «видом», но делил его на две расы: «кавказскую» и «монгольскую», с «разновидностями» внутри каждой. Главный признак разграничения рас - это рост, второй признак- телесная сила. Важны также красота или безобразие тела; цвет кожи Мейнерс полагал несущественным признаком. «Кавказскую» расу он признавал более красивой и умственно одарённой. «Монгольское племя» - менее красиво и духовно слабее, хотя и внутри него есть различия (самыми глупыми автор считал американских индейцев). «Кавказские народы» имеют возможность выродиться, но при этом сохранят благородные черты. Вся эта путаница дополнялась Мейнерсом весьма туманными понятиями об этнических взаимоотношениях народов.
Во второй половине ХЕХ века расисты, вооружившись знаниями теории эволюции и многочисленными измерительными приборами, создавали уже более наукообразные концепции. Так, в Германии Отто Аммон, во Франции Жорж Ваше де Ляпуж выдвинули положение, пытаясь подкрепить его цифрами, о зависимости психических качеств и вообще характера людей, а также и их социального положения от формы черепа, в частности — от величины головного указателя. Чем ниже головной указатель, т. е. чем «длинноголовее» человек, тем он, как правило, одарённее, энергичнее, жизнеспособнее,а потому и социальное положение его выше. Аммон сделал такой вывод, обследовав 30 тысяч новобранцев в Бадене, Ляпуж - измерив 20 тысяч французов.
Оба автора обработали свой материал таким образом, что получилась прямая корреляция между антропометрическими данными и социальным положением человека. По Аммону, брахицефалы - это потомки германских завоевателей, которые селились в городах. Господствующие группы замыкались в привилегированные сословия, и сословный строй становился орудием естественного отбора. Но феодальные войны и слабый прирост населения среди длинноголовой элиты привёл к возрастанию доли короткоголовых1
Сходную точку зрения занимал Ваше де Ляпуж. По Ляпужу, головной указатель тоже служит и показателем и фактором, определяющим социальное положение людей. Головной указатель у горожан в среднем ниже, чем у крестьян, среди богатых ниже, чем среди бедных. Иными словами, длинноголовость - признак и причина более высокого социального, материального и культурного положения.
«Длинноголовые» люди принадлежат к «европейской» расе, а «короткоголовые» - к «альпийской», причём, последняя наделена, по Ляпужу, менее выгодными психическими характеристиками. Бедные классы в современных государствах - это не потомки покорённого местного населения, а люди с наследственными неполноценными физическими и психическими свойствами. То есть главный фактор истории Ляпуж видел в «социальном отборе».
Но все авторы расовых теорий, нужно заметить, считавшие, что белый человек совершеннее цветного, как правило, не делали никаких различий между отдельными группами европейского населения. И повторим, сам термин "расизм" появился только в XX веке.
Современный англо-говорящий мир определяет расизм как "теорию или идею о том, что существует причинная связь между унаследованными физическими характеристиками и определенными особенностями личности, интеллекта или культуры, и вместе с тем представляя, что некоторые расы изначально выше других".
Мир франкофоничный говорит о расизме как о "теории расовой иерархии, которая утверждает необходимость защиты так называемой высшей расы от всякого скрещивания и ее право доминировать над другими расами.
Расизм не имеет никакой научной базы" .
Отечественный "Философский словарь" дает термину следующее определение: "Расизм - реакционная теория, оправдывающая социальное неравенство, эксплуатацию, войны принадлежностью к различным расам. Расизм сводит общественную сущность людей к их биологическим, расовым признакам, произвольно разделяя расы на "высшие" и "низшие"... "
Поскольку рассматриваемые авторы утверждали существование элиты в человеческом обществе, определим и это понятие. «Элита — лучшие представители общества или какой-нибудь его части». Теории элиты существуют очень давно. Эти социально-экономические концепции утверждали, что структура любого общества делится на две части: элиту (высший, привилегированный слой, осуществляющий функции управления, развития науки и искусства) и остальную массу людей. Теории элит имеют общие черты: отрицание исторического прогресса (история рассматривается как совокупность социальных циклов, характеризуемых государством определённых типов элит), критика идеи народного суверенитета, утверждение, что неравенство - основа социальной жизни.
