Государство и внешняя политика, Россия и Германия в воззрениях С. М. Соловьева и Ф. Ратцеля Гуммерт Наталья Валентиновна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Природа, история и внешняя политика в концепции СМ. Соловьёва 64-153

1. Творческая биография, личность, мировоззрение С. М. Соловьёва (1820-1879 гг.) 64-84

2. С. М. Соловьёв о природных детерминантах в российской истории (теория трёх факторов) 84—107

3. С. М. Соловьёв о роли «пространства» в «природе страны» 107—135

4. Природа и государство, природа государства в теории СМ. Соловьёва 135-153

Глава II. Исторические условия становления немецкой геополитической теории. Личность и деятельность Ф. Ратцеля (1844-1906 гг.) 154-233

1. Предпосылки и происхождение немецкой геополитики 154—175

2. Научная и политическая деятельность Ф. Ратцеля (1870-1906 гг.) 175-191

3. Теория Ф. Ратцеля о соотношении географического и исторического факторов в процессах развития народов и государств («земля» или «почва», «пространство», «движение», «народ», «государство») 191-213

4. Принципы международных отношений в «политической этнографии» и «расовых рядах» Ф. Ратцеля ( последняя треть XIX - начала XX вв.).

Глава III. С. М. Соловьёв и Ф. Ратцель о внешней политике царской России и кайзеровской Германии: общее и особенное в теории, проблема научных приоритетов. ...234-290

1. Воззрения СМ. Соловьева и внешняя политика России в 40-70-е гг. ХІХв. ..234-252

2. Теория Ф. Ратцеля и внешняя политика Германии ...252—270

3. Геополитические идеи СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля: сравнительно-исторический анализ. 270—290

Заключение 291-307

Ссылки и примечания 307—317

Список источников и литературы 318-321

• Творческая биография, личность, мировоззрение С. М. Соловьёва (1820-1879 гг.)
• Предпосылки и происхождение немецкой геополитики
• Воззрения СМ. Соловьева и внешняя политика России в 40-70-е гг. ХІХв.

Введение к работе

Актуальность исследования геополитических проблем определяется их
влиянием на общественно-политическое сознание и менталитет российского и
немецкого общества во второй половине XIX - начале XX вв. СМ. Соловьев
видел в «движении» России на окраины империи уникальный способ ее
национально-государственного развития. Вполне очевидна связь российской
государственности и геополитики от царской России (с её консолидирующим
принципом «Самодержавие, Православие, Народность»), к советской

государственности - СССР.

Немецкая география и геополитика, опираясь на историческое знание, приняли участие в становлении централизованной Германии, и ее эволюции по имперской политической модели, в формировании представления немца о своей национально-исторической исключительности и мессианстве (оценка событий 1869 и 1871 гг., внешнеполитической деятельности О. Бисмарка, «мировой политики» Б. Бюлова и др.). С таких позиций становятся еще более понятными история русско-германских отношений, события первой и второй мировых войн: две империи неизбежно должны были вступить в конфронтацию.

Идеи СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, их концепции, основанные на определяющем воздействии природного, географического фактора на процессы исторического развития народов и государств, составляют базис современных геополитических теорий. Развитие по модели неорганической модернизации, присущее России и Германии, их социально-экономический «отрыв» от Англии

и Франции, консервация феодальных отношений, дает основание многим историкам констатировать черты сходства российского и немецкого путей исторического развития в XVII-XIX вв. Сходство и отличия, общее и особенное, объективно стали основой роста противоречий и их превращения в антагонизм.

Германия преодолевала территориально-политическую раздробленность и боролась за национально-государственное единство, теория Ф. Ратцеля отразила переход от «слабой» к «сильной», имперской государственности, которой предстояло, по мысли ученого, выйти за пределы европейской географической «ограниченности» и распространить свое влияние по всему миру. Тезис о «центральном географическом положении Германии» призван был стать руководством к действию по созданию «Срединной Европы» и обеспечению гегемонии на других континентах, для распространения «передовых» немецких культурных достижений среди отстающих и отсталых народов. Геополитика Ф. Ратцеля дала немцу - политику и обывателю - новое понимание своего места в мире.

Германское правительство в «борьбе за пространство» столкнулось с проблемой «свободных» территорий, большинство которых было «освоено» задолго до 1871 г., что и обусловило откровенно экспансионистский характер немецкой геополитики. Это отличает ее от русской геополитики, поскольку становление имперской государственности России проходило поэтапно с постепенным приращением новых территорий, когда понятия «окраина» и «исконно русские земли» находились в постоянном движении. Географическое положение позволяло царизму длительное время распространять свое территориально-государственное могущество, не вступая в конфликтные отношения с сопредельными государствами, например, при колонизации Сибири. Геополитическое мышление и геополитические идеи формировались постепенно, поступательно и как бы «незаметно». Имперская политическая ментальность, включая ее геополитический компонент, формировалась у

россиянина постепенно, обусловленная непрерывным движением России вовне. Это и стало основополагающим принципом для СМ. Соловьева. Показательно, что задолго до российского ученого А. С. Пушкин дал литературно художественное и имперское понимание национально-государственной сущности России: «... от Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая стальной щетиною сверкая, не встанет русская земля?» (петит мой — Н.Г.). Показательно, что понятие «Россия» вполне органично для российского поэта и мыслителя включало в себя не только этнические русские, славянские территории, а сам вопрос звучал риторически. Это в полной мере отражало стереотип российского имперского мышления и отношения к народам, входящим в состав царской России.

Российское геополитическое мышление формировалось исподволь и до середины XIX в. не занимало сколько-нибудь серьезно политического воображения россиянина. Однако растущие противоречия между т.н. великими державами, в частности, Крымская война 1853-1856 гг. положили начало новым тенденциям мировоззренческого развития. Неудачи России в Средиземном море «подтолкнули» ее к поиску реванша на Дальнем Востоке, а эволюция внешнеполитической концепции неизбежно стала стимулом для теоретических разработок.

Теории Ф. Ратцеля и СМ. Соловьева дают обширный материал для сравнений в этой области. Особенности развития германской внешнеполитической доктрины на многие десятилетия превратили термин «геополитика» в одиозное и исключительно «немецкое» понятие. Необходимо учитывать еще один и, безусловно, важный фактор: геополитическое знание или псевдознание стали результатом освобождения истории от христианского (католического и православного) провиденциализма, что закономерно сопровождалось поиском и обнаружением другой глобальной детерминанты

развития - Природы. Афоризм Ф. Ницше «Бог умер!» имеет отношение и к эволюции российского политического мышления.

Профессиональные ученые СМ. Соловьев и Ф. Ратцель создали на основе синтеза естественных и гуманитарных наук теории принципиально нового типа, использовав достижения географии и истории, демографии и этнографии, антропологии и биологии. В условиях XIX в. новые идеи оказались связанными с внешней политикой, вопросами о месте России и Германии в международных отношениях.

СМ. Соловьев и Ф. Ратцель не остались академическими учеными. Ф. Ратцель получил известность немецкого идеолога. Из рядового преподавателя и профессора он превратился в известного политического деятеля и публициста, члена политических партий и организаций, сторонника активизации внешней политики Германии. Теория Ф. Ратцеля обосновала «мировую политику» - новую внешнеполитическую, экспансионистскую доктрину кайзеровской Германии. Она повлияла на оформление фобий и расизма, мессианских настроений в общественно-политическом сознании кайзеровской и нацистской Германии. Идеи немецкого профессора о фатальном воздействии природы на ход исторического развития обосновали «особое» место Германии и немцев в мире, стали основой для известной классификации «Ubermensch — Untermensch» («сверхчеловек - недочеловек»). В Германии объективные условия для реализации теоретических положений сложились исторически позже. Англия, Франция, Россия раньше приступили к освоению «своего» геополитического пространства с его последующим теоретическим обоснованием.

СМ. Соловьев также принимал активное участие в политической жизни России, участие же в панславянском движении сближало его с членом «Пангерманского союза» Ф. Ратцелем. Аксиома социологии и политологии о ведущей роли интеллигенции и политиков в оформлении государственно-национальных (и националистических) идей может быть проиллюстрирована

на примере СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля. Их воззрения — это путь эволюции российского и немецкого самосознания, европейского мировоззрения в целом. Впоследствии, нацистский геополитик К. Хаусхофер, рассуждал о предназначении ученого в Германии. В качестве яркого национально-патриотического примера он привел жизнь и деятельность Ф. Ратцеля -«великого немца», который «не ограничивался профессорским кабинетом», и принимал «участие в формировании общественного мнения через прессу и в лекциях».¹ Это мнение можно отнести и к СМ. Соловьеву, преподавателю и общественно-политическому деятелю, также оказавшему заметное влияние на формирование профессионально-исторического мировоззрения и ментальность в российском обществе.

Идеологи «третьего рейха» находили в теории Ф. Ратцеля ответы на вопросы современности. «Порядок в геополитике» рассматривался в 1943 г. как залог перспективной внешней политики. СМ. Соловьев в «Исторических письмах» (1858 г.)³ также призывал превратить историю в прикладную науку, которая даст ответы на актуальные вопросы российской современности и окажет помощь в прогнозировании будущего государства и нации. Профессор Московского университета неизменно откликался на события в «горячих точках» российской внешней политики в XIX в. Как политолог, СМ. Соловьев дал оценку событий 1863 г. в Польше, итогов русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и т.д. Возможно, именно поэтому завершающая часть его грандиозного сочинения по истории России менее подробна, по сравнению с допетровской и петровской эпохой. Участие «государственника» СМ. Соловьева в деятельности Московского общества истории и древностей российских, в известной мере, отразило общую тенденцию, связанную с ростом чувства национального российского самосознания. К сожалению, незавершенным остался труд историка о современном ему состоянии России, над которым он работал по повелению императора Александра III.

Славянофильство и западничество, евразийство и почвенничество идейно связаны со становлением мировоззрения СМ. Соловьева, оформлением внешнеполитической доктрины в России, к его обращению к географическим параметрам и вытекающему из них приоритетному положению России по отношению к сопредельным народам и государствам. Россия рассматривалась как некий географический и этнокультурный эпицентр, призванный восстановить и поддерживать некогда утраченное равновесие между Западом и Востоком, играть ведущую роль в международных отношениях. Неприятие евроцентризма и романо-германской доминанты Н.С. Трубецким, как это ни парадоксально, органично совмещается с воззрениями его идейного оппонента СМ. Соловьева, который также обращался к географическому положению и ландшафтным особенностям России, хотя и трактовал их принципиально иначе, чем евразийцы. Напротив, геополитическая теория Ф. Ратцеля однозначно евроцентрична и отчетливо националистична. Дело не в патриотизме или национализме, милитаризме и шовинизме, а в оптимальном отражении учеными самых актуальных идей своего времени.

Теории СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля отразили закономерности исторической эпохи, особенности национально-государственного развития России и Германии, международных отношений в XIX - начале XX вв. В то же время они закономерно стали «продуктом» политизации российского и немецкого обществ.

Предмет исследования составляют воззрения СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, а также исторические условия их формирования в России и Германии на фоне развития двусторонних и международных отношений, механизм прямой и обратной связи между имперским мышлением и экспансионистским внешнеполитическим курсом царского и кайзеровского правительств в XIX -начале XX вв.

Хронологические рамки исследования охватывают 40-е годы XIX — начало XX вв. - время творческой деятельности выдающегося российского

историка СМ. Соловьева и геополитика Ф. Ратцеля, важного периода в истории русско-германских и международных отношений.

Территориальные рамки исследования представлены Россией и Германией, где формировалось мировоззрение профессора Московского университета СМ. Соловьева и профессора Лейпцигского университета Ф. Ратцеля, а также теми регионами мира, к которым данные идеи были обращены и на основе истории которых были разработаны.

Историография.

Изучение историографического наследия, посвященного СМ. Соловьеву и Ф. Ратцелю, позволяет выявить очевидную диспропорцию между методологическим фундаментом и огромным массивом конкретно-исторического материала в их трудах, который и поныне остается только фрагментарно исследованным в зарубежной и особенно отечественной историографии. Политологический интерес к имени и идеям Ф. Ратцеля не заменяет профессионально-исторического анализа и всегда прагматически ориентирован.

Историографические особенности, связанные с изучением творческого наследия СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, очевидны. Фундаментальный труд «История России с древнейших времен»⁴ вплоть до настоящего времени не нашел своего исследователя (с позиций геополитической проблематики). Концепция российской истории и внешней политики СМ. Соловьева во многом остается не до конца изученной, а сам историк на многие годы был забыт российскими историками. В значительной мере это относится в отечественной историографии и к Ф. Ратцелю, теория которого продолжительное время имела репутацию «империалистической» и «псевдонаучной», а в 90-е годы ее идеи стали вызывать интерес российских политологов, которые не считали необходимым прибегать к первоисточнику. Это не стало препятствием для прогностических моделей российской внешней политики и практической футурологии на основе идей Ф. Ратцеля.

Аналогичные теоретические разработки СМ. Соловьева остаются и поныне невостребованными отечественными политологами. Известность имени Ф. Ратцеля в Советском Союзе и постсоветской России не означает углубленного и с научной точки зрения беспристрастного исследования его теории. Лишенная аргументов критика «буржуазных» воззрений СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля или слепое политологическое следование выводам, считавшимися безупречными, долгое время препятствовали систематическому изучению творческого наследия российского и немецкого ученых.

Широта научного кругозора, глубина неординарного профессионально-исторического анализа у СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля в историографическом смысле диссонируют с нередко формальными и поверхностными оценками историков последующих поколений, четко ориентированных на марксизм или противоположные ему методологии. Географические аспекты и сюжеты в концепции СМ. Соловьева не встречали ни мировоззренческого интереса, ни должного понимания в отечественной исторической науке, а в теории Ф. Ратцеля являлись объектом прикладной политологии.

Это вполне понятно и объяснимо, учитывая объективные закономерности эволюции исторического мышления в России от позитивизма к марксизму в течение примерно столетия (начиная с 80-х годов XIX в.). И только с отходом от канонов «единственно верной» формационной теории, в современный историографический период стал постепенно формироваться интерес к изучению некогда «закрытой» тематики. Это относится, прежде всего, к СМ. Соловьеву и «природе страны», которая, по его мнению, стала базисной основой закономерностей и особенностей в истории внешней политики и имперской государственности России. Реанимация геополитической темы в российской историографии отчасти коснулась и Ф. Ратцеля, отдельные фрагменты теории которого стали объектом исторического изучения.⁵

Научные аргументы и оценки постепенно начинают вытеснять категоричность методологических оценок - негативных («буржуазных») по

отношению к теории СМ. Соловьева и панегирических, обращенных в историографии Германии к Ф. Ратцелю. Таким образом, парадоксальность историографической ситуации состоит в том, что отсутствие должного внимания к историко-географическим построениям СМ. Соловьева и явный избыток политизированного интереса к трудам и идеям «отца немецкой геополитики» Ф. Ратцеля одинаково побуждают к исследованию их историко-теоретического наследия.

