Содержание к диссертации
ВВЕДЕНИЕ 3
ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ. «ФИЛОСОФСКАЯ ГРАММАТИКА»
XVI-XVIH ВЕКОВ И СТАНОВЛЕНИЕ СЕМИОТИКИ КАК НАУКИ 11
От ренессансной филологии к идее рационального языка 11
Эмпирическое языкознание и «Универсальная грамматика» 14
«Грамматика Пор-Рояля» и «Логика Пор-Рояля» 18
Включение семиотической проблематики в контекст
сенсуалистической теории познания у Локка 22
Путь к математической логике: «универсальная характеристика» Лейбница 25
Эволюция философии языка во Франции в XVIII веке:
от картезианства к сенсуализму и эклектике 30
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТЕОРИЯ ЗНАКА И ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ
В ТРУДАХ Э. БОННО ДЕ КОНДИЛЬЯКА 36
Роль Кондильяка в развитии философии Просвещения 36
Общая характеристика гносеологических
и семиотических взглядов Кондильяка 38
Понятие «превращенного ощущения» 39
Инстинктивные действия души 41
Происхождение языка и различные виды языков. Классификация знаков 43
Дополнения к теории происхождения языка в поздних работах Кондильяка 47
Сложные идеи, размышление, анализ 48
Язык как метод анализа 55
Знание 59
Тождественность знания и свободы как основной принцип
культурфилософии Кондильяка 62
Дух наций, усовершенствование языков и прогресс человечества 66
ГЛАВА ВТОРАЯ. «ИДЕОЛОГИЯ» КАК УНИВЕРСАЛЬНАЯ НАУКА
О СОЗНАНИИ, ЯЗЫКЕ И КУЛЬТУРЕ 72
Краткий очерк истории школы 72
Развитие взглядов Кондильяка и полемика с ним 81
«Идеология» как философия науки («теория теорий») 102
«Собственно Идеология»: теория познания и теория знака 107
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СЕМИОТИКА «ИДЕОЛОГОВ» 127
Знаки и мышление. Понятие дискурса 127
Язык и природа человека 136
Системы письменности и судьбы наций 143
Великая Французская революция как средство
исправления французского алфавита 157
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 170
ЛИТЕРАТУРА 173
Введение к работе
Современное состояние философских исследований семиозиса культуры в самом общем виде может быть описано как противостояние деконструктивизма и неорационализма. Вместе с тем, различие этих двух направлений не является абсолютным: они находятся в сложных и неоднозначных взаимоотношениях между собой и имеют многочисленные «точки соприкосновения».
Активная рецепция как деконструктивизма, так и неорационализма в России в 1980-1990-е годы, сопровождавшаяся бурными дискуссиями и имевшая многообразные теоретические и институциональные последствия, приняла болезненный и не вполне адекватный характер, прежде всего, в силу непонимания генетического единства этих направлений и их глубокой укорененности в истории европейской философии Нового времени. Попытаемся кратко аргументировать этот тезис.
Хотя сегодня часто говорят о соперничестве французской и немецкой школ философствования, Франция является родиной обоих направлений. В качестве некой тенденции в философии науки, эпистемологии и теории культуры, хотя и остававшейся долгое время «в тени» модных экзистенциалистских и феноменологических течений, неорационализм во Франции заявил о себе еще в конце 1940-х годов. Только с- 1970-х годов «цитаделью» неорационалистической философии культуры действительно стала Германия.
Обычными темами деконструктивистов являются резкая критика «метафизических» оснований традиционной семиотики, отрицание первичности означаемого по отношению к означающему, в частности обоснование независимости письма от звучащего слова и извлечение из этого положения далеко идущих эпистемологических следствий. Для ряда деконструктивистских концепций характерен интерес к традиции сенсуализма, поскольку в ней усматривают возможность нового объединения естественнонаучного и гуманитарного знания. В работах неорационалистов на первый план выступают вопросы теории коммуникации и идеал «коммуникативного разума» (Хабермас), семиотические аспекты социальной практики, историчность способности познания, интерсубъективность, поиск новой теории прогресса и пафос «продолжения дела Просвещения».
При освоении данной проблематики российскими исследователями она часто преподносилась и продолжает преподноситься как специфичная для философии второй половины XX века, поскольку она нехарактерна для основных периодов истории философии Нового времени, которые глубоко и основательно изучены отечественной историко-философской наукой. Отсюда делается вывод, что она вообще является новой, по крайней мере в качестве не побочного, а основного предмета философского изучения. В особенности деконструктивистские положения о самостоятельном эпистемологическом значении письма были восприняты в России как нечто совершенно экзотическое и «авангардное».
Однако в действительности все вышеназванные темы и сюжеты для французской философии не являются ни новыми, ни необычными. Практически все они восходят к общему источнику — мощной семиотической традиции в философии позднего Просвещения (последняя треть XVIII- начало XIX века), и в особенности к почти совершенно неизвестной у нас французской философии эпохи Великой Французской революции, Консульства и Империи - так называемой «Идеологии».
Следовательно, изучение семиотики «Идеологов» имеет отнюдь не только историко-философское значение; оно самым непосредственным образом связано с уяснением происхождения и сущности доминирующих тенденций последнего двадцатилетия и необходимо для более полного и точного понимания процессов, происходящих сегодня в области семиотических исследований.
Степень разработанности проблемы
В отечественной литературе практически нет исследований, посвященных «Идеологии» в целом или отдельным ее представителям, семиотической теории и философии культуры «Идеологов». В справочной литературе («Философская энциклопедия» и др.) даются короткие статьи о де Траси, Кабанисе и Вольнее, однако отсутствуют имена других «Идеологов». В книге петербургского лингвиста Е. А. Реферовской «Философия языка и грамматические теории во Франции» (1996) одну страницу занимает изложение семиотических взглядов де Траси. В материалах московской конференции «Развитие логики в России» (1991) опубликованы тезисы выступления Н. Бирюковой «"Элементы Идеологии" Деспота де Траси как явление в истории логики». Это все, что нам удалось разыскать.
Философия Кондильяка известна значительно больше и изучена лучше благодаря наличию трехтомного собрания сочинений под редакцией и со вступительной статьей В. М. Богуславского, однако и в этом случае монографические исследования представлены единственной научно-популярной книгой В. М. Богуславского «Э. Бонно де Кондильяк».
Совершенно иначе обстоит дело в зарубежной науке.
В первой трети XIX века «Идеологи» были объектом ожесточенной критики со стороны представителей «реакционного романтизма». К этому периоду относятся полемические фрагменты и статьи Шатобриана, В. Кузена, А. Бональда, Ж. де Местра, В. Гюго и др. К ним примыкают несколько более поздние рассуждения об «Идеологах» у И. Тэиа и Ф. Дамирона. Следует упомянуть также работу К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая Идеология» (1846), в которой название «Идеология» становится нарицательным для буржуазного способа философствования, и критические замечания об экономических взглядах де Траси в тексте «Капитала» и «Теорий прибавочной стоимости».
Изучение «Идеологии» в рамках академической историко-философской науки начинается с монументальной (более 600 страниц) монографии Ф. Пикаве (1891). С этого момента интерес к «Идеологам» постоянно возрастает. Помимо обширных разделов в общих изложениях истории французской философии и истории Французской революции, обстоятельных статьей по персоналиям в справочных изданиях, публикаций архивных материалов и др., ведутся и теоретические исследования «Идеологии».
В частности, в 1900-1930-х годах изданы монографическое исследование философа В. Степановой (книга вышла в Цюрихе на немецком языке), статьи известного французского лингвиста Ф. Брюно и историка культуры, лидера «школы Анналов» Л. Февра. В послевоенные годы следует выделить публикации М. Давида, Г. Гусдорфа, М. Озуф, Н. Ферре, ряд историко-филологических исследований. Структуралистский и постструктуралистский периоды отмечены оригинальной по своей методологии монографией Ф. Растье и многочисленными посвященными «Идеологам» фрагментами в работах М. Фуко.
Примерно с 1980 года начинается современный этап в изучении «Идеологии», связанный с деятельностью большой интернациональной по составу группы философов и филологов, внимание которых преимущественно сосредоточено на семиотической и культурологической проблематике в работах «Идеологов», а подход к теме служит образцом применения
6 неорационалистической методологии. Результатом их интенсивной работы стал ряд монографий Б. Шлибен-Ланге, У. Риккена, Ю. Трабанта, В. Бюссе, Ж. Лабарьера, Р. Бернекера, Р. Шартье, Х.-Д. Дракслера, Р. Гёца, Г. Хаслера, С. Моравиа, Э. Шварца и других авторов, почти необозримое множество статей в научной периодике, а также проведение десятков международных конференций и появление значительного количества коллективных работ, включая многотомное исследование «Рецепция "Идеологии"» (в настоящее время вышли 4 тома). Представители этой неформальной группы исследователей работают в университетах Германии, Франции, Италии, Испании, Бельгии, Голландии и других стран.
Независимо от деятельности этой группы активизировалось изучение «Идеологии» в англосаксонских странах, где за последние годы вышли монографии Б. Хеда, Э. Кеннеди, В. Дойла, Т. Террела, а также две книги С. Томлинсона о влиянии «Идеологии» на политическую мысль в США. Ежегодно в университетах США проводится до двадцати конференций и коллоквиумов по различным проблемам изучения «Идеологии», по этой теме читаются спецкурсы.
