Жизнетворчество как феномен культуры декаданса на рубеже XIX-XX веков Бычкова Екатерина Анатольевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Понятие «жизнетворчество»: методологические подходы 31

Глава 2. Декадент как социокультурный тип: штрихи к портрету

1. Ориентация на маргинальное 49

2. Индивидуализм 61

3. Эпатаж как особая форма коммуникации 70

4. «Внешняя легенда» личности 80

Глава 3. Универсалии декадентской культуры

1. Мистицизм или магизм? Оккультные практики 92

2. Роль искусства в структуре декадентского миропонимания 105

3. Игровой элемент в культуре декаданса 116

Заключение 126

Список использованных источников и литературы 132

• Понятие «жизнетворчество»: методологические подходы
• Ориентация на маргинальное
• Мистицизм или магизм? Оккультные практики

Введение к работе

Актуальность проблемы. Европейская культура рубежа XIX и XX веков продолжает оставаться на протяжении многих десятилетий предметом повышенного внимания исследователей. В недрах этого периода вызрели многообразные феномены, которые в значительной мере определили направление культурного развития всего XX века. Одним из важнейших среди них является декаданс, наименее изученная проблематика которого обнаруживается в сфере внехудожественной деятельности, форм жизнетворчества в повседневной жизни. Обращение к жизнетворческим практикам представляет научный интерес, потому что позволяет выйти на уровень междисциплинарных исследований, которые приобрели в настоящее время особенную актуальность. Выявление наиболее типичного склада поведения, форм общения, внешнего самовыражения в рамках декадентской субкультуры имеет большое значение для культурологического знания. Эти соображения и определили тему диссертации.

Необычайно мощная мобилизация поисковой энергии творческого сообщества, характеризующая явление декаданса на рубеже XIX-XX веков, имеет определенное сходство с нынешним состоянием культуры, в котором также наблюдаются стремление к экстремальной культурной практике на грани освоенного и неадаптированного, дозволенного и недопустимого, разрушение старой закостеневшей системы через игру, ставка на эксперимент, эпатаж. В этой связи разработка темы жизнетворчества и ее конкретного преломления в декадентстве не только позволяет взглянуть с иной точки зрения на прошлое, но и дает возможность глубже понять современность.

Объектом исследования является феномен жизнетворчества в культуре декаданса на рубеже XIX-XX веков. Из спектра смысловых значений, связываемых с термином «жизнетворчество», мы ориентировались на анализ сферы, связанной с деятельностью отдельной личности. В данной работе понятие жизнетворчество рассматривается как сознательное структурирование своего жизненного пути, реализация в своей биографии некоего выбранного канона,

личной легенды конкретного человека. Жизнетворчество изучается в контексте тех связей, которые возникали между «вызовами» эпохи и поведенческими реакциями, жестами, деяниями, образующими целостный персональный миф.

Объект исследования ограничен не только временными, но и пространственными рамками. В поле зрения оказываются три страны. Это обусловлено следующими причинами. При выборе персоналий мы руководствовались стремлением представить несколько моделей декадентского самовыражения, чтобы вычленить содержащееся в них общее ядро. Эта задача могла быть решена через подборку большего числа лиц, что, несомненно, не позволило бы нам глубоко проработать каждую биографию, связи и влияния. Мы предпочли другой путь - привлечение разнопланового материала, обеспечивающего одновременно объем и репрезентативность, то есть изучение характерных форм в разных странах. Нам казалось важным избежать сравнения между какими-либо двумя странами, так как это увело бы исследование от основной цели - изучения жизнетворческих моделей и кристаллизации основных черт декадента как социокультурного типа. В противном случае существовала опасность задержаться на промежуточном этапе выяснения особенностей данного типа в одной из двух стран, их сходства и отличий. Поэтому в нашем случае были избраны три страны - Россия, Франция как колыбель декаданса и Англия, знаменитая активной жизнью искусства и творческих личностей в интересующий нас период.

Предметом исследования стали личные биографии, художественное творчество и теоретические работы следующих персоналий: Валерий Брюсов (1873-1924), Александр Добролюбов (1876-1943/44?), Жорис-Карл Гюисманс (1848-1907), Робер де Монтескью (1855-1921), Жозефен Пеладан (1858-1918) и Оскар Уайльд (1854-1900).

Объем материала по декадансу поистине огромен, поэтому нам необходимо было жестко задать временные рамки и, исходя из этого, четко очертить круг персоналий, даже, точнее, ограничить его. Мы остановились на периоде с 1880-х

годов по 1900-е, когда были изданы самые знаменитые декадентские произведения и декадентская субкультура уже обрела определенные черты¹.

Наше исследование направлено на выявление черт декадента как определенного культурного типа, поэтому мы не стремились к рассмотрению того, как тип «декадента» принимался толпой и трансформировался в ее «исполнении». Нам представлялось важно посмотреть на «образцы», с которых и лепился этот типаж.

Следует особо оговорить, почему в орбиту нашего исследовательского интереса не вошли: многие значимые для данного периода персоны. Мы отнюдь не стремились к наблюдению литераторов «первого эшелона». Скорее, нам

¹ Для понимания этапов становления культуры европейского декаданса весьма показательными стали

несколько событий:

Одним из важнейших среди них явилась публикация в 1884 г. романа Ж.К.Гюисманса «Наоборот», в

котором декадентский герой предстал в законченном виде, таким, как он «выкристаллизовался» после

многочисленных опытов и попыток формулирования этого типа.

В 1886 году выход в свет журнала «Декадент» (1886-1889), основанного А.Байю, заставляет говорить

о появлении настоящей декадентской школы.

Роман ЖЛеладана «Смертный грех» (1884) становится первым звеном будущей «этопеи»,

посвященной автором латинскому декадансу. Этот роман во многом способствовал появлению и

укреплению моды на эпохи декаданса и все декадентское.

В 1881 г. публикует первый том стихов О.Уайльд. В скором времени он в качестве человека,

обладающего репутацией «апостола красоты», «эстета», отправляется в турне по Соединенным

Штатам, где читает лекции о грядущем эстетическом обновлении как искусства, так и реальной

жизни.

Французские исследователи утверждают, что «декадентская школа» исчезает почти в тот же год, что и

появилась на свет: указывают дату 1887 год. Но, на наш взгляд, если вывести проблему из рамок

только литературной традиции, можно говорить о дезактуализации проблематики декаданса к концу

1900-х годов. Например, тот факт, что в 1907-1909 гг. знаменитые дягилевские «Русские сезоны»,

обращавшиеся, в том числе, к декадентской эстетике с ее пряной роскошью и изысканностью, имели

необычайный успех, говорит о соответствии художественных форм декаданса общественному вкусу

того времени. Но одновременно это знаменовало и определенное снижение уровня элитарности,

который всегда присутствовал в самосознании декадентской культуры: ее идеи и образы были

растиражированы и постепенно растеряли свой творческий потенциал, перестали вдохновлять

художников.

Русская культура в силу известных причин имеет собственную периодизацию.

В России первой весточкой о появлении нового мировосприятия можно назвать манифест Д.Мережсковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893). В 1894 году в Москве выходит сборник В.Брюсова «Русские символисты», а следом за ним в 1895 г. в Санкт-Петербурге - томик А. Добролюбова «Natura naturata. Natura naturans». Обе книги были восприняты критиками и публикой как шокирующие проявления декадентского самосознания. Вскоре после 1900 года активно заявляет о себе так называемое поколение «младосимволистов», и декадентские ориентиры постепенно перестают быть актуальными и животрепещущими. Вчерашние декаденты разрывают со своим прошлым. А.Добролюбов уходит проповедовать и просит уничтожить свои книги. З.Гишшус, называемая «декадентской мадонной», под псевдонимом А.Крайний и под собственным именем клеймит декадентов в газетной полемике.

Окончательное размежевание с декадансом в России следует, по-видимому, связывать с революцией 1905 года, выдвинувшей на первый план иные проблемы.

В своей работе мы привлекали издания, появившиеся позже указанной даты, так как некоторые авторы

еще долгое время возвращались к отдельным образам и идеям декаданса.

хотелось бы избежать этой ситуации. Талант писателя зачастую настолько полно выражается в творении произведений, чужих образов и жизней, что для собственной персоны не остается ни времени, ни сил, ни даже желания. (Хотя зачастую мы и сталкиваемся со старательным возделыванием писательского имиджа.) Большей же частью у художника появляется отношение к себе, как некоему творческому аппарату, выдающему на-гора шедевры (и не только). Эта позиция блокирует жажду эксперимента вне искусства, готовность стать «лабораторной мышью» для новых не апробированных способов бытийного существования. Ведь любое отклонение от привычных условий творчества, образа жизни и поведения чревато потерей вдохновения, контакта с музой.

Указанные соображения заставили нас избрать для своего исследования персоналии, смело экспериментировавшие в творческой практике (что характеризовало открытость их сознания новому) и также запомнившиеся своим современникам как яркие и самобытные личности. Прижизненное (и даже подтвержденное временем) непризнание их заслуг в области искусства не было негативным фактором при нашем отборе. Скорее, оно стимулировало желание понять, почему память об этих людях сохранилась, несмотря на отсутствие их имен в рядах великих писателей своего времени.

Фигура Брюсова не нуждается в дополнительных комментариях, но тем не менее следует уточнить, чем был вызван наш интерес к ней. Принципиальную роль сыграло то, что Брюсов одним из первых в России создал себе репутацию декадента и немало способствовал организации декадентского движения. В тот период, который мы рассматриваем в ходе исследования, Брюсов был необычайно яркой индивидуальностью и вьвделялся даже на фоне эффектного общества литераторов-современников. Не только он сам называл себя декадентом, в таком же духе воспринимали его творческую и личную позицию критики и единомышленники.