Расистские теории - это плод не только индивидуального творчества, на них, естественным образом, наложила отпечаток духовная атмосфера эпохи, точнее, изменения, произошедшие в общественно-политической жизни европейского общества второй половины XIX - начала XX веков. Чтобы поместить изучаемые теории в исторический контекст, рассмотрим некоторые общие черты этих изменений в ведущих западноевропейских странах - Франции, Германии и Великобритании.
Для Франции после неудачной войны с Пруссией (1870 - 1871 гг.) и подавления Парижской коммуны (май 1871 г.), в последней трети XIX в. вопросом, который больше всего волновал французов, был вопрос о форме правления.
Из 630 депутатов, избранных в Национальное собрание в феврале 1871 г., подавляющее большинство - около 400 - составляли монархисты. Это давало возможность «парламентским» путём восстановить во Франции монархию. Однако препятствием тому являлось отсутствие в их рядах единства. Меньшинство принадлежало сторонникам династии Бурбонов (легитимисты). Большинство же депутатов - монархистов являлись сторонниками династии Орлеанов (орлеанисты). Ни одна из монархических партий в отдельности не располагала достаточными силами, чтобы решить в свою пользу вопрос о форме правления. Но и договориться о «едином кандидате» им тоже было непросто. Мешали не только амбиции претендентов, но и глубокие политические и социальные различия.
Становление мировоззрения Гобино
Жозеф - Артюр Гобино родился в 1816 г., и то, что он появился на свет в день взятия Бастилии, было для него на протяжении всей жизни источником раздражения. Он происходил из семьи, длительное время связанной с Бордо, различные члены которой дерзко присвоили себе частичку е. Жозеф -Артюр совершенно не колебался, принимая приятный самообман, будто он из французского дворянства и, в конце концов, после смерти дяди в 1855 г. присвоил себе титул «граф», который с этого времени ассоциировался с ним.
Положение семьи в денежном отношении не было стабильным. Его отец Луи, претерпев заключение при Наполеоне за свою верность Бурбонам, был сильно разочарован своим ограниченным военным повышением во время Реставрации. К тому же, в 1831 году, через год после вступления на трон Орлеанской династии, положение семьи ухудшилось еще больше, поскольку Луи заставили преждевременно уйти в отставку. Жозефа - Артюра воспитывал до 1830 года гувернер-немец, поэтому хорошее знание языка позволило Гобино —подростку учиться в швейцарском колледже в Бьенне. Там он решил стать востоковедом и писателем и убедил своего отца, что он не подойдет для карьеры военного. После развода родителей Жозеф - Артюр переехал с отцом в город Лориент (недалеко от Орлеана) и продолжил свое образование там и в соседнем Редоне.
В 1835 году он отправился в Париж в поисках счастья и, после канцелярской работы в газовой компании и почте, стал журналистом и целиком погрузился в жизнь легитимистских салонов, но счастья так и не нашел. Его вращение в столичном обществе убедило его в том, что Франция, во второй раз отвергнувшая Бурбонов, находится во власти посредственности, воплощающейся в росте влияния буржуазии и всплеске революционных идей либерализма, демократии и социализма. Хотя в своих статьях и письмах он нападал на орлеанский режим, он также презирал малодушие и безответственность легитимистской партии . Его встреча и общение в Алексисом де Токвилем в 1843 г. стали значительными явлениями в его ранней карьере. Автор "Демократии в Америке" привлек Гобино к подготовке исторического учения о моральных отношениях. Несмотря на то, что проект вскоре был брошен, соответствующие записки и письма Гобино свидетельствуют о гуманизме, с трудом различимом в его поздних работах .