Отечественная историография, посвященная СМ. Соловьеву,
сравнительно невелика и явно не отвечает огромному теоретическому
потенциалу его научного наследия. Прижизненные публикации, большинство
которых сопровождало издание очередного тома «Истории России с
древнейших времен» (50-70-е годы XIX в.), отражало скорее актуальные
проблемы российской общественно-политической жизни и внешней политики
царизма. Профессиональный интерес вызывала также личность СМ.
Соловьева, имя которого было неразрывно связано с Московским
государственным университетом, а также дискуссионные проблемы российской
истории, по-новому рассмотренные ученым. '*

Объяснение истории России, и ее внешней политики географическими предпосылками являлось качественно новым для отечественной историографии и большинством ее представителей осталось непонятым и невостребованным. Профессионально-историческое мышление коллег СМ. Соловьева по Московскому университету, равно как и большинства петербургской профессуры, развивалось по иным мировоззренческим направлениям. Поэтому «История России...» получила, с одной стороны, репутацию новаторского и неординарного исследования, а, с другой стороны, оказалась трудно доступной для критики по причине нетрадиционного и сложного историко-философского синтеза.

Публикации рассматриваемого периода носили иногда аннотационный, иногда — критический характер, были основаны на иных методологических

подходах (К.С. Аксаков, М.П. Погодин, Н.В. Калачев и др.). Научные и публицистические оценки исходили из качественно иной идейно-политической ориентации, хотя количественно все же преобладали сторонники славянофильства, а также историки, профессионально занимавшиеся изучением истории права России. К.С. Аксаков написал резюме относительно первого тома фундаментального труда СМ. Соловьева - «Несколько слов о русской истории, возбужденных «Историей» Соловьева» и «О древнем быте вообще и у славян в особенности. По поводу мнения о родовом быте»⁶

Для славянофилов СМ. Соловьев во многом являлся ренегатом, но его конкретно-исторические разработки и аналитические выводы встретили в целом положительную оценку. Западников не заинтересовала его «природа страны» и связанные с ней внешнеполитические результаты. В результате, как в первом, так и во втором случаях, разбор масштабного историко-географического синтеза, предпринятого СМ. Соловьевым, отсутствовал.

В то же время обращает на себя внимание характер профессионально-исторической и идейно-политической реакции в России на появление труда СМ. Соловьева. Правовые и крестьянские аспекты исторических изысканий К.Д. Кавелина (1818-1885 гг.), общеславянские проблемы и политическая система феодальной Руси в трудах М.П. Погодина (1800-1875 гг.), выступившего против теории родового быта у СМ. Соловьева, сопровождали выход в свет новых томов «Истории России ...».⁸ Реакцией на фундаментальный труд СМ. Соловьева, воспринятый как научное новаторство, стали публикации Н.В. Калачева (1819-1885 гг.) - историка и сенатора'⁹ Специалист по русской фольклористике А.Н. Афанасьев (1826-1871 гг.), автор исследования «Поэтические воззрения славян на природу» закономерно проявил большой интерес к историко-географическим сюжетам в теории СМ. Соловьева, особенно к XIV тому, где историк много внимания уделил роли природного фактора в российской истории.¹⁰ Хотя историко-географическая

теория не вызывала интереса, все же И. Забелин, О. Миллер, В. Еларин и другие авторы констатировали ее «присутствие» в «Истории России ...».

Либеральный российский историк Н.Я Аристов (1834-1882 гг.) утверждал, что общим фоном, на котором С. М. Соловьёвым была создана концепция российской истории, являлась всеобщая история, главным образом, Западной и Центральной Европы. Он также полагал, что исторические исследования СМ. Соловьева были обращены к самым актуальным проблемам общественно-политической жизни России в XIX в. Поэтому в историко-географической концепции С. М. Соловьёва он увидел не только ответ на вопрос о том, «откуда, есть пошла Русская земля», но и каковы перспективы ее социально-экономического, политического и конфеессионально-культурного развития.¹¹

М.О. Коялович (1828- 1891 гг.), имевший репутацию консерватора, в своей книге «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям», считал точку зрения Н. Я. Аристова ошибочной. Он полагал, что С. М. Соловьёв придавал преувеличенное значение типологическому сходству российской и европейской истории, недооценивал особенности российской государственности.¹²

Второй период в историографии, посвященной СМ. Соловьеву, связан с именами его учеников - В.И. Герье (1837-1919 гг.) и В.О. Ключевского (1841-1911 гг.), а также К.Н. Бестужева-Рюмина (1829-1897 гг.) и других авторов.¹³

В.И. Герье, занимавшийся проблемами всеобщей истории, совершенно справедливо оценил не только культурно-просветительное значение научных исследований СМ. Соловьева, но также историко-теоретическое значение его научной деятельности. Академик, специалист по русской истории и славянофил К.Н. Бестужев-Рюмин прочел посмертно лекцию в Петербургском университете - «С М. Соловьёв».

Известный российский историк В.О. Ключевский высоко оценил роль СМ. Соловьева в своем профессиональном формировании и разработанную его

учителем теорию российской истории. Он связал имя СМ. Соловьева не только с «успехами русской исторической науки», но и «русского общественного сознания». Один из немногих авторов, анализировавших труды СМ. Соловьева, он однозначно положительно оценил новаторство историка при создании целостной модели, соединившей воедино географические и исторические начала в «Истории России ...». «В истории, писал историк, -помимо той пищи, какую она доставляет философскому и эстетическому созерцанию, есть еще сторона, более важная для изучения и более нужная для практических потребностей настоящего и будущего, - это природа и действие сил и условий, участвующих в построении человеческих обществ». Обращение СМ. Соловьева к природному фактору рассматривалось В.О. Ключевским с точки зрения понимания биосоциальной природы человека, общества и государства - «механизма человеческого общежития». ' Значение исследовательской деятельности СМ. Соловьева его талантливый ученик видел в создании принципиально новой «историко-философской формулы политического и социального развития России», в «генетическом изучении форм и отношений государственного и общественного быта России».

В.О. Ключевский во многом воспринял географические детерминанты СМ. Соловьева в российской внешней политике и имперской государственности. Он пользовался термином «почва», который стал базисным понятием в теории Ф. Ратцеля. Специфика «почвы», «свойства почвы» обусловили, по мнению В.О. Ключевского, отличия в развитии сходных по типологической сущности политических процессов в различных странах. В статье «СМ. Соловьев» (1880 г.) он обратил внимание на значение равнин и расселение по ним славянских племен, описанных его учителем и научным предшественником. Движение по равнинам В.О. Ключевский, вслед за своим учителем, рассматривал как фактор, обусловивший активный характер внешней политики царизма, громадные пространства России с последующим ее вхождением в «систему европейских государств». В.О. Ключевский полагал,

что географический фактор обусловил «государственное народное единство», которое закономерно наступило после «беспорядочной беготни князей по волостям» и преодоления «жидкого, колеблющегося состояния», когда русский народ по природным причинам временно оказался отделенным «от западных собратий».¹⁵

Размышляя над идеями СМ. Соловьева, о взаимодействии природного и исторического факторов, В.О. Ключевский сопоставил и противопоставил друг другу «природу» и «цивилизацию». Девственные природные территории северо-востока Европы, куда мигрировали в ходе Великого переселения народов восточные славяне, он рассматривал как антитезу освоенным в эпоху античности территориям, на которых развернулось государственное строительство германцев. В.О. Ключевский писал: «история-мачеха заставляла их населять страну, где природа, является «мачехой» для человека, тогда как немцы шли в обратном направлении, на юго-запад, из худших стран в лучшие, в области Римской империи, где природа для человека - мать и где притом была уже цивилизация. В этом причина различия всей истории этих двух племен -братьев по происхождению».¹⁶

Мировоззренческое совпадение и несовпадение идей СМ. Соловьева и В.О. Юіючевского имеет своей общей основой взгляд на природу, как источник закономерностей и особенностей в историческом развитии России.

Серьезной попыткой систематического и углубленного изучения научной деятельности СМ. Соловьева стало издание книги В.П. Безобразова (1894 г.), который являлся родственником СМ. Соловьева. Он стремился, с одной стороны увековечить имя выдающегося историка, а, с другой стороны, подвергнуть авторскому анализу и критике отдельные положения его теории. Книга В.П. Безобразова «СМ. Соловьев, его жизнь и научно-литературная деятельность» стала первой публикацией, на которую в дальнейшем ссылались практически все отечественные исследователи. Многие положения, сформулированные В.П. Безобразовым, в дальнейшем приобрели значение

своеобразных канонов в отечественной историографии, повторялись из издания в издание. Это относится не только к дореволюционному, но и к советскому периоду. Очевидно, что автора книги о СМ. Соловьеве больше интересовала его публицистическая и общественно-политическая деятельность, на фоне идейной борьбы западников и славянофилов, чем теоретические положения, связанные с влиянием природного фактора на историю внешней политики России. Третья и четвертая главы монографии В.П. Безобразова, посвященные историко-философскому синтезу у СМ. Соловьева, отличаются поверхностной констатацией только самых общих положений. Стремление В.П. Безобразова связать имя и идеи историка с актуальными проблемами российской современности, объективно ограничили содержание исследования.

В то же время книга В.П. Безобразова, вне сомнения, представляет историографический интерес. Геополитические сюжеты и оценки СМ. Соловьева, хотя и остались недостаточно глубоко проработанными, но они не вызвали отторжения у В.П. Безобразова. Он считал, что «главное достоинство труда СМ. Соловьева» состоит в том, что он прослеживает «естественное развитие нашего отечества», т.е. учитывает природно-географические факторы. Автор монографии отмечал в качестве научного достоинства «Истории России ...» подробное изучение правления Ивана Грозного и Петра I, которые изменили «естественные» границы страны. Несколько наивным, с научной точки зрения, было мнение В.П. Безобразова о патриотизме исторических выводов СМ. Соловьева, которые он называл «национальными», проникнутыми «любовью к своему народу». Апофеоз патриотизма, мнение об особой исторической судьбе России в теории СМ. Соловьева В.П. Безобразов использовал для обоснования наступательной внешней политики России в конце XIX в. (территориально-политическое расширение в Средней Азии, на

Кавказе и Дальнем Востоке)*

«Почетное место» в отечественной науке В.П. Безобразов отводил СМ. Соловьеву, еще и потому, что «историк обладал широким взглядом на историю,

на ее общественно-политическое предназначение, пропагандировал «гуманные начала», что и обеспечило ему место «первого историка XX века».¹⁸ С именем СМ. Соловьева В.П., Безобразов связывал возможность расширенной трактовки понятия «гуманизм», его русский вариант. Эта мысль В.П. Безобразова представляет большой интерес, поскольку отражает реальную связь мировоззрения СМ. Соловьева с западноевропейскими идеями и одновременно подчеркивает его национально-русскую самобытность. В.П. Безобразов, отнюдь, не являлся апологетом СМ. Соловьева, а его монография об историке -не панегирик. Объектом критики стали анализ эпохи и внешней политики Екатерины II, теория родовых отношений у восточных славян и др.

Отдельные сюжеты или общие оценки историко-географической теории СМ. Соловьева даны в трудах и статьях П.Н. Милюкова, М.В. Довнар-Запольского, С.Ф. Платонова. Исследователи исходили из собственных представлений об историческом процессе и в данном контексте писали о «позитивных» и «негативных» сторонах деятельности СМ. Соловьева. Они отмечали концептуальную связь монизма, который приписывался СМ. Соловьеву, с европейской историографией и философией. Эти идеи нашли наиболее полное воплощение в статьях П.Н. Милюкова и М.В. Довнар-Запольского, в «лекциях по русской истории» С.Ф. Платонова¹⁹'

Традиция изучения творческого наследия СМ. Соловьева, которой было положено начало в 80-90-е годы XIX в. вскоре была прервана. Не сбылись надежды В.О. Ключевского, на то, что: «историческая критика разберется в огромном труде Соловьева и оценит его научные результаты».²⁰ Дореволюционный период в историографии, имевшей отношение к СМ. Соловьеву, оказался непродолжительным (примерно 40 лет). Времени для осмысления грандиозного историко-философского синтеза, предпринятого российским историком, и его концептуально оригинального творческого исторического наследия, оказалось явно недостаточно. Можно согласиться с точкой зрения В.О. Ключевского, что «читающее общество» России

первоначально скептически отнеслось к повторению авторской идеи Н.М. Карамзина - созданию панорамного, подробного труда по истории России.

После 1917 г. историография России стала развиваться на основе иных методологических принципов. Они просматривались уже в теории Г.В. Плеханова (1856-1918 гг.). Он являлся сторонником единства путей развития Запада и России. Это стало одной из причин категорического отрицания своеобразия российской истории, исходя из природно-климатических факторов. Г.В. Плеханов не отрицал роли геофафической среды, призывал к учету ее исторической роли, но ее влияние понимал как опосредованное, что принципиально отличалось от того, как понимал природный фактор СМ. Соловьев. Соотношение геофафического и исторического рассматривалось «через посредство общественных отношений, принимающих тот или иной вид, в зависимости от того, замедляет оно или ускоряет рост производительных сил».²¹

Поэтому оценка воззрений СМ. Соловьева офаничилась указанием на их геосоциологический характер и якобы присущий историку стихийный материализм. Г.В. Плеханов использовал и заимствовал у СМ. Соловьева обширный конкретно-исторический материал для марксистских иллюстраций российской истории, ее особенностей, по сравнению с Западом, и обоснования положений исторического материализма.

Призыв A.M. Горького использовать «Историю России...» СМ. Соловьева для самообразования (1911 г.) остался незамеченным российским читателем по вполне понятным причинам: «Возьмите все 28 томов и хорошенько прожуйте их, результаты будут очень хорошие: во-первых, под теорию вы подложите свой фундамент, во-вторых, вам будет понятна психология русского народа и русской интеллигенции"'²² .

Историофафический «разлом», связанный с событиями 1917 г. установил новую систему отношений между государством и исторической наукой. Были обозначены приоритетные темы и проблемы исторических исследований. Преодоление «буржуазной» методологии позитивизма установило монополию

марксизма. Это, вне сомнения, имело свои позитивные результаты, став стимулом для развития новой проблематики в советской исторической науке. Однако применительно к личности и деятельности СМ. Соловьева историографические последствия стали противоположными.

