Истоки и становление массовой культуры в России (1860-1940) Лебедева Валентина Гейнриховна

Содержание к диссертации

Введение

Раздел 1. ГЕНЕЗИС МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ

Глава I. Смена культурных парадигм общественной жизни России во второй половине XIX века 96

1.1. Социально-культурный резонанс реформ 1860-1870-х годов 96

1.2. Кризис классической парадигмы русской культуры 106

1.3. «Дух века» и рынок культуры 114

1.4. Ранняя массовая культура в архитектонике Серебряного века 123

Глава II. Зарождение российской традиции анализа феномена массовой культуры 143

II. 1. Рождение новой культурно-исторической рефлексии: от событийной к обиходной культуре 144

II.2. Открытие «новой» Европы 151

II.3. Адаптация русского культурно-философского словаря к новой буржуазной реальности 157

II.4. Феномен мещанства в концепциях «русского социализма» 165

Глава III. От поисков культурной самобытности к признанию единства индустриальной культуры 179

III.1. Угроза духовного «усреднения» в мировоззрении Константина Леонтьева 180

III.2. Встреча Серебряного века С Железным 190

III.З. Феномен «панэвтихизма» в концепции Василия Розанова.. 196

III.4. Жизнь и судьба «рабов цивилизации» в культурологической концепции Александра Блока 200

Глава IV. Теоретические истоки культурной стратегии большевизма 213

IV.1. Актуальность «нового взгляда» на истоки культурной стратегии большевизма 213

IV.2. Предчувствие культурной революции в философских исканиях начала века 217 г

IV.3. Гипотетическая миссия «пролетарской культуры» 224

IV.4. Мещанство - «враг номер один» формирования «нового

человека» 234

Раздел 2. СУДЬБА МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ (20-30-е годы)

Глава V. Советское «массоведение» 1920-х годов. «Массовый человек» и «массовая культура» как объект научного анализа.246

V. 1 .Актуальность научного исследования «массового человека»..246 Y.2. Вклад Государственной академии художественных наук и Общества социологии и теории искусства в исследование масссовой культуры 254

V.3. Общественные поиски «формулы успеха» массовой культуры 265

V.4. Закрытие «массоведения» в СССР на рубеже 1920-1930 гг...271

Глава YI. Антитеза «старое-новое» в массовой культуре 1920-х годов 279

VI. 1. Нэпман - непризнанный «герой» своего времени 281

VI.2. «Довоенность» - главный культурно-психологический ориентир НЭПа 292

VI 3. Молодежная субкультура - противовес «мещанской угрозе» 297

VI 4. Системное преодоление нэповской культуры 306

Глава VII«Тоталитарное» и «массовое» в советской культуре 1930-х годов 311

VII .l. Сравнительная характеристика тоталитарной и массовой культуры 311

VII.2. Идеологическое и кассовое в массовой культуре 30-х годов 324

YII.3. Девестернизация «самого массового из искусств» 333

YI1.4. Исторический компромисс власти с обывателем 340

Глава VIII Русское зарубежье о массовой культуре в контексте 1920-1930-х годов 352

VIII. 1. Продолжение и в изгнании «старого русского спора» о культуре 352

VIII.2. Концепции Ивана Ильина, Павла Муратова, Петра Бицилли о судьбе культуры в индустриальном мире 360

VIII.3. Мыслители «первой волны» о динамике массового сознания и массовой культуры в Советской России 378

VII .4. Русское зарубежье о «тайне недостаточного сопротивления» народа «тоталитаризму» 390

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 396

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 399

СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ СОИСКАТЕЛЯ 428

• Социально-культурный резонанс реформ 1860-1870-х годов
• Рождение новой культурно-исторической рефлексии: от событийной к обиходной культуре
• Угроза духовного «усреднения» в мировоззрении Константина Леонтьева

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Возрастание роли массовой культуры в жизни общества является одной из характерных черт переживаемого Россией периода кардинальных общественных изменений. Благодаря переходному состоянию общественного сознания после распада СССР и отказа от социалистического варианта развития, уходу государства из многих сфер культуры и стремительному формированию в ней рыночных отношений, противоречивости законодательной базы политики в сфере культуры возник дисбаланс между высокой и массовой культурой. Падение многих нравственных «табу», болезненные проявления современного этапа «сексуальной революции», мощное влияние западной системы ценностей в кинематографе, на телевидении, в массовой периодической печати и литературе, в различных формах развлекательной культуры также актуализируют изучение массовой культуры.

В период своего зарождения, будучи лишь одной из многочисленных субкультур, массовая культура не могла оказать существенного негативного воздействия на общество. Качественно иная ситуация сегодня: массовая культура является естественной средой обитания современного человека и выполняет ряд важных функций в его жизни. Вместе с тем одной из сущностных характеристик массовой культуры как важного фактора глобализации является ее активная роль в размывании системы национальных ценностей и приоритетов. Наиболее ярко эта черта массовой культуры проявляется в периоды смены парадигм общественного развития. Неслучайно самосохранение культуры было одной из наиболее острых проблем реализации проектов модернизации в России во второй половине Х1Х-ХХ вв. Теоретический и конкретно-исторический анализ массовой культуры может

способствовать выработке взвешенной целостной государственной политики по отношению к ней, а также системной мобилизации защитных механизмов культуры.

Актуальность темы исследования обусловлена не только проблемной ситуацией, сложившейся в культуре нашей страны, но и неравномерностью отражения в науке различных аспектов массовой культуры. Большинство трудов российских исследователей посвящено ее феноменологическому анализу, определению комплекса причин зарождения в европейской культуре Нового времени и анализу специфики современных ее проявлений в нашей стране и за рубежом. Наименее изученной остается ранняя фаза развития массовой культуры в России — от ее зарождения в XIX веке и до появления общепризнанного термина в начале 1940-х годов. «Сущность» явления и его «существование» всегда взаимосвязаны. В особенной степени это относится к массовой культуре с преходящим характером ее «достижений» и «бестселлеров».

До сих пор в современной науке не предпринимались комплексные культурологические исследования ранней массовой культуры.

Объект исследования. - Ранняя массовая культура России.

Предмет исследования. - Истоки и становление массовой культуры в России (1860-1940) и ее анализ русскими мыслителями изнутри конкретно-исторического контекста.

Цель и задачи исследования. - Основной целью является комплексное изучение начальной фазы массовой культуры в России. Данная цель обусловила необходимость постановки и решения следующих задач: - проанализировать российскую историографию массовой культуры;

осветить процесс смены парадигм общественной жизни России во второй половине XIX века;

определить своеобразие ранней массовой культуры, ее место и функции в системе культуры России рассматриваемого периода;

проанализировать процесс зарождения и развития российской традиции анализа феномена массовой культуры;

обозначить степень концептуальной и терминологической самобытности рефлексии массовой культуры в трудах отечественных мыслителей;

проанализировать теоретические истоки культурной стратегии большевизма и определить место в ней проблемы преодоления «мещанской» культуры;

охарактеризовать опыт советского «массоведения» 1920-х годов;

раскрыть содержание антитезы «старое-новое» в массовой культуре 1920-х годов:

сравнить «тоталитарное» и «массовое» в советской культуре 1930-х годов;

обосновать тезис о продолжении отечественной традиции анализа феномена массовой культуры «русским зарубежьем» 1920-1930-х годов.

Методологическая основа диссертации. Методология исследования базируется на единстве историко-философского, сравнительно-исторического, философско-культурологического подходов к решению поставленных задач.

Анализ массовой культуры в научном контексте второй половины XIX -первой трети XX вв. потребовал учета концептуальных идей, выработанных в философии, эстетике, семиотике, культурологии, социологии, социальной психологии, структурализме, исторической и культурной антропологии. Существенное методологическое значение для данного исследования имела «диалогическая» концепция культуры.

Постановка задачи исследования зарождения и развития массовой культуры в конкретно-исторических условиях России обусловила необходимость использования ретроспективного метода, многофакторного анализа, а также семиотического подхода к текстам изучаемой эпохи. Источниковая база диссертации состоит из следующих групп источников:

1. Тексты эпохи, в которых содержатся неповторимые черты ранней массовой культуры: периодические издания - «толстые» журналы, научно-популярные и литературно-художественные журналы, «бульварная» литература; сборники очерков ведущих журналистов; произведения русских

беллетристов; альбомы афиш, плакатов, русского лубка, фотографий; репертуарные сборники для народных театров, самоучители бальных танцев и т.п. 2. Труды русских мыслителей - свидетелей рождения массовой культуры. 3. Мемуары, дневники, переписка видных деятелей культуры и свидетельства рядовых участников истории (серия «Неизвестная Россия»). 4. Уставы печати и опубликованные сборники государственных документов, материалы архивов.

Научная новизна и теоретическая значимость диссертации определяются тем, что впервые осуществлено комплексное культурологическое исследование истоков и становления массовой культуры в России на основе привлечения значительного корпуса материалов и архивных документов, впервые вводимых в научный оборот. Каждый из разделов диссертации содержит оригинальные элементы, до сих пор не находившие отражения в научной литературе.

- Впервые в отечественной научной литературе дан комплексный анализ
российской историографии массовой культуры и предложена ее периодизация.

- Рассмотрены предпосылки зарождения массовой культуры в России: первое в
истории страны массовое пополнение городского населения маргиналами;
вытеснение дворянства с ведущих позиций в культуре; формирование
широкого спектра общественных интересов и возможностей их реализации;
уход государства из ряда сфер культуры и создание условий для ускоренного
развития рыночных отношений; возникновение широкого общественного слоя
людей «свободных профессий», зависящих от массового спроса на рынке
культуры; формирование социума работников с четким разделением сфер труда
и досуга; раннее осознание коммерсантами культуры массового спроса на
средства снятия стресса и релаксации, выполнения культурой
психотерапевтической функции.

Проанализирована специфика возникновения массовой культуры: зародившись в литературе и массовой периодике, в течение полувека она распространилась и на другие сферы культурного производства. Массовая

культура в России исходно развивалась в двух социокультурных горизонтах: в образованном слое и в низовой городской культуре.

- Освещена роль массовой культуры в преодолении разрыва между
европеизированной культурой образованных классов и традиционной
культурой большинства, и его приобщении к современной развлекательной
культуре и возможностям новейших средств массовой коммуникации.
Значительную роль сыграла массовая культура в преодолении социальных
барьеров и формировании единого поля индустриальной культуры.

- Доказано активное участие массовой культуры в развитии «диалога культур»
России и Запада и формировании внутреннего и международного авторского
права.

- Сделан вывод о том, что становление массовой культуры с ее
потребительскими ориентирами отражало процесс преодоления в
пореформенной России традиционной «философии нищеты», имевшей
глубокие исторические корни, переориентации на иную систему нравственных
ценностей.

- Определено, что оригинальной чертой интеллектуального развития России
середины XIX столетия было совмещение во времени нескольких процессов:
впервые заявила о себе философия как самобытная система национального
самосознания, зародилась отечественная наука о культуре, началось
формирование русского культурно-философского лексикона и отечественной
традиции анализа массовой культуры. Особое место в лексиконе заняли слова,
порожденные влиянием буржуазных изменений на культуру: «пошлость»,
«мещанство», «интеллигенция», не имевшие аналогов в европейских языках.

- Анализ научного контекста эпохи показал, что формирование «новой
исторической рефлексии» явилось одним из важнейших факторов обращения
русских мыслителей к жизни «незамечательных людей»: к исконной народной
культуре и к изменениям в городской культуре, вызванным буржуазно-
индустриальным развитием.

Доказана синхронность зарождения отечественной традиции рефлексии массовой культуры с европейской концепцией массового общества. Это было вызвано насущной необходимостью осмысления актуальных проблем, опережающего прогноза грядущих изменений в культуре и самопознания страны «догоняющего развития».

Опираясь на метод «проблематизации» М.Фуко, диссертант вычленил из широкого спектра концепций отечественных мыслителей второй половины XIX — первой трети XX века аспекты, относящиеся к анализу ранней массовой культуры, а также определил значимость вклада представителей различных течений общественной мысли в познание этого явления.

Освещена судьба массовой культуры в постреволюционной России, отношение к ней «большевизма» в 20 - 30-х годах, его культурная стратегия и методы, применявшиеся в борьбе с «мещанством» и нэпманской культурой, а также раскрыта «тайна» исторического компромисса советской власти с «обывателем» в 1930-х годах.

Проанализирован уникальный опыт исследования массового эстетического восприятия и массовой культуры рядом научных центров в Советской России 1920-х годов, а также введены в научный оборот документы Государственного архива литературы и искусства, в которых отражена деятельность ГАХН (Государственной академии художественных наук) и ОСТИ (Общества социологии и теории искусства).

Проанализированы концепции мыслителей русского зарубежья (П.П.Муратова, П.М.Бицилли, И.А.Ильина, А.Ф.Керенского) и доказано сохранение и в изгнании традиционного интереса к массовой культуре, а также самобытного взгляда на столь актуальную проблему.

На защиту диссертант выносит следующие положения:

1. Отечественная историография массовой культуры 1950-2000-х годов прошла сложный путь от официального единомыслия на основе «классового подхода» до формирования комплекса оригинальных концепций ее генезиса, функций и роли в системе культуры современного общества.

2. Несмотря на интернациональный характер изменений в культуре, в
пореформенной России сложились специфические предпосылки

возникновения массовой культуры. Ранняя массовая культура была не только ярким порождением ускоренной российской модернизации, но и активным участником процессов демократизации в обществе и культуре, преодоления разрыва между европеизированной культурой образованных слоев и традиционной культурой большинства и распространения потребительских стандартов в повседневной культуре городского населения.

3. Российская традиция анализа массовой культуры возникла в середине XIX
века в «антимещанской» концепции «русского социализма», родоначальником
которой был А.И.Герцен, получила дальнейшее развитие в трудах К.Леонтьева
и «русского консерватизма», достигла наивысшей точки своего развития в
творчестве В.В.Розанова, А.Блока и других мыслителей Серебряного века и
была продолжена русским зарубежьем «первой волны».

4.Фундаментальными основами концептуальной и терминологической самобытности российской традиции анализа массовой культуры были традиционная система нравственных ценностей и мировоззренческие установки самих носителей национальной рефлексии. Русскими учеными была рано обнаружена родовая связь между массовой культурой и нарождающимся «обществом потребления». «Философия нищеты» (нестяжания) имела глубочайшие корни в духовной истории страны и в XIX веке продолжала оказывать воздействие на рефлексию новых явлений буржуазно-индустриальной цивилизации.

5.С момента зарождения российской рефлексии массовой культуры и на всех этапах ее развития диагностика массовой культуры носила целостный характер и не ограничивалась критикой так называемых «массовых искусств». Главным для исследователей было то, что скрывалось за ними: бедность духовного мира, убогость эстетического запроса, существование культуры на обочине «растительной жизни», отсутствие творческого начала, индифферентная

общественная позиция. Неслучайно проявления массовой культуры они относили к комплексной категории «мещанства».

6.В трактовке массовой культуры отечественными мыслителями нашло отражение предвидение ими перспективы системного заимствования Россией (в ходе модернизации) порождений индустриальной цивилизации. Авторы европейской концепции свое негативное отношение к массовому обществу объясняли его угрозой индивидуализму. Российские мыслители видели в проявлениях массовой культуры опасность не только для развития личности, но и для сохранения национально-культурной самобытности, видели в распространении ее продуктов угрозу этнической катастрофы, потери русской культурой «смысложизненности» (особой духовности), а также важнейший канал распространения потребительской психологии в ущерб нравственности. 7.В диссертации предлагается новый взгляд на теоретические истоки культурной стратегии и политики большевизма, который был не только носителем постулатов марксистской идеологии с ее центральной идеей диктатуры пролетариата, но и наследником традиций «русского социализма» с его яркой «антимещанской» направленностью. Многое в реальной политике власти в 20-х годах диктовалось представлениями о высокой «антипотребительской» миссии социализма.

8.Авангардизм большевизма нашел отражение в создании в 1920-х годах государственной системы научно-исследовательских центров изучения массовой психологии, массового эстетического восприятия и массовой культуры, в которых впервые в истории была предпринята попытка объединения фундаментальных и прикладных исследований. 9.В культуре «нэповской» России 1920-х годов вступили в жесткое противостояние две несовместимых системы ценностей: старая, по своим основным параметрам предвоенная и предреволюционная, потребительская модель повседневной культуры и искусственно сконструированная «безбытная» модель существования «нового человека». Победа второй модели обеспечивалась не только мощным комплексом мер государственного

воздействия, но и энтузиазмом носителей первой в истории страны молодежной субкультуры, ведущую роль в которой сыграли представители рабочего класса - нового привилегированного социального слоя.

10.Сравнительный анализ «тоталитарного» и «массового» в советской культуре 1930-х годов позволяет сделать вывод о неправомерности отождествления тоталитарной и массовой культуры. Хотя обе субкультуры имели один объект влияния — большинство населения страны, но отличались векторами движения, соотношением стихийного и организованного, главными импульсами развития, масштабами целей, системой предпочтительных жанров в искусстве, отношением к «телесному» и чувственной сфере человека. Массовая культура исполняла очень важную терапевтическую роль в напряженной атмосфере 30-х годов. Этой незаменимостью конкурента объясняется стремление государственной, тоталитарной культуры к мимикрии под массовую культуру. 11. «Русским зарубежьем» 20-3 Ох годов была продолжена отечественная традиция анализа массовой культуры. В трудах эмигрантов отражалось категориальное богатство новейшей европейской мысли - О.Шпенглера, Х.Ортеги-и-Гассета, Э.Фромма, но вместе с тем сохранялась концептуальная и терминологическая самобытность исследований. И.Ильин видел причины экспансии массовой культуры «бездуховной черни» в системных изменениях общества, государства, внутреннего мира человека, но основной ее предпосылкой считал секуляризацию. П.П.Муратов продолжил российскую традицию циклического подхода и разработал концепцию культурно-исторических циклов, в которой повышение роли массовой культуры объяснял развитием индустрии, средств массовой коммуникации и возникновением технических видов искусств в условиях господства рыночной экономики и отсутствия мотивации к более сложным формам досуга у простого человека. П.П.Бицилли, применив метод конкретно-исторического анализа русской литературы, обосновал вывод о неприменимости европейской концепции массового общества к культурной ситуации в России. Мыслители русского зарубежья предлагали свои аналоги европейских терминов: «культура

безбожной черни», «культура типового человека», «антиискусство», «искусство на потребу».

Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы заключается в том, что в ней существенно расширены представления о социально-культурных последствиях реформ 1860-1870-х годов, приведших к возникновению сектора массового спроса в культурном производстве. И сегодня остается актуальной трактовка рядом поколений российских мыслителей природы массовой культуры с позиции национальной аксиологии. Анализ ранней массовой культуры в СССР 20-30-х годов обнаружил общность ряда социально-психологических и культурных процессов в Европе и СССР, несмотря на различие их политических режимов и господствующих идеологий. Развенчан «миф» о полной «тоталитаризации» советской культуры 30-х годов, в которой сохранялись многие культурные миры и субкультуры, включая массовую культуру.

Результаты исследования могут способствовать созданию комплексной картины развития русской культуры индустриальной эпохи. Итоги диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке учебных курсов по истории культуры России Х1Х-ХХ1 вв., а также по проблемам развития культуры в современном мире. Материалы и выводы исследования могут быть полезными в практической деятельности по воспитанию молодежи.

Апробация исследования и практическое использование результатов осуществлялись по следующим направлениям:

Опубликование результатов исследования в печати. В общей сложности опубликовано 32 работы (общий объем: 62,49 п.л.), в том числе две монографии «Судьбы массовой культуры в России. Вторая половина Х1Х-первая треть XX века» (СПб, 2007, 20,7 п.л.), «Две рефлексии. Европейская и российская традиции анализа феномена «массового общества» и его культуры» (СПб., 2008, 13,25 п.л.), 8 публикаций в изданиях, рекомендованных ВАК, а также 4 публикации в зарубежных изданиях (США и Польша)

Выступления на конференциях, семинарах, совещаниях теоретико-методологического и научно-практического характера. 1. В Гуманитарном университете профсоюзов: на межвузовской научно-практической конференции «История культуры Санкт-Петербурга и современность» 39 июня 2005 г. и на шестых «Лихачевских чтениях» «Гуманитарные проблемы современной цивилизации» 26-27 мая 2006. 2. На четырех научных конференциях, проведенных Институтом российской истории РАН, Проблемным советом и Межвузовским Центром РФ «Политическая культура интеллигенции, ее место и роль в истории Отечества» в Иваново: 1) «Российская интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии» (1995 г.); 2) «Российская интеллигенция: традиции и новации» (1996 г.); 3) «Генезис, становление и деятельность интеллигенции: междисциплинарный подход» (2000 г.); 4) «Интеллигенция современной России: духовные процессы, исторические традиции и идеалы» (2005 г.). 3. На двух конференциях в Санкт-Петербургской государственной лесотехнической академии им. С.М.Кирова: 1) Актуальные проблемы развития высшей школы. Проблемы норм и инновационного творчества в эдукологии и образовательной практике: неклассический системный подход в постановке и решении» (2000 г.); 2) «Труды Санкт-Петербургской государственной лесотехнической академии. Актуальные проблемы развития высшей школы. Эдукология (наука образования и учебная дисциплина). Проблемы реализации программ многоуровневого образования в рамках государственных образовательных стандартов» (2003 г.) 4. В двух заочных теоретических конференциях, проведенных Санкт-Петербургским государственным издательством «Нестор»: «История российского быта» (1999 г.) и «Русь, Россия и мировая цивилизация» (1999 г.).

В декабре 1994 года соискателем был получен грант RSS (Институт «Открытое общество») в Центральной Европе по программе «Перипетии судьбы массовой культуры в России» - «Fate Peripetia of Mass Culture in Russia». Идеи и положения диссертации были вынесены на обсуждение на «круглом

столе» секции теории и истории культуры Санкт-Петербургского Дома ученых (2006 г.), посвященном генезису массовой культуры в России.

Материалы диссертационного исследования используются в педагогической
деятельности: при чтении лекций по культурологии, разработке учебно-
методических и практических пособий, учебно-методических комплексов,
учебных планов и программ для осуществления образовательного процесса на
гуманитарном факультете Санкт-Петербургской государственной

лесотехнической академии им. С.М.Кирова, в материалах элективного курса «Искусство XX века». Степень разработанности проблемы

Сегодня не существует общепринятого определения массовой культуры. В Философском словаре (под редакцией И.Т.Фролова. М., 2001) дано следующее определение: массовая культура - это «понятие, отражающее широко распространенные в условиях индустриально развитого общества особенности бытия культуры, продукт «массового общества». Основные функции массовой культуры: интеграция людей в существующую систему общественных отношений; переключение их внимания с проблемного осмысления реальной жизни на зрелищное восприятие развлекательной массовой продукции, эмоциональную разрядку и игру воображения». Е.Г.Соколов - автор очень содержательной монографии «Аналитика масскульта» предложил свое определение: «Массовая культура - механизм защиты от тех деструктивных тенденций, которые обрели угрожающий характер на этапе «заката Европы»... массовая культура обслуживает массовое сознание, потрафляет его самым низменным интересам».

