Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Время и пространство в картине мира римлян I – начала II в .25
1. Историко-культурный контекст эпохи Тацита 26
2. Теоретико-методологическое обоснование концепта «хронотоп принципата» 37
3. Время в картине мира римлян эпохи принципата 52
4. Пространство в картине мира римлян эпохи принципата 68
Глава II. Время и пространство как социальные детерминанты принципата I – начала II в .90
1. Время и пространство в картине мира римского социума раннего принципата .91
2. Время и пространство в историософской концепции Тацита 124
Заключение 163
Глоссарий 171
Список сокращений 179
Библиографический список использованных источников и литературы 180
Приложение 1. 196
Приложение 2. 197
Приложение 3.
- Теоретико-методологическое обоснование концепта «хронотоп принципата»
- Пространство в картине мира римлян эпохи принципата
- Время и пространство в картине мира римского социума раннего принципата
- Время и пространство в историософской концепции Тацита
Введение к работе
Актуальность исследования. Время и пространство – определяющие параметры существования и осмысления мира, фундаментальные формы человеческого опыта, изучение которых способно пролить свет на уникальность изучаемой культуры. Поскольку представители каждой культуры по-своему осмысливали и познавали окружающий мир, постольку их культуры приобретали неповторимый характер. Для древних цивилизаций и Древнеримской, в том числе, характерна особая специфика осмысления времени и пространства, порождавшаяся мифологическим типом мышления: их глубочайшая взаимосвязь, выражаемая в хронотопе культуры и эпохи.
Время и пространство оказывают первостепенное влияние на конструирование картины мира, которой человек руководствуется во всем своем поведении. Эти категории запечатлены в языке, а также в других знаковых системах (в религии, искусстве, науке). Кроме того, по верному замечанию Жака Ле Гоффа, перспективность изучения времени и пространства обусловлена их концептуальностью: они одновременно являются границами и реальности, и мира воспринимаемого, и мира мыслимого1.
Исследование времени и пространства как важнейших компонентов картины мира древних римлян могло бы приблизить нас к решению проблемы сущности принципата. Попытки представить этот первый в истории режим «политического лицемерия»2 без мифологизированных представлений римлян о власти, манипуляций принцепсами идеей «золотого века», которые, в свою очередь, укоренялись в римских ощущениях времени и пространства, обречены на неудачу.
Актуальность исследования определяется и тем, что она находится в
русле современных научных изысканий исторической науки, ориентиро
ванной на междисциплинарный дискурс. В этой связи, необходимо упомя
нуть об основном для нашего исследования понятии «хронотоп», введен
ном А.А. Ухтомским в контексте физиологических исследований и во
шедшем, благодаря М.М. Бахтину, в арсенал культурно-
антропологических работ. «Хронотоп» в современной науке – это универ
сальное, интегративное понятие, под которым понимают «целостное “вре
мя-пространство”», «особый Универсум»3. В нашем исследовании принято
именно это понимание хронотопа.
1 Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001. С. 20.
2 Всемирная история: в 6 т. Т. 1. Древний мир / отв. ред. В.А. Головина, В.И. Уко-
лова. М., 2011. С. 609–615.
3 Летина Н.Н. Российский хронотоп в культурном опыте рубежей (XVIII–XX вв.).
Ярославль, 2009. С. 8–11.
Проблема исследования состоит в концептуализации представлений римлян I – начала II в. о времени и пространстве через понятие «хронотоп принципата». Интегративный характер категории «хронотоп» дает возможность акцентировать целостность картины мира римлян эпохи ранней Римской империи, генерирование пространственно-временных ориентиров, представленных в наследии Корнелия Тацита. Изучение этой проблемы при помощи значимых для историко-культурной традиции свидетельств историка Корнелия Тацита дает возможность реконструировать картину мира римлян эпохи раннего принципата – времени конституиро-вания режима ограниченной монархии.
Объектом данного исследования является картина мира человека Древнего Рима в эпоху раннего принципата.
Предмет исследования – хронотоп принципата I – начала II в. (по произведениям Корнелия Тацита).
Хронологические рамки соответствуют времени жизни Корнелия Тацита (ок. 55 – ок. 120 гг.). Вместе с тем мы углубляем нижнюю границу исследования до 14 г. – начала рассмотрения Тацитом римской истории, изложенной в двух его монументальных трудах «История» и «Анналы».
Территориальные рамки: территории Рима, Италии, западных и восточных провинций, входивших в состав Римской империи при правивших в указанный хронологический промежуток династиях римских императоров: Юлиев-Клавдиев, Флавиев, первых представителей династии Ан-тонинов.
Материалом исследования послужили следующие нарративные источники:
1. Исторические сочинения Публия Корнелия Тацита1:
– «Малые» произведения Тацита: «Жизнеописание Юлия Агриколы» (написанное в 97–98 гг.), историко-этнографический трактат «О происхождении германцев и местоположении Германии», или просто «Германия» (98 г.), «Диалог об ораторах» (между 102 и 107 г.). «Малые» произведения используются для исследования восприятия пространства римлянами с точки зрения бинарной оппозиции «свое – чужое», так как содержат сведе-
1 Р. Cornelii Taciti. Historiarum // Р. Cornelii Taciti. Opera Quoad extant. Tomus II. Lipsiae, 1846; Р. Cornelii Taciti. Annalium // Р. Cornelii Taciti. Opera Quoad extant. Tomus I. Lipsiae, 1846; Р. Cornelii Taciti. Iulii Agricolae vita // Р. Cornelii Taciti. Opera Quoad extant. Tomus II. Lipsiae, 1846; Р. Cornelii Taciti. Germania // Р. Cornelii Taciti. Opera Quoad extant. Tomus II. Lipsiae, 1846; Р. Cornelii Taciti. Dialogus de oratoribus // Р. Cornelii Taciti. Opera Quoad extant. Tomus II. Lipsiae, 1846.
