Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Формирование менталитета российской деловой элиты в контексте социально-культурного пространства конца XIX- начала XX вв 16
1.1. Проблема менталитета в отечественной и зарубежной философско-культурологической мысли 16
1.2. Иерархия ценностей российской предпринимательской элиты. Традиции и новации 32
1.3. Специфика ментальности российских предпринимателей в соотношении с западным культурно-историческим типом 50
ГЛАВА 2. Философско-культурологическое осмысление менталитета предпринимательской среды как феномена общественной жизни российского общества 64
2.1. Ценностные регуляторы активности российской деловой элиты в экономике, политике, культуре 64
2.2. Проблема идентичности российских предпринимателей с социумом 103
- Иерархия ценностей российской предпринимательской элиты. Традиции и новации
- Специфика ментальности российских предпринимателей в соотношении с западным культурно-историческим типом
- Ценностные регуляторы активности российской деловой элиты в экономике, политике, культуре
- Проблема идентичности российских предпринимателей с социумом
Иерархия ценностей российской предпринимательской элиты. Традиции и новации
В ходе философской дискуссии середины 1990-х годов по проблеме менталитета выявился ряд неоднозначных, зачастую противоположных, позиций. Если одни (например, В.К.Кантор) склонны отождествлять понятия "ментальность", "самоидентификация" и "умственный и духовный строй народа" (4), то большинство философов обнаруживает потребность в более жестком определении сущности менталитета. Сохраняется и стремление выводить ментальность из политических, социальных, экономических и культурных особенностей страны. Но постепенно набирает силу новая тенденция, предполагающая решительный отказ от такой "дедукции". А.П.Огурцов полагает (и вполне обоснованно), что и социально-экономические отношения, и все формы поведения личности должны быть рассмотрены как производные от тех инвариантных образов и представлений, с помощью которых индивиды осмысливают мир и свое место в нем. Так как все структуры менталитета обладают большей исторической длительностью и большей устойчивостью относительно изменений общественно-политической жизни, то на первый план выдвигается идея обусловленности фундаментальных структур сознания культурой, языком, религией, воспитанием и социальным общением. (5)
Недалеко продвинулись в этом отношении и другие отрасли гуманитарного знания. Так, социологические срезы общественного мнения (6) обычно показывают поверхностную картину содержания обыденного сознания, отражающую ситуативные социально-экономические и политические приоритеты граждан. Здесь нет учета разнообразных мотивов людей, не говоря уже о глобальных человеческих ценностях.
В работах лингвистов и психолингвистов делаются попытки построить некую "языковую ментальность", понимаемую как "соотношение между некоторым участком мира и его языковым представлением". (7). Рациональным зерном подобных исследований являются положения о познаваемости окружающего мира с помощью языка и о воз 19 можности определения "языковой ментальности" посредством анализа двух групп факторов - особенностей, определяющихся, во-первых, принадлежностью индивидов к некой социокультурной группе, и их социокультурной средой (круг знакомых, родственников, страна проживания и т.п.), во-вторых. (8). Но в подобных построениях отсутствует возможность установления причин, побуждающих людей придавать значимость одним аспектам явления, игнорируя при этом другие.
Если говорить об исследованиях в области общественной психологии, то и здесь понятие "менталитет", введенное в сферу психологии еще во второй половине 1920-х годов Ш.Блонделем и А.Валло-ном, очень быстро вышло из употребления. Тогда как, несомненно, история ментальности с одной стороны граничит с историей общественной мысли, с другой - с аналитической психологией, изучающей выделенное К.Г.Юнгом "коллективное бессознательное", а третьей гранью соприкасается с изучением глобальных "типов сознания".