После октябрьская кампания по «разоблачению» империалистической внешней политики царизма (в частности, издание документов «Красного архива») многое определила в отношении к СМ. Соловьеву, который как «монархист» и «государственник» являлся скорее объектом критики, чем — исследований. Поэтому систематического изучения теории истории СМ. Соловьева не проводилось. Он оказался незаслуженно забытым историком, а его панорамная «История России...» и оригинальная историческая концепция не только не нашли своих последователей, но были категорически отвергнуты официальной исторической наукой. В результате, число исследований, посвященных жизни и деятельности СМ. Соловьева, осталось небольшим, а круг исследуемых проблем искусственно сузился. Проблемы, связанные с взаимодействием природы и истории, их адаптация на российском историческом материале, систематического освещения в отечественной историографии не получили. Следует учитывать, что марксистский анализ воззрений, связанных с географическим обоснованием исторических процессов, отличался крайней методологической непримиримостью. Формационная модель истории была несовместима с историко-географической концепцией СМ. Соловьева. Поэтому многие советские историки, не вдаваясь в изучение истоков и эволюции воззрений СМ. Соловьева на взаимодействие природы и внешней политики, называли теоретические построения ученого «буржуазными». Методологическая оценка заменяла профессионально-исторические аргументы. Некорректность подобного подхода очевидна, поскольку изучение взаимодействия между природой и обществом, природой и государством началось еще в эпоху Античности, получив продолжение в последующей европейской историографии.

«Единственно верная» методология истории, реальные отношения между тоталитарным государством и исторической наукой определили направленность изучения наследия СМ. Соловьева с позиций его несовместимости с марксизмом-ленинизмом. Применительно к советской историографии необходимо иметь в виду, что термин «геополитика» долгое время по методологическим и политическим соображениям являлся запретным, что исключало наличие собственной, российской геополитической идеи. Вместо нее использовалась другая терминология: «империалистическая экспансия» (о внешней политике царизма) или «интернационализм», «помощь в построении социализма» (советский период). По аналогичным причинам, долгое время теория Ф. Ратцеля именовалась «империалистической» и «лженаучной». В результате, исследовались только частные проблемы научной концепции СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, но не ключевые вопросы, связанные с изучением взаимодействия природы и истории, природы и внешней политики России, Германии и других народов и государств мира. За пределами научных исследований оставалось отношение СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля к актуальным вопросам внешней политики и международных отношений современного им периода.

А.В Пресняков (1870-1929 гг.) в своем анализе и оценках профессиональной деятельности СМ. Соловьева отразил мировоззренческую эволюцию российской историографии от позитивизма к марксизму. Его нередко точные и разносторонние оценки внутренне противоречивы, иногда категоричны, но всегда — отражают методологическую эволюцию представителей «старой» российской исторической школы в новую — марксистскую. С одной стороны, автор признавал выдающееся значение С. М. Соловьёва для российской дореволюционной историографии, называл его «основоположником русской истории как особой научной дисциплины», а «историческое мышление Соловьева» оценивал как «мощное и твердое». «Он -центральное лицо всей русской историографии, - писал А.Е. Пресняков, - В его

труде — итог предыдущей подготовительной работы... и исходная точка большинства дальнейших течений русской исторической мысли».²³ В 1920 г. А.Е. Пресняков поставил вопрос о систематическом изучении научного наследия С. М. Соловьёва. С другой стороны, с точки зрения марксизма, он видел «ограниченность» воззрений историка, в оценке закономерностей исторического процесса. Поэтому «исключительно влиятельное значение Соловьева для целого поколения исследователей русской истории» А.Е. Пресняков не оценивал только положительно. Критика СМ. Соловьева включила в себя недостаточно добросовестный подбор и интерпретацию источников. Советский историк сожалел, что «шаблоны цитат, фактических иллюстраций», восходящих к СМ. Соловьеву, закрепились в отечественной историографии. А.Е. Пресняков подчеркивал противоположность мировоззрений В.О. Ключевского и СМ. Соловьева. Для него неприемлемым оказался тот исключительный пиетет, который ученик Ключевский неизменно подчеркивал в своем отношении к учителю Соловьеву, равно как и то, что оппоненты СМ. Соловьева «били ему челом».²⁴ Совершенно необоснованно А.Е. Пресняков определил СМ. Соловьева как представителя нового - «социологического принципа». Неубедительность критерия просматривается у автора в его же логических построениях, где он пишет о СМ. Соловьеве как создателе «истории русской государственности». Обращает на себя внимание тезис, который будет изжит в последующей советской историографии: А.Е. Пресняков отнюдь не противопоставляет народ и государство, личность и общество. Именно в этом в дальнейшем будут обвинять советские оппоненты СМ. Соловьева. Однако данная тенденция уже просматривается. Так, А.Е. Пресняков считал, что доминанта «государственного» и «правительственного» помешала СМ. Соловьеву осветить многие проблемы «народной» жизни России.

Мысль советского историка о том, что географические факторы многое предопределил в историческом пути развития России, была высказана, но развития не получила.

М.Н. Покровский (1868-1932 гг.), как первый профессиональный историк-марксист, автор «Русской истории с древнейших времен», «Русской истории в самом сжатом очерке» и один из соавторов 9-томной коллективной «Истории России в XIX в.», неизбежно должен был концептуально определиться в отношении к предшествующей историографии, в том числе и к СМ. Соловьеву. В идеях дореволюционного историка М.Н. Покровский, так же как и Г.В. Плеханов, находил много общего с экономическим материализмом. Свои суждения по данному вопросу он подкрепил доводом общественно-политического свойства: «Так же, как в конце XVIII и начале XIX века каждый умный человек был по природе якобинцем, так во второй половине XIX в. каждый умный человек по природе немножко марксист, сознает он это или нет». СМ. Соловьева он считал «стихийным, бессознательным марксистом».²⁷ В интерпретации общеисторической теории СМ. Соловьева историк уделил основное внимание положению о «борьбе леса и степи». Оно стало дополнительным обоснованием теории «торгового капитализма» М. Н. Покровского. Историк-марксист несколько схематически и упрощенно рассматривал отношения между «лесом» и «степью» как экспансию в восточном направлении для обеспечения потребностей российского торгового капитала и расширения внутреннего рынка. В мировоззренческом отношении историк считал СМ. Соловьева «представителем крупной буржуазии, собственнического

лагеря».

В лекционном курсе «Борьба классов и русская историографическая литература» (1923 г.) М.Н. Покровский определил «классовую сущность» мировоззрения СМ. Соловьева, как «носителя буржуазного образа жизни», одновременно признав его величайшим историком XX в.

С 1929 по 1940г. в печати не появлялись работы о С М. Соловьёве, но именно в этот период произошли существенные изменения в развитии советской исторической науки, была выдвинута задача изучения «гражданской истории» как многостороннего процесса общественного развития. По-прежнему

неприемлемыми, с точки зрения методологии марксизма, оставались теоретические основы воззрений СМ. Соловьева. Однако тоталитарное государство закономерно инициировало интерес к имперской исторической тематике, искало исторических предшественников и исторические аналоги «Советскому союзу», «интернационализму» и т.д.

В 40-60-х годы в цикле статей советского историка Н. Л. Рубинштейна (1897-1963гг), о научном творчестве С М. Соловьёва, данные тенденции отразились. Н.Л. Рубинштейн автор трудов по социально-экономической истории Киевской Руси и России XVIII в., обратился к историко-философским истокам воззрений СМ. Соловьева. Он также рассматривал историка как выразителя настроений «буржуазии, идущих вверх под знаком борьбы за реформу», который максимально близко подошел к «правильному» пониманию принципа историзма.²⁹

В 1980 г. опубликована монография В.Е. Иллерицкого «Сергей Михайлович Соловьёв», в которой, автор отразил общую тенденцию, связанную с отходом от методологического нигилизма предшествующего советского историографического периода и поставил ряд вопросов, связанных с изучением исторического наследия «государственника» СМ. Соловьева. В обзорном труде «Очерки истории историографической науки в СССР»³⁰. В.Е. Иллерицкий обозначил авторские и обновленные методологические подходы к изучению творческого наследия выдающегося российского ученого. Советский историк рассмотрел историческую теорию СМ. Соловьева в контексте становления и развития т.н. государственной школы. Он обозначил отличительные особенности воззрений К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина, с одной стороны, и СМ. Соловьева, с другой, в рамках единой научной школы и единых методологических принципов. При этом совершено необоснованно В.Е. Иллерицкий рассматривал СМ. Соловьева как иллюстратора идей К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина, что, безусловно, принижало авторскую оригинальность и фундаментальность теории СМ. Соловьева. Советский историк полагал, что

заслуга СМ. Соловьева почти исключительно сводилась к сбору и оформлению колоссального по объему конкретно-исторического материала.

Книга В.Е. Иллерицкого Сергей Михайлович Соловьев, которая стала итогом в изучении мировоззрения и научного наследия российского историка.³¹ Популярный стиль изложения имеет свои достоинства и недостатки. Однако ключевые историографические положения и проблемы - достояние профессиональной исторической науки - неизбежно оказывались не раскрытыми в полном объеме. Большинство положений книги В.Е. Иллерицкого отвечало методологическим подходам предшествующих историографических периодов, а историко-географическая концепция СМ. Соловьева традиционно рассматривалась, скорее, как объект критики, чем предмет научного анализа. СМ. Соловьев определялся как «носитель буржуазно-либеральных воззрений», а «его концепция содержала черты классовой и научной ограниченности».³² Главным методологическим упреком со стороны В.Е Иллерицкого стало превознесение СМ. Соловьевым роли государства, включая географическую аргументацию, и, соответственно, недооценку роли народа в российской истории. В то же время В.Е. Иллерицкий поставил вопрос о преодолении «вульгаризаторских определений социальной сущности его концепции»³³

В.Е. Иллерицкий не умалчивал о географической трактовке российской истории СМ. Соловьевым, напротив, он четко определил основные методологические подходы историка. Отмечалось, что уже первый том «Истории России...» открывался панорамным географическим описанием российских территорий, а СМ. Соловьев рассматривался как основоположник «нового принципа» «новой буржуазной истоиографии» в понимании значения «природы страны». Автор отметил вклад СМ. Соловьева в обозначение географических и политических приоритетов Москвы.'³⁴

В. Е. Иллерицкий обратился к изучению формирования мировоззрения СМ. Соловьева, его научной и преподавательской деятельности. Историческое мировоззрение российского историка понималось как разновидность идеализма,

что было показано В.Е Иллерицким на материалах о различиях между населением северной и южной Руси, сложившихся на природной основе. Речь идет об очевидном несоответствии между природным, материалистическим фактором и идеализмом вывода об идеализме СМ. Соловьева.

Проблему соотношения и дифференциации национального и националистического, которая вряд ли вообще имеет научное разрешение, В.Е. Иллерицкий решил в пользу наличия националистических корней в исторической теории СМ. Соловьева. Его талант позволил, по мнению исследователя, поднять российскую «буржуазную науку» на высочайший уровень, воплотить принципы «буржуазного историзма» в российскую историографию. СМ. Соловьев вполне справедливо рассматривался не только как продолжатель традиций русской, но и западной исторической и философской науки.³⁵

Большой заслугой СМ. Соловьева В.Е. Иллерицкий считал введение в научный оборот огромного числа новых исторических источников, что и сделало возможным построение историко-географической теории. В. Е. Иллерицкий подчеркнул, что историк разработал свою теорию на признании вполне объективных факторов - «природы страны», «природы племени», «»хода внешних событий», а на их основе дал авторскую трактовку, например, реформам Петра I. Перефразируя известное высказывание Ф.М. Достоевского о Н.В. Гоголе, В.Е. Иллерицкий писал: «русская буржуазная историография последних десятилетий XIX - начала XX веков вышла и «Истории России ...» СМ. Соловьева».³⁶

Историко-географическая теория СМ. Соловьева нашла отражение и во взглядах советского историка Л.В. Черепнина (1905-1977 гг.), написавшего предисловия «СМ. Соловьев, как историк» к переизданной в 1959 г «Истории России ...». Л.В. Черепнин предпринял попытку связать постановку и решение узловых проблем русской истории СМ. Соловьёвым с общественно-политическими проблемами современной ему России.

В вину выдающемуся российскому историку его советский коллега поставил то, что СМ. Соловьев «не поднялся до уровня классового анализа явлений», «не мог понять, что главное в общественном развитии - не географическая среда и не плотность населения, а развитие производительных сил»³⁸.

Известный советский историк A.M. Сахаров (1923-1978 гг.), автор трудов по истории русского феодализма, по теории и методологии, по историографии не мог обойти в своих научных изысканиях вклада СМ. Соловьева в отечественную историографию. В Вестнике Московского университета в 1971 г. автор опубликовал статью «История России в трудах С. М. Соловьёва».³⁹ В ней он уделил особое внимание диалектическому методу С. М. Соловьёва, применение которого, в рамках представлений, традиционно именовавшихся идеалистическими, вывело российские исторические исследования на новые рубежи.⁴⁰

Возрождение интереса отечественной историографии к геополитике, которую М.Г. Федоров, избегая ставшего в СССР одиозным термина, назвал «геосоциологией», состоялось в начале 70-х годов. Во многом это было продиктовано международно-политическими проблемами данного периода и изменениями статуса СССР в международных отношениях.⁴¹ Роль географического фактора в концепции российской истории СМ. Соловьева была рассмотрена в едином ряду с его последователями в данной области - В. О. Ключевским и Л. И. Мечниковым. Показательно, что М.Г. Федоров использовал применительно к взглядам СМ. Соловьева выражения «прогрессивная геосоциология», «антигеополитический характер» и др. Эзопов научный язык вполне объясним в общественно-политической жизни Советского Союза в 70-е годы. М.Г. Федоров по-прежнему определял СМ. Соловьева как либерально-буржуазного историка, совершавшего «восхождение» к «вершинам материалистического понимания истории», но так и не достигшего их. Позитивной стороной воззрений российского ученого М.Г. Федоров считал

высокую оценку исторической роли русского народа, который принял активное участие во внешнеполитическом продвижении на восток, освоении новых пространств, вопреки неблагоприятным природно-климатическим условиям. ⁴²

Книга М.Г. Федорова не привносила качественно новых идей в оценку научной деятельности СМ. Соловьева. Но она способствовала разрушению традиционных стереотипов российского исторического мышления, побуждала задуматься о научной оценке геополитики. Почти одновременно появились первые публикации российских политологов о Ф. Ратцеле, что отражало рост интереса к геополитике в целом.

Интересно, что историографическая реабилитация СМ. Соловьева начиналась с негативизма оценки его современника Ф. Ратцеля. М.Г. Федоров противопоставил расизм немецкой «географической социологии» безупречным в этом отношении воззрениям СМ. Соловьева. Подобный подход советского историка, в рамках типологической общности имперского мышления, представляется сомнительным, но закономерен, как этап в развитии отечественной историографии.

