Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Режимы в советско-американских отношениях в годы "холодной войны" (1945-1970 гг.) 41
1. Механизм советско-американских отношений накануне "холодной войны" .- 41
2) Советско-американские режимы и начало «холодной войны» 46
3) Советско-американские отношения в 1950-е - 1960-е гг. и проблема режимов в двусторонних отношениях 72
4) Выводы 105
Глава П. Режимы в советско-американских отношениях в период разрядки и окончания «холодной войны» (1970-1991 гг.) 108
1) Советско-американские режимы в первой половине 1970-х гг 108
2) Кризис разрядки: советско-американские режимы во второй половине 1970-х гг 121
3) «Вторая холодная война» и советско-американские режимы (1980 -1984 гг.) 152
4) Советско-американские режимы на завершающем этапе «холодной войны» (1985 — 1991 гг.) 175
5) Выводы 223
Глава III. Российско-американские режимы после окончания «холодной войны» и распада СССР (1992-2005) 232
1) Российско-американские отношения после краха биполярного мира 232
2) Состояние двусторонних режимов в российско-американских отношениях в 1990-х гг 243
а) Военно-политическая сфера 240
б)Торгово-экономическая и научно-техническая сфера двусторонних отношений 274
3) Российско-ал4ериканские двусторонние режимы в XXI веке 297
а) Военно-политическая сфера 297
б) Экономическая сфера 339
4) Выводы 352
Заключение 362
Примечания 375
- Советско-американские режимы и начало «холодной войны»
- Советско-американские режимы в первой половине 1970-х гг
- Российско-американские отношения после краха биполярного мира
- Российско-ал4ериканские двусторонние режимы в XXI веке
Введение к работе
Обоснование проблемы исследования и его актуальности
Более 60 лет, с момента создания Антигитлеровской коалиции
и до наших дней, взаимоотношения между Москвой и Вашингтоном
оказывают огромное влияние на ход мировой политики. Так было,
однако, не всегда: на протяжении первых полутораста лет истории
российско-американских отношений, вплоть до Второй мировой
войны, последние не оказывали решающего воздействия на
международные отношения. В этот период Россия/СССР оставалась
одним из лидеров «европейского концерта», уделяя первостепенное
внимание именно европейскому направлению своей внешней
политики; Соединенные же Штаты придерживались (за
исключением краткого периода своего участия в Первой мировой
войне) изоляционистской внешнеполитической доктрины.
Неудивительно, что в этих условиях взаимоотношения между
Россией и Америкой и не могли занять высокого места ни на шкале
международных приоритетов Вашингтона или
Петербурга/Петрограда/Москвы, ни в общем контексте мировой политики.
Все изменилось, однако, в годы Второй мировой войны, когда США и Советский Союз возглавили борьбу Объединенных Наций против сил фашизма и милитаризма, а характер взаимоотношений между двумя странами стал определять ход международного развития в целом. Боевой союз СССР, США и Великобритании позволил не только сорвать планы завоевания мирового господства, но и заложить политико-правовые основы послевоенного мироустройства.
После окончания Второй мировой войны, когда бывшие военные союзники стали лидерами биполярного мира и, тем самым, непримиримыми антагонистами, советско-американские отношения по-прежнему определяли развитие международных отношений. Ведь от диалога между двумя ядерными супердержавами зависело физическое выживание всего человечества. Кроме того, конфликт между двумя гигантами напрямую определял судьбы многих государств и народов в различных регионах планеты - от Центральной и Восточной Европы до Дальнего Востока, от Африканского Рога и до Центральной Америки.
И хотя значение взаимоотношений между Россией и Америкой не могло не снизиться после краха биполярного мира и появления на международной арене новых «центров силы», тем не менее, и после окончания «холодной войны» российско-американские отношения играют большую роль в мировой политике. Оставаясь ядерными сверхдержавами, сохраняя немалое влияние на ход международных дел, Москва и Вашингтон способны, в случае, если между ними сохранятся отношения партнерства и сотрудничества, внести весомый вклад в решение таких глобальных проблем, как терроризм, наркоугроза, нехватка энергии, распространение оружия массового уничтожения и средств его доставки.
Неудивительно, что советско/российско-американским отношениям за последние 60 лет посвящен необозримый массив научной и научно-публицистической литературы.
Различные аспекты этих отношений изучали политологи и историки, специалисты в области системного анализа и военные, конфликтологи и экономисты. Хорошо разработаны в исследовательской литературе взаимоотношения двух стран в таких областях, как гонка вооружений и разоружение, региональные
конфликты, торгово-экономические и научно-технические связи. Большое внимание уделялось при этом внутриполитическим источникам советской политики на американском направлении, и американской - на советском/российском.
Вместе с тем до сих пор не было научного труда, в котором
излагалась бы история зарождения и развития двусторонних
межгосударственных режимов, созданных
советскими/российскими и американскими властями для решения различных проблем в отношениях двух стран — от экологии до предотвращения термоядерной войны. Разумеется, многие специалисты-международники так или иначе рассматривали как общетеоретические, так и прикладные аспекты функционирования советско/российско-американских режимов. Однако целостный анализ эволюции этих режимов, их роли в двусторонних отношениях до сих пор отсутствует, и данная проблема остается все еще недостаточно изученной.
Отсутствие же всестороннего анализа проблематики советско/российско-американских режимов, их внутренней структуры и исторической эволюции, оказывает негативное влияние не только на научный анализ двусторонних отношений, но и на выработку рекомендаций для практических работников в сфере российско-американских отношений.
Объект исследования — советско/российско-американские режимы, существовавшие на протяжении 1945-2005 гг.
Предмет исследования — эволюция режимов в советско/российско-американских отношениях на протяжении 1945-2005 гг.
Основная цель работы — показать влияние эволюции двусторонних режимов, созданных Москвой и Вашингтоном, на развитие отношений между двумя странами после 1945 г.
Задачи исследования:
Дать определение понятия «международный режим», показать внутреннюю структуру международного режима, сформулировать критерии его эффективности и устойчивости;
Показать объективные предпосылки формирования режимов, функционировавших в советско/российско-американских отношениях на протяжении 1945-2005 гг., и дать развернутую оценку этим режимам;
Выявить взаимосвязь между трансформацией внутренней структуры этих режимов и развитием двусторонних отношений между СССР/РФ и США в той или иной предметной области.
Степень разработанности проблемы. Особый вклад в изучение советско-американских и российско-американских отношений внесли такие выдающиеся советские и российские исследователи, как В.П. Абаренков, А.Г. Арбатов, Г.А. Арбатов, Э.Я. Баталов, А.Д. Богатуров, Р.Г. Богданов, К.С. Гаджиев, Ю.П. Давыдов, В.В. Журкин, Ю.А. Замошкин, В.П. Золотухин, В.М. Зубок, Э.А. Иванян, Н.Н. Иноземцев, А.А. Кокошин, В.А. Кременюк, В.П. Лукин, В.Л. Мальков, А.С. Маныкин, М.А. Милыптейн, В.А. Никонов, М.Г. Носов, В.О. Печатнов, В.Д. Писарев, К.В. Плешаков, П.Т. Подлесный, В.Ф. Петровский, СМ. Рогов, В.Б. Супян, Г.А. Трофименко, А.И. Уткин, А.А. Фурсенко, Г.С. Хозин, Т.А. Шаклеина, Н.П. Шмелев, Н.Н. Яковлев и мн.др.
Неоценимый вклад в изучение советско/российско-американских отношений внесли и американские исследователи, такие, как Б. Аллен, Г. Алперовитц, 36. Бжезинский, Дж. Бреслауэр, С. Бялер, Дж. Гэддис, Р. Джервис, А. Джордж, Д. Йергин, Дж. Кеннан, Г. Киссинджер, Р. Легволд, М. Мандельбаум, Дж. Най, Р. Пайпс, Д. Сайме, У. Таубман, С. Тэлботт, А. Улам, Р. Холлоуэй, М. Шульман, Г. Эллисон, Н. Ямготч и мн. др.
Вопрос о наличии режимов в этих отношениях до сих пор, однако, является предметом споров в российской и зарубежной историографии. Многие исследователи ставили и ставят под вопрос саму возможность существования советско/российско-американских режимов - то ли ввиду наличия непреодолимых идеологических барьеров между двумя государствами, то ли по причине несопоставимости их потенциалов (1). Некоторые эксперты вообще игнорируют данную проблему во взаимоотношениях России и Америки, уделяя преимущественно внимание совпадающим или различным интересам двух этих стран (2).
Первоначально понятие «режим» использовалось при анализе взаимоотношений между высокоразвитыми капиталистическими странами, но в дальнейшем специалисты в области международных отношений начали рассматривать и режимы, созданные коллективными усилиями Востока и Запада (в том числе США и СССР) в годы «холодной войны» (3).