Таким образом, можно утверждать, что в настоящее время изучение «Идеологии» переживает необычайный подъем.
Цель и задачи исследования
При работе над избранной нами темой основное затруднение состоит в том, что анализ концептуального содержания ряда памятников истории философской мысли фактически совпадает с представлением русскоязычному читателю феномена «Идеологии» в целом. Поэтому цель исследования по необходимости оказывается двойственной.
В историко-философском аспекте цель работы - восполнить существующий пробел в изучении истории французской философии, сформировать адекватное общее представление о предмете исследования, продемонстрировать не эклектический, но системный и синтетический характер «Идеологии» как итогового, завершающего этапа двухсотлетнего развития философии Просвещения.
В концептуальном культурологическом аспекте цель работы - раскрыть основное содержание семиотической философии культуры «Идеологов».
При этом ставились следующие задачи:
- выявить в истории философских, логических и лингвистических учений
Нового времени интеллектуальные предпосылки формирования семиотической
теории «Идеологов»;
- очертить и проанализировать комплекс проблем, преимущественно
составлявших предмет размышлений «Идеологов»;
- охарактеризовать основные методологические принципы «Идеологии»;
- определить содержание и роль понятия знака в эпистемологии и
философии культуры «Идеологов»;
- объяснить внимание «Идеологов» к системам письменности.
Методологические и теоретические основы исследования
В работе в основном применяются традиционные методы, обусловленные спецификой диссертационного исследования: историко-философский, историко-культурный и при необходимости текстологический анализ первоисточников -произведений французских философов конца XVIII - начала XIX вв. Вместе с тем, в диссертации учитывались результаты и отчасти использовались методологические принципы ведущих современных исследователей семиотики «Идеологов» Б. Шлибен-Ланге, У. Риккена, Ю. Трабанта и других авторов, разрабатывавших отдельные аспекты данной темы с позиций неорационализма и в контексте актуальных общефилософских дискуссий.
Научная новизна исследования
Научная новизна исследования заключается:
Во-первых, в самой источниковедческой базе основной части исследования, поскольку данный историко-философский материал ранее не являлся предметом систематического изучения в отечественной философской и культурологической мысли.
Во-вторых, отвечающими критерию научной новизны представляются следующие выносимые на защиту положения:
- вопреки высказывавшимся в отечественной литературе и основывавшимся исключительно на некритическом прочтении замечаний Маркса пренебрежительным оценкам «Идеологии», как якобы поверхностной и эклектичной формы буржуазного философствования, это течение является самостоятельным и чрезвычайно важным этапом в развитии европейского
Просвещения; именно в рамках «Идеологии» была создана завершающая, полная и внутренне непротиворечивая просветительская теория сознания, общества и культуры;
- этот синтез всех предыдущих результатов Просвещения был достигнут в
«Идеологии» благодаря обращению к понятию знака, которое становится
центральным в эпистемологической теории. Тем самым «Идеологам» удалось
полностью «снять» сохранявшуюся до тех пор противоположность
картезианских и сенсуалистических представлений о происхождении и природе
человеческих знаний;
- предпосылкой становления семиотической, эпистемологической и
культурфилософской концепции «Идеологов» служит теория «языка как метода
анализа», разработанная их непосредственным предшественником Э. Бонно де
Кондильяком. «Анализ ощущений и идей», осуществляемый как каждым
отдельным человеком, так и целыми нациями и человечеством в целом при
помощи языка и в свою очередь отражаемый в языке, несводим к традиционному
понятию рефлексии, которая остается частным делом индивидуума и
выполняется им исключительно благодаря собственным врожденным
способностям; напротив, анализ, согласно Кондильяку и «Идеологам», является
причиной и движущей силой общественного прогресса, а необходимый
инструмент этого анализа, «язык» в самом широком смысле слова (включающий
знаковые системы всех видов), никогда не бывает «приватным», но всегда
является общим достоянием и представляет собой уникальный артефакт,
результат всех предыдущих анализов, выполненных многими поколениями
людей;
- «Идеология» была не только философской теорией Просвещения, но и
целостным просветительским мировоззрением, требующим практического
осуществления своих политических, моральных, социальных идеалов, что
проявлялось как в активной и эффективной общественной и административной
деятельности всех без исключения ее ведущих представителей (создавших во
Франции образцовую для того времени систему государственного образования и
социального обеспечения, участвовавших в разработке Кодекса Наполеона и
пр.), так и в их преимущественном внимании к задаче глубокого теоретического
обоснования конкретных педагогических, экономических, социальных,
правовых и других реформ. В частности, многолетняя дискуссия о реформе
французского алфавита и орфографии стимулировала создание философской
9 теории письменности, рассматривающей этот вид знаковых систем как фактор, определяющий характер той или иной цивилизации и имеющий решающее значение для ее прогресса или стагнации. Оценивая различные системы письменности с точки зрения их соответствия принципу «прозрачности» и пригодности для целей анализа, «Идеологи», с одной стороны, обосновывали преимущества фонетического письма по сравнению с иероглифическим, а с другой - развивали изложенную Лейбницем программу создания искусственных формализованных языков науки.
Научно-практическая значимость исследования
Полученные результаты позволяют лучше понять специфику позднего Просвещения как историко-культурного явления, идейные предпосылки многих культурных процессов эпохи Великой французской революции и выявить культурологические основания семиотической теории. Материалы диссертации могут быть использованы в общих и специальных курсах культурологии, истории философии, философии культуры, теории культуры; при составлении и написании учебных пособий, программ и методических разработок по соответствующим разделам общего курса философии, культурологии и истории культуры.
Апробация работы
Основные положения диссертации обсуждались на теоретическом семинаре аспирантов кафедры философии культуры и культурологии философского факультета СПбГУ. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии культуры и культурологии философского факультета СПбГУ (9 декабря 2003 г.). По теме диссертационного исследования были сделаны доклады на Межвузовской научно-практической конференции «Проблема человека» (Санкт-Петербург, май 1995 г.) и на научно-теоретическом семинаре «Ситуации культурного перелома» (Петрозаводск, апрель 1997 г.).
Материалы и результаты исследования внедрены в учебный процесс Межрегионального института экономики и права, а также использовались при чтении общего курса философии в Горном институте.
Основные положения диссертации отражены в трех публикациях общим объемом 2,6 п.л.
Структура и основное содержание работы
Работа состоит из «Исторического введения», трех глав и заключения.
В «Историческом введении» дается краткий очерк эволюции теории знака от начала Нового времени до 1760-х годов, т. е. до энциклопедистов включительно. Поскольку эта тема чрезвычайно обширна, нами рассматриваются преимущественно те памятники философской, логической и лингвистической мысли, которые оказали непосредственное влияние на семиотику «Идеологов», цитируются и подвергаются критическому анализу в их трудах.
Первая глава целиком посвящена семиотической и культурфилософской теории Кондильяка, положение которого о «языке как методе анализа» имело решающее значение для формирования гносеологической и семиотической составляющих «Идеологии». Эта глава также носит вводный характер и необходима для выявления преемственности в развитии семиотической мысли Просвещения, поскольку философия Кондильяка выступает в качестве «связующего звена» между энциклопедистами и «Идеологами».
Во второй главе кратко излагается история движения «Идеологов», приводятся основные биографические и библиографические сведения о его главных представителях (Деспот де Траси, Дежерандо, Дону, Ланслен, Гара, Вольней); подробно рассматривается отношение «Идеологов» к различным аспектам философии Кондильяка, которого они сами считали своим единственным предшественником; дается общая характеристика «Идеологии» как философии научного знания («теории теорий»); анализируется гносеологическая концепция, или «собственно Идеология», важнейшей составляющей которой является общая теория знака.
В третьей главе исследуются три основных аспекта семиотики «Идеологов»: проблема взаимосвязи языка и мышления (в этом случае уже несводимого только к познанию), или теория дискурса; понимание «Идеологами» человека как «животного, использующего искусственные знаки»; теория письменности. В связи с последней также рассматриваются предложения «Идеологов» по радикальному реформированию французского алфавита и орфографии, поскольку эти проекты получают у них развернутое философское обоснование.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ
«ФИЛОСОФСКАЯ ГРАММАТИКА» XVI-XVIII ВЕКОВ
И СТАНОВЛЕНИЕ СЕМИОТИКИ КАК НАУКИ
От рснессансиой филологии к идее рационального языка
Пытаясь проследить постепенное формирование того понимания знака и знаковой природы культуры, которое становится основополагающим на рубеже XVIII - XIX веков, можно погружаться в историю сколь угодно глубоко, вплоть до эпохи греческой классики, но при этом остается значимым и действительно важным последний поворот или последний перелом в трактовке интересующих нас проблем. Представление о культуре даже в том виде, в каком оно существовало во второй половине XVIII века, еще не сложилось в XVII веке. Но, с одной стороны, именно в это время пробуждается интерес мыслителей к темам, которые будут центральными у Кондильяка, де Траси и «Идеологов». С другой стороны, по необходимости краткий обзор основных концепций философии языка и знака XVII века позволит отчетливо увидеть, какие новые пути и методы в разработке этих тем были найдены в эпоху позднего Просвещения.