Мое определение сложилось в результате изучения истоков и становления массовой культуры в России: «Массовая культура - порождение индустриальной цивилизации, возникает как культура промежутка между народной и высокой культурой. Это внеклассовая, внесословная, вненациональная категория, являющаяся универсальным механизмом реализации в сфере культуры «витальных» потребностей человека».

«Витальность» я трактую очень широко — это не только потребности в пище-питье-жилище, физиологическом комфорте, но и в снятии стресса, в релаксации и психологической защищенности.

Категория «массовая культура» является важным звеном в цепи родственных понятий: «масса», «массовое общество», «массовый человек», «массовое сознание». Исходным для этой серии являлся термин «масса», который из-за продолжительности и частоты его употребления сегодня кажется уже и не нуждающимся в расшифровке. Пересемантизация этого естественнонаучного термина произошла в XIX веке в европейской теории «массового общества». І.Европейская концепция «массового общества» и его культуры XIX в

Идеология европейского модернизма формировалась в течение ХУ1-Х1Х вв. и еще незавершенная уже в конце ХУ111 столетия начала подвергаться критике. Внутри культуры Европы сосуществовали и вступали в острые противоречия два типа европейского самосознания: одно переживало упоение успехами молодого капитализма, другое, будучи обращенным внутрь духовной культуры, с нарастающей тревогой следило за опасными тенденциями в реализации культурного проекта Нового времени. — «В ходе пятивековой эпопеи европейского модерна был существенно нарушен баланс между интровертивной, обращенной внутрь культурной активностью и технологическим активизмом экстравертивного типа».'

А). Романтизм как ранняя форма европейской самокритики.

Обнаружили нарушение этого баланса представители романтизма, ставшего родоначальником европейской самокритики. Именно он выступил против торжествующего материализма, рационализма, рассудочности Просвещения и заявил о себе как особой, новой мировоззренческой системе и философско-эстетической теории. От старой, еще античной идеи человека как меры всех вещей ранние романтики пришли к признанию уникальности и неповторимости каждой личности. Поздние романтики конца XIX века пришли к логическому

¹ Философия истории / Под ред. А. С.Панарина. М., 2001. С.53.

завершению своей концепции личности — эгоцентризму, в котором социальное вообще было отодвинуто на периферию философствования как несущественное, а в воззрениях Ф.Ницше личность уже и противостоит культуре.

Рубеж веков, по странной логике мышления, всегда воспринимается общественным сознанием не только как условная хронологическая грань, но и как рубеж исторических эпох, что приводит к усиленному поиску еще латентных изменений и критическому переосмыслению господствующих теорий о генеральных тенденциях исторического развития. Осознание кризиса культурного проекта европейского Нового времени началось «точечно», исподволь на фоне продолжавшегося триумфального шествия «прогрессистских» концепций, важной составляющей которых была европоцентристская парадигма Века Просвещения. Верность ей предполагала неустанный поиск новых доказательств совершенства этой модели общественного прогресса. Но историческая реальность молодого капитализма все чаще давала примеры иного рода.

В XIX веке возник ряд вариантов европейской самокритики, каждый из которых в своем неприятии новой фазы развития Европы акцентировал внимание на наиболее значимых, с его точки зрения, изъянах новоевропейского проекта. Если в многочисленных социалистических концепциях критика капитализма была сконцентрирована на социальных противоречиях, то главным обвинением романтиков было то, что па капиталистической стадии Цивилизация окончательно отрывается от Культуры и даже противостоит ей. В их творчестве впервые в истории общественной мысли Европы произошло признание особой значимости феномена культуры в истории человечества. По афористическому замечанию Ф.Степуна «романтизм есть прежде всего культурное самосознание человечества». Именно романтизмом были впервые «не в историческом, а в культурном смысле открыты, очерчены, оценены, сопоставлены Индия, Греция, Рим, Средневековье, Возрождение»." Признание

² Степуи Ф.. От редакции.//Логос. 1910. Кн. 1.

романтиками особой значимости феномена культуры с неизбежностью потребовало от них конкретно-исторического исследования реальных форм культуры. Этот сдвиг, в свою очередь, способствовал обнаружению поразительного культурного многообразия на Земле и признанию равной уникальности и ценности всех культур независимо от уровня их технологичности, а затем и к более критическому восприятию состояния и перспектив европейской цивилизации и отказу от «европоцентризма».

Особую роль в развитии нового взгляда на европейскую социокультурную модель сыграла новейшая философско-культурологическая мысль Германии, ставшая теоретической базой нарождающегося романтизма. Немецкая школа философии истории, виднейшими представителями которой в разные времена были И-Г Гердер, В.Гумбольд, Г.Гегель, И.Кант, А.Шопенгауэр, Г.Риккер, Ф.Шлеенмахер, В.Дильтей, В.Випдельбанд, Э.Трельч, во многом выросла на противопоставлении идеям французского и английского Просвещения. Если в традициях этого Просвещения развивались идеалы универсальной рациональности и разумности, то в немецкой традиции на первом плане была «мистерия индивидуальности», восприятие общества не как рациональной совокупности индивидов, а как живого целостного организма, объединенного культурой. Кулътуроцентризм рано проявил себя как ведущая черта этого мировоззрения. В органологии немецкой исторической школы (А.Мюллер, Ф.Шеллинг, В.Гумбольд) центральной была идея «народного духа» и его органических проявлений в отличие от концепции Конта и Спенсера, отождествлявших общество с организмом, живущим по биологическим законам.

У истоков немецкой школы философии истории были два выдающихся имени: И.-Х.Аделунг и И.-Г.Гердер. Немецкий лингвист и историк Иоганн Христофор Аделунг предложил рассматривать историю человечества, прежде всего, как историю культуры. В этом утверждении он явился предшественником Иоганна-Готфрида Гердера (1744-1803). Но, если Аделунг изобразил в своем творчестве обобщенную картину мирового культурного

развития, то Гердер в фундаментальной работе «Идеи к философии истории человечества» создал грандиозное полотно динамики мировой культуры от первобытности до Х1У века. Вплоть до появления книги Гегеля «Философия всемирной истории» труд Гердера оставался непревзойденным образцом исследования пути человечества, пройденном в его культурном развитии.

В «Идеях...» Гердеру удалось достичь цели, поставленной еще в юности -уйти от «проторенных, исхоженных, истоптанных путей»." Вместо традиционного для Века Просвещения вопроса «Для чего?» автор книги стремился ответить на иной вопрос «Почему?» - Центральное место в его труде заняла проблема законов общественного развития. Он полагал, что человеческое общество закономерно движется к высшему состоянию, названному им гуманностью, а учение о прогрессе является философской основой гуманизма. Вместе с тем, его прогрессистские взгляды были свободны от «европоцентризма». По Гердеру, культура является продуктом реализации человеческих способностей, находящихся в зависимости от места и времени. Неповторимое сочетание этих факторов и является законом культурного многообразия. Обладая громадной эрудицией и опираясь на метод сравнительно-исторического анализа культур, он пришел к важному для последующей европейской самокритики выводу о том, что высочайший уровень материально-технического развития европейских стран не является доказательством их духовного превосходства над остальным миром.

Творчество Гердера и его выводы оказались удивительно созвучными нравственно-психологической атмосфере в образованном слое Европы конца столетия. В связи с переживаемым народами Европы подъемом национального самосознания возник повсеместный интерес к конкретизации принципа культурного многообразия. Изучение истоков и сущности национально-культурной самобытности стало своего рода «идеефикс» нескольких поколений европейской интеллигенции. В Германии, представлявшей собой в ту пору рыхлый конгломерат множества «земель», потребность в национал ьно-

³ Гердер И.-Г. Идеи к философии истории человечества. Предисловие 23 апреля 1784. М., 1977. С.578.

культурной идентификации была особенно острой. Идеи И.-Г.Гердера оказали огромное влияние на великого Гете. Ими был совместно издан сборник «О немецком характере и искусстве» (1773г.), ставший своеобразным манифестом движения «Бури и натиска» (1771-1776 гг.) Оно, в свою очередь, стало не только символом пробуждения немецкого самосознания, но и сыграло важную роль в зарождении нового интеллектуального течения — романтизма.

Романтизм в Германии быстро приобрел системный характер. Ф.Степун
размышлял: «Романтизм — что это? Это и философия (Фридрих Шлегель и
Шеллинг); это и искусство (Тик и Новалис); это и целый ряд литературно-
филологических изысканий (Август, Шлегель и Гумбольдт) и целый цикл
естественно-научных открытий (Риттер и Гюмзен); это и социально-
политическая утопия (Франц, Бадер)...Сущность же романтизма, главная
работа, совершенная им, и главная ценность его заключается в том, что он
впервые поднял весь исторический путь, пройденный человечеством, в свое
сознание». Романтизм стремительно перерос рамки отдельных стран и
превратился в общеевропейское интеллектуальное явление конца ХУ111 -
первой трети XIX вв., а его рецидивы повторялись вплоть до начала XX
столетия. '.

В эстетической программе романтиков прекрасное в искусстве противопоставлялось безобразному в окружающей действительности. Они первыми пережили глубокий разлад со своей эпохой, разлад, не имевший аналогов в истории европейской культуры. Одной из ярчайших черт романтизма стала критика ими европейского прогресса и Цивилизации. В их творчестве она окончательно отрывается от Культуры и противопоставляется ей как нечто внешнее, бездуховное, мертвящее. Таким образом, разочарование в результатах буржуазной революции и возвещенном «просветителями» «царстве разума» привело к утрате былых иллюзий и скептическому анализу «новой» европейской действительности.

Степун Ф. Там же.

Романтики первыми разглядели уродство городов, стремительно растущих на «дрожжах» промышленного переворота, а также духовные издержки еще вчера вызывавшего восторг буржуазного прогресса. Общим местом их публицистических вступлений стали выпады против натиска «буржуазности», оценивающей человека «ниже стоимости чулочно-вязальной машины». — Именно таким демократическим аргументом потряс Байрон палату лордов в своей первой парламентской речи при обсуждении закона о ткацких станках.⁵

Одним из важнейших для понимания дальнейшего развития европейской саморефлексии является возникновение в мировоззрении романтиков своего представления о личности и путях ее совершенствования. Отличие этого тезиса программы романтиков от позиций их предшественников в этом вопросе хорошо прослеживается на эволюции так называемого «воспитательного романа». Если для «просветителей» воспитание означало формирование личности под воздействием внешних факторов, то для романтиков оно - прежде всего процесс саморазвития и самораскрытия, результат глубокой внутренней работы над собой. Новое понимание главного вектора личностного «восхождения» привело к возникновению и нового типа литературного произведения - так называемого «эгоцентрического романа».

Особенное место в романтической аксиологии принадлежало понятию «свобода», как изначальной, непреходящей и абсолютной ценности. Романтики подняли из забвения и наполнили новым содержанием метафору из «Метаморфоз» Вергилия — «железный век». Наступивший механический, бездушный, безликий «железный век» воспринимался ими как прямая угроза этой системообразующей категории их мировидения. По глубокому убеждению романтиков стеснение индивидуальной свободы вызывается не только игрой стихий, судьбой или жестокими жизненными обстоятельствами, но и давлением «обывательской толпы», «духовной черни».

В начале XIX века «толпа» стала предметом художественного интереса поэтов-романтиков, толпа как некое нерасчлененное целое, живущее

⁵ УриовД. Живое пламя слов. Предисловие к кн. «Поэзия английского романтизма XIX века». М.;1974. С. 14

отупляюще однообразной, обыденной жизнью. В творчестве романтиков «толпа» впервые выступает как антипод личности, индивидуализму.В мировоззрении романтиков замечательно уживались порыв к свободе и идеал индивидуализма с глубоким интересом к народной культуре. Народ для них — это всегда страдающая сторона в новых — буржуазных условиях. Народ никогда не воспринимался ими как безликая «масса», «толпа», «чернь». Угроза свободе личности, по мнению романтиков, никогда не исходила со стороны народа.

Душой романтизма был Фридрих Шлегель — философ, филолог, историк, литературный критик, богослов. Это он, анализируя мировой процесс развития культуры, ввел новые понятия: «классический», «античный», «романтический». То, что романтики — писатели, поэты, художники выразили в присущей им художественной манере, нашло свое отражение в чеканной форме философского трактата Ф.Шлегеля «Теория человека», ставшего квинтэссенцией романтического понимания феномена свободы и приоритета личности. По мнению Степуна, Шлегель создал также и возможность формирования совершенно новой философской дисциплины — «философии жизни».

В позднем романтизме произошла гиперболизация полюсов оппозиций, определяющих отношения личности и общества: часть - целое, особенное -всеобщее, индивидуальное — универсальное. В нем особое место принадлежало центральной антитезе: индивидуальность и общность. Именно она определяла водораздел позиций многих философских, политических, социологических, эстетических программ XIX - XX вв. Частное - личное — индивидуальное - с одной стороны, всеобщее - универсальное — стандартное — массовое - с другой, во множестве концепций они выступили как непримиримые, несовместимые понятия, где второе всегда стремится поглотить первое. Индивидуальное на аксиологической шкале позднего романтизма все более абсолютизируется вплоть до «титанизма» (от «Манфреда» Байрона и «Демона» Лермонтова до «сверхчеловека» Ницше).

⁶ См.: Тураев С. В. Гете и его современники. /Отв. ред. Н.Л.Вишневская. М., 2002. C.2I.

Среди важнейших терминов романтизма, обогативших философский лексикон и востребованных последующими поколениями европейских философов, следует назвать и предложенное ими понятие «современная эпоха» (оппозиция до-буржуазной эпохи). Именно романтики обнаружили и поставили в повестку дня философствования «проблему современной эпохи», которую в течение последующих двух столетий анализировали и наполняли все новым содержанием представители множества гуманитарных наук от философии до социологии и от экономики до политологии. Проблема «кризиса культуры», оказавшаяся в центре дискуссий рубежа XIX - XX вв. была признана стержневой проблемой «современной эпохи».

Антибуржуазный протест романтизма с его яркой нравственной окраской, кардинально новой эстетической программой и выдвижением оригинальных категорий, важных для осмысления новейшей европейской реальности, не мог не вызвать отклика в фундаментальных гуманитарных исследованиях. В середине XIX века к изучению того, что представляет собой современная европейская цивилизация как некая целостность, обладающая специфическими характеристиками, приступили представители комплекса социальных наук: экономисты, историки, социологи, этнографы. По самой своей природе социально-гуманитарные науки являются, прежде всего, инструментами самопознания общества и его культуры.

В основу предпринятого всестороннего самоанализа Запада были заложены противоположные установки и подходы. В то время как у французских историков (Ж.Тьери, Ф.Гизо, Ф.Минье) буржуазная цивилизация выступала как объект откровенной апологетики, в работах их современников социалистов-утопистов (А.Сен-Симон, Р.Оуэн, Ш.Фурье), как и в марксистской концепции, она подвергалась уничтожающей критике. В трудах «врагов» капитализма возникал портрет цивилизации, построенной на ложных основаниях, цивилизации, являющейся источником повышенной опасности для будущности

⁷ Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2-х томах. Т.2. М., 1983. С. 186-187.

человечества: войн, разрушения природной среды, подавления природного начала и нравственности в человеке.

Выдающуюся роль в европейской самокритике призвана была сыграть философско-культурологическая мысль, обладающая инструментом метаанализа. Особенный отклик в ней получила впервые поставленная романтиками «проблема современной эпохи», как духовно-кризисной и враждебной индивидуализму и свободе личности, как эпохи восходящей «черни». Необходимость выработки новой философии, повой философской методологии осознавалась еще во времена Ф.Гегеля и в последующие десятилетия.

Б).С.Киркегор о возникновении общества «стандартизированных индивидов».

Одной из существенных попыток на пути философского обновления явилось творчество Серена Киркегора (1813 - 1855). Это он первым в центр философии поставил проблему выбора «Или — или» - выбора самого себя, своего пути. Он предложил свой принцип субъективности, делающий человека человеком, личностью. Суть дела, по Киркегору, состоит не только в самом выборе между добром и злом, айв доброй воле личности, в желании выбрать. Он предложил свою философию — моральную философию, антропологическую философию, философию Человека.

Оставшись безвестным при жизни «датский гений» (философ, протестантский теолог, писатель) был одним из тех мыслителей Европы, кто не только оценил актуальность романтической аксиологии, но и творчески проанализировал те ее аспекты, которые остались вне зоны внимания его современников. Философские воззрения Киркегора сложились под влиянием немецкого романтизма и антирационалистической реакции на гегелевскую философию (Шопенгауэр, Шеллинг). Закончив теологический факультет Копенгагенского университета, он прослушал курс лекций Ф.Шеллинга в Берлинском университете.

Как известно, Шеллинг был систематиком романтического миросозерцания. Через его посредничество «замкнулась цепь» преемственности творчества романтиков и философии Киркегора. Датскому мыслителю оказался близок эстетизм романтиков, богом которых была красота, храмом — искусство, а священнослужителем — поэт, которому дарована способность являть Бога во плоти художественного произведения. — С точки зрения эстетизма художественное творчество аналогично божественному творчеству. Бог, по мнению романтиков, - великий художник. Немецкие романтики импонировали ему своим субъективизмом, стремлением к свободному отражению субъективных переживаний изолированного индивида.

Оказавший в XX веке огромное влияние на интеллектуальную жизнь Запада, Серен Киркегор не был известен современникам и тем самым при жизни не оказал сколько-нибудь существенного воздействия на научное сообщество своего времени и смену его парадигм. Тем не менее, для реконструкции генезиса западно-европейской концепции «массового общества» и его культуры анализ его творчества имеет большое значение. Несмотря на оригинальность своих умозаключений и поразительную творческую плодовитость, Киркегор не имел учеников и последователей. Им было издано 28 томов сочинений (14 из которых - дневники). За 4 наиболее плодотворных года своей жизни он написал основные труды: «Все или ничего», «Страх и трепет», «Повторение», «Повторение. Философские крохи», «Понятие страха». «Этапы жизненного пути», «Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам».

Поздняя встреча с его творчеством и запоздалая адекватная оценка его вклада в анализ болевых точек эпохи объясняются обстоятельствами общефилософского и личностного свойства. В 1840-1850-х годах в Дании еще не существовало собственной философской школы. «Копенгагенский затворник» при жизни не был признан национальным философским сообществом, т.к. такового в ту пору не существовало. Не способствовали

⁸ См.: Гайденко П. П. Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания Серена Киркегора. М., 1970.

популярности у современников его личные качества. Киркегор, как
впоследствии и Ницше, являл собой «психологический тип философа, в
сознательном аскетическом одиночестве культивирующий свои возможности
эмоционального переживания проблематики эпохи... Стиль его

философствования полемически противостоял традиционному

реалистическому умозрению». Форма изложения мыслей, «исключающая систематичность с сознательной установкой на субъективизм, также не способствовала его официальному признанию». Нетрадиционной была и жанровая форма его сочинений: литературная, эпистолярная, дневниковая. Целостному представлению о его творчестве мешали и многочисленные псевдонимы, за которыми он скрывался. По совокупности всех этих причин труды его при жизни не переводились и на иностранные языки.

Вопросы, над которыми он так упорно размышлял, не были характерными для общественных дискуссий тех лет. Экономические и социально-политические проблемы не относились к кругу его научных приоритетов. Проблема «выживания личности» в «новом мире» оставалась до поры в тени общественных потрясений. Киркегор стремился низвести философию с небес на землю, он хотел создать совершенно новое учение, которое исходило бы из самой человеческой души и отвечало бы на вопросы человека. Он признавал жизнь обыкновенного человека превыше всего. По его мнению, несмотря на эту кажущуюся обыкновенность, душа человека — это арена самых жестоких сражений. Человек — это не винтик в игре всемирных сил и не «раб божий», а внутренний мир его велик, сложен и парадоксален.

Исходными в философских построениях Киркегора были понятия: «свобода», «личность», «выбор». Он стремился противопоставить гегелевской «сверхличной» концепции такое понимание личности, которое бы основывалось на абсолютной свободе индивидуального выбора. В поисках такой свободы он очищал личность от всех и всяких объективных детерминаций: природных связей, общественных влияний и отношений с

С.8.

другими людьми. В своих размышлениях он разделял понятия «истинное» и «не истинное» существование личности. Первое она не делит ни с кем, обладая «внутренней бесконечностью», вторым она делится с другими.

Одно из центральных мест в наследии Киркегора принадлежит его концепции о трех стадиях познания человеческого существования и его движения к Богу: эстетической, этической и религиозной. Впервые эта концепция была им изложена в работе «Или - или» (1843 г.), а в завершенном виде представлена в капитальном труде «Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам». На первой — эстетической стадии человек живет переживаниями минуты, на второй - этической обретает нравственное желание быть самим собой, иметь право свободного выбора и думать о будущем. Третья высшая стадия дает ощущение вечности.

По мнению Киркегора, такому восхождению личности в современном мире препятствует многое: кризис христианских ценностей, невозможность очищения от внешних детерминаций, а также сложность внутреннего выбора. Речь идет о выборе из двух альтернатив: культ наслаждений, ведущий к разочарованию, нравственному переутомлению и отчаянию или серьезное, строгое отношение к жизни и поиск ее внутреннего смысла. Этот нравственный выбор осложнен не только тем, что для культа наслаждений в современном мире создается все больше возможностей, но и тем, что жизнь человека не свободна от повседневности. Известную двойственность он находил и в собственном существовании: одна половина философа — интеллектуальная живет в чистом эфире спекулятивного мышления, а другая ведет партикулярный образ жизни, который ничем не отличается от жизни обывателя.

Во всех произведениях Киркегор беспощадно критиковал свою эпоху, общество, современное христианство и церковь (за упадок религиозности). Утрату веры он считал самым большим злом современности, т.к. без нее не остается ничего святого, никаких человеческих ценностей. Философ раскрывал

⁹ Аверинцев С. Серен Киркегор / Философская энциклопедия. Гл. ред. В.Ф.Константинов T.3. С. 128-129.

психологический механизм гедонизма, культа наслаждения, лишенного сознательного умственного и душевного развития. Он считал главным не материальное или даже духовное обогащение, (и оно часто лишь потребление для себя), а воспитание, совершенствование своей личности в душевной работе, основанной на труде как призвании. Элитарной теории романтиков он противопоставлял демократическую концепцию таланта как призвания, труда как высшего мерила человека.

