Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Место речного концепта в менталитете и культурной картине мира 13
1.1. Категориальный анализ поля исследования 13
1.2. Концепт культурного речного ландшафта: феноменологический анализ 44
Глава 2. Волга как культурообразующая категория русской ментальности 64
2.1. Концепты воды и реки в различных культурах мира 64
2.2. Концепт Волги в русской культуре 95
Глава 3. Специфика восприятия Волги народами Нижнего Поволжья 123
3.1. Факторы формирования менталитета жителей Астраханского края 124
3.2. Отражение волжского концепта в культуре народов Нижнего Поволжья 143
Заключение 168
Список использованной литературы 174
Приложения 191
- Концепт культурного речного ландшафта: феноменологический анализ
- Концепты воды и реки в различных культурах мира
- Концепт Волги в русской культуре
- Факторы формирования менталитета жителей Астраханского края
Введение к работе
Актуальность темы. Изучение формирования общественного сознания является одной из важнейших проблем современной науки. Если раньше ученых интересовали проблемы, связанные с социально-экономической картиной мира, то в последнее время актуален более широкий круг вопросов, в том числе о национальных культурных стереотипах.
Интерес к национальному, возродившийся в последние два десятилетия, породил проблему выявления границ этнических и национальных ментальных миров. Возникновение тенденции к их разделению связано, прежде всего, с процессом самоидентификации и самоопределения, на путь которого вступили многие народы нашей страны. Желание понять истоки и границы своей самобытности вызвало к жизни стремление к изучению и осознанию национальной ментальности.
В западных исследованиях такое внимание к данной теме в учениях о человеке было отнюдь не новым и возникало регулярно на волнах активизации национального самосознания. В советской науке второй половины ХХ века, взявшей курс на обоснование факта создания в СССР новой исторической общности – советского народа, национальная самобытность была излишней роскошью, мешавшей формированию единой советской идентичности. В этот период в изучении российских народов доминировали социально-экономические вопросы, что препятствовало рассмотрению проблем, связанных со спецификой развития национальных миров. Дискуссии о национальном характере и национальной специфике всячески пресекались большевиками, выдвигавшими тезис об интернационализме коммунистической партии.
Мы не отрицаем значительной роли социально-экономических факторов в формировании национальной ментальности, но полагаем, что они не являются доминирующими, так как часто национальный менталитет начинает формироваться еще в доклассовый период, когда роль социальных регулятивов значительно снижена, а экономическая составляющая является производной от специфики природно-хозяйственной деятельности конкретной этнической группы. По этим причинам среди множества факторов, влияющих на формирование национальной ментальности, называют ландшафтные (Ф. Ратцель, Э. Дюркгейм, Э. Крёбер, К. Уисслер, Р. Бенедикт, М. Мид). Для российской ментальности наиболее значимым является фактор огромного лесостепного пространства. Его влияние характерно, прежде всего, для центральной России, где происходило становление русской народности. Речной фактор в этом аспекте, по нашему мнению, не менее важен, так как Волга, являясь самой большой рекой в Европе и главной водной артерией в европейской части России, оказала огромное влияние на формирование менталитета народов, проживающих в её бассейне. Она была одним из главных гидромаркеров, вокруг которого складывался огромный пласт культурных элементов (мифов, поэтических образов, верований, рациональных и иррациональных представлений, связанных с хозяйственной деятельностью и т.д.).
Особую роль в формировании картины мира русского народа сыграла Нижняя Волга, и особенно Астрахань. В окрестностях данного населенного пункта великая река завершает свой путь, разветвляясь на множество рукавов, образующих широкую дельту, поэтому на протяжении нескольких столетий этот регион мыслится как не только символ вольницы, изобилия, разгула, но и опасной стихии. Территорию Нижней Волги всегда населяли народы с разными национальными ментальными мирами, вместе с тем именно Волга часто выступала тем стержнем, вокруг которого и происходило формирование различных региональных культурных стереотипов: кочевников, земледельцев, – все они вбирали в себя новые культурные реалии, оказываясь в данных природных условиях. Сложное взаимодействие национальной культуры и природных реалий при формировании национального менталитета требует философского уровня осмысления материала и глубокого анализа.
Научная новизна исследования. Несмотря на то, что Волга играла и продолжает играть большую роль в экономике, культуре и общественном сознании россиян, ей уделено незаслуженно мало внимания в культурологии и философии. В современных исследованиях анализ Волги как особого концепта русского культурного ландшафта не проводился.
Образ Волги в той или иной степени неоднократно анализировался филологами (Вл. Гречишниковым, А.Г. Цейтлиным, В.А. Никольским), однако в таких исследованиях концепт Волги не являлся объектом исследования, т.к. она анализировалась в связи с какими-то конкретными литературными произведениями (романами И. Гончарова, Н. Островского и др.).
В данной работе представлен комплексный философско-культурологический анализ концепта Волги на материале российского культурного дискурса. В качестве элементов этого дискурса выбраны фольклорные произведения, живописные полотна художников, лексические обороты, социокультурные тенденции и т.д. Всего проанализировано 130 нарративных текстов разного характера. В отечественной науке такой комплексный анализ проводится впервые.
В ходе исследования было определено место концепта Волги в менталитете народов России и Нижней Волги. Соотнесено проявление этого концепта в региональной и общероссийской семиосферах. Установлено, что если в общероссийском культурном контексте Астрахань выступала определенным маркером, обозначающим удаленность, даже запредельность, то для населения Нижней Волги астраханская часть Волги являлась символом, отождествляемым с домом, или своеобразным центром, где и актуализировались основные культурные парадигмы (Волга = любовь, = разлука, = вольница, = смерть, = изобилие и т.д.).
Выявлены основные параметры влияния речной символики на региональную культурную реальность, выразившуюся в лексическом, фольклорном и художественном своеобразии.