В современной политологической литературе отсутствует единое и общепринятое определение понятия «международный режим». Некоторые исследователи определяют последний как «порядок, составленный из определенных и закрепленных в международном праве норм и процедур, регулирующих поведение государств по отношению к объекту установленного режима» (4).
Другие эксперты-международники относят режимы, наряду с международными организациями и неписанными правилами поведения субъектов международных отношений, к международным институтам, или «постоянно действующим и взаимосвязанным наборам правил (формальным и неформальным), которые предписывают поведенческие нормы, лимитируют активизм и определяют ожидания» субъектов международных отношений (5).
Есть, впрочем, и такие исследователи, которые считают такое определение международного режима слишком узким. Так, например, по мнению российского исследователя Н.Н. Сокова, «наиболее полной формой международного режима является международная организация, затем следуют различные варианты международных соглашений (дву- и многосторонних), неформальные договоренности и, наконец, негласные взаимопонимания, как правило касающиеся воздержания от тех или иных действий (как, например, в течение холодной войны СССР и США воздерживались от пусков стратегических ракет в направлении другой стороны)» (6).
Следует отметить в этой связи, что до сих пор в научной среде продолжаются терминологические споры относительно того, чем «международные институты» отличаются от «международных режимов». Некоторые специалисты (например, С. Краснер) склонны рассматривать «режимы» как набор неформальных норм и договоренностей (в противоположность международным организациям, функционирующим на основании писаного международного права), другие же (в частности, американская исследовательница Л. Мартин), признавая возможность
«формализации» режимов, не видят принципиального различия между понятиями «режим», «институт» и «организация» (7).
Авторитетный российский теоретик-международник Э.Я. Баталов также рассматривает понятия «институт» и «режим» как достаточно близкие друг к другу: «Под международными институтами... понимается выработанная в результате международных соглашений совокупность правил (режимов), определяющих взаимодействие государств и других национальных акторов в тех или иных сферах, а также приемлемые (и неприемлемые) формы их поведения на международной арене» /курсив авт. — Б.В./ (8).
Наконец, такой крупнейший авторитет, как К. Холсти, полагает, что понятие «институт», близкое к понятию «международная организация», включено в более общее понятие «режим»: «В сегодняшнем мире мы имеем тысячи норм, правил и институтов, которые регулируют, управляют и перераспределяют стоимость осуществления транзакций между обществами и правительствами. Мы называем эти учреждения режимами /курсив авт.-Б.В./(9).
Российский ученый-американист Ю.П. Давыдов, в свою очередь, также рассматривал международные институты как крупнейшие и наиболее авторитетные межгосударственные организации, отвечающие за выработку норм международного права, и контролирующие соблюдение этих норм (такие, как ООН, МАГАТЭ, ВТО и др.) (10).
При всех различиях подходов отечественных и зарубежных исследователей к определению понятий «режим» и «институт», все они, однако, придерживаются той точки зрения, что режимы и институты являются следствием объективной заинтересованности
участников международных отношений в углублении сотрудничества и повышении его эффективности и предсказуемости в той или иной предметной сфере.
Сравнительно-исторический анализ позволяет дать развернутое описание различных двусторонних международных режимов, проследить их эволюцию, установить, в чем причина сравнительно большей функциональности одних режимов по сравнению с другими. Образец анализа содержится в трудах таких специалистов-международников, как Р. Кохейн, С. Краснер, В. Риттенберг, Э. Хаас, О. Янг, и др. (11).
В трудах этих и других исследователей дан детальный анализ причин появления международных режимов, условия, при которых обеспечивается их поступательное развитие (или же, напротив, происходит их деградация) и, наконец, прослеживается их воздействие на поведение субъектов мировой политики. Общим для ученых-международников является понимание того, что международные режимы - это социальные институты, которые возникают в результате взаимодействия субъектов международных отношений. В то же время отсутствует единая, общепризнанная классификация международных режимов.
Так, американские исследователи Р. Хопкинс и Д. Пучала предложили свою версию данной классификации, разделив международные режимы на специфические и многосторонние, формальные и неформальные, эволюционные и революционные (12). В свою очередь О. Янг разделил их на возникшие спонтанно, появившиеся в результате соглашения и насильственно навязанные (13). Своя, оригинальная версия систематизации международных режимов была предложена Дж. Наем, который разделил их на те режимы, которые определяют политические решения на
краткосрочную перспективу, и те, которые влияют на долгосрочные политические решения государств. Этот же автор описал и феномен эрозии и восстановления режимов (14).
В данной работе мы будем придерживаться того определения режима, которое было дано С. Краснером и которое стало классическим: «Принципы, нормы, правила и процедуры принятия решений, вокруг которых концентрируются ожидания действующих лиц в данной области» (15). Что касается термина «институт», то последний будет употребляться как синоним «международная организация». Институты, таким образом, рассматриваются в данной работе как составная частью режимов.
Вопрос о том, существует ли режимы и институты, т.е. правила и нормы поведения субъектов мировой политики, а также структуры, воплощающие эти правила и нормы в жизнь, в реальной международной действительности, а не в концептуальных построениях оторванных от жизни кабинетных теоретиков, оставался предметом многовекового спора среди политиков, дипломатов, военных и ученых-международников, пытавшихся найти логику в эволюции мировой политики, где самостоятельные государства действуют, руководствуясь по-своему понимаемыми собственными интересами, а т.н. «мировое правительство» отсутствует в принципе.
Классический политический реализм склонен
рассматривать международные отношения как результат взаимодействия независимых агентов, находящихся в состоянии «полной свободы в отношении собственных действий» (16). Как подчеркнул классик реалистической парадигмы Т.Гоббс, «государства находятся между собой в естественном состоянии, то есть в состоянии вражды. И если они перестали сражаться на поле
боя, то это можно назвать не миром, а лишь передышкой, во время которой один враг, следя за действиями и выражением лица другого, оценивает свою безопасность не соглашениями, а силами и замыслами противника» (17).
В настоящее время подавляющее большинство экспертного сообщества не рассматривает мировую политику как непрерывную «борьбу всех против всех», указывая на растущее значение межгосударственного сотрудничества в международных отношениях. Поддерживать же данное сотрудничество на высоком уровне невозможно без существования дееспособных международных режимов (18). Однако роль и значение последних были и остаются предметом оживленной дискуссии среди ученых-международников.
Так, для неореалистов международные режимы являются еще одним подтверждением основного постулата реализма, согласно которому именно мощь определяет роль и значение государства на международной арене: ведь подавляющее большинство устойчивых и успешно существующих международных режимов создано при решающем участии великих держав, располагающих для этого необходимыми ресурсами, авторитетом и влиянием.
С другой стороны, неолибералы рассматривают режимы как решающий фактор, который меняет сам характер международных отношений, снижая вероятность и, в конечном итоге, исключая возможность применение силы в международных отношениях. Ведь сам факт наличия международного режима означает, что субъекты мировой политики, в том числе и государства, взаимодействуют друг с другом на постоянной основе, и благодаря режиму в их взаимоотношениях появляется нечто такое, о чем и речи быть не могло во времена Локка и Гоббса - стабильность и предсказуемость.
Тем самым расширяются горизонты планирования для правящих кругов тех стран, которые участвуют в международных режимах. Ни одно ответственное правительство не пойдет на их разрушение ради сиюминутной выгоды, игнорируя при этом возможные негативные последствия для собственного государства, его позиций на мировой арене.
Наконец, для неофункционалистов международные режимы -следствие развития контактов и связей на догосударственном уровне, в результате чего вся эта либерально-реалистическая дихотомия оказывается снятой в процессе развития международных экономических, технологических, культурных и гуманитарных связей (19).
Как уже было сказано, существует огромное количество литературы, посвященной взаимоотношениям между Россией и Америкой на протяжении 60 лет, с 1945 по 2005 годы. Уровень объективности и научности этих трудов весьма, однако, неровен. С самого начала «холодной войны» историки и политологи, изучавшие советско-американские отношения, оказались втянутыми в идеологическую конфронтацию, превратившись тем самым в придаток пропагандистской машины (20).
Вот что писал о морально-политической атмосфере «холодной войны» крупнейший советский американист, академик Г.А. Арбатов: «В обстановке «холодной войны» события развиваются на уровне незамысловатого приключенческого фильма. Перед вами конкретный враг, являющийся источником всех зол. Ваша цель ясна - уничтожить этого врага... Вы можете апеллировать к атавистическим чувствам шовинизма, ксенофобии, враждебности к тем, кто живет и выглядит иначе, чем вы, к комплексу национального превосходства. Вы оказываетесь в двухмерном,
черно-белом мире, причем, что особенно важно, вы способны изложить свою платформу за 1 - 2 минуты телевизионного времени» (21).