Качественно новые тенденции получили развитие в середине 80-х годов. Объективно они означали отход от стереотипов профессионально-исторического мышления и канонов марксистской методологии. Речь идет о монографии А.В. Дулова «Географическая среда и история России. Конец XV - середина XIX в.».⁴³ Автор подробно рассматривает взаимосвязь между природно-климатическим фактором, с одной стороны, и экономическим, демографическим, социально-политическим и военным развитием, с другой стороны на продолжительном историческом отрезке времени. Цикличность природных процессов рассматривается в их воздействии на историю. Российский историк изучил влияние ландшафтных условий (равнины, реки) на экономическое развитие России, ее транспортной системы, обозначив преемственность исторического мышления и исторических исследований от СМ. Соловьева до наших дней. Методология монографического исследования

объективно связана с цивилизационной концепцией истории, более известной по произведениям М. Вебера, А. Тойнби, Л.Н. Гумилева и др.

Освобождение российской исторической науки от методологических ограничений создавало условия для объективного исследования фундаментального творческого наследия СМ. Соловьева. Некоторое движение в данном направлении уже наметилось. В 1990 г. вышла в свет книга Н. Цимбаева «Сергей Михайлович Соловьев»⁴⁴ . Появление написанной популярно книги в не менее популярной серии «Жизнь замечательных людей» символично. Освобождение от стереотипов о «правильном» и «неправильном», «марксистском» и «буржуазном», характеризует книгу о российском историке. Отход от некогда принятых канонов в оценке воззрений СМ. Соловьева сопровождается у Н. Цимбаева сохранением привычных для российского историка канонов профессионального мышления. Однако сам факт возврата к имени, к научной и общественно-политической деятельности СМ. Соловьева показателен и является знамением времени. Он связан с адаптацией в современном научно-историческом понимании деятельности выдающегося российского ученого.

Систематического историографического интереса к изучению
мировоззрения и политической деятельности Ф. Ратцеля в отечественной
историографии не оформилось. Это вполне закономерно. Окончание первой
мировой войны и события 1917г. закономерно поставили иные
методологические и научно-исторические проблемы. Внешняя политика
Германии изучалась, как правило, в отрыве от мировоззренческой основы, от
общественно-политического сознания Западной Европы и России.
Методологическая установка относительно внешнеполитического

экспансионизма Германии как результата деятельности «империалистических» кругов закономерно ограничила область исследований. Очевидный факт, связанный с растущим интересом немецкого массового сознания во второй половине XIX в. к собственной национальной и государственной

исключительности, сознательно игнорировался. Он явно не вписывался в теорию внешней политики марксизма.

В 80-90-е годы, когда методологические ограничения окончательно исчезли, а понятие «геополитика» вошло в политический обиход, даже стало политической «модой», имена СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля появились на страницах политологических статей и книг на фоне роста интереса ученых и политиков к проблемам взаимодействия природной среды и общественно-политической жизни. Историографический интерес сопровождался парадоксом, когда основное внимание привлекал Ф. Ратцель. К его имени и теории апеллируют современные российские политологи, экономисты, историки. Теоретические разработки российского историка, сформулированные хронологически раньше и потому закономерно претендующие на научные приоритеты, оставались и остаются незаслуженно забытыми. В результате деформируются представления не только об этапах становления геополитики, как составной части европейского мировоззрения во второй половине XIX -начале XX вв. Искаженной оказывается преемственность развития «русской идеи» и взаимозависимости между идейными течениями в России в рассматриваемый период времени. Парадоксальность ситуации состоит также в том, что российская геополитика (или то, что ею называют) настоятельно нуждается в национально-государственной идентификации, в «корнях», которые закономерно обнаруживаются при изучении теории СМ. Соловьева.

В то же время современные политологи и геополитики не осведомлены в полной мере о содержании воззрений Ф. Ратцеля, переводы трудов которого (за исключением теоретически наименее интересного «Народоведения») на русский язык отсутствуют. Не выявленным, остается авторский вклад СМ. Соловьева в развитие географического детерминизма и становление российской геополитики, ее связь с более поздними идеями евразийства, К.Н. Леонтьева, Н.Я. Данилевского и др. Некоторые вопросы, связанные с формированием мировоззрения Ф. Ратцеля, присутствуют в монографии Е.Ю. Пуховской

«Колониальная идея в кайзеровской Германии: замыслы и воплощения». Здесь обозначены общие проблемы, которые ранее не были подробно освещены в отечественной историографии. Однако проблемно-тематические установки (колониальная политика кайзеровской Германии) закономерно ограничили область общеисторических исследований, связанных с оценкой внешней политики в целом.

В качестве примера можно привести несколько современных изданий по геополитике. Апелляция к воззрениям и идеям Ф. Ратцеля не предполагает обращения к творческому наследию СМ. Соловьева.⁴⁶ В.А. Колосов и Н.С. Мироненко, именно в Ф. Ратцеле, видели начало новой теории. Они проследили основные этапы его научной биографии и новизну разработанной теории, ее связь, в частности, с социал-дарвинизмом. Показательно, что связь земля -пространство - народ - государство могла быть рассмотрена авторами учебника на материалах «Истории России» СМ. Соловьева, имя и труд которого только упоминаются.

Ю.Н. Гладкий и А.И. Чистобаев в «Основах региональной политики»⁴⁷ достаточно подробно излагают теоретические положения СМ. Соловьева, относительно «северности» географического положения России, «евразийского неудобья», зависимости барщинно-крепостнической системы от природных условий, но нигде не ссылаются на источник - «Историю России» СМ. Соловьева⁴⁸

Обращение западной историографии на общей волне политологического и связанного с ним общеисторического интереса к геополитической теме и внешней политике России и Германии не всегда было связано с мировоззренческими аспектами. Эволюция внешнеполитической доктрины каждого из государств была обращена преимущественно к конкретным историческим событиям и тенденциям, к международным отношениям. Известный американский историк А. Мазур, в работе «Очерк современной русской историографии» (1939 г.), рассматривал С. М. Соловьёва как

крупнейшего учёного, который своим фундаментальным исследованием
«История России...» значительно продвинул вперед российскую историческую
науку - «на почти невероятную дистанцию», обозначив новые перспективы ее
развития'⁴⁹ Другой американский историк Н. Е. Варне в своем

методологическом исследовании «Истории написания истории»⁵⁰ (1938 г.)
высказал сходную точку зрения относительности масштабности такого научного
явления, каким являлся СМ. Соловьев. Его «Историю России ...» он считал
«гораздо, более научной, чем какую-либо из предшествующих работ в этом же
роде». Американский историк, подчеркнул «предрасположение к
вестернизации» у СМ. Соловьева, точно уловив, преемственность в
историографическом развитии российской науки.⁵¹ Не все западные

историки признавали уникальность СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, как историографического явления XIX в. В ряде случаев, критика искажала реальное представление о воззрениях российского и немецкого ученых, но сам факт появления теорий был непременно замечен. Причиной тому стала эволюция двусторонних отношений и международно-политического развития во второй половине XIX в. В коллективном труде «Развитие историографии», написанном и опубликованном в США в 1967 г., по выражению В. Е. Иллирицкого, «пристрастность смешана с невежеством», российского историка «легкомысленно рассматривают в качестве подражателя «великого Леопольда Ранке», примерного ученика Ф. Гизо и Ж. Мишле, только на том основании, что он слушал их лекции в Берлине и Париже», другие критики рассматривали СМ. Соловьева только как эпигона Гегеля.⁵²

В отечественной историографии, посвященной Ф. Ратцелю, отсутствуют исследования, в которых дан систематический анализ мировоззрения, публицистической и политической деятельности учёного. Отдельные фрагменты присутствуют в изданиях по геополитической тематике, однако, они связаны, как правило, с актуальными проблемами современности и не предполагают широкого профессионального исторического исследования.

В западной историографии наибольший интерес представляет диссертационное исследование швейцарского ученого Г.Р.А. Бруннера (1977г.). Его отличительной особенностью является отказ от адаптации идей Ф. Ратцеля в политологии и обращение, главным образом, к источникам формирования его мировоззрения. Главное внимание уделяется природно-географическим параметрам, что происходит от места написания диссертации — Технологической школы в Цюрихе и ученой степени автора — «доктор естественных наук».⁵³ В то же время автор предпринял попытку рассмотреть теорию Ф. Ратцеля как результат западной мировоззренческой эволюции от Античности (Фукидит, Платон, Аристотель) до Нового времени (Вольтер, Монтескье, Гегель, позитивизм). Значимая для автора диссертации связь между К. Гердером и Ф. Ратцелем определялась через анализ человека, общества, государства «из природных основ». Но Г.Р.А. Бруннер полагал, что интерес К. Гердера к роли географии в истории носил «школьно-дидактический и пропедевтический характер», а Ф. Ратцель предпринял «попытку всеобщей политической географии», создал научную концепцию о влиянии природы на развитие народов и государств. Швейцарский ученый установил и другую преемственность, которая имеет непосредственное отношение к внешней политике кайзеровской и нацистской Германии, русско-германским и международным отношениям: Ф. Ратцель - Р. Челлен (автор термина «геополитика») - К. Хаусхофер, имевший репутацию «отца нацистской геополитики». При этом Г.Р.А. Бруннер осуждает национал-социализм с позиций классического гуманизма, а в научном плане рассматривает его как «политическое эпигонство».⁵

Политическая география и стала ведущей темой исследования Г. Р. А. Бруннера. Главной заслугой немецкого ученого он считал то, что за «богатством единичных развитии» Ф. Ратцель сумел увидеть «взаимосвязь взаимозависимостей». Ф. Ратцель осознанно, по мнению Г.Р.А. Бруннера, отказался от изучения социальных, политических, экономических функций государства и сосредоточился на изучении его природных основ.⁵⁵

Г.Р.А. Бруннер по профессиональным соображениям стремился исследовать идеи Ф. Ратцеля, а не те внешнеполитические аспекты, которые неизменно вызывали интерес профессиональных политиков. И все же главные и прикладные выводы Ф. Ратцеля, который жил в эпоху «империализма и экспансионизма», просматриваются в «естественнонаучном» исследовании: «движение», «рост», «развитие», «война» как дефиниции, присущие государству. Г.Р.А. Бруннер согласен с Ф. Ратцелем в том, что история детерминирована природно-географическими предпосылками. Он также убежден в закономерности перехода народа и государства от «внутреннего движения» к «внешнему движению», т.е. к активной внешней политике, к войне и колонизации. Понимание цели и путей развития возможно, по мнению автора диссертации, только исходя из природных основ. В противном случае, станет невозможным регулирование, например, роста народонаселения.⁵⁶

Г.Р.А. Бруннер считал, что Ф. Ратцель ответил на все насущные вопросы своего времени и дал научные установки, которые всегда будут иметь значение для ученых, политиков и государственных деятелей. Взгляды швейцарского ученого - это европоцентризм, а теория Ф. Ратцеля рассматривается как подтверждение неизбежности западной модели развития для всех государств и народов мира.

Российская и зарубежная историография накопили определенный опыт и имеют достижения в изучении мировоззрения СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, внешней политики России, Германии и международных отношений XIX в., который и стал основой для разработки тематики и проблематики в данной диссертационной работе.

Цель и задачи исследования определены с учетом достижений историографии в изучении внешней политики и политического мышления России и Германии, а также развития международных отношений (середина XIX - начало XX вв.).

Цель исследования состоит в реконструкции процессов государственного и внешнеполитического развития, в выявлении типологического сходства и отличительных особенностей данных процессов в теориях С. М. Соловьева и Ф. Ратцеля, а также в установлении взаимосвязи между мировоззренческими принципами и внешнеполитическим курсом царской России и кайзеровской Германии.

Задачи исследования определены в соответствии целью и состоят в
следующем: ^ч

изучить предпосылки и преемственность развития теории
географического детерминизма в России и Германии с последующей
эволюцией в геополитику, как мировоззренческую реакцию российского и
немецкого общества на изменения в расстановке европейских сил и в
международных отношениях;

определить основные идеи, их содержание и эволюцию воззрений С. М. Соловьева относительно влияния географической среды на становление и развитие российской государственности и внешней политики («природа страны», «природа племени», «ход внешних событий»); ч

установить преемственность в переходе от «антропогеографии» к «политической географии» у Ф. Ратцеля, включая понятия «земля» («почва»), «пространство», «народ», «государство», а также принципы их взаимодействия с учётом эволюции немецкого общественно-политического сознания и внешнеполитического курса Германии (от «кошмара каолиций О. Бисмарка» к «мировой политике» Б. Бюлова);

идентифицировать сущность российской и немецкой теорий внешней
политики по авторским материалам СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, определить
их связь с внешнеполитическим курсом России и Германии, русско-
германскими и международными отношениями (вторая половина XIX начало
XX вв.);

установить общее и особенное в теориях СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля, исходя из специфики национально-государственного развития России и Германии.

Методология исследования базируется на принципах историзма и
системном анализе. Необходимо учитывать, что общественно-политическое
восприятие и оценка геополитики, идеи которой актуальны в современном
мире, представителями различных методологий и политических движений
воспринимаются не только с чисто научной точки зрения, не только являются
предметом общетеоретических научных, но и острых политических дискуссий.
Расхождение методологических установок при определении

основополагающих принципов в изучении геополитики связано с теоретической сложностью относящихся к ней проблем, противоречивостью национально-государственных внешнеполитических доктрин и курсов различных стран, в том числе России и Германии в XIX-XX вв.

Методология марксизма, известная своим негативным отношением к принципам геополитики, тем не менее, отчасти приняла участие в выявлении взаимосвязи между «теоретическими», «научными» положениями СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля и теми внешнеполитическими, конкретными национально-государственными интересами и целями, которые объективно выражали российский и немецкий ученые. Достижения теории цивилизаций, во всем их типологическом разнообразии, способствовали выявлению специфического в развитии внешней политики и мировоззрении России и Германии, определению роли мировоззренческого фактора в формировании внешнеполитической доктрины обеих государств. Традиционный интерес представителей этой методологии к географическим условиям, как одному из основополагающих факторов исторического развития, способствовали выработке подходов к изучению воззрений С.С Соловьева и Ф. Ратцеля на общем фоне меняющейся международно-политической ситуации в мире.

Обращение к принципам и подходам столь различных в своей основе методологий позволило избежать однозначности и односторонности выводов, что неизбежно при восприятии безусловности и «правильности положений одной методологии. Это помогло исходить из многоплановости историко-географической темы, из связи науки с внешней политикой, из внутренней противоречивости геополитической темы и ее конкретных национально-государственных вариантов.

В диссертации использованы классификационный, проблемно-хронологический, сравнительно-исторический методы исследования. Избранная для изучения тематика побудила обратиться к смежным с историей наукам: демографии, социологии и политологии, а также использовать их методы.

Достижения отечественной и зарубежной методологии использованы при анализе источников и в разработке общей концепции диссертации.