Рационализм XVII века строился на определении совершенно нового, отличного от средневекового, места человека в мире. Человек существует теперь в среде, которая упорядочена не только «божественным провидением», но и силой человеческого разума. Декартовское cogito, находясь в центре всех возможных форм деятельности, организует вокруг себя пространство, с необходимостью подчиняющееся правилам и законам, которые доступны человеческому пониманию, при условии, что мыслительный процесс будет осуществляться также по определенным законам. В принципе, это область обитания культурного, воспитанного человека. Но одновременно это то, что делает человека человеком, то, что позже, уже в XIX веке, получит название «культура». И уже Декарт, а за ним и вся философия Просвещения, признают главным атрибутом «человеческого пространства» — его рациональную упорядоченность.
Это действительно была совершенно новая установка. В предшествующую эпоху - Возрождение — мир рассматривался как место господства стихий и, соответственно, цель и заслуга всякого человека — это умение лавировать среди них. Особенно отчетливо это убеждение проявляется в позднем Кватроченто и затем в эпоху Чинквеченто, когда Ренессанс начинает
12 склоняться к упадку и оптимизм ранних флорентийских гуманистов1 уступает место менее цельному, но зато и более сложному мировосприятию. Политик, описанный Макиавелли, удачливый воин-кондотьер, художник, достигающий нечеловеческого совершенства, маг и алхимик наподобие Альберта Великого или Парацельса - все они заслуживают славу и восхищение современников именно благодаря своему умению обращаться с могущественными и грозными стихиями, заставляя их служить себе.
Соответственно, и язык понимался и исследовался мыслителями позднего Ренессанса уже не в рамках проекта воссоздания «классической филологии», как это было у флорентийцев, не в связи с необходимостью выбора между латынью и итальянским и не в контексте национальной самоидентификации2; теперь философия языка уверенно пошла по пути, проложенному еще Пико делла Мирандола, т.е. язык изучался прежде всего как главнейший инструмент «натуральной магии». М. Фуко, как известно, выделяет четыре формы «подобия» между знаками и вещами в эпоху Ренессанса: «пригнанность» (convenientia), «соперничество» (aemulatio), «аналогия» и «симпатия» ; вообще соответствующий анализ ренессансной «семиотики» во II главе «Слов и вещей» до сих пор остается непревзойденным и наиболее убедительным, даже если полностью отвлечься от более дискуссионной историко-типологической схемы «эиистем», в рамках которой этот анализ осуществляется. Дополнить его можно разве что указанием на господство неоплатонизма, обеспечивающего «натуральной магии» своего рода онтологический фундамент, как это убедительно показал в своем фундаментальном исследовании А. Ф. Лосев .
Новая эпоха решительно и без сожалений расстается с этим представлением о мире, человеке и языке - представлением одновременно и слишком сложным, и слишком примитивным в своей основе, чтобы пережить породившую его систему социальных отношений5. На смену ему приходит иное
1 См.: Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978.
Специально об упадке флорентийского гуманизма см.: Baron Н. The Crisis of Early Italian
Renaissance. Princeton, 1955.
2 О значении этих тем для раннеренессансной филологии и философии языка см.: Бёрк П. Язык и
идентичность в Италии начала Нового времени // Новое литературное обозрение, 1999, № 36;
Cremona J. Dante's Views on Language //The Mind of Dante. Cambridge, 1965; Hall R. A. The Italian
«Questione della Lingua». Chapel Hill, 1942; Vitale M. La questione delta lingua. Palermo, 1978.
3 Фуко M. Слова и вещи. СПб., 1994. С. 54-62.
4 Лосев Л. Ф. Эстетика Возрождения. 2-е изд. М., 1982.
5 О «переходности» культуры Ренессанса см.: Каган М. С. Философия культуры. СПб., 1996. С.
357-360. Его же. К проблеме переходного типа культуры // Каган М. С. Системный подход и
гуманитарное знание. Л., 1991; Его же. Возрождение как переходный тип культуры //
Художественная культура в капиталистическом обществе: Структурно-типологическое
13 понимание «собственно человеческого» в человеке, иная форма самоутверждения среди природного, стихийного, по видимости иррационального мира. «Правила для руководства ума» Декарта - это фактически описание способа жизни, которым должен пользоваться человек, если он хочет действительно ощущать себя человеком. Используя эти правила, возможно упорядочить и то, что выбивается из строгой системы и потому не может считаться разумным и истинным, так как в большинстве своем все отклонения от «правильного» положения вещей - это более или менее устойчивая иллюзия, продукт «привычки к искажениям» или пренебрежения правилами мышления. С этой точки зрения язык, как первейший продукт человеческого духа (который онтологически предшествует языку) должен быть самым систематизированным, упорядоченным, законопослушным, и именно поэтому уже Ф. Бэкон говорит о том, что огромное количество ошибок в действиях и мыслях связано просто с неверным употреблением слов.
Декарт убежден, что язык должен служить основой и гарантом «правильного мышления», ибо он является единственным средством формирования и передачи мысли: «мы едва ли можем когда-либо обладать столь точным понятием какой-либо вещи, чтобы полностью отделить его от словесного понятия, и потому мысли почти всех людей вращаются скорее вокруг слов, чем вокруг вещей»6. Потенциально в этой констатации уже заключается вектор будущего развития эпистемологии, приводящий к семиологической концепции разума: язык самой своей структурой способен привести в порядок все понятия и тем самым сделать среду человеческого обитания абсолютно прозрачной, исключить неправильное понимание или недопонимание.
Соответственно, одна из задач философа — создание такого языка, который соответствовал бы этим требованиям. «Следует установить методическое расположение всех мыслей-идей, подобно методически установленному порядку естественного ряда чисел. Подобно тому как можно в один день научиться на каком-либо неизвестном языке называть и писать все числа до бесконечности, числа, которые, во всяком случае, представляют собой бесконечный ряд комбинаций, - таким же образом должна быть найдена возможность сконструировать все слова, необходимые для выражения всего, что приходит или может прийти в человеческий ум... Изобретение этого языка
исследование. Л., 1986.
6 Декарт Р. Первоначала философии// Декарт Р. Соч. в 2-х тт. Т. 1.М., 1989. С. 347
14 зависит от истинной философии. Только она сможет перечислить все мысли-идеи людей и расположить их в стройном порядке, делая одновременно их ясными и простыми. Все зависит от нахождения тех простых идей, которые свойственны представлению каждого человека и из которых слагается все то, что люди думают»7. Этот язык, по мнению Декарта, способен облагородить «самые вульгарные умы», что дает возможность всякому человеку влиться в упорядоченную культурную среду.
Эмпирическое языкознание и «Универсальная грамматика»
Идея Универсального языка в XVII веке напрямую связана с представлением о порядке, как об основном условии существования человеческого разума. Это представление определяет теперь развитие научной методологии во всех без исключения областях, создает новые научные дисциплины и разрушает старые8. Порядок — это в первую очередь различенность: «порядок — это не что иное, как различимое (distinctiva) отношение совокупности вещей. Беспорядок же - это такое состояние, когда налицо много вещей, но нет основания отличить одну от другой» . Язык, с этой точки зрения - инструмент, которым человек пользуется, чтобы обозначить отличие вещей. Именно он является проводником в мире порядка и, что самое главное, «пространство порядка» формируется благодаря языку, который раз и навсегда определяет и закрепляет различенность вещей.
С точки зрения рационализма, многообразие языков не является необходимым. Скорее, это досадная случайность, которую, правда лишь теоретически, возможно исправить. Язык - это знаковая, доступная чужому пониманию, форма мысли, а мысль - продукт разума, одинакового у всех людей; соответственно, язык, как результат деятельности человеческого разума, должен иметь единую логическую структуру. Исходя из этого положения (очевидно вытекающего из философии Декарта), в XVII веке формируется идея
7 Цит. по Дрезен Э. В поисках всеобщего языка. М.-Л., 1925. С. 26.
8 См.: Коугё A. Histoire generate des sciences. Т. II. La science moderne. Paris, 1958. См. также:
Гайденко П. П. Эволюция понятия науки (XVII—XVIII вв.). М., 1987; Ахутин А. В. История
принципов физического эксперимента (от античности до XVII в.). М., 1976; Катасонов В. II.
Метафизическая математика XVII в. М., 1993. Среди многочисленных исследований,
посвященных эпистемологическим основаниям этой трансформации научного знания, помимо
уже упоминавшихся «Слов и вещей» М. Фуко, необходимо особо выделить принципиально
важную для развития современной теории познания работу М. К. Мамардашвили «Классический
и неклассический идеалы рациональности» (1-е изд. - Ереван, 1984).
9 Лейбниц Г.В. Порядок есть в природе...// Лейбниц Г.В. Соч. в 4-х тт. Т. 1 М., 1982. С. 235.
15 «Универсальной Грамматики», как единой основы не только всякого языка, но и самого мышления.