Революции 1848 г. открыли Европе путь к демократическому преобразованию, а заодно укрепили консервативную сущность социального и политического мышления Гобино. Относительно Франции он сначала был напуган мыслью, что в ходе беспорядочных событий в Париже на протяжении 1848 г. может появиться новый бонапартистский режим. В период с сентября 1848 г. по август 1849 г. на страницах ежемесячного издания "Провинциальное обозрение", которое он выпускал вместе с публицистом- легитимистом Керголаем, Гобино призывал к защите местных провинциальных органов от вторжения центральных административных учреждений новой республики. Но в1849 г, разочаровавшись в легитимистах, Гобино изменил свое отношение к бонапартистскому президенту, который в это время выступал гарантом порядка. Однако в решении Гобино поддерживать режим можно усмотреть и личный интерес. Летом 1849 г. Токвиль стал министром иностранных дел. Новый министр предложил Гобино стать его официальным секретарем, и в возрасте 33 лет бывший научный сотрудник Токвиля, скрыв свои политические сомнения, воспользовался этим предложением значительного роста карьеры. Поступок Токвиля свидетельствовал о силе дружбы и уважения к таланту Гобино, которые могли выдержать их разногласия в социальной философии. Хотя пребывание Токвиля в должности министра было недолгим, Гобино остался на службе, и вскоре его послали во французскую дипломатическую миссию в Берне. Таким образом, он начал дипломатическую карьеру, продолжавшуюся почти 30 лет, побывав за это время в Швейцарии, Германии, Персии, Греции, Бразилии и Швеции.
На протяжении всей службы в качестве чиновника он критически относился к Франции и ее политическому режиму, приобрел отвращение к всевластию денег, коррупции и всепроникающей посредственности. Преданность Гобино службе была не более чем условной, и обусловливалась в основном необходимостью зарабатывать на жизнь, а не убеждением в мудрости проводимой политики. Он писал своей сестре: "... У меня в десять раз больше таланта и достоинств, чем у большей части значительных людей моего поколения, и ...несмотря на старания, мужество, терпение и труд, я ничего не достиг" .
Формирование взглядов Лебона
Гюстав Лебон родился в небольшом городке Ножан-ле-Ротру (департамент Юры и Луары), что в центре Франции, в 100 км к юго-западу от Парижа. И хотя Гюстав с братом и родителями прожили там всего 8 лет, но и поныне в Ножан-ле-Ротру можно отыскать улицу, названную в его честь. 41- летний отец родившегося мальчика, Жан-Мари-Шарль Лебон, состоял на чиновничьей службе, а 26-летняя Аннет-Жозефин, мать Гюстава, была домохозяйкой. Оба родителя принадлежали к французскому среднему классу с прочными бретонскими и бургундскими корнями (их гербы датировались 1698 г. ). О детстве Гюстава известно мало, за исключением того, что он окончил лицей в Турсе, куда был переведен его отец, и во время учебы слыл средним учеником.
Его брат Жорж продолжил семейное занятие на ниве провинциальной государственной службы, но сам Гюстав, едва закончив лицей, сразу устремился в Париж, где стал студентом медицинского колледжа. В 1860 г. Париж по-прежнему оставался центром культурной и научной жизни Европы и все так же таил непреодолимые соблазны для амбициозной и тщеславной молодежи. Через 6 явно сложных лет учебы, Лебон получает медицинскую лицензию и решает не ограничивать себя лечением больных, а достигнуть академических высот и получить общественное признание, вступив на широкое поле науки. Наука второй половины XIX веков в действительности представляла из себя просторное поле со множеством «невспаханных» участков. Благо, что медицинское образование включало в себя курс достаточно полный, чтобы послужить основой для более специализированных изысканий в области антропологии, психиатрии и еще целого ряда дисциплин.
Сциентизм, а именно так можно назвать веру европейцев в науку и непогрешимость научного метода, властвовал тогда над умами . Новые данные и открытия в биологических и физических науках расширили горизонты знания западного человека о природных процессах и их составляющих. Интеллектуальная традиция Франции оживилась и, казалось, достигла своего взлета, спустя сто лет после славной эпохи Просвещения, - апогея союза науки и философии. Философия сближалась с наукой в надежде приобрести более точную методологию и лучшую организацию материального мира. Во Франции продукт этого объединения, по мнению некоторых исследователей, принес скорее ущерб науке, похоронив ее «во мраке мельчайших деталей» . Вот в это время Лебон и решил заняться научной деятельностью.