Критикуя современный мир, Киркегор обнаруживал в нем признаки расчеловечивания человека и дегуманизации общества.¹⁰ Размышляя о возрастающем воздействии внешних детерминаций на формирование личности, мыслитель пришел к выводу о том, что зарождается новый тип общества «стандартизированных индивидов» (в XX веке в европейских концепциях оно получило название «массовое общество»). Духовную пищу этих «индивидов» составляют общие истины, поставляемые средствами массовой коммуникации. Они привыкают к потреблению готового, не требующего размышлений «продукта». По Киркегору, обнаруженный им новый тип общества отличает «массовое безумие» на почве объективности, т.к. в нем утрачивается субъективность и неповторимость его членов. Философ увидел в новом общественном состоянии признаки «душевной болезни, сущность которой состоит в отсутствии души». — Таким образом, бездуховность массового человека была им впервые обозначена как прямая угроза индивидуальности.

С.Киркегор с его «неактуальными» размышлениями прошел незамеченным в тени своих знаменитых современников: К.Маркса, Л.Фейербаха, Б.Бауэра, Штирнера. Маркс в эти же годы, используя метод социально-экономического анализа буржуазного способа производства, сказал свое слово о причинах возникновения «массового общества». Рассмотрев характер труда и производственных отношений в конкретно-историческом контексте середины XIX века, он пришел к выводу о том, что в новых условиях человек перестает

¹⁰ См.: Гарин И. Воскрешение духа. М., 1992. С.145.

быть личностью, становится вещью через отчуждение, порожденное капитализмом.

Г.Брандес издал о нем небольшое исследование. На русском языке первые переводы его трудов были опубликованы в 1885 году в «Северном Вестнике»: «Дневник обольстителя» и «Гармоническое развитие в человеческой личности эстетических и этических начал». В следующем 1886 году в «Вестнике Европы» вышли «Афоризмы. Эстетика». Все три работы были взяты Петром Ганзеном из сочинения Киркегора «Одно из двух», вышедшего в Дании в 1843 году. - Творчество датского мыслителя оказалось созвучным неоромантизму и протоэкзистенциальным настроениям русского декаданса. На рубеже веков в нашей стране были опубликованы многочисленные переложения и адаптации новейшей европейской философии, и труды Киркегора были в их ряду.

С конца XIX века интерес к датскому философу непрерывно возрастает в Европе. Он становится одним из популярнейших философов в Германии, затем во Франции. К.Ясперс и Хайдеггер «выросли на его трудах». Своим идейным учителем его почитали А.Камю и Ж.-П.Сатр. — Киркегор становится признанным отцом экзистенциализма. Вторая половина 1930-х годов становится временем открытия датского мыслителя американской интеллигенцией. Внешним его поводом стала эмиграция в США из Европы крупнейших философов и теологов в связи с приходом к власти фашизма в Германии в 1933 году. Из философов русского зарубежья пожизненную верность ему сохранил Лев Шестов, опубликовавший в журнале «Русские записки» (1938, №3) материалы курса лекций, прочитанного им во Франции на «Radio-Paris» под общим названием «Киркегард — религиозный философ». В 1970-1990-хх годах его творчество стало популярным и среди интеллигенции в СССР, благодаря ряду публикаций советских авторов.

Хотя Шестов и утверждал, что Киркегор «жил вне истории», но вряд ли такой вывод справедлив. В окружавшем философа мире происходило то, что

¹' Асмус В. Ф. Лев Шестои и Киркегор // Философские науки, 1972. № 4; Гайденко П .П. Трагедия эстегизма. Опыт характеристики миросозерцания Серена Киркегора. М., 1970; Долгов К.М. От Киркегора до Камю. М., 1991.

вызывало протест экзистенциального мышления. - Дегуманизирующее воздействие технического производства на все индустриальное общество, актуализация проблемы «толпы», явственные признаки «кризиса личности» и «кризиса культуры» - это те самые проблемы, над которыми он мучительно размышлял в своем затворничестве. И именно они в следующем - XX столетии стали основным нервом новейшей философии. Экзистенциалистская, протестантско-тсологическая, фрейдистская интерпретации творчества датского мыслителя сделали его предтечей широкого спектра неклассических философских концепций XX века. Вместе с тем в его творчестве, как и в мировоззрении его предшественников — романтиков находятся истоки европейской концепции «массового общества».

В). Вклад Дж,Ст.Мшіля в формирование концепции «массового общества».

Серен Киркегор и Дж.Ст.Милль (1806-1873), будучи современниками, были очень далеки друг от друга не только по национальной и сословной принадлежности и образованию, но и по степени общественного темперамента, роду занятий и методологии рефлексии «современной эпохи». Вместе с тем оба они были яркими представителями того новейшего направления европейской самокритики, в котором центральное место принадлежало осмыслению антитезы «индивидуализм — массовое общество». Такое пересечение путей мысли очень разных авторов не могло быть случайным, ибо во второй половине XIX века осмысление этой оппозиции становится одной из самых актуальных философских задач. В следующем столетии придет время школ, больших творческих объединений по анализу новейшей ситуации в обществе и культуре, а XIX век — время блестящих одиночек.

Если Киркегор при жизни оставался непризнанным, а в следующем веке его идеи, концепции, выводы оказались необычайно востребованными, то совсем иначе сложилась жизнь и творческая судьба Милля, бывшего одним из властителей дум своего поколения, труды которого оперативно переводились на иностранные языки. Прижизненная громкая слава Милля сменилась затем

почти полным забвением, а его многогранное творчество сегодня интересно достаточно узкому кругу специалистов по истории социально-экономической мысли Европы. Неудивительно, что ряд важных аспектов его научной деятельности сегодня остается недостаточно изученным. Среди них хочется особенно отметить анализ им перспектив индивидуализма в связи с угрозой «тирании большинства».

Если многое в новой философии датского затворника созрело в одиноких размышлениях и в горниле беспощадного самоанализа человека, жизнь которого была бедна внешними событиями, то иным был «путь к себе» английского мыслителя. Дж.Ст.Милль — британский экономист, философ, публицист, яркий общественный деятель получил блестящее домашнее образование и был продолжателем дела своего отца - знаменитого в свое время политического философа Джеймса Милля , а также своего идейного наставника Иеремии Бентама. Милль-младший стремился развить доставшееся ему наследство и стал одним из ярчайших представителей политического философского сознания своей эпохи - «эпохи модерна». "\ Он выступил со своими представлениями о новом миропорядке не в европейском захолустье, каким была Дания при жизни Киркегора, а в Британии в период наивысшего расцвета Империи.

В отличие от жизни датского философа биография Милля изобиловала крутыми поворотами. В ней была не только долгая и успешная служба в Ост-Индской компании (1823-1858 гг.) и членство в палате общин английского парламента от Вестминстера (1865-1868 гг.), но и плодотворное сотрудничество с рядом газет и журналов, а также должность редактора авторитетного «London Rewiew». Мировоззрение Милля формировалось под воздействием ряда факторов: знакомства с классической английской политэкономией и теорией утилитаризма, влияния конкретно-исторического контекста восходящей стадии индустриального общества, многогранного жизненного опыта. Осознавая собственный творческий потенциал и обладая большим научным честолюбием,

он поставил амбициозную цель создания собственной социальной философии. Основные сочинения Милля имеют фундаментальный характер: «Система логики» (т. 1-2,1843), Основания политической экономии» (т. 1-2,1848), «О свободе» (1861), «Утилитаризм» (1863), «Огюст Конт и позитивизм» (1865).

Будучи еще очень молодым человеком, Милль познакомился с концепцией Бентама, под влиянием которой организовал в 1822-1823 гг. дискуссионный кружок единомышленников «Общество утилитаристов». После того как в 1826 году его увлечение этим течением пережило определенный кризис, Милль дал новую трактовку утилитаризма уже в своем творчестве. Он пришел к важному для его последующей духовной эволюции выводу о высокой ценности человеческих чувств и несводимости сложной и многогранной внутренней жизни личности к общественно-практической деятельности. Произошла знаменательная переориентация его интересов на проблемы формирования личности и значимости культивирования индивидуализма для судьбы европейской цивилизации.

Критически переоценивая концепцию утилитаризма, Милль отмечал односторонность понимания пользы его теоретиками от Эпикура до Бентама — пользы как удовольствия и отсутствия страданий. (Этот «гедонизм» ненавидел И.Кант!) По мнению Милля, личность получает удовольствие от реализации своих многообразных низших и высших потребностей. Особенно высоко он ценил «умственные удовольствия». Отличием буржуазного общества, как ни одного из существовавших прежде, является, по мнению Милля, создание условий для реализации всего спектра человеческих потребностей. Более того, именно потребление является одним из базовых оснований развития этого типа общества.

Эта фундаментальная характеристика содержит угрозу для выживания культуры. В таком обществе резко возрастает значимость формирования личности с развитым вкусом и высшими потребностями. Индивидуализм и свобода личности — это способ защиты культуры от угрозы потребительской

¹² См.: Мюрберг И. И. Политика-свобода- мораль: опыт связывания понятий // Вопросы философии, 2007. №

формы жизни. Общая формула свободы у Милля состояла в том, что каковы бы ни были внешние обстоятельства жизни человека, они не властны лишить его свободы, т.к. она внутри него. Из этого важного посыла вытекали многочисленные попытки Милля ответить на вопрос о том, как сформировать эту внутреннюю свободу в каждом индивиде в условиях внешнего угнетения личности.

Трактат «О свободе» (1861 г.) - главный философский труд Милля стал итогом его творческой эволюции. В этой работе представлена квинтэссенция его концепции индивидуализма. Лучшие страницы трактата — это гимн ему и свободе личности, которые, по глубокому убеждению автора, «на новом этапе исторического прогресса» находятся под угрозой подавления «тиранией большинства». Восприятие общества как деспота к этому времени для ряда мыслителей Европы стало традиционным. Понятие «социального» неслучайно появилось одновременно с новой наукой социологией, так как показало себя грозной силой в ходе Великой Французской революции и других больших и малых революций и восстаний Нового времени. Сущность и потенциал социального, его оценка стали актуальнейшей темой отныне и навсегда. Осознание непреходящего значения этого фактора происходило параллельно с осмыслением проблемы соотношения его с индивидуальным. Социальное все острее воспринималось лучшими умами Европы как оппонент отдельно взятого человека.

Милль одним из первых в теоретическом мышлении рассматривал «социум» как один из полюсов понятийной пары «общество - индивид», без анализа которой невозможен дискурс о многом, в том числе, о морали, свободе и т.п. - Как и почему возникает «тирания большинства», в чем состоит ее опасность и какие меры необходимы для ограничения ее негативного воздействия на культуру? Ответы на эти вопросы составляют основное содержание названного трактата. Милль размышлял о том, что с глубокой древности существует противоречие между двумя свободами: «гражданской» и

4. С.24.

«общественной» но при капитализме соотношение этих свобод «представляется при совершенно новых условиях и потому требует совершенно иного и основательного рассмотрения». Анализируя успехи развития демократии у «наиболее цивилизованной части человечества», Милль пришел к выводу о непредвиденных последствиях этого процесса - о возникновении «тирании большинства». Предвидеть это заранее — в «умозрительных концепциях» было невозможно, т.к. «пока народное правление существовало только как мечта, или как предание давно минувших дней, судить о его недостатках и пороках было затруднительно». «Успех нередко разоблачает такие пороки и недостатки, которые при неуспехе легко укрываются от наблюдения: это замечание применимо не только к людям, но и философским и политическим теориям». '

К каким же выводам приходит мыслитель в результате своего длительного «включенного наблюдения»? — Старая правительственная тирания, по мнению Милля, несопоставима с «тиранией общества», потому что «спастись от нее гораздо труднее - она глубже проникает во все подробности частной жизни и кабалит саму душу». Обществу свойственно тяготение «насильно навязывать свои идеи и свои правила тем индивидуумам, которые с ним расходятся в своих понятиях». «Общество имеет наклонность не только прекращать всякое развитие таких индивидуальностей, которые не гармонируют с господствующим направлением», но и стремится «предупреждать их образование и вообще сглаживать все индивидуальные особенности, вынуждая индивидуумов сообразовывать их характеры с известными образцами». ^э

Размышляя о динамике развития современной цивилизации, автор трактата обнаружил, что средства к порабощению индивидуума не только не уменьшаются, но напротив, растут. «С каждым днем все более сглаживается всякое разнообразие внешних условий жизни. В прежнее время различные классы общества, различные местности, промыслы, ремесла, все это жило своею, особою жизнью, составляло, так сказать, особые отдельные миры, а

'' MiLtib Дж. Ст. О свободе. / Пер с англ А.Н.Неведомского. СПб. Издание книгопродавца И. П.Перевозникова. 1900./Нью-Йорк: Хроника. 1975. С. 12. ¹' Там же. Сб.

теперь все эти отдельные миры до значительной степени сливаются в один мир, - теперь, сравнительно говоря, все читают, слышат, видят одно и то же, посещают одни и те же места, у всех одинаковые цели, одинаковые надежды и опасения, все имеют одинаковые права и вольности, одинаково ими пользуются, у всех одни и те же средства для их сохранения». Все политические перемены также, по мнению Милля, направлены на то, чтобы всех привести «к одному уровню». Этому же соответствует распространение просвещения, все улучшения в средствах сообщения, наконец, к этому же ведет и процветание торговли и промышленности.

Совершенно особенным фактором «сглаживания индивидуального разнообразия» автор называет силу «общественного мнения», которая способна навязывать человеку все, включая эстетические вкусы, манеру поведения, образ жизни. Для утраты личной независимости вовсе нет необходимости в потере личной физической свободы, ибо под давлением общественного мнения зависимой становится «сама душа». Таким образом, в «цивилизованных» странах все идет к «преобладанию числа». И приходит оно не через государственный переворот и захват власти, а через мощную систему внешнего воздействия на личность.

Милль констатирует синхронное развитие двух встречных процессов: нарастание «тирании большинства» и сокращение «личных побуждений и желаний». «Они любят массой... всякой оригинальности во вкусе, всякой эксцентричности в поступках они избегают как преступления». Бедствие, по Миллю, состоит еще и в том, что люди не видят в тревожных симптомах утраты разнообразия опасности ни для себя, ни для национальной культуры. А между тем, простое размышление над фактами культуры говорит о том, что «люди достигают высокого достоинства и превосходства не через выкраивание себя по известной мерке, а через развитие своей индивидуальности». -

¹⁵ Там же. С.9.

¹⁶ Там же. С. 144.

¹⁷ Там же. С. 119.

Существует «связь между индивидуумом и его расой», выживание первого является условием сохранения второй.

Не остался Дж.Ст.Милль в стороне от обсуждения актуальной в те годы темы соотношения гениальности и посредственности, о сверхчеловеке и обывателе. По мнению философа, гении — это один из важнейших факторов культурного прогресса, но для развития этого творческого меньшинства необходимо сохранение «той почвы, которая их растит. Гении могут свободно дышать только в атмосфере свободы. Гениальные люди ex vi termini, более индивидуальны, чем другие, следовательно, менее способны, чем другие, прилаживать себя к тем немногочисленным образцам, которыми общество снабжает своих членов, освобождая их, таким образом, от заботы образовывать свой собственный характер». Увы! «Везде и во всем обнаруживается общее тяготение к установлению господства посредственности». По Миллю, свобода „ оказывается самым гонимым, но вместе с тем жизненно необходимым элементом культуры, она асоциальна по своей природе, но вместе с тем она -важнейшее основание для творчества, а значит и прогресса культуры. Обнаруживая знакомство с новейшими культурологическими типологиями, Милль пророчил превращение Европы «во второй Китай», где «все люди как

один человек, у всех одни мысли, одни понятия, одни правила».

В трактате Милля произошла встреча ставшей уже традиционной и новой терминологии. Он использовал и старый - романтический термин «толпа» и новый - «масса», ставший базовым для серии производных понятий европейской концепции массового общества. «В настоящее время индивидуум затерян в толпе». «Сила массы» - страшная сила! Кого же автор трактата относит к ней? «Та публика, которой мнение называется общественным мнением, не всегда одна и та же: в Америке эта публика есть белое население, в Англии - преимущественно средний класс, но, во всяком случае, эта публика есть масса, т.е. коллективная посредственность». Как говорит Милль, массы состоят из «серединных людей», большая часть энергии которых расходуется

¹⁸ Там же. С. і26, 127, 142.

на удовлетворение страсти к приобретению, а оставшаяся часть па цели, которые «вообще крайне ничтожны».'⁹

Одним из первых в европейской рефлексии он начал использовать термин «масса» в новом значении. В механике Ньютона massa — это совокупность вещества в известном теле, глыбе. Введение нового термина в философский лексикон не бывает случайным, как и пересемантизация ранее известного. Несмотря на дистанцию громадного размера между «массой» как естественнонаучной категорией и «массой» как терминологическим оформлением обнаруженного нового социального явления, между этими двумя ипостасями термина обнаруживается некое глубинное единство. Современный исследователь явления массовости М.И.Найдорф иллюстрирует это на простых примерах. «Масса целой вазы и кучи ее осколков — одинакова. — Недаром слово «масса» применяют в отношении единств, структура которых неустойчива или не имеет значения («творожная масса», «бумажная масса»). По-видимому, представление о «человеческой массе» сложилось по аналогии с представлениями о бесформенных физических массах»."

«Человеческая масса» синонимична понятию «толпа». Но если введенный романтиками термин «толпа» в дальнейшем применялся чаще в литературе и искусстве, то «масса» со второй половины XIX века (с расцветом социологии, рождение которой было прямо вызвано возрастанием роли «большинства» в общественных процессах) приобретает свойство научного термина, обозначающего особый класс человеческих общностей. В этом качестве данный термин использует «отец» социологии и современник С.Киркегора и Дж.Ст.Милля Огюст Конт (1798-1857). Классик социологии Эмиль Дюркгейм (1858-1917) в работе «О разделении общественного труда» применял термин «масса» для обозначения простейшей формы общности, основанной на абсолютном сходстве ее членов и лишенной формы организации. Таким образом, обнаружение нового социального явления произошло в конце ХУ111 века, появление общепризнанного наименования («масса») относится к

¹⁹ Там же. СЛ 37.

середине XIX века, а в следующем столетии термин «масса» («массовый») становится едва ли не ключевым для характеристики социальных явлений и событий эпохи «восстания масс», «века толп», «массовой культуры». 2. Развитие европейской концепции «массового общества» в XX веке.

Неклассическая философия с ее «философией жизни» и «экзистенциализмом» предпочитала правду о человеческой сущности, и о том, что с нею происходит, какой бы горькой порой она ни была. Киркегор и Шопенгауэр, Бергсон и Ницше говорили об обесценивании личности в массовом обществе, о несвободе человека не только как рабочей функции, но и в пространстве его свободного времени - досуга. Г.В.Плеханов, размышляя о новейших тенденциях в философии своего времени, говорил о том, что это социализм имел результатом Ницше, т.е. протест личности, которая не хочет исчезнуть в «ананимате», против нивелирующей и все захватывающей массы. -Сверхчеловек ему понадобился, чтобы противостоять усилению «ананимата». В своем трактате «Так говорил Заратустра» Ницше изрек: «Лучшее должно господствовать и лучшее хочет господствовать!».

Фридрих Ницше с его последовательным аристократизмом нарисовал в своих трудах, быть может, самый отталкивающий образ масс, над которыми всегда господствует экономика и низкий расчет, которым свойственны низкие потребности и рабское стремление к подчинению силе. Вместе с тем, свойственная массам неиссякаемая воля к жизни способствует появлению блистательных личностей, но приговор истории состоит в том, что после прекрасной эпохи эллинства и римского мира последовала катастрофа христианства и трагедия Возрождения, которая сменилась в ХУ1П веке декадансом и дальнейшим упадком культуры: феминизмом, социализмом, демократизмом. К концу XIX столетия ситуация с европейской самокритикой зашла так далеко, что, как говорил молодой ученый Евгений Тарле в своей статье «Ницшеанство и его отношение к политическим и социальным теориям

Найдорф М. И. Толпа, масса, массовая культура. // Вопросы культурологии, 2007, № 4. С.27.

европейского общества»: «европейцы «потеряли жизнерадостность вместе с потерею веры в свою схему будущего».²¹

С рубежа веков дальнейшее развитие концепции «массового общества» пошло двумя путями: социально-психологическое обоснование природы и угроз «массы-толпы» и традиционное философско-социологическое направление самокритики, видевшее истоки явления в европейском проекте Нового времени. Знаковым в возникновении психологического направления оказался выход в 1895 году книги французского исследователя Гюстава Ле Бона «Психология масс». В России — Лебон Г. Психология народов и масс. СПб. 1995. В его творчестве «масса» приобрела статус научного термина. С распространением психоанализа З.Фрейда и выходом трудов К.Г.Юнга феномен «массового общества» получил новую глубину и объемность. Обнаружение архетипичного в психологии и культуре «массового человека» позволило сделать вывод о сложнейшей природе внешне примитивного явления. Социально-психологическая традиция была продолжена в XX веке З.Фрейдом, К.Юнгом, Э.Фроммом, Х.Ортегой-и-Гассетом, Э.Канетти. Они видели корни иррациональности толпы в том, что под тонким слоем искусственно созданного в человеке культурного и духовного начала, дышит мощное природное основание и архаические пласты психики, способные взорвать любые барьеры, контролируемые сознанием в обычной ситуации автономного существования. С момента открытия психологических глубин началась эпоха «бестиализации» массового общества» и его культуры, восприятия его как механизма «расчеловечивания» человека. Наблюдения за грозными проявлениями «восстания масс» и «тоталитаризма» способствовали подтверждению правоты этого вывода.

Европейская самокритика достигла своего апогея в творчестве О.Шпенглера, который назвал закатом то, во что выродилась обнаруженная гуманистами Ренессанса модель европейского общественного развития. Западный путь в целом начинает признаваться принципиальной неудачей

²¹ Тарле Е. Ницшеанство и его отношение к политическим и социальным теориям европейского общества.

Истории. Главные обвинения в его адрес: гибель Бога, принижение высокого ранга Человека и его духовности, разгул потребительской ориентации жизни личности и общества, органическим выражением которой признается массовая культура. На рубеже веков эта рефлексия вступила в новую фазу в связи с тем, что философским сообществом была осознанна необходимость объединения усилий для целостного анализа сущности современного «кризиса культуры». Эта особенность была рано отмечена Ф.Степуном и другими членами редакции «Логоса» - первого международного журнала по философии культуры: «Не эклектики и эстеты определяют тип эпохи, а развитие школ есть основная черта современной философии»."