Впрочем, само понятие «Универсальной Грамматики» было введено значительно раньше - Р. Бэконом в XIII веке10. Позже, в XIV столетии, эта тема разрабатывалась «модистами» (Мартино и Боэцием из Дакии, Сигером из Куртэ, Томасом Эрфуртским), в XVI веке - испанцем Франсиско Санчсс де лас Бросасом. Но все их разработки вполне укладывались в рамки единой средневековой концепции языка: способность говорить, хотя и является неотъемлемым качеством человека, тем не менее, так же, как и сам человек, есть творение Бога. Так как язык дарован человеку Богом, изменить его не в человеческих силах и, что немаловажно, делать этого не нужно: Универсальный язык уже существует — это латынь. «Универсальность реальности, постигнутая универсальным человеческим разумом, может быть выражена универсальным языком, каковым является латынь»". Соответственно, изучение латинской грамматики, древнегреческого и древнееврейского языков имеет единственную цель - сохранение чистоты священного языка Церкви. Как ни странно, так же понимает задачу грамматики и Лютер, главным делом своей жизни считавший перевод Библии на немецкий язык и отрицавший сакральный характер латыни. Тем не менее, в послании «К советникам всех городов земли немецкой...» он доказывает необходимость изучения древних языков именно ссылкой на задачу сохранения смысла Священного Писания: «Ведь мы не можем отрицать, что, хотя Евангелие пришло и ежедневно приходит к нам посредством Святого Духа, оно вместе с тем достигает нас, усиливается должно сохраняться и благодаря посредничеству языков. И в той мере, в какой дорого нам Евангелие, надлежит нам заботиться об изучении языков. ... Да позволено мне будет сказать, что без изучения языков мы не сможем сберечь Евангелие. Языки - это ножны, в
10 Сама же идея Универсального языка еще древнее и восходит к библейскому преданию о разрушении Вавилонской башни, которое «стало истоком двух великих направлений в истории мысли: поисков праязыка и поисков универсального языка. Если праязык — это язык прошлого, то универсальный язык - язык будущего. Универсальный язык - это преодоление последствий вавилонского столпотворения.
Первое описание универсального языка мы находим на периферии христианского мира - в Ирландии VII века. Речь идет о трактате, известном под названием "Предписания поэтов" ("Auraicept па n-Eces"). Это лингвистический трактат, где содержится попытка определить преимущества ирландского языка в сравнении с латинской грамматикой. Здесь рассказывается о том, как 72 ирландских мудреца преодолевают последствия вавилонского столпотворения» (Козлов С. «Гений языка» и «гений нации»: две категории XVII-XVIII веков // Новое литературное обозрение, 1999, № 36. С. 29-30). См. тагже работу У. Эко, специально посвященную значению идеи Универсального языка в истории европейской культуры: Ceo U. La ricerca della lingua perfetta nella cultura europea. Roma, 1993. См. также: Дрезен Э. В поисках всеобщего языка. М.-Л., 1925.
16 которых храниться меч Духа. ... Да, если мы недоглядим и упустим изучение языков, то не только потеряем Евангелие, но в конце концов придем к тому, что не сможем правильно говорить и писать ни на латыни, ни на немецком. И пусть здесь послужит нам свидетельством и предостережением злосчастный, горький опыт университетов и монастырей, в которых не только забыли Евангелие, но и настолько испортили латинский и немецкий языки, что жалкие люди едва не превратились в животных. Они не могут безошибочно изъясняться и писать ни на немецком языке, ни на латыни и, кроме того, почти совсем утратили естественный разум»12. Что же касается собственно метода исследования языка, то он остается сугубо эмпирическим: для Лютера, как и для других крупнейших представителей «северного гуманизма» (Эразма, Гуттена, Пиркгеймера), многообразие языков имеет самостоятельную ценность, а их изучение должно лишь способствовать сохранению, пониманию и правильному использованию каждого из них: «Воистину, даже если бы от языков не было никакой пользы, нас все-таки должно было бы глубоко радовать и воодушевлять то, что они -благородный, прекрасный дар Божий, которым он так щедро наградил и наделил нас. ... Поэтому давайте возблагодарим Господа за благородную сокровищницу языков, будем хранить и приумножать ее».
Напротив, уже Ф. Бэкон убежден в необходимости философской грамматики, которая дала бы новый толчок развитию самого языка. В 1623 году в шестой книге трактата «О достоинстве и приумножении наук» он писал: «С нашей точки зрения, самой лучшей была бы такая грамматика, в которой ее автор, превосходно владеющий множеством языков, как древних, так и современных, исследовал бы различные особенности этих языков, показав специфические достоинства и недостатки каждого. Ведь таким образом языки могли бы обогащаться в результате взаимного общения, и в то же время из того, что есть в каждом языке самого лучшего и прекрасного, подобно Венере Апеллеса, мог бы возникнуть некий прекраснейший образ самой речи, некий великолепнейший образец того, как следует должным образом выражать чувства и мысли ума. А вместе с тем при таком исследовании можно на материале самих языков сделать отнюдь не малозначительное (как, может быть, думает кто-нибудь), а достойные самого внимательного наблюдения выводы о психическом
" Малявина Л.Л. У истоков языкознания Нового времени. М., 1985. С. 76.
12 Лютер М. К советникам всех городов земли немецкой. О том, что им надлежит учреждать и поддерживать христианские школы // Лютер М. Время молчания прошло: Избранные произведения 1520-1526 гг. Харьков, 1992. С. 164-165.
17 складе и нравах народов, говорящих на этих языках.... Поэтому мы считаем, что есть все основания отделить философскую грамматику от простой школьной грамматики и отнести ее к числу дисциплин, развитие которых необходимо» .
Тем не менее, довольно долго программа создания «философской грамматики» оставалась только декларацией. На практике же продолжала осуществляться ренессансная концепция изучения конкретного эмпирически данного языка с единственной целью его лексического и стилистического «очищения». В частности, во Франции «в XVI и в первой половине XVII века грамматика еще носила описательный и предписывающий характер, она рассматривалась как свод обязательных правил, следуя которым человек постигает искусство изящной и правильной речи. Для большинства филологов она еще не поднялась до уровня теоретической науки, и лишь изредка грамматисты обращались к проблемам философии языка. Вопросами языка занимались писатели, философы, грамматисты, весь круг высоко и не очень высоко образованных людей Франции, включая придворных. Специально для описания и нормирования французского языка была создана Французская Академия. Наука о языке сводилась к работе над языком и лишь отчасти включала вопросы лингвистической теории (П. Рамус, М. Монтень)».15
Для методологических установок филологов первой половины XVII века характерен принципиальный эмпиризм. «Изучать язык, - утверждал один из крупнейших французских лингвистов этого периода Клод Фавр дс Вожла, -значит смотреть и слушать, наблюдать и констатировать, отличать хорошее от плохого. В языке нет законов, есть только факты. Ошибаются тс, кто стремится рассуждать о языке и отвергает принятые всеми факты на том основании, что они, мол, противоречат разуму. Разум в языке не играет никакой роли. Важны обычай и аналогия».16 Следовательно, теоретические проблемы в грамматике вообще возникают лишь постольку, поскольку есть вариативность, т. е. поскольку обычай еще не устоялся. «Как только хороший обычай решает что-либо в ту или иную сторону, нет больше вопроса и для грамматики»17. Однако уже десятью годами позже ситуация во французском языкознании и философии
13 Там же. С. 163-164.
14 Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук// Бэкон Ф. Соч. в 2-х тт. Т. І. М., 1977. С. 319-
320.
15 Реферовская Е. Л. Философия языка и грамматические теории во Франции. СПб., 1996. С. 6.
16 Vaugelas CI. Remarques sur la langue francaise. Paris, 1647. Пит. по: Реферовская E. Л.
Философия языка и грамматические теории во Франции. С. 7-8.
17 Ibid. Цит. по: Будагов Р. Из истории политической терминологии во Франции: Обзор
лексикографических источников//Литературный критик, 1932, №4. С. 201.
18 языка радикально изменилась. Идеи Ф. Бэкона о создании «философской грамматики» и Декарта о «рациональном языке» были наконец осознаны, восторженно приняты и применены на практике новым поколением ученых.
«Грамматика Пор-Рояля» и «Логика Пор-Рояля»
Новый подход к построению Универсальной Грамматики был реализован картезианцами Л. Арно и К. Лансло в небольшой по объему, но имевшей революционное значение работе, озаглавленной «Всеобщая и рациональная грамматика, содержащая основы искусства речи, изложенные ясно и естественно; рациональные основания того, что является общим для всех языков, как и главных различий между ними; а также многочисленные новые замечания о французском языке» - так называемой «Грамматике Пор-Рояля». Как замечает современный исследователь, «можно сказать, что этой книгой начинается разработка общего языкознания, во всяком случае разработка ряда принципиальных проблем общей теории языка ... В течение полутораста лет после своего выхода в свет "Грамматика Пор-Рояля" во многом определяла развитие лингвистической мысли в Европе. Ее постоянно переиздавали (до конца XVII века вышло 5 изданий в Париже и Брюсселе, в XVIII веке - 9 изданий в Париже, Амстердаме и Эрлагене; в первой половине XIX века - 6 изданий в Париже), комментировали, переводили, по се образцу или под ее влиянием писались и печатались "всеобщие грамматики" XVIII века. ... Даже основоположник сравнительно-исторического языкознания Франц Бопп не избег влияния идей, впервые сформулированных в "Грамматике Пор-Рояля"».18
Разумеется, нас интересуют не столько специально лингвистические, сколько общеметодологические новации Арно и Лансло. И в этом отношении примечательно уже самое начало их трактата: «Грамматика - это искусство говорить. Говорить - значит выражать свои мысли знаками, которые люди изобрели для этой цели» . В отличие от прежнего представления о языке как самостоятельной «стихии», подчиненной лишь своим собственным внутренним закономерностям, к тому же специфичным для каждого конкретного языка, здесь подчеркнут приоритет мышления, по отношению к которому любой язык служит лишь средством выражения. Это еще раз самым определенным образом утверждается в I главе второй части, которая так и называется: «О том, что
18 Маслов Ю. С. О «Грамматике Пор-Рояля» и ее месте в истории языкознания // Арно А., Лансло К. Всеобщая рациональная грамматика (Грамматика Пор-Рояля). Л., 1991. С. 5-8.