Темой первой публикации Г. Лебона, которая появилась в 1862 г., были болезни людей, живущих в болотистых местностях. Затем Лебон написал несколько статей о лихорадке и асфикции. Его первая большая книга «Очевидная смерть и преждевременные захоронения», опубликованная в 1866 г., ставила вопрос так, что он казался для медиков того времени более чем странным. Умерший есть умерший, каждый знал это и тем более врачи. Но Лебон считал и доказывал, что многие пациенты, считавшиеся умершими, фактически таковыми не были. Он предлагал приемы сохранения и восстановления жизни, отдельные из них стали рассматриваться медициной только с 70 гг. XX века .
В 1868 г. Лебон окончил книгу «Основы живых существ». Этот массивный том, посвященный наследственности и размножению животных, был выпущен десять раз за четыре года и получил большую известность . Работа предлагала упрощение медицинской мысли в этой области и содержала клинические записи и отчеты средневековых авторов о гениталиях очень больших размеров и достаточное количество провокационных анекдотов для того, чтобы «Основам» дойти до широкой аудитории.
В книге «Психология поколения», написанной в самом конце 60 гг., и в некоторых других работах на медицинскую тему Лебон совершенствует литературный стиль и постепенно связывает свою научную карьеру с патологией и диагностикой заболеваний. Невзирая на разнообразные интересы в различных областях знания, он всегда рассматривал вопросы с медицинской точки зрения, которая особенно доминировала в его ранних работах. Позднее он просто расширил границы индивидуальной патологии с целью включения туда социальных и политических «заболеваний», для которых доктор придумал аналогичную медицинской социологическую терминологию.
Уже в 60-е годы Лебон начал проявлять интерес к расширению своих диагнозов, включая в них определенные категории жизни французов, в частности растущие показатели потребления алкоголя и падение показателей рождаемости. Для Лебона, как и для многих думающих французов, контраст при сравнении аналогичных показателей Франции и Германии показывал, что республика отстает от своего соседа одновременно в экономическом и демографическом планах. Безусловно, что поиск неуловимого лекарства от французской болезни становился центральным для Лебона.
Отставание Франции от Германии явно проявилось во время франко- прусской войны. Лебон, живший тогда в Париже, добровольно поступил на медицинскую службу и организовал военное отделение карет скорой помощи. В качестве главного врача он наблюдал поведение военных в наихудших условиях. Вооруженный непосредственными знаниями ведения войны, военной дисциплины и поведения человека в состоянии сильного стресса, он написал трактаты по руководству военными действиями, которые были одобрены и частично приняты во внимание генералами французской армии и изучались в военных академиях. В конце войны Лебон получил звание кавалера Почетного Легиона.
Истоки мировидения Чемберлена
В 80-х годах Чемберлена увлекала не одна лишь наука. Подобно многим молодым студентам и эстетам, он был заворожен перспективой "искусства будущего" и ухватился за возможность участвовать в сборе средств и рекламировании музыкального фестиваля в Байрейте. (При материальной и моральной поддержке баварского короля Людвига Р. Вагнер построил на Байрейтском холме близ Мюнхена свой театр, который вскоре стал культовым местом, где с 1876 года проходили музыкальные вагнеровские фестивали ). И хотя он еще желал завершить свою диссертацию и получить место в университете, Чемберлен тратил все больше времени и энергии на дело Вагнера. Особенно же Байрейтскому фестивалю требовались деньги, и, рискуя своим капиталом, Чемберлен погрузился в парижский финансовый рынок. Поначалу дела шли успешно, и он даже считал себя парижским представителем "Ассоциации Вагнера", но из-за мошенничества компаньона начинающий бизнесмен чуть не захлебнулся в долгах (спасли деньги английских родственников). Чемберлен чувствовал не только унижение, но и финансовую зависимость. Его докторская диссертация была сделана наполовину; у него не было личного заработка и не было способа заработать на жизнь; и он был снова привязан деньгами к своим островным родственникам.
