Содержание к диссертации
Введение
1.1. Масса, коллектив, группа 40
1.2. Проблема сознания в философии и естествознании 50
1.3. Массовое сознание 73
1.4. Вожди и массы 82
1.5. Коллективное сознание организованной группы 87
Глава 2. Численность группы и уровень коллективного сознания 95
2.1. Коллективное сознание семьи 108
2.2. Коллективное сознание трудового коллектива 111
2.3. Этническое коллективное сознание 114
2.4. Социальная элита и коллективное сознание 123
Глава 3. Структура и формы коллективного сознания 135
3.1. Идеология, религия и национальная идея 135
3.2. Экономические отношения 161
3.3. Когнитивный дискурс 171
3.4. Социополитическое коллективное сознание 179
3.5. Коллективное сознание в искусстве 183
Глава 4. Социокультурная система . 194
4.1. Структура 201
4.2. Информационный анализ 218
4.3. Эволюция социокультурных систем . 229
4.4. Поведение и межкультурные коммуникации 266
4.5. Примеры развития социокультурных систем 282
Глава 5. Семиотика коллективного сознания 308
Заключение 341
Список литературы 348
- Массовое сознание
- Коллективное сознание трудового коллектива
- Когнитивный дискурс
- Эволюция социокультурных систем
Массовое сознание
В конце концов, сама человеческая история постоянно доказывает, что человеческая жизнь важна только для самого человека, а с точки зрения человеческой популяции, общества и его эволюции она незначительна.
Проблема самоидентификации человека актуализируется только на личностном уровне, а каждый коллектив имеет собственную идентификацию, иногда значительно превосходящую персональную по силе воздействия на поведение человека. Не удивительно поэтому, что при ближайшем рассмотрении оказывается, что для большинства людей и вовсе не существует никакой личной свободы воли. Каждый человек всю свою жизнь выполняет то, что предписано ему всеми теми разноразмерными социумами и общественными группами, к которым он, так или иначе, принадлежит. Это происходит даже в том случае, когда нам кажется, что мы принимаем самостоятельное решение, поскольку выбор производится исключительно из вариантов, заранее отсортированных, опробованных и предложенных человеку обществом.
Проблема природы и интенциональности выбора прямо связана с происхождением и ролью сознания человека. В сильно упрощённой и условной механистической трактовке возникновение эффекта индивидуального сознания можно сравнить с появлением электрического тока в катушке с проводом, помещаемой в переменное магнитное поле. Если выключить поле, то прекращается и ток. В соответствии с этой аналогией человеческий мозг можно представить, как некоторое устройство, в котором под неким внешним воздействием наводится или инициируется процесс сознания, который постепенно затухает, когда внешнее воздействие прекращается или ослабевает. Как писал ещё JI. Фейербах: «Мыслит не мозг, а человек при помощи мозга». Л. Уайт отмечал, что «Именно реакции организма как целого, как согласованного единства, на внешний мир мы и можем называть сознанием или процессом осуществления сознания» [63, c.63]. Идею сознания, взятого взаймы, развивал и М. Мамардашвили [90]. Разумеется, человек гораздо сложнее любого механического устройства, и потому нужно учитывать, что все антропные процессы следует рассматривать как статистические по своей природе, что означает справедливость утверждения в общем случае рассмотрения только статистически достоверных гигантских массивов данных. Но в каждой конкретной ситуации этот эффект имеет свои особенности и вариации по интенсивности, длительности, частоте и иным параметрам.
Метафизическая сущность этого явления, по мнению Х. Ортеги-и-Гассета, заключается в том, что «жизнь - это, прежде всего, наша возможная жизнь, то, чем мы способны стать, и как выбор возможного - наше решение, то, чем мы действительно становимся. Обстоятельства и решения - главные слагающие жизни. Обстоятельства, то есть возможности, нам заданы и навязаны. Мы называем их миром… Жить - это вечно быть осужденным на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире»12. А в условиях торжества массы человек лишается этой возможности, выбор за него делает масса, точнее, созданные и уполномоченные ею общественные институты или государство.