Источииковая база. Использованные в диссертационном исследовании источники подразделяются на три группы:

Первая группа источников - материалы, связанные с научной и общественно-политической деятельностью С. М. Соловьева. К ним относится, прежде всего, «История России с древнейших времен» в 29 томах, монографии, научные статьи и выступления публицистического характера (например, славянские съезды), популярные издания и учебная литература. Данная группа источников помогает воссоздать теорию истории СМ. Соловьева, в частности, понимание хода внешней политики и внутренней колонизации, а также проследить процесс формирования авторского мировоззрения.

«История России с древнейших времен» построена на принципиально новом понимании исторического прогресса и оценки национально-государственных особенностей России. Историко-географическая концепция СМ. Соловьева подробно изложена в первом (1851 г.) и тринадцатом (1863 г.) томах.⁵⁷ Характеристика различных событий и тенденций в российской истории

от ее истоков до XIX в., включая историю дипломатии и внешней политики, неизменно обращена к природно-географической основе. Первая глава тринадцатого тома - «Россия перед эпохою преобразований» - определила законы развития российской государственности, исходя из специфики географического положения страны, климата, ландшафтных характеристик и др. Характерно, что, разработав основные методологические подходы к изучению российской истории в первом томе, СМ. Соловьев счел необходимым уточнить многие теоретические позиции в тринадцатом томе, предварив этим изложение событий XVII - начала XVIII вв. Историко-географическая теория СМ. Соловьева имеет методологическое значение и связана с теорией культурно-исторических типов (цивилизаций), сторонники которой также уделяли природе важное место в понимании истории, истории внешней политики. К «Истории России» примыкают магистерская и докторская диссертации С.М.Соловьева - «Об отношениях Новгорода к великим князьям» (1845 г.) и «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» (1847г.).

В монографиях СМ. Соловьева получили продолжение и были углубленно изучены многие аспекты внешнеполитической деятельности России, уточнены типологические характеристики отдельных событий. «История падения Польши» (1863 г.) - это не только исторический, но, в известной мере, политологический труд, в котором были поставлены актуальные вопросы российской внешней политики и международных

отношений во второй половине XIX в.

Монография «Наблюдения над исторической жизнью народов» (1868 -1876 гг.) определяла место России среди других народов и государств мира'⁵⁹ Данный труд стал итогом размышлений уже зрелого историка над общим и особенным, закономерным и аномальным в историческом прогрессе. Здесь рассматривались характеристики социально-экономического и национально-государственного развития, впервые особое внимание было обращено на

российская

ГОСУДАРСТВЕННАЯ
41 „БИБЛИОТЕКА

проблемы культуры, ее роли в формировании российской государственности.
В ней был четко обозначен паритет России по отношению к странам Запада,
внешнеполитические установки и правомерность их достижения на основе
объективных географических и исторических предпосылок. «Природа

страны», «природа племени», «ход внешних событий» - эти базисные положения, изложенные в «Истории России», получили в монографии дополнительное обоснование. Оригинальная авторская концепция истории и внешнеполитические установки российского правительства органично совместились.

Монография «Император Александр I. Политика. Дипломатия», написанная в 1877 г. по указанию Александра III, являлась апологией внешней политики царизма.⁶⁰ В ней освещался актуальный для России и международных отношений в целом восточный вопрос. Показательно, что трактовка СМ. Соловьевым сущности и направленности внешнеполитической деятельности правительства России на различных этапах исторического развития оказалась востребованной правящими кругами. Идея историка о непрерывном распространении России вовне, как способе национально-государственного существования, в полной мере отвечала конкретным целевым установкам и новым целям российской дипломатии и внешней политики царизма в 60-70-е годы ХІХв. Внешнеполитический курс Александра I противопоставлялся деятельности Наполеона Бонапарта. СМ. Соловьев полагал, что русский монарх исходил из закономерностей природно-исторического развития России, в то время как французский император шел вопреки им. Тем самым, победа России в войне с Францией рассматривалась как природно-историческая закономерность.

Цикл статей СМ. Соловьева о развитии исторических знаний в России в XVIII - первой половине XIX вв., статьи по российской и зарубежной истории 40-50-х годов XIX в. («Парижский университет», «Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра Великого»,

«Древняя Россия», Шлецер и антиисторическое направление», «Исторические письма», «Прогресс и религия», «Публичные чтения о Петре Великом», «Начала русской земли») имеют непосредственное отношение к формированию воззрений ученого и его интерес к актуальным событиям и методологическим проблемам своего времени'⁶¹

В первую очередь, это касалось публикаций по восточному вопросу,
которые относятся к 60-70 гг. XIX в. - критическим годам в истории
российской дипломатии и внешней политики. В период Крымской войны 1863-
1856 гг. была издана статья «Начало борьбы России с Турцией». Позже, когда в
1867г. шли переговоры глав европейских государств по восточному вопросу,
когда состоялась поездка султана Абдул-Азиза по Европе, когда была
составлена новая программа российского правительства по восточному
вопросу, СМ. Соловьев вновь обратился к данной проблеме. Во время
проведения славянского съезда в Москве появилась его статья «Восточный
4 вопрос» (1863 г.).

В 1876 г., когда вновь остро встала данная проблема, СМ. Соловьев написал статьи «Восточный вопрос 50 лет тому назад», «Восточный вопрос в 1827, 1828 и в 1829 гг.». В период Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и во время подписания Сан-Стефанского и Берлинского трактатов, историк закономерно обратился к историческим корням российской внешней политики со статьей «Начала Русской земли». И вновь на историко-географической основе излагались принципы активной (завоевательной) внешней политики царизма.⁶²

Особое место в историко-публицистическом наследии СМ. Соловьева имеют «Исторические письма» (1858 г.)⁶³ Они стали реакцией на книгу В.Риля «Естественная история народа, как основа немецкой социальной политики» и

полемики, которая в связи с ее опубликованием развернулась в общественно-

^к политических и научных кругах России. СМ. Соловьев увидел в идеях В. Риля

общие со славянофильством моменты. В отличие от своего немецкого и

славянофильских оппонентов, историк исходил не из национально-государственных особенностей, а природно-географических основ, которые детерминируют их и направленность исторических процессов. Таким образом, имело место принципиальное расхождение трактовки понятия «национальный дух». «Исторические письма» стали важной вехой в развитии государственной исторической школы, в них прослеживается связь этого направления русской историографии с политической доктриной российского либерализма. Историк рассматривал «Исторические письма» как программный документ, они явились этапом в становлении СМ. Соловьева как государственника. В них нашло отражение понимание сущности исторического прогресса, неотделимое от природно-географических основ.

Историко-публицистическая деятельность СМ. Соловьева связана с такими журналами, как «Москвитянин», «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы».

С. М. Соловьёв не замыкался в рамках строго «академической» науки. Он выступал ее популяризатором. Известны выступления профессора истории с публичными лекциями, например, о Петре Великом или популярные статьи о российской истории. Данные публикации нередко отражали в исторической форме актуальные внешнеполитические и иные проблемы своего времени.

Лекция «Об истории Восточной Европы», составленная

предположительно в начале 50-х годов XIX в., является частью неопубликованного рукописного наследия историка. Очевидно, она была введением в курс лекций С. М. Соловьёва по российской истории XIX в. Его программа предусматривала сравнительно-исторический анализ европейской и российской истории. СМ. Соловьев обратился к методологическому вопросу, связанному с соотношением исторического и природно-географического начал в экономической и общественно-политической жизни государств и народов Европы. Он считал, что отличия в первоначальном («природа страны», «природа племени») развитии германцев и славян обусловили последующие

особенности государственной и политической жизни от раннего

средневековья до начала нового времени. Аналогичным образом историк оценивал отличия в развитии русских и поляков, России и Польши. Лекция С. М. Соловьёва привлекает внимание тщательным обоснованием теоретических положений и поиском критериев интенсивного и результативного (в частности, активная внешняя политика) развития одних народов и выявлением причин отставания других народов.

Известностью пользовалась публичная лекция СМ. Соловьева «Взгляд на историю и установление государственного порядка в России до Петра Великого» (1851 г.).⁶⁴ Историк декларировал примат государственного начала в русской истории, во внешней политике. Показательны почти буквальные текстуальные совпадения лекции с первым томом «Истории России», где системно изложены воззрения СМ. Соловьева относительно природно-исторических особенностей российской государственности. Идея «органического» развития России, связанная с особенностями равнинного и лесостепного ландшафта, проецировалась историком на характерные закономерности эволюции российской государственности и внешней политики.

Логическим продолжением данной темы стали «Публичные чтения о
Петре Великом» 1872 г.⁶⁵ Показательно, что СМ. Соловьев принял участие в
организации и выступил с речью на Политехнической выставке, идея
проведения которой принадлежала Обществу любителей естествознания,
антропологии и этнографии. Здесь отчетливо видна смычка

естественнонаучного и гуманитарного знания, которая предшествовала возникновению геополитических теорий.

Лекционный материал содержал положения об общности интересов государства и народа, о благе сильной самодержавной власти, которая является гарантом территориальной целостности и «органического распространения» России. Историк и политолог совместились в одном лице. Гений Петра I стал для СМ. Соловьева подтверждением его политики, прежде всего, внешней

политики, которая обеспечила России новое место среди народов Европы и создала новые перспективы дипломатической деятельности (в первую очередь, выход в Балтийское море). Здесь отчетливо видны основы исторической теории, для которой политика

Петра I стала наилучшим и самым убедительным подтверждением. Историк однозначно определил связь между «древней» и «новой» Россией, зависимость между объективными и субъективными факторами в российской истории с присущих ему позиций государственника, опирающегося на природно-географические детерминанты. Сторонник эволюционного, «органического» развития народов российский историк заимствовал и творчески развил идеи позитивизма, адаптировал их применительно к российской истории.

Популяризация российской истории, возможность и потребность в творческом и профессионально-историческом самовыражении побудила СМ. Соловьева написать «Мои записки для детей моих, а, если можно, и для других» (в отечественной историографии их принято называть «Записками»).⁶⁶ Время их составления неизвестно, очевидно, СМ. Соловьев не предназначал их для печати в том виде, в каком они находились ко времени смерти историка. Старший сын ученого — Всеволод Соловьев вспоминал, что отец желал «пересмотреть, отделать, дополнить и продолжить» «Записки», но откладывал исполнение до окончания «Истории России».

Анализируя содержание «Записок» можно выделить три этапа работы над ними, когда эволюционировало мировоззрение СМ. Соловьева. К написанию «Записок» он приступил в начале 50-х годов XIX в. Возможно, поводом к написанию «Записок» стала подготовка к 100-летию Московского университета. Второй этап работы над «Записками» относится ко времени первых лет царствования Александра II. В эти годы наиболее полно проявились либеральные убеждения западника СМ. Соловьева. Остальная часть «Записок» была написана значительно позднее - во второй половине 80-х годов XIX в.

«Записки» СМ. Соловьева - сложный исторический источник, в котором нашли отражение противоречия эпохи.

Интерес научной общественности и правительства к научной теории и историческим трудам СМ. Соловьева способствовали переизданию многих его произведений, в первую очередь, фундаментальной «Истории России». Состоялось пять прижизненных изданий «Истории России» (в 1851, 1854, 1857, 1866, 1874 гг.). Посмертное издание «История России» состоялось в 1883-1890 гг. В частности, издательство «Общественная польза» трижды переиздавало фундаментальный труд С М. Соловьёва (1893-1895 гг., 1896-1896 гг., 1911г.).

Первое полное советское издание «Истории России» состоялось в 1955-1966 гг., хотя уже в 1953 г. были опубликованы ее отдельные разделы. XX съезд КПСС явился не только рубежом в развитии советской государственности, но и положил начало оказавшейся кратковременной «хрущевской оттепели». В это время многие забытые имена и запретные темы, включая СМ. Соловьева и его методологию истории, стали возвращаться в российскую историческую науку. «Империя Кремля» вполне закономерно стало искать свои исторические корни.

Второе переиздание трудов СМ. Соловьева в СССР состоялось в 1959-1976 гг. В него были включены отдельные труды и статьи СМ. Соловьева по истории России XIX в. В 80-90-е годы произошло еще одно переиздание «Истории России» СМ. Соловьева.

Вторую группу источников представляют материалы, связанные с научной и политической деятельностью Ф. Ратцеля - монографии, статьи и полемические публицистические произведения. Их комплексный анализ позволяет установить последовательность, основные периоды становления Ф. Ратцеля как ученого и как политического деятеля кайзеровской Германии. В его деятельности только отчасти возможно подразделение на научные (география, этнография, статистика, история) и политико-публицистические издания. Большинство исследований Ф. Ратцеля — это синтез географического и

исторического знания, это обращение к актуальным внешнеполитическим проблемам своего времени, которые изучались на обширном материале из истории других народов и государств мира.

Последовательность появления книг и статей Ф. Ратцеля полно отразила, во-первых, формирование и эволюцию воззрений немецкого ученого, а, во-вторых, развитие и становления новых форм немецкого общественно-политического сознания. Становление единой Германии, преодоление территориально-политической раздробленности стало основой для формирования принципиально новой национально-государственной идеи, которая базировалась на природном базисе. В условиях растущего в Германии антиклерикализма, в частности, известной кампании О. Бисмарка «Культуркампф», а также очевидной политической несостоятельности христианского провиденциализма потребовались новые формы мировоззрения, нового взгляда на законы исторического развития. Растущая внешнеполитическая активность западных стран ставила вопрос о причинах данного явления. Оно стало рассматриваться в общеисторическом контексте.

Таким образом, научная и политическая деятельность Ф. Ратцеля имела две предпосылки. Природа в его теоретических построениях стала той базисной основой, которая заменила Бога и столь же фатально предопределила исторические судьбы народов и государств мира, наличие или отсутствие возможности для их «территориального распространения». Кроме того, немецкий политический прагматизм и государство поставили на службу науку, которая активно включилась в процесс национально-государственного строительства. Немецкие географы, включая профессора Ф. Ратцеля, создавали научно-политические разработки, которые приняли участие в оформлении новой немецкой внешнеполитической доктрины. Она исходила из немецкой национально-культурной и политической исключительности и потому ставила вопрос о гегемонии международно-политического значения.

Как ученый, Ф. Ратцель начинался с исследований по географии, статистике, этнографии, экономики. Однако уже на начальной стадии его профессионального формирования проявился интерес к связи между географическими и национально-историческими факторами. Данный интерес первоначально фиксировали статьи, обращенные к зарубежным странам, но постепенно немецкая тема, немецкая география и немецкая история стали занимать все больше места в публикациях и научной деятельности Ф. Ратцеля.