Идеологические битвы, бывшие составной частью биполярной конфронтации, оказали колоссальное влияние на историографию и саму методологию исторического исследования. Историки, публицисты и политологи, в зависимости от их идеологических пристрастий, ставили «холодную войну» в вину то «советскому тоталитаризму», то «американскому империализму», но в любом случае их объединяло стремление найти «виновного» в развязывании «холодной войны» и пригвоздить его к позорному столбу.
В сложившихся условиях, с точки зрения сторонников «реалистического» подхода, оставалось лишь уповать на ослабление накала идеологической конфронтации, что позволило бы запустить хотя бы механизмы классической дипломатии для регулирования советско-американского противостояния, с тем, чтобы вывести эти отношения из того положения, когда, по словам классика политического реализма Г. Моргентау, «любая попытка убедить воспринимается как обман, любой компромисс означает измену, а любая угроза силой влечет за собой войну» (22).
С течением времени, однако, несостоятельность пропагандистских штампов и стереотипов становилась все более очевидной как для профессиональных дипломатов, так и для широкой общественности, интересующейся международными проблемами. С одной стороны, накапливалось все больше фактов, не укладывающихся в прокрустово ложе «реалистической» концепции, а с другой - эта концепция все больше ограничивала
интеллектуальный горизонт как американской, так и советской дипломатии.
Результатом стал своего рода «бунт» молодых американских историков против догм «реалистической школы», который впоследствии был назван «ревизионизмом» (конец 1960-х — начало 1970-х гг.). У «ревизионистов» немало заслуг перед исторической наукой - они, в частности, впервые подвергли серьезному научному анализу экономическую историю «холодной войны», а также влияние научно-технического прогресса на динамику международных отношений в послевоенный период. В то же время «ревизионисты» так и не смогли избавиться от главного порока, присущего «реалистической школе» - а именно демонологии. Только у них в качестве «главного злодея» фигурировал не «советский коммунизм», а «американский империализм». Так, например, братья Дж. и Г. Колко в своей работе «Пределы мощи», ставшей «классикой» «ревизионизма», возлагают вину за развязывание «холодной войны» на «американскую капиталистическую экспансию», которая нуждалась в «сохранении мирового капитализма и традиционных обществ». Эти цели американской внешней политики находились-де в противоречии с охватившими послевоенный мир революционными процессами (23).
Американский историк А. Шлезингер мл. совершенно справедливо отметил общность методологических подходов реалистов и их критиков - ревизионистов: «Ревизионисты были так же этноцентричны, как и крестоносцы «свободного мира», против которых они выступили. Кончилось тем, что ревизионист и крестоносец стали зеркальным отражением друг друга. Один уверовал в наличие генерального плана капиталистов, другой -генерального плана Советов. И те и другие крайне переоценивали
способности Соединенных Штатов контролировать события в других странах. И те и другие свели масштабную и многообразную драму «холодной войны» до уровня драмы для двух актеров: Соединенные Штаты против Советского Союза. Обе точки зрения имели мало общего с реальным миром» (24).
В начале 1970-х годов в историографии «холодной войны» произошел новый поворот, который был связан, прежде всего, с тем, что по истечении срока давности были рассекречены многие американские правительственные документы, относящиеся к периоду конца 1940-х — начала 1950-х гг. Нельзя сбрасывать со счетов и перемены в текущей политике - в 1970-е годы «холодная война» вступила в фазу «разрядки», утратив многие элементы прежней идеологической бескомпромиссности.
Все это позволило новому поколению исследователей (которых стали называть «пост-ревизионисты»), среди которых хотелось бы выделить прежде всего Дж. Гэддиса, Д. Иергина, У. Лафебера, Д. Лэрсон, У. Таубмана (25), по-новому поставить исследовательскую проблему - не «кто виноват в развязывании «холодной войны», а «почему она произошла». Этот новый подход оказался весьма плодотворным: он заставил историков обратить внимание на то, что «холодная война» проходила не в безвоздушном пространстве, а в определенном геополитическом контексте. Этот подход также позволил более беспристрастно взглянуть на поведение обеих сторон, отказавшись при этом от попыток разделить участников конфликта на «героев» и «злодеев».
«Пост-ревизионистская» революция в историографии счастливо совпала с новыми тенденциями и в теории международных отношений. Широкую известность получил труд американских исследователей Р. Кохейна и Дж. Ная «Мощь и
взаимозависимость» (1977 г.), в котором впервые была показана истинная роль взаимозависимости и международных режимов и институтов в мировой политике после Второй мировой войны (26).
Первоначально феномены взаимозависимости и
международных режимов и институтов были подробно рассмотрены на примере взаимоотношений между высокоразвитыми капиталистическими государствами. После окончания Второй мировой войны эти отношения постепенно утратили характер «войны всех против всех», детально описанной классиками политического реализма: развитые страны Северной Америки, Западной Европы и Дальнего Востока отказались от военной конфронтации, не рассматривая более неудачи других рыночных демократий как свои успехи.
Эта трансформация в отношениях между развитыми капиталистическими странами объяснялась многими западными исследователями «плотностью» ткани режимов, сформировавшихся после 1945 г. При этом внимание было обращено как на регулятивную, так и на конституирующую функцию режимов: последние не только помогают субъектам международных отношений улаживать неизбежно возникающие между ними разногласия, но и формируют ожидания участников мировой политики. Устойчивые и эффективные международные режимы, трансформируя международную среду, позволяют государствам сделать выбор в пользу сотрудничества при решении своих внешнеполитических задач. Как отметил голландский исследователь Ян Роод, «режимы, по-видимому, обеспечивают недостающее звено между взаимозависимостью и сотрудничеством... международные режимы помогают нам объяснить различие между сотрудничеством и разногласиями в межгосударственных отношениях» (27).
Концепции взаимозависимости и режимов позволяли
удовлетворительно объяснить трансформацию во
взаимоотношениях между высокоразвитыми рыночными демократиями Северного полушария. В какой мере, однако, эти концепции применимы при анализе отношений между Востоком и Западом и, в частности, советско-американских отношений? Иными словами, можно ли говорить о том, что международные режимы оказывают существенное влияние на эти отношения?
Как американское, так и советское политико-академическое
сообщества не были едины при ответе на этот вопрос. Так, по
мнению многих сторонников неолиберального подхода, военно-
политическое и идеологическое противостояние между США и
СССР исключало появление прочных и эффективных режимов,
объединяющих лидеров биполярного мира. И хотя западные
исследователи, придерживающиеся неолиберальной парадигмы,
были вынуждены согласиться с наличием взаимозависимости между
двумя «сверхдержавами» - взаимозависимости, обусловленной
наличием у них ядерного оружия, - все же делался вывод о
«неполноценности» советско-американских режимов,
объяснявшейся конфронтационным характером взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном (28).
С этим подходом были согласны и многие исследователи, придерживавшиеся реалистической парадигмы. Так, например, по мнению американского специалиста в области ядерной стратегии Р. Джервиса, международный режим предполагает наличие сотрудничества, которое выходит за рамки ограниченного эгоистического интереса: «Тот факт, что ни одна из сверхдержав не напала на другую - это форма сотрудничества, но не режим» (29).
Не все специалисты-международники были, однако, готовы разделить ту точку зрения, что политические разногласия и идеологические противоречия исключали саму возможность существования режимов в советско-американских отношениях. Соглашаясь в принципе с тем, что эти отношения — даже в разгар разрядки 1970-х гг. - качественно отличались от взаимоотношений между США и их союзниками, многие исследователи обращали, однако, внимание на то, что во многих областях советско-американских отношений сформировались устойчивые и дееспособные режимы, которые сумели, в конечном итоге, пережить и неблагоприятную политическую конъюнктуру начала 1980-х гг.
Так, например, по мнению американского ученого-международника Дж. Ная, «хотя американо-советские взаимоотношения по вопросам безопасности в целом не могут быть охарактеризованы как режим в области безопасности, обе страны в общем согласились с конкретными ограничениями на свою активность в ряде областей, и можно утверждать, что режимы в этих областях существуют». В качестве примеров таких режимов Дж. Най привел согласие Москвы и Вашингтона с существующими сферами влияния в Европе, зафиксированное в Четырехстороннем соглашении по Западному Берлину и Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе; процесс ограничения стратегических вооружений; контроль над ядерными вооружениями с целью предотвращения случайного обмена ядерными ударами; нераспространение ядерного оружия (30).
К сходным выводам пришли и американские исследователи Д. Гомперт, М. Мандельбаум, Р. Гэрвин и Дж. Бэртон, для которых существование советско-американского режима контроля над ядерными вооружениями представлялось совершенно несомненным.
В отличие от Джервиса, они не считали взаимную сдержанность «супердержав» в ядерной сфере чем-то самоочевидным; по их мнению, несколько десятилетий мира в ядерный век могут быть объяснены лишь наличием международного режима, понимаемого как совокупность двусторонних советско-американских и многосторонних соглашений, неписаных норм, а также односторонних политических и технологических мер ядерных сверхдержав (31).