Степень изученности проблемы. В категориальном поле исследования проблема концепта была впервые поднята С.А. Аскольдовым и разрабатывалась на западе Дж.А. Фодором, И.В. Метцлером. Особое место в рамках философского знания занимает постструктуралистское осмысление концепта Ж. Делезом и Ф. Гваттари. В отечественной литературе в рамках лингвистического подхода понятие концепта разрабатывалось Д.С. Лихачевым, В.В. Колесовым, В.Н. Телия, в рамках когнитивного подхода – З.Д. Поповой, И.А. Стерниным, Е.С. Кубряковой, В.З. Демьянковым, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузиной; в русле культурфилософского – А.П. Бабушкиным, Г.Г. Слышкиным, Н.Д. Арутюновой, В.Г. Зусманом, С.Х. Ляпиным, С.Г. Воркачевым, В.И. Карасиком. Особый вклад в культурологический анализ данной категории внесли работы Ю.С. Степанова, который одним из первых дал комплексное осмысление понятия «концепт».
Категория «менталитет» введена в научный оборот Эмилем Дюркгеймом и первоначально трактовалась в работах исследователя как некая человеческая солидарность, однако в научный контекст в рамках исследования культуры этот термин вошел после появления трудов Л. Леви-Брюля «Ментальные функции в низших обществах» и «Первобытное мышление». Наибольшую степень разработанности проблема определения данного понятия получила в рамках французской Школы «Анналов» в лице М. Блока, Л. Февра, Ж. Ле Гоффа, Ф. Броделя, Ж. Дюби, А. Буро, Ф. Грауса и др. В Германии их последователями в вопросах ментальности были Р. Шпрандель, А. Борст, Е. Хинрикс, Р. Рейнхардт и другие. Философское осмысление этой проблемы было предпринято П. Рикером в работе «Память, история, забвение».
В отечественной литературе наиболее значительный вклад в изучение менталитета в системе культуры внесли А.Я. Гуревич, М.М. Бахтин, В.Л. Рабинович, а так же Б.Л. Бессмертный, А.Л. Ястребицкая, В.П. Даркевич, О.А. Добиаш-Рождественская и др. Категориальным анализом понятия менталитета занимались Е.А. Ануфриев, В.В. Ванчугов, Ф.И. Гиренок, С.П. Иваненков, К. Касьянова, С.Э. Крапивенский, В.И. Курашов, А.Ж. Кусжанова, К.Х. Момджян, И.В. Мостовая, В. Селлин, А.П. Скорик, Г. Телленбах, Д. Филд, Р. Хингли, Б.П. Шулындин, Г. Шульц и др. Проблеме разграничения понятий «менталитет» и «ментальность» посвящены работы Р.А. Додонова, В.В. Козловского, Л.Н. Пушкарева, А.А. Еромасовой, Г.В. Стельмашук, Л.В. Лесной.
В рамках культурфилософских исследований картина мира легла в основу многих известных концепций, в том числе О. Шпэнглера, М. Вебера, Р. Редфилда, Э. Фромма, М. Хайдеггера. В отечественной литературе исследованиями картины мира занимались А.Н. Леонтьев, П.Ю. Черносвитов, Ю.В. Осокин, Р.Ю. Рахматуллин, Т.Ф. Кузнецова.
Вопрос о локализации культуры в рамках территории как проблему культурного ареала начали рассматривать американские антропологи О. Мэйзон, Ф. Боас, А. Кребер. Параллельно в отечественную науку Д. Бергом вводится понятие «культурный ландшафт». Его исследованием в рамках ландшафтно-ориентированной парадигмы занимались А.А. Белокуров, А.В. Лысенко, Н.Ф. Реймерс, В.А. Николаев и др.
На данном этапе исследования в рамах культурологической парадигмы ведутся в трех направлениях: информационно-аксиологическом (Ю.А. Веденин, М.Е. Кулешова, Р.Ф. Туровский); феноменологическом (В.Л. Каганский) и этнокультурном (В.Н. Калуцков, М.В. Рагулина и др.). Понятием ландшафта и его исследованиями занимались и представители постмодернистской философии Т. Адорно, В.А. Подорога. Особое место в системе культурного ландшафта занимает речной ландшафт, проблему которого в той или иной форме затрагивали В.О. Ключевский, А. Тойнби, Л. Мечников, А.П. Романова, Т.В. Казарова, С.Н. Якушенков.
Объектом данного исследования является культурный ландшафт народов Нижней Волги.
Предметом исследования выступает концепт Волги в менталитете народов Нижней Волги.
Цель работы – проанализировать концепт Волги в культурном ландшафте народов Нижнего Поволжья.
Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:
изучить семантическое поле терминов «концепт», «ментальность», «культурный ландшафт»;
выявить роль природных факторов в формировании национального культурного ландшафта;
проследить место концепта «реки» в ментальных мирах народов мира;
проанализировать концепт «реки» в культуре народов России;
изучить проявление концепта Волги в культурном ландшафте народов Нижней Волги;
Выявить динамику изменений концепта Волги в менталитете народов Астраханского края.
Теоретико-методологические основания и методы исследования. В работе был применен системный подход, что позволило рассмотреть составляющую волжского концепта в комплексе с помощью различных специальных и общих методологических инструментариев. Из специальных методов для выявления семантики и прагматики концепта реки активно использовались семиотические методы. Особое внимание уделялось семиотическому синтаксису семиосферы народов Нижней Волги. Широко использовались синхронический и диахронический подходы исторического метода. При анализе образа реки в менталитете народов России и Нижнего Поволжья был использован кросс-культурный, а также сравнительно-исторический метод. Кроме того, применялись методы типологизации, интерпретации, общефилософские методы (анализ и синтез, контекстуальный, каузальный и т.д.).
Эмпирической базой исследования является культурный дискурс, связанный с концептами реки в менталитете народов мира, России и Нижней Волги, в частности. Основу данного дискурса составили нарративные источники (фольклорные тексты, песни современных авторов, литературные тесты, газетные и журнальные статьи, словари и т.д.), а также визуальные источники (фотографии, картины, фильмы, скульптурные композиции и т.д.), различные проявления повседневной культуры, нашедшие отражение в многочисленных приметах, материальных объектах повседневного труда, праздниках и т.д.