Г) Вклад Франкфуртской школы в развитие концепции «массового общества»

«Массовое общество» становится объектом рефлексии уже не одиночек, а творческих объединений единомышленников. Одной из наиболее креативных по своим результатам стала деятельность Франкфуртской школы, сложившейся к концу 1920-х годов на базе Института социальных исследований при университете во Франкфурте-на-Майне. Основатели школы и ее главные теоретики - М.Хоркхаймер, Т.Адорно, Л.Левенталь, Г.Маркузе, Э.Фромм. Наиболее ярким представителем второго поколения школы был Ю.Хабермас. Активно сотрудничал с «франкфуртцами» В.Беньямин. Основным направлением их деятельности был критический анализ современного общества. С момента своего возникновения в конце 1920-х годов и до распада в 1970е годы деятельность «школы» прошла три этапа: первый продолжался до эмиграции из Германии в связи с приходом к власти фашизма; второй - 1939-1949 гг. - американский период ее истории; третий — с момента возвращения на родину во Франкфурт-на-Майне ее лидеров М.Хоркхаймера и Т.Адорно

ОТ,

(Э.Фромм и Г.Маркузе остались в США).~

//Вестник Европы, 1901. T.4 (210), кн. 78. С.709.

²² Степуи Ф. От редакции. //Логос, 1910, книга 1. С.9.

²³ Дианова В. М., Иконникова С .Н. Основные культурологические течения XX в./ Культурология. Учебник. Под
ред. Ю. Н.Солонина и М. С.Кагана. М„ 2007. С.516-517.

Основатель школы Хоркхаймер (1895-1973 гг.) выдвинул целостную программу «социальных исследований культуры». Планировался анализ современного общества и происходящих в его культуре процессов в конкретно-исторической ситуации с тем, чтобы предложить решение назревших проблем на практике. Острота и масштабность их критики западной цивилизации до сих пор остается актуальной. Главным созданием «франкфуртцев» была «Критическая теория». В ее рамках под влиянием известных событий в 30-40-х годах предлагались концепции культуры, в которых исследовались проблемы авторитаризма и психологии нацизма. В период эмиграции новые, уже американские впечатления способствовали акцентированию их внимания на социокультурных последствиях развития индустриальной цивилизации с ее стандартизацией и понижающим влиянием на духовный мир человека. Находясь в «лаборатории чистого капитализма», Хоркхаймер получил прекрасную возможность прямого наблюдения за процессами, происходившими в культуре массового общества. Неслучайно именно в этот период им был предложен и обоснован термин «массовая культура» в работе «Популярная культура» (1941 г.)

С самого начала деятельности Франкфуртской школы одним из главных объектов ее рефлексии была логика развития европейской цивилизации, исторические корни нарастания в ней разрушительных тенденций и перспективы ее сохранения и развития. В 1947 году Адорно и Хоркхаймером была опубликована совместная работа «Диалектика Просвещения». Это был своеобразный философско-культурологический манифест этой школы, в котором повествовалось об исторических истоках кризиса культуры XX века. В книге был глубоко проанализирован не только сам просветительский проект, но и то, к чему привела его реализация в сфере культуры и социальных отношений: прогресс оказался регрессом, а фашизм - естественным продуктом реализации этого проекта, т.к. Просвещение по самой своей сути признавалось тоталитарным. Авторы исследования увидели прямую зависимость между развитием индустрии и рождением массовой культуры. Индустриальная

революция привела к формированию культуриндустрии, развивающейся по законам промышленного производства с вездесущей рекламой, системой средств массовой коммуникации, стереотипностью, обыденностью, стандартностью продуктов массовой культуры. Эта работа Адорно и Хоркхаймера стала итоговой в процессе векового вызревания европейской концепции массового общества. И сегодня эта книга является хрестоматийной для изучения генезиса и развития в XX веке массовой культуры.

Авторы книги прямо декларировали, что предметом их исследования является «саморазрушение Просвещения». Они доказывали, что воспринимавшийся ранее человечеством путь усовершенствования оказался путем самоуничтожения. По мнению исследователей, весь современный негатив - это результат «прогресса» цивилизации. Критика Просвещения привела их к широким философским обобщениям и относительно современности (т.е. середины XX века) и истоков катастрофической ситуации в социуме и его культуре.

Г.Маркузе (1898-1979) в ряде своих произведений («Эрос и цивилизация» (1955; «Одномерный человек» (1964); «Эссе об освобождении» (1969) и др.) внес свой вклад в развитие концепции Франкфуртской школы. Акцентируя внимание на системности происходящих негативных изменений, он ввел ряд новых понятий: «одномерный человек», «одномерное общество», «одномерная культура». Эта целостная «одномерность» формируется через множество каналов, включая науку, образование, СМК, технический прогресс, образ жизни и т.п. Взяв за основу логику «Диалектики Просвещения», он продолжил исследование разрушительной стороны цивилизации, реализация которой привела к трансформации индустриальной цивилизации в «одномерное общество», итогом которого может стать его полное самоуничтожение. Но в отличие от Адорно и Хоркхаймера, считавших, что разрушительное движение Просвещения уже приняло необратимый характер, Маркузе считал, что есть две силы, способные противостоять вырождению цивилизации. Главными средствами против убийственного финала человечества, по мнению Маркузе,

являются, с одной стороны, сама природа человека, которая противится одномерности, потому, что она асоциальна. С другой стороны, культура как сфера фантазии, свободы, социальной памяти способна противостоять репрессивной цивилизации, способна стать мостом к многомерному, эстетическому, посттехнологическому будущему.²⁴

Размышляя над проблемами, которые рассматривали в своей книге его бывшие соратники по «школе», Эрих Фромм в своей книге «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) анализировал соотношение личности и общества. Онтологически общество - определяющий фактор формирования личности, поэтому ее свойства производны и вторичны. Регресс и деградация человека происходят потому, что идет процесс деградации и регресса самого общества. Человек деструктивным не рождается, а становится таковым в ходе своей социализации. Наряду с деструктивностью в человеке есть и креативно-эстетическое начало, включающее в себя и любовь к жизни (биофилия — любовь к жизни — термин Фромма). Воспитание неодномерного человека, ощущающего свою ответственность за будущее, сохранение и развитие социальной памяти, поощрение высокого искусства, противостоящего понижающим тенденциям массовой культуры, и другие средства в совокупности могут способствовать преодолению катастрофических тенденций в современной цивилизации.²⁵

В 1970-х годах самый яркий представитель второго поколения Франкфуртской школы Ю.Хабермас (1929) смягчил и дополнил ряд выводов предшественников и предпринял синтез идей мыслителей Х1Х-ХХ вв. в двухтомной «Теории коммуникативного действия» (1981). В ней он предложил новое понятие «коммуникативная рациональность». Он высказал оригинальную точку зрения о том, что проект модерна еще не завершен, что, несмотря на то, что он был сформулирован в ХУ111 веке в качественно иных исторических условиях, в его программе есть то, что можно и нужно реализовать. Хабермас

²¹ Борисова Г. Проблема социальной деструкции в философии Франкфуртской школы. //Вопросы культурологии, 2007. № 4. С.66. ²⁵ Та же. С.62-63.

приходит к оправданию Разума и рациональности, так долго подвергавшихся сокрушительной критике в новейшей философии.

Концепция «массового общества», развивавшаяся в западной философско-культурологической мысли, прошла ряд примечательных стадий в своем развитии. Открытие и исследование нового феномена происходило не в научном и мировоззренческом вакууме, следовательно, с неизбежностью было исторично, потому что оно не могло не испытывать комплексного воздействия «окружающей среды». Под влиянием общественных изменений и исторических потребностей возникали и получали особый инновационный статус новые науки и научные направления и методы исследований, изменялся угол зрения на те или иные проблемы и реальные процессы в обществе, культуре, жизни человека. Все это, так или иначе, накладывало отпечаток на рефлексию «массового общества» и его культуры.

В соответствии с историческими и научными метаморфозами можно выделить определенные этапы постижения данного феномена. XIX век в гуманитарном знании прошел под знаком постановки «антропологической» проблемы (заслуга И.Канта и романтиков), а также обнаружения ее зависимости от «социального». Социологизм мышления значительной части носителей национальной рефлексии Европы и России находился в этот период в остром противоречии с позицией сторонников «неклассического» взгляда на проблему культуры.

В конце Х1Х-начале XX века в связи с развитием общей и социальной психологии произошел знаменательный перелом и в восприятии проблемы «массового общества», усилился акцепт на психологической природе этого явления. В 1920-1960-х годах общественно-политические катаклизмы века (фашизм, авторитаризм, тоталитаризм) сделали необычайно популярной тоталитарную концепцию Франкфуртской школы. В ней социальной базой и условием господства этих политических режимов было признано «массовое общество».

Несмотря на различие методологических подходов разных групп мыслителей будь то критика «толпы» и «черни» с позиции романтизма, «сплоченной посредственности» в ранней неклассической философии (Киркегор), «тирании большинства» в неоутилитаризме Дж.Ст.Милля, «толпы» у Лебона, «одномерного общества» у Маркузе - при всем разнообразии их позиций в течение полутора столетий размышлений об этом феномене сохранялось единство его восприятия. «Массовое» всегда противопоставлялось «элитарному», всегда предполагалось наличие некоей невидимой грани между ними. Всегда присутствовал «взгляд свысока» интеллектуала на «массу».

Термины «масса», «массовый человек», «массовое общество», «массовая культура» были всегда оценочными понятиями. «Массовый человек» - это всегда деградирующий индивид, глупеющий в массе, интеллектуальный уровень ее — это уровень самых ничтожных из составляющих ее частиц. Такой человек манипулируем, имеет неустойчивые моральные и интеллектуальные ориентиры, а его эстетические вкусы и потребности убоги по определению.

Весьма показательным для развития европейской концепции «массового общества» является то, что под влиянием бурной общественно-политической истории Х1Х-ХХ вв. культурные аспекты жизни «массового общества» долго оставались недооценивши, чем объясняется и столь позднее появление термина «массовая культура».

Д). От элитарного высокомерия к определению реальной роли и функций «массовой культуры» в современном мире.

После Второй мировой войны интерес к феномену «массового общества» возник с новой силой, но теперь уже внимание исследователей было переключено на культурную составляющую проблемы. И опять обновление в теории «массового общества» произошло под воздействием методологических сдвигов в гуманитарном знании.

Оказался необычайно востребованным родившийся еще на рубеже 1920-1930-х годов структурализм. Применение структурно-функционального метода позволило по-новому осветить роль, место и функции презираемого духовной

элитой «масскульта» в системе культуры. При новом непредвзятом анализе этого явления социальная демаркационная линия между носителями и потребителями «элитарной» и «массовой» культуры оказалась призрачной (после определения важнейших функций массовой культуры: рекреационной, терапевтической, коммуникативной, семиотической).

Параллельное развитие структуралистских исследований и молодой семиотики (семиологии) — науки о знаковых системах в культуре, а также исторической и культурной антропологии подняли значение массовой культуры в глазах научного сообщества на неожиданную высоту. Осознание невозможности целостного восприятия культуры без исследования культуры повседневности - территории массовой культуры завершило долгую эпоху уничижительного отношения к ней. Этот перлом во взгляде на нее синхронизировался с мегатенденцией мирового развития - переходом от эпохи модерна к постмодерну с его отказом от веками проверенных категорий.

Важным фактором обновления представлений о сущности массовой культуры оказалась компьютерная революция второй половины XX века, которая способствовала актуализации анализа коммуникативной природы массовой культуры. В книге Абрама Моля «Социодинамика культуры» (1967) был предложен новый взгляд на сущность и значение этого феномена, являющегося яркой иллюстрацией перехода в современной культуре от старой «гуманитарной» формы существования к «мозаичной», в которой культура индивида и общества представляет собой хаотическое нагромождение случайных и неравновесных фактов, поставляемых СМК.

В те же 1960-е годы во многом поворотной для новейшей рефлексии массовой культуры оказалась публикация книги австрийского писателя, философа, позднее лауреата Нобелевской премии (1982 г.) Элиаса Канетти «Масса и власть» (1962 г.).²⁶ Родившийся в 1905 году, в 26 лет опубликовавший свой первый роман «Ослепление» автор большую часть жизни провел в безвестности, несмотря на свою литературную активность. Его книга «Масса и

²⁶ См.: Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М.;. 1990.

власть» не только способствовала активизации интереса исследователей к массовому сознанию и массовой культуре, но и предложила неожиданный взгляд на реальную их роль в современном мире.

Э.Канетти рассматривал массовое сознание в соответствии с распространенной на западе традицией как структуру, противоположную индивидуальному, личностному сознанию. Он видел причины кризиса европейской культуры и общества в возрастающем влиянии инстинктивного и бессознательного (оно же массовое сознание). Массовое сознание, по Канетти, -это форма несвободы." Но противопоставлял он массу не элите, а индивиду. Человек реальный — всегда индивидуален. Канетти отрицал существование как такового «среднего» («усредненного») человека, которого так опасались классики теории «массового общества». По его мнению, любой человек уникален, потому что является совокупностью не только неповторимых внешних и внутренних признаков, но «социальных дистанций» (половых, профессиональных, соматических, психологических, иерархических, стереотипов и др.). Но все эти разнообразные различия снимаются в «массе», обладающей массовым сознанием со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Вместе с тем, по Канетти, парадокс современного существования состоит в том, что и «масса», и «массовый человек» - это некие идеальные и вместе с тем очень «удобные» научные абстракции. Презирая на словах всяческую «массовость», мы не замечаем, что давно живем по ее законам. Эти абстрактные категории давно стали законодателями многого в современной цивилизации. Они - основание для удобных и повсеместно распространенных стандартов. На «среднего», «массового» человека ориентируются стандарты жилья, одежды, автомобилей, бытового комфорта и так называемая «потребительская корзина». На его вкусы и потребности работает сфера развлекательной культуры, средства массовой коммуникации. Совершенно очевидно удобство усредненных показателей для структурирования,

планирования производства, прогнозирования и многого другого. «Человек массы» в центре идеологии прав человека. А учение о правах человека — основа современного «массового» общества."

На международной научной конференции «Элиас Канетти и культурно-исторический опыт XX столетия» (1-2 июня 2006 года. Москва, философский факультет МУ - ВШЭ.) были подведены итоги развития концепций «массового общества» на протяжении двух последних столетий. - На рубеже ХХ-ХХ1 вв. в связи с подведением итогов развития мировой цивилизации, многое в которой является реализацией западного культурного проекта, поднялась новая волна европейской самокритики. В ней прародителями «массового общества» и его культуры называются уже священные для Запада мыслители, чьи концепции были заложены в основания модели европейской цивилизации. Родоначальники Века Просвещения английские «отцы» теории прав человека Гоббс и Локк во второй половине ХУ11 века, создавая раннюю версию идеологии модернизма, отбрасывали индивидуальные особенности каждого человека, вводя понятие единых прав человека. Т.е. в течение 300 лет продолжалась неосознаваемая идеологическая подготовка «массового общества». ООН с ее Всеобщей Декларацией прав человека также апеллирует именно к массовому человеку, и во имя его реализуются «усреднительные» меры в политике, экономике, праве, искусстве.

3. Динамика российских исследований массовой культуры в 1950-2000-х гг.

А). Исследование феномена массовой культуры: от «классового» подхода к новому качеству анализа (1950-1970 гг.).

Если на Западе концепция «массового общества» развивалась непрерывно в течение полутора веков (несмотря на приливы и отливы интереса к ней), то в СССР во второй половине 1950-х годов началось повторное открытие этого феномена. За минувшие полвека исследование этой проблемы отечественными

²⁷ См.: Федяева Т. Л. Масса и карнавал. Элиас Канетти и Михаил Бахтин. // Вопросы культурологии, 2007, №3. С.44.

учеными пережило примечательную эволюцию от жесткого неприятия «буржуазных» и «ревизионистских» концепций носителями методологии марксизма к преодолению идеологических стереотипов и обновлению методологического инструментария с использованием наработок ушедшей далеко вперед за годы нашей изоляции западной науки.

Толчком для актуализации в СССР данной проблематики явилось обострение интереса к массовой культуре в послевоенной Европе. У нас вплоть до 1970-х годов приоритет в ее анализе принадлежал философии и эстетике. Именно в философских журналах 50-х годов началась дискуссия о массовой культуре." В статьях советских авторов рассматривался лишь западный ее вариант. В идеологической ситуации той поры о возможности ее существования при социализме не могло быть и речи. А «отдельные проявления» массовой культуры в советской действительности относились на счет «диверсий империализма».

Во второй половине 50-х годов к анализу столь актуальной тематики подключились и исследователи из государств «социалистического лагеря». Одним из последствий «либеральной» весны» в Восточной Европе стало появление в философии и эстетике этих стран так называемых «ревизионистских» концепций. «Ревизионисты» поставили вопрос о «глобальных тенденциях» в культуре современного мира, допустив возможность существования массовой культуры и при социализме. Как писал тогда один из авторитетных советских авторов Г.А.Недошивин: «Ревизионисты в эстетике Восточной Европы выступают за провозглашение единства современной культуры — все это имеет в своей основе идею отрицания коренной противоположности социалистической и реакционной буржуазной

гл " 30

идеологии... Это ведет к капитуляции перед капиталистической культурой».

См.: Ионии Л. Г. «Масса» и власть сегодня (Актуальность Элиаса Канетти). // Вопросы философии, 2007, №3. С7.

²⁹ Денисова Л.Ф. Противэкзистенциалистической клеветы на массы//Вопросы философии. 1954. №2; Будтов Н.Е. К вопросу о массе // Там же; Егоров А.Г. Народность советского искусства // Там же. ^j0 Недошивин Г.А. Против чуждых влияний в эстетике // Там же. С.63.

Преувеличение значения политико-идеологического фактора в жизни культуры было наиболее распространенным стереотипом не только в общественном сознании, но и в концепциях советских обществоведов того времени. Полюсное биполярное мышление не допускало возможности общих закономерностей развития культуры в противоположных общественно-политических системах. Признание массовой культуры важным фактором глобального эволюционизма потребовало . бы объективного анализа возможностей ее развития и на советской почве. А это противоречило бы господствовавшей — ленинской концепции развития культуры при социализме и подрывало бы веру в особый путь развития нашей страны. Немало авторов в те годы в своих трудах стремились доказать незыблемость этой теории. С одной стороны, неуклонно возрастал интерес к феномену массовой культуры. С другой стороны — в публикациях тех лет, как правило, сохранялась конфронтационная тональность, и многие работы выходили в сборниках и монографиях, посвященных идеологической борьбе. Стереотипы мышления авторов и нередко «заказной» характер таких изданий заметно снижали их научную значимость."'"

Новому качеству анализа этого феномена в нашей стране способствовало специфическое явление, которое отмечают многие исследователи «научного быта» тех лет. - «Встреча» с новейшими теориями Запада нередко происходила благодаря тому, что под знаком «критики буржуазной идеологии» выходили издания, в которых обильно цитировались запрещенные к публикации в СССР книги. В 1970-х - начале 1980-х годов важным каналом проникновения этих идей в СССР, стали сборники ИНИОН, выходившие под грифом «Для

³¹ Кучерская С.Н. Об особенностях социалистической культуры //Там же. 1953. № 5; Велик А.П. О
целенаправленности эстетического воспитания // Там же. 1957. №4; Маслин А.П. О некоторых вопросах
создания советской социалистической культуры и ее особенностях // Там же. 1956. № 3; Апресин А.П.
Советское самодеятельное искусство - средство всестороннего развития человека // 'Гам же. 1960. JV» 12;
Вишняков Б.В. Социалистический реализм - знамя художественного прогресса // Там же. 1963. № 15 и др.

³² Массовая культура и кризис буржуазной культуры Запада: Сб. ст. М., 1974; Культура и идеологическая
борьба. М., 1979; Можнягун С. Кризис буржуазной массовой культуры. Киев, 1981; Гершкоаич З.П. Парадоксы
массовой культуры и современная идеологическая борьба. М., 1983;

служебного пользования». Наиболее фундаментальными исследованиями западной массовой культуры этого периода были монографии А.В.Кукаркина.³⁴ Несмотря на сохранение в них традиционных «идеологических клише», его работы были определенным шагом вперед в анализе данной проблематики.

В.П.Шестаков в своей книге «Мифология XX века. Критика теории и практики буржуазной массовой культуры», опираясь на широкий круг зарубежных источников, писал не только о сущности и современном состоянии, но и об истоках и предпосылках массовой культуры, которые западные ученые обнаружили в США периода индустриализации 1865 - 1890-х годов. По афористическому определению З.Бжезинского, если другие народы подарили миру великие религии, глубочайшие философские системы и поразительные произведения искусства, то Соединенные Штаты Америки дали миру научно-технический прогресс и массовую культуру. Достоинством работы Шестакова была и его попытка определения начальной фазы научного осмысления этого явления. В своей монографии он предложил периодизацию его исследования на Западе: 1. Начальный этап - 30-е годы XX века. 2. С 1950-х гг. период интенсивных разработок данной проблематики за рубежом. Исходной точкой отсчета западной историографии массовой культуры он считал труды Э.Фромма о массовом сознании, которые привлекли внимание ученых к его проявлениям в культуре индустриального урбанизированного общества. Книга Шестакова стала одним из первых, в СССР, системных исследований этого феномена, в котором был использован широкий круг новейшей зарубежной литературы.

Начиная с середины 70-х годов, уже десятки отечественных авторов изучали различные аспекты проблемы массовой культуры. Еще недавно явление, казавшееся примитивным и едва ли достойным серьезного анализа,

³³ Лиши Г.К. I) Миф об элитарном и массовом обществе. М., 1966, 2) Доктрина массового общества. М., 1971, 3) Ложная дилемма буржуазной культурологии (элитарная и массовая культура) // Вопросы философии. 1983. № 7; Гершкович З.И. Критика буржуазных концепций массовой культуры // В тисках духовного кризиса. Л., 1966; Стрельцов Н.Н. Теоретические истоки. Эволюция концепций массового общества //Вопросы философии. 1970. № 2; ИНИОН: Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли XX века (вып. 1978, 1980, 1983); Современные концепции культурного кризиса на Западе (нып. 1976) и др.

обнаруживало такие глубины, о которых еще вчера и не подозревали. Так в монографиях Кукаркина исследовалась социальная основа и система ценностей массовой культуры, эстетические принципы и механизм ее функционирования, распространения и воздействия на сознание миллионов людей. Она стала определяться как «ведущее средство конформизации массового сознания». Анализировалась ценностная стратификация буржуазного общества и нарушения в нем естественного характера культурного обмена в условиях господства рекламы. Обнаруживалась обусловленность развития массовой культуры прогрессом средств массовой коммуникации и распространением рыночных отношений «спроса и предложения» на сферу культуры. Постепенно этот феномен начали анализировать и вне связи с идеологическими противоречиями двух противоположных общественно-политических систем.' Б). К истокам российского варианта массовой культуры - постановка проблемы.