Что касается региональных аспектов советско-американских отношений, то, по мнению американских экспертов Дж. Гова и Н. Весселла, и здесь можно говорить о существовании режимов, оказывающих непосредственное влияние на международное поведение Москвы и Вашингтона: «Международные соглашения оказывают, по крайней мере, некоторое самостоятельное давление на государства, заставляя их вести себя определенным образом... Функционирующие международные механизмы, членами которых являются сверхдержавы, вроде СБСЕ, помогают канализировать общие усилия в направлении достижения соглашения, имеющего целью взаимную сдержанность» (32).
Особую позицию в этой дискуссии заняли сторонники фунционалистского подхода. Для них вопрос об идеологической подоплеке международных режимов никогда не был первостепенным; в гораздо большей степени приверженцев функционалистской парадигмы интересовала проблема взаимовыгодного сотрудничества в областях, представляющих интерес для всех суверенных государств (вне зависимости от их природы, социального и политического строя) на реальное международное поведение последних. Для функционалистов представляется самоочевидным, что успех международного
сотрудничества в таких «неполитических» сферах, как транспорт, связь, торговля, может иметь позитивный эффект и на высокую мировую политику.
Попытавшись дать анализ советско-американским отношениям через призму функционалистского подхода, американские исследователи (Н. Ямготч, Л. Лубрано, Д. Келли и др.) пришли к выводу о том, что в этих отношениях действительно существуют стабильные режимы, которые оказывают стабилизирующее воздействие на политику Москвы и Вашингтона. В частности, они пришли к выводу о существовании полноценных режимов, охватывающих поддержание прямой связи между Кремлем и Белым домом, научно-техническое сотрудничество, космос и сотрудничество в сфере защиты окружающей среды (33).
Что касается советской историографии советско-американских отношений, то последняя также претерпела серьезную трансформацию в 1960-е - 1980-е годы, однако ее эволюция отличалась определенными особенностями. В Советском Союзе, по вполне понятным причинам, не могло быть своей «ревизионистской» научной школы, однако постепенное освобождение науки от пропагандистских подходов шло и здесь. Огромное значение имело появление - после смерти И.В. Сталина и XX съезда КПСС — «оазисов» творческой мысли (по удачному выражению академика Г.А. Арбатова), таких, как Институт мировой экономики и международных отношений, Институт США и Канады, Научно-координационный совет МГУ по проблемам американистики, и др. Усилиями коллективов этих, а также других подобных «оазисов», в сознании советской элиты и советской общественности началось постепенное преодоление наследия догматического сталинизма. Появились серьезные научные труды,
посвященные различным аспектам советско-американских отношений, и прежде всего проблемам разоружения и безопасности. Большое положительное значение имел вывод советских американистов о том, что наличие идеологических различий между двумя «сверхдержавами» не должно мешать их взаимовыгодному сотрудничеству в тех областях, где их интересы объективно совпадают (34).
Особо хотелось бы сказать о появившихся в этот период работах советских специалистов в области международного права, получивших широкое признание у их зарубежных коллег. В трудах Г.К. Ефимова, Г.П. Жукова, О.Г. Зайцевой, Г.И. Морозова, Г.И. Тункина и мн. др. (35), были подробно рассмотрены ключевые аспекты функционирования международных организаций, в том числе и таких, в которых принимают участие «социалистические» и «капиталистические» страны.
По мнению советских правоведов, эффективная деятельность
таких организаций возможна при наличии конструктивного настроя
государств-участников: «Международное сотрудничество
государств включает в качестве необходимого элемента компромиссы и взаимные уступки. Без этого немыслима и деятельность международных организаций... Компромиссы в деятельности международных организаций предполагают уважение принципа суверенного равенства. Этот принцип, однако, не исключает необходимости делегирования государствами-членами отдельных полномочий органам данной организации в строго очерченных ее уставом пределах» (36).
Таким образом, хотя советские исследователи и не
использовали в своих работах терминологию, применяемую их
западными коллегами («режимы», «институты»,
«взаимозависимость»), они, в сущности, пришли к сходным выводам: взаимовыгодное сотрудничество между государствами, представляющими противоположные социально-политические системы, возможно - и при этом эти государства могут создавать эффективно функционирующие международные организации, действующие на основе совместно выработанных норм.
Последние 15-17 лет ознаменовались новыми эпохальными сдвигами в изучении советско/российско-американских отношений, которые были связаны, в первую очередь, с громадными переменами на международной арене и в бывшем Советском Союзе после 1991 г. Во-первых, «холодная война» закончилась, став достоянием истории. Тем самым со специалистов-международников был снят мощный политико-идеологический прессинг, негативно сказывавшийся на результатах их труда. Во-вторых, исследователям стали доступны многие советские архивные документы, относящиеся к начальному периоду «холодной войны». В-третьих, общественно-политические перемены в бывшем Советском Союзе позволили многим бывшим советским активным участникам «холодной войны» поделиться с общественностью своими воспоминаниями. В-четвертых, эти же перемены позволили российским исследователям избавиться от навязанных им идеологических стереотипов и включиться в открытую и свободную дискуссию по проблемам прошлого и настоящего российско(советско)-американских отношений.
Можно указать на новые интересные работы на данную тему, появившиеся за последние 15-17 лет как в Российской Федерации, так и в Соединенных Штатах (37). Во многих трудах и российских, и американских исследователей, опубликованных в последние годы, предпринимается попытка объяснить причины неудачи самой
масштабной в истории попытки интеграции России в западные структуры безопасности.
По мнению ряда экспертов-международников, важнейшей причиной этой неудачи стало то обстоятельство, что американскую политику на российском направлении по-прежнему определяют старые антисоветчики, вроде 3. Бжезинского, Р. Пайпса, Ч. Краутхаммера и мн. др. Под их влиянием в сознании американской элиты победа над коммунизмом в «холодной войне» трансформировалась сначала в победу над СССР (хотя «коммунизм» и «Советский Союз» - это не одно и то же), а победа над СССР - в победу над Россией (хотя «СССР» и «Россия» - это также совершенно различные понятия). Отсюда - отношение к Российской Федерации как к уменьшенному в размерах и ослабленному Советскому Союзу, который надо добить, пользуясь его временной слабостью, достаточно широко распространено в американских политико-академических кругах.
Конечно, далеко не все в Соединенных Штатах воспринимают РФ как Карфаген, который должен быть разрушен. Таких американские исследователи, как У. Мид Г. Гурофф, С. Эйзенхауэр, Дж. Гэддис, М. Мэндельбаум, Д. Ергин, С. Сестанович, Д. Сайме, ратуют за расширение двустороннего диалога, за оказание России более действенной американской помощи в процессе интеграции страны в евроатлантические структуры безопасности и экономического сотрудничества и, главное, за больший учет интересов России.
Результатом столкновения этих двух подходов и стала российская политика администраций Клинтона и Дж. Буша-мл. Эта политика сочетала в себе попытки ограничить влияние России в мире (главным образом на постсоветском пространстве) с
сотрудничеством с Москвой, и прежде всего в таких сферах, как уменьшение угрозы ядерной войны, предотвращение распространения оружия массового поражения и строительство новой системы европейской безопасности. Неудивительно, что в России столь двойственная и непоследовательная политика вызвала недоумение и обиду. «Россия почувствовала напрасными свои жертвы 1988-1991 гг., отвергнутой свою концепцию привилегированного партнерства, дезавуированными свои претензии на особые отношения с Соединенными Штатами», -пишет российская исследовательница Т.А. Шаклеина о настроениях в российской элите на рубеже веков, когда эйфория по поводу перспектив российско-американских отношений сошла в России на нет (38).
К сходным выводам пришел и другой российский исследователь, А.И. Уткин: «Еще более резким, чем объективные процессы и субъективные изменения в США, явилось изменение видения, настроений и позиции Москвы, воспринимавшей Соединенные Штаты в 1991-1993 годах как модель, донора, друга. Обобщенно говоря, Россия почувствовала себя дискредитированной своими жертвами 1988-1991 годов, отвергнутой в качестве привилегированного партнера. Ее претензии на особые отношения с США оказались дезавуированными» (39).
Действительно, российская элита в конце 1980-х — начале 1990-х гг. воспринимала окончание «холодной войны» и крах коммунизма как общую победу России и Запада, как предпосылку к интеграции России в совместные структуры безопасности и экономического развития. Этим ожиданиям, однако, не суждено было сбыться: союза с Западом не получилось, и прежде всего потому, что этого не желал сам Запад. По мнению ряда видных
российских американистов, таких, как А.И. Уткин, СВ. Кортунов, В.А. Кременюк, А.Г. Арбатов, А.Д. Богатуров, СМ. Рогов, именно американская политика в отношении Российской Федерации во многом способствовала охлаждению в двусторонних отношениях во второй половине 1990-х гг.