Даже отшельники самим актом своего отшельничества вступают в противостояние со своей социальной парадигмой, тем самым, всё равно оставаясь во взаимодействии с нею. И те люди, которые называют себя «гражданами мира», пребывают в иллюзии, напрасно считая себя свободными от того общества, в котором они родились, даже если живут вне его, постоянно меняя своё культурное окружение. Полностью свободным от общества может быть только человек, выросший и сформировавшийся вне человеческого общества. Такие люди известны под обобщённым именем Маугли. Однако, судьба их, с точки зрения общества, незавидна и для нас они, причём не без оснований, выглядят полуживотными, да, откровенно говоря, таковыми и являются. Это свойство человеческого разума известно ещё с древних времён, когда индийский правитель Ашока, живший в третьем веке до н.э., провёл опыт с целой группой детей, с самого рождения полностью изолировав их от языковой среды. В результате, несчастные дети, достигнув сознательного возраста, не произносили ничего, кроме нечленораздельных возгласов и криков. Менее радикальный вариант людей Маугли представляют собой аутисты – люди с ослабленной или вообще отсутствующей потребностью к общению. Характерно и показательно то, что эта особенность личности вызвана индивидуальными нарушениями на генетическом уровне или мутациями, и с трудом поддаётся лечению или корректировке. Важно и то, что эксперимент царя Ашоки показал слабость и вторичность материальной культуры по отношению к индивидуальному сознанию, поскольку дети, лишённые общения, при этом были окружены всеми максимально возможными материальными благами того времени, что, как оказалось, никак не помогло пробуждению их разума.
Гораздо позже Э. Фромм отмечал, что «человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то системе, которая направляла бы его жизнь и придавала ей смысл; в противном случае его переполняют сомнения, которые, в конечном счете, парализуют его способность действовать, а значит, и жить»13. Иначе говоря, вне коллектива себе подобных человек не может самостоятельно развить в себе заложенные в нём способности от бессознательных инстинктов до действительного актуального разума. Но, оказывается, одного только коллектива недостаточно. Необходимо наличие системы коммуникаций, например, в форме речи. «Потенциальная возможность говорить зависит от генетических факторов, а реальная речевая продукция— от опыта»
Коллективное сознание трудового коллектива
Так, У. Макдугалл отмечал, что высокоорганизованное общество отличается от толпы по следующим параметрам37: 1.постоянство по материальным и формальным признакам. Первые относятся к постоянству численности и состава общества, а вторые – к связям, установившимся между его членами. 2. существование локальной морали, основанное на появлении у индивида определённого отношения к природе, функции и деятельности сообщества. 3. существование локальных общественных традиций, обычаев и установлений, которые определяют отношения её участников между собой. 4. наличие окружения из иных сообществ того же класса, установление связей и конкуренции с ними. 5. существование дифференцирования индивидуальной деятельности в массе. От понижения интеллектуального уровня высокоорганизованное общество предохраняет себя тем, что не берётся за выполнение сложной задачи, а поручает эту работу отдельным способным индивидуумам.
Результаты исследования группового поведения сложно организованных сообществ представлены в работах Тарда, Канетти, Ортеги-и-Гассета и др.
Французский социолог и криминолог Габриэль Тард в своей работе «Мнение и толпа»38 полемизировал с Лебоном, требуя «перестать смешивать толпу и публику». В гораздо более нетерпимой по своей природе толпе, утверждал он, люди физически сплочены, а в более пассивной публике, связанной помимо прочего интеллектуальными контактами, в том числе благодаря СМИ, они рассеяны. Отсюда Тард настаивал на замене понятия толпа понятием публика, считая XIX век веком скорее публики, нежели толпы. В 1929 г. испанский философ и социолог Хосе Ортега-и-Гассет постулировал возникновение массового сознания в европейском менталитете39. Масса у Ортеги трансформируется в толпу, представители которой захватывают господствующие позиции в иерархии общественных структур, навязывая собственные люмпенские псевдоценности остальным социальным движениям. Основное свойство ортеговского человека массы - его физическая инертность, а не стандартность. Это такой способ «быть человеком» – не иметь собственного «жизненного проекта», быть социально пассивным и передоверить решение всех проблем и вопросов государству. Репрезент массы – всякий, «кто не удручён, а доволен своей неотличимостью».