Для понимания логики открытия советскими учеными российского варианта массовой культуры необходимо хотя бы кратко осветить .непростой процесс превращения культуры в специфический объект целостного научного исследования в СССР, оснащенного комплексом новейших методологических инструментов. Парадоксом нашей науки вплоть до 70-х годов было то, что исследование культуры развивалось двумя не пересекающимися путями: философами и эстетиками - с одной стороны, историками — с другой. Изучение истории культуры не являлось самостоятельным предметом научного анализа, будучи лишь одним из компонентов исторической науки. Что же касается культуры «массовой», то нараставшая от года к году активность философов и эстетиков на этом направлении не встречала никакого отклика в ^

¹¹ КукаркинЛ.В. Поту сторону расцвета. Буржуазное общество: культура и идеология. М., 1981, 2) Буржуазная массовая культура. Теории. Идеи. Разновидности. Образцы. Техника. Бизнес. 2-ое изд. М., 1985. ³⁵ Кантор К. Красота и польза. М., 1967; КрасупинаЛ.Н. Американская реклама- концентрированное выражение буржуазной массовой культуры //Вопросы философии. 1967. № 7; Семенов Ю.Н. Концепция массовой культуры в американской социологии // Современная буржуазная социология в США. М., 1967; Г.чазычев B.J1. Проблема массовой культуры // Вопросы философии. 1970. № 12; Массовая культура- иллюзия и действительность /Составитель ЭЛО. Соловьев. М., 1975; Жнгулинский К. Пути развития массовой культуры. .М., 1976; Карцева Е.Н. 1) Массовая культура в США и проблема личности. М., 1974, 2)Идейно-эстетическпе основы буржуазной массовой культуры. М., 1976; ЗисьА.Я. Эстетика: идеология и методология. М., 1984.

«параллельной» науке. Такое положение объяснялось состоянием
методологической базы: в российских историко-культурных исследованиях
господствовал «отраслевой» подход, при котором массовая культура с ее
пограничной социально-культурной и социально-психологической

комплексной природой оставалась «невидимкой» и «кошкой, которая гуляет сама по себе» по просторам культуры индустриального общества.

Начавшийся в Советском Союзе во второй половине 1950-х годов подъем в разработке истории советской культуры (выход многотомных изданий по «отраслям» искусств, труды по истории «культурного строительства в СССР под руководством Коммунистической партии») с его «архаическим» методологическим арсеналом не способствовал переходу количества трудов в новое качество понимания культурных процессов. Об этом методологическом неблагополучии впервые сказал М.П.Ким на Всесоюзной конференции по проблемам культурной революции (май-июнь 1965 г.). «Отраслевой подход к освещению истории советской культуры не может удовлетворить ни исследователей, ни читателей», т.к. он «не позволяет исследовать и освещать историю культуры во всех взаимосвязях ее с другими отраслями науки, да и раскрывать взаимодействие компонентов внутри культурной системы».

Неготовность большинства исследователей истории культуры к переменам привела к тому, что и спустя десятилетие ситуация оставалась неизменной. В середине 70-х годов рядом историков опять был поставлен вопрос о культуре как предмете исторического исследования и о необходимости новой методологии. В ходе развернувшейся дискуссии одни ученые сохраняли верность традиционным подходам, а другие призывали к обновлению. М.П.Ким определил содержание «Истории культуры», как «анализ культуры в историческом движении в определенном пространственно-временном континиуме».³⁷

³ Ким МЛ. К вопросу об освещении истории советской культуры в исторической литературе //Культурная революция в СССР и духовное развитие советского общества. Свердловск, 1974. С. 15. ³⁷ Кіш М.П. О культуре как предмете исторического изучения // Там же. 1974. №11.

Признание культуры самостоятельным объектом исторического исследования потребовало не только обновления методологического арсенала и пополнения понятийного аппарата, но и организационного оформления нового научного направления — теории и истории культуры. По сути, началось зарождение целостного культурологического подхода. В острых столкновениях и противоречиях сторонников и противников этой тенденции в начале 70-х годов началось формирование кафедр этого профиля в институтах культуры. Другим признаком изменения отношения к культуре как к объекту научного познания явилось то, что в Институте Искусствознания все больше работ выходило за пределы классического искусствоведения. Свидетельством актуализации данной тематики было также введение в 1979 году в рубрикаторе «Книжной летописи» нового раздела «Культура и цивилизация». Безусловным свидетельством победы нового подхода явилось создание к концу 80-х годов кафедры теории и истории мировой культуры на философском факультете МГУ, а также Института теории и истории мировой культуры при МГУ. В формирующуюся науку о культуре устремились специалисты различных отраслей гуманитарного знания: историки, философы, социологи, этнографы, психологи, искусствоведы. Демаркационная линия, разделявшая исследователей культуры, пала. Об этом же свидетельствовал и пестрый состав участников памятного «круглого стола» «Предмет и методы истории культуры» в редакции журнала «История СССР» (январь 1979 г.)."

По мере постижения уникальной сложности и многогранности культуры, как объекта исследования, началось его дробление на подобъекты. Осознание культуры не только как «совокупности духовных достижений человечества», но и как динамически развивающегося исторического процесса, в котором участвует все человечество, актуализировало ряд до того мало изученных аспектов. Среди них на одном из первых мест оказалось изучение культуры повседневности. - Это совпадало с новыми тенденциями исследований культуры на Западе. В 1970-х годах, после почти полувекового перерыва, в

³⁸ См.: Кузнецова ЕЛ. Отечественная историография культуры: история и перспективы развития (60-е годы XX

СССР возродились социальные исследования бюджета времени и характера

использования досуга трудящимися.

Природа массовой культуры такова, что, несмотря на ее «архетипичность» и глобальные характеристики, она всегда исторична - детерминирована временем и местом, всегда существует «здесь и сейчас». Именно в этой ее преходящей природе кроется тайна ее былых кумиров и бестселлеров, непонятная уже следующему поколению. Без конкретно-исторических и социологических исследований осмысление этого феномена остается неизбежно неполным.

По мере нарастания количества трудов, посвященных западной массовой культуре, все чаще возникал вопрос о том, причастна ли Россия к общеевропейскому, шире - общемировому процессу, породившему это явление: Утвердительный ответ неминуемо должен был вызвать лавину новых вопросов. - Если Россия - часть современной цивилизации, то в какой точке ее истории следует искать истоки массовой культуры? Был ли этот процесс синхронным там и у нас, или и в генезисе массовой культуры в России проявились особые тенденции развития страны «второго эшелона» капиталистического развития? Когда произошла смена парадигм культурной жизни России, приведшая к зарождению этого явления? В чем состоит своеобразие российского варианта массовой культуры, и какими факторами определялась эта специфика? Как сильно было влияние па нее политической системы, социальной жизни, общественной атмосферы, национальных, культурных традиций в сложной биографии страны? И, наконец, могло ли зарождение явления такого порядка оказаться незамеченным носителями культурно-национальной рефлексии? Насколько самобытным было это осмысление? - Приходится признать, что на большинство из этих вопросов в нашей науке до сих пор ответа нет. Это делает проблему исследования российского варианта массовой культуры весьма актуальной и сегодня. Начало реконструкции генезиса российского варианта массовой культуры совпало с

века- начало XXI века) //Там же. 2004. № 5. С. 154.

"^>9 Социальные исследования проблемы бюджета времени трудящихся. М., 1970.

изменением методологической ситуации в советской гуманитарной науке. Как это произошло?

По справедливому замечанию Н.С.Автономовой⁴⁰, в современных гуманитарных науках проблема метода не менее остра, чем во времена Декарта и Канта - для естественных наук. Еще более острой, чем на Западе была проблема «методологической недостаточности» в СССР рубежа 1960-70-х годов, когда стала уже очевидной ограниченность марксистской парадигмы, а незнание достижений зарубежной мысли (как и «табуирование» неофициальной отечественной) выступало сдерживающим фактором научного прогресса в гуманитарной сфере.

В 1970-80-гг. в советской науке с полувековым опозданием были открыты (пусть и весьма неполно) возникшие на западе в 20-30-х годах новые научные направления исследований культуры: герменевтика, семиотика, структурализм, функционализм, французская историческая школа «Анналов». Началось восстановление имен и концепций незаслуженно забытых отечественных ученых по теории информации и массовой коммуникации, социологии и психологии искусства и литературы. Приобщение ученого к этим новациям и работа в их русле способствовали немедленному его восхождению (хотя бы в глазах научной общественности) на методологический Олимп. Так, например, произошло с формированием Московско-Тартусской школы семиотики во главе с Ю.М.Лотманом, а также с возникновением в СССР отечественной школы исторической антропологии (А.Я.Гуревич, Г.С.Кнабе, С.С.Аверинцев).

Знакомство с выше названными новейшими концепциями способствовало новому качеству анализа генезиса и массовой культуры в России. Развитие функциональной теории искусства помогло исследователям выйти за пределы простой антитезы «элита - масса», «элитарная - массовая культура», которая не способствовала пониманию влияния последней на миллионы людей. Весьма важным для формирования не «идеологизированных», современных подходов стало знакомство наших ученых с исторической и культурной антропологией

⁴⁰ Автономова Н.С. Предисловие//Фуко М. Слова и вещи. Ч. 1. СПб., 1994. С. 8.

(М.Блок, Ле Февр, Клод Леви-Стросс, Жак Лакан, Мишель Фуко и др.). Представители этих направлений, пожалуй, впервые в науке, заговорили о спасительной роли повседневности в судьбе человека XX века, человека, живущего в состоянии перманентного стресса. Это допущение потребовало объективного рассмотрения «комплекса обывателя», который всегда оставался в тени великих имен, но при этом в рыночных условиях определял многое в культурном производстве.

Среди ученых, оказавших заметное влияние на умы историков культуры, следует отметить Марка Блока — основателя журнала «Анналы истории» (Франция). Его метод «регрессивного» (ретроспективного) анализа обсуждался в СССР уже в середине 1950-х и середине 1960-х годов — в связи с дискуссиями о феодализме. Но общедоступной для широкого круга исследователей его знаменитая книга «Апология истории или ремесло историка» стала лишь после ее выхода на русском языке в 1973 г. под редакцией А.Я.Гуревича. Он успел к тому времени опубликовать 5 монографий, основанных на этой неклассической парадигме в исторической науке, где особое место принадлежало истории ментальностей. Метод М.Блока - метод восхождения от известного и зрелого к неизвестному начальному, его внимание к проблемам генезиса явлений и анализу их динамики в конкретно-исторических условиях нашли множество сторонников в нашей стране. Одновременно произошли революционные преобразования и в источниковой базе, т.к. возрос интерес к так называемым «низшим жанрам» искусства, к «простонародному» восприятию культуры.

В 1960-70-х годах методология структурализма была распространена и на обширную сферу культуры. Большую роль в постижении природы «массовой культуры» сыграло знакомство наших ученых с концепцией основоположника французского структурализма К.Леви-Стросса. В 1955 году во Франции была опубликована его статья «Структура мифов», положившая начало новой теории первобытных мифов. Она явилась важным толчком для размышлений Ролана Барта о проблеме современной «мифологии», которая, по его мнению, порождается и сегодня единым типом мышления. Барт изучил десятки

частных мифов, которые складывались в убедительную картину современного массового сознания. Массовая культура, отражая современную мифологию, невольно обнажала свои весьма глубокие основания.

Уже упомянутая монография В.П.Шестакова «Мифология XX века...» показывает хорошее знание автором этой концепции, как и трудов многих других специалистов и не только по тематике массовой культуры. «Мифологическая» теория сегодня вошла не только в научный обиход, но и стала достоянием высокообразованного слоя России в целом. Книга Барта, впервые вышедшая во Франции в 1957 году, была методологическим манифестом семиологии (семиотики). Семиотика, критически дешифруя мир, как совокупность знаковых фактов, реабилитировала «массовое» и «заурядное», оказавшееся важным ключом к пониманию мира человека и культуры. В 1962 году состоялась первая в СССР конференция по семиотике -родилась Московско-Тартусская школа семиотики, которая непосвященным казалась наукой почти мистической (эзотерической) по глубине обобщений, которые стало возможным делать на основе наблюдений за казавшимися обыденными фактами.

Другой значимой фигурой в деле обновления методологического арсенала и понятийного аппарата исследований массовой культуры был Карл Густав Юнг с его концепцией «коллективного бессознательного», учением об «архетипах» и в целом - его «аналитической психологией». Не в последнюю очередь его популярность у ученых-гуманитариев СССР объяснялась его вниманием к макропроцессам культуры и духовной истории человека. Характерный для национальной традиции философствования интерес к обобщениям глобального порядка оказался вновь остро востребованным.

Под гнетом марксистско-ленинской идеологии в Советском Союзе долго недооценивалось значение открытий отечественных ученых 1910-30-х годов, которые были хорошо известны на западе и способствовали обогащению там методологического арсенала исследований массовой культуры. Так произошло с Роланом Бартом - одним из основателей Центра по изучению массовой

коммуникации (Франция). Он исследовал «психосоциологию одежды», знаковое функционирование повседневной жизни, а также взаимодействие массовой культуры и массовой коммуникации. Говоря об истоках своей методологии, он признавался в том, что своим успехом во многом обязан знакомству с трудами российских, советских ученых: П.Г.Богатырева, Н.С.Трубецкого, В.Я.Проппа и представителей русской формальной школы, а также с «диалогической» концепцией М.М.Бахтина.⁴' Таким же запоздалым в СССР оказалось знакомство с трудами российской психологической и культурно-исторической школы Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурия.

На мощном фундаменте столь ценных идей во второй половине 1970-х
годов в гуманитарной науке СССР произошла внешне внезапная смена качества
понимания проблемы массовой культуры вообще и ее российского варианта в
частности. Сегодня кажется удивительным время появления этих работ - 2-я
пол 70-х годов XX века - период наивысшего «расцвета застоя» в
общественной жизни страны. Приоритет в открытии ранней российской
массовой культуры принадлежит Нее Марковне Зоркой. Ее творчество - яркий
пример трансформации исследовательского инструментария. Доктор

искусствоведения, заслуженный деятель искусств России начинала свой путь в науке с темы далекой от той, открытие которой принесло ей известность. Защитив в 1951 году кандидатскую диссертацию о творческом пути народного артиста СССР А.Д.Попова, после четверти века достаточно рутинного освещения истории советского театра и кинематографа, во второй половине 1970-х годов она выпустила сразу две книги, ставшие классикой исследования массовых искусств и массовой коммуникации в России. Это «На рубеже столетий. У истоков массовых искусств в России (1900 — 1910 гг.)» (М., 1976) и «Музы XX века. Художественные проблемы средств массовой коммуникации». (М, 1978).

В этих работах автором был поднят пласт новых проблем, с которыми столкнулась мировая культура в XX веке. Антропологические следствия

⁴¹ См.: Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

коммуникативных переворотов и архетшшческие основания массовой психологии, поведения и культуры; проблемы трансформации технических изобретений в новые виды массового искусства и художественные проблемы массовой коммуникации; своеобразие коммуникативных процессов в XX веке и исторические корни массовых искусств в России — вот неполный перечень инновационных аспектов, поднятых в монографиях Зоркой.

С выходом ее книги «На рубеже столетий...» советская историография массовой культуры разделилась на два качественно разных периода: до и после Зоркой — таким значительным был научный потенциал этого исследования. Автор обратился к хронологически краткому, но содержательно чрезвычайно насыщенному периоду истории отечественной культуры. Ее интерес к началу XX века находился в русле нарастающего внимания российских исследователей к Серебряному веку с его невиданным взлетом элитарной культуры. Но выбор Н.М.Зоркой иного угла зрения на эпоху — через призму массовых искусств был неожиданным и весьма оригинальным. Это была смелая заявка на анализ истоков и сущности российского варианта все еще одиозного в глазах общественности явления.

Первопроходческим характером монографии определялся ряд ее особенностей. Мы не найдем в ней историографического обзора трудов предшественников по данному аспекту, поскольку их к тому моменту не существовало. Автор сознательно отказывается от использования термина «массовая культура» при характеристике реальности начала XX века и ограничивает свое исследование анализом «массовых искусств». Свою позицию Н.М.Зоркая объясняла тем, что термины «mass culture» и «mass-media» - более позднего и западноевропейского происхождения и в рассматриваемый период в России не использовались.

Этот тезис автора, по нашему мнению, нуждается в комментарии. Проблема терминологии - одна из острейших проблем диалога с прошедшей эпохой, а не с современниками. Выбор исторического термина всегда определяется временем и господствовавшими тогда стереотипами восприятия и мышления.

Существует две позиции о применимости позднейших понятий при реконструкции их генезиса: «диалогический» и «монологический». В первом случае (по М.М.Бахтину) интерпретатор, принадлежащий настоящему времени и оценивающий феномены с высоты открытий своего века и уровня словаря своего времени, сталкиваясь с интерпретируемым материалом, который продуцирован прошлым, использует термины и понятия, отличные от тех, что использовались в источнике. То есть диалогическая интерпретация предполагает учет различия между временем интерпретируемого явления и тем временем, когда интерпретатор его анализирует. Монологическая - использует исходные, оригинальные понятия, какими бы они ни были, как самодостаточные.

Зоркая использует монологическую интерпретацию и в большинстве случаев избегает термина «массовая культура». Это самоограничение было естественным в условиях, когда этот термин даже в момент выхода монографии еще не был общепризнанным. В литературе циркулировали его аналоги с различной степенью негативной их окраски: «низовая культура», «полукультура», «псевдокультура», «эрзацкультура», «культура большинства». Кроме того, следует отметить, что термин «массовая культура» по содержанию значительно шире понятия «массовые искусства», что накладывало бы дополнительные обязательства на автора.

Н.М.Зоркая предложила свою оригинальную концепцию происхождения «массовых искусств». Отказавшись от каких-либо аналогий с западным опытом, их исторические корни она обнаружила в прошлом отечественной культуры. Экскурс в историю русского «лубка» и «бульвара» позволил ей найти преемственную связь массовых искусств рубежа веков с национальной традицией в низовой культуре. Она определила раннюю массовую культуру в России, как «лубочную», в связи с особым положением в ней лубочной картинки, цирка, эстрады, балаганной феерии: «лубок литературный и кинематографический - есть некая переходная стадия от фольклора к машинному серийному производству». Она высоко оценивала значимость этого

феномена и его исследования: «именно массовая культура нашего века, неопровержимо подтвердив устойчивость стереотипов, «топосов» в искусстве и корреспондирующих с ними архетипов восприятия, стимулировала новый расцвет фольклористики, вызвала особый интерес к «мифу».⁴²

Сегодня в начале XXI века в понятийном аппарате гуманитарной мысли широко используются термины «парадигма», «эпистема», «архетип» -инварианты, лежащие в основе способов мышления и чувствования определенного сообщества людей. В нашу науку они вошли после знакомства с работами Т.Куна, М.Фуко, К.Юнга и др. Н.М.Зоркая первой использовала эту новейшую терминологию для характеристики природы массовых искусств в России рубежа Х1Х-ХХ столетий и тем самым акцентировала внимание на глубинных основаниях часто эстетически несовершенных продуктов массовой культуры. Успех массовых искусств у публики она объяснила сохранением в них во все времена интеллектуального, эстетического и нравственного «фильтра», дозирующего меру «порока», «эротики», «запретного» и обеспечивающего адаптацию и снятие всего сложного, спорного, чересчур . индивидуального. ³

Проблематика «массовых искусств» и «массовой коммуникации» стала той «золотой жилой», которая питала творчество Зоркой все последующие десятилетия.⁴⁴ В поле ее зрения неизменно находились не только соотношения категорий «народное» и «массовое», «уникальное» и «тиражированное», но и художественная жизнь общества в целом, как многогранный, противоречивый, сложно структурированный процесс, в котором очень важную нишу занимала массовая культура. В), Проблема «археологии» советской массовой культуры 1920-1930-х годов

¹² Зоркая Н.М. На рубеже столетий. У истоков массовых искусств в России (1900-1910 і г.). М., 1976. С. 111,
108.

¹³ Там же. С. 229, 249.

⁴¹ Зоркая Н.М. 1) Уникальное и тиражированное. Средства массовой коммуникации и репродуктивное искусство. М., 1981, 2) Зрелищные формы художественной культуры. М., 1981, 3) Экранные искусства и литература. Немое кино: Сб. ст. М., 1981, 4) Фольклор. Лубок. Экран. М., 1996, 5) Художественная жизнь России 70-х годов как системное дело. М., 2001.

Признание наличия массовой культуры в России рубежа Х1Х-ХХ веков должно было вызвать множество вопросов о ее дальнейшей судьбе — после 1917 года. Какими были ее трансформации на крутых виражах нашей советской истории? Как тектонические сдвиги в нашем обществе после Великого Октября, нарушение естественной иерархии высокой и массовой культуры в результате репрессий против духовной элиты, разрушение среды обитания элитарной культуры, демографические последствия семи лет войн и революций и другие исторические обстоятельства отразились на характеристиках массовой культуры 20-30-х годов? Каким было отношение к ней Власти в становящемся «тоталитарным» государстве? Возможно ли отождествление тоталитарной и массовой культуры? Чем отличается массовая культура в «открытом» и «закрытом» обществе? Какое место она занимала в системе «советской» культуры? Как реагировала ранняя советская социальная и эстетическая мысль, а также «независимая лаборатория» русского зарубежья на социально-культурные последствия «восстания масс» в СССР и на Западе? И, наконец, на какой почве произошел сегодня ее впечатляющий «взрыв»?

В существующей научной литературе, посвященной динамике российской культуры между двумя мировыми войнами на большинство этих вопросов системного ответа пока нет. Последовательного целостного исследования массовой культуры в новой - советской реальности не существует. Разработке этой тематики в «доперестроечные» времена препятствовала господствовавшая в течение ряда десятилетий концепция о «советской культуре -социалистической по содержанию и национальной по форме», в которой не оставалось места для массовой культуры.

Специфическая и слабо выявленная источниковая база по данной тематике также делала этот пласт культуры неудобным для историко-культурного анализа. В хронотопе 1920-30-х годов массовая культура, имевшая отчетливый «обывательский», «мещанский» и аполитичный характер, обладала очень низким формальным статусом. Ее сомнительные (с точки зрения чиновников «государственной культуры») достижения, кумиры и образцы не получили

своей ниши в официальной исторической памяти. Ее прибежищем стали устойчивые устные легенды, частная переписка, мемуары и порождения сатирического пера того времени с однозначно негативным ее восприятием. Сегодня ее предстоит обнаружить, описать и оценить по сохранившимся весьма неравнозначным фрагментам.

Неполнота наших знаний о недавнем прошлом российской массовой культуры ставит в своеобразном ключе проблему ее «археологии». Мы сегодня больше знаем о «культуре безмолвствующего большинства» европейского средневековья, нежели о низовой культуре недавнего советского прошлого. Как на основе средневековых исторических хроник (перенасыщенных описаниями сражений и междоусобиц) невозможно составить объемное представление о духовном мире и повседневной культуре того времени, так и по советским, официальным источникам трудно объективно судить о массовой культуре раннего «нового» человека. Для ее понимания важно знать не только то, о чем было разрешено сказать, но и то, о чем было «промолчано». Рядом сосуществовали мир официальных событий и текстов и мир частной жизни и повседневности, которая даже при самом жестком контроле сохраняла свою естественность. Путь к реконструкции картины массовой культуры 20-30-х годов лежит через отбрасывание первого и через выявление, понимание и «вчувствование» в проблемы существования второй - в столь специфическом контексте.