При этом российские эксперты указывают на неадекватность российско-американских режимов тем проблемам, с которыми столкнулись отношения между двумя странами после окончания «холодной войны». По мнению заместителя директора Института США и Канады РАН В.А. Кремешока, «то, что ожидали и предполагали специалисты, - обсуждение взаимных интересов, попытка найти разумный баланс, на его основе разработать какие-то общие подходы («правила поведения»), создать постоянные механизмы общения и загрузить их работой по согласованию интересов и действий обеих сторон /России и США - Б.В./ - все это было либо упущено, либо так и не получило никакого развития. Отношения оставались крайне неустойчивыми, неразработанными, лишенными серьезной институциональной основы. Мало того, даже те механизмы, которые были созданы в период президентства М.С Горбачева, начали приходить в упадок и перестали выполнять свои функции» (40).
Наряду с констатацией наличия кризиса в российско-американских отношениях, все большее количество российских политиков и специалистов склонно рассматривать эти отношения через призму неизбежной и непримиримой конфронтации между двумя странами. В кругах российских интеллектуалов крайне левого и крайне правого толка крепнет убежденность в том, что между Россией и Америкой лежат принципиальные различия цивилизационно-культурного характера, исключающие нормальное
развитие отношения между двумя державами. Да и для многих
российских политиков и экспертов-международников,
принадлежащих к политическому мэйнстриму, в последние годы стало считаться хорошим (и патриотическим!) тоном подвергать сомнению значение российско-американских отношений как для международного сообщества вообще, так и для внешней политики этих двух великих держав - в частности (41).
Что касается американской элиты, то в Соединенных Штатах в
конце 1990-х - начале 2000-х гг. утвердилась та точка зрения, что у
России, переживающей-де необратимый упадок и деградацию, нет
никаких перспектив интеграции в западные военно-политические и
экономические институты, и вообще с этой страной можно не
считаться. Так, например, на основе серии интервью в марте-апреле
2001 г. с «теми, кто отвечает, или скоро будет отвечать за
формулирование российской политики США», американская
исследовательница С. Уолландер пришла к следующему
заключению о подходах представителей администрации Дж. Буша-
мл. к российско-американским отношениям: «Базовое
представление, на котором строится политика США, состоит в том, что Россия слаба, и в течение некоторого времени будет оставаться таковой... Россия более не является ни основной угрозой американским интересам, ни инструментом для осуществления этих интересов во всех случаях» (42).
Иными словами, на рубеже веков в американских правящих кругах не видели никакой пользы от расширения участия России в международных делах. В опубликованном в начале 2001 г. докладе Института национальных стратегических исследований отмечалось, что «трудно найти такой крупный вопрос на международной повестке дня, где Москва располагала бы возможностями или
намерениями внести позитивный вклад. Ее влияние в Европе и в Азии снижается. В большинстве случаев лучшее, что она может сделать - это воздерживаться от своего участия /в международных делах - Б.В./» (43).
Трагические события 11 сентября 2001 г. заставили многих представителей американской элиты кругов по-новому взглянуть на российско-американские отношения. Поддержка - или хотя бы минимальная лояльность - со стороны России очень важна для Соединенных Штатов в их политике на Ближнем и Среднем Востоке, в сфере борьбы с терроризмом и распространением оружия массового уничтожения, а также в сфере энергетики.
В то же время история российско-американских отношений на протяжении последних лет - это история неуклонного снижения реальных возможностей официального Вашингтона влиять на российскую внешнюю и внутреннюю политику. Надежды некоторых представителей американской элиты на то, что Россия будет вечно находиться в состоянии экономического и политического полураспада и, следовательно, будет легко поддаваться американскому нажиму - явно не оправдались, и теперь Соединенным Штатам приходится иметь дело с более самоуверенной (и более антиамерикански настроенной), чем в 1990-е годы, российской элитой.
Отказ от привычных представлений о российской слабости не привел, однако, к изменению утвердившегося в США подозрительного отношения к интеграции России в западные режимы и институты. Наоборот, по мере того, как в Соединенных Штатах крепнет убежденность в «антидемократичности» России, там слабеет энтузиазм относительно желательности такой интеграции.
Свидетельством неблагоприятных перемен, происходящих в настроениях американской политико-академической элиты по вопросу об институционализации сотрудничества с РФ, стал доклад под характерным названием «Неверный путь России», подготовленный Советом по международным отношениям (СМО) -наиболее влиятельной организацией американской элиты, занимающейся вопросами внешней и оборонной политики США. Составители документа (а это — ведущие американские эксперты и политики из демократической и республиканской партий) предложили пересмотреть ту российскую политику, которую официальный Вашингтон, при всех колебаниях и попятных движениях, проводил после окончания «холодной войны» и которая сводилась к постепенному вовлечению Российской Федерации в западные институты безопасности и экономические институты.
В частности, в докладе предлагалось восстановить в рамках «большой восьмерки» институт «семерки», где без России обсуждались бы политические вопросы. Авторы доклада не скрывали, что эта мера в дальнейшем должна будет привести к фактическому исключению РФ из G8 (44). Кроме того, в докладе было предложено фактически ликвидировать Совет «Россия -НАТО» на том основании, что российской членство в этой организации - это не что иное как «параллельное членство в НАТО», к чему Москва-де совершенно не готова. Как указывается в докладе, «интеграция России в ведущие международные структуры — это не вопрос статуса или престижа... Через пятнадцать лет после окончания «холодной войны» основания для его членства в них слабее, чем должны были быть» (45).
Таким образом, составители доклада фактически выдвинули ультиматум Москве - или соглашаться на заведомо второразрядный
статус в западных структурах, или быть из них изгнанной. В случае, если данный подход станет основой российской политики официального Вашингтона, эрозия еще пока действующих российско-американских режимов и институтов получит новый мощный импульс.
К сожалению, уделив большое внимание проблемам, которые разделяют США и РФ, и американские, и российские исследователи в силу ряда причин не смогли в должной мере оценить ни те позитивные перемены, которые произошли во взаимоотношениях между Москвой и Вашингтоном после окончания «холодной войны», ни роли двусторонних режимов в этих переменах. На наш взгляд, к числу бесспорных достижений в развитии двусторонних отношений следует отнести, во-первых, то, что на протяжении последних 17 лет Москве и Вашингтону удалось приступить к демонтажу тех колоссальных стратегических ядерных арсеналов, которые были созданы обеими сверхдержавами для реализации стратегии победы в мировой термоядерной войне.
Во-вторых, в последние годы особое значение приобрела и такая совершенно новая область российско-американских отношений, как сотрудничество двух стран в деле обеспечения безопасности, демонтажа и хранения снимаемых с вооружения ядерных боеприпасов, а также утилизации извлекаемых из них ядерных материалов.
В-третьих, произошли существенные позитивные перемены в торгово-экономических и научно-технических связях двух стран -как количественного, так и качественного характера.
В-четвертых, Москва и Вашингтон продемонстрировали и свою способность противостоять новым вызовам международной
безопасности, таким, как международный терроризм и распространение ОМУ.
Обеспечить достижение этих существенных сдвигов в их отношениях Россия и Америка смогли во многом благодаря эффективно функционирующим двусторонним режимам. Последним, однако, ни американские, ни российские исследователи, как уже было сказано, не уделяли в последние годы должного внимания, концентрируя свои усилия преимущественно на изучении совпадающих и противоположных интересах двух держав, а также на их идеологической совместимости.
Соответственно, отсутствует и анализ внутренней структуры созданных в последние годы российско-американских режимов, их эволюции и степени их влияния на взаимоотношения между Москвой и Вашингтоном.
Источникевая база работы.
Основой источниковой базы работы составили официальные
документы: двусторонние межгосударственные и
межправительственные советско-американские и российско-
американские соглашения, а также заявления и решения высших
органов государственной власти и внешнеполитических ведомств
обеих стран. Двусторонние соглашения между Москвой и
Вашингтоном неоднократно публиковались как в
специализированных сборниках, так и в официальных периодических изданиях. Документы внешней политики обеих стран также неоднократно публиковались в тематических сборниках*. Межправительственные и межгосударственные соглашения и иные официальные документы содержат сведения о полномочиях, функциях и внутренней структуре тех двусторонних
* Полные выходные данные использованных здесь источников см. в Приложении I.
органов, которые создавались Москвой и Вашингтоном на протяжении последних 60 лет.
При написании данной работы были использованы материалы американских и российских архивов, в том числе и те из них, которые стали доступными для исследователей в последние 15 лет. Архивные материалы позволяют установить мотивацию принимаемых в Москве и Вашингтоне политических решений, проследить, какую роль там играл фактор двусторонних режимов.