Русский поэт Александр Добролюбов ныне известен гораздо меньше, хотя для Серебряного века его персона была культовой. Его стихи вызывали кипение страстей в критических статьях и весьма противоречиво оценивались «коллегами». Приведем безжалостное мнение Блока: «Произведения

Добролюбова принадлежат более психиатрической, чем литературной оценке». Зинаида Гиппиус в свою очередь характеризовала творчество Добролюбова как не литературу. В противоречии с этими высказываниями находится суждение Брюсова, одного из самых авторитетных знатоков поэзии в то время: «Александр Добролюбов - поэт, которым должна гордиться наша литература».³ Но, несмотря на такой разброс мнений в отношении него как творческого человека, личность Добролюбова оказала несомненное влияние на атмосферу тех лет и вошла в сонм современных ему мифов.

О следующем нашем персонаже - Ж.-К. Гюисмансе - Бердяев отзывался в следующих выражениях: «...тип гиперкультурного декадента, такой необыкновенно утонченный, необыкновенно культурный, необыкновенно красивый в своем увядании тип, как, например, Гюисманс».⁴ И это, несомненно, не просто субъективное мнение философа. Французский писатель долгое время оставался воплощением декадентского духа в литературе. Ему принадлежит и честь создания «канонического» образа декадента - Дезэссента в романе «Наоборот». Но вкладом Гюисманса в сокровищницу жизнетворчества стало не только создание определяющих для его эпохи образов, образов, задающих некий ритм и тональность декадентскому стилю жизни, словно придающих ему более четкие очертания. Некоторые измерения его собственной жизни также являются совершенными образчиками «декадентского стиля». Он и большинством своих современников воспринимался, скорее, в качестве одного из персонажей газетных хроник, нежели как талантливый писатель или критик. Об этом свидетельствует и некролог газеты «Диманш (Пуатъе)»: «Жорис-Карл Гюисманс, о смерти которого сообщается, был больше известен публике своим запоздалым «обращением» и пребыванием в монастыре, чем своими романами...»⁵ Поэтому ни личность самого Гюисманса, ни самый известный из его героев не могли не войти в сферу нашего внимания.

² Блок А. Записные книжки. 1901-1920. М., 1965. С. 23.

³ Брюсов В.Я. Статья о Добролюбове (неопубликованная) // Записная тетрадь (черновая). 1895, зима,
декабрь // НИО рукописей РГБ. Ф.386 (Брюсов В.Я.), к.З, ед./хр.З. Л.69.

⁴ Бердяев Н.А. Преодоление декадентства // Бердяев Н.А. О русских классиках. М, 1993. С. 283.

⁵ IssacharoffM. J.-К. Huysmans devant la critique en France (1874-1960). P., 1970. C.145.

Влияние графа Робера де Монтескью-Фезансака на умы и на культурную жизнь Парижа около 1900 года трудно переоценить: его удивительная внешность и экстравагантное поведение будоражили общество и заставляли работать воображение. Если прибавить к этому редкую эрудицию, талант рассказчика и непринужденность обращения, будет представляться совершенно естественным, что на протяжении почти 40 лет он оставался одним из самых знаменитых и блистательных персонажей культурной жизни Франции.

Робер де Монтескью был не просто поклонником художественных новаций, он сам стал носителем нового эстетического начала. Причем это относится не столько к литературе, где он не особенно преуспел, сколь к более редкому и менее освоенному из искусств - к «искусству жить», «Г art de vivre». Поэтому вполне естественно, что именно его образ выбирался авторами таких произведений, как "В поисках утраченного времени" (М.Пруст), "Наоборот" (Ж.-К.Гюисманс), "Шантеклер" (Э.Ростан), "Месье Фока" (Ж.Лоррэн), в качестве прототипов для героев. Уже одного этого перечисления достаточно для того, чтобы вызвать интерес к Монтескью хотя бы только у литературоведов. Но и с точки зрения истории культуры не менее любопытно, что же было столь притягательно в этом человеке, какие струнки на инструменте современного ему мировоззрения звучали в унисон с той легендой, которую он создал вокруг своего существования.

Даже в литературных и оккультных кругах Франции того времени, столь щедрого на удивительные типажи, сложно найти кого-либо, способного соперничать с вызьшающим имиджем Жозефена Пеладана. Он столь самозабвенно занимался выстраиванием собственной легенды, что современники терялись в догадках: серьезно ли он сам относится к своему "труду" или мастерски морочит голову честным согражданам, надо ли его срочно поместить в психиатрическую лечебницу как помешанного или он подлежит судебному разбирательству за мошенничество. Немаловажными деталями биографии Пеладана были самопровозглашение магом и Саром и создание собственного "тайного" ордена, Великим Магистром которого он стал. В этой колоритной

личности гармонично воплотились многие черты, приписываемые декадентству в целом.

И, конечно, исследование, посвященное феномену жизнетворчества, не могло считаться завершенным без анализа персоны «Короля Жизни» - Оскара Уайльда. Вот как писали о нем в начале XX века: «Оскар Уайльд не особенно крупное явление в культурном течении, но во всяком случае он своеобразный человек и художник, а потому, по меньшей мере, интересен».⁶ Мы полностью согласны со второй частью данного утверждения, тем более, что в искусстве жить этот писатель был непревзойденным мастером.

Избранные нами лица либо состояли между собой в личных взаимоотношениях, либо были осведомлены о творчестве или персоне другого. По мнению французских исследователей, граф Робер вдохновил не только Гюисманса, предоставив если не психологическую, то декоративную канву для его романа «Наоборот». Он невольно стал «соавтором» костюмов и манер лорда Генри из уайльдовского «Портрета Дориана Грея»⁷. Тесные дружеские и творческие отношения связывали Брюсова и Добролюбова. У П.П. Перцова⁸ мы нашли указание на тот факт, что Добролюбов писал письма Уайльду, когда последний уже умер. Письма не сохранились, поэтому судить о них трудно, но сам факт их появления говорит о том, что личность адресата или его произведения волновали Добролюбова, представляясь неким символом, точкой отсчета в его рассуждениях.

Самая драматичная связь образовалась между Гюисмансом и Пеладаном. После смерти своего друга, священника Буллана, Гюисманс в статье, опубликованной "Бхко de Paris", прямо обвинил руководство Ордена Розы-Креста в убийстве магическим способом. Гюисманс безоговорочно верил в таинственные мистические возможности Великого Магистра де Гуайта и воспринимал его самым серьезным образом. Но его соратника, нашего персонажа - Сара Меродака Жозефена Пеладана - Гюисманс называл не иначе, как фальшивый маг, уверял, что пишет тот как курица лапой и что по сути он нищий от литературы и

⁶ Гагеман К. Оскар Уайльд. Критический очерк // Уайльд О. Сказки и рассказы. М., 1910. С. 8.

⁷ О чем настойчиво сообщает исследователь Ф.Жулиан, автор монографий и о Монтескью, и об Уайльде.

искусства. Весь его престиж, по словам того же Гюисманса, заключен исключительно в бороде и волосах, и если их подстричь, он станет похож на червяка и будет конченым человеком. Возможно, причины такой горячности следует искать в соперничестве из-за женщины - Генриетты де Малле.

Таким образом, наш выбор именно этих персоналий из большого числа возможных был продиктован их особой репрезентативностью для темы нашего исследования, особым сочетанием в формах их жизнетворчества уникального и культурно-предсказуемого. Кроме того, нас привлекла возможность обратиться к известным, но малоизученным в России персонам - графу Р.де Монтескью и ЖЛеладану.

Степень изученности проблемы. При выборе темы для будущего исследования автор обратился к культурной ситуации рубежа ХІХ-ХХ веков. Предварительная работа, проделанная с целью выявления лакун в научных представлениях об этом периоде, привела к неожиданному открытию.

Мы постоянно сталкивались с тем, что авторы, пишущие о декадансе и декадентах, указывают на присущую последним необычайную чувствительность. Например, А.Н. Гиляров характеризовал декадентские произведения как «...плод очень сложной и утонченной жизни», подчеркивая, что для их понимания «необходимо в усиленной мере обладать теми двумя основными качествами, без которых оценка всякого вообще проявления духа неизбежно должна быть грубой и узкой: тревожной душой, отзывчивой ко всяким, даже мимолетным веяниям, и широтой кругозора»...⁹ Критик начала века Треплев (Смирнов А.А.) указывает на этот же факт, но уже в иронической манере: «...познакомимся с произведениями, культивирующими «не человеческие чувства».¹⁰ Другой его современник, М.Н. Черный отмечает неуравновешенность многих представителей декадентства.

Французы- современники декаданса пошли в этом вопросе дальше и прямо заявляли о связи между повышенной нервной чувствительностью и высокой культурой. М. Лемер пишет, что для «просвещенных» декаданс в то время

⁸ Перцов П.П. Литературные воспоминания. 1890-1902. М-Л., 1933. С. 239.

⁹ Гиляров А.Н. Предсмертные мысли XIX века во Франции. Очерк миропонимания современной
Франции по ее крупнейшим литературным произведениям. Киев, 1901. С. 636.

¹⁰ Треплев (Смирнов А.А.) Три этюда. Бегство от земли. М., 1905. С. 69.

понимался как следствие интеллектуальной и моральной утонченности, поэтому слово «декадент» становилось синонимом рафинированного, утонченного, изысканного человека. Эту же мысль подчеркивает Ж. Летев, утверждая, что невроз, болезнь рафинированного века, перестал быть печальным жребием ущербных индивидов, а стал, скорее, знаком отличия наиболее представительных умов.