Положения, выносимые на защиту:
-
Согласно категориальному анализу поля исследования, на современном этапе основным является полипарадигмальный подход к изучению базовых категорий: концепт, менталитет, ментальность, мировоззрение, картина мира. Историко-культурная динамика изменения культурного концепта во всей полноте выявляется при параллельном исследовании его репрезентаций: как в менталитете, так и в культурной картине мира определенного социума.
-
В отличие от других ландшафтов речной культурный ландшафт требует изучения не в трех (В.А. Подорога), а в большем числе проекций, в которых наряду с телесной, вербальной и визуальной важную роль играют и цивилизационая, гендерная, генетическая, ноуменативная, что раскрывает специфику взаимосвязи реки и социума в историко-культурной динамике.
-
Вода и река являются древнейшими архетипами, повлиявшими на становление национальных картин мира. Образы воды и реки, как правило, имеют амбивалентный характер, причем семантические поля концептов «река» и «вода» на уровне гносеологии и аксиологии имеют антиномичные характеристики. Вода и река – неотъемлемые составляющие всех мировых мифологий и космогоний. В представлении многих народов вода выступает в качестве колыбели жизни. Образы реки в культурах народов мира могут актуализироваться через различные аллоформы: змея, мировое древо, Млечный путь и т.д. Все это свидетельствует о неком универсализме данного символа, или точнее метасимволе, т.е. некой обобщающей универсалии, объединяющей в себе множество других символов. В силу своей географической специфичности Волга является одним из важнейших маркеров-символов русской культуры. Кроме того, это еще и некая ландшафтная основа, на фоне которой и течет российская повседневность, или даже история государства. Все это нашло отражение в богатом русском фольклоре.
-
Функция образа реки в национальных картинах мира многообразна: река выступает в качестве оси мира, река – медиатор, родоначальник, предок, река – граница между мирами, река носитель информации и место забвения. В русской культуре европейской части России две реки играют главнейшую роль в картине мира: Волга и Дон. Русский мир как бы формируется на уровне главной патронимической парадигмы: Дон – батюшка, Волга – матушка. Региональная самоидентификация основывается на образе Волги как некоторой топонимической матрице, порождающей множество дериватов, что находит свое отражение в различных названиях, именах и т.д. Именно с Волгой и с волжской вольницей связаны самые любимые песни русского народа («Есть на Волге утес», «Из-за острова на стрежень» и т.д.). Нижней точкой Волги, а значит и России мыслится не Каспийское море, а Астрахань, как нечто удаленное, загадочное, вольное и мистическое. Именно отсюда приходят на Русь песенные герои. Выбор в качестве удаленного маркера города на Волге свидетельствует о значимости Волги для мифопоэтического топоса России.
-
Волжское ландшафтное и культурное своеобразие отразилось и на восприятии России иностранцами. Это явилось следствием того, что Волга была одним из основных средств коммуникации. Хотя напрямую их впечатления не влияли на формирование образа Волги, однако до сих пор рисунки и гравюры европейских путешественников XVII–XVIII вв. являются во многом единственным визуальным источником анализа культуры региона. Их графические и нарративные зарисовки оказывали и продолжают оказывать большое влияние на наше отношение к прошлому Волги и Астрахани.
-
Волга сыграла огромную роль в формировании картины мира народов Нижней Волги. Под влиянием речного фактора формировался хозяйственный уклад в прошлом степных народов, он способствовал кардинальным изменениям в их производственной, алиментарной, духовной культуре. Ранее земледельческие народы также переходят к новым хозяйственным формам под влиянием разнообразной ихтиофауны региона, меняется их жилище, алиментарные традиции, вербальная культура и т.д.
Образ Волги является одним из основополагающих мотивов в художественной культуре местных народов. Она - главный индикатор региональной культуры, ландшафта и экономического развития. Волга выступает культурообразующим феноменом регионального и даже порой всероссийского уровня.
-
В ХIХ в. у народов России произошел переход от сакрального восприятия реки к утилитарному. В ХХ веке этот процесс еще больше усилился, проявившись в гиперутилитарном отношении к реке. И хотя общественный дискурс не потерял связи с традиционными культурными паттернами концепта Волги, что нашло свое отражение в различных песнях, стихах, прозаических произведениях, утилитарное отношение к реке привело к критической ситуации в экологии волжского бассейна: химическому и биологическому загрязнению воды, сокращению запасов ихтиофауны, нарушению гидрологического режима Волги и т.п.
Научно-практическая и теоретическая значимость работы определяется тем, что впервые в научной литературе осуществлен подробный анализ концепта Волги в менталитете народов Нижнего Поволжья. Выявлена динамика этого концепта на протяжении последних нескольких столетий. Выводы, полученные в результате исследования, могут быть использованы при разработке различных региональных культурологических, философских, экологических и даже экономических моделей, имеющих отношение к эксплуатации гидроресурсов региона.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 7 публикациях, две из которых представлены в научных журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов диссертационных исследований. Различные положения диссертации легли в основу сообщений автора на 5 международных научных конференциях и региональных ежегодных научно-практических конференциях АГУ (2006, 2007, 2008, 2009, 2010).
Структура диссертационного исследования соответствует цели и задачам исследования, состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы и приложений.
Концепт культурного речного ландшафта: феноменологический анализ
Культура любого народа вызревает не в пространственной пустоте, а в некоем ландшафте, который оказывает определенное влияние на формирование менталитета человека. Мы ни в коем случае не следуем по стопам географического детерминизма, представленного трудами Ш,В. Бонштеттена, Ш. Монтескье, Гердера, Ж. Бодена, Ф. Ратцеля, Э. Реклю, Г. Бокля, К. Риттера, Э. Хантингтона, Г.В. Плеханова, Л.И. Мечникова и др., и не считаем, что природные особенности предопределяют специфику социальной, политической и экономической жизни народа, включенного в ее контекст. Тем не менее, игнорировать полностью влияние окружающей среды в различных формах на культуру проживающих народов мы не можем.