19 знание происходящего в нашем уме необходимо для того, чтобы понять основания грамматики, и что от этого зависит разнообразие слов, образующих связную речь». Соответственно, вся грамматика строится на принципах рационализма: по существу, это практическое использование «Правил для руководства ума». Высказанное уже в заглавии убеждение, что все языки имеют нечто общее, тем самым получает новый смысл: в отличие от средневековых теорий, причина общности языков ищется не в их едином источнике - латыни или древнейшем праязыке, а в одинаковых для всех людей законах мышления, так что неважно, на материале какого языка производится исследование: правила, «работающие» во французском, итальянском, латыни и древнефеческом, признаются справедливыми для Языка вообще. Наконец, здесь четко выделяется единица языка - знак, как его начальный элемент.
Знаки, изобретенные «естественным образом», представляют собой или звуки (на первой ступени формирования), или слова. Тем самым в «Грамматике Пор-Рояля» осуществляется попытка абстрагироваться от смысла (значения) каждого конкретного слова. Разводя означающее и означаемое, авторы вычленяют логическую структуру языка. В первую очередь их интересует, как означающее (фактически пустая логическая форма) соотносится с процессом мышления. Здесь опять срабатывает рационалистическая установка - «разум предшествует языку» — поэтому слова не могут участвовать в формировании мысли, они лишь служат для ее выражения: «Различные виды значений, заключенные в словах, можно понять лишь в том случае, если мы предварительно уясним себе, что происходит в наших мыслях, потому что слова были изобретены только для того, чтобы передавать наши мысли»20. То, что мышление первично по отношению к языку, который является его непосредственным продуктом, позволяет переносить логические законы мышления в сферу языка, где они работают уже с помощью и на материале знаков. Однако надо отметить, что любая мысль может быть передана и воспроизведена только с помощью знаков (не обязательно языковых, хотя для выражения мысли «наиболее удобными знаками являются звуки человеческого голоса» ') и потому законы их функционирования фактически являются наглядным отображением деятельности разума.
19 Арно А., Лансло К. Всеобщая рациональная грамматика. С. 19.
20 Там же. С. 29.
21 Там же. С. 19.
Трактовка самого знака в «Грамматике Пор-Рояля» также принципиально отличается от средневековой и ренессансной. Здесь уже не берется за основу принцип подобия. Знак имеет две стороны, которые сознательно разведены: «Первая — то, чем они (знаки) являются по своей природе, т. е. как звуки и знаки письма. Вторая - их значение, т.е. то, каким образом люди пользуются ими, чтобы выразить свои мысли»22. Подобная двоякая природа знака позволяет полностью осуществлять рационалистический подход не только к языку, но и к самому человеческому разуму. То, что человек не может познать непосредственно, может быть познано через знак, который фиксирован и потому поддается анализу. Тем самым, вычленение знака как самостоятельной сущности еще дальше продвигает человека в освоении и упорядочивании мира, в создании вокруг себя исключительно человеческой среды.
Понимание языка как рационально построенной знаковой системы развивается и в вышедшей почти одновременно «Логике Пор-Рояля» А. Арно и П. Николя, в которой сфера применения знака значительно расширяется: фактически она охватывает все то пространство, которое поддается упорядочиванию. Но из нее выпадают идеи, существующие в сознании без знакового обозначения. Так как авторы логики являются последователями философии Декарта, то к этому разряду относятся врожденные идеи, а также «идеи вещей». Таким образом, возникает различие между «идеями вещей» и «идеями знаков», объяснению которого специально посвящена IV глава первой части «Логики». Здесь дается и определение знака: «Когда объект рассматривается сам по себе, в своем собственном бытии, и наш умственный взор не обращается на то, что он может представлять, имеющаяся у нас идея этого объекта является идеей веши, как, например, идея Земли, Солнца. Когда же некоторый объект рассматривают только в качестве представляющего какой-то другой объект, его идея является идеей знака и этот первый объект называют знаком»23; при этом «сущность знака состоит в том, чтобы вызывать в чувствах посредством вещи обозначающей идею вещи обозначаемой» .
Всякая классификация знаков объявляется условной, поскольку «можно произвести различные деления знаков»; авторы «Логики» указывают три критерия такой классификации, имеющих практическое значение. В результате они выделяют, во-первых, знаки «достоверные» и «вероятные»: так, «дыхание —
22 Там же. С. 19.
23 Арно А., Николь П. Логика или Искусство мыслить. М., 1991. С. 46.
достоверный знак жизни животных», а «бледность - только вероятный знак беременности у женщин». Следующую пару составляют «знаки, связанные с вещами» и «знаки, отделенные от вещей»: например, симптомы болезни неотделимы от самой болезни; выражение лица, как знак душевных движений и чувств, неотделимо от самих этих чувств; с другой стороны, жертвоприношения и причастие отделены от того, что они представляют. Отсюда следует, что «одна и та же вещь, поскольку она может быть одновременно и вещью, и знаком, может как вещь скрывать то, что она обнаруживает как знак. Например, теплая зола скрывает очаг как вещь и обнаруживает его как знак»25.
Наконец, выделяется третий критерий, наиболее важный с теоретической точки зрения, а именно критерий происхождения знаков. В соответствии с ним все знаки подразделяются на «естественные, которые не зависят от человеческой фантазии» и знаки «по учреждению и установлению», т.е. конвенциональные; к последним относятся слова и письменность.
Интерес авторов «Логики» к знакам мотивируется ими тем, что непонимание знаковой природы языка и некорректное использование знаков ведет к искажению смысла высказывания: «Вследствие необходимости использовать внешние знаки для того, чтобы нас понимали, мы связываем наши идеи со словами так, что нередко принимаем во внимание скорее слова, а не вещи. Это одна из самых распространенных причин путаницы в наших мыслях и рассуждениях» . Описанию подобных искажений смысла (например, когда различные по содержанию идеи выражаются одним и тем же знаком и т.д.) специально посвящена XII глава первой части.
«Логика Пор-Рояля» и «Грамматика Пор-Рояля» положили начало достаточно мощной традиции «предсемиотических» исследований во Франции, которые особенно активно продолжались на протяжении второй половины XVII и всего XVIII века . Если ограничиваться только французской традицией, то краткий обзор этих сочинений по общей и французской грамматике непосредственно подведет нас к эпохе Кондильяка и «Идеологов». Однако семиологические взгляды последних формировались под влиянием не только этой национальной традиции, - суть которой, как мы видели, состоит в
24 Там же. С. 48.
25 Там же. С. 47.
26 Там же. С. 79.
27 Современные лингвисты считают «последней работой, выдержанной в духе Пор-Рояля»
грамматический трактат, вышедший уже во второй трети XIX века: Mazure. Elements de
grammaire gdndrale. Paris, 1838. См. Реферовская E. Л. Философия языка и фамматические
22 применении к изучению языка методологических принципов картезианства, - но не в меньшей степени и под воздействием английского сенсуализма, воспринятого ими, прежде всего, из сочинений Локка. Поэтому ради сохранения хронологической последовательности рассмотрим сначала сенсуалистическую теорию знака, предложенную Локком, а также концепцию «универсальной характеристики» Лейбница, которая хотя и не была воспринята Кондильяком и «Идеологами», но должна нами учитываться, как своего рода альтернатива тому представлению о знаке, которое составляет предмет основной части настоящей работы.
Включение семиотической проблематики в контекст сенсуалистической теории познания у Локка
В «Опыте о человеческом разумении» знак трактуется столь широко, что во многом снимается противопоставление «знак-идея», которое отчетливо сформулировано в «Логике Пор-Рояля», а впоследствии будет основным предметом обсуждения в философии «Идеологов»28. Идея - центральное понятие философской системы Локка, связывающее ощущения и предметы реального мира - с первых страниц трактата подается как нечто зависимое от факта существования знаков. Уже в обращении к читателям, говоря об «определенной идее», Локк указывает, что таковой можно назвать только ту идею, которая «соединена и неизменно связывается с некоторым названием или членораздельным звуком, который должен быть устойчивым знаком этого самого объекта ума, или определенной идеи» . При этом сами идеи являются знаками ощущений: «Знаки, которыми мы главным образом пользуемся, есть или идеи, или слова, из которых мы составляем или мысленные, или словесные положения»30.
Знак у Локка, с одной стороны, служит связующим звеном между реальным миром и субъектом, но, с другой стороны, является «стеной», отделяющей сознание от мира объектов и порождающей неуверенность в том, что восприятие действительности человеком адекватно. Более того, существенно «семиотическим» является у Локка и само определение истины. Истина — это «соединение или разъединение знаков, сообразно соответствию или
теории во Франции. С. 48.
28 См. об этом: Parret Н. Ideologie et Semiologie chcz Locke et Condillac. Lisse (Netherlands), 1975
29 Локк Дж. Опыт о человеческом разумении//Локк Дж. Соч. в 3-х тт. Т. 1. М., 1985. С. 88.
30 Там же. С. 447.
23 несоответствию обозначаемых ими вещей друг с другом» ; производя действия со знаками, мы должны при этом соотносить между собой в первую очередь означаемые, но, так как напрямую это сделать невозможно (или, если верить Локку, практически невозможно), сохраняется необходимость использовать знаки. И хотя Локк говорит о том, что возможно (теоретически) мыслить без слов, но все же на практике всякая мысль представляет собой высказывание, пусть даже неозвученное, непроизнесенное. «Существует такая тесная связь между идеями и словами и наши отвлеченные идеи и общие слова находятся в таком постоянном отношении друг к другу, что невозможно говорить ясно и определенно о нашем знании, состоящем всецело из суждений, не рассмотрев предварительно природы, употребления и значения языка»32.