Знаменитый французский писатель, разрабатывавший психологические темы, Поль Бурже дает следующее описание своего соотечественника: «Современный человек, такой, каким мы видим его прогуливающимся туда и обратно по бульварам Парижа, несет в своих слишком хрупких членах, в своей физиономии, слишком экспрессивной для его лица, в своем взгляде, слишком остром для его глаз, слишком очевидные следы обедневшей крови, пониженной мускульной энергии, преувеличенной нервозности».¹¹ Фактически речь шла о том, что появился новый, невиданный ранее тип человека. Развитые, даже законченные формы этого типа связывались с декадентами, словно все они обладали единообразной психической структурой. Абсурдность этой мысли заставила сделать предположение, что данный психотип представлялся желанным и намеренно культивировался. Иными словами, те, кто не был от природы награжден повышенной чувствительностью, сознательно имитировали общеизвестные признаки невротического типа. Таким образом, напрашивался вывод, что культура декаданса формировалась не столько вокруг неких идеологических воззрений (хотя этот момент тоже присутствовал, как и у каждого сообщества), сколько в ориентации на определенные особенности восприятия себя и действительности. Не единство взглядов и убеждений ставилось во главу угла, а, в первую очередь, общность мирочуествования, обостренная, рафинированная чувствительность, назьшаемая в терминах того времени «невротической».

Но, несмотря на то, что все декаденты не могли обладать одинаковой гипервозбудимостью, большинство из них представало перед публикой именно в этом образе, как в творческой ипостаси, так и в частной жизни. И разность

«исходного психического материала», с которым приходилось иметь дело новым Пигмалионам-Галатеям в одном лице, наводила на мысль об игровом и экспериментальном характере этого имиджа. Изо всех этих фактов и рассуждений складывалась мозаика жизнетворческой концепции, ежедневно, ежечасно воплощавшейся декадентами. Это вызвало наш исследовательский интерес, стремление понять, как образуются эти внутренние каноны поведения, мироощущения, образа жизни, каким вызовам времени служат они ответом, и как они в свою очередь формируют новые социальные модели, типажи, возможности идентификации. Параллельно шло изучение некоторых механизмов человеческого самовосприятия, особенностей их функционирования в условиях слома господствующей парадигмы.

Следующий этап изучения работ, посвященных культуре «около 1900 года», показал, что обобщающего исследования по данному аспекту декаданса еще не бьшо. Это определило выбор темы «Жизнетворчество как феномен культуры декаданса на рубеже XIX-XX веков».

В дальнейшем автор имел возможность убедиться, что он не одинок в своих поисках. Строго определенный тип личности, культивируемый авторами-декадентами, не мог не привлечь внимания психоаналитиков, проводящих междисциплинарные исследования. О.Кириллова, например, рассматривая культуру декаданса через призму психологии, прямо пишет о наблюдаемом у декадентов диктате психотипа, иными словами, о том, что для декадентской среды определяющим стало не социальное поведение или социальные ценности, а жесткая детерминированность законов внутренней психической жизни.

Составив определенное мнение о природе декаданса, о его временных рамках и месте в социо-культурной среде на рубеже XIX-XX веков, мы сочли необходимым подкрепить его не только свидетельствами из различных источников, но и ссылками на уже сложившуюся научную традицию.

Употребление слов "декаданс" и "декадентство" при каждом удобном случае, к месту и не очень, бьшо характерно в интересующий нас период как для Франции, так и для России. Приведем для сравнения две цитаты. «Декадентство

¹¹ Цит. по Pierrot J. L'imaginaire decadent (1880-1900). Paris, 1977. P.24.

давно уже стало у нас модным, ежедневно повторяемым словом, но внутренний смысл его и по сей день для многих остается загадочным и непонятным»¹², - писал в начале XX века исследователь И.Гофштеттер. Французский ученый Н.Ришар также подтверждает, что это слово часто употреблялось без достаточных оснований: убийца любовницы, террорист с бомбой - все они были «декаденты».¹³ Ему вторит Жак Летев, указывая, что любая новизна хоть сколько-нибудь смелая, все экстравагантное не только в сфере литературного выражения, но и в стиле жизни или манере одеваться неизменно назьшались декадентскими. Поэтому нам представлялось важным в первую очередь разобраться в фейерверке определений, даваемых декадансу.

Обозначение некоего нового понятия или предмета, как правило, закрепляется в международной терминологии на том языке, на котором оно не только впервые было употреблено, но и наиболее четко разработано и обосновано. Французские корни слова "декаданс" очевидны. Памятуя об этом, мы, помимо русских источников, использовали также франкоязычные материалы. При этом обнаружилась любопытная подробность: интерес к декадансу во Франции возник в некотором смысле раньше, чем сформировался особый тип декадентской культуры на рубеже ХГХ-ХХ веков. Конечно, существуют разные версии его вхождения в качестве термина в культурный "обиход". По одной из них, это относится к 1830 годам, когда приверженцы классицизма употребили его по отношению к Гюго и другим романтикам. По другой, спор о декадансе и упадке вкуса возник еще в XVIII веке и основывался на уверенности в преимуществе античных образцов перед новыми авторами. Но все эти волнения были лишь подготовкой, окончательное закрепление термина произошло несколько позднее.

В середине XIX века стала необычайно популярной идея всеобщей деградации европейских наций. Она обосновывалась с самых разных точек зрения - биологической, медицинской, исторической, политической. После череды революций и войн именно французские авторы стали наиболее активно доказывать, что их родина со всей своей многовековой историей и блистательной

¹² Гофштеттер И. Поэзия вырождения. Философские и психологические мотивы декадентства. СПб., 1902. С. 3.

культурой пришла к упадку. Среди сочинений, оказавших серьезное влияние на общественное мнение, следует назвать М.Родо "О декадансе Франции" (1850) и Г.Рошфора "Французы периода упадка" (1866). В последней книге приводились псевдонаучные медицинские данные, доказывавшие, будто французы не просто истощились физически, но и стали психически неустойчивыми, т.е. невротиками. Неожиданно версия привилась, устойчиво вошла в общественное сознание, и конец XIX века прошел под знаком декаданса. Но если первоначально говорилось об упадке расы относительно французов, потом об упадке отдельных видов искусства, то постепенно понятие приобрело более широкий смысл и описывало уже общее культурное состояние около 1900 года, отличавшееся неприятием ценностей Нового времени - рациональности, позитивистского взгляда на мир, атеизма...

Для уточнения самого термина «декаданс» вне его исторического закрепления за концом XIX столетия мы обратились к работам А.Ф. Лосева по античной эстетике.¹⁴ По мысли философа, «...самый смысл этого термина не научно-объективный, а оценочный... Другими словами, предполагается, что у вас есть свой вкус к одним фактам и свое отвращение к другим фактам. Едва ли, однако, это есть научная история. Общеизвестно, что для историка-философа все эпохи совершенно одинаково ценны...»¹⁵ Поэтому, не оперируя словами «декаданс» или «упадок», Лосев выделяет ключевые признаки для того периода, к которому эти характеристики традиционно применяются - для эллинизма. Одним из них является предельное внимание к индивидуальности, и как следствие этого, субъективизация, психологизация духовных ценностей предшествующего периода, перевод их во «внутреннее измерение». Не менее важна особая утонченность вкусов культурной части общества. Пессимизм и разочарование выступают на первый план как господствующие настроения. В философских произведениях резко повьппается частотность апокалиптических образов. И, наконец, можно повсеместно наблюдать смешение разных религиозных традиций в общем

¹³ Richard N. A l'aube du symbolisme. Hydropathes, fumistes et decadents, Paris, 1961, P.256.

¹⁴ История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1979. История античной эстетики. Поздний эллинизм.
М, 1980. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. М, 1992.

¹⁵ Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1979. С. 7.

стремлении найти выход через мистицизм или оккультные практики. Лосев формулирует этот порыв как «страстный уход в бесконечность».¹⁶ В целом, по его мнению, это весьма плодотворный историко-культурный период, но его достижения имеют иную направленность: они концентрируются на внутреннем пространстве личности.

Анализируя феномен декаданса, мы не могли обойти своим вниманием то, как он рассматривался в публицистике времен его расцвета, т.е. в конце XIX — начале XX века.

В русской критической литературе рубежа XIX и XX веков наблюдаются две разнонаправленные тенденции в понимании декаданса - высокомерно-презрительное отношение как к несерьезной игре недалеких людей¹⁷ и, напротив, несколько даже озабоченное восприятие нового явления, ведущее к попыткам обстоятельного анализа. Отметим такую деталь: в это время многие русские интеллектуалы придерживались идеи «молодости» России по сравнению с европейскими странами. Исходя из этой предпосылки, саму мысль о декадансе русской культуры отвергали, а очевидные факты толковали как очередную подражательную моду.¹⁸ Очень изящный выход из этой проблемы нашел М.Н.Черный: «...конечно, примитивность и свежесть нашей культуры... не дают реальной почвы для возникновения этих настроений, как явления самостоятельного; но тем не менее не полежит сомнению, что некоторая часть русской интеллигенции по складу ума и по своему направлению вполне подготовлена к идеям декадентства... В самом деле русская интеллигенция давно уже живет одной умственной жизнью с Западом... с тою только разницей, что у нас это происходит исключительно теоретически...»

Суммируя различные мнения и высказывания²⁰, можно реконструировать следующее представление о декадансе, характерное для интеллектуальной среды России на рубеже XIX-XX веков.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. М., 1992. Кн. 1. С 303.

¹⁷ Например, у Л.Толстого или у В.Соловьева.

¹⁸ Наиболее четко сформулировано у Бердяева Н. Преодоление декадентства.

¹⁹ Черный М.Н. Философия декадентства. Критический очерк. Спб., 1899. С. 9.