Источники рассматриваемой группы можно подразделить на фундаментальные теоретические труды («Народоведение», первая и вторая части «Антропогеографии», «Политическая география»); специальные исследования и статьи по географии; публицистические статьи по актуальным вопросам немецкой внешней политики и общественно-политической жизни. В то же время следует учитывать, что в полемических политических публикациях Ф. Ратцель апеллировал к своим теоретическим идеям, а научно-географические материалы объективно являлись подготовкой для последующего или дополнительного обоснования «расширения пространства», как географически обусловленной экспансионистской политики «исторических», «культурных», «цивилизованных» народов, включая внешнюю политику кайзеровской Германии.

Преемственность идей, изложенных в «Народоведении», «Антропогеографии» (первая и вторая части) и «Политической географии», развивалась по мере роста внимания, во-первых, к роли географических условий в истории народов и государств мира и, во-вторых, к обусловленности активной наступательной внешней политики западных стран, включая Германию, объективными, природными предпосылками.

«Народоведение», опубликованное в 1885-1888 гг. стало первым опытом систематизации знаний и, как источник, имеет огромное значение для понимания теоретических основ и сущности теории Ф. Ратцеля.⁶⁷ Обширный этнографический и исторический материал, использованный автором, еще не

имел четкой ориентации на внешнеполитическую проблематику. Но ее отдельные фрагменты, которым предстояло получить фундаментальное теоретическое продолжение, видны в сюжетах о значении равнинного ландшафта в русской истории или морей в истории скандинавских народов. Широта взгляда Ф. Ратцеля на географические и историко-этнографические проблемы в истории народов и государств мира подготовили необходимый материал, который стал использоваться в дальнейшем для аргументации конкретных внешнеполитических гипотез и теоретических положений в «Антропогеографии» и «Политической географии». Показательно также использование терминов «природные народы» и «культурные народы» в «Народоведении», что имело основой дихотомию «Запад — Восток». Историко-этнографические особенности развития и культуры стран Востока были рассмотрены Ф. Ратцелем с точки зрения «специфики», по отношению к европейской «норме». Это свидетельствовало о становлении мировоззренческого европоцентризма немецкого ученого.

Изданная в 1882 г. первая часть «Антропогеографии» отразила уже вполне устойчивый интерес ученого к внешнеполитической теме и априори принятому тезису о зависимости внешней политики государства от природно-

климатических условий. Новая наука - антропогеография, по мысли ученого, призвана была соединить абстрактное научное знание с решением насущных проблем Германии. Выводы новой науки предполагалось обратить на изучение географии и истории народов мира, а их опыт использовать в практической государственной и политической деятельности, в том числе, во внешней политике.

Во второй части «Антропогеографии» (1891г.) многие теоретические позиции Ф. Ратцеля были обозначены уже вполне определенно. Об этом свидетельствовал, в частности, разъясняющий содержание подзаголовок книги - «Географическое распространение человечества». Здесь впервые был обоснован принцип о «пространственном распространении» и определены

параметры, которые делают его возможным в одних случаях и невозможным — в других. Территориальный рост рассматривался ученым как критерий исторического прогресса. С этого времени обычным стало обращение Ф. Ратцеля и его последователей к истории древних германцев, которые стали рассматриваться как предки исключительно немецкого народа.

Основным объектов исследования в антропогеографии стало воздействие «природы на тело и дух индивидов, а через них - на весь народ».⁶⁹

Издание в 1897 г. «Политической географии», стало рубежом в истории

европейского и немецкого мировоззрения.' Теория Ф. Ратцеля стала
немецким национально-государственным обоснованием экспансионистской
политики. Структура исследования не являлась традиционной и не могла быть
отнесена ни к одной из традиционных для XIX в. областей науки.
Географические сюжеты в каждой из глав «Политической географии» слиты с
историческими материалами, исходят из законов биологии, опираются на
статистические, экономические, демографические материалы.

Интерпретированные особым образом, данные источники представляли «сплав», единое целое.

В то же время термин «политическая география» и материалы, использованные Ф. Ратцелем, отразили преемственность в развитии немецкой науки, которая занималась поиском новых направлений развития.

Во втором издании (1903г.) ученый дополнил главы книги новыми материалами и написал новые разделы о «географии средств сообщения и войнах». Общие вопросы «политической географии» он связал с транспортными средствами и «географией войн».

В «Политической географии» государство рассматривалось как «организм», который нуждается в «географическом распространении» в процессе своего «естественного роста». Выражение, использованное в Предисловии, о «здоровом политическом инстинкте» совместило биологический, географический и исторический подходы к изучению внешней

политики, которая в современной Ф. Ратцелю Германии рассматривалась в числе наиболее актуальных и дискуссионных проблем.⁷¹

Материалы «Политической географии» позволяют подробно изучить основные положения теории Ф. Ратцеля. Прежде всего, автор последовательно, от главы к главе определил механизм зависимости между «почвой» и государством, как «биосоциальным организмом», который, в зависимости от конкретных географических условий, проводит «территориальную политику». Структурно четко Ф. Ратцель разграничил для различных народов «владение» территориями и «господство» над ними. Развитие государство рассматривалось как «историческое движение», причем, внешняя политика являлась главным показателем способности к прогрессу. Войны трактовались как выражение «народного распространения».

Дифференцированный подход к «земле» определял ее различную «политико-географическую ценность», подразделяя народы на «мирные» и «военные». Ф. Ратцель изначально определил, что не всякое «территориальное распространение» является показателем «культуры» и потому не все «военные» народы являются «историческими». Способность к колонизации, освоению завоеванных пространств и являлась тем критерием, по которому классифицировались народы мира на различных этапах исторического развития.

Географические предпосылки рассматривались немецким ученым как фактор, предопределяющий национальные и конфессионально-культурные особенности народов и государств. Национальные идеи Ф. Ратцель рассматривал как нечто производное от природных факторов. Деятельность христианских миссионеров, развитие торговли, установление и расширение политико-дипломатических отношений - все это, по его мнению, лишь отражало географические детерминанты через реакцию общества и деятельность государства.

Большое внимание в «Политической географии» уделено анализу зависимости между географическим «положением» и «пространством». Речь идет о географическом расположении государства или народа, которое изначально детерминирует его внешнеполитическое развитие. Одни государства и народы имеют «ограниченные возможности», чем и определяется их «сила» или «слабость», протяженность границ.

Ландшафтные особенности Ф. Ратцель рассматривал с точки зрения «пространственного распространения». Реки — это «политические направления», аналогичную роль, по его мнению, могут выполнять и озера. Значение гор Ф. Ратцель обозначил как военный фактор, т.е. составную часть внешней политики. Море, наличие морского побережья стало одним из главных для Ф. Ратцеля доказательств, при обосновании активной внешнеполитической доктрины кайзеровской Германии.

В соответствии с политически дискуссионными в Германии проблемами колониальной политики, Ф. Ратцель привел историко-географические аргументы ее закономерности и необходимости для «немецкого народа», ссылаясь на другие народы и государства.

Статьи историко-географического и этнографического содержания делятся на две части. Одни из них предшествовали опубликованию «Антропогеографии» и «Политической географии», являются как бы подготовительным материалом. Другие - уточняют отдельные положения фундаментальных трудов, особенно тех, которые приобрели особую актуальность в кайзеровской Германии на рубеже XIX-XX вв.

В 1899 г. Ф. Ратцель написал «Введение в отечественную географию», что вполне определенно оформило прагматическую политическую направленность его научных интерсов.⁷²

Особую подгруппу материалов составляет политическая публицистика. Первым крупным политико-публицистическим и одновременно теоретическим «прорывом» стало выступление Ф. Ратцеля в 1884 г., обращенное к «имперским

ворчунам», которые традиционно ориентировались на континентальные интересы Германии и исключали целесообразность «движения» немецкого народа за океан. Ф. Ратцель выступил как выразитель программы Национал-либеральной партии, членом которой он являлся. В его полемическом выступлении четко прозвучала установка на активизацию германской внешней политики, на выдающиеся способности немецкого народа к освоению новых территорий и необходимости нести отсталым народам немецкую передовую культуру.

Не большая по объему статья о географических и политических границах, появившаяся в печати в 1892 г., знаменовала вполне четкое авторское представление о тенденциях внешнеполитического «распространения», историко-географической неизбежности активной внешней политики Германии и оценке ее оппонентов как «врагов» немецкого народа. Ф. Ратцель использовал научную аргументацию для определения нерасторжимой зависимости между «географическими границами» и «политическими границами». Аргументация опиралась на мировой опыт внешнеполитической деятельности, в различные исторические эпохи, в различных регионах мира. Уже здесь Ф. Ратцель во многом определил приоритетные вопросы научного исследования и политического интереса. Просматриваются первые шаги взаимодействия между историей и географией, история внешней политики предшествующих исторических эпох используется для обоснования ее закономерности и правомерности.⁷⁴

Двухтомное и уже посмертное издание «Малых произведений» расширяют представление о круге и содержании его исследований, позволяют видеть связь между «чистой» наукой и политикой, причем, данная связь постепенно усиливалась' Особенно отчетливо это заметно в отношении Ф. Ратцеля к географическим и военно-политическим аспектам «морской темы». Роль моря в истории народов неизбежно проецировалась на необходимость построения сильного немецкого военного флота, что вытекало, по мнению Ф.

Ратцеля, из «души» и «духа» Германии. Статьи, вошедшие в состав сборника «Малые произведения», отражают также рост интереса к теме, связанной с различной ролью различных народов в истории мировой цивилизации в зависимости от географических параметров. Отсюда фатально детерминированным и по смыслу совершенно противоположным автору представлялось политическое будущее народов христианской, западной цивилизации и, например, африканских народов.

Статьи, которые вошли в сборник, отражают практически все стороны деятельности Ф. Ратцеля — профессионального ученого и политического публициста, члена Либерально-демократической партии, Флотского ферайна и «Пангерманского союза».

Труды и статьи Ф. Ратцеля, впоследствии получившего репутацию «отца немецкой геополитики», объективно являются процессом и результатом эволюции европейского и немецкого мировоззрения, общественно-политического сознания и менталитета.

Третья группа источников — это архивные материалы, опубликованные документы, политическая публицистика и мемуарная литература. Данные материалы доказывают существование взаимосвязи между развитием мировоззрения массового и политического сознания в России и Германии, с одной стороны, и эволюцией внешнеполитической доктрины царского и кайзеровского правительств. Воззрения классического «государственника» СМ. Соловьева и геополитика Ф. Ратцеля, предстают через официальные источники, как отражение основных тенденций внешнеполитического развития России и Германии, с учетом нарастания русско-германского антагонизма в единой системе международных отношений во второй половине XIX — начале ХХвв.

Фонды Архива Внешней политики Российской империи («Канцелярия Министерства иностранных дел», «Посольство в Берлине») предоставляют обширный материал для изучения внешней политики Германии и России, роста

"їксланаиолиззла* тдоркан. r, гршшнных,. тапчанах» миіри, ^jtuikhorpjihs. внешнеполитических интересов и историко-географической аргументации при обосновании притязаний на ту или иную территорию. Донесения российского посла Н.Д. Остен-Сакена из Берлина обращают внимание на классическую политическую фразеологию канцлера Б. Бюлова о «месте под солнцем» для Германии и немцев, о «земле» и «море», которые являются объектом немецких притязаний. Российский дипломат обозначил географическую по своему происхождению политическую терминологию кайзеровского правительства. Это отражает рост популярности идей географического детерминизма в общественно-политическом и массовом немецком сознании, что стало предметом научного исследования Ф. Ратцеля. Большое значение имеет изучение содержания донесений послов, телеграмм, официальных инструкций российского правительства, отчетов, справок и др. Российские дипломаты подробно вникали и анализировали изменения во внешнеполитическом курсе Германии. Поэтому рубеж 1897 г., связанный с переходом к «мировой политике», нашел в архивных материалах самое подробное отражение, равно как и немецкие доказательства в пользу внешнеполитического экспансионизма. Донесения из Германии фиксировали также другие аргументы относительно германского экспансионизма. Их происхождение восходит к социал-дарвинизму, который не был идейно чуждым для Ф. Ратцеля. Государство германские государственные и политические деятели называли «растущим организмом». Исходя из этого, потребность в пространственном расширении, была обусловлена природными «свойствами». Фразеология канцлера X. Бетмана-Гольвега в переговорах с послом Франции Камбоном не только воспроизвела остроту франко-германского антагонизма, но и стремление главы немецкого правительства к апологии внешней политики. В частности, германский канцлер отметил географическое положение Германии, которое вынуждает немецкий народ к «распространению». Столкновение межгосударственных интересов не рассматривалось X. Бетманом-Гольвегом

как препятствие для реализации внешнеполитических экспансионистских проектов.⁷⁶ Аналогичные проблемы и вопросы нашли отражение в сообщениях о дебатах в рейхстаге, где обсуждался новый внешнеполитический курс — «мировая политика».

Расширение геополитического пространства противоречий и конфликтов в отношениях между Россией и Германией, последующее их перерастание в антагонизм отражают источники различного типа и временного происхождения. Становится очевидным «участие» географических и природных аргументов в обосновании взаимных территориальных и иных притязаний, что непосредственно предшествовало первой мировой войне.

Интерес российских и немецких ученых-географов, общественных и государственных деятелей к проблемам внешней политики отражен в широком круге документальных материалов различного типа (докладные записки, телеграммы, справки, инструкции послам и консулам и др). Эволюция международных отношений и появление аргументации нового вида (в дальнейшем ее станут называть геополитической) в обосновании территориальной экспансии западных держав видна из архивных и опубликованных документов царского и кайзеровского правительств (вторая половина XIX -начало XX вв.). Германофильство или германофобия российских государственных и политических деятелей оказывала влияние на понимание и решение конкретных вопросов внешней политики. Поэтому в одних случаях российские дипломаты акцентировали внимание на британском, а в других — на германском экспансионизме. Нередко высказывалось мнение о том, что германская, активная внешняя политика создают угрозу Великобритании и не связана с опасностью для России. Интерес российского правительства, так же как и интерес германских правящих кругов к внешнеполитической деятельности своего союзника (противника) выражался в сборе самой подробной информации и действиях реальных и потенциальных конкурентов во внеевропейском пространстве. Важное значение имеют

российские материалы о деятельности германского рейхстага, равно как и протоколы его заседаний и другие материалы немецкого происхождения, которые из посольства России регулярно направлялись в официальный Петербург. В частности, представляет интерес реакция различных политических фракций рейхстага на внешнеполитические проекты германского правительства.

Документы Центрального государственного архива Военно-Морского флота (ЦГА ВМФ) дополняют и расширяют представление о масштабах и мировоззренческой стороне российской и германской экспансии, истоках русско-германского антагонизма. Отчетливо просматривается взаимная уверенность представителей морского офицерства обоих государств, в своей «прогрессивной», «цивилизаторской», «культурной» роли в мировом пространстве. Эти же материалы показывают растущую взаимозависимость территориальных притязаний различных держав и их влияние на международные отношения в 80-90-е годы XIX в'⁷⁷.