Из всего понятийного континуума «природная среда» наиболее взаимосвязан с культурой именно ландшафт. «Этнические стереотипы поведения обусловлены не только «культурой», но они инициированы и санкционированы ландшафтом, они служат своеобразным «ответом» (А. Тойнби) на притяжение ландшафта, на его «зов» (а не «вызов», как выражался Тойнби). Гордость горцев, веселость моряков, отвага степняков, хладнокровие сибиряков — все эти особенности, проявляющиеся в различных этнических культурах, ландшафтного, но не географического характера».1
Ландшафт в і естественных науках определяется как категория территориального деления географической оболочки, одно из фундаментальных понятий географии и объект изучения в ландшафтоведении. Сам термин «ландшафт» (Landschaft) немецкого происхождения и первоначально в трактовке монахов Фульдского монастыря обозначал единую священную землю, «землю обетованную», территорию, упорядоченную согласно общегерманскому плану. Далее он начал трансформироваться в административно-территориальное понятие, а к XVII веку входит в профессиональный оборот художников как синоним пейзажа. Английский эквивалент немецкого термина (landscape), согласно Оксфордскому словарю, вошел в англоязычную научную литературу из технического словаря художников,4 обозначив собственно то, что в русском языке мы именуем пейзажем. Однако в англоязычной литературе термин «ландшафт» продолжает оставаться многозначным. В понимании англоязычных ученых, ландшафт - это некая среда, необязательно географическая, она может быть культурной, социальной, тендерной. Возможно, именно поэтому наряду с ним в зарубежной антропологии параллельно существует понятие культурного ареала (culture area), или, как его еще переводят на русский язык, культурной территории.
Первоначально термин «культурный ареал» был использован американским этнологом О. Мэйсоном (1894) в связи с созданием классификации индейских племен, однако не был замечен широкой научной общественностью. Ученик Ф. Боаса А. Кребер вводит это понятие в широкий научный оборот в работе «Типы индейской культуры в Калифорнии» (1904). Исследуя культуру калифорнийских индейцев, А. Кребер пишет, что на всей территории штата она однотипна: «Несмотря на то, что существует огромное количество племен и языков, и нет двух идентичных по обычаям и вере, есть некая общая матрица. Более двух третей территории штата демонстрируют фундаментальную этническую однотипность, отличительные особенности их культуры не найдены на других территориях. Поэтому возможно говорить о типично калифорнийских индейцах и об идентификации типично калифорнийского культурного ареала».1 Уже в 1916 г. Сапир употребляет термин «культурный ареал» как само собой разумеющееся понятие, затем в 1917 г. его использует К. Уисслер. Он считал, что в основе любой культурной классификации должно лежать географическое районирование. Но для Уисслера классификация по культурным ареалам оставалась достаточно статичной. Позднее, в работе «Культурный и естественный ареал аборигенов Северной Америки», А.Л. Кребер обозначит появление этого подхода как спонтанное, бессознательное. «Концепт культурного ареала имеет дело с некими культурными целостностями. Культуры находятся в природе как целостности, которые не могут быть обозначены как простое соединение элементов».3
Хотя в типологии американских антропологов используется слово «культурный», однако во многом такое деление учитывало и географические факторы: зону лесов, зону прерий, полупустыни Юго-запада США, Калифорнию. Под культурным ареалом понимались «зоны территориального распространения определенных локальных культурных типов и черт, включавших и зоны межэтнического распространения каких-либо элементов специализированных культур».1 Культурный ареал в понимании А. Кребера, хоть и привязан к территории, но не имеет жестких границ. Он может рассматриваться как целостность только на определенном расстоянии. При ближайшем рассмотрении он оказывается достаточно размыт и поделен на субареалы. Несмотря на территориальную привязанность ареалов, основанием для их выделения являлись культурные паттерны или конфигурации культуры, которые тоже ввел в научный оборот Кребер.
Однако почти параллельно с понятием «культурного ареала» в начале XX века в Российскую науку вводится понятие «культурный ландшафт». Одним из первых в России концепцию культурного ландшафта начал развивать Д. Берг, еще в 1915 г. определив культурный ландшафт как такой, в котором «человек и произведения его культуры играют важную роль. Город или деревня... суть составные части культурного ландшафта».2 Чуть позже такая школа оформилась и в Германии (О. Шлютер). С тех пор на Западе (Европа и США) как теоретическим, так и прикладным проблемам культурного ландшафта придается особое значение.
Существует две парадигмы понимания культурного ландшафта. Это именно парадигмы, поскольку направлений и концепций внутри этих парадигм гораздо больше. Анализ таких подходов и направлений подробно дан В.Л. Каганским, А.А. Белокуровым, А.В. Лысенко и др.
Опишем кратко обе парадигмы. Первую можно условно назвать ландшафтно-ориентированной. В ней культурный ландшафт исследуется с акцентом на природную составляющую, измененную или дополненную человеческой деятельностью. По сути, он, как считает В.Л. Каганский, не отличен в данной парадигме от антропогенного ландшафта.1 Н. Ф. Реймерс в рамках этой парадигмы определяет культурный ландшафт как «целенаправленно созданный антропогенный ландшафт, обладающий целесообразными для человеческого общества структурой и функциональными свойствами». В рамках этой парадигмы культурный ландшафт есть отражение социума. Каков социум со всеми его атрибутами (менталитетом, культурой, экономикой, историей), таков и культурный ландшафт. Одновременно культурный ландшафт создает основу, «выращивает» свой будущий социум. В системе «социум — ландшафт» существует прямая и обратная духовная связь.
Вторую парадигму можно назвать культурологической или культурно-ландшафтной. В этой парадигме определяющим моментом является именно культура. В ней существуют три основных направления: информационно-аксиологическое (Ю.А. Веденин, М.Е. Кулешова, Р.Ф. Туровский), феноменологическое (В.Л. Каганский) и этнокультурное (В.Н. Калуцков, М.В. Рагулина и др.).4
В рамках информационно-аксиологического направления Ю.А. Веденин, давая определение культурному ландшафту как «целостной и территориально-локализованнои совокупности природных, технических и социально-культурных явлений, сформировавшихся в результате соединенного влияния природных процессов и художественно-творческой, интеллектуально-созидательной и жизнеобеспечивающей деятельности людей», 5 выделяет природный и культурный пласты ландшафта, пронизанные многообразными связями, но при доминанте культурного. В культурном ландшафте он различает 6 компонентов: природный ландшафт, местное хозяйство, селения (поселения), местное сообщество, местная языковая система (включая топонимию), духовная культура (включая фольклор).