²⁰ Деятелей литературы - Л.Толстого, З.Гиппиус, ДМережсковского, С.Соловьева, А.Белого, Вяч.Иванова,
В.Брюсова, М.Горького, В.Розанова, критиков - А.Волынского, Р.Иванова-Разумника, Треплева

Предметом своего внимания публицисты и исследователи, в большинстве своем, избирали не само явление декаданса, а формы его проявления в литературе - декадентство. Но при этом важно отметить, что декадентство понималось и анализировалось обычно не просто как новое течение в искусстве, а прежде всего как «сложное литературно-жизненное явление». Оно и вызывало интерес именно в свете того нового мировосприятия, которое угадывалась за ним. Как верно писал Вяч.Иванов: «Декадентство у нас, прежде всего, - экспериментализм в искусстве и жизни; адогматизм искателей и пафос нового восприятия вещей».²¹ Но, признавая сам факт существования декадентской субкультуры, авторы выделяли ей отнюдь не одинаковое место в культурном пространстве. Нередко встречались мнения, будто декаденты - это маленькая кучка скучающих людей или отдельные вырожденцы, недостойные внимания из-за своей малочисленности. Были и другие голоса, утверждавшие, что декадент уже типичен, что эти умонастроения достигли даже провинции. Бердяев также определил декадентство как «очень глубокий кризис человеческой души и очень серьезное течение в искусстве».²²

Общей чертой большинства публикаций начала XX века, как русских, так и иностранных, была неизменная уничижительная характеристика или, в зависимости от позиции самого автора, полный разгром опубликованных декадентских произведений. Особенно это характерно для русских критиков, за редким исключением, не стеснявшихся в выражениях при газетной полемике. Однако в некоторых работах²³ проводится мысль, что шокирующие декадентские искания идут в русле традиций великой русской литературы и крайний индивидуализм, недовольство окружающей жизнью и даже демонизм были и, по всей видимости, остаются ее излюбленными, традиционными темами.

После серьезного анализа декадентского мировосприятия некоторые наблюдатели приходили к выводу, что декадентство заслуживает глубокого внимания. Эти авторы видели в нем, прежде всего, протест против одностороннего

(А.Смирнова), исследователей - МЧерного, А.Климентова, ИХофштеттера. АХилярова, КБердяева, А.Потресова.

²¹ О веселом ремесле и умном веселии // Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 69.

²² Бердяев Н.А. Великий инквизитор // Бердяев Н.А. О русских классиках. М., 1993. С. 41.

господства рационализма и потому ставили ему в заслугу "...расширение сферы сознательного и логического творчества необъятной сферою бессознательных процессов человеческой психики, бесконечно богатою областью сверхлогического».²⁴ Еще одним из важнейших достижений декадентов, по мысли Мережковского, следует считать реабилитацию эстетического в жизни: они «очистили красоту от этой скверны, сняли с нее подозрение, научили нас любить ее бескорыстной и бесстрашной любовью, такою же, как мы любим добро...»²⁵

Внутреннюю свободу декадентов критики справедливо связывали с отрицанием традиционной морали и правил и переоценкой ценностей, еще вчера казавшихся незыблемыми. Возможно, поэтому почти все авторы рассматривают фигуру Ницше как ключевую для понимания образующегося декадентского мировосприятия. У Сергея Соловьева она превращается в столп, единственную твердыню в круговороте разнонаправленных исканий современной ему литературы: «Не бросается ли в глаза аналогия между поэтическим движением начала XIX века и поэтическим движением начала XX века? И там и здесь одинокие исполины: Байрон и Ницше... А вокруг - хаос и безумие».²⁶ В этой же цитате мы находим и другое общее место для исследователей декаданса -параллели между состоянием умов в эпоху романтизма и наблюдаемыми настроениями в начале XX века. Розанов идет дальше и прямо утверждает, что символизм и декадентство не новая школа, а вершина некой школы, корни которой следует искать за начальной гранью XIX века.

Весьма любопытные разночтения можно также наблюдать, когда от описания самого феномена обращались к прогнозам. Одни заявляли, что декадентство можно даже приветствовать, но лишь в качестве переходного явления, как начало конца. Другие упорно отказывали этим явлениям в каком-либо будущем: «Однако, надо быть бесконечно ограниченным, чтобы... поверить, будто мы идем к нигилистическому декадентству. Вырождающиеся - негодны для

Этому вопросу полностью посвящена статья кн. Трубецкого С. Н. Лишние люди и герои нашего времени // Вопросы литературы. 1990. № 9, также см. указ соч. Треплева (Смирнова А.А.) и Иванова-Разумника Р.

²⁴ Гофштеттер И. Поэзия вырождения. Философские и психологические мотивы декадентства. СПб., 1902.
С. 10.

²⁵ Мережковский Д.С. Акрополь. Избранные литературно-критические статьи. М., 1991. С. 258.

²⁶ Соловьев С. Символизм и декадентство // Весы. 1909. № 5. С. 53.

жизни». Но многие авторы с неохотой и даже со страхом признавали, что декаданс во многом будет определять ближайшие шаги в развитии культуры. Через неприглядные для них формы декадентского творчества пытались рассмотреть возможные зачатки новой культуры, муки и боль страшного рождения. Даже в самом скептицизме декаданса допускали наличие некой негативной матрицы положительного идеала будущего. Самую смелую оценку декадентского вклада в культуру дал Мережковский, по мысли которого именно русские декаденты создали культурную среду в родной стране. И «если когда-либо суждено зародиться самобытной русской культуре, то она вырастет из

русского декадентства».

Следующим этапом нашего освоения темы бьшо изучение того, какие метаморфозы претерпевало восприятие декаданса на протяжении последних 10-15 лет девятнадцатого столетия уже во Франции. Как верно отмечает Б.Митчел, идея того, что французская цивилизация XIX века - это цивилизация нации в состоянии декаданса, отнюдь не была в 1880-х годах новой или шокирующей. Возможно, поэтому во французской публицистике при обсуждении данной проблемы отсутствует тот пыл, который мы наблюдали у русских коллег.

В отличие от тотального засилья в России не всегда верно толкуемого ницшеанства во французских умах безраздельно властвовал Шопенгауэр. Идеи его работы «Мир как воля и представление» на все лады толковались писателями-французами.

В томе «La Culture des Idees» Реми де Гурмон рассматривает идею декаданса в связи с газетной критикой, обрушившейся на поэта С. Малларме. Он последовательно разделяет декаданс общественно-политический и литературный. (Нам представляется, что такое различение бьшо связано с волной статей и монографий по декадансу, паразитировавших на ущемленном патриотическом чувстве французов после поражения 1870 года, а также эксплуатировавших темы вырождения нации и упадка нравов. В России этого не было, и потому в русской публицистике декаданс, напротив, вплетался в пространство жизни, не

Фукс Г. Танец // Фиал страстей. СПб, 1910. С. 83.

Мережковский Д.С. Революция и религия // Русская мысль. 1907. № 3 (март). Ч.П. С. 25.

ограничиваясь литературными рамками.) Возводя само понятие декаданса к римлянам, автор утверждает, что длительный упадок империй иллюзорен и в большинстве своем они погибают насильственной смертью в полном расцвете сил и интеллектуальной мощи. Кроме того, гений человека - индивидуален и не имеет ничего общего с силами народа. По его мысли, декадансом во французской литературе можно назвать лишь период от Расина до Виньи, когда не родилось ни одного великого поэта. В отношении Малларме полемист подмечает ассимиляцию идеей декаданса противоположной идеи - новшества.

Теофиль Готье в известном предисловии к «Цветам зла» видит в декадентском стиле своей эпохи отголоски мастерства поздней римской империи, сложной утонченности византийской школы, последних форм упадочного греческого искусства. Он, как и Гурмон, подчеркивает жадный интерес декаданса к новизне, как к новым идеям, так и к новым формам их выражения. Одну из причин его возникновения Готье видит в предпочтении искусственной жизни, а не естественной. У него также прослеживается важная для нашего исследования мысль, что формирование декадентского стиля напрямую связано с развитием у людей новых - не только не существовавших ранее, но даже и неведомых человеку прошлого - потребностей и пристрастий.

Уместно также упомянуть нашумевший трактат Макса Нордау «Вырождение». Опираясь на теорию психиатра Ломброзо, автор, как известно, трактовал современное искусство «на основании психофизиологических элементов, из которых сложились эти произведения». Он также поддерживал идею о физическом вырождении французов и видел истоки творчества новых писателей не в тех тектонических сдвигах, которые происходили в то время в духовном климате, а всего лишь в болезненном состоянии тела литераторов и связанных с этим изменениях психики. Эта шокирующая книга вызвала массу откликов и в декадентской среде, и вне ее. Бердяев брезгливо назвал Нордау «ограниченным идеологом мещанского здоровья».²⁹ Реми де Гурмон ответил психиатру-критику в духе обычной полемики: «Макс Нордау, терпеливо изучавший современную литературу, распространил вредное, разрушающее по отношению ко всему

умственно индивидуальному мысль, будто наиболее преступным для писателя является его неприспособляемость.» Как всегда оригинален был один из фигурантов «Вырождения» - Жозефен Пеладан. Охарактеризовав Нордау как не эстета, он объяснил, что тот видит в искусстве лишь факт чтения и совершенно не чувствует его. Затем великолепный Сар в ответ на поставленный ему диагноз («выродившийся субъект высшего порядка») решил тоже выступить в роли диагноста: «Если бы доктор Нордау позволил мне немного его попсихиатризировать, я бы ему сказал, что его нервной чувствительности недостает гибкости и податливости и что он выдает нам за закон свою

собственную идиосинкразию».

Среди исследований по декадансу особняком стоит традиция советского искусствоведения. Для нее характерны стремления, с одной стороны, локализовать упадок рамками западной буржуазной культуры, вьщелить из этого процесса советскую и частично русскую, воспринимаемую в качестве "прогрессивной" культуру, а с другой, распространить его на возможно больший отрезок времени, включая XX век. Так, например, С.А.Небольсин утверждал, что декаданс включает в себя современный модернизм, называемый им искусством «эпохи упадка» в буржуазной культуре последнего столетия. В советской науке считалось хорошим тоном выставить низкий балл декадентским веяниям в искусстве. Так, например, в принципе создания новой реальности еще видели некую реакционность в сравнении с принципом отражения действительности, но этот факт упоминался уже без ерничества, свойственного началу века. Тогда на эту тему писали в следующих выражениях: "...невинное занятие...разыгравшегося российского декадентства..., досужая попытка сотворить новый мир так же просто, как фокусник вынимает ленты из носа..."