Для того чтобы забыть финансовые неудачи, чета Чемберленов перебралась в недавно объединившуюся Германию. Проходившие там Байрейтские музыкальные фестивали олицетворяли собой кипучее, полное надежд настроение новой империи, но также и финансовый авантюризм, разыгравшийся вслед за объединением. Фестивали часто рассматривались как художественный аналог рискованных деловых операций. Х.С. Чемберлен был быстро вовлечен в дело Байрейта: он познакомился со знаменитыми вагнерцами, посещал собрания Попечительского общества. Чемберлен имел достаточно свободного времени, чтобы посвятить себя самообразованию и Вагнеру, к 1889 году Хьюстон Стюарт предпринял первые шаги в литературной карьере, написав несколько статей для "Вагнерского Обозрения". Постепенно Чемберлен вписался в избранный круг "культа Вагнера", и его статьи были как нельзя более кстати - "верховная жрица" культа, вдова композитора Козима искала новые таланты на место ушедших (Людвиг IIIеманн, в недалеком будущем руководитель "Общества Гобино", покинул кружок Козимы Вагнер по причине интеллектуальной ограниченности входивших в него людей).
В свою студенческую бытность Чемберлен следил за мировой политикой: регулярно читал "Тайме", французские газеты, участвовал в семейных политических дебатах. Он принимал сторону ирландских арендаторов в их споре с английскими владельцами земель в Ирландии; отрицательно относился к британскому экспансионизму в южной Африке. В переписке с родственниками Хьюстон Стюарт обвинял консерваторов, чья политика, на его взгляд, привела к упадку Британии, позднее он объяснял этот упадок понятиями "расового вырождения" и "доминирования денежных интересов". Но Чемберлен никогда не подвергал такой же критике прусских юнкеров, как английских землевладельцев, и не выступал против германских колониальных захватов. Он восхищался либеральными демократами во Франции, в частности Гамбеттой, и симпатизировал русским анархистам, жившим в Швейцарии. За четыре года проживания в Германии либерализм постепенно исчез из чемберленовских взглядов. С этого времени его видение современных социальных и политических процессов происходило через вагнеровскую, байрейтовскую призму: он был озабочен отделением государства от культуры (искусства), настаивая на некой особой политической форме ("спириту ализации" общественной жизни)
Было бы ошибкой преувеличивать степень увлеченности Чемберлена политикой или его понимание проблем общества, решаемых политическими путями. Его надежды на культурное возрождение были сосредоточены на эстетическом реформистском движении, а не на Рейхстаге или Парламенте. Когда Чемберлен прибыл в Германию, болезненный и разоренный, без целей и желаний, для него стал особо важен вагнеризм - это напоминало психотерапию, которая дала ему смысл участия в значительном деле, избежать депрессии и забыть об окончании его научных изысканий.
Когда Чемберлен не занимался делами "Вагнеровского общества", он много читал. Изучал произведения Вагнера, копался в легендах и сагах, на которых они основывались, читал Карлейля и Шопенгауэра. К нему пришел интерес к культуре Востока как загадочной альтернативе современному западному обществу. Затем этот интерес ко всему восточному соединился с расовыми теориями и мифами об арийцах. В конце концов, наряду со всем этим Чемберлен начал долгое изучение Канта, Гете и Платона, читая каждый день немного, но размышляя и записывая свои мысли в дневник.
Набор всевозможных теорий, идей, эмоций и фантазий Чемберлена был далеко не либеральным и аполитичным. Опираясь на него, можно заметить трансформацию женевского ученого в байрейтского публициста.
Окончательно восстановившись от нервного расстройства, Чемберлен решил возобновить написание диссертации. В 1889 году он с женой переехал в Вену, где работал известный ботаник Веснер. К тому же столица Австрии была вторым по величине центром (после Байрейта) вагнерианства. Именно это обстоятельство вновь заглушило научный порыв Чемберлена и направило его таланты на написание статей, которые, вдобавок, не печатались. Автор обвинил во всем евреев: "... вся журналистика — это еврейские отбросы" . Вскоре появилась возможность попутешествовать за счет австро-венгерской короны. Австрийское правительство в рамках широкой кампании изучения традиций и обычаев Боснии и Герцоговины профинансировало три поездки Чемберлена по Боснии.