Концепты воды и реки в различных культурах мира
Волга — река par excellence, что означает «идеальная река», а как любая река она еще и сосредоточие воды, поэтому попытаемся абстрагироваться от Волги как объекта нашего исследования, поговорив о ней в несколько «обезличенном» варианте. Мы целенаправленно употребляем слово «обезличенный», так как представления о Волге как о некой личности или носителе одушевленности существовали в различные периоды российской истории, но, учитывая тот факт, что эта традиция канула в прошлое, мы посчитали уместным закавычить его.
Богатый материал для понимания символики воды у разных народов мира дает нам сравнительная филология. Согласно М.М. Маковскому, концепт «вода» в индоевропейских языках сочетал в себе самые разнообразные понятия: молодость, рождение, жизнь, спасение, очищение, но и смерть, потусторонний мир, опасность, обман и т. д.1 Достаточно сравнить хеттское war - «вода», но тохарское wir — «молодой», древнеиндийское пага - «вода», но др. - английское nerian - «спасать», общеиндоевропейское uel/uer - «вода», но, хеттское — «загробный мир».
Такая амбивалентность данного концепта была вызвана значимостью воды в жизни человека. Вода постоянно выступала не только как спасительная стихия, утоляющая жажду, наполняющая человека живительной силой, способствующая произрастанию растений, но и как опасная стихия, несущая погибель неумелому пловцу или рыбаку, оказавшемуся в бурной воде.
Кроме этих антиномий, вода коннотировала и с множеством других понятий: речь, акт говорения, песня, ткачество, женское начало и т.д. Вряд ли выше приведенная дихотомия жизни и смерти являлась характерной чертой исключительно индоевропейских народов. Подобные представления были характерны и для семитских народов..
Как нам кажется, именно этот амбивалентный характер символики воды привел к мифологическому и натурфилософскому ее восприятию как колыбели всего сущего. Возможно, наиболее древний взгляд на воду как на место происхождения жизни мы находим в аккадской мифологии. Древний миф Энума Элишь повествует следующее: «Когда вверху не названо небо, внизу земля именем і не упоминалась, то Апсу древнейший, зачинатель их, создательница Тиамат, прародительница всех их воды свои вместе мешали, пастбища не сделаны, заросли тростниковые не сотворены, когда боги не явлены никто».1
В аккадской мифологии мы видим чёткое противопоставление двух видов воды: пресной, персонифицированной богом Апсу, и соленой (горькой-из океана), персонифицированной Тиамат. Отсюда и различия в восприятии обоих богов. Но именно объединение вод или свойств двух богов и приводит к рождению новых богов и созданию мира.
Существование лишь воды в самом начале акта творения или даже в преддверии его находим мы и в библейской традиции: «1. Вначале сотворил Бог небо и землю. 2.3емля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водой».3
Из этого повествования сложно сказать, творит ли бог воду или вода существует имманентно акту творения и сама по себе.
Очень схожие, представления мы находим в космогоническом мифе пеласгов: «В начале Эвринома, богиня всего сущего, восстала обнаженной из Хаоса и обнаружила,: что ей не на что опереться. Поэтому она отделила небо от моря и начала свой одинокий танец над его волнами. В своем танце она продвигалась к югу, і и за ее спиной возникал ветер, который ей показался вполне пригодным, чтобы начать творение».4 Позднее этот мотив был повторен в гомеровском мифе об Океане и Тефиде.5
Очень близкие по смыслу , представления находим мы и в древнеегипетской космогонической системе в варианте Гермополиса. Эта система базировалась на восьмерке богов, представленной четырьмя парами, порождающей все сущее. Самая первая пара состояла из бога Нун и его супруги Наунет. Нун символизировал бесформенный первозданный водный хаос,;а его супруга — ночной небесный океан, по которому солнце плавает ночью. Эта божественная пара выступает родоначальницей всех богов.
Английский исследователь Р.Д. Глазгоу так характеризует эти представления: «Греческие и месопотамские мифы ясно поясняют, что вода, которая часто даже предшествует самому богу-творцу, отражает крайнюю степень двойственности. С одной стороны, она является метафорой бесформенности и хаоса, для характеристики примордиального состояния, предшествующего индивидуальности, различию, разделению, форме, порядку и иерархии. Но с другой стороны, она является проявлением плодородия и креативности, которая сама порождает все, что появляется следом за ней».1
В индийской Ригведе мы также обнаруживаем представления об изначальной воде: «7. Не было ни сущего, и не было сущего тогда. Не было ни воздуха, ни небосвода за его пределами. Что двигалось туда-сюда? Где? Под чьей защитой? Что за вода была бездонная, глубока? 2. Не было ни смерти, ни бессмертия тогда. Не было ни признака дня (или) ночи. Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно, И не было ничего другого, кроме него. 3. Мрак был сокрыт мраком в начале. Неразличимая пучина - все это. То жизнедеятельное, что было заключено в пустоту. Оно Одно было порождено силой жара!»2
Очень интересно, что в данном гимне в некоторой степени есть намек и на ветер, точнее, его отсутствие в самом начале творения («...дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно»).
Но космогонии Старого Света не являются исключениями в этом вопросе. В Новом Свете мы находим очень близкие по смыслу повествования. В эпосе мезоамериканских индейцев киче так описывается начало мира:
«Это рассказ о том, как все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании; всё бездвижное, тихое; и пространство неба было пусто.
...Поверхность земли тогда ещё не появилась. Было только холодное море!и великое пространство небес. Не было еще ничего соединенного, ничего не могло произвести шума, не было ничего, что могло бы двигаться или дрожать или шуметь в небе. Не было ничего, что существовало бы, что могло бы иметь существование; была лишь холодная вода, спокойное море, одинокое и тихое. Не существовало ничего».