В постсоветской культурологии, декаданс воспринимался уже более спокойно, без эмоционального накала дискуссии, которая отличала современную ему критику: сказывалась временная дистанция.

Бердяев Н.А, Преодоление декадентства // Бердяев Н.А. О русских классиках. М., 1993. С. 269.

³⁰ Гурмон, Реми де Книга масок. Томск, 1996. С. 5.

³¹ Sar Merodack J.Peladan Comment on devient artiste. Esthetique. P., 1894. P.268.

³² Треплев (Смирнов A.A.) Три этюда. Бегство от земли. М, 1905. С. 84.

Феномену декаданса посвящена развернутая статья В.М. Толмачева «Декаданс: опыт культурологической характеристики». Он, как В. Розанов, А. Климентов и В.Жирмунский в начале XX века, подчеркивает связь декаданса с романтической традицией, не прерывавшейся окончательно, и указьшает на декаданс как явление, готовящее модернизм. Нам близко то понимание феномена декаданса, которое формулируется этим автором: декаданс, по его мысли, - это эпохальная характеристика, тип трагического мировосприятия, а не конкретное литературное или художественное направление. В статье тщательно прописаны все основные элементы, образующие сложную структуру декадентского мировосприятия, включая образ творчества как «нерелигиозной религии», чувство хрупкости мира и контрастности восприятия. Анализируя проявления декаданса «на уровне конкретных эпохальных стилевых явлений», автор приходит к любопытному выводу, что «декаданс актуализирует кризис в масштабе не только века, но и по меньшей мере Нового времени».

Постоянно фигурируют декаданс или декадентские течения в литературе и

-зо

искусстве во многочисленных работах по символизму . В таком контексте интересующие нас понятия рассматриваются, как правило, несколько поверхностно, в рамках нескольких базовых, общеизвестных характеристик. Авторы упоминают индивидуализм и связанное с ним одиночество, декадентские настроения безысходности, пессимизма, неверия, усугубляемого стремлением к сакральному, апокалиптические предчувствия, заигрывания с темным началом и со смертью, иногда останавливаются на декадентской иконографии, образах фатальных женщин.

Активно занимался изучением культуры интересующего нас периода французский ученый Ж.Летев. Он категорически отрицает правомерность самого термина «декаданс», превратно понимая его как знак творческого истощения, бесплодия культуры. Эта мысль лежит в русле существующей во Франции традиции восприятия декаданса, основанного на четком разделении социального

Кассу Ж. Энциклопедия символизма. Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка. М., 1998; Крючкова В.А. Символизм в изобразительном искусстве. Франция и Бельгия. 1870-1900. М., 1994; Обломиевский Д.Д. Французский символизм. М., 1973; Пайман А.; Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб, 1999.

упадка и сопутствующего ему культурного расцвета. Вспомним Анатоля Байю, основателя журнала «Декадент», декларировавшего в своем манифесте 1885 года: «Мы занимаемся этим движением только с точки зрения литературы. Политический декаданс оставляет нас равнодушными».³⁴

Особое внимание декадансу и декадентскому движению уделяет Лоране Кампа в своем исследовании, посвященном формированию нового восприятия в конце XIX столетия. Он подчеркивает игровую природу этого явления, доводя его генеалогию до кабаре, где собиралась парижская богема. Видя в нем выражение умонастроений конца века, ученый особенно останавливается на свойственных декадансу смешениях противоположностей - меланхолии с иронией, трагедии с буффонадой. Подобный ракурс позволяет ему утверждать, что декаданс и родился «из надувательства».³⁵ Конец литературной школы, называемой декадизм и занятой художественной проблематикой декаданса, автор датирует 1889 годом. И это для французского литературоведения почти предельная дата: нам встретилось несколько работ, где утверждалось, что декадентство, родившись в 1885 г., исчезает уже в 1886. Но, по мнению Кампа, весь символизм в зародыше содержится в принципах, выработанных декадентами.

Особо следует отметить сборник материалов коллоквиума по декадансу, проходившего в 1980 году в Нанте. Каждый автор детально рассматривает определенный элемент из многих, составляющих мозаику декадентского умонастроения. Например, Арнольд де Лидеркерк подробно рассматривает причины увлечения наркотическими веществами в декадентской среде, связь этой мании с мировоззрением декадентов и привлекающим их типом невротика.

После краткого обзора литературы следует уточнить наше понимание термина «декаданс». Это состояние культуры, характерное для переходных этапов, когда одна культурная формация сменяется другой, и связанное с определенным типом мироощущения. Как некий общекультурный феномен декаданс проявляет себя «метаисторически»: его можно обнаружить и в

³⁴ Mitchell В. Les manifestes litteraires de la Belle epoque. 1886-1914. Anthologie critique. Paris, 1966.
P. 19.

³⁵ Campa L. Parnasse, Symbolisme. Esprit nouveau. P., 1998. P.41.

эллинистическом периоде греческой культуры, и на закате Римской империи, и в мировосприятии барокко. На наш взгляд, толковать феномен декаданса только в негативном аспекте бьшо бы неверным. Делая ставку на неограниченный эксперимент во всех областях, не исключая сферу реальной жизни, он необычайно мобилизует поисковую энергию творческой части общества. А его неизменное стремление к экстремальной культурной практике постоянно сдвигает грани освоенного и неадаптированного, дозволенного и недопустимого. В данной работе, говоря о «культуре декаданса», мы будем подразумевать тот своеобразный тип культуры, который сформировался в конце Х1Х-начале XX веков во многих европейских странах и в России. Его парадоксальная природа - общая пессимистическая настроенность, гармонично сочетающаяся с поразительно высоким уровнем креативности - навевала сравнения с осенью, ее увяданием, сопровождающимся обильным урожаем.

Следующий важный вопрос - разграничение понятий «символисты» и «декаденты». Те , кто принадлежал к этому кругу и останавливался на данном вопросе, особенно выделяли одно важное разногласие между ними - отсутствие мистического чувства у декадентов. Это противоречит тем авторам, которые важное место в мироощущении декадентства отводят не столько интересу к оккультным практикам, сколько именно мистицизму. Но декадентство упорно видели «замкнутым в своей человеческой субъективности».³⁷ Более того, декадентское миропонимание возводили к материализму.³⁸ Все эти разночтения представлялись нам интересной «точкой роста», полем для будущего исследования.

Воспринимали декадентство и как подготовительную стадию для символизма, с чем был солидарен и Андрей Белый: "..."символисты" - это те, кто, разлагаясь в условиях старой культуры вместе со всею культурою, силятся преодолеть в себе свой упадок, его осознав, и, выходя из него, обновляются; в "декаденте" его упадок есть конечное разложение; в "символисте" декадентизм -

³⁶ В данном случае мы опираемся на указанные работы Перцова П.П., Мережковского Д.С., Соловьева С.,
Иванова-Разумника Р., Белого А., Иванова Вяч., Гиппиус В.

³⁷ Бердяев Н. А. Декадентство и мистический реализм // Русская мысль. М., 1907, № 6. С. 118.

только стадия..." Весьма оригинально разграничивает интересующие нас понятия Вячеслав Иванов, рассуждая о Верлене и Гюисмансе: "Будучи декадентами, как культурные типы, оба были символистами по роду своего

»40

творчества...

Как метко заметил в своих воспоминаниях П.П.Перцов, «это разделение на агнцев-символистов и козлищ-декадентов, неясное никому, кроме нее самой, составляло всегда слабую струнку З.Н.»⁴¹ Добавим от себя «и не только З.Н.»: несмотря на множество мнений, единой линии почти не просматривалось.

Во Франции на рубеже веков символистов и декадентов также смешивали⁴². Более того периодически уверяли, что не существует тех или, напротив, других. Интересно мнение Верлена об эпитете «декадент»: «Он не значит ничего специального, как я думаю... это, скорее, крик и пальто, под

которым нет ничего».

В данной работе под словами «декаденты» и «декадентская субкультура» будет пониматься сообщество, не локализованное каким-либо образом в культурном пространстве, не представляющее собой литературную школу, а связанное, прежде всего, общностью мировосприятия и особыми неписаными правилами поведения. Аналогичная точка зрения формулируется во многих исследованиях по декадентству и периоду рубежа веков. Например, у Е.В.Ивановой⁴⁴ мы читаем, что декадентство представляет собой не столько эстетическую, сколько идеологическую категорию. С ней согласен Л.Кампа: «Декаданс - не школа, а мироощущение».⁴⁵

В связи с исследуемой нами темой жизнетворчества для нас представляли повышенный интерес работы, затрагивающие в какой-либо мере эту проблему или пограничные с ней области.

³⁸ Гиппиус В.В. Александр Добролюбов // Русская литература XX в. 1890-1910, под ред. проф. С. А.
Венгерова. М, 1914. С. 277.

³⁹ Белый А. Начало века. М., 1990, С. 130.

⁴⁰ Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Родное и вселенское. М., 1994, С. 164.

⁴¹ Перцов П.П. Литературные воспоминания. 1890-1902. М-Л., 1933. С. 245.

⁴² См. указ. соч. Г.Кана и анкету Юре.

⁴³ Huret J. Enquete sur revolution literaire. P., 1901. P.71.

⁴⁴ Иванова E.B. Зарождение русского символизма и идейно-эстетическая борьба в литературе 90-х
годов. М, 1983. С. 6.

⁴⁵ Campa L. Parnasse, Symbolisme. Esprit nouveau. P., 1998. P. 48.