Помимо подробного анализа массы Ортега впервые представил описание особенностей меньшинства, которое образуется не просто как результат арифметического вычитания "массы" из общего количества людей. Для возникновения меньшинства необходимо, чтобы сначала каждый человек «отпал от толпы» по каким-то своим, обычно личным мотивам.
Внутри любого класса и внутри любого коллектива вообще существуют своё большинство, составляющее собственно массу и нонконформистское меньшинство. Для Ортеги «масса это посредственность». Однако такая позиция сегодня представляется слишком радикальной. Скорее, правильно говорить о том, что масса концентрирует и проявляет нечто усреднённое в данном сообществе в данных обстоятельствах Усреднённая таким образом масса академиков определённо отличается от усреднённой массы водителей такси или студентов. Ортега сам подтверждает это положение, утверждая, что «мир всегда был единством массы и независимых меньшинств».
Но всё сказанное – лишь обоснование его главного тезиса, согласно которому «сегодня весь мир становится массой». Восстание масс, собственно, и заключается в том, что «усреднённое» большинство впервые стало навязывать свою волю, свои привычки, взгляды и образ жизни остальным, усредняя свободную мысль и действие и снижая тем самым их разнообразие. И даже в наши дни, спустя 80 лет, мы вынуждены согласиться, что эта тенденция существует. Одним из наиболее наглядных проявлений чего является стремление некоторых стран навязывать своё мироустройство и мироощущение другим, более слабым (т.е. меньшинствам), нимало не интересуясь их собственным мнением. Не случайно, видимо, американцы говорят – выделяться неприлично.
Но, с другой стороны, а что в этом плохого? Проблема, по мнению Х. Ортеги-и-Гассета, заключается в том, что «жизнь это, прежде всего, наша возможная жизнь, то, чем мы способны стать, и как выбор возможного - наше решение, то, чем мы действительно становимся.
Обстоятельства и решения - главные слагающие жизни. Обстоятельства, то есть возможности, нам заданы и навязаны. Мы называем их миром… Жить - это вечно быть осужденным на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире»40. А в условиях торжества массы человек лишается этой возможности, выбор за него делает масса, точнее, её общественные институты или государство. Однако вернёмся к истории вопроса. Политический аспект проблемы отражён в размышления Ханы Арендт, ученицы таких столпов немецкой философии как Хайдеггер, Ясперс и Гуссерль, над виденным ею в современной ей нацистской Германии. Она опиралась на своё видение тоталитарных обществ Германии и СССР и фактически разделяла позицию Лебона о понижении массой среднего уровня общества. Такие массы являются результатом дестратификации общества, своеобразным антиклассом, сформированным из осколков принудительно атомизированного общества. Атомизация, т.е. раздробление общества на отдельные несамостоятельные изолированные единицы, по мнению Арендт осуществлялась и в Советском Союзе через постоянные чистки и массовый террор41.
Когнитивный дискурс
Первый вариант предполагает проведение социальных преобразований разного типа: от реформистских на основании, допустим, партийных предвыборных программ в демократических странах, до революционных взрывов и установления диктатуры новой идентичности. Второй вариант встречается в действительности гораздо реже. В качестве примеров можно привести различные религиозные исходы, начиная с исхода евреев из Египта, который, как показал Ян Ассман90, был именно исходом группы диссидентов из своей родной этнической среды по причинам вероисповедальных разногласий, и заканчивая бегством старообрядцев в глушь России или вообще в Южную Америку.
Исходная идея чаще всего имеет смысл вероисповедания, или в общем случае - некоей новой идеологии. Распространяясь и развиваясь, она начинает последовательно генерировать новые культурные смыслы не только в области идеологии, но и постепенно создаёт свои собственные общие формы культурной среды - экономику, науку, политику и искусство. Носителями и распространителями этих культурных смыслов становятся участники исходной массы. Короче говоря, исходная массообразующая идея становится ядром новой культуры. Вся мировая история борцов за идею, с удовольствием жертвующих собой во имя торжества той идеи, без которой они себя не мыслят, подтверждает это, начиная ещё с братьев Гракхов. Отметим, что подобная добровольная жертвенность недостижима никаким иным путём – экономическим, силовым или каким-либо иным.