Акт творения в эпосе индейцев киче — это результат диалога, раздумий и советов, некий акт коммуникации божеств, находящихся в глубинах вод. Первоначально создают трех человек, которые также вступают в акт творения, являющийся в некотором смысле заполнением пустоты:
«Да будет заполнена пустота! Пусть воды отступят и образуют пустоту, пусть появится земля и будет прочной... Тогда была сотворена ими земля. Так в действительности совершилось ее создание. «Земля!» - воскликнули они, и немедленно она была сотворена. Подобно туману, подобно облаку и подобно облаку пыли была (земля) при своем сотворении, в начале своей телесности. Затем горы появились из воды; большие горы выросли мгновенно».2
Попытку обобщить все эти представления и дать им объяснения мы находим у известного религиоведа М. Элиаде: «Воды символизируют универсальную совокупность потенциально возможного; они есть fons et origo, хранилище всех возможностей существования; они предшествуют всякой форме и составляют основу всякого создания. Одним из символических образов создания является Остров, который внезапно возникает посреди волн. И погружение, напротив, равноценно разложению форм. Именно поэтому символика Вод предполагает в равной степени как смерть, так и возрождение».
Таким образом, акт творения — это появление и проявление нового из глубины вод. Он может быть как результатом взаимодействия божеств на уровне объединения их, как в шумерском эпосе, так и речевым актом, в процессе которого из вод появляется земля.
Нет ничего удивительного в подобных конструкциях. Как часто после паводка на середине потока появляется в результате аллювиальных отложений остров, так и первичные воды порождают землю в мифе. Но аллювиальная земля — это еще и плодородие, это залог будущего урожая, произрастания из нее пищевых растений. И в этом процессе вода выступает как оплодотворяющая и живородящая сила, некая субстанция, без которой невозможно рождение.
Концепт Волги в русской культуре
В России нет другой такой реки, которая по своему значению для русской культуры могла бы сравниться с Волгой. Может быть, только Дон мог бы претендовать на высокую значимость в культуре россиян, но лишь в региональном значении. По сути, ментальные представления, связанные с этими двумя реками, представляют собой некоторый шаг вперед в восприятии народов, живших на берегах рек. Даже беглый анализ показывает, что в более ранний период для обозначения реки использовались не имена собственные, а просто слова «вода», «река». Ср.: Итиль - тюрк. эделъ — «река», Дон — скифе, осетинское «вода», Дунай (Данубе) - того же значения. Хотя этимология гидронима Волга не совсем ясна, и, возможно, восходит к корню «волг», т.е. влага, однако, это является всего лишь предположением, т. е. данный гидроним восходит к угро-финским или тюркским языкам. Таким образом, Волга как бы приобретает имя собственное, что отличает ее от множества других рек.
Другим важным моментом в восприятии Волги является тот факт, что она мыслилась как мать, ср.: Волга-матушка. Только две реки могли претендовать на такое восприятие русскими: Волга и Дон. Если Волга выступала как бы матерью россиян, то Дон был отцом, ср.: Дон-батюшка. Стремление как бы «очеловечить» реку, вписать ее в систему «родственных» отношений свидетельствует о высокой значимости этой реки для россиян, которые как бы происходили от Волги, «вытекали» из нее. Этот тендерный и даже, патронимический аспекты очень характерны для культуры многих народов. С их помощью как бы выстраивалась связующая нить между природой и социумом, происходила социализация природы и натурализация социума.
В XIX в. многими исследователями был записан богатый фольклорный материал, свидетельствующий о персонификации многих русских рек и озер. В этих преданиях реки предстают перед нами в образе людей. Это уже не абстрактные безымянные русалки и водяные, а некие герои, имеющие имена собственные, вступающие в определенные отношения с другими гидронимами.
В этом плане показательны фольклорные нарративы, в которых Волга фигурирует вместе с другими реками. Мотив подобных преданий один: реки спорят, кто быстрее, кто сильнее и т. д. Одно из таких преданий гласит: «Когда бог определял рекам их судьбу, то Десна опоздала прийти вовремя и не успела выпросить себе первенство перед Днепром. «Постарайся сама опередить его!» - сказал ей Бог. Десна пустилась в путь, но как ни спешила Днепр все-таки опередил и впал в море, а Десна должна была примкнуть устьем к быстрому Днепру».1
В Тульской губернии в XIX в. были записаны схожие повествования о реках Дон и Шат, которые, по мнению местных жителей, являлись сыновьями Ивана-озеро, так как вытекали из него. Дон был послушный, а Шат вечно любил шататься, о чем были сложены поговорки: «Шат шатался с глупу да упал в Упу; а Дон покатился в поле да женился на море». Примечательно, что в поединке братьев Дону помогает ворон, он должен предупредить его своим криком о конце пути. Но ворон кричит раньше срока, хотя поединок и заканчивается победой Дона.
Практически идентичные представления существовали про соперничество двух братьев - Днепра и Сожа. Отцом их был старик слепец Двина. «Сож был буйного нрава, таскался по лесам, горам и полям; а Днепр отличался кротостью, сидел всё дома и был любимцем матери. Сожа не было дома, когда мать обманом заставила старика-отца благословить на старшинство младшего сына. Двина изрек ему благословение: «разлейся, мой сын, рекою широкою и глубокою, протекай города, омывай села без счету до синего моря; твой брат да будет тебе слугою. Богатей и тучней до конца веков!». Днепр разлился по тучным лугам и лесам; а Сож на третий день воротился домой и стал жаловаться». 3 Отец отправляет его вдогонку младшему брату. Сож пытается догнать его, двигаясь по местам непроходимым: болотам, оврагам, чащам. Он даже нырнул под землю, чтобы сократить путь, упросив ворона каркнуть, как только он опередит брата, чтобы знать, когда выйти из-под земли. Но Днепр берет в помощники ястреба, который нападает на ворона. Ворон закаркал прежде, чем Сож обогнал брата, он выскочил из-под земли и со всего размаха впал в днепровские воды.4 Как мы видим, здесь мотив борьбы двух братьев-рек подкрепляется еще и соперничеством двух птиц (ворона и ястреба), все это может свидетельствовать о древности этих преданий. На это указывает и тот факт, что ворон указывает криком время появления из-под земли (воды) Дону. Т.е. региональный инвариант менял лишь названия рек, а сама схема соперничества оставалась неизменной.