Настоящим открытием для нас стали Эссе по современной психологии Поля Бурже. Говоря о «гражданах декаданса», он настаивал на возможности иного взгляда на них, отличного от точки зрения политика, историка, общественного деятеля - об особом взгляде психолога. По его мнению, фатальная неспособность декадентов к созданию материальных ценностей вполне может сочетаться с повышенной творческой потенцией, с талантом душевной восприимчивости. В числе прочего он пишет: «Если они [декаденты] плохие производители будущих поколений, не в том ли дело, что изобилие тончайших ощущений и изысканность удивительных чувств делает их виртуозами, стерильными, но утонченными, наслаждений и страданий?»⁴⁶ Гипотетический психолог, маску которого примеряет Бурже, уверяет, что декаденты, возможно, - величайшие художники своей личности, внутреннего мира души.

Если рассматривать литературу начала XX века в свете интереса к жизнетворческим концепциям, то, пожалуй, одними из самым важных следует назвать работы Н.Н. Евреинова о театре. Его глубокая интуиция о том, что жизнь может оправдаться через красоту, через искусство, во многом проясняет подоплеку творческих усилий декадентов, направленных на преображение собственной жизни. Проводимая им идея театра для себя, пророчества о грядущем появлении «режиссеров жизни» развивают указанную декадентскую практику.

Среди современных исследований следует назвать ряд статей по психологии личности, позволяющих по-новому взглянуть на нестандартные формы самопрезентапии, принятые в декадентской среде. Это в первую очередь упоминаемая выше статья О. Кирилловой «Демонстративная личность в культуре декаданса», расшифровывающая метакод декадентского поведения через выявление определенной акцентуации. А.А.Бодалев в статье «О событиях в жизни человека и человеке как событии»⁴⁷ описывает условия, необходимые для выхода за рамки обычного социально-бытового контакта и создания «эффекта уровня события». В статье М.В.Тендряковой «Игра и расширение смыслового

⁴⁶ Bourget P. Oeuvres completes. Critique. Essais de psychologie contemporaine. P., 1899. P. 17.

пространства (взаимопереходы игры и реальности)» прослеживается очень важная мысль: «Для духовного становления человека игра предстает не «жизнью, вырванной из жизни», а частью жизненного пространства, в котором он выкристаллизовывается как личность».⁴⁸ Э.Гоффман подробно разбирает два разнонаправленных вида сигнальной активности - экспрессию, которую человек выдает сам, и экспрессию, которая, в свою очередь, выдает самого человека.

Особый интерес представляет также статья О.Б.Вайнштейн «Жизнетворчество в культуре европейского романтизма»⁴⁹. Опираясь на трактовку термина, данную одним из основоположников школы «нового историзма» С.Гринблатом, автор разворачивает свою оригинальную концепцию и дает ряд ярких примеров романтического жизнетворчества.

Сходную с жизнетворчеством проблематику разрабатывают участники сборника «Метаморфозы артистизма. Проблема артистизма в русской культуре первой трети XX в.» Авторы анализируют артистизм в психологическом ключе и видят в нем «творческий тип сознания». Для нас важным было подтверждение сложившейся в ходе изучения источников идеи, что «концепция жизнетворчества, утверждавшаяся на протяжении 1900-х годов в качестве модели совмещения искусства и действительности, проверялась и проигрывалась в массе вариантов».⁵⁰

Также нельзя оставить в стороне литературу по дендизму. В дендизме реализуется попытка «жить жизнью персонажа из романа», попытка самому созидать свою судьбу. Среди французских работ отметим монографию Э.Карассю «Миф о денди» и труд М.Лемэра «Дендизм от Бодлера до Малларме». Оба автора понимают денди именно как самосозданный образ, автора и героя в одном лице. Этому же явлению посвящен ряд статей отечественной исследовательницы О.Б.Вайнштейн, в том числе «Поэтика дендизма: литература и мода»⁵¹.

⁴⁷ Бодалев А.А. О событиях в жизни человека и человеке как событии // Мир психологии. 2000, № 4.

⁴⁸ Тендрякова М.В. Игра и расширение смыслового пространства (взаимопереходы игры и реальности) //
Мир психологии. 2000, № 3. С. 115.

⁴⁹ Вестник РГТУ. М., 1998. Вып. 2.

⁵⁰ Покорская Е. Проблема художественного претворения реальности в эстетике и драматургии
Вячеслава Иванова // Метаморфозы артистизма. Проблема артистизма в русской культуре первой
трети XX в. М., 1997. С. ПО.

⁵¹ Иностранная литература. М., 2000. № 3.

Теоретико-методологическая основа исследования. При разработке концепции диссертации автор опирался на идеи, содержащиеся в работах М.Бахтина, Г.Вельфлина, В.Веидле, Ю.М.Лотмана, Б.Успенского, Л.Февра, Й.Хейзинги, К-Г.Юнга.

Отправной точкой для анализа послужили труды Барбэ д'Оревильи, Ш.Бодлера, Г.Кана, Ж.Летева, Ж.Пьерро, Н.Ришара, а также теоретические работы А.Белого, Н.Бердяева, В.Брюсова, В.Иванова, статьи А.Гилярова, М.Горького, И.Гофштеттера, Д.Мережковского, В.Розанова.

В качестве методологической базы диссертант использовал принцип постепенного восхождения от частного к общему, выстраивая из промежуточных выводов исследования основу для заключительного синтеза. Изучение декадентства как особой группы проводилось в опоре на методологию обобщающих исследований Л.М. Баткина по гуманистам и Н.Берковского по немецким романтикам. В процессе работы использовались также методологические принципы для изучения биографии, изложенные в статьях Х.Ортеги-и-Гассета, Б. Томашевского и А. Моруа, а также в книге Г.Винокура «Биография и культура». В данном исследовании мы рассматривали личную биографию с культурологической точки зрения, выявляя ее связи как с социальным окружением, так и с культурной средой. Это предопределило комплексный подход к подбору материала - обращение не только к документальным, но и художественным, культурно-историческим источникам. Подобная позиция исследователя позволила выявить не только роль декадентского жизнетворчества в культуре декаданса, но и его связи с тенденциями дальнейшего развития ментальных форм в европейской культуре в целом.

Цель и задачи исследования. Целью диссертационной работы является представление феномена жизнетворчества в культуре декаданса на рубеже XIX-XX веков на основе анализа разных граней самосознания декадентов и форм их самореализации.

Данная цель достигается посредством решения конкретных задач:

воссоздания целостной картины мироощущения и теоретических взглядов декадентов;

анализа особенностей воззрений малоизученных в нашей литературе деятелей французского декаданса;

изучения форм самореализации представителей декаданса в повседневной жизни;

выявления взаимных связей между появлением декадентских мотивов в искусстве и проникновением идей декаданса в господствующее мировосприятие;

рассмотрения путей влияния на последующие тенденции культуры новых культурных ориентиров, критериев, привнесенных декадансом.

В качестве источников исследования были привлечены опубликованные мемуары, дневники и переписка, как на русском, так и на французском языке, что обусловлено выбором персоналий-французов. Также автор использовал целый ряд неопубликованных архивных материалов, тем самым актуализируя их для научного употребления. Важными источниками стали не только неизданные письма, записные книжки, но и черновики-проекты задуманных статей.

Большой интерес в качестве источников представляли художественные произведения, статьи об искусстве и современной авторам культуре, написанные персоналиями исследования.

В диссертации использованы многочисленные франкоязычные материалы, не переведенные на русский язык. Помимо вышеуказанных, к ним примыкает целый корпус исследований конца XIX века по декадансу, вызванных особым интересом французского интеллектуального сообщества к этому феномену, и современные работы франкофонных исследователей, связанные с темой нашего исследования.

Научная новизна диссертации. В ходе работы удалось скорректировать имеющиеся представления о составе самосознания культуры декаданса. Впервые предпринят собирательный анализ отдельных черт декадентского мировоззрения, образующих определенный социокультурный тип.

На основе анализа форм жизнетворчества в культуре декаданса, делается
вывод о неправомерности рассмотрения декаданса только в контексте упадка,
вырождения, увядания. Данная культура обладает ярко выраженным
созидательно-творческим зарядом. В диссертации показьшается, как обращение к
маргинальным практикам существенно усиливало культуротворческие

возможности декадента и, как следствие, вело к расширению зоны допустимого, ассимилированного его эпохой и современниками. Внутренняя интроспекция, самоуглубленность декадентского мировосприятия оцениваются как явление, параллельное практике и творческим поискам символистского искусства этого времени. В практике декаданса обнаруживается сильная утопическая струя, обращенная в будущее. Это явление демонстрирует отчаянную попытку культуры построить нечто принципиально новое из старого материала.

Проведенное исследование позволило обнажить действие некоторых механизмов культуры, отвечающих за трансляцию ментальных форм. В частности, подробно рассмотрены коммуникативные функции эпатирующего поведения: оно предстает не только как способ сказать обществу «нет», но и как средство заявить о своей инаковости, как запрос на общение. Формы жизнетворчества декадента, направленные на преодоление кризиса собственной идентичности, интерпретируются как характерное трансисторическое явление культуры переходного типа.

Теоретическая и практическая значимость исследования заключены в том, что автор внес некоторые коррективы в научное представление о декадентском мирочувствовании. Также им были синтезированы доступные данные в подробном описании жизнетворческой экспериментальной практики декадентов и реализуемого в ней социокультурного типа. Впервые в научный оборот вводятся новые сведения о малоизученных в России персонах, оказавших значительное влияние на французскую культуру своего времени - Робере де Монтескью-Фезансаке и Жозефене Пеладане. Биография Ж.-К.Гюисманса, в отличие от его творчества, также известна только узкому кругу специалистов. Результаты исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении семинаров по истории культуры XX века, по исторической

культурологии, эстетике, для подготовки специалистов историко-культурного профиля в сфере высшего образования.

Структура работы состоит из введения, 3 глав (8 параграфов), заключения и списка использованной литературы.