Новая парадигма научного знания заставила психологическую науку вернуться к проблеме менталитета на качественно новом уровне. Так, авторы фундаментального труда по исследованию ментальности россиян, подразумевая под менталитетом "психологическую специфику сознания изучаемой общности", раскрывают последний "через систему взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях и задающую вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей, а значит, и характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие указанную общность от других". (9). В самом общем виде в работах психологов менталитет определяется как "некая характерная для конкретной культуры (субкультуры) специфика психологической жизни представляющих данную культуру (субкультуру) людей, детерминированная экономическими и политическим условиями жизни в историческом аспекте". (10). Однако, данное определение в известной степени пересекается с понятием "национальный характер", под которым понимают либо присущий представителям данной нации набор основных личностных черт (концепция модальной личности), либо систему основных существующих представлений: установок, верований, ценностей, умонастроений и т.п. (концепция социальной личности). Но последний является только частью менталитета.
В итоге можно констатировать, что, несмотря на те серьезные шаги в исследовании менталитета, которые были сделаны представителями различных "наук о человеке" (философами, культурологами, историками, экономистами, психологами, социологами), мода на термин "менталитет" продолжает опережать опыт реального прикладного освоения, создавая опасность превращения этого понятия в неопределенную, семантически перегруженную метафору. Достаточно свободные и многообразные дефиниции (это наглядно иллюстрируют формулировки из статей одного из ведущих отечественных менталитета А.Я.Гуревича: "противоречивая целостность картины мира"; "дорефлективный слой сознания"; "социокультурные автоматизмы сознания индивидов и групп"; "глобальный эфир культуры" и т.д.) и слабая методологическая обоснованность менталитета вызывают в научной среде призывы не преувеличивать научный статус данного понятия. Сторонники данной точки зрения готовы принять менталитет, как тип мышления в связи с религиозными, национальными и культурными традициями, тип мышления, проявляющийся в достаточно устоявшихся особенностях восприятия и стереотипах понимания, но категорически не согласны с попыткам придать этому понятию всеохватывающий мировоззренческий и философский характер. (11)
Специфика ментальности российских предпринимателей в соотношении с западным культурно-историческим типом
Совсем не случайно именно старообрядцы (М.П.Рябушинский) стали идеологами семейного предпринимательства. Семь из восьми братьев Рябушинских крепко держались друг за друга и не дробили отцовское наследство. Характерной чертой семьи была внутренняя семейная дисциплина со строгой "специализацией". Когда после смерти в 1899 г. отца семейный бизнес возглавил Павел Павлович (он стал председателем правления текстильной фирмы), фабричным производством стал заведовать его брат Сергей, коммерческой частью - Степан, банкирским домом - Павел, Владимир и Михаил. Остальные братья (Дмитрий, Николай и Федор) в предпринимательской деятельности не принимали практического участия, хотя и оставались пайщиками семейных предприятий. (21). Явно под влиянием старообрядческой традиции широкое распространение семейных фирм стало одной из особенностей торгово-промышленной жизни России начала XX столетия.
Думается, что именно в ментальности русского старообрядческого предпринимательства индустриальной эпохи, основывавшегося на философии труда, согласно которой предпринимательская деловитость почиталась как достойное качество, в большей степени сочетались традиционные ценности с технологическими новшествами. Тогда как в ортодоксальном православии хозяйственное и профессиональное совершенствование оставались на периферии религиозного сознания, а материальная оснащенность, техническое совершенствование труда, экономическое преуспевание не освещались светом христианства. В силу же ущемленного и отчасти "маргинального" положения предпринимателей-раскольников в общей массе торгово-промышленного сословия их ценностная стратегия воспринималась как оппозиция общему строю общественной жизни российского суперэтноса.
Все же следует признать, что сторонников "старой веры" с остальной частью деловой элиты сближала идея служения своим богатством делу милосердия и просвещения народа. Знаток московского купечества ПАБурышкин отмечал: "Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного долга". (22). Мечтой жизни большей части русских предпринимателей (независимо от конфессиональной принадлежности) было желание построить храм: так в сознании русского человека отражалась идея искупления за богатство, которое всегда связано с грехом. Немаловажное значение имеет и "прелесть малого деяния": бизнес и благотворительность в России всегда тесно связаны.