Опубликованные документы по истории и конкретным проблемам внешней политики России и Германии содержат обширную информацию по теме исследования. Историческое время и место публикации документов неизменно накладывали отпечаток на их отбор и содержание документов, создавая необходимую по тем или иным политическим соображениям интерпретацию внешнеполитических событий. Однако научно-географический аспект и его «присутствие» во внешней политике сомнений не оставляют. В любом случае сборники документов, издавшиеся в Веймарской республике или нацистской Германии, России и СССР, закономерно связаны с методологией и идеологией. В то же время объективность отражения в том или ином документе конкретных установок правительств, конкретно-исторических событий, используемая политическая фразеология представляют большой интерес.

Фундаментальный сборник документов «Большая политика европейских кабинетов» дает широкие возможности для изучения не только внешней

политики, но и логики обоснования различных внешнеполитических проектов, различного национально-государственного происхождения. Кстати, вопреки попыткам немецких составителей снять обвинение с Германии в наличии агрессивных и экспансионистских замыслов, документы свидетельствуют, скорее, о противоположной тенденции. Сравнение содержания документов с положениями теории Ф. Ратцеля значительно расширяет представления о значении геополитической аргументации в истории и теории внешней политики в последней трети XIX в.

В дореволюционной и советской России, неоднократно, издавались сборники документов по истории внешней политики и международных

отношений в XIX-XX вв. «Сборник консульских донесений» содержит информацию по региональным аспектам политики западных государств, о смычке географии и политики, о политизации географии, о дипломатическом статусе британских, французских, немецких ученых в Азии, Африке, Океании, Латинской Америке. Это имеет самое непосредственное отношение к идеям СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля о прикладном значении географической науки. Фактически оказываются сбывшимися прогнозы и пожелания политикам и государственным деятелям учитывать роль природных факторов во внешней политике. Территориальная экспансия, приток иностранных капиталовложений во внеевропейские страны рассматривались российскими дипломатами как результат «естественного» роста и «цивилизаторская» миссия «передовых» стран среди «отсталых» народов.

Публикации в «Красном архиве» имели целью разоблачение «империалистической» внешней политики царизма и других западных держав. Многие секретные ранее внешнеполитические материалы стали достоянием историков. Российская и германская внешняя политика нашли подробное освещение также в собрании документов Ю. Ключникова и А. Сабанина.

В публикациях документов неизменно присутствовало обращение на том или ином уровне к немецкому (российскому) обществу, национально-

государственному «достоинству», апелляция к необходимости обеспечения интересов «народа», которые якобы совпадали с интересами политических и финансово-экономических элит. Документы, относящиеся к различным десятилетиям XIX в. позволяют установить направленность эволюции внешнеполитического курса России и Германии, возрастание роли аргументации нового вида при обосновании экспансионистских правительств.

Во внешней политики российского и германского правительств учитывался негативный и позитивный опыт вначале союзников, а затем противников реализации внешнеполитических проектов. Германия проявляла интерес к освоению царизмом Сибири и Дальнего Востока, Россия — фиксировала регион распространения германской экспансии и опыт деятельности германской администрации в Китае (Цзяочжоу), в колониях Африки и Океании. Нередко взгляд союзника (противника) на тенденции развития и оценку событий на «чужой» территории был менее предвзятым, более объективным и прогностическим.

Публицистические материалы представлены статьями политического содержания, которые издавались в России и Германии. Они отражают развитие внешнеполитических доктрин каждого из государств, появление и расширение в них географической и геополитической аргументации. Выступления глав и членов правительства России и Германии, других европейских государств по конкретным вопросам внешней политики, изложение национально-государственных доктрин и проектов в сфере внешней политики по мере приближения к концу XIX в. все больше содержало в себе аргументов природного, географического, «естественного» характера. Известный «кошмар двух коалиций», который, как считается, преследовал канцлера О. Бисмарка, не стал препятствием для использования им биологических и природных

аргументов для обоснования немецкого «движения» за океан.

Мемуары государственных, политических и военных деятелей, включая членов правительств, использовались в диссертации как дополнительный

источник, в котором нашли отражение новые мировоззренческие идеи. Кайзер Вильгельм II и канцлеры О. Бисмарк, Л. Каприви, Б. Бюлов оставили подробные свидетельства того, как деятельность немецких географов, включая Ф. Ратцеля, оказывала растущее влияние на мировоззрение немецкого общества, рост милитаризма и шовинизма, исходя из необходимости и

«естественности» пространственного «расширения» Германии. Поэтому агрессивные устремления Германии на другие континенты, завоевательные проекты и действия рассматривались немецкими военными как «мирная колонизация». Понятия «Новая Германия», «великий рейх», национальная «исключительность» немецкого народа вошли в «научный» лексикон ученых.

Воспоминания и публицистика, связанные с немецкой географической
наукой, показывают, как из академической она превращалась в прикладную
науку - в политическую географию, что нашло отражение в названии трудов Ф.
Раитцеля - «Антропогеография» и «Политическая география». Немецкие
географы не только изучали природу, климат, ландшафт, этносы, но и
составляли политические отчеты об изучаемых территориях, которые
рассматривались с точки зрения расширения пространства для «избыточного»
немецкого населения и распространения «передовой культуры». Данный тип
источников показывает, как немецкая география превращалась в прикладную и
политизированную науку, а немецкие географы - в политических и
колониальных идеологов. Немецкий географ Ф. Ган отмечал, что

«географические исследования все более приобретают политический характер», отмечал негативное для Германии и немцев «противодействие политического характера» со стороны Англии, Франции, России.⁸⁴ Накануне первой мировой войны профессиональное мышление немецких ученых-географов откровенно политизировалось. Они выступали инициаторами и организаторами политических акций, связанных с территориальной экспансией в различных регионах мира.

Особое место занимает изучение пангерманской литературы. Как известно, именно в идеологии данного политического движения рельефно отразилась установка на завоевание Германией позиций по всему миру со ссылкой на «географические предпосылки». Они становились основой внешней политики, как «национального дела рейха». Пангерманцы не вникали в вопрос о внешнеполитических приоритетах, полагая, что они априори должны являться немецкими приоритетами.⁸⁵

Сравнение пангерманской литературы с официальными

внешнеполитическими документами германского правительства позволяют установить, что первоначальная оценка деятелей союза как политических экстремистов в дальнейшем фактически сомкнулась в официальной доктриной «мировой политики», проводимой германским правительством. Это в полной мере относится к проектам военно-морского строительства и их практической реализации, возникновения новых военно-политических германских плацдармов в различных регионах мира.

Субъективность политической публицистической и мемуарной литературы не вызывает сомнений. Однако она является ценным историческим свидетельством о содержании и направленности эволюции немецкого и российского общественно-политического сознания в его отношении к внешней политике.

Научная новизна работы определяется тем, что в ней впервые
комплексно и на основе компаративного анализа рассмотрено формирование
теорий СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля на фоне международных и русско -
германанских отношений в XIX в., и их значения происхождении мировой
войны, эволюции европейского мировоззрения и общественно-

политического сознания.

География и внешняя политика России и Германии в теориях СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля рассмотрены как новый этап в развитии идей западноевропейского географического детерминизма и появления качественно

новых национально-государственных теорий, которые в дальнейшем получили название геополитики. Выявлены общность и специфика предпосылок отдельных положений теорий российского и немецкого ученых на фоне общественно-политического развития царской России и кайзеровской Германии, прямая и обратная связь между историческими концепциями и внешней политикой, внешнеполитической доктриной обоих государств.

Франко-германские, англо-германские и русско-германские отношения, основные направления внешней экспансии Германии, включая «Натиск на Восток», а также «освоение» Российской империей окраин и экспансионистские проекты в других регионах мира рассмотрены в диссертации с точки зрения национальной географии в ее понимании СМ. Соловьевым и Ф. Ратцелем. Показано, что ее становление было неразрывно связано с эволюцией внешнеполитического курса и общественно-политического сознания России и россиян, Германии и немцев. Установлены общие и отличительные черты двух — российского и немецкого — вариантов становления качественно нового внешнеполитического курса и политического мышления, типологические признаки самоидентификации российской и немецкой «национальной географии» на примере СМ. Соловьева и Ф. Ратцеля.

Практическая значимость диссертации определяется тем, что ее материалы представляют интерес не только для историка, но и для политолога, социолога, экономиста. Они могут быть использованы в лекционном курсе и на практических занятиях по новой истории стран Европы, в курсе по отечественной истории на гуманитарных факультетах вузов. Кроме того, выводы и конкретно-исторический материал диссертации может быть полезен при проведении занятий по предметам общеобразовательного профиля для расширения кругозора студентов негуманитарных специальностей, что особенно важно в контексте стабильного интереса к геополитической теме и проблемам внешней политики России в прошлом и в современную эпоху.

Материалы диссертации могут быть полезны историку и политологу для аналитических обзоров и последующего, углубленного исследования проблем, связанных с геополитикой. Представленные компаративный анализ может быть продолжен и дополнен аналогичными исследованиями, включающими другие авторские, национальные и хронологические варианты геополитических теорий. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы при написании обобщающих трудов и монографий по российской и немецкой истории.

Общая концепция и конкретно-исторический материал диссертации способны предоставить дополнительные сведения преподавателю при разработке курсов лекций, практических и семинарских занятий, спецкурсов и спецсеминаров, при написании учебных и учебно-методических пособий.

Апробация диссертации. Основные положения и выводы диссертации изложены в авторских статьях, опубликованных в научных сборниках в 2002, 2003гг. «Вестник международного центра азиатских исследований», «Россия и восток: взгляд из Сибири в начале тысячелетия», «Психологические проблемы изучения и формирования социально активной личности», «Учителя, ученики...» (материалы региональной научно-теоретической конференции, посвященной 90-летию В. И. Дулова). Общие и частные проблемы предпринятого исследования нашли отражение также в опубликованных докладах и в выступлениях на научно-практических, региональных и международных конференциях, которые проходили в 2002-2003г. в Иркутске.⁸⁶

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, ссылок и примечаний, списка источников и литературы.

Творческая биография, личность, мировоззрение С. М. Соловьёва (1820-1879 гг.)

Творческая биография и мировоззрение выдающегося российского историка Сергея Михайловича Соловьёва (1820-1879гг.) формировались в переломную для России эпоху. Процессы социально-экономической и политической эволюции поставили вопрос об общем и особенном в историческом развитии Запада и России. Общественно-политическое движение и составлявшие его течения имели своей основой историко-философские теории западного и российского происхождения, которые различно толковали смысл и направленность развития народов и государств мира.

Становление мировоззрения СМ. Соловьева отразило сложность и внутреннюю противоречивость эпохи, когда сложившиеся стереотипы профессионального исторического мышления оказывались недостаточными для объяснения прошлого и настоящего, тем более, для прогнозирования политического будущего. XIX в. стал веком поиска универсальных законов в истории. Прогресс естественных наук закономерно подготовил почву для объяснения истории общества и государства общими - природными законами. Однако к середине XIX в. понятие «природа» уже дифференцировалось. Изучение СМ. Соловьевым западных теорий о взаимодействии природы и общества, природы и государства, их интерпретация на материалах близкой ему российской истории позволили создать принципиально новую концепцию.

География и история оказались в ней неразрывно связанными, причем, природные факторы рассматривались в качестве детерминанты социального и политического развития. Особое внимание уделялось внешней политике, направленность и содержание которой определялись исключительно природными предпосылками. Синтез и оригинальная интерпретация классических российских и западных идей СМ. Соловьевым подготовили становление качественно новых идей относительно движущих сил исторического развития, места внешней политики в истории государств и народов. Пристальный интерес историка к имперской государственности и внешней политике царизма находился в нерасторжимой связи с идеями его предшественников, современников и последователей об «исторических» и «неисторических» народах, «естественных» границах и «пространственном распространении».

Анализ этих идей неотделим от творческой биографии СМ. Соловьева, которая проливает свет на этапы формирования его личности и конкретно-историческое время. С М. Соловьёв прошёл путь от рядового преподавателя до профессора истории, политической экономии и статистики, ректора Московского университета. Блестящий знаток не только истории России, но и российской историографии, он способствовал ее дальнейшему развитию через творческий синтез с западными идеями и теориями. В его исторической теории органично соединились традиции и новации в понимании сущности и содержания истории. Фундаментальный труд «История России», в соответствии с замыслом автора, обладал универсальным значением и мог объяснить историю и внешнюю политику других народов и государств.

Вне сомнения, канун революционной ситуации в России, формирование новой системы международных отношений, научно-технический прогресс и возникновение различных по своему идейному наполнению исторических теорий оказали огромное влияние на мировоззрение, научное творчество и содержание трудов СМ. Соловьева.

Для понимания его творческой биографии большое значение имеют условия, в которых проходили детство, отрочество и юность С. М. Соловьева, они оказали влияние на творческий выбор. Вначале увлечение, а затем и профессиональное изучение истории и географии, описаний путешествий лежало у истоков грандиозного историко-географического синтеза. Социальная среда, в которой формировался СМ. Соловьев, воспитала в нем отношение к труду, как к образу жизни, вне чего невозможно представить масштаб его преподавательской и научной деятельности. В семье священника, которым был отец историка, оформилось глубокое религиозное чувство, проявившееся позже в том значении, какое СМ. Соловьев придавал в исторической жизни народов религии вообще, и православию, в частности. Сам ученый считал, что на формирование его личности и характера огромное влияние оказала «тихая, скромная жизнь в доме отцовском, отсутствие всяких детских развлечений»1. Это отмечал и В.О. Ключевский - ученик СМ. Соловьева: «Первоначальное образование Сергей Михайлович получил дома», где к тринадцати годам двенадцать раз перечитал «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина 2.

Достаточно поздно, в 14 лет СМ. Соловьев поступил в Первую Московскую гимназию и в 1838 г. окончил ее с отличием. Здесь будущий историк приобрел глубокие познания в истории и географии, получил систематические навыки в изучении древних классических языков, изучение которых продолжил в университете. Лингвистическим проблемам была посвящена первая публикация СМ. Соловьева. Профессор словесности Д. Л. Крюков предложил молодому ученому работу на кафедре римской словесности с последующим руководством ею.

В Московском университете СМ. Соловьев учился на историко-филологическом отделении философского факультета (183 8-1842гг.). На формирование мировоззрения в этот период оказал профессор М.П. Погодин, известный лектор и автор трудов по российской истории. Он обратил внимание на талантливого студента и еще в студенческие годы рассматривал СМ. Соловьева как своего преемника на кафедре отечественной истории. Славянофильство М.П. Погодина и идеи его единомышленников, группировавшихся вокруг журналов «Московский вестник» и «Москвитянин», сыграли заметную роль в формировании мировоззрения и исторической теории СМ. Соловьева. Однако ортодоксальные идеи теории официальной народности, идеологом которой был М. Н. Погодин, не были однозначно позитивно восприняты СМ. Соловьевым.