В первой главе описывается смысловое поле термина «жизнетворчество» и границы его употребления в данной работе. Анализ терминологии проводится в опоре как на современные научные исследования, так и на теоретические труды начала XX века, рассматриваются различные подходы к данной проблеме.

Вторая глава посвящена уточнению того социокультурного типа, который культивировался в декадентской субкультуре. На основании анализа большого фактического материала в ней прослеживаются противоречия между самовосприятием декадентов и их трафаретным образом, сложившимся в массовом сознании. Глава состоит из 4 параграфов. В первом анализируется спектр социально неадаптированных проявлений, связанных с маргинальной природой декаданса. Второй параграф представляет собой попытку рассмотреть комплекс проблем, скрывающихся за понятием декадентского индивидуализма. В третьем параграфе вьивляется еще одна грань эпатирующего поведения декадентов - его коммуникативная функция. Четвертый параграф исследует, как стремление к формотворчеству проявляет себя в условиях реальной жизни.

Третья глава останавливается на важнейших деталях картины мира, характерной для культуры декаданса. В эту главу входят 3 параграфа. Первый ставит вопрос о том, насколько декадентское мироощущение проникнуто мистическим чувством. Второй рассматривает роль искусства в структуре декадентского миропонимания. Третий останавливается на элементах игрового начала в культуре декаданса.

Понятие «жизнетворчество»: методологические подходы

Как известно, понятие «жизнетворчество» имеет давнюю историко-культурную биографию. Особенно широко оно использовалось культурологическими теориями начала XX века, развивавшимися, в первую очередь, в рамках символизма и модернизма.

Активное употребление слов «жизнестроительство» и наряду с ним «жизнетворчество» можно обнаружить и чуть позже - в пореволюционные годы в России. Фактически, даже можно говорить, что это «термин» русских авангардистов. Действительно, несмотря на то, что обозначаемое им понятие чрезвычайно занимало теоретиков символизма - А.Белого, Вяч. Иванова и других, а также русских философов В.Соловьева и Н. Бердяева, на рубеже веков предпочитали использовать иную терминологию - «жизненное и/или религиозное творчество», «мифотворчество», «теургия».

Какой же смысл вкладывали футуристы в интересующий нас термин? Уточнить их понимание очень важно для того, чтобы более четко провести границу между нашим и свойственным им словоупотреблением. Обратимся к одному из текстов, освещающих этот вопрос - статье Н.Ф.Чужака в журнале ЛЕФ, названной «Под знаком жизнестроения (Опыт осознания искусства дня)». Автор прямо заявляет, что «искусство как метод строения жизни... - вот лозунг, под которым идет пролетарское представление о науке искусства».52 Здесь намечается первое общее место многих теоретиков жизнетворческих концепций начала XX века: жесткая сцепка творчества в домене жизни с художественным творчеством. Искусству отводилась роль некоего перводвигателя, который, через мир образов насыщая повседневность, даст последней импульс для преображения, позволит реальности наполниться новым смыслом. Иными словами, жизнетворчество представлялось как некий проект трансформации, которая произойдет с реальностью, оплодотворенной искусством. То есть жизнь должна принять в качестве меры всех вещей Прекрасное, а граница между ней и искусством постепенно нивелируется и останется в прошлом. Автор статьи утверждает, что настанет момент, когда реальная жизнь, наполненная искусством, отвергнет искусство «за ненужностью». Интересно отметить, что сам автор представляет эти идеи как уже имеющие историю, в доказательство чего он ссылается на собственную статью, опубликованную в 1911 году.

В самом деле, тема жизнетворчества, пересоздания жизни, ее организации на совершенно иных началах весьма активно обсуждалась символистами и близким к ним (некоторое время) философом Н.Бердяевым. Жизнетворческие концепции символистов также апеллировали к преображающей силе искусства, к его созидательному началу, к творчеству как таковому. Но они вьшодили творчество из религиозных истоков и требовали от искусства стремиться к полноте мистерии. Конечно, эти мотивы не могли найти отклика у авангардистов в советское время. Остановимся на своеобразных, но, несомненно, перекликающихся точках зрения53 на этот вопрос Н.Бердяева, Вяч. Иванова и А. Белого.

По мысли Бердяева, главная проблема XIX и XX века заключалась в отношениях творчества (культуры) к жизни (бытию). Теургия для этого философа ключевое понятие, на которое он опирается при анализе современной ему культурной ситуации. В более ранних работах изначальная задача творческого акта видится им как раз в теургии, то есть в созидании иной жизни, иного человечества, и потому культура, художественное творчество, предстают в его концепции отмеченными печатью трагической неудачи. (Впоследствии он пересмотрел эту идею и трактовал культуру как самоценную сферу.) Бердяев так и пишет, что «теургия - имманентно-религиозное искусство... Теургия преодолевает трагедию творчества, направляя творческую энергию на жизнь новую».54 Теургическое искусство представляется ему как противостоящее отделенное и индивидуализму, основывающееся на синтетическом и соборном начале. Это неведомое искусство будущего.

Теория Вяч. Иванова о преображении жизни в религиозном творчестве поражает своим размахом: «душа народа раскроется и в художестве, от него идущем, им воззванном. Тогда встретится наш художник и наш народ. Страна покроется орхестрами и фимелами, где будет плясать хоровод, где ...воскреснет истинное мифотворчество... Тогда художник окажется впервые только художником..., рукою и устами знающей свою красоту толпы, вещим медиумом народа-художника».55 Для Иванова преображение бытийных основ также напрямую связано с соборностью, это отнюдь не акт индивидуальной воли. Более того, он мыслит это пересоздание в масштабах мироздания: «Теургический переход... - этот невозможный в гранях наличной данности мира трансценс определяется как непосредственная помощь духа потенциально живой природе, для достижения ею актуального бытия».56 Перекличка идей у Вяч.Иванова и Н.Бердяева очевидна.

Тема связи творчества с реальной жизнью разрабатывалась Андреем Белым в различных контекстуальных рамках - это и осмысление истории культуры, и прозрение будущих форм искусства, и исследование по символике цвета. По его мысли, проникновение творческого начала в бытование уже давно совершилось, возможно, так было изначально: «...культура есть стиль жизни, и в этом стиле она есть творчество самой жизни, но не бессознательное, а осознанное».57 Но в то же время он пишет, что именно современные ему художники, как и он сам, подошли к рубежу, где творчество уже не ограничивается художественными образами, а переходит к самой жизни. Белый уточняет, что мечта о жизненной мистерии не может воплотиться в искусстве в современной его форме. Для него речь идет, скорее, о потенциале искусства, о тех возможностях, которые заложены в него, присутствуют в нем от века, но таятся до времени.

Тема жизнетворчества рассматривается также в монографии современного исследователя А.В. Сарычева. По-видимому, автор не ставил своей целью формулировать собственное понимание жизнетворчества, потому что в тексте не встречается определение данного термина. Здесь анализируются затронутые нами выше жизнетворческие теории символической и авангардной эстетики. Исследователь указывает на сходные ракурсы восприятия этих столь различных школ: мир в их построениях предстает как «эстетический феномен». Уязвимое место в концепции символистов Сарычев видит в «стремлении к пересозданию мира на религиозной основе», что уводило их от реальной жизни, заставляло создавать нежизнеспособные эстетические утопии, развитие которых происходило по своим внутренним, совершенно оторванным от действительности законам. В целом, и то, и другое течения, по мысли этого автора, совершали форменное насилие над жизнью, отрывали жизнь от бытийных корней: в своих построениях они руководствовались отвлеченными соображениями, не учитывающими реальных свойств жизни, а приписьшающими ей некие воображаемые.

Суммируя эти концепции, можно выделить в них некую общую базу. Первые «теоретики жизнетворчества» рассматривали это явление в широком социальном контексте: изменения, вносимые искусством в жизненную канву, должны коснуться всего общества, и даже скорее, человечества в целом, а не отдельной личности. Когда мы, в свою очередь, обратились к проблемам жизнетворчества, нас интересовал другой аспект этой темы.

Ориентация на маргинальное

Отношение современников, в частности представителей официозной культуры, к декадентам было довольно негативным. Их мировоззрение и творчество воспринимались не просто как «сухая ветвь на стволе мировой культуры», а как уродливый нарост, не имеющий ничего общего с самим древом. Причина такого неприятия, на наш взгляд, заключается в том, что декаденты позволили себе обратиться к теневой картине мира, к этому «складу» забытых, вытесненных из повседневного культурного обихода или намеренно изолированных образов, идей и представлений. Таким образом, культура декаданса базировалась на принципах, хотя и имманентных мировой культуре в целом, но чуждых господствующему в то время ее типу. Поэтому в действие вступил механизм, на который указал Ю.М. Лотман: «Своя культура» рассматривается как единственная. Ей противостоит «не-культура» других коллективов... С точки зрения той культуры, которая принимается за норму,... противостоящие ей системы предстоят не как другие типы организации, а как неорганизации. Они характеризуются не наличием каких-либо других признаков, а отсутствием признаков структуры.»81 Любопытно, что этот тезис верен не только для различных сообществ, но и в рамках одного, достаточного большого, коллектива, где одновременно могут развиваться несколько культурных направлений. Как это и происходит в интересующем нас случае с декадентами. «Несомненно, что единой ситуации для людей одного времени не существует».82

В этой связи нам представляется, что маргинальность декадентского мировоззрения заключалась отнюдь не в особом аморализме или эстетизации зла, за которые декадентов постоянно порицали добровольные критики. (Хотя, безусловно, эти упреки имели под собой почву: декаденты с большим удовольствием подбрасывали в топку общественного мнения взрывоопасные факты. Недаром «культурными героями» декаданса стали персонажи скандальных романов К.ЖХюисманса "Наоборот" и О.Уайльда "Портрет Дориана Грея".) Но в эстетического принципа. Но для основной массы его современников действительными казались иные закономерности, и приоритет этических ценностей виделся незыблемым. Уже одного сомнения в этом было достаточно для разрушения традиционной системы представлений. И потому объятый ужасом обыватель, а вслед за ним и критики, не заметили за этой крамолой другого, более тонкого отличия. Проблема заключается в определении красоты: чувство прекрасного у декадента и у его современников, то есть базовые критерии вкуса, отнюдь не идентичны. И именно это различие кардинально меняет ситуацию.