Внешняя - директивная сторона развития советской культуры, как история «культурного строительства», изучена довольно полно в 1950-80-х годах. Но какая жизнь (во всем ее многообразии) протекала за победными реляциями и разносными партийно-государственными постановлениями начинает открываться только сегодня. Под «гладко убитым пустырем» сталинской -официальной культуры сохранялась не только «катакомбная» - элитарная культура, с которой мы сегодня наконец-то встретились, благодаря публикациям последнего двадцатилетия. Сохранялась не только народная культура, которая понесла огромный ущерб в ходе ломки всего жизненного

уклада народов России; но и массовая культура, которая стала прибежищем частного человека - это делало его несовпадение с самим собой не столь трагическим.

В последние годы заметно расширилась база источников для исследования «советской» массовой культуры. Публикуются, осевшие в архивах письма советских людей в газеты и журналы, сочинения школьников той поры с их непосредственными впечатлениями от общественной и культурной жизни страны. Обнародованы массовые отклики советских людей на дискуссии того времени: по проблемам взаимоотношений полов; строительству «нового быта»; организации досуга. Многое известно сегодня о личных вкусах и потребностях «строителей нового мира».⁴⁵ Выразительные штрихи к «портрету» массовой культуры содержатся и в активно издающихся мемуарах, переписке, дневниках выдающихся деятелей нашей культуры. - Не каждый мемуарист обладает даром памяти Владимира Набокова, но все стремятся передать «дух времени». Юрий Олеша мечтал: «Пройти по жизни назад, как это удалось в свое время Марселю Прусту».

Быть может, ни одна сторона советской довоенной истории не подвергалась такой научной «мифологизации», как массовая культура. Запоздалое увлечение пришедшей из 1930-х годов и реанимированной в 1950-х западной концепцией «тоталитаризма» привело к бурной активности наших исследователей второй половины 80-90х годов на этом направлении. Основные признаки «тоталитаризма» были сформулированы З.Бжезинским и К.Фридрихом в книге «Тоталитарная диктатура и автократия» (1956 г.) «Тоталитарное» направление в американском россиеведении (советологии) разрабатывали такие известные

⁴⁵ Неизвестная Россия. XX век. Вып. 3: Письма. М., 1993.

⁴⁶ Пришвин М. Дневники. Кн. 3: 1920-1922. М., 1985; Эрдман Н.Р. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы.
Воспоминания современников. М., 1990; Шварц Е. Живу беспокойно. Л., 1990; Вертинский А. Дорогой
длинною. М., 1991; Чуковский К. Дневники. 1901-1929. М., 1991; Олеша Ю. Воспоминания. М., 2001; Утесов Л.
С песней по жизни. M., 2001; Шульжеико К. Когда вы спросите меня. М., 1985; Булгаков М. Этот мир мой.
СПб., 1993; Райкин А. Воспоминания. СПб., 1993; Акимов Н, Чертик на пружинке // Театральная жизнь. 1996. №
4.; Галанов Б. Записки на краю стола. М., 1996; Смышляев В. Печально и нехорошо в нашем театре. Дневник
1927-1931 гг. М., 1995; Шефнер В. Из записной книжки петербуржца. // Нева. 1995. № 7; Каган М.С. О времени
и о себе. СПб., 1998; Мариенгоф А. Бессмертная трилогия. М., 1998.

ученые как Х.Арендт, Дж.Армстронг, Л.Шапиро, С.Ханингтон, Р.Пайпс и др. Эта концепция, весьма популярная на Западе в апогей «холодной войны» (1950-60 гг.), в 1970-х постепенно теряла свои позиции, т.к. произошло смещение интересов в сторону изучения советского общества и его культуры в рамках новой дихотомии «официоз — нонконформизм».⁴⁸

При затухании интереса к ней на западе настоящий «ренессанс» этой теории произошел в постсоветском обществоведении. «Тоталитарная» концепция -одна из наиболее критикуемых в советские времена, в «новой» России многими учеными и публицистами стала восприниматься как некое откровение. На смену старой версии развития искусства 20-30-х годов, которая сложилась в 1930-1960-х годах - история искусства как история борьбы за победу социалистического реализма⁴⁹, пришла новая версия, кардинально отличавшаяся от предыдущей. В ней повествовалось о «золотом веке и конце русского авангарда», а также о всеобщей «тоталитаризации» советской культуры.⁵⁰ На смену одному стереотипу явился другой, стиравший различия между реально состоявшейся жизнью культуры во всей ее противоречивости и неоднозначности и литературными антиутопиями Е.Замятина, О.Хаксли, Дж.Оруэлла и др.

Для понимания причин устойчивости этой политологической схемы, распространившейся на весь многоликий и многоярусный комплекс советской культуры, необходимо помнить о специфике гуманитарного знания. Оно одновременно сильно и слабо авторской субъективностью. Оно, более чем естественнонаучное зависит от давления исторического контекста и подвержено «интеллектуальной моде» своего времени. Инаугурация нового поколения ученых-гуманитариев прошла под влиянием распада СССР,

^,7Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989; Тоталитаризм в Европе XX века. Из истории идеологических движений и режимов. М., 1996; ЦипкоА., Кавтарадзе С. Хронотоп культуры сталинизма//Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 11-12.

⁴⁸ См.: Лаптева Е.В. Некоторые характерные тенденции в развитии американского россиеведения 1990-х годов.
М.,2002. С. 159.

⁴⁹ См.: АХРР: Сборник воспоминаний и документов. М., 1973; Из истории советского искусствоведения и
эстетической мысли 30-х годов. М., 1977.

⁵⁰ Гройс Б. Русский авангард по обе стороны «черного квадрата» // Вопросы философии. 1990. №11;
Голомшпюк И.Н. Тоталитарное искусство. М., 1994. С. 12.

всестороннего отказа от «советского наследства», возвращения на родину трудов трех «волн» российской эмиграции (включая диссидентскую генерацию) с их очень жестким антибольшевистским и антисоциалистическим зарядом.³

Маятник отечественной общественной мысли резко сдвинулся вправо и под влиянием еще одного важного обстоятельства. В эти годы были опубликованы в России переводы сочинений европейских мыслителей 20-30-х годов -яростных оппонентов и свидетелей «восстания масс» и «тоталитаризма». " В них нашло отражение потрясение интеллигентского сознания происходившими цивилизационными сдвигами, болезненное ощущение культурной катастрофы и гибели гуманизма в результате «вертикального вторжения» масс в культуру, триумфального шествия «индустриализма» и «общества потребления». Случилось так, что в нашей стране в общественной мысли произошла долгожданная и историческая по значимости встреча представлений русского зарубежья о культуре СССР 20-30-х годов, диссидентских концепций и мощного нигилистического заряда, вызревшего в условиях стремительного распада Советского Союза. Об опасности неоправданных и поспешных обобщений предупреждал один из авторитетнейших исследователей «тоталитарного искусства» И.Н.Голомшток (кстати, видный представитель третьей волны эмиграции): «Не все, созданное в сталинском Советском Союзе или Гитлеровской Германии укладывается в рамки этого определения, как, скажем, далеко не ко всему, что было создано в ХУ1 веке, приложим термин «Культура Ренессанса».⁵³

На страницах художественных журналов в 1988-89 годах развернулась дискуссия «О сущности «советской культуры». Ее участники пришли к выводу

⁵¹ Серебряный век. Мемуары. М., 1990; Бердяев Н. О русской философии. T.2. М., 1991; Сорокин П. Человек.
Цивилизация. Общество. М., 1992; Федотов Г. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии
русской истории и культуры. СПб., 1991; Ильин И. Собр. соч. В 10 т. М., 1993; Зеньковский В.В. Избранные
труды. М., 2000; Степун Ф. Встречи, статьи, эссе. М., 1998; Геллер М. Машина. Винтики. История
формирования советского человека. Лондон, 1985; Паперный В. Культура — два. Мичиган, 1983; Гройс Б.
Утопия и Обмен. М., 1993; Голомшток И. Н. Тоталитарное искусство. М., 1994.

⁵² Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М., \990;Хайек Ф. Дорога к рабству //
Вопросы философии. 1990. № 11; Ортега-и-Гассет X. Философия. Культура. М., 1991; Фромм Э. 1)Анатомия
человеческой деструктивности // Человек. 1993. № 1; 2) Бегство от свободы. М., 1994.

/

о наличии в Советском Союзе в те годы, наряду с «тоталитарной», Іиной «второй культуры», сохранившей «дух величественного пренебрежения к

мифологическим тотемам эпохи». Они призвали Хисследователей не ограничиваться анализом достижений только «репрессированной» элитарной культуры (как культуры меньшинства), но также «изучать социальный фон» и «социально-психологическую атмосферу» эпохю Они обозначили особую важность осмысления всей многослойности «второй культуры», необходимость применения «средового подхода»/ччто привело к «актуализации проблем массовой культуры». Таким образом, было признано, что без анализа массовой культуры невозможна целостная реконструкция истории советской культуры 20-30-х годов.

Сегодня, в начале XXI столетия происходит заметный отказ от лобового отождествления тоталитарной и массовой культуры — широко распространенного заблуждения периода освоения у нас «тоталитарной» концепции. Теперь, если и утверждается нечто подобное, то в ироническом ключе: «так называемый «сталинский масскульт» - по отношению к официальной культуре той поры. В последние полтора десятилет ия происходит зримый процесс формирования «новой советологии», стремящейся быть свободной как от зарубежных, так и от отечественных научных «мифов». Г). Актуализация проблематики массовой культуры в постсоветской России

В 1990-х годах после распада СССР возник ряд обстоятельств, которые с одной стороны, усилили общественный и научный интерес к этому феномену, а с другой - создали дополнительные возможности для качественного скачка в его осмыслении.

Благодаря межценностному состоянию общества (после распада СССР и отказа от социалистического варианта развития), внезапному уходу государства из многих сфер культуры, господству «дикого» рынка в ней, возник критический дисбаланс между высокой и массовой культурой. Это десятилетие

⁵³ Го юишток IIН Тоталитарное искусство. С. 11.

стало периодом невиданной в] истории страны экспансии ее западного (в

' "' .-- ''' первую очередь американского) варианта в сочетании с отечественными ее

проявлениями самого низкопробного свойства. Падение многих нравственных

«табу», болезненное протекание отшумевшей на Западе «сексуальной

революции» придавали этим социально-культурным изменениям

«апокалиптический» характер. В те годы значительная часть духовной элиты

страны пережила глубокий «культурошок».

Дискуссия о «массовой культуре» впервые выплеснулась на страницы

массовой периодики и экраны телевизоров. Этот феномен в считанные годы

превратился из явления, интересного лишь узкому кругу специалистов, в

проблему, актуальную для общества в целом - в нашу проблему. Печальное

положение дел в сфере духа и нравственности вынесло на поверхность

общественных дискуссий проблему защиты культуры вообще и

самосохранения национальной ее ипостаси. Начались поиски спасительных

механизмов от этого «бедствия», в том числе и в истории культурной политики

большевизма. - Несмотря на массовый негативизм по отношению к советскому

периоду истории, оказался востребованным советский опыт борьбы с

«вестернизацией» в кинематографе 1930-х годов.⁵⁴ Одной из острейших в

научных дискуссиях 90-х годов явилась проблема социально-культурных

предпосылок массовой культуры в «сталинские» времена. Предметом научного

анализа впервые стала и судьба обывателя в эпоху созидания «светлого

коммунистического будущего». К ранее не востребованной проблеме

формирования советского варианта «общества потребления» стали проявлять

повышенный интерес и молодые зарубежные ученые.³⁵ Объектом исследования

стали ранее «табуированные» у нас проблемы, например, советский эрос.

⁵⁴ Жабский МП. Вестернизация кинематографа. Опыт и уроки истории //Социс. 1996. № 2; Архипов И.Л. 1)
Общественная психология петроградского обывателя в 1917 году // Вопросы истории. 1994. № 7, 2) Карнавал
свободной России (заметки о нищете российской политической культуры образца 1917 года//Звезда. 1996. №

I; Левина И.Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30-х годов // Вопросы истории. 1994. № 2; Козлова Н. Социалистический реализм: производители и потребители // Общественные науки сегодня. 1995. № 4.

⁵⁵ Барнз Р. Общественная психология в США и СССР. 20-30-е годы в свете теории потребления // Вопросы
истории. 1994. № 2.

⁵⁶ Кон И. Историческая судьба русского эроса. М., 1998; Хармсиздат представляет советский эрос 20-30-х годов
(Сб. материалов). СПб., 1997.

Была опубликована серия работ, в которых по-новому освещались различные стороны художественной жизни страны 1930 - 1980-х годов.

Комплексная природа массовой культуры потребовала непредвзятого исследования множества пограничных с нею проблем. Общественные дискуссии привлекли внимание не только к «белым пятнам» в политической истории, но и в исследовании различных аспектов истории культуры страны. Оказались слабо изученными: сфера развлекательной культуры, массового досуга, особенности национального массового эстетического сознания. Для преодоления сложившейся ситуации были приняты важные меры. Среди них особо следует отметить создание в 1993 году в Государственном Институте Искусствознания проблемной группы по теории и истории развлекательной культуры во главе с Н.А.Хреновым.

Если Н.М.Зоркая четверть века шла к обретению «своей» темы, то Николай Александрович Хренов относится к числу тех исследователей, которые рано определили свои научные приоритеты. Стартовой для его творчества стала кандидатская диссертация по теме «От законов творчества к законам восприятия» (1973 г.) В последующие десятилетия заявленная тема получила дальнейшее развитие в его работе. Он исследовал социально-психологические аспекты зрелищных искусств, место зрелищных искусств в художественной культуре, соотношение зрелищных форм культуры и массовой публики, взаимодействие художественного творчества и массового восприятия, проблемы свободы и зависимости художника от публики. Знакомство с концепцией психологии искусства Л.С.Выготского оказалось важной предпосылкой для формирования им собственной концепции «социологии зрелищных искусств».⁵⁷ В 1990-х годах главной для Хренова стала проблема сохранения фольклорных традиций в условиях экспансии массовой культуры и

⁵⁷ Хренов И.А. 1) Место зрелищных искусств в художественной культуре. М., 1977. 2) Проблемы социологии театра: Сб. статей. М., 1974, 3) Социологические исследования театральной жизни: Сб. статей. М., 1978,4) Развлекательные формы досуга и театр. М., 1979, 5) Театр и художественная культура: социологические исследования театральной жизни: Сб. статей. М., 1980, 6) Социально-психологические аспекты взаимодействия искусства и публики. М., 1981; 7) Зрелищные формы культуры и массовая публика. М., \9&&;Дот:іибов A.M., Хренов Н.А. 1) Некоторые особенности циркового искусства в контексте зрелищной культуры. М., 1988, 2) Социальная психология искусства: Теория, методология, история. М., 1998.

те защитные механизмы традиционной культуры, которые сопротивляются культурному «омассовлению».

Перед возглавляемой им группой исследователей была поставлена задача: «Осмыслить процесс становления в Новом времени российского массового художественного сознания и соответствующей ему сферы художественной деятельности». В 1996 году был издан подготовленный этим авторским коллективом сборник «У истоков развлекательной культуры России Нового времени». Системным продолжением этой темы стал выпуск в 2000 году уже в Санкт-Петербурге сборника «Развлекательная культура России ХУ111-Х IX вв. Очерки истории и теории». На его страницах был дан анализ обиходной культуры того времени, традиционных форм праздничной и церемониальной культуры, зрелищ и увеселений. В нем нашлось место и для осмысления новой для России занимательной литературы XIX века и развлекательной культуры городских рабочих конца XIX — начала XX века.

За несколько лет до этого знаменательного сдвига научных интересов в сторону «массового» потребителя культуры была опубликована блестящая*' монография А.Рейтблата «От Бовы к Бальмонту. Очерки истории чтения в России второй половины XIX века» (М. 1991) В ней была дана целостная картина развития чтения и классификация читателей в пореформенной России. Автор проанализировал мощное влияние рыночных отношений на культурное производство в условиях демократизации общества; впервые был проанализирован литературный гонорар, как специфическая форма связи «писатель - читатель»; была поставлена проблема темпоральное развития различных секторов культуры, позволяющая многое понять в проявлениях и предпочтениях потребителей массовой культуры. Ценность работы Рейтблата заключалась не только в оригинальности и глубине теоретических умозаключений, но и в том, что им был поднят из забвения громадный массив абсолютно неисследованной до той поры советской наукой «культуры большинства» переломной эпохи в истории России.

Во многих изданиях 90-х годов определялась связь между искусствами и социальным процессом, обнаруживалось изменение - социальных функций искусства в новых исторических условиях, изменение их культовой роли и классовой ориентации, на смену которым пришло стратовое (статусное) присвоение культуры. Было определено изменение соотношения различных функций искусства: сокращение значимости национально-идеологической роли искусства при возрастании роли функции обеспечения комфорта, утоления сенсорного голода — гедонистической и релаксационной функции искусств,

со *

которые становились все более массовыми.

Наряду со структурно-функциональным подходом к анализу современного состояния феномена массовой культуры в России для понимания его генезиса и роли актуализировался системный подход к осмыслению культуры и культурной жизни страны прошлых эпох. Качество этих исследований возрастало с каждым годом. Если в «Очерках истории русской культуры XI11 — ХУ111 вв.» мы еще не увидим картины ее бытования (культура в обществе, распространение в нем культурных новаций, формирование в нем культурно-информационной системы как важного элемента культурного пространства), то в «Очерках русской культуры XIX века. Т.1».(М, изд МГУ. 1998) в основу концепции был заложен интеграционный подход к изучению культуры как целостной системы в структуре общественной жизни. В книгу впервые был введен важный раздел «общественная среда», в котором получили комплексную характеристику такие важные факторы развития культуры индустриального общества, как: механизм функционирования культуры, систехма образования, культурно-просветительные учреждения, книга, периодика, культурно-информационная система. Авторы «Очерков» предложили классификацию этих «сред»: столичные города, провинциальные города, русская деревня, русская усадьба, а также создали типологию городских поселений России по степени развития средств массовой

⁵⁸ Город и искусство. Субъекты социокльтурного диалога: Сб. статей. М., 1996; Майковская Л.С., Ильяков Ф.ІІ. Влияние музыкальных предпочтений на коллективное поведение // Вестник РАН. 1997. Т. 7. № 3; Тихвинская Л.И. Кабаре и реатры миниатбр в России. 1908-1917. М., 1995.

коммуникации. Благодаря этим изданиям произошла конкретизация представлений о смене ряда парадигм культурной жизни России, приведших к генезису массовой культуры.

Но не только переживаемые страной и ее культурой тяжелые времена способствовали в 90-х годах актуализации проблемы массовой культуры, но и кардинальное расширение методологической базы культурологических концепций. Этому обогащению способствовало важное обстоятельство: -Завершение «советской эпохи» в России совпало с общемировой тенденцией подведения итогов развития мировой цивилизации в XX веке. В связи с этим обострился интерес к прогнозам отечественных и западных мыслителей столетней давности, а также к результатам «включенного наблюдения» за цивилизационным процессом следующих поколений ученых изнутри культуры XX столетия.

Снятие идеологических ограничений и «открытие» России миру обеспечили возможности свободного идейного обмена. То, что в советские времена было известно фрагментарно и нередко из нелегальных источников, теперь получило системное освещение. При поддержке Фонда Сороса в 1992 году был начат выпуск серии «Лики культуры» (главный редактор и составитель С.Я.Левит). Ее целью было всесторонне ознакомление российской аудитории с опытом исследования новейших процессов в культуре Запада в последние полтора столетия. В этом издании были представлены труды М.Вебера, Э.Трельча, К.Манхейма, Я.Буркхардта, Г.Зиммеля, П.Тиллаха и др. В книге «Психоанализ и культура» были опубликованы труды К.Хорни и Э.Фромма.. В 1995 году в той же серии «Лики культуры» вышел первый том антологии «Культурология. XX век.» с подзаголовком «Интерпретации культуры». В нем была дана широкая панорама немецкой культурологической школы: В.Винделбанд, Г.Риккерт, Г.Зиммель, О.Шпенглер, Э.Гуссерль, К.Юнг, Н.Гартман, Э.Трельч. Вскоре вышли: «Антология культурологической мысли» (сост. Мамонтов. МЛ 996), «Антология исследований культуры» (СПб. 1997) и «Самосознание культуры и искусства XX века. Западная Европа и США.»

(СПб.Университетская книга. Культурная инициатива. 2000). В последней были опубликованы труды наиболее ярких мыслителей Запада (О.Шпенглер, И.Хейзинга, М.Хайдеггер, К.Юнг, М.Вебер, Ж.Маритсп, Г.Честертон, Х.Ортега-и-Гассет, Г.Марсель, Э.Ионеско, Р.Уоррен, Д.Гарнер). Многие из этих работ были в СССР впервые опубликованы еще в 1970-80- годах в ИНИОН под грифом «Для служебного пользования», но остались недоступными для большинства. Таким образом, в 1990-е годы произошло открытие огромного неизвестного континента западной культурологии последних полутора столетий.

Совокупность этих изданий позволила понять, что думала о себе, как некоем целом, западная цивилизация, начиная с середины XIX века. -Оптимизм «философии мысли» ХУШ-начала XIX столетия сменился в последующих поколениях мыслителей разочарованием в прогрессе и кризисным сознанием, остро переживающим изменения в культуре. В их теориях начали проступать очертания концепции «массового общества» главной угрозы «индивидуализму». Системное знакомство с выдающимися достижениями западных мыслителей потребовало адекватного ответа на вопрос о месте, уровне, степени самобытности отечественной общественной мысли в определении болевых точек и перспектив развития культуры в XX веке. Начались непростые поиски отечественной философской «Атлантиды», в первую очередь трех наименее известных сегментов ее истории: вторая половина 19 - начало 20-го века; три волны русского зарубежья; репрессированная общественная мысль советской России.

В 1995 году под знаковым названием «Смысл, жизни в русской философии. Конец XIX - начало XX вв. (отв. ред А.Ф.Замалеев. Спб. Наука.) была опубликована подборка наиболее значительных произведений отечественных авторов из знаменитого журнала «Вопросы Психологи и Философии»: Н.Я.Грота, А.И.Введенского, Н.И.Кареева, Л.М.Лопатина, В.В.Розанова, В.С.Соловьева, Е.Н.Трубецкого. Большинство этих трудов в советское время не издавалось. Размышления их авторов о гуманизме, самопознании,

самосовершенствовании, поисках смысла жизни и предназначении человека резко контрастировали с предсказаниями их зарубежных современников о «закатах», «смертях» и «катастрофах» западной цивилизации.