Феномен российской благотворительности . XIX - начала XX вв. совсем не исследовался в советский период, ибо противоречил идеологическим установкам. В этом причина того парадокса, что почти вся научная литература по проблеме за небольшим исключением принадлежит перу американских коллег. Основы этого были заложены еще в конце 1950-х годов: работы профессора Гарвардского университета У.К.Джордана о благотворительности в Англии не только обозначили приемлемые для изучения структурные единицы (нужда, механизм, импульсы, достижения), но и выделили пять основных сфер филантропической деятельности: помощь бедным (нетрудоспособным), социальная реабилитация (трудоспособных), улучшения в муниципальной сфере, образование и религия, "законоположения и их реализация". (23)
Применение данной исследовательской схемы к истории благотворительности, понимаемой как передача юридическими и физическими лицами денежных и материальных средств, а также личное сотрудничество частных лиц в деле помощи нуждающимся, в России интересующего нас периода позволяет сделать весьма интересные выводы о мотивах и проявлениях последней.
Вплоть до Первой мировой войны практически отсутствовала государственно организованная и финансируемая система помощи бедным. За исключением нескольких крупных городов и ряда губерний, местное общественное вспомоществование также прибывало либо в зачаточном состоянии, либо не существовало вообще. Согласно данным министерства внутренних дел, на ниве благотворительности выделялись только 4 купеческих общества империи из 144 - Москвы, Петербурга, Одессы и Киева, а остальные сословные купеческие общества занимались благотворительностью в весьма скромных размерах. (24). Филантропическая деятельность носила ярко выраженный личностный характер. Причем, по масштабам своих пожертвований именно купцам не было равных. Во время голода 1891-1892 гг. Прохоровы в "частном порядке" открыли в Черниговском уезде столовую для голодающих и больницу для тифозных, а во время русско-японской войны устроили в Омске лазарет и питательный пункт. Порой благотворительность становилась обязательной статьей расходов семейного бюджета. Так, семью Бахрушиных в Москве называли "профессиональными благотворителями".
Ценностные регуляторы активности российской деловой элиты в экономике, политике, культуре
Подобную иерархию культурных ценностей легко понять, если учитывать, что большинство богатых промышленников были выходцами из крестьянской среды, и народные обычаи и традиции были им ближе, чем выходцам из дворянских семей. По сути дела, русское купечество взвалило на себя функции, которые в других странах лежали преимущественно на интеллигенции и образованном слое. Не здесь ли корень серьезного разлада между купечеством и интеллигенцией? Не имея возможности приобрести общественное признание, занимаясь своей профессиональной деятельностью, предприниматели стремились проявить себя в других областях, пользовавшихся большим общественным престижем. В свою очередь, разорение многих дворянских фамилий приводило к тому, что их имущество (нередко выдающиеся произведения русского искусства, богатейшие книжные собрания) шло с молотка за бесценок. Что способствовало популярности коллекционирования и собирательства в предпринимательской среде.
Многие российские меценаты были не просто собирателями, а своего рода пропагандистами нового видения мира и новаторского видения искусства, его качественно иной роли и предназначения. Огромные затраты материальных и душевных сил не были простой прихотью пресыщенных представителей имущих групп населения, желанием потешить самолюбие или удовлетворить тщеславие. Но не стоит перегибать палку, показывая, что "капитаны российского бизнеса" только и думали, куда потратить свои миллионы. Среди российских предпринимателей были откровенные махинаторы, рвачи и жулики, но последние не оставили сколько-нибудь заметного следа в истории русской культуры.