К сожалению, по не всегда понятным причинам многие архивные документы все еще остаются засекреченными. И тут неоценимым подспорьем для автора стали мемуары советских/российских и американских государственных деятелей, дипломатов и военных, принимавших непосредственное участие в развитии отношений между двумя странами. При написании данной работы мемуарная литература была особенно важна потому, что именно на страницах воспоминаний можно найти сведения о том, как функционировали те или иные двусторонние институты, что препятствовало (или, напротив, помогало) их работе, почему одни двусторонние структуры оказывали позитивное воздействие на развитие советско/российско-американских отношений, а другие -нет.
Особо следует сказать об использовании в качестве источника публикаций в открытых периодических изданиях обеих стран. Этот важный источник по вполне понятным причинам приходится сопоставлять со всей совокупностью иных источников, ибо материалы прессы традиционно использовались и используются властными структурами не столько для объективного информирования общественности, сколько для проведения активных пропагандистских мероприятий.
Наконец, важным (хотя и вторичным) источником при написании данной работы стали научные труды американских и российских исследователей, посвященные конкретным проблемам советско/российско-американских отношений. Зачастую в этих трудах их авторы ссылаются на собственные интервью и опросы, данные о которых невозможно получить иным путем.
Хронологические рамки исследования
В данной работе мы рассматриваем эволюцию советско/российско-американских режимов на протяжении 60 лет (1945-2005). Выбор данных временных рамок объясняется тем, что именно в это время отношения между двумя странами начали оказывать существенное (иногда - решающее) воздействие на развитие международных отношений. Кроме того, именно в этот период двусторонние режимы, созданные Вашингтоном и Москвой, начали играть большую роль в отношениях между двумя странами. Наконец, на протяжении последних 60 лет сами советско/российско-американские режимы претерпели серьезную эволюцию.
Научная новизна данного исследования состоит в том, что до сих пор не было всеобъемлющего труда, посвященного эволюции режимов в советско/российско-американских отношениях. Впервые в отечественной научной литературе подробно показаны объективные предпосылки формирования этих режимов; выявлена взаимосвязь между трансформацией внутренней структуры этих режимов и развитием двусторонних отношений между СССР/РФ и США в той или иной предметной области - от ограничения стратегических вооружений до экологии. Подробно рассмотрена также внутренняя структура двусторонних режимов на различных этапах развития взаимоотношений между двумя странами — в разгар
«холодной войны», в период разрядки, после краха биполярного мира и в начале XXI века.
Практическая значимость работы. Анализ истории эволюции советско/российско-американских режимов должен помочь лучшему пониманию положения дел в двусторонних отношениях, содействовать выработке прогноза развития этих отношений и способствовать поиску путей улучшения отношений между двумя странами. Использованная в данной работе методология анализа двусторонних режимов может быть применена при оценке состояния российско-американских отношений и подготовке рекомендаций по их развитию в тех или иных предметных областях. На основании полученных в диссертационном исследовании результатов могут быть подготовлены спецкурсы по истории советско/российско-американских отношений.
Структура диссертации
Работа состоит из введения, трех глав, заключения и приложений.
Введение включает обоснование проблемы исследования и его актуальности, описание объекта и предмета исследования, излагается цель работы и задачи исследования. Далее, во введении говорится о степени разработанности данной проблемы, рассматривается источниковая база работы, излагаются хронологические рамки исследования, приводится описание структуры диссертации и методологической основы исследования. Наконец, введение содержит обоснование научной новизны исследования и его практической значимости, а также изложение основных положений, выносимых на защиту. Приводится перечень научных трудов соискателя, в которых прошли апробацию основные положения диссертации.
Советско-американские режимы и начало «холодной войны»
Выше уже говорилось о том, что в годы Второй мировой войны, когда осуществлялось активное сотрудничество союзников по Антигитлеровской коалиции, советская сторона принимала активное участие в создании МВФ, Всемирного Банка, МБРР, Европейской Экономической Комиссии, Международной Организации Гражданской Авиации и других международных организаций, призванных решать проблемы мировой экономики. Со своей стороны, американская правящая элита видела в Советском Союзе важный компонент послевоенной системы политической и экономической безопасности и рассчитывала на активное советско-американское сотрудничество в дни мира. В Соединенных Штатах считали, что надежным фундаментом такого сотрудничества должны стать экономические связи двух стран. При этом, стремясь вовлечь СССР в будущие международные экономические и финансовые организации и при этом значительно расширить масштабы советско-американской торговли, Вашингтон таким образом формулировал свои предложения о структуре и функционировании этих институтов, чтобы были согласованы интересы стран с централизованной и рыночной экономиками. По мнению американского историка Р. Будса, «приверженцы многосторонней торговли в США считали, что участие СССР в любой организации, предусматривавшей проведение мероприятий по стабилизации и реконструкции, совершенно необходимо» (9).
Таким образом, к окончанию Второй мировой войны сложились благоприятные условия для формирования советско-американского режима в сфере экономики. Советский Союз был объективно заинтересован в иностранных кредитах и технологиях для восстановления народного хозяйства. (10).
С другой стороны, в Соединенных Штатах и других странах отдавали себе отчет в том, что более активное участие СССР в мирохозяйственных связях - и как поставщика сырья и других товаров, и как потребителя - способствовало бы ускоренному восстановлению мировой экономики (11). Эта объективная взаимная заинтересованность в экономическом сотрудничестве не была, однако, реализована после войны, и одной из причин, на наш взгляд, было нежелание советской стороны участвовать в многосторонних экономических институтах, которые официальный Вашингтон пытался в то время сформировать. Над всеми международными форумами, где шло обсуждение послевоенного международного экономического сотрудничества, довлело какое-то проклятие: советская сторона рано или поздно покидала их, вне зависимости от того, насколько ее запросы были удовлетворены.
Так, в ходе работы международной конференции по созданию МВФ и Всемирного Банка в Бреттон-Вудсе (июль 1944 г.), благодаря благожелательной позиции Соединенных Штатов, была достигнута договоренность о достаточно высокой квоте СССР в Международном Валютном Фонде. Фактически, согласно договоренности в Бреттон-Вудсе, по размерам квоты в МВФ Советский Союз стоял на третьем месте после США и Великобритании и, соответственно, должен был располагать внушительным представительством в Исполкоме МВФ. Советская сторона, внеся в Фонд 300 млн. долларов золотом (объем годовой добычи золота в СССР по западным оценкам), могла рассчитывать на получение в течение четырех лет кредита в размере своей квоты, т.е. в 1 млрд. 200 млн. долларов (да и это золото фактически находилось бы в Москве) (12).
Москва с полным основанием рассматривала итоги конференции как своего рода аванс, выданный Западом Советскому Союзу. Вот что писал в августе 1944 г. журнал «Большевик»: «Установление такой высокой квоты для СССР, превышающей удельный вес нашей страны в мировой торговле в предвоенные годы, свидетельствует не только о признании высокого авторитета СССР и его роли в международной экономике, но также и о том, что конференция с полным основанием рассчитывает на серьезное расширение нашей внешней торговли после войны» (13).
Как указывалось в отчете советской делегации на конференции в Бреттон-Вудсе (а членами этой делегации, в частности, были заместитель Народного Комиссара внешней торговли Степанов, начальник валютного управления Наркомфина Злобин и заместитель председателя правления Госбанка Чечулин), «вхождение СССР в состав членов Международного Валютного Фонда будет рассматриваться США и другими Объединенными Нациями, как желание СССР участвовать в международном экономическом сотрудничестве». «Напротив, - предупреждали авторы отчета, - отказ СССР от участия в этой международной валютной организации сыграет лишь на руку реакционным элементам в составе финансового капитала США и Англии, являющимися противниками послевоенного сотрудничества основных стран в деле поддержания международного мира и порядка» (14). Однако к январю 1946 г. Советский Союз, вопреки достигнутой на конференции договоренности, не ратифицировал бреттон-вудские соглашения.
Дело в том, что по вопросу об участии советской стороны в бреттон-вудских организациях в Москве не было единства мнений, подобно тому как не было его позднее и по проблеме участия в «плане Маршалла». Если некоторые высокопоставленные сотрудники НКИД, НКФ, НКВТ и Госбанка, как уже было сказано, выступали за вступление СССР в МВФ и ВБ, то тогдашний председатель Госплана, первый заместитель председателя СНК СССР Н.А. Вознесенский был решительным противником присоединения Советского Союза к бреттон-вудской системе. Вознесенский, который в середине 40-х годов имел немалое влияние на И.В. Сталина, сумел, по всей видимости, «сыграть» на том, что последний очень болезненно относился к проблеме сохранения и пополнения золотого запаса СССР (согласно условиям вступления в МВФ Москва должна была депонировать часть своего золотого запаса в качестве вступительного взноса в Фонд). Не менее болезненно относился советский руководитель и к обеспечению полной независимости своей страны от заграницы; вместе с тем герметическую изоляцию Советского Союза от окружающего мира было бы невозможно обеспечить в условиях расширения сотрудничества Москвы с международными экономическими организациями. Видимо, именно эти причины предопределили, в конечном итоге, отказ советской стороны вступить в МВФ и Всемирный Банк: в конце 1945 г. Москва известила Вашингтон о своей неготовности подписать проекты бреттон-вудских соглашений (15).