Естественно, что и Волга была вплетена в подобную схему родственных и в то же время антагонистических взаимоотношений с другими реками. В качестве соперников или соперниц Волги называли разные реки. В одном из преданий в соперничестве участвуют не две, а целых три реки: брат Днепр и сестры Волга и Двина. Точнее, они были прежде людьми, рано осиротели, долго скитались по свету «и придумали, наконец, пойти по белу свету и разыскать для себя такие места; где бы можно было разлиться большими реками; ходили три года, разыскали места и приостановились все трое ночевать в болотах».1 Сестры оказались хитрее, и поэтому, как только брат уснул, они двинулись в путь и заняли самые лучшие отлогие места и потекли реками. Поутру проснувшийся брат обнаружил, что его обманули, он кинулся в погоню, но догнать сестер не смог.
В другой легенде соперницей Волги выступает ее сестра Вазуза. В отличие от предыдущих вариантов, сестры изначально спорят, кто глубже и полноводнее. Это предание вдохновило своей поэтичностью русского поэта и прозаика Всеволода Крестовского (1840—1895) на написание небольшой поэмы, имитирующей жанр былины, «Волга и Вазуза». Если быть точным, эта поэма явилась переложением известной русской сказки. Приведем некоторые строки, отражающие характерные места данной поэмы: «Широка ли ты, сестрица названная — / Только я-то, Вазуза, пошире тебя! / Глубока ты, сестрица-кормилица — / Только я-то, Вазуза, поглубже тебя! / Уж и ты ль не быстра, Волга-реченька — / Только я-то, Вазуза, быстрее тебя, / И сильней, и умней, и почетнее!..» / Спорила Вазуза с Волгой рекой, / Спорила Волга с Вазузою...». Дальше сюжет развивается уже по сложившемуся сценарию: реки ложатся спать, но одна сестра (Вазуза) решает схитрить и встать раньше. Поэтический сюжет этой сказки вдохновил на написание поэмы не только В. Крестовского. Уже в советский период эту сказку переложил на стихи и С.Я. Маршак: «Волга - рекам родины царица. / Ни одна не может с ней сравниться. / Высятся над Волгой города. / На волнах качаются суда, / Носят много дорогого груза. / А у Волги есть сестра - Вазуза. / Вьется Волга, а ее сестра /Напрямик течет, крута, быстра. /Меж камней бурлит она вдороге, /Сердится, катясь через пороги..».
В стихах В. Крестовского и С. Маршака, как, впрочем, и в самой русской сказке, обыгрывается тот факт, что Вазуза пробуждается ото льда раньше Волги, т. к. Вазуза - более быстрая река, чем Волга: «Вот зима постлала им постели /Под широкой крышей ледяной. /Шубою накрыли их метели, /Белою одели пеленой. /Но Вазуза пробудилась рано /Под покровом вешнего тумана / И сестру решила обмануть: / Собралась да и пустилась в путь. / Говорит: - Прощай, сестрица Волга, / Неэ/ситься во сне ты будешь долго. / Я же той порой по холодку / От тебя подальше утеку, / Выберу дорожку попрямее /И до моря добежать успею!».
Во всех вариантах Волга оказывается быстрее, хотя и просыпается позже, и принимает воды Вазузы к себе, неся ее к Хвалынскому (Каспийскому) морю.
Примечательно, что в стихах и Крестовского, и Маршака Волга называется кормилицей, но в варианте С. Маршака появляются в стихах новые мотивы, о которых мы поговорим чуть позже.
Очень интересно, что в подобных нарративах стремление объяснить ряд природных особенностей рек тесно переплетается с аксиологической составляющей. Одни реки оказываются лучше и достойнее других: наделяются положительными качествами, выступают неким образцом нравственности, в то время как другие служат примером недостойного поведения. В результате это неправильное поведение является причиной их проигрыша. Примечательно, что в таких нарративах мы встречаем и онтологию, и гносеологию, и аксиологию концепта реки в русской культуре.
Факторы формирования менталитета жителей Астраханского края
Астраханская область образована 27 декабря 1943 г. Самая северная точка области находится на границе с Волгоградской областью на 4852 северной широты, южная — на Каспийском море. Самая восточная - на одном из островов в Каспийском море на 4915 восточной долготы. Западная точка области - 4458 восточной долготы. х На севере область граничит с Волгоградской областью, на востоке — с Республикой Казахстан, на западе — с Калмыкией. Астраханская область имеет общую границу по Каспийскому морю с республиками Казахстан, Туркмения и Азербайджан. Не будет преувеличением сказать, что Волжская пойма и дельта в пределах Астраханского края представляют собой уникальный природный комплекс. Мало в мире подобных мест, где бы на столь ограниченной территории было представлено 8 ландшафтных зон, которые, в свою очередь, распадаются на множество подзон или подрайонов. Здесь мы можем встретить и пустыни, и полупустыни, проехать буквально несколько километров и оказаться в сказочном краю в окружении ильменей с множеством пернатых птиц, с буйством зелени. Волга и ее параллельное русло реки Ахтубы образуют Волго-Ахтубинскую пойму, представленную «многочисленными островами, поверхность которых преобразована деятельностью постоянно меняющего свое направление русла Волги. В результате формируются песчаные гряды-гривы, ложбины, прирусловые валы и т. д.». Дельтовая часть Волги представляет собой столь же живописное образование в виде множества рукавов, мелких ериков, протоков, култуков, ильменей и т. д. Волга то разделяется на множество мелких рукавов, то они вновь сходятся в одно русло, чтобы стать частью огромной по площади авандельты.