Конечно, наряду с бескорыстными меценатами (С.Т.Морозов, П.М.Третьяков, С.И.Мамонтов) были и те, кто занимался этим с целью достижения более высокого социального статуса (чинов, орденов, званий и пр.). Многие достаточно беспристрастно настроенные исследователи не без оснований говорили о невысоком уровне социальной ответственности предпринимателей перед обществом и их неразумном подходе к цели своих пожертвований. Так, известный российский экономист академик И.И.Янжул отмечал, что российская благотворительность долгое время носила почти исключительно церковный характер и забыла и просвещении, а при повороте к науке и искусству обнаружила "известную стадность и чувство подражательности там, где должны быть ум и соображение". (61)
Но отнюдь не меркантильные интересы определяли повышенное внимание предпринимательской элиты к сфере "высокого искусства". К общехристианскому сочувствию к "сирым и убогим", особенно остро переживаемому в старообрядчестве, добавлялось чисто купеческое осознание ответственности предпринимателя за судьбу страны, народа и культуры. Савва Мамонтов не принадлежал к числу выдающихся коллекционеров, но везде его окружали произведения искусства. Для него процесс творчества был важнее его результата. В 1899 г. меценат записал: "Искусство во все времена имело неотразимое влияние на человека, а в наше время, как я думаю, в силу шаткости других областей человеческого духа, оно заблестит еще ярче. Кто знает, может быть, театру суждено заменить проповедь". (62). Может, именно по этому "Савва Великолепный" целенаправленно поддерживал многие крупные начинания в области культуры: способствовал пропаганде искусства передвижников, финансировал совместно с княгиней М.К.Тенишевой журнал "Мир искусства" (С.Дягилев и А.Бенуа).
С.И.Мамонтов останется в истории России не только как строитель северной железной дороги, но и как основатель частной русской оперы. Об этом восторженно отозвался в 1898 г. маститый кри-тик В.В.Стасов: "... он создал в Москве, на свои собственные средства, русскую оперу, нашел оркестр, нашел хоры, нашел солистов, между которыми несколько сильно замечательных, с Шаляпиным во главе". (63). Сергей Рахманинов заметил, что "Мамонтов был большой человек и оказал большое влияние на русское оперное искусство. В некотором отношении влияние Мамонтова на оперу было подобно влиянию Станиславского на драму". (64). А.Н.Бенуа писал о Мамонтове, что он "промышленник по профессии, но художник в душе". (65). Известный художественный критик Я.Л.Тугендхольд в некрологе "Памяти Мамонтова" (10 апреля 1918 г.) написал. "Другие коллекционировали искусство, он же его двигал". (66)
Очевидно, что Мамонтов понимал искусство как "дело", а дело как "искусство". В этом стержень его личности, нерасторжимость социально-типичного и художественно-индивидуального. Сочетая в себе социально-психологические особенности двух разных периодов русской жизни, Савва Иванович, богатый чувством артельности и сотворчества, представлял наиболее выразительный и яркий национальный тип организатора культуры. Это хорошо подчеркнул на сороковинах его памяти художник-романтик В.М.Васнецов: "Нужны личности, не только творящие в самом искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться искусство. Таковы были Медичи во Флоренции, папа Юлий II в Риме и все подобные им творцы художественной среды в своем народе. Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов". (67). Вообще, аналогии с европейским (в частности итальянским) меценатством были нередки. Так, известный писатель П.Д.Бобо-рыкин писал еще в 1881 г. : "В последние двадцать лет завелась уже в Москве своего рода маленькая Флоренция, есть уже свои Козьмы Медичи..." (68)
Проблема идентичности российских предпринимателей с социумом
Философско-культурологический анализ менталитета российской деловой элиты конца XIX-начала XX вв., проделанный на широкой источниковой базе, позволяет утверждать, что расцвет российского предпринимательства начала XX в. во многом был связан с деятельностью нескольких поколений русского купечества, для которых обогащение и личный успех не были чем-то самодовлеющим. Развивая свое дело на самом современном уровне, они ставили перед собой задачу его религиозного осмысления, видели необходимость улучшения жизни народа, его просвещения и образования, поддержки культуры и науки. Исторически сложившаяся русская модель экономики в своей основе продолжала оставаться экономикой разумного достатка и не несла в себе стремление к богатству как самоцели.