Советско-американские режимы в первой половине 1970-х гг
Рубеж 1960-х - 1970-х гг. стал во многом определяющим для дальнейшего развития советско-американских отношений. Именно тогда была сформирована та повестка дня в диалоге Москвы и Вашингтона, которая, в целом, оставалась неизменной вплоть до окончания «холодной войны». Вот ее основные пункты:
1. военно-политические проблемы (ограничение и сокращение вооружений, предотвращение развязывания войны в результате просчета или случайности);
2. региональные проблемы;
3. торгово-экономические, научно-технические, экологические и гуманитарные проблемы.
И именно в это время советско-американский диалог приобрел столь большое значение для судеб человечества, поскольку важнейшим элементом данного диалога стали переговоры по ядерным вооружениям. Прорыв в двусторонних отношениях стал возможным ввиду общей заинтересованности США и СССР во взаимном сближении.
Что касается Соединенных Штатов, то в конце 1960-х - начале 1970-х гг. эта страна столкнулась с серьезными проблемами в своей внутренней и внешней политике. Прежние установки и концептуальные подходы официального Вашингтона, которые исходили из абсолютного американского превосходства в мире, оказались несостоятельными в новую эпоху, когда Советский Союз достиг военно-стратегического паритета с США, а Западная Европа и Япония существенно сократили свое экономическое и технологическое отставание от Америки. Серьезнейшей проблемой для Соединенных Штатов - причем не только военной и дипломатической, но и внутриполитической - стал вьетнамский тупик (1).
Свои резоны для поступательного развития советско-американских отношений имелись и у советского руководства. Немаловажное значение имели чисто престижные соображения, ибо сам факт советско-американского диалога подтверждал в глазах всего мира «сверхдержавный» статус Советского Союза. Видимо, определенную роль играло и стремление сократить оборонные расходы за счет отсечения в ходе разоруженческих переговоров с Соединенными Штатами некоторых заведомо тупиковых направлений гонки вооружений. Неизменным оставалось ; стремление не допустить опасной эскалации региональных конфликтов, в которых принимали участие США и СССР. Далее, в Москве отдавали себе отчет в том, что «замороженное» состояние советско-американских отношений чревато негативными последствиями для советской внешней политики как на европейском, так и на китайском направлениях. Наконец, с начала 1970-х гг. в советской экономике начали набирать силу негативные процессы, которые тогдашние советские лидеры надеялись преодолеть за счет торгово-экономического и научно-технического сотрудничества со странами Запада, в том числе и со США (2).
Сближение между Москвой и Вашингтоном в тот период позволило преодолеть многие наслоения эпохи «холодной войны», и прежде всего подчинение внешней политики обеих «сверхдержав» жестким идеологическим установкам, ориентированным на непримиримую конфронтацию на международной арене, в том числе и с применением военной силы. Американская и советская элиты пришли к пониманию необходимости поставить на первый план в советско-американских отношениях не идеологические разногласия, а объективную заинтересованность сторон в сотрудничестве, прежде всего в предотвращении катастрофической по своим последствиям ядерной войны.
Начало 1970-х гг. ознаменовалось настоящим прорывом в советско-американских отношениях. Только в 1972-1974 гг. было заключено 41 советско-американское межправительственное соглашение, т.е. больше, чем за 40 предшествующих лет, после установления советско-американских дипломатических отношений в 1933 г. Среди этих договоренностей - такие важнейшие документы, как Договор между СССР и США об ограничении систем противоракетной обороны 1972 г., Основы взаимоотношений между СССР и США, Соглашение о предотвращении ядерной войны 1973 г., и мн. др.
Говоря о значении этих советско-американских соглашений и договоренностей, видный российский американист Г.А. Трофименко писал, что они «создали определенную инфраструктуру отношений между двумя государствами, очертили сферы совпадения их интересов и оформили своего рода «кодекс поведения», которым обе страны согласились руководствоваться в своих взаимоотношениях и действиях на мировой арене» (3).
Фактически на рубеже десятилетий был создан целый ряд принципиально новых режимов в советско-американских отношениях, функционирование которых было закреплено и конкретизировано в двусторонних договорах и соглашениях: - режим контроля над стратегическими наступательными вооружениями (Договор ОСВ-1); - режим контроля над стратегическими оборонительными вооружениями (Договор по ПРО и Протокол к нему); - режим контроля над ядерными испытаниями (Договор об ограничении подземных испытаний ядерного оружия); - режим сотрудничества в области ограничения опасной военной деятельности (Соглашение о мерах по уменьшению опасности ядерной войны и Соглашение о предотвращении инцидентов в открытом море); - режим сотрудничества в области охраны окружающей среды (Соглашение о сотрудничестве в области охраны окружающей среды); - режим сотрудничества в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях (Соглашение о сотрудничестве в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях); - режим сотрудничества в области изучения Мирового океана (Соглашение о сотрудничестве в области исследования Мирового океана). Кроме того, были существенно укреплены и получили дальнейшее развитие следующие советско-американские режимы: - режим сотрудничества в области медицинской науки и здравоохранения (Соглашение о сотрудничестве в области медицинской науки и здравоохранения); - режим сотрудничества в области науки, техники, образования и культуры (Общее Соглашение о контактах, обменах и сотрудничестве); - режим сотрудничества в торгово-экономической сфере (Соглашение о закупках зерна, Соглашение о торговле, Соглашение о порядке финансирования и Соглашение об урегулировании ленд-лиза); - режим сотрудничества в области транспорта (Соглашение о сотрудничестве в области транспорта, Соглашение по некоторым вопросам морского судоходства).
Нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что в конце 1960-х - начале 1970-х гг. Вашингтону и Москве удалось добиться не только увеличения общего количества тех сфер советско-американских отношений, которые регулировались двусторонними режимами; последние претерпели также качественную трансформацию.
Во-первых, именно в это время резко активизировались советско-американские политические контакты на высоком и высшем уровне. Достаточно сказать, что только в 1972-1974 гг. состоялось четыре советско-американских встреч в верхах (а за весь предшествовавший четвертьвековой период «холодной войны» таких встреч было только 3). При этом следует отметить, что ни встречи советского лидера Н.С. Хрущева с американскими президентами Д. Эйзенхауэром (1959 г.) и Дж. Кеннеди (1961 г.), ни переговоры председателя совета министров СССР с американским президентом в Гласборо (1967 г.) не привели к каким-то существенным сдвигам в двусторонних отношениях, в то время как советско-американские встречи в верхах в первой половине 1970-х гг. стали, как уже было сказано, поворотным моментом в развитии этих отношений, совершенно изменив инфраструктуру этих отношений. И советские, и американские руководители увидели в успешном проведении советско-американских саммитов способ поднять свой престиж и авторитет — как на международной арене, так и в своих собственных странах (4).
Во-вторых, в этот период был резко активизирован «доверительный» канал связи между высшим американским руководством и послом СССР в США А.Ф. Добрыниным. Тогда же между совпосольством в Вашингтоне и Белым домом была проведена прямая тайная телефонная линия, которой в любой момент могли воспользоваться посол Советского Союза и помощник президента США по вопросам национальной безопасности.
Российско-американские отношения после краха биполярного мира
Распад Советского Союза, выход Российской Федерации на международную арену в качестве суверенного государства коренным образом изменили характер советско-американских отношений, отношений между Россией и Западом в целом.
Во-первых, после исчезновения Советского Союза с политической карты мира, вывода российских войск с территории Германии и Прибалтики и существенных сокращений обычных вооружений в соответствии с Договором об обычных вооружениях в Европе, перестала существовать угроза широкомасштабного военного конфликта на территории Европы, чреватого перерастанием в мировую термоядерную войну.
Во-вторых, существенно сократился тот мировоззренческий и социальный разрыв, который разделял Россию и Запад в годы «холодной войны». Тем самым взаимоотношения между Россией и Америкой были окончательно освобождены от груза глобального идеологического противостояния, разделявшего Москву и Вашингтон с 1917 г. Это обстоятельство, разумеется, не могло не способствовать прогрессу в российско-американских отношениях. Появилась и реальная возможность интеграции Российской Федерации в сформированные Западом структуры безопасности и экономического развития - от АТЭС до «восьмерки».
В-третьих, хотя Российская Федерация и заняла место СССР в качестве великой державы - постоянного члена Совета Безопасности ООН, это «новое независимое государство» было в начале 1990-х гг. крайне слабым и зависимым от поддержки со стороны Запада — поддержки финансовой, продовольственной, политической и даже просто эмоциональной. В этих условиях российско-американский диалог и не мог быть диалогом равных партнеров, и это обстоятельство не могло не сказаться на состоянии российско-американских режимов.