Этому рассмотрению полностью посвящена третья книга «Опыта о человеческом разумении», в первых двух главах которой Локк проясняет общее соотношение между идеей, знаком и реальностью, а в последующих объединяет проблему образования абстрактных имен с вопросом об образовании сложных и отвлеченных идей различных типов. Таким образом, семиотическая и собственно гносеологическая проблематика в этих главах полностью сливаются: невозможно рассматривать сложные идеи отдельно от выражающих их составных знаков. Это важнейшая новация, привнесенная Локком в новоевропейскую традицию изучения языка и знака: если раньше речь шла только о правильном представлении в языке некоего «уже готового» смысла, то Локк показывает, что само формирование смысла существенным образом связано с работой человека над имеющимся у него запасом знаков.
Еще одним важным моментом является акцентирование Локком значения чувственного восприятия, лежащего в основании всякого языка - факт, полностью отрицавшийся картезианской традицией, включая «Логику Пор-Рояля», где понятие чувственности попросту отсутствует. Локк же самым категорическим образом утверждает: «Слова, в конце концов, происходят от
слов, обозначающих чувственные идеи Будь мы в состоянии проследить слова
до их источников, мы нашли бы, что названия, обозначающие вещи, не относящиеся к области наших чувств, во всех языках имели свое первое начало от чувственных идей»33.
31 Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. Книга четвертая // Локк Дж. Соч. в 3-х тт. Т. 2. М.,
1985. С. 51.
32 Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. С. 458.
33 Там же. С. 460.
Наконец, еще одна новация Локка связана с введением в научный оборот всего комплекса теоретических проблем коммуникации. Именно Локк впервые поставил вопрос не только о том, насколько точно выражается в языке тот или иной смысл, но и о том, является ли вообще этот смысл тождественным, одним и тем же для всех носителей языка. Ответ Локка - определенно отрицательный. Безусловно, знаки не могли бы возникнуть без данности субъекту некоего выражаемого ими смысла: «Человек не может сделать свои слова знаками свойств в вещах или знаками таких понятий в уме другого, которых пет в его собственном уме. Пока человек не имеет некоторых собственных идей, он не может предполагать, что они соответствуют понятиям другого человека, и не может употреблять для последних никаких знаков, ибо такие знаки были бы знаками того, чего он не знает, т.е. фактически знаками ни для чего. ... В устах каждого человека слова обозначают те идеи, которые у него имеются и которые он хотел бы выразить ими»34. Однако при этом «люди предполагают, что их слова являются знаками идей и в умах других людей. ... Но люди обыкновенно не стараются исследовать, является ли та идея, которую имеют в уме они и те, с кем ни разговаривают, одной и той же»35.
Далее, «слова относят к действительным вещам»36, в то время как их значением являются лишь идеи; «обозначая словами что-либо, кроме идей, имеющихся в нашем уме, мы пользуемся ими превратно и вносим в их значение неизбежную неясность и путаницу» 7. Кроме того, Локк указывает на конвенциональность естественного языка («произвольное присоединение слов к идеям»), что, однако, не мешает одному и тому же слову для разных людей обозначать разные идеи: «Каждый человек обладает такой неотъемлемой свободой обозначать словами какие угодно идеи, что никто не в силах заставить других при употреблении одинаковых с ним слов иметь те же идеи, что и он. Поэтому сам великий Август, обладавший властью над миром, признавал свое бессилие образовать новое латинское слово, т.е. он хотел сказать, что не может установить по своему произволу, знаком какой идеи должен быть тот или другой звук в устах и на обычном языке его подданных»38.
В последующем рассмотрении генезиса сложных и отвлеченных (общих) понятий, представляемого Локком как образование соответствующих терминов,
34 Там же. С. 462^463.
35 Там же. С. 464.
36 Там же. С. 464.
37 Там же. С. 464.
25 все эти предварительные положения о природе знака находят свое место и привлекаются для разъяснения теоретико-познавательных проблем. Завершается анализ критикой «злоупотребления словами», к которому преднамеренно прибегают «философские и религиозные секты». Многообразные случаи затемнения смысла или многословия, прикрывающего отсутствие всякого смысла, впервые рассмотренные и классифицированные здесь Локком, в дальнейшем стали объектом развернутой критики со стороны логического позитивизма. Однако в контексте настоящей работы важнее то обстоятельство, что именно у Локка теория знака престала быть частью грамматики и логики, каковой она оставалась до сих пор, и оказалась прочно связанной с вопросом о самом происхождении человеческих знаний. В дальнейшем мы увидим, что основной задачей Кондильяка и многих «Идеологов» будет объединение обеих этих традиций для создания на основе теории знака единой науки, которая была бы не только «философской грамматикой», но одновременно и теорией познания, и логикой, и философией науки. Но еще раньше аналогичную задачу, хотя и решаемую совершенно иными средствами, поставил перед собой Лейбниц.
Путь к математической логике: «универсальная характеристика» Лейбница
Общеизвестна роль Лейбница как провозвестника, если не создателя, современной математической логики. Для нас в данном случае важны те методологические, гносеологические и семиотические принципы, которыми он руководствовался при разработке своей идеи «универсальной характеристики». Нетрудно сразу же заметить, что по сути своей эта идея является дальнейшим развитием старой концепции «универсальной (или философской) грамматики». Впрочем, нельзя сказать, что этим совершенно отрицался локковский взгляд на язык, как проблему преимущественно гносеологическую. В направленном против Локка полемическом сочинении «Новые опыты о человеческом разумении», структура которого полностью воспроизводит главный трактат английского мыслителя, третья книга (которая, как и у Локка, посвящена языку) отличается наиболее «миролюбивым» характером: представляющий взгляды Лейбница Теофил здесь не столько спорит с Филалетом (Локком), сколько дополняет его теоретические положения многочисленными историческими и литературными примерами. Показательно, однако, что устами Теофила Лейбниц
Там же. С. 465.
даже здесь обращает внимание своего оппонента на совершенно оставленную им старую идею «всеобщей грамматики»: «Со временем будут записаны все языки вселенной и составлены словари их и грамматики и будет произведено сравнение всех языков; это будет иметь очень важное значение как для знания вещей, ... так и для познания нашего духа и чудесного разнообразия его деятельности»39.
В работах, непосредственно посвященных развитию идеи «универсальной характеристики», Лейбниц не скрывает ее преемственность по отношению к «философской грамматике» первой половины XVII века, но одновременно подчеркивает ее качественно новый характер: «Хотя давно уже некоторые выдающиеся мужи выдвинули идею некоторого универсального языка, или универсальной характеристики, посредством которой прекрасно упорядочиваются понятия и все вещи, посредством которой различные нации могут сообщать друг другу свои мысли и с помощью которой то, что написано одним, мог бы каждый читать на своем языке, никто, однако, не попытался создать язык, или характеристику, в которой одновременно содержались бы искусство открытия и искусство суждения, т.е. знаки или характеры которой представляли бы собой то же, что арифметические знаки представляют в отношении чисел, а алгебраические - в отношении абстрактно взятых величин. А ведь Бог, даруя человеческому роду эти две науки, по-видимому, желал нам напомнить, что в нашем разуме скрывается тайна значительно более важная, и эти две науки — только тени ее»4 .
Таким образом, суть нового проекта состоит не столько во введении математических символов и операторов, которые составляют лишь средство, сколько в самой цели: создать такой искусственный язык, который бы не только не мешал открытию истины, но и до известной степени автоматизировал бы этот процесс. Другими словами, перед нами картезианская концепция «рационального языка», переведенная из сферы сугубо умозрительного теоретизирования в новое качество практически осуществимой программы. Сама «математизация» при этом вторична, на первом же месте стоит изучение единого принципа построения всех языков: «Прежде всего следует показать, каким образом высказывание может быть переведено с других языков на язык
39 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении //Лейбниц Г. В. Соч. в 4-х тт. Т. 2. М.,
1983. С. 342.
40 Лейбниц Г. В. История идеи универсальной характеристики //Лейбниц Г. В. Соч. в 4-х тт. Т. 3.
М., 1984. С. 412-413.
рациональный. Для этой цели нужно будет составить общую грамматику языков, обратив особое внимание на латинскую. Ведь поскольку латинский язык в настоящее время является в Европе языком науки, то неплохо было бы перенести кое-что в рациональный язык из латинского языка. Грамматика же латинского или какого-либо другого языка - в той степени, в какой она подчинена правилам и лишена аномалий, - является только частью общей грамматики. Поэтому правильные грамматики всех языков являются только частями, или частными случаями, философской грамматики»41.
Следующим шагом должно стать создание единого алгоритма формирования значений изобретаемых нами знаков: «Завершив же общее, т.е. грамматику, следует приступить к словам, или словарю, и к предложениям, или истинам. Истины же, которые могут быть доказаны или уже доказаны, будут как бы короллариями словаря, или определений слов. ... Проделаем сперва такой анализ, который необходим для доказательства большей части истин, и притом вначале — логических, затем — метафизических, после этого — практических, потом - математических и наконец - физических. ... Тогда, если мы ничего не оставим без доказательства, то из истин, уже полученных и доказанных, мы извлечем и анализ слов, т.е. определения, и в конце концов, исходя из смысла этих определений, выразим значение слов»42.