Другим преподавателем, оказавшим огромное влияние на формирование мировоззрения СМ. Соловьёва, был профессор Т. Н. Грановский, лекции которого по всеобщей истории были известны не только специалистам, но и передовой московской интеллигенции. Талант Т. Н. Грановского покорил будущего историка, впоследствии между ними завязалась тесная дружба. «По политическим убеждениям Грановский был очень близок ко мне», - вспоминал СМ. Соловьев о либеральных воззрениях своего учителя3. Профессиональный интерес Т.Н. Грановского к истории Западной Европы побудил СМ. Соловьева изучать и рассматривать историю России как составную часть мирового исторического процесса. При изучении географии и этнографии, права и религии воззрения будущего историка развивались в направлении, нетрадиционном для российской историографии.

Интерес к философско-историческим проблемам СМ. Соловьев реализовал через скрупулезное изучение трудов немецкого философа Ф. Гегеля, под влиянием которых он по собственному выражению, «на несколько месяцев сделался протестантом». Одновременно Сергей Михайлович признавал: «отвлечённость была не по мне», «я родился историком». Немецкий ученый, официальный философ Пруссии, убежденный в том, что «прусское государство устроено наилучшим образом», оказал влияние на формирование СМ. Соловьева как историка-государственника. Сакрализация Гегелем государства и его институтов отчетливо проявилась в характеристиках и оценках СМ. Соловьевым этапов развития Российской империи.

Предпосылки и происхождение немецкой геополитики

Воззрения Ф. Ратцеля формировались в особых исторических условиях. Это во многом обусловило феномен немецкой геополитики. Ее теория возникла на переломном этапе европейской и мировой истории. Относительно стабильное, поступательное развитие стран Западной Европы и процессы интеграционного значения, развивавшиеся в процессе развития мировой торговли и колониальной политики с середины XIX в. стало дополняться растущим значением Германии, где медленно, но неуклонно шло становление политического централизма. 1871 г. обозначил рубеж в истории Европы, в истории международных отношений. Ускорение темпов экономического развития кайзеровской Германии, эволюция немецкого социума и обострение социальных проблем («перепроизводство», «перенаселение») ментальное осознание самодостаточности немца и возникновение представления о собственной национальной исключительности в условиях господства «чужих», иностранных приоритетов во внешней политике - все это потребовало качественно новой идеологии. Она призвана была не только объяснить происходившие в Германии, Европе, во всем мире изменения, но и обосновать новый статус кайзеровской Германии и немца в ойкумене.

«Отец немецкой геополитики», профессор Лейпцигского университета Ф. Ратцель стал «героем своего времени», которому предстояло, по его мысли, стать немецким временем. Путь германской внешней политики от «кошмара коалиций» канцлера О. Бисмарка до «мировой политики» канцлера Б. Бюлова был одновременно путем становления геополитической теории. Идеи Ф. Ратцеля приняли участие в оформлении внешнеполитической доктрины кайзеровской Германии. Профессиональный ученый не только воссоединил всвоей теории географическое и историческое знание. Он превратил гуманитарные науки в прикладные, поставив их на службу немецкой государственности нового типа. Объективные условия Европы, ее мировоззренческие принципы создали предпосылки для «выравнивания» темпов развития Германии и оформления теории нового типа, которая одновременно была неразрывно связана с основополагающими принципами европейского мышления.

Бурный прогресс естественных наук в Западной Европе в XVII-XIX вв., идеи протестантизма и присущий им антиклерикализмом «вторглись» в историческую науку, побуждая к новаторскому поиску базисных основ и критериев в процессах развития народов и государств мира. Одним из вариантов материалистического мышления, приоритеты которого пришли на смену христианскому провиденциализму, стала трансформация теории географического детерминизма в геополитику.

Процесс ее становления был ускорен активизацией внешней политики т.н. великих держав в конце XIX в., ставшей закономерным результатом роста промышленности и отразивший ментальную потребность европейца к распространению достижений своей «передовой цивилизации». Обострение социальных и демографических проблем на фоне бурного индустриального роста в странах Западной Европы и попытка их экспорта во внеевропейское пространство явилось мощным побудительным стимулом к изучению природы и географии для определения «естественных границ» расселения народов. В то же время европейское мировоззрение в XIX в. объективно сохраняло преемственность духовного и интеллектуального развития от предшествующей эпохи. Средневековье продолжало сохраняться в умах и ментальном сознании индивида и общества, в архаизмах социально-экономической жизни. Универсализм христианского провиденциализма закономерно трансформировался в предопределение личности, общества, государства другими причинами. Место Бога заняла природа, законы развития которой, считалось, детерминировали направленность и особенности развития государств и народов мира, уровень их культурного развития. Появились «исторические» и «неисторические» народы. Истоки геополитического мышления оказались неразрывно связанными с европейскими исследованиями самого широкого спектра, в различных, иногда далеко отстоящих друг от друга, отраслях научного знания (демография, география, политическая экономия, этнография, история, антропология, психология).

Географические аспекты теории Т.Р. Мальтуса (1766-1834 гг.) и его труда «Опыт о законе народонаселения»1 изучались немецкими учеными. «Вечные» законы природы, разработанные английским экономистом, в объяснении закономерностей социально-экономического развития и производной от природы политической деятельности государства органично совместились с поиском путей решения проблемы «перенаселения» Германии путем поиска новых территорий для немецких иммигрантов. «Естественные законы» природы постепенно пролагали путь от экономической географии и политической экономии к идее национально-территориального расширения, как способа решения социальных и иных проблем развития западного общества.

Социальный дарвинизм имел своей научной и идейной основой биологию и социологию, которые неизбежно базировались на географии, «выходили» в географическое пространство. Государство, как «биологически растущий организм», требовало географического пространства для своего существования и расширения. Тем самым, природно-материалистические идеи социал-дарвинизма также приняли участие в мировоззренческих поисках ответа на вопрос относительно происхождения и путей решения общественно-политических проблем немецкой современности в XIX в.

В центре внимания оказались идеи географического детерминизма, восходившие к античности и средневековью. Разработки французского Просвещения о взаимодействии природы и общества (государства) конца XVIII в. получили продолжение. Они стали прочной основой для системного анализа взаимодействия природного и исторического начал. Школа физиократов, известнейшими представителями которой являются Ф. Кенэ и А.Р. Тюрго, продолжили традицию комплексного изучения контактов между географией и историей.

Таким образом, возникновение немецкой геополитики было подготовлено, во-первых, эволюцией основ европейского мировоззрения в процессе развития промышленности, науки и техники, роста интереса к естественнонаучному знанию. Во-вторых, геополитика стала составной частью и идейным оформлением процессов начинавшейся глобализации; она стояла у истоков мировой экономики и системы международных отношений, которые последовали за эпохой буржуазных революций в Западной Европе. В-третьих, отчетливо прослеживается зависимость между активизацией внешней и колониальной политики государств Западной Европы во второй половине XIX - начале XX вв. и трансформацией географического детерминизма в геополитику.

Воззрения СМ. Соловьева и внешняя политика России в 40-70-е гг. ХІХв

Изучение истории России на различных этапах ее истории, связь времен в обосновании тенденций социально-экономического и внешнеполитического развития формировали ученого и государственника СМ. Соловьева как специалиста, который совершенно определенным образом оценивал содержание и перспективы внешней политики России и развития международных отношений.

Политологические воззрения историка определялись на основе принципов, которые СМ. Соловьев считал незыблемыми: территориальная целостность России и расширение сфер влияния в сопредельных регионах; монархия, как форма политического правления; православие, как единственно возможная государственная идеология. Данные принципы присутствуют практически во всех оценках СМ. Соловьева относительно событий общероссийского и международно-политического значения, которые происходили в его время. В то же время, являясь апологетом монархии и православия, СМ. Соловьев имел собственный, нередко неординарный взгляд на современные ему события.

«Природа страны» и «природа племени» учитывались не только в оценке прошлого, но и при анализе актуальных проблем современности, закономерностей развития России и других стран мира, исходя из «хода внешних событий». Применительно к своему историческому времени, историк выступал как политолог и фиксировал происходившие в мире изменения с точки зрения их значения для России. Конкретные объекты его внимания в сложном и противоречивом многообразии международных событий и отношений в 40-70-е годы XIX в., принципы их отбора позволяют определить политическое кредо СМ. Соловьева.

Политические пристрастия и антипатии историка определялись не всегда в полном соответствии с его историческими воззрениями. Нередко политическая эмоциональность окрашивала его суждения по тем или иным вопросам современности, нередко мнение СМ. Соловьева оказывалось оторванным от объективных дипломатических условий.

В целом, проблемы внешней политики С. М. Соловьёв исследовал, исходя из теоретических положений своей исторической концепции, где развитие событий, противоречия и конфликты рассматривались с точки зрения их природной обусловленности.

Размышления историка, касавшиеся Восточного вопроса - одного из эпицентров российской внешней политики, позволяют многое реконструировать в его взглядах на проблемы современности. Историк признавал, что в 60-70-е годы XIX в. его более всего интересовали «славянские дела». Этническая самоидентификация и мировоззрение государственника побуждали СМ. относиться к славянству с чувством «родственной симпатии», по его собственному определению.

В 40-е годы XIX в. историк оказался связанным с деятелями и идеями чешского Возрождения, которое ставило своей целью не только сохранение, но и развитие национально-культурной идентичности. В Пражском университете он слушал лекции и познакомился с Ф. Палацким и П. Шафариком. Их представления о содержании славянского освободительного движения не совпадали, что помогло усвоить молодому историку внутреннюю противоречивость национальных и националистических идей в Чехии. СМ. Соловьев отдался во власть популярных в рядах чешской интеллигенции понятий - «порабощенные собрать», «свобода» и др.1

С. М. Соловьёв внимательно наблюдал за развитием национально-освободительной борьбы славян в столь типологически различных многонациональных государствах, как Австрийская и Османская империи.

Проблемы борьбы славянства за независимость неизменно привлекали внимание историка. Он принял активное участие работе Славянского благотворительного комитета, который, по инициативе российской общественности, был создан в 1857 г. в Москве. Как член комитета, СМ. Соловьев вникал во все проблемы его разнообразной деятельности, включая поиск источников финансирования и установление контактов со славянскими группами на местах. Состав комитета претерпел изменения. Первоначально примкнувшая к нему московская профессура, в дальнейшем из состава комитета большей частью вышла. Отсутствие конкретных результатов деятельности, непреодолимые трудности, а также откровенно конфессиональный уклон сотрудников комитета сыграли свою дестабилизирующую роль.

Показательно, что Сергей Михайлович, был одним из немногих членов комитета, кто регулярно работал в нем, аккуратно вносил взносы, часто жертвовал собственные сочинения для славянских библиотек. На протяжении двух десятилетий российский ученый и общественный деятель принимал участие в общественных кампаниях в поддержку славян.

СМ. Соловьев примкнул к работе Славянского съезда и Этнографической выставки в Москве (1867 г.), которому отводилась важная роль в развитии отношений между восточным, западным и южным славянскими этносами. Подготовка съезда проходила в сложной международной обстановке, в условиях подъёма славянского движения в империи Габсбургов. Участие России в становлении первого Балканского союза (Сербия, Черногория, Греция, с возможным вхождением в него румынских княжеств), который был направлен против Османской империи, усилила напряженность в международных отношениях, обострила межгосударственные отношения по Восточному вопросу. Правительственные и националистические круги Германии трактовали деятельность Славянского съезда с точки зрения нарастания «русской угрозы», внушали общественности мысль о том, что Россия воспользуется движением славянских народов в своих агрессивных целях. В России Славянский съезд был использован как трибуна славянофилов, а также тех политических группировок, которые склонны были противопоставлять интересы России и Запада. СМ. Соловьев не был свободен от этого радикализма. Перед началом Славянского съезда он обратился к русским историкам с призывом определиться « где свои и где чужие, где друзья и где враги». Он активно выступил против тезиса пангерманской пропаганды об извечной агрессивности России по отношению к Западу, о её широких экспансионистских замыслах, которые берут начало ещё с Петра I. Здесь отчетливо видно профессиональное знание СМ. Соловьевым истории русско-германских отношений, которые проецировались в современность и увязывались с Восточным вопросом 2 .

Речь, произнесённая историком на Славянском съезде, была основана на оригинальной авторской концепции развития международных отношений и места в них славянских государств. Программа славянского сотрудничества, в частности, предполагала: «славянское движение день ото дня всё более и более возбуждает внимание народов Западной Европы, но они смотрят на него неприязненно, с опасением. Их совесть не чиста, на их душе есть грех перед славянами; они боятся, чтоб славяне, соединившись, не отомстили им за тяжкие обиды, не приняли против них наступательного движения. Но мы, славяне, иначе сознаём своё призвание: недаром история приберегла нас к Новому времени, когда европейское человечество должно действовать на иных началах, в интересах высших. Не помериться своими материальными силами хотим с другими племенами: мы хотим добыть себе благоприятного условия, чтоб выполнить своё назначение, сказать своё слово, внести свой вклад в сокровищницу истории; и потому я поднимаю кубок за процветание славянских средств, за процветание славянского слова, славянской науки, славянских искусств, славянской цивилизации!»

Похожие диссертации на Государство и внешняя политика, Россия и Германия в воззрениях С. М. Соловьева и Ф. Ратцеля

Исламский фактор в политике арабских государств и России (Северный Кавказ) Шахшаева Аминат Гасановна

Военно-морская политика кайзеровской Германии и Россия :1897-1914 гг. Шилов Сергей Павлович

Политика государства в культурно-образовательной сфере в Королевстве Саудовская Аравия в 70 - 90-е годыСауд Хусейн Саид Захрани

Политика государства Израиль по формированию национальной инновационной системы : 1985-2012 гг.Жадовец, Наталья Владимировна

АРМИЯ И ВОЕННАЯ ПОЛИТИКА ГОСУДАРСТВА ХАСМОНЕЕВКАРАНАЕВ МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ

Внешняя политика и безопасность государств Южнотихоокеанского региона в 80-е - 90-е годы XX векаТимошенко, Валерий Николаевич

Политика ФРГ в отношении Государства Израиль в 1949-1965 гг.Сайнакова, Вера Сергеевна

Некоторые проблемы внешней политики Пакистана (1947-1977 гг.: Отношения с социалистическими государствами. Отношения с мусульманскими странами)Садик, Махмуд

Проблема Урянхайского края в политике России, Китая, МонголииВасиленко Виктория Александровна

США в региональной внешней культурной политике России : 1991-2005 гг.Грехова, Татьяна Владимировна