В начале 1990-х гг. как в России, так и в США многие представители правящих кругов полагали, что после окончания «холодной войны», после краха коммунизма нет и не может быть альтернативы союзу между новой, демократической, Россией и Америкой. Как заявил в августе 1991 г. министр иностранных дел Российской Федерации А.В. Козырев, для демократической России США и другие западные демократии — настолько же естественные друзья, а в перспективе и союзники, насколько естественными врагами они были для тоталитарного СССР (1).
Новое российское руководство понимало, что Москва проиграла «холодную войну», и было не прочь присоединиться к победителю - подобно тому, как это сделали после Второй мировой войны Германия, Италия и Япония (2). При этом в российских кругах ожидали, что официальный Вашингтон окалсет своему новому союзнику содействие в решении следующих вопросов: - принятие России в НАТО и в Евросоюз; - предоставление РФ помощи для осуществления посткоммунистической трансформации (так сказать, "план Маршалла" № 2); и - интеграция на постсоветском пространстве - ведь не мешали же американцы западноевропейской интеграции во главе с Германией, заклятым врагом в ходе Второй мировой войны. Эти ожидания, однако, не оправдались. Говоря об американской политике на российском направлении, многие российские и американские исследователи обращают внимание на ее непоследовательность. С одной стороны, американское руководство не только провозгласило «стратегическое партнерство» с новой, демократической Россией, но и пошло на подписание ряда российско-американских соглашений, где говорилось о принципиально новом, партнерском, качестве этих отношений (3).
Как было указано в президентской директиве «Стратегия национальной безопасности для нового столетия», утвержденной Б. Клинтоном в мае 1997 г., «жизненно важные интересы Соединенных Штатов заключаются в эволюции России, Украины и других новых независимых государств в направлении создания стабильных, современных демократий, мирных и процветающих, интегрированных в мировое сообщество, где представительное правительство, власть закона, свободная и честная торговля и сотрудничество в области безопасности является нормой» (4).
Словами лишь дело не ограничивалось. По линии международных финансовых институтов (и не без нажима на эти институты со стороны Вашингтона) российской стороне была предоставлена экономическая помощь, направленная на содействие рыночной трансформации российской экономики. Во многом в результате американского давления МВФ выделил России в 1992-1996 гг. 17,23 млрд. долл., а Всемирный Банк в 1992-1997 г. - 5 млрд. долл. Кроме того, также не без американского участия, Парижский и Лондонский клубы согласились на длительную рассрочку выплаты долга бывшего СССР. Эти меры, разумеется, нельзя назвать «планом Маршалла», но они способствовали стабилизации финансовой ситуации в России и позволили приступить к некоторым структурным преобразованиям российской экономики (5).
США оказали большое финансовое и технологическое содействие безопасному демонтажу оружия массового уничтожения, оставшегося от СССР (о чем подробнее будет сказано ниже); началась интеграция России в такие западные структуры, как «семерка», Международный валютный фонд, Всемирный банк, Азиатско-Тихоокеанский экономический совет, Всемирная торговая организация и др. (опять же не без содействия со стороны Соединенных Штатов). Без поддержки с американской стороны было бы невозможно образование Совета Россия-НАТО в 2002 г. В этой связи следует отметить, что во всех вышеперечисленных организациях США и их союзники играют ведущую роль, и стремление Вашингтона вовлечь Москву в эти организации вытекало из желания сделать российскую внешнюю политику более предсказуемой и управляемой.
Особое значение для официального Вашингтона имеет участие России в новом режиме экспортного контроля, который пришел на смену КОКОМ. Подписание Москвой Вассенаарского соглашения (декабрь 1995 г.) стало результатом многолетних целенаправленных усилий американской дипломатии. Тем самым американская сторона стремится обеспечить контроль над российским оружейным экспортом. В том же ряду стоят усилия американской стороны, направленные на вовлечение Москвы в режим контроля над экспортом ракетных технологий (РКРТ), которое состоялось в 1995 г. С другой стороны, целый ряд мер США и их союзников, предпринятых на протяжении 1990-х -2000-х гг., заставляет думать, что подход к России как к потенциальному противнику сохраняется. Расширение НАТО на Восток, планы создания общенациональной системы ПРО США, экономические санкции и дискриминационные меры в отношении российских предприятий, попытки создать геополитические и экономические противовесы российскому влиянию на территории бывшего СССР - все это трудно назвать «стратегическим партнерством».
Российско-ал4ериканские двусторонние режимы в XXI веке
Таким образом, на протяжении 1990-х гг. двусторонние российско-американские режимы получили дополнительный импульс в своем дальнейшем развитии. Сохранились практически все те режимы, которые появились в предшествующий период двусторонних отношений; возникли и новые, охватившие те сферы, где всякое сотрудничество было прежде совершенно исключено (режим сотрудничества в деле обеспечения безопасности, демонтажа и хранения снимаемых с вооружения ядерных боеприпасов, а также утилизации высокообогащенных ядерных материалов).
В 1990-е ТТ. в структуре двусторонних отношений появился полновесный управляющий центр, обеспечивший высокую степень координации политики США и Российской Федерации в отношении друг друга и, соответственно, серьезные позитивные сдвиги в этих отношениях. Гораздо более регулярные, чем в годы «холодной войны», встречи в верхах и контакты между высокопоставленными российскими и американскими руководителями (в том числе военными); создание Совместной российско-американской Комиссии по экономическому и техническому сотрудничеству, которую возглавили вторые лица в Соединенных Штатах и РФ - все это позволило существенно повысить уровень координации во взаимоотношениях двух стран.
Однако в начале XXI в. российско-американские режимы столкнулись с серьезными трудностями. В конце 1990-х гг. структура двусторонних отношений явно не справлялась со стоящими перед ней задачами (до сих пор в системе российско-американских отношений в зачаточном состоянии находятся подсистемы определения общих интересов, а также механизмы принятия и осуществления совместных решений, особенно в военно-политической и региональных сферах) (79), свидетельством чему и стало снижение уровня координации политики двух стран в отношении друг друга после того как в российско-американских отношениях сошла на нет эйфория начала 1990-х годов.
И все эти дефекты российско-американских механизмов проявились с особой силой в конце 1990-х гг., когда под влиянием неблагоприятной политической конъюнктуры в РФ и США началась постепенная эрозия механизма российско-американских отношений.
Нельзя не отметить в этой связи, что российско-американское «партнерство», как оно сложилось на протяжении 1990-х гг., было весьма однобоким, в том числе и с точки зрения структуры российско-американских отношений. На протяжении многих лет Комиссия по экономическому и технологическому сотрудничеству служила самой надежной опорой российско-американских отношений, обеспечивая их позитивную динамику. Более того, серьезные проблемы со здоровьем у Президента Б.Н. Ельцина заставили российские и американские правящие круги фактически превратить Комиссию в запасной канал связи между Москвой и Вашингтоном, который использовался для решения самых разных вопросов, не имеющих никакого отношения к экономическому сотрудничеству - от проблемы религиозных свобод в России до ситуации на Балканах и нераспространения ракетных технологий (80).
Но нельзя все время стоять на одной ноге — ведь Москве и Вашингтону так и не удалось создать аналога Комиссии в военно-политической сфере. Неурегулированность этих проблем не могла, разумеется, не сказываться и на статусе российско-американской Комиссии по экономическому и технологического сотрудничества, созданной для содействия интеграции Российской Федерации в систему мирохозяйственных связей (81).
Предвыборная кампания 1999-2000 гг. в США также нанесла серьезный ущерб механизму российско-американских отношений. Ведь сама эта кампания началась в августе 1999 г. атмосфере скандала вокруг «Бэнк оф Нью-Йорк», и этот скандал самым негативным образом сказался на этих отношениях. На волне этого скандала, раздутого в угоду предвыборным соображениям, в конгрессе США, где доминировали в то время республиканцы, усилилась критика не только всей политики клинтоновскои администрации на российском направлении, но и тех механизмов российско-американских отношений, которые были созданы в последние годы.
В ходе предвыборной кампании в США некоторые представители американской политико-академической элиты выступили с призывом к демонтажу и других механизмов российско-американских отношений, в том числе и регулярных российско-американских встреч в верхах. Как заявил председатель комитета по международным делам палаты представителей Конгресса США Б. Гилман, Соединенные Штаты должны иметь дело не с президентом Путиным, который, по его словам, пришел к власти в результате «бархатного переворота», а с теми в России, кто выступает против путинской «управляемой демократии» (82).
С аналогичными утверждениями выступил и видный американский «советолог», близкий к Демократической партии, 36. Бжезинский: «...В России... глубочайшая пропасть между политической элитой и всем обществом... И поэтому мы, американцы, должны оказывать помощь этому гражданскому обществу, неправительственным организациями, поддерживать плюрализм в России, но ни в коем случае не подпитывать элиту» (83).