Именно истинность и системность составляют преимущество новой «характеристики». Собственно «универсальное исчисление» - нахождение новых истин посредством «искусства комбинаторики» и их проверка путем «аналитики», - может появиться лишь тогда, когда уже существует рациональный язык, «универсальная характеристика»: «Если бы существовал какой-то точный язык (называемый некоторыми Адамовым языком) или хотя бы истинно философский род писания, при котором понятия сводились бы к некоему алфавиту человеческих мыслей, тогда все, что выводится разумом из данных, могло бы открываться посредством некоторого рода исчисления, наподобие того, как разрешаются арифметические или геометрические задачи».
С другой стороны, «характеристика» важна прежде всего как необходимое условие для создания «исчисления», а не сама по себе, как считали картезианцы. «Никогда не кончатся споры и не установится мир в борьбе школ,
41 Лейбниц Г. В. Рациональный язык // Лейбниц Г. В. Соч. в 4-х тт. Т. 3. С. 422.
42 Там же. С. 423-424.
43 Лейбниц Г. В. Об универсальной науке, или философском исчислении // Лейбниц Г. В. Соч. в
4-х тт. Т. 3. С. 494-495. Курсив Лейбница.
28 пока от путаных рассуждений, неясных слов и неопределенных значений мы не перейдем к простым исчислениям и определенным характерам. Отсюда, разумеется, будет следовать то, что всякий паралогизм станет не чем иным, как ошибкой счета, а софизм, выраженный в этом новом способе писания, будет не чем иным, как солецизмом или варваризмом, легко опровергаемым исходя из законов этой философской грамматики. В результате, когда возникали бы споры, нужда в дискуссии между двумя философами была бы не большей, чем между двумя вычислителями. Ибо достаточно было бы им взять в руки перья, сесть за свои счетные доски и сказать друг другу (как бы дружески приглашая): давайте посчитаем!»44.
Для понимания природы «характеристики» важно уяснить, что речь идет не о «рациональном языке» в целом, а об одной его составляющей, а именно о системе письменности, о «характерах», т.е. письменных знаках (в дальнейшем мы увидим, какое методологическое значение придавали письменности «Идеологи»). Определение «характера» дано самим Лейбницем в работе «Основы исчисления рассуждений»: «Всякое человеческое рассуждение совершенствуется применением некоторого рода знаков, или характеров. Ибо не только сами вещи, но даже и идеи вещей нельзя, да и нет нужды постоянно отчетливо обозревать умом, а потому, ради краткости, для их выражения употребляются знаки. ... К числу же знаков я отношу слова, буквы, химические фигуры, знаки астрономические, знаки китайского письма, иероглифические, музыкальные ноты, стенографические, арифметические, алгебраические и все другие, которыми мы пользуемся в процессе рассуждения вместо вещей. Написанные же, начертанные или высеченные знаки называются характерами (characteres)»45.
Рациональная система «характеров», или «универсальная характеристика», есть не что иное как точное воспроизведение на письме системы человеческих знаний, или системы истинных идей: «Знаки будут тем полезнее, чем более адекватно они выражают понятие обозначаемого предмета, так что они могут служить не только целям репрезентации, но и целям рассуждения. ... Все человеческие мысли вполне разрешаются на немногие, как бы первичные; если бы этим последним были поставлены в соответствие характеры, то из них могли бы образовываться характеры производных понятий,
Там же. С. 496-497. Курсив Лейбница. 45 Лейбниц Г. В. Основы исчисления рассуждений//Лейбниц Г. В. Соч. в 4-х тт. Т. 3. С. 501.
29 из которых всегда могли бы извлекаться все их реквизиты и входящие в них первичные понятия и то, что я называю определениями или значениями (valores), а равным образом и следствия, доказуемые из этих определений»46.
Опираясь на эти семиотические и гносеологические положения, Лейбниц и приступает непосредственно к построению своего «универсального исчисления», причем его первые шаги полностью восприняты современной символической логикой: «Пусть характером будет какое-либо А, или В, или некоторый другой знак. Композиция из многих характеров называется формулой. Если некоторая формула эквивалентна характеру, так что их можно подставлять на место друг друга, такая формула называется валёром характера. Первичный валёр характера, т.е. такой, который ставится в соответствие характеру по произволу и не нуждается в обосновании, есть его значение (significatio). ... Исчисление, или оперирование, состоит в соответствующем порождении отношений путем трансмутации формул согласно некоторым заранее заданным законам.... Формулы (под которыми, если считать их простейшими формулами, можно понимать сами характеры), отношения и операции ведут себя как понятия, высказывания и силлогизмы. Имеются и составные отношения, которые предполагают определенные операции»47.
Для нас существенно, что это построение одновременно является и анализом функционирования естественного языка и вообще любой знаковой системы. Тот факт, что подобный анализ у Лейбница не самодостаточен, а служит лишь основой для разработки техники математического анализа истинности высказываний, не должен затмевать его собственной теоретической ценности. Что касается самой методики введения логических операторов (изложенной в таких работах Лейбница как «Элементы универсальной характеристики», «Элементы исчисления», «Элементы универсального исчисления», «Исследования универсального исчисления», «Правила, по которым можно с помощью чисел судить о правильности выводов, о формах и модусов категорических силлогизмов», «Математика разума», «Опыт универсального исчисления», «Добавления к опыту универсального исчисления» и других), то она, как известно, оказалась весьма несовершенной. Однако в целом можно утверждать, что именно непопулярность философии Лейбница во Франции немало способствовала становлению «Идеологии», в рамках которой
46 Там же. С. 502.
47 Там же. С. 503-504. Курсив Лейбница.
зо почти все положения учения об «универсальной характеристике» (кроме собственно математизации) были, по существу, открыты заново.
Эволюция философии языка во Франции в XVIII веке: от картезианства к сенсуализму и эклектике
Возвращаясь к французской философской традиции, следует отметить, что на протяжении почти всего XVIII столетия семиотические представления относительно независимо друг от друга развивались в рамках двух дисциплин: философии языка («философской грамматики»), которая до самого конца века остается чисто картезианской , и теории познания, которая в этот период подвергается все большему воздействию английского эмпиризма и сенсуализма. Синтез этих двух линий как раз и был осуществлен в конце столетия Кондильяком и «Идеологами».
В свою очередь, в области грамматики выделяются работы прикладные, в основном посвященные изучению только французского языка и представляющие интерес лишь как пример практического применения методологических принципов «Грамматики Пор-Рояля»49, и теоретические сочинения по всеобщей, или философской грамматике . Среди последних особое место занимает труд Н. Бозэ «Общая грамматика, или Систематическое объяснение необходимых элементов языка»51. Пространное теоретическое введение к этой работе представляет собой, по сути, самостоятельный трактат по философии языка. Принципы картезианского языкознания здесь даны в своей полностью развитой, отшлифованной за столетие форме; они изложены гораздо более подробно и сформулированы более радикально, чем в «Грамматике Пор-Рояля».
Бозэ начинает с понятия разума, который является сущностной характеристикой человека и единственным, что отличает его от животных. В то же время ограниченный человеческий разум есть лишь подобие «вечного разума», который служит абсолютным прообразом первого; правила,
48 См. Chomsky N., Halle М. Cartesian Linguistics. N. Y.-London, 1966.
49 Например: Des Marais R. Traite de la grammaire francoise. Paris, 1705; Buffier P.-CI. Grammaire
francoise sur un plan nouveau. Paris, 1741; Abbe Girard. Vrais principes de la langue francoise. Paris,
1747.
50 Abbe d'Olivet. Essai de grammaire. Paris, 1740; President De Brasses. De la formation mecanique
des langues. Paris, 1765; Abbe" Fromant. Supplement a la Grammaire Generate. Paris, 1769; Court de
Gdbelin. Histoire naturelle de la parole ou Precis de l'origine du Langage et de la Grammaire
Universale et Comparative. Paris, 1778; Turgot A.-R.-J. Histoire Univcrsrelle. P. II: Reflexion sur les
langues II Turgot A.-R.-J. (Euvres completes. Paris, 1808-1811. Vol. 9; Mazure. Elements de
grammaire gendrale. Paris, 1838.
Beauzee N. Grammaire Gdnerale ou Expostion raisonnee des elements ndcessaires du Langage. Tt. I-
31 установленные для самого себя высшим разумом, одновременно суть истинные законы человеческого мышления.
Язык - средство общения людей, как разумных существ. Поэтому единственная цель всякого языка - передача идей. Однако для этого необходим материальный, чувственный субстрат, сам по себе не имеющий ни малейшего отношения к мышлению; таким субстратом является звук. Звуки как таковые не могут выражать никакой идеи; знаками они становится лишь благодаря тому, что между ними возникают определенные устойчивые отношения, которым соответствуют отношения между различными идеями. Изолированная идея вообще никак не может быть выражена, в языке выражаются только взаимные отношения идей. Однако для того, чтобы быть выраженными в языке, они сначала должны быть выявлены посредством рефлексии, поэтому язык всегда отражает произведенный интеллектом анализ самого себя: спонтанные представления логически расчленяются, открываются отношения между ними, и лишь затем они могут быть обозначены отношением между звуками. Поскольку же законы мышления одинаковы для всех людей и неизменны, рефлексия всегда приводит к одинаковым следствиям: «Этот анализ, принципы которого продиктованы человеческим разумом, или, лучше сказать, вечным разумом, направляющим разум человека, дает всегда равные результаты. Им устанавливаются во всех языках одни и те же виды слов, представляющие одни и те же идеи. Он предписывает словам одно и то же употребление; он определяет одинаковые между ними отношения, отвечающие отношениям идей, знаками которых они служат»52.