Тезис, сформулированный ещё Э. Дюркгеймом в виде: «Общество основывается… прежде всего на идее, которую оно само о себе создаёт»91, был затем подхвачен другими исследователями массового сознания. Так, Х. Ортега-и Гассет отмечал позднее, что без «власти духа» «человеческое общество превращается в хаос»92. По К. Мангейму идеология «стремится к сохранению или постоянному репродуцированию существующего образа жизни»93.
Какими же свойствами должна обладать исходная идея, для того, чтобы стать массо- и культурообразующей? И вновь, можно выделить, по меньшей мере, два основных таких свойства, это – конкретность и утопичность. В первом случае подразумевается, что новая идеационная конструкция может строиться только вокруг совершенно определённого и понятного всем тезиса, относящегося притом к разряду основных потребностей нефизиологического ряда. К таким тезисам можно отнести, например, свободу, справедливость, любовь.
Можно на некоторое относительно короткое время объединить людей простыми физиологическими лозунгами с требованиями еды, питья или удовлетворения сексуальных потребностей. Вспомним голодные и пьяные бунты или мятежи в местах лишения свободы. Но масса, объединённая такими лозунгами, не получает широкого распространения и долговременной устойчивости. И дело не в том, что это потребности низшего ряда по Маслоу, а в том, что незначительное препятствие или достаточно простое и несложное их удовлетворение тут же снимают актуальность идеи, стимул к единению исчезает и толпа распадается.
С другой стороны, некоторая неопределённость на первый взгляд очевидных понятий справедливость, свобода, любовь и т.п. придаёт им свойство бесконечно удалённого идеала и тем самым позволяет удерживать массы в состоянии эмоционального возбуждения гораздо более длительное время. Всегда можно сказать, что та свобода или та справедливость, которая есть в обществе сегодня, гораздо меньше или менее значительнее той, которая будет завтра. А уж послезавтра точно будет достигнут идеал, и т.д. На этом же основано требование утопичности идеи, поскольку понятно, что ни свобода, ни справедливость, ни любовь не существуют как конечные достижимые физические характеристики. Они имеют смысл морально нравственных и социальных ориентиров или поведенческих императивов.
Наиболее эффективной оказывается утопическая идея, подкреплённая конкретными лозунгами. Например, идея создания социалистического государства всеобщей справедливости в сопровождении лозунгов «Земля – крестьянам», «Заводы рабочим», «Мир народам» и т.д.
Применение к этому вопросу известной теоремы Гёделя о неполноте позволяет предположить, что утопичность идее и идеологии в целом придаёт наличие в ней таких положений, которые недоказуемы, неопровергаемы и непроверяемы на практике: продолжение жизни в загробном мире для законопослушных граждан в Древнем Египте, спасение после смерти через послушание для христиан и мусульман, жизнь при коммунизме для советских граждан и т.д. Это не разновидность суеверия, предрассудка и т.п., а обоснованная часть общественной картины мира, которая, тем не менее, относится к вопросам веры. Поэтому очень важно сохранение в идеологии элемента иррациональности, поскольку придание конкретности этим тезисам приводит к разочарованию масс и гибели идеологии, как это было в последнем из приведённых примеров. Наиболее эффективной и надёжной идеологией становится, таким образом, любая религия, основанная на принципиально недоказуемой и неопровергаемой идее бога.
Эволюция социокультурных систем
Связь культуры и религии очевидна для всех, но механизмы этой связи и процессы, их обеспечивающие, не просты и не лежат на поверхности. По этим вопросам существовало и существует множество мнений. Количество исследований в области социокультурного значения религии огромно, но всё же большинство из них связано с тем, что уже показали классики проблемы
Дюркгейм, Вебер, Фрейд, Малиновский, Гирц - природу сакрального, параллели между личными и коллективными ритуалами, различие между религией и здравым смыслом, семиотические модели поведения и др.