Однако, глубокие изменения в социально-экономической и культурной жизни не могли не отразиться на "облике" российского предпринимателя: в течение одного поколения на смену "замоскворецкому" купцу пришли европейски образованные, профессионально грамотные деловые люди, оЗладавшие широким кругозором и разнообразными культурными запросами. Общенациональное значение этого явления признавали и те, кто не питал особых симпатий к капиталистам. Например, В.(".Короленко, известный своими "левыми" настроениями, признавал: "Торгово-промышленный класс в среднем сравнялся по образованию и культурности с представителями других культурных классов, и наши крупные капиталисты нередко уже вместо пожертвований на колокола дают своим миллионам назначение, достойное культурных людей. ... Вообще, крупный капиталист ... это часто европеец и джентльмен . (1)
В процессе исследовательской работы, построенной на уровне-вом принципе (религия, этик;а, эстетика) и на многофакторном подходе (сферы экономики, политики и культуры), были достигнуты следующие результаты:
Во-первых, определено значение православного мировоззрения в формировании поведенческих стереотипов российской предпринимательской элиты конца XIX - начала XX веков, установлены православные истоки воззрений прєдстаїзителей деловой элиты в этике труда, восприятии богатства и дохода. Основным выводом является признание православнрй доминанты деятельности русских предпринимателей, которая выступала не атрибутом респектабельности, а предопределяющим мотивом жизнедеятельности. В качестве первоочередной проблемы менталитета выделены мотивы трудовой деятельности, так как отношение к труду У. богатству выступает неотъемлемой частью культурогенной "картины мира". Вполне определенно можно утверждать, что лучшая часть российских предпринимателей заложила основы новой хозяйственной этики. Лозунгом этичного бизнеса вполне можно считать девиз выходившей в России газеты деловых кругов "Биржевые ведомости": "Прибыль превыше всего, но честь превыше прибыли". Российские предприниматели гордились преимуществами положения хозяина дела, а не управляющего. Но предпринимательские традиции в российском обществе ак общенациональные только начали складываться. Русское предпринимательство отличалось узко корпоративным характером. В предпринимательскую среду допускались лишь лица, достигшие должного уровня моральной подготовленности.
Во-вторых, выявлены религиозно-нравственные мотивационные основы благотворительности и меценатства данной социальной группы и прослежены основные тенденции предпринимательского меценатства в области искусства и его влияние на выработку специфических идей и художественных форм, составляющих своеобразие русской культуры. Культурные ценности предпринимательской элиты призваны были урав 116 новесить противоречия модернизации сознания и легитимировать выстраивающуюся иерархию ценностей "нового купечества". Но и в области "вечного и непреходящего" под давлением сиюминутных интересов и личных пристрастий (в том числе в политической и экономической сферах) происходили весьма противоречивые процессы, что было обусловлено весьма эклектичным сочетанием национальных традиций, ценностей "старой веры", идей патриотизма и просветительских концепций.
В-третьих, в работе отмечено, что трансформация ценностной стратегии предпринимательской элиты в сфере политики приводила к более неоднозначным результатам, чем в сфере экономики и культуры, потому что здесь разрыв с традицией был намного сильнее. Если политическим кредом предпринимателей нового поколения стала идея доминирования буржуазии во всех сферах жизни общества (что вполне соответствовало взглядам западноевропейской буржуазии), то лейтмотивом публичных выступлений представителей деловой элиты стал призыв к возрождению великодержавной мощи страны вполне в духе имперской традиции.
В-четвертых, изучены степень и характер участия купеческой элиты в трансформации российской социально-культурной среды в связи с процессом "догоняющей модернизации", понимаемой как интенсивная вестернизация. Если в общественном сознании добуржуаз-ной эпохи господствовал аристократический личностный образец, то на рубеже XIX-XX вв. происходило утверждение буржуазного личностного образца, выстраивалась новая иерархия ценностей, структуру которой определяла оппозиция традиций и новаций. Размывание купеческих кланов вело к тому, что в новых условиях прежние формы фиксации и трансляции накопленных знаний стали недостаточными. симптомами последнего стало доминирование императива выживания и учет интересов в противовес ценностям.