Этим объясняется внутреннее единство всех языков, которое и является предметом теоретической грамматики, обнаруживающей за многообразием и исторической эволюцией звуковых систем их общую и неизменную природу: «Принципы грамматической науки, стоящие над языками, те же, что и принципы, управляющие интеллектуальными операциями человеческого разума, и, следовательно, они суть вечная истина»53. В этом смысле общая грамматика исследует, собственно, не язык, а сам разум: «Наука о языке ничем не отличается от науки о мышлении, грамматика проясняет мышление через речь, а речь через мышление» . Бозэ говорит даже о «грамматической метафизике»5 , под которой
II. Paris, 1767.
52 Beauzde N. Grammaire Gendrale... Т. I. P. VIII.
53 Ibid. P. XI.
54 Ibid. P. XX.
32 понимается знание о природе языка и предназначении слов, но также и о самом устройстве языка, поскольку тончайшие различия и отношения, которые обнаруживает внимательный исследователь языка, имеют своим источником не человеческий интеллект, а высший разум. Эта «грамматическая метафизика» есть также управляющая всеми интеллектуальными операциями «естественная логика», только взятая в аспекте ее внешнего выражения56.
Завершается «Введение» двумя категорическими утверждениями: «Грамматика должна представлять основы, общие теоретические положения и общие правила языков, а язык есть манифестация анализа мысли через речь» Последовательно применяя в своем труде эти методологические постулаты к материалу классических и новых языков, Бозэ дает логическую и философскую интерпретацию множества языковых фактов (например, всех частей речи, флексий, синтаксических структур). К сожалению, рамки краткого вводного обзора не позволяют нам воспроизвести здесь эти многочисленные и подчас весьма интересные философские экскурсы, тем более, что собственно философия языка в работе Бозэ все же ограничивается «Введением».
«Общую грамматику» Бозэ можно считать высшей точкой в развитии чисто рационалистической теории языка. Хотя ортодоксально-картезианские грамматические сочинения продолжают создаваться еще на протяжении более чем полувека, уже современник Бозэ С.-Ш. Дюмарсе занимает иную позицию, пытаясь эклектически сочетать в своей теории элементы рационалистических и сенсуалистических концепций58; популярность его произведений не только в среде французских ученых, но и у всего образованного общества в Европе свидетельствует об актуальности подобной попытки объединения обоих направлений.
Эта эклектическая теория знака изложена в двух получивших широкую известность работах Дюмарсе — «Истинные принципы грамматики» 9 и «Логика и принципы грамматики»60 (начиная со второго издания - «Логика, или Рассуждение об основных действиях ума»61). Единственная небольшая работа
"ibid. Р. XXVII.
56 Ibid. Р. XXX.
"ibid. P.XXXIII-XXXIV.
58 См.: Sahlin G. Cesar Chesneau Du Marsais et son role dans 1'dvolution de la grammaire generate.
Paris, 1922
59 Du Marsais C.-Ch. Les veritables principes de la grammaire ou nouvelle grammaire raisonnee pour
apprendre la lingue latine II Du Marsais C.-Ch. CEuvres. T. I. Paris, 1797.
Du Marsais C.-Ch. Logique et principes de grammaire. Paris, 1769. 61 Du Marsais C.-Ch. Logique ou Reflexions sur les principals operations de l'Esprit. Paris, 1818.
33 Дюмарсе, переведенная на русский язык, не относится к интересующей нас теме62.
Обе книги открываются философским введением (по мнению Дюмарсе, «только философ может быть хорошим грамматистом»63), причем уже здесь взгляды Декарта механически соседствуют с противоположными им утверждениями сенсуалистов. Так, в полном согласии с Декартом Дюмарсе пишет: «Бог извлек из небытия две субстанции, субстанцию телесную и субстанцию духовную. Субстанция духовная - душа - осуществляет в человеке процесс мышления и не обладает протяженностью; субстанция телесная обладает протяженностью, ... но исключает идею мышления и чувства. ... Понять, каким образом эти две различные субстанции, мыслящая и протяженная, объединяются в человеке, невозможно. Это тайна Творца» . Но одновременно отрицается теория врожденных идей, и со всей определенностью проводится сенсуалистическая концепция tabula rasa: «Мы не могли бы составлять себе идеи о вещах или их образах, если бы предварительно эти вещи не произвели па наши чувства определенного впечатления»65.
Неудивительно, что столь же внутренне противоречива и методология Дюмарсе. С одной стороны, он говорит о «геометрическом» методе и дедукции, о том, что факты служат не для выведения теории, а лишь для ее иллюстрации. С другой стороны, на практике метод Дюмарсе оказывается чисто индуктивным: исследование языка начинается не с определения природы идей и знаков, не с выявления их необходимых свойств и даже не с описания предшествующих всякому дискурсу грамматических форм, но непосредственно с анализа текста , т. е. с демонстрации эмпирического употребления языка и выявления в нем определенных правил.
Более того, остается непроясненным и вопрос о том, относятся ли рассуждения Дюмарсе к «общей грамматике» или же только к грамматике двух эмпирически данных языков (в «Истинных принципах грамматики» - латыни, в «Логике и принципах грамматики» - французского). Теоретически признавая необходимость общей науки о языке как таковом, фактически Дюмарсе осуществляет исследование лишь грамматических форм этих двух языков. Несмотря на всю эту внутреннюю непоследовательность, а возможно, именно
62 [Дюмарсе Ц.-Ш.] Философ // Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М., 1994
63 Du Marsais C.-Ch. Les veritables principes de la grammaire... P. 201.
64 Du Marsais C.-Ch. Logique ou Reflexions sur les principals operations de l'Esprit. P. 1-3.
65 Ibid. P. 7.
34 благодаря ей, работы Дюмарсе довольно долго считались образцовыми и по ним знакомились с проблемами философии языка представители просвещенной аристократии вплоть до середины XIX века.
Поскольку Дюмарсе был редактором отдела общей и частной грамматики «Энциклопедии», именно он определил характер соответствующих статей этого монументального коллективного труда. Для нас больший интерес представляет точка зрения Д'Аламбера, изложенная в его предпосланном «Энциклопедии» «Предварительном рассуждении издателей». Задача «Рассуждения» -представить читателю все множество наук, свободных искусств и механических искусств в виде некой единой системы, «проследить родословную и связь наших знаний»67. Едва ли не центральное место в этой системе отводится логике и грамматике, которые рассматриваются как единая область научного знания, изучающая формирование, взаимосвязь и способы передачи идей. При этом грамматике как в теоретическом, так и в практическом отношении отводится более важная роль, чем собственно логике: «Все наши знания первоначально сводятся к ощущениям, которые приблизительно одинаковы у всех людей; и искусство сочетать и сближать непосредственные идеи добавляет к ним, собственно говоря, только более или менее точное расположение и перечисление, которое может их сделать более или менее понятными другим. ... Наука о сообщении идей не ограничивается установлением порядка среди самих идей; она должна еще научить выражать каждую идею по возможности наиболее ясно и, следовательно, усовершенствовать знаки, долженствующие ее обозначать»68.
Прогрессу разума соответствует прогресс языка, причем одно немыслимо без другого: «Языки, зародившиеся одновременно с обществами, были сначала, без сомнения, только довольно странным собранием всякого рода знаков, и естественные тела, действующие на наши органы чувств, были, следовательно, первыми вещами, получившими наименования. ... Между тем, так как легкость обмена идеями посредством взаимного общения имеет бесспорные преимущества, то неудивительно, что люди старались все более увеличивать эту легкость. Для этого они стали изображать слова знаками, ибо последние являются, так сказать, символами, легче всего оказывающимися под руками.
66 Ibid. Р. 63-66.
67 [Д'Аламбер Ж.-Л.] Предварительное рассуждение издателей // Философия в «Энциклопедии»
Дидро и Даламбера. С. 57.
68 Там же. С. 72.
35 Сверх того, порядок происхождения слов следовал порядку операций ума: после индивидуумов наименовали чувственные качества, которые, не существуя сами по себе, существуют в этих индивидуумах и общи многим; мало-помалу пришли к отвлеченным терминам, из которых одни служат для соединения идей, другие для обозначения общих свойств тел, третьи для выражения чисто духовных понятий»69.
Здесь же затрагивается и вопрос о соотношении грамматики, логики и риторики, которую Д'Аламбер предлагает отличать от составляющих неразрывное целое первых двух наук: «Наконец, выработав для употребления слов правила, создали грамматику, которую можно рассматривать как одну из отраслей логики. Освещенная тонкой и остроумной метафизикой, она различает оттенки идей, научает обозначать эти оттенки различными знаками, дает правила для наиболее выгодного употребления этих знаков, открывает, часто с помощью философского духа, спускающегося до источника всего, смысл кажущегося странным выбора, предпочитающего один знак другому. ... Люди, обмениваясь идеями, стараются сообщать другим также свои страсти. Этого они достигают посредством красноречия, имеющего своим назначением говорить чувству, как логика и грамматика говорят разуму»70.
Там же. С. 72-73. Там же. С. 73-74.