По мнению астраханских географов, ландшафты Волго-Ахтубинской поймы и дельты Волги «обладают высоким эстетическим потенциалом, оказывая при этом сильное психоэмоциональное воздействие на отдыхающих. Во многом этому способствует наличие здесь огромного количества контактных зон водоемов и суши, лесов и лугов, холмистых и равнинных участков, которые обладают сильным аттрактивным эффектом... Преобладающие в пойме и дельте цвета синих, зеленых и жёлто-коричневых оттенков оказывают благотворное влияние на отдыхающих».3 Хотя в данной характеристике речь, идет в основном о влиянии пойменных и дельтовых ландшафтов на туристов, но, как нам кажется, это влияние ландшафт оказывает и на население края, формируя особый склад характера астраханцев. Астраханская область, в силу своего своеобразия поименно-дельтовых ландшафтов, представляет уникальную среду обитания для богатой фауны, прежде всего, орнитофауны. Зона дельты с ее богатой кормовой базой служит местом обитания для многочисленных водоплавающих птиц: цапель, пеликанов, лебедей, гусей, уток, чирков, крачек, чаек, бакланов и т. д. Но и зона полупустынь — это также уникальная среда, где обитают многочисленные хищные птицы: скопа, орлан-белохвост, степной орел, беркут, коршун, степной лунь, сапсан, курганник, могильник и мн. др. Нет нужды пояснять, что некоторые из указанных птиц являлись не только охотничьими птицами, но и превратились в знаковые образы русской культуры. Многие из них стали объектами фольклорных и религиозных систем русского и других народов юга России. Среди подобных представителей орнитофауны, образы которых имели знаковую составляющую в российских культурах, можно назвать лебедя, гуся, утку, чайку, орлиных и т. д. Но здесь водятся и такие виды птиц, которые составляют исключительно дельтовый образ Астраханской природы: пеликан, фламинго, баклан, колпица, цапли.
Ихтиофауна региона столь же богата, как и орнитофауна. Поэтому рыба і была и продолжает оставаться одним важнейших пищевых продуктов для населения области. По потреблению рыбы на душу населения Астраханская область превышает общероссийский уровень в 2 раза. Прежде всего, хотелось бы назвать осетровых рыб, являющихся своеобразным брендом региона. В Волго-Каспийском регионе водится 6 видов осетровых: русский осетр, персидский осетр, стерлядь, севрюга, белуга и шип. Хотя на сегодняшний день в силу многочисленных антропогенных причин запасы этих рыб существенным образом сократились, однако они в сознании многих людей продолжают отождествляться с Астраханским краем. Специфичность этих рыб заключается в том, что все они - своеобразное природное достояние нашего региона. Все осетровые — реликтовые рыбы. Белуга к тому же самая крупная рыба России. Известны случаи поимки белуг весом 1,5 т и возрастом более 100 лет. И по сей день нередки экземпляры длиной около 5 м. и весом свыше 500 кг.1
В настоящее время из-за неконтролируемой добычи осетровых рыб, а также из-за сооружения Волжской ГЭС и уничтожения традиционных для этой рыбы нерестилищ запасы осетровых находятся под угрозой. Чтобы компенсировать эти утраты, на территории края действует 8 рыбзаводов, которые на современном индустриальном уровне пытаются возродить поголовье осетровых, выращивая от икринки до жизнестойкой стадии миллионы экземпляров и выпуская их в Волгу. В Астраханской области осетровых принято называть «красной» рыбой. Возможн, в значении «красный» предполагалось понятие не сколько цвета (цвет мяса этих рыб, скорее, желтый или оранжевый), сколько превосходное качество, т. е. превосходная рыба (ср. прекрасная).
Кроме осетровых, полное уничтожение угрожает и белорыбице из отряда лососеобразных. Деятельность человека поставила существование этой уникальной рыбы под угрозу. (Из других рыб, которые в той или иной степени связаны в сознании россиян с Астраханским краем, можно отнести сельдь и воблу. Всего лишь несколько веков назад никто и не помышлял о промышленной добыче сельди. Как правило; ее воспринимали как сорную рыбу, и в значительной степени она использовалась для получения жира или в качестве удобрения. Лишь только после того, как в XVIII в. научились солить сельдь, она приобрела промышленное значение. Можно с уверенностью сказать, что каспийская сельдь была одним из основных пищевых продуктов населения России в Гражданскую и Отечественную войны. В некоторой степени каспийская селедка и вобла спасли страну от голода. Но, кроме вышеперечисленных рыб, большую роль в рационе астраханцев играют и другие рыбы, прежде всего, лещ, сазан, жерех, красноперка, берш, судак, окунь, щука, сом.
Хотя диких млекопитающих не так уж и много в области, однако, многие из них представляют собой некую уникальность: это, прежде всего, сайга или сайгак - антилопа из семейства полорогих, занесенная в Красную книгу. Когда-то огромные стада сайгаков бродили по всей Прикаспийской низменности, пересекая Волгу зимой по льду. Но из-за хищнического истребления поголовье их находится под угрозой.
Примечательным животным дельты является кабан. Основная среда его обитания - камышовые заросли по берегам дельтовых рек. Неотъемлемым жителем камышовых зарослей дельты можно считать камышового кота. Это теперь также редкое, пугливое животное, ареал обитания которого в значительной мере сократился, возможно, в связи с деятельностью камышпромхозов, которые заготавливали камыш для астраханского ЦКК — предприятия целлюлозно-картонной промышленности.
.Невозможно не упомянуть о двух таких домашних животных, как верблюд и овца. Длительное время изображение верблюда на фоне Астрахани или Волги было типичным для многих гравюр XVIII—XIX вв. В сознании многих путешественников верблюд был фантастическим животным, а ногайская или казахская арба с запряженным в нее верблюдом -весьма экзотическим средством передвижения. Астраханский или бактрианский двугорбый верблюд казался экзотичным животным даже для арабских путешественников, которые привыкли к образу дромадера -одногорбого верблюда.
Астрахань и разведение овец — также два взаимодополняющих явления. Для многих иностранцев вплоть до конца XIX в. Астрахань ассоциировалась с овцеводством, да и само слово «астрахань» на всех европейских языках обозначает, помимо названия города, еще и название особого рода каракуля -шкуры молодых барашков, с особым завитком шерсти. Кроме каракуля слово «астрахань» или «астракан» употреблялось и для некоторых изделий из него: меховых шапок, курток или даже плащей.