Сегодня доминирует точка зрения, что «сущность религиозного показателя культур в том, что определённая раса или этнос принимает ту религию, которая выражает его фундаментальные этические представления, заложенные в его расовой (этнической) психологии… Как и психика индивида, расовая/этническая психика развивается, вырабатывает и усваивает новые постулаты»123. Иными словами, прямая связь между коллективным сознанием и религией народа является вполне очевидной.
Очевидно также и то, что религиозные формы тоже эволюционируют, поэтому в социокультурном анализе вопросов религии и веры необходимо учитывать их темпоральную проекцию, то есть, развитие идеологического основания социума во времени. Речь, в том числе, и о том, что Н. Луман рассматривает как эволюцию идей. Основным механизмом этого социокультурного процесса у него является эволюция смысловых ожиданий, которые представляют собой наиболее вероятный ответ на изменяющиеся коммуникации. Характерным свойством эволюции идей, по его мнению, является то, что она «не может успевать за темпом структурной эволюции и вместо этого, скорее, укрепляет противоречия, а вместе с тем и неопределённости в референциях понятий»124. Что в наших терминах означает перевод переменных идеологических ценностей в постоянные и закоснение идеологемы.
Вспомним и позицию К Гирца, который обоснованно полагал, что «с социологической точки зрения, религия интересна не потому, что, как полагает вульгарный позитивизм, она описывает социальный порядок, ...но потому, что, подобно окружающей среде, политике, богатству, юридическим установлениям, личным пристрастиям или чувству прекрасного, она его формирует».
Далее рассмотрим как религиозные представления развиваются во времени. Аналогично тому, как этнос формируется в зависимости от ландшафта проживания и наоборот, так и этническое коллективное сознание выбирает свою религию, которая, в свою очередь, затем реформирует коллективное сознание. «Национальное чувство в народе не этнографично, а религиозно-культурно»… а интеллигенция «разрушая народную культуру, разлагает и народную душу»126. То же относится и к христианству, которое в разное время прививалось разным народам, о чём Трубецкой писал так: «Христианство есть закваска, которая может быть положена в самые различные виды теста, а результат брожения будет совершенно различен в зависимости от состава теста»127.
Христианство, воспринятое германцами, приняло милитаристский окрас германо-скандинавского язычества и стало именоваться Павловым христианством. То же христианство, попав на славянскую языческую почву, повенчалось с женственным культом матери-земли (Н. А. Бердяев), создав Иоанново христианство, главным праздником которого стало не Рождество, как в католичестве, а Пасха. И спасение понималось у них по-разному: у православных спасение достигалось через дела и веру, у католиков – через дела, и, впоследствии, у протестантов – через веру. А в итоге, по выражению В. И. Ключевского: «На Западе церковь без Бога, в России Бог без церкви».
Религиозные идеи разделяют и объединяют народы, тем самым наглядно демонстрируя силу воздействия идеального на общественно-политическое организацию и устройство человеческих общностей по всему миру. Однако, в соответствии с выдвинутым ранее положением об информационном ядре, дифференцирующая функция религия проявляется чаще, чем интегрирующая. Причём действие этой функции религии документально прослеживается с древних времён, начиная с предания об Исходе и вплоть до нашего времени.
Например, в северо-западной части Балканского полуострова из единой этнической и языковой группы сформировались 4 народа, разделённых по религиозному признаку: православные сербы и черногорцы, хорваты (католики) и славяне-мусульмане, иногда неточно называемые боснийцами. Или: в приграничных с Францией горных районах Италии проживают так называемые вальденсы – дореформационные протестанты, ведущие борьбу с католичеством, начиная с XVI века. И ещё множество аналогичных примеров почти на всех континентах и конфессиях. Случаев реализации интегрирующей функции религии как объединения разных этносов на религиозной (идеологической) основе в мегаэтноконфессиональные сообщества гораздо меньше. Вероятно, причиной тому - различия в их этническом коллективном сознании и специфической культуре.