Традиционная для российской общественной мысли вовлеченность носителей национальной рефлексии в процессы, происходящие в обществе, привела к расцвету во второй половине XIX - начале XX века жанра философской публицистики. Материк периодических изданий этого времени огромен и остается до сих пор мало исследованным. Без анализа этой публицистики картина философского дискурса эпохи останется незавершенной. Весьма ценным изданием, расширяющим наши представления об источниковой базе русского философствования, стал Библиографический указатель «Философское содержание русских журналов начала XX века. Статьи, заметки и рецензии в литературно-общественных и философских изданиях. 1901 - 1922 гг.» (отв. ред. А.А.Ермичев. Изд. Русского Христианского гуманитарного университета при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). СПб. 2001). - На страницах 26 философских и общественно-литературных журналов начала 20-го столетия складывался подчас запутанный узор философской мысли России. В этих публикациях были широко представлены многие аспекты, имеющие отношение к проблематике массовой культуры: духовные издержки «обуржуазивания» страны, понимание истоков и сущности «кризиса культуры», прогноз перспектив культурного развития России в условиях надвигающихся радикальных перемен (названных позднее Х.Ортегой-и-Гассетом «восстанием масс»).

Наряду с «религиозной» и «критической» философией в «Указателе» значительное место занимают сведения о публикациях марксистского толка. И, хотя эти авторы не были ведущими в философских дискуссиях о судьбах культуры в XX веке, их интерес к проблемам отрицательного влияния массовой культуры на трудящихся, их анализ концепции развития особой «пролетарской культуры» — противовеса искусству модернизма и массовой культуре представляются весьма заслуживающими внимания в свете вскоре

последовавших событий в России. Эти статьи также помогают составить объективное представление о существовавшем тогда многообразии подходов к феномену массовой культуры. Вместе с тем, знакомство с дореволюционными марксистскими представлениями позволяет определить философскую основу культурной стратегии победившего большевизма, в которой особое место принадлежало искоренению «мещанства», а Пролеткульт надолго получил официальный статус фаворита в борьбе за «нового человека». В отличие от других философских направлений представителям русского марксизма во власти довелось на практике решать проблему «антибуржуазного» культурного развития - без «родимых пятен» массовой культуры.

Выше названный «Библиографический указатель» пока остается единственным изданием такого рода в России. Осуществление подобного проекта по философскому содержанию периодики русского зарубежья, а также аналогичного издания по советской Большой прессе могло бы стать важным подспорьем при подготовке системного труда по истории философско-культурологического анализа культурно-исторического процесса в XX веке и массовой культуры, как важной его составляющей.

Осмыслению уникального вклада русской философии Серебряного века и русского зарубежья способствовала повсеместная научная и издательская активность не только столичных университетских центров Москвы и Санкт-Петербурга, но и крупнейших региональных университетов и издательств. Благодаря этой активности в кратчайшие исторические сроки — полтора десятилетия были возвращены из небытия десятки имен и самобытных концепций. Возникла долгожданная возможность целостного освещения вклада отечественной науки в рефлексию глобальных, культурных изменений, принесенных условной хронологической вехой - Двадцатым веком. Одной из наиболее остро обсуждаемых проблем в последние полтора десятилетия оказалась проблема «русского консерватизма» с его эсхатологическими предсказаниями культурного «усреднения», как следствия развития индустриальной цивилизации. Исследователям творчества русских мыслителей

еще предстоит вычленить из их концепций то, что навеяно экспансией ранней массовой культуры, а также определить, как отзывался русский культурно-философский словарь на наступление новой реальности.

Начатая в 1990-х годах масштабная реконструкция истории русской философско-культурологической мысли далеко не завершена. В столь короткий исторический срок едва ли возможно было рассчитывать на восстановление целостной ее картины: «История философии в России или история русской философии, - как пишут авторитетные авторы статьи в «Философских науках» -Ю.Н.Солоиин и В.И.Кобзарь, - еще не созданы, хотя и написано немалое число трудов, относящихся к этому вопросу». Причину такого положения они видят в «невысокой методологической культуре историков философии в России», в «пристрастности, дискретности, прямолинейности» их позиций. Особое значение авторы придают использованию контекстного подхода, ибо «социокультурный контекст историко-философского процесса» многое определяет в формировании «школ, направлений, интеллектуальных традиций, локальных типов и стилей философского дискурса».⁵⁹

Философ, культуролог, историк культуры выступают с неизбежностью как социально-исторические индивиды. Благодаря традиционной «отзывчивости» русских мыслителей эта характеристика в нашей гуманитарной науке выступала особенно ярко. По тому, какие проблемы находились в центре внимания их философствования, всегда можно было безошибочно определить круг самых актуальных вопросов жизни русского общества и его культуры. Такая «ангажированность» историческим контекстом, с одной стороны, усиливала момент субъективности, окрашенности личным восприятием проблемы, а с другой - приводила к невероятной концентрации лучших умов страны на ключевых направлениях жизни общества.

Неожиданным для многих мыслителей современной России оказалось выдвижение на авансцену гуманитарной науки проблематики массовой культуры. - Одномоментно страна шагнула из стерильной атмосферы

советского варианта развития в плюралистический мир, где этот специфический феномен буквально «сорвался с цепи». Короткий «культурошок» по этому поводу сегодня сменился впечатляющей исследовательской активностью на этом направлении — вполне в духе национальной традиции концентрации на болевых точках общественной жизни.

Безусловно, знаковым событием можно считать тот факт, что в «Философских науках» - журнале Министерства образования и науки Российской Федерации и Академии гуманитарных исследований, пользующемся всемерной поддержкой Российского гуманитарного фонда в 2000 году (№ 2) одновременно было открыто две новых рубрики: «культурология» и «массовая культура и искусство». Было признано, что последняя - «чрезвычайно актуальная и даже... злободневная для процессов духовной жизни и культурного развития современной России». Сто лет назад,.у истоков массовой культуры в нашей стране от этой тематики можно было высокомерно отгородиться, как от удела «нищих духом». Теперь — в начале XXI-го столетия ситуация коренным образом изменилась: «В самых существенных и жизненно важных проявлениях своей социальной активности: трудовой деятельности, общественной и политически-правовой активности, почти во всех способах жизнедеятельности, связанных с производством жизни рода людского - жизнь современного человека погружена в самые разнообразные явления массовой культуры».

В течение нескольких лет нового - XXI столетия во всех философских, культурологических, социологических, исторических журналах страны вышли подборки статей по этой проблематике, а также было опубликовано несколько монографий. ' Заметно стремление многих авторов оперативно отозваться на

Солонин Ю.П., Кобзарь В.И. Философия в Петербургском университете: история и современность // Философские науки. 2004. № 11. С. 133-134.

⁶⁰ Философские науки. 2000. № 2.

⁶¹ Акштн К.З. Or религии к масскулыу //Там же. 2001. № I; Воронцов В.Н. Феномен массовой культуры: этико-
фшюсофский анализ // Там же. 2000. № 3; Захаров А.В. 1) Массовое общество и культура России: социально-
типологический анализ // Вопросы философии. 2003. № 9, 2) Традиционная культура на рубеже XX-XXI вв. //
Традиционная культура. Альманах. 2000. № 1; Самохвшюва В.И. Масскульт и маленький человек //
Философские пауки. 2001. № 2; Шатшская Е.Н. Массовая культура XX века: очерк теорий // ПОЛИГНОЗИС.

столь «горячую» тему. В ряде случаев такая торопливость приводит к поспешным, недостаточно обоснованным умозаключениям. Так, Б.Н.Воронцов в своей статье утверждает, что в отечественной литературе изучение массовой культуры началось в 1970- годы. Но достаточно посмотреть подшивки «Вопросов философии» за 1950-60-е гг., чтобы убедиться в острейшем интересе к данной проблеме задолго до книг Кукаркина на эту тему. У того же автора мы встречаемся с утверждением, что массовая культура — «явление чисто западное». Между тем она — одна из ярких тенденций глобализации в культурном процессе. Нам представляется устаревшим вывод другого исследователя - В.И.Самохваловой о том, что «массовая культура становится последним прибежищем маленького, среднего, среднестатистического человека, последней его летописью».⁶² Такое восприятие этого феномена было характерно для начальной фазы его постижения, сегодня оно уже морально устарело.

Болезненное переживание «ренессанса» массовой культуры в «новой» России не могло не вызвать попыток осмысления российского варианта этого явления, который остается на сегодня слабо изученным отечественной (как и зарубежной) наукой. Эти попытки нередко предпринимаются людьми, которые прежде занимались другими проблемами, и оставляют порой впечатление спешного ответа на «вызов времени». Любопытным примером таких «заметок постороннего» является коллективная работа с весьма красноречивым названием: «Массовая культура России концаXX века. (Фрагменты к ...). Часть 1.». (СПб., 2001) Заявленная авторами фрагментарность освободила их от необходимости жесткого структурирования текста, четкой системы доказательств и выверенное концепции. Сильной стороной книги является содержательная характеристика массовой культуры современной России: «масскульт» объявился вдруг, вспух на глазах, сразу, «по последнему слову», на том уровне «технологической оснастки», на котором он находится в

2000. № 2; Массовая культура и массовое искусство. «За» и «против». М., 2003; Массовая кулыура России конца XX века. Ч. 1 -2 /Под ред В.В.Васильева и Е.Г.Соколова. СПб., 2001.

«передовых державах». Вместе с тем, в труде с заявкой на контекстный подход заметно давление профессиональной принадлежности авторов (они философы -члены Санкт-Петербургского философского общества). В ней нашло отражение хорошее знание истории западной философии и интерес авторов к феноменологическим характеристикам. Сильной стороной книги является глубокий анализ категории «масса» в философском и «около-философском» дискурсе. Это важно, поскольку, в отличие от других «антропологических множеств», «массе» как проблемному полю рефлексии повезло менее других.

Вместе с тем, несмотря на заявку на осмысление отечественного варианта
явления и признание того факта, что оно существует «уже более века», о
предпосылках и своеобразии генезиса массовой культуры в России в книге нет
ничего. От обнаружения корней этого явления в европейской Культуре Нового
времени и открытия феномена «массы» представителями западной
неклассической философии авторы монографии совершают

головокружительный прыжок в постсоветскую реальность. И это не случайно, поскольку восстановление отечественной картины зарождения и развития массовой культуры находится на начальной стадии, и авторы этой интересной работы попросту не обладают необходимым научным багажом для подъема темы в конкретно-историческом российском контексте. Д). Феномен массовой культуры в новейших отечественных концепциях.

В течение минувшего столетия и сам объект исследования и представления о нем существенно изменились. Сейчас его уже едва ли можно назвать «лубочным» вариантом культуры. Как в целом культура является сложно структурированным феноменом, в котором взаимодействуют многие субкультуры, так' и часть национальной культуры - массовая — также неоднородна, «многоэтажна», многофункциональна и требует целого комплекса методологических подходов для своего постижения. В ней причудливо сочетается «архетипическое» с новейшими наслоениями, спровоцированными достижениями научно-технического прогресса,

⁶² Воронцов Б.Н. Феномен массовой культуры. С. 110, 113; Самохвалоаа В И. Масскульт и маленький человек.

«катастрофизмом» коллективного бессознательного рубежа ХХ-ХХ1 веков и общим для всей современной культуры снятием нравственных запретов. В массовой культуре сегодня отмена нравственных «табу» нередко балансирует на грани патологии, угрожая тем защитным консервативным «фильтрам», которыми она была так сильна еще недавно.

Несмотря на обилие публикаций по проблематике массовой культуры, оригинальных современных концепций о ее сущности и своеобразии российского варианта сравнительно немного. И это естественно, т.к. идет процесс количественного накопления знаний о ней. Идет поиск адекватных методологий. По-прежнему актуальны методы структурного анализа культуры, при использовании которых получают новое освещение некоторые общепринятые понятия. В 2001 г. была опубликована совместная работа Н.А.Хренова и К.Б.Соколова «Художественная жизнь императорской России (субкультуры, картины мира, менталитет)». С одной стороны, в ней было продолжено исследование конкретно-исторических процессов в русской культуре ХУ1П-начала XX вв. С другой - в основу анализа художественной жизни нашей страны этого периода был положен качественно новый принцип «субкультурной стратификации», которая не совпадает с социальной (классовой или сословной) стратификацией. Взяв за исходный тезис Н.Смелзера о том, что любая культура плюралистична (поскольку общество состоит из множества групп с несовпадающими культурными ориентациями), авторы книги положили в основу своей стратификации культурные аспекты дифференциации населения.

По мысли авторов книги важнейшей составляющей каждой субкультуры является наличная картина мира ее носителей - она многое определяет, в том числе и их эстетический выбор. Разными субкультурами востребованы разные функции искусства. Таким образом, в едином времени и единой культуре сосуществуют различные субкультуры, которыми одновременно востребовано разное искусство. Каждая из субкультур оказывается в неоднозначных

С. 55.

отношениях с культурой в целом, и каждая стремится утвердить свою картину мира как универсальную. Если говорить о XIX веке, то «интеллигентская» картина мира воспринималась ее носителями как единственно верная. Когда стали нарастать признаки другой культурной ориентации, обусловленной генезисом массовой культуры, очень сложной оказалась проблема критериев оценки русскими интеллигентами этих новых - не соответствующих стереотипным представлениям о должном.

Авторы монографии видят истоки массовой культуры в ХУ111 в. Они связывают ее генезис с началом в России подлинной эры печатного станка. Столь радикально изменившийся коммуникативный фактор в следующем XIX веке стал определяющим в жизни этого феномена. Печатная книга спровоцировала массовую культуру, а почтовая реформа привела к эскалации печатных текстов. «Галактика Гутенберга» - печатная коммуникация вызвала к жизни космополитические субкультуры, нейтрализуя конфессиональные, национальные, сословные и другие факторы. Это привело к повышению статуса профессионального искусства и развитию в России наднациональных художественных стилей и, одновременно к генезису массовой культуры.⁶³

Понятное в современном контексте обострение интереса к переходным эпохам в культуре актуализировало циклический подход. Одним из лидеров этого направления исследований является Н.А.Хренов - не только один из участников и ответственный редактор сборника статей «Циклические ритмы в истории культуры и искусства», но и автор содержательной работы «Идея циклизма в культурологическом ракурсе». Хренов приходит к выводу о повторяемости «взрывов массовости», которые являются важными признаками переходности в историко-культурном процессе, что обычно сопровождается и возрастанием влияния психологии масс на культуру. XX век - одна из таких эпох, и поэтому социально-психологическое прочтение истории культуры этого столетия может быть весьма продуктивным. Большинство новейших работ этого автора, так или иначе, являются реализацией этого тезиса.

В обсуждении циклических процессов и содержания переходных эпох в культуре принимают участие многие известные авторы. Например, И.В.Кондаков в статье (в сборнике «Циклические ритмы...») «Образ мира в слове явленный: волны литературоцентризма в истории русской культуры», считая генезис массовой культуры одной из ярких черт переходного периода, назвал его следствием «длительной эпохи естественной демократизации». По его мнению, то, что деятели Серебряного века назвали «Новым средневековьем» является проявлением закономерного движения культуры «вширь», порождающего «неизбежные тенденции варваризации, упрощения и даже отрицания высокой культуры».

Наряду с ретроспекивным анализом исторических предпосылок массовой культуры в России в современной философско-культурологической мысли продолжена традиция феноменологического анализа ее природы. Порой толчком для этих размышлений становились курьезные проявления любви массовой публики к ее продуктам. Известный культуролог Д.Дондурей, размышляя о необычайной популярности латиноамериканских сериалов у российского зрителя 1990-х гг., увидел ее истоки в характере внутренней структуры массовой культуры - в сохранении в ней «донного» слоя (« кул ьтуры- ноль»).

Как считает Дондурей, этот слой «существует подспудно во всех щелях постиндустриального общества; эта начальная культура, опирающаяся на архаическую систему восприятия, постепенно вытеснила, заменила традиционный фольклор (гармошку в эпоху компьютера). А может быть, именно таким образом, самосохраняясь, базовая прасистема восприятия транслируется сквозь время. Как говорит Дондурей: «Эту систему, эту изначальную культуру я бы условно обозначил «культура-ноль». По мнению автора, успех многих продуктов массовой культуры объясняется попаданием в эту систему. «Именно ее мы не знаем, не понимаем, третируем. И за все это расплачиваемся колоссальными просчетами в общественной психологии, а,

⁶³ Хренов Н.А. Соколов К.Б. Художественная жизнь императорской России (субкультуры, картины мира,

следовательно — в политической, экономической, да и во всех сферах жизни. Занимая не менее 9/10 мирового культурного производства «массовая культура-ноль» почти всегда в России ущемлялась «высокой», «настоящей», «авторской», т.е. главной культурой». Дондурей предлагает признать, наконец, что в случае с «культурой-ноль» мы имеем дело не с плохим, а с иным вкусом. Он освобождает ее от комплекса неполноценности перед высокой, элитарной культурой. Через «культуру-ноль» - культуру «программно консервативную происходит выживание доистории, трансисторического состояния человека». Как считает автор этой любопытной концепции - есть некое место встречи в подсознании двух культур: «массовой культуры постиндустриального общества и того, что вошло в подкорку десятки тысяч лет назад, может быть, до или

одновременно с наскальными росписями».

В контексте 1990-х гг., когда в ненависти к «массовой культуре» и «массовому обществу» не клялся, кажется, только ленивый, очень оригинальной и для многих спорной оказалась концепция К.Э.Разлогова, изложенная в нашумевших в те годы монографиях «Коммерция и творчество: враги или союзники?» (М. 1992) «По ту сторону наслаждения. Дар или проклятье? Мозаика массовой культуры» (М. 1994). В них нашла отражение позиция ученого конца XX века, свободная от болезненных перехлестов своего поколения. Разлогов - противник использования термина «массовая культура» как синонима «оболванивания масс». Он выступил с критикой однозначного негативизма по отношению к ней, который характерен, как для западных концепций «массового общества», так и для представителей отечественной литературоведческой и искусствоведческой мысли. Он предложил свою гипотезу о происхождении, исторических истоках и перспективах развития массовой культуры, как принципиально нового явления, характеризующего прогресс человечества с конца XIX века.

Как считает Разлогов, во второй половине XIX века процесс секуляризации (выхода из-под контроля церкви) охватил уже не только элитарную, но и

менталитет). М., 2001. С. 18.

массовую культуру России. Попутно отметим определенную перекличку позиции К.Разлогова с давней концепцией И.Ильина. Иван Ильин также считал секуляризацию духовной жизни предпосылкой распространения массовой культуры («культуры черни»). Но он оценивал этот процесс однозначно негативно, т.к., по его мнению, в ее основе лежит «светское восприятие мира» и «безрелигиозная, безбожная пустота».⁶⁵ По убеждению Кирилла Разлогова, секуляризация является проявлением естественной динамики культуры. Этот процесс, значительно раньше произошедший в культуре элиты, способствовал высоким темпам ее развития и гигантскому отрыву ее от культуры масс. Во второй половине девятнадцатого века он охватил Западную Европу, Америку, Россию. Вследствие этого возникли новые виды искусства, отвечающие потребностям большинства. «Искусство образованных» превратилось в одну из множества субкультур в обществе со свободой выбора, развитыми средствами массовой коммуникации (СМК) и правом на свое автономное культурное развитие. Более того, в новых условиях массовая культура вынуждена была принять на себя (как это ни парадоксально звучит!) функции религии - «в первую очередь, определяющую функцию гармонизации психической деятельности».⁶⁶

Введя в свою концепцию важное понятие «художественный процесс», отличающееся и от «истории искусств» и от «художественной жизни», Разлогов подчеркивал, что этот процесс погружен в историческую реальность. В нем существует конфликтная зависимость между социально-экономическими и творческими аспектами, между творчеством и социальным функционированием культуры, которое находится в постоянной динамике. Это новое, методологически значимое, понятие , по его мнению, позволяет снять противопоставление понятий «элита» и «масса», «элитарная» и «массовая» культура. В художественном процессе участвует все общество, а не только духовная элита. Этот «процесс» предполагает существование индивидуальной

⁶¹ Дондурей Д. Культура ноль или Mi secunda patria II Знание- сила. 1993. № 3. С. 10.

⁶⁵ Ильин И. Основы христианской культуры

⁶⁶ Разлогов К. Коммерция или творчество: враги или союзники? М., 1992. С. 161, 163, 209.

сферы эстетической активности любого человека. Он является, таким образом, одновременно и творцом и потребителем искусства (независимо от уровня образования и качества его эстетического вкуса). Автор монографий обращает внимание на социально-психическую мобильность массовых потребностей в искусстве и эти «вкусовые трансформации зависят не от благих пожеланий искусствоведов, а от объективных обстоятельств, условий жизни массы и ее групп». — Речь надо вести не о деформации, а о трансформации функций искусства под воздействием новых условий ее бытования в обществе, о том, что на массовую культуру влияют не столько эстетические, сколько социально-психологические факторы.

Оспорил автор монографии и весьма распространенный тезис о «низости» массовой культуры. Объективно ее появление способствовало росту стихийного потребления искусства. Более того, часто официальные приоритеты в культуре отстают от массовой культуры. XX век стал веком нового взаимодействия культуры и техники, и здесь массовая культура оказалась в авангарде. Как одну из самых важных характеристик массовой культуры Разлогов отметил ее демократичность. В отличие от культур прошлых эпох, чтобы ею наслаждаться, вовсе не обязательно быть образованным человеком, ибо она обращается не столько к разуму, сколько к эмоциям человека. — В этом смысле Художник и его Аудитория впервые равны.

Несмотря на научные достижения последних десятилетий самой большой загадкой, по мнению Разлогова, по-прежнему остается сама массовая культура и тайна ее влияния. Эту тайну стремятся открыть многие. Специфическая природа этого феномена делает, как считает автор этой концепции, особенно продуктивным подход к нему с точки зрения исторической антропологии. Психоанализ своим путем добирается до древнейших горизонтов психики, политик — своим политическим инстинктом, деятель массовой культуры -своим. А так как период цивилизованного существования человека неизмеримо короче доцивилизационного, то в результате - все они попадают в «базовое основание» культуры.

В первые годы нового — XXI столетия интерес к феномену массовой культуры в отечественной науке не только не исчез, но и обрел новую глубину. Е.Г.Соколов является ярким представителем нового поколения российских исследователей, которых отличает не только свежесть и свобода языка, оснащенного новейшей терминологией, оригинальность видения ставшей уже традиционной проблемы, но и свободная навигация в западноевропейской философско-культурологической мысли XX века. Показательно и название его монографии - «Аналитика масскульта» (СПб.; 2001) - намеренно неакадемическое.