Традиционно в широких кругах непрофессионалов, представление о прекрасном связывалось с понятиями целесообразности, блага, красота представляла собой одну из добродетелей. Но если прекрасное есть одновременно доброе, моральное, не все ли равно, что ставить на первое место - этику или эстетику. Эти две дисциплины в представлении обывателя фактически врастают друг в друга, образуя собой качество калокагатии - средоточия всех мыслимых совершенств, на манер античной культуры. Совсем иначе выглядит проблема при другом взгляде на сущность прекрасного.

Следует признать, что декаденты отнюдь не ассоциировали прекрасное с какими-либо традиционными канонами красоты, как то гармония, симметрия, ясность, простота, целесообразность. Они отдавали себе отчет, что объект, признаваемый ими прекрасным, не всегда и не всем будет казаться достойным восхищения. Подтверждением тому, например, служат высказывания Гюисманса об искусстве, где он постулирует и свое восприятие красоты в целом: «Красота не бывает однообразной и неизменной, она изменяется в зависимости от климата, от века...»83 И потому то, что ласкает слух или приятно для глаз человека Возрождения, возможно, не покажется таковым человеку иной культуры и традиции.

Чувство Красоты для декадента во многом базируется на глубинной субъективности, корни которой тянутся к изолированности наблюдателя, его внутренней отделенности от мира. Отсюда требование знаковости, отсылающей не к обыденной и знакомой действительности людей и вещей, а к таинственной надприродной реальности, к реальности мифа, мистерии, мечты, к безднам и вверху, и внизу. Красота также должна нести отпечаток претворенности, творческого пересоздания, а потому и некоторый налет тленности - хрупки и недолговечны создания рук человеческих. Именно поэтому одним из важнейших ее канонов и является искусственность, искусственность как знак творческого преображения. Ее отблеск лежит на панцире знаменитой черепахи, принадлежавшей графу де Монтескью, той самой - позолоченной и инкрустированной бирюзой...

Эта же знаменитая черепаха показывает нам и другие грани красоты в декадентском ее понимании. Для прихотливого восприятия декадента Прекрасным не может быть утилитарное, полезное, для достижения эстетического совершенства ему требуется нечто не только надприродное, но и надбытовое, выключенное из круговорота повседневности.

И, наконец, существует еще один важный аспект. Лучше всего он определяется французским словечком "precieux", смысл которого передается и как вычурное или даже манерное, и как драгоценное, и, одновременно, как изысканное, изящное. Утонченный вкус декадента не способен удовлетвориться созерцанием простых, ясных образов без многочисленных украшений и затейливых подробностей. Даже чудеса, чтобы заинтересовать его, должны быть вплетены в прихотливую ткань сложного антуража, всячески подчеркивающего их необычность и придающего им дополнительный оттенок сверх-естественного, сверх-бытового, того, что лежит за пределами обыденной жизни.

Именно эта приставка «сверх-», но не в количественном, а в качественном отношении, и служит ключом для понимания Прекрасного в его декадентской ипостаси. В этой связи становится понятным, почему декаданс дает столь причудливые примеры жизнетворчества.

Мистицизм или магизм? Оккультные практики

На первый взгляд для декадентской субкультуры весьма характерны мистические искания, интерес к эзотерическим знаниям и оккультизму. Факты говорят сами за себя: о повышенной активности большинства декадентов в «тонких сферах» достоверно известно, их опыты нередко документально зафиксированы. Например, Сар Пеладан представлялся не иначе, как маг и Великий Магистр католического Ордена Розы+Креста: этими титулами он подписывал некоторые из своих книг, в этом качестве он отвечал на вопросы литературной анкеты Юре. Брюсов, так же, как и Гюисманс, активно занимался спиритизмом.154 Ходили слухи, что многие оккультисты ополчились на Ж.-К.Гюисманса, посмевшего в своей скандальной книге «Там, внизу, или Бездна» приоткрыть завесу таинственности, окружавшую современные ему магические практики. Будто бы до конца жизни ему приходилось отбивать их астральные, или, как тогда чаще говорили, флюидные, атаки. А печально известный аббат Буллан проводил специальные защитные обряды над Гюисмансом, которые были частью невидимой войны, ведомой им с оккультистами. Писатель весьма серьезно относился ко всем этим занятиям, они словно открывали ему новое, неведомое ранее измерение жизни. Он удостоверился в возможности ясновидения. И его раздражали заявления о шарлатанской подоплеке всего происходящего: "Послушать их всех, так аббат Буллан был обманщик, а я простофиля. Как все просто!"155 Про Добролюбова в его декадентский период писали, что он был «мистически настроенный юноша». Впоследствии ему «удалось вызвать целое религиозное движение среди страннической, взыскующей Града, Руси»156. Тем или другим способом декаденты охотно отдавали дань модному поветрию, ими же самими и созданному, - повышенному вниманию к сверхъестественным явлениям.

Несмотря на эти, казалось бы, очевидные обстоятельства, многие современники fin-de-siecle считали, что культура декаданса ориентирована на «посюсторонность» и проблемы «горнего» ей чужды. Так Иванов-Разумник, обосновывая глубокое отличие декадентов от символистов, аргументировал свое мнение именно приверженностью первых земле, «утверждению конечного во имя бесконечного». Так как, по его мнению, «мистическое восприятие, лежащее в основе и романтизма, и символизма, не берется, а дается. А кому не дано - те тщетно будут назьшать себя символистами: они будут ими лишь по внешней форме, а не по сущности духа».157

Гюисмансу после известия об его «конвертации» пришлось выдержать многочисленные нападки и инсинуации со стороны друзей и прессы. Среди самых нелепых измышлений на эту тему можно назвать версию Кокио о том, будто писатель использовал обращение, чтобы разыскать не издававшиеся ранее сюжеты. Но, пожалуй, вершиной высказываний сомневающихся следует признать небрежное замечание Гонкура в Дневнике: «Со стороны Гюисманса бьшо бы глубоким заблуждением думать, что он становится писателем-спиритуалистом. Разве может быть спиритуалистом писатель с таким красочным, таким великолепно материалистическим стилем?»158

Любопытно, что не только сторонние наблюдатели обвиняли декадентов в полном отсутствии мистического чувства, они сами позволяли себе подобные высказывания в адрес друг друга. Например, Брюсов писал в своих дневниках о Добролюбове: «...он признавал только этот трехмерный мир, не верил в иную жизнь...»159 Самому Брюсову также не раз приходилось слышать или читать упреки в излишней заземленности. «Многие считали (и считают!) Брюсова холодным и рассудительным человеком. Это легенда... Жанна Матвеевна часто, говоря о муже, отмечала его как мечтателя»160.

Чтобы разобраться в этих противоречивых мнениям, нам представляется важным подробно рассмотреть, на какие внутренние запросы служили ответом разнообразные декадентские штудии по оккультизму. Для этого необходимо обратиться к основам декадентского мировосприятия, восстановить некоторые детали их картины миры.

Несомненно, одним из важнейших ее постулатов являлся приоритет иррациональных способов познания перед рациональными. Источниками необычной информации становились вновь открываемые, полузабытые области человеческой психики. Внимание к инстинктивным проявлениям человека, к его эмоциям, чувствам, ощущениям, доверие к собственной интуиции было многократно вознаграждено: взорам изумленных наблюдателей открывалась новая Америка - целый материк человеческого бессознательного. Данные, получаемые таким непривычным путем, очевидно, не могли благополучно дополнить бытовавшие в то время представления: они «выламывались» из традиционного описания реальности, заставляя подбирать иные модели мироздания, способные объяснить существование не учитывавшихся ранее феноменов.

На какие образцы могли ориентироваться декаденты при описании вновь открывающейся им реальности? Как мы уже неоднократно упоминали, они, несомненно, ощущали себя хранителями и наследниками культурного достояния человечества. Слова Уайльда могут служить эталоном декадентского рассуждения на эту тему: «Лишь тот - поистине современный человек, кто способен рассмотреть настоящее сквозь призму всех прошедших веков»161. В этой связи логично предположить, что декадентам не могло быть неизвестно о богатом опыте средневековых и восточных мистиков, описавших различные состояния сознания, об алхимических трактатах, повествующих о стадиях превращения не столько вещества, сколько самого алхимика.

Похожие диссертации на Жизнетворчество как феномен культуры декаданса на рубеже XIX-XX веков

Революционный терроризм как феномен русской культуры конца XIX - начала XX векаБаранов Александр Сергеевич

Феномен лица в русской культуре конца XIX - начала XX вековЧапаева, Маргарита Викторовна

Феномен русской оперы в контексте духовной культуры конца XIX-начала XX вековСергеев Дмитрий Александрович

Феномен гастрономической культуры : специфика форм репрезентации : на примере России XIX-XX вековКапкан Мария Владимировна

Проблема духовных ценностей в русской философии рубежа XIX - XX веков Корнышова Мария Николаевна

Творчество А. М. Васнецова как отражение национально-культурного сознания рубежа XIX-XX веков Горюнова Любовь Борисовна

Социокультурная жизнь провинциального города на рубеже XIX-XX вековПолутина Елена Владимировна

Московское купечество на рубеже XIX-XX веков: социокультурный анализХарсеева Наталия Вячеславовна

Икона как феномен культуры XX векаПетраш Елена Вадимовна

Протестантизм как феномен культуры XX векаРудаков Михаил Валерьевич