Аналитику массовой культуры он начинает с анализа понятия «масса» -базового для нее. Соколов определяет момент появления и основные этапы развития «дискурса массы», как самодостаточной, автономной и заслуживающей особого внимания категории, в западноевропейской философии. «Обнаружение» массы на рубеже Х1Х-ХХ вв. по сути дела явилось итоговым именованием уже давно существующего в социально-историческом процессе ментального феномена». Вердикт Г.Лебона о том, что грядущий упадок цивилизации связан с наступлением эры масс, стал истоком двух основных направлений «дискурса массы» в европейской мысли XX века.

Первое - Фрейдовско-Канеттиевское (Фрейд, Фромм, Канетти) обнаруживало основу агрессивности и деструктивное массы в самой природе человека. Представители второй — Франкфуртской школы (Хоркхаймер, Адорно, Маркузе и, с определенными оговорками, Аренд) трактовали «массу», как исторически обусловленное состояние, к которому общество пришло в результате своего развития. В своих размышлениях они чаще всего отталкивались от реального опыта «тоталитарных» режимов XX века. Ужасы этих режимов были запрограммированным результатом гуманитарных устремлений Новоевропейской социологической модели с ее пропагандой демократических принципов, наступательным индивидуализмом и борьбой за освобождение «всего» и «вся». Последовательная реализация этой модели

⁶⁷ Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. СПб., 2001. С. 36.

вылилась в победу масс, разгул анархической толпы. — Будучи изначально ложно ориентированной, западноевропейская система культуры пришла к самоликвидации.

Общий итог полувековой медитации на тему «массы» привел к признанию неизбежности существования этого феномена, его негативной оценки (или хотя бы признания его враждебности «завоеваниям цивилизации»), а также программности его появления в определенный исторический период. «Масса-толпа» - это детерминант иррациональной разрушительной силы, которая буквально «съедает человека» и мгновенно ликвидирует все результаты длительной работы общества (культурного общества) над человеческим субстратом».⁶⁸

Очень важную характеристику «массы» обнаружил Е.Г.Соколов в циклических концепциях О.Шпенглера и А.Тойнби. — Утрата корней, связи с землей, творческого начала, характерного для народной культуры, привели к распространению неукорененного, скучающего, не находящего себе пристанища человечества Мирового города. Эта «неукорененность» имеет решающее значение для объяснения вторичных, производных от «массы» категорий «массового сознания» и «массовой культуры».

«Масса» - одновременно объект и субъект массовой культуры - результат развития новоевропейского социального порядка. По мнению Соколова, в зависимости от того, как понимать новоевропейскую социальную программу, она — могильщик системы Европы («Закат Европы») или триумф этой программы. В любом случае, ее появление естественный процесс. «Массовая культура», по Соколову, явление XX века, предшествующий период - это время «предмасскульта», «протомасскульта», т.к. для ее полной реализации должны были вызреть необходимые условия.

Каковы же предпосылки выхода массовой культуры на арену истории? В этой точке монографии автор переходит от анализа основных этапов и направлений европейского «дискурса массы» к изложению своей позиции. - В

⁶⁸ Там же. С. 10.

начале эпохи Нового времени была сформулирована европейская культурная программа, центральным ядром которой был «демонтаж онтологических монолитов». Составляющие новоевропейской программы: широкая демократизация через осуществление лозунгов «Свобода. Равенство. Братство»; формирование гражданского, правового общества, изменение концепта власти. Общей тенденцией «демонтажа онтологических монолитов» были затронуты все сферы социо-культурного устроения. В области познания произошла ликвидация метафизического монолита и легализация нетрадиционных, познавательных практик, сопровождавшаяся возрастанием значения ситуативности, вариативности, неуниверсальности, неонтологичности в научном познании. В художественной практике на смену монолитности и определенности принципов «старой» эстетики и «старого» искусства пришли многовариантность художественных форм, отсутствие единого «стиля», калейдоскоп художественных направлений. В идеологии социального устроения произошел демонтаж социальной иерархии, институции семейно-брачных отношений, конфессионально-религиозной принадлежности. Таким образом, монолитность старой системы культуры сменилась образованием неустойчивых сообществ. Массовая культура «неукорененного» массового человека имманентна этой новоевропейской программе.

Вызревание этих тенденций продолжалось в течение ряда столетий. По мнению Е.Г.Соколова всеохватный крах «великих дискурсивных систем», начавший сотрясать европейскую культуру с середины XIX в., можно считать и прологом и симптомом масскультового миропорядка. «Масса — закономерный и печальный результат, по крайней мере, 4-х вековой работы... именно закономерный итог магистрального способа реализации антропологической доктрины, результат немалого труда культуры». Неоднократная демонстрация разрушительного потенциала «массы» впечатляет. Разово-многоразовое обуздание толпы не разрешает проблему спотанных «прорывов» массы. Необходима интеграция в приемлемый социо-культурный контекст, корректная, не чреватая деструктивными взрывами, сублимация. Как считает

Соколов, «массовая культура» - это... инстинкт самосохранения новоевропейской культурной модели, единственная форма культурной декларации, возможная в «присутствии массы». Кто кого программирует и предопределяет: масса культуру, или культура массу? — Это сложный процесс взаимовлияния и обоюдного воздействия.

Подводя итоги динамики осмысления массовой культуры, можно сказать,
что с конца XIX века и на протяжении всего XX столетия она вызывала
повышенный интерес ученых. Но в отличие от западной науки, в российском
обществознании ее исследование пережило сложную эволюцию. Если
мыслители русского зарубежья продолжали традиции анализа этого феномена
деятелями Серебряного века, то советская историография этой проблемы волею
исторической судьбы оказалась в роли «Ивана, не помнящего родства». В ней
произошел разрыв преемственности с дореволюционной и

послереволюционной наукой. В 1950-2000-е годы анализ феномена прошел сложную траекторию от официального единомыслия до формирования целого комплекса оригинальных отечественных концепций. В нашем случае это объяснялось не только прихотливостью движения научной мысли, но и сложностью биографии страны на протяжении XX столетия, что не могло не оказывать влияния на характер научной рефлексии по ее поводу. Отечественная историография массовой культуры во второй половине XX века развивалась в борьбе с косностью мышления, научными и идеологическими стереотипами, наполнялась новым содержанием, аккумулируя достижения западной и отечественной мысли.

Сегодня уже не только историки, но и представители многих других гуманитарных наук придают историческим аспектам своих исследований особое значение, поскольку любое явление развивается во времени, испытывает воздействие динамично изменяющегося исторического контекста. Настоящее несет груз прошлого. Любое явление, зародившееся не сегодня, проходит под влиянием обстоятельств ряд трансформаций. Т.е. перед многими

⁶⁹ Там же. С. 182, 183.

исследователями тех или иных «современных» проблем встает задача реконструкции «истории настоящего». М.Фуко называл этот метод «генеалогией» феноменов.

Такое диахронное, сквозь время, исследование одной проблемы (в данном случае массовой культуры) из «настоящего в прошлое» сулит интересные открытия, но вместе с тем и чревато некоторыми осложнениями. 1. Есть опасность «осовременивания» прошлого изучаемого «объекта». 2. Непростым является обоснование исходной точки генезиса того или иного явления. — Историческая реконструкция не означает бесконечного движения в глубины истории. 3. Общепринятая практика деления истории на гомогенные периоды удобна, но в ней не учитывается разнотемповость развития тех или иных характеристик исторических эпох. Явление, характерное для современной эпохи, может в прошлом обладать качественно иными характеристиками. 4. Выбор проблемного подхода в диахронной реконструкции предполагает отбор элементов, оггеняющих явление, но не целостный анализ всей совокупности явлений той или иной эпохи. Возникает опасность преувеличения значимости в прошлую эпоху изучаемого сегодня феномена, актуального для нашего времени, а тогда, возможно, куда более важными были другие проблемы. Такая ситуация может отразиться на полноте и качестве исторических источников по избранной для реконструкции теме. 5. Спуск в «подвалы» истории с целью исследования истоков достаточно новой проблематики делает неизбежной интерпретацию трудов множества авторов, занимавшихся этой же эпохой, но другими ее аспектами. 6. Одной из распространенных проблем постижения «истории настоящего» является «безымянность» многих феноменов на ранних фазах их развития или существование иных исторических обозначений. Собственно именно так и произошло с феноменом массовой культуры.

Структура данной диссертации призвана минимизировать влияние всех этих гипотетических опасностей. В рамках предложенной автором периодизации генезиса массовой культуры в России был предпринят синхронный (и вместе с

тем поэтапный) анализ трех основных ее аспектов: своеобразие динамически изменявшегося социально-культурного контекста; генезис, функции, роль массовой культуры на различных этапах рассматриваемого периода; осмысление природы этого явления изнутри эпохи разными поколениями носителей национально-культурной рефлексии.

Интерпретативная схема данного исследования сложилась под влиянием проведенного анализа отечественной литературы по данной проблеме и обнаруженных наименее изученных ее аспектов. При выдвижении гипотезы автором были приняты за основу выводы предшественников о социально-экономических, социально-психологических, социально-культурных и иных предпосылках этого феномена, его природы как универсального явления культуры индустриального общества. Результаты погружения в конкретно-исторический контекст пореформенной России и ранней советской истории, знакомство со специфическими историческими источниками по избранной теме исследования позволили определить общее и специфическое в «генеалогии» массовой культуры в России.

Объем и структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух разделов, в каждом по четыре главы, заключения, списка использованной литературы и списка научных работ соискателя.

⁷⁰ См.: Кастелъ Р. Проблематизацня как способ прочтения истории // Мишель Фуко и Россия. СПб., М., 2001. С. 12.

Социально-культурный резонанс реформ 1860-1870-х годов

Поражение российского колосса в Крымской войне 1853-56 гг., нанесенное заштатной, средневековой Турцией, породило в стране массовые настроения экономического, политического, военного, культурного реванша. Прежняя стратегия государственного развития оказалась несостоятельной.

С восшествием в 1855 году на престол Александра Второго наступила долгожданная оттепель, открывшая пути для последующих радикальных преобразований. Было снято множество запретов, амнистированы остававшиеся в живых декабристы, петрашевцы, участники польского восстания 1831 года, возродилась автономия университетов и т.п. В 1865 году Царь смягчил цензурные требования и отменил предварительную цензуру частных газет в Москве и Санкт-Петербурге, что существенно расширило поле общественной свободы.

Но крупнейшим событием новой истории страны явилась отмена в 1861 году крепостного права. Отныне социальная история страны разделилась на два периода - до и после реформы. Грандиозность этого события ясно осознавалась уже его современниками. К каждой его юбилейной дате подводились итоги пореформенного развития. Самым значимым достижением признавалось расширение поля индивидуальной свободы, как важнейшего стимула развития страны. В 1871 году, в связи с празднованием десятилетия реформы, обозреватель «Вестника Европы» отмечал: «Уже в настоящую минуту в России можно считать до трех миллионов никогда не знавших крепостного права и не испытавших его на себе».

Последовавшие за крестьянской другие реформы (земская, городская, судебная, военная, народного просвещения, финансовая и др.) стали поворотными для страны. Как подчеркивал Н.Эйдельман - один из известных специалистов по истории российской культуры девятнадцатого века: прогрессивная реформа военных учебных заведений превратила русскую армию в один из форпостов российского просвещения, судебная дала знаменитую плеяду адвокатов, независимый суд, суд присяжных, гласное судопроизводство, а университетская выдвинула блестящих ученых.

В результате преобразований Россия вошла в фазу ускорения, исторического «сжатия», благодаря которому многие общественные процессы выступили более выпукло, ярко, четко, чем на Западе с его постепенной капитализацией в течение ряда веков. Если на преобразования Петра Великого, как отметил А.И.Герцен, русская культура через 100 лет ответила явлением Пушкина, то на царский манифест о воле она ответила индустриальной революцией и русским духовным Ренессансом.

Реформы 60-80-х годов не имели аналогов в отечественной истории по радикальному размаху, глубине и всесторонности. Они затронули все слои русского общества, включая аристократию и императорский двор, и взломали вековую социальную структуру с ее иерархичностью и жестким распределением ролей сословий и слоев. Они открыли путь к «всесословности», с которой связывались многие демократические надежды.

Множество крепостных, получив свободу, «обрели крылья» и стали «первооткрывателями» капитализма. Купеческие дети ринулись в российские и зарубежные университеты, породив первое высокообразованное поколение русских финансистов и предпринимателей. Они же стали родоначальниками второй (не аристократической) волны русского меценатства, выступившей в поддержку национальной культуры в эпоху первоначального культурного «усреднения».

Если ожидаемые положительные результаты освобождения обсуждались в русском обществе задолго до этого события, то серьезного прогноза его негативных последствий не было. Для рассматриваемой здесь темы социально-культурных предпосылок возникновения массовой культуры именно эта неожиданная сторона преобразований имеет особое значение. На «ветру свободы» многим было неуютно. Обеднели тысячи крестьян, не сумевших справиться с самостоятельным ведением хозяйства. Разорились многие помещики, пополнив ряды разночинцев - «людей двадцатого числа». Вместе с. ними оказалась на улице «армия» дворовых и различных «приживалов», кормившихся при «барах». В результате произошел первый массовый выброс в города люмпенов, культурный запрос которых должен был учитывать формирующийся рынок культуры.

Культура маргинала, выброшенного из родного социального гнезда с его семейными заповедями, бытовыми стереотипами, системой ценностей, формами досуга и общения, исходно имела бедные культурные основания и представляла собой свободное поле для культурных заимствований и рекламного внушения. Маргинал по самой своей природе — легкая добыча массовой культуры.

В городскую среду в исторически короткий срок влилась масса вчерашних аутсайдеров без систематического образования и культурных традиций. Свобода эстетического выбора «новообращенных» городской культуры была пугающе стихийна из-за незнания эстетической нормы и неразвитости вкусов. Важно отметить и то, что этот «выброс» произошел в сложный для культуры период, когда само понятие эстетической нормы претерпевало серьезные изменения в связи с отступлением «академизма» - с одной стороны и рождением модернизма - с другой. В начальной фазе формирования рынка культуры все это обещало весьма своеобразные сочетания признаков «цивилизованности» и «варварства» в городской культуре.

Рождение новой культурно-исторической рефлексии: от событийной к обиходной культуре

В середине XIX века возникает всеевропейское движение общественной мысли «сверху вниз» - спуск от «героев» к обычным людям, от событийного к повседневному в культуре. Обострился интерес к «истории без героев», к жизни «как она есть». Этот знаменательный поворот подготовил культурологическую мысль к встрече с нарождающейся массовой культурой и осмыслению этого специфического феномена.

Событийная история этого столетия потрясающа по накалу страстей, динамике и мощи тектонических общественных сдвигов, богатству высших проявлений человеческого духа. В России это время «золотого» (пушкинского) и «серебряного» века, когда русская культура впервые заговорила на равных в сообществе самых развитых стран мира. В этих условиях «опустить очи долу» -увидеть то, что происходит не на «горних вершинах», а внизу - в низовой культуре дорогого стоило.

Как возник новый тип культурно-исторической рефлексии? - Смена вектора движения мысли, иной «угол зрения» потребовали обновления методологических подходов и методического инструментария и они появились. Это привело к рождению «новой исторической науки» (на основе органологии), «новой философии» - позитивизма, «новой» литературы и «нового» искусства, опирающихся на реализм и натурализм, обострило интерес к истории национальных культур и различию цивилизаций. Естественным порождением новых потребностей времени стала социология, которая, в свою очередь, оказала влияние на характер восприятия общественных процессов у целого поколения отечественных и зарубежных мыслителей.

Многие новые веяния пришли из Европы, но это не было слепым заимствованием чужого опыта. Из всего богатства западных идей было взято то, что было созвучно российскому контексту, задачам, стоящим перед страной, а также то, что было близко отечественным национальным традициям.

В 40-х годах XIX века в Германии под влиянием философии И.Канта, романтического мировоззрения, литературных явлений, политических и социальных событий начала столетия «образовалась так называемая «новая историческая школа», установившая понятие органического развития исторических явлений»120 В немецкой исторической школе в органологии ведущей была идея народного духа и его органические проявления. Эта точка зрения применялась к различным отраслям исторического знания: к религии (Фихте, Шеллинг, Шлеймахер), к языку (Як.Гримм, Бопп, Лессен), к праву (Эйхгорн, Савиньи, Рудорф), к истории (Нибур, О.Миллер, Шлоссер).

В новом направлении начали работать и русские историки. Так Н.Полевой (1796-1846) свою «Историю русского народа» в значительной степени построил на рассмотрении бытовых условий древности и неслучайно посвятил свое исследование Нибуру. Но настоящими представителями нового направления стали С.Соловьев (1820-1879) и К.Кавелин (1818-1885), искавшие «внутренние основания исторического процесса»: «Они смотрят на народ, как на организм, на историю народа, как на органическое развитие его исконных бытовых начал, в обстановке природных и внешних условий и соседства... Здесь открывалась критика внутреннего смысла событий, разыскивались физиологические основания быта, событиям и лицам определялось их место и значение в их связи с органическим движением истории». Благодаря новому подходу происходило «вытеснение фантастических толков об особом «духе» русского народа, об его провиденциальном значении».12"

Исследователи «народного духа» и его проявлений изучали преимущественно историю духовной культуры, языка и учреждений, а не военную или дипломатическую историю, где, как они считали, воля субъективных решений политических деятелей способна фальсифицировать национальную традицию. Постепенно на смену «мифам» о народе приходило истинное знание о нем. Как писал корреспондент «Русского богатства» в 1881 году: «Мы узнали мужика сравнительно очень недавно, или — лучше сказать -только начинаем узнавать его. Было время, когда мужик и баба наши изображались русскою литературою только что не аркадскими пастушками; теперь открылось нечто радикально противоположное строю жизни культурных людей».

Угроза духовного «усреднения» в мировоззрении Константина Леонтьева

Эйфория от эгалитарных реформ была недолгой и уже в конце 60-х - начале 70-х годов ряд авторов одновременно и каждый по-своему задались вопросом о цене прогресса для культуры и о путях дальнейшего ее развития. Наиболее своеобразным результатом этих размышлений оказалась концепция К.Н.Леонтьева (1831 - 1891 гг.) В юности на него произвел грандиозное впечатление анализ А.И.Герценом европейского «мещанства». Разработанная Леонтьевым оригинальная теория «византизма» всей своей сутью была направлена против этого зла. Этот исторический и религиозный мыслитель, талантливый писатель и литературный критик оставил большое и разнообразное наследие: романы, рассказы, статьи, трактаты, обширную переписку с широким кругом корреспондентов. Его консервативно-аристократическая позиция вступила в противоречие с господствовавшими тогда в русском обществе прогрессистко-демократическими идеалами, что в немалой степени способствовало запоздалой оценке значимости его вклада в осмысление новой культурной реальности.

К концу века распространение аристократизма и эстетизма было уже устойчивой тенденцией и в философии культуры, и в художественной практике. В Европе его питал пессимизм, рожденный негативными последствиями буржуазных революций. В России конца 1860-х - начала 1870-х годов порождения «буржуазности» в культуре находились в зачаточном состоянии и были обнаружены лишь самыми зоркими и независимыми. Исторически аристократизм никогда не был сформулирован системно. Как писал в «Вестнике Европы» молодой Е.Тарле: «Историческая аристократия собственно не выработала за все время своего могущества и упадка никакой сословной философии, никакого теоретического оправдания своего положения и своего raison d etre: сначала в нем не предвиделось надобности, впоследствии оно стало уже бесполезным и ничего спасти все равно не могло бы».

Российская концепция аристократизма возникла в трудах удивительного русского мыслителя - не аристократа и в эпоху, когда аристократия России уходила из истории. В.Розанов, С.Франк, Н.Бердяев называли его «русским Ницше». Для этого вывода есть определенные основания, вместе с тем концепция Леонтьева - вполне самобытное явление, сформировавшееся задолго до Ницше и на отечественной почве.. Эстетизм Ницше был одним из звеньев в цепи великих имен Европы, к которой принадлежали: С.Кьерксгор, Шопенгауэр, Уайльд и многие другие, и был формой интеллектуального бунта против буржуазного общества и тенденций «омассовления» в нем.

В «Критике современной эпохи» (1846 г.) Кьеркеґор раскрывал свое (противоположное господствовавшим в ту пору «прогрессистским» прогнозам) видение будущего человечества. - Индивид растворится в массе, личное (страстное) уступит общественному (бесстрастному), человек будет принадлежать не самому себе, а абстракции, массе, общности, системе. Прогресс представлялся ему непрерывным процессом нарастания посредственности и серости. Кьеркегор считал, что спасти массу от массы нельзя. Он видел единственный путь ухода от обезличивания: спасение каждого поодиночке - всех, но поодиночке, через внутренние преобразования. Ницше с его идеей сверхчеловека пошел еще дальше Кьеркегора. «Сверхчеловек» ему понадобился для того, чтобы противостоять усилению «ананимата».

На вопрос о том, каким образом идею противостояния «омассовлению» возможно осуществить, отвечал в своих трудах русский консерватор и эстет Леонтьев. Но, если мыслители «философии жизни» акцентировали свое внимание на внутренних (индивидуальных) процессах сопротивления обезличиванию (усреднению — по терминологии Леонтьева), то русский мыслитель размышлял над проблемой сохранения и усиления защитных механизмов национальной культуры с целью их мобилизации к борьбе с грядущей опасностью.

Критика социально-культурных последствий развития буржуазной цивилизации в трудах Леонтьева консервативна, но это неприятие нового не с патриархальных или клерикальных, а с аристократических позиций. По Леонтьеву, люди по самой своей природе не равны, представляя собой бесконечный континиум: от идиотии до гениальности. Эгалитарные реформы приводят всех к одному общему знаменателю и создают условия для социального и культурного усреднения и господства мещанства. В.Розанов

Похожие диссертации на Истоки и становление массовой культуры в России (1860-1940)

Русская смеховая культура (Истоки и становление (XI-XVIII вв. )) Пешкова Алла Владимировна

Становление "срединной культуры" в России : На материале русской литературы первой половины XIX в.Давыдов Алексей Платонович

Этапы становления художественного рынка в культуре России Бадинова Татьяна Владимировна

Межкультурные контакты Сирии и России: национальные традиции и классика в становлении и развитии сирийской танцевальной культурыБелова, Альбина Султанбаевна

Социальная престижность государственной службы в России: культурологический анализ : на примере становления офицерской честиКердан Александр Борисович

Истоки и становление проекта британских "Культурных исследований"Черемушкина Елена Федоровна

Проалкогольные и антиалкогольные традиции в европейской культуре : становление и современные социокультурные практикиЛовчев, Владимир Михайлович

Генеративная роль фольклора в становлении культуры сибирских татарНиязова Халима Насибуловна

Компьютерный андеграунд в контексте становления культуры информационного обществаКуприянов Игорь Владимирович

Становление культуры философского мышления П. А. Вяземского : На материале "Записных книжек"Новикова Инна Валериевна