ния о взаимоотношениях римлян и завоеванных ими народов. Время и пространство социальной реальности римлян изучаются с помощью содержащихся в «малых» произведениях описаний публичной жизни римлян и соотнесений Тацитом идеалов римского прошлого с реалиями имперского настоящего.
– «Крупные» исторические работы Тацита: «История» (между 101 и 109 г.) и «Анналы» (после 111 г.). Предназначение «крупных» исторических работ состоит в реконструкции процесса трансформации римского государства от режима Республики к режиму Империи. Основное содержание сохранившихся книг «Истории» состоит в изложении борьбы политических группировок, сложившихся во второй половине I в., что заставляло Тацита рефлексировать над прошлым и настоящим Рима. Сюжетные линии «Анналов» также существенно обогащают наши представления о времени-пространстве войны и мира, времени-пространстве публичной жизни. Именно в «Анналах» Тациту удалось окончательно оформить свои рассуждения о сущности императорского режима.
2. Дополнительные источники1:
– Гай Светоний Транквилл: «Жизнь двенадцати цезарей (119–122 гг.);
– Гай Саллюстий Крисп: «О заговоре Катилины», «Югуртинская война» (44–40 гг. до н.э.).
– Вергилий: «Энеида» (между 29 и 19 г. до н.э.).
Цель данной работы заключается в исследовании хронотопа принципата I – начала II в. (по произведениям Корнелия Тацита). Цель исследования конкретизируется в следующих задачах:
-
Теоретически обосновать содержание термина «хронотоп принципата».
-
Выявить особенности картины мира римлян I – начала II в. (по произведениям Корнелия Тацита) в аспекте представлений о времени и пространстве.
-
Исследовать время и пространство как социальные детерминанты принципата I – начала II в. (по произведениям Корнелия Тацита) в соответствии с бинарными оппозициями: «священное – профан-ное», «военное – мирное», «публичное – частное».
1 Саллюстий. О заговоре Катилины / пер. В.О. Горенштейна // Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. М., 1981; Саллюстий. Югуртинская война / пер. В.О. Горенштейна // Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. М., 1981; Светоний Транквилл, Гай. Жизнь двенадцати цезарей // Гай Светоний Транквилл. М., 1993; Вергилий. Энеида / пер. с лат. С. Ошерова. М., 2001.
4. Проанализировать историософские воззрения Корнелия Тацита в аспекте категорий «время» и «пространство».
Теоретико-методологическая основа исследования. Междисциплинарный характер исследования, связанный с изучением времени и пространства в картине мира римлян I – начала II в., обусловил использование ряда общенаучных методов, основанных на анализе, синтезе, сравнении, классификации и типологизации. Среди исторических методов важное место принадлежит историко-системному, историко-генетическому методам. В работе актуализированы и метод компаративного анализа, метод конструирования, метод текстологического анализа.
Главным методологическим ориентиром для нас являются подходы к изучению прошлого человечества, характерные для «новой» культурной истории (Ж. Ле Гофф, А.Я. Гуревич, Ж. Дюби, А.Л. Ястребицкая). Именно «новая» культурная история, по мнению Ю.Л. Бессмертного, «представляет направление интегративного анализа прошлого, отличающееся установкой на изучение представлений и мотивов человеческого поведения, взятых во взаимосвязи со всеми элементами и сторонами социальной системы» 1.
К числу значимых теоретико-методологических оснований нашего исследования принадлежат:
– культурологическая и антропологическая концепции истории культуры (А. Буро, Ж. Ле Гофф, А.Я. Гуревич, Ж. Дюби, Т.Ф. Кузнецова, В.Н. Топоров, Й. Хёйзинга);
– философское осмысление феноменов культуры (Я.Э. Голосовкер, Е.А. Ермолин, М.С. Каган, Э. Кассирер, А.Ф. Лосев, Е.М. Мелетинский);
– понимание личности как субъекта ценностного осмысления действительности, в том числе и в античную эпоху (Т.С. Злотникова, Г.С. Кнабе, С.Л. Утченко, Н.А. Хренов, Е.М. Штаерман);
– психология масс (С. Московичи, Х. Ортега-и-Гассет).
Труды, составляющие степень научной разработанности проблемы, были разделены на две группы: время и пространство в научной традиции и эпоха, жизнь и творчество Тацита.
I. Время и пространство в научной традиции.
1. Труды, посвященные осмыслению категорий «время» и «пространство» в философии, истории, психологии и культурологии.
Время и пространство являются стержневыми категориями философских трудов, посвященных изучению научных картин мира (Д.М. Ахундов, П.П. Гайденко, Д.Н. Замятин, А.Н. Лой, Т.П. Лолаев, И.М. Мели-
1 Бессмертный Ю.Л. Историческая антропология сегодня: французский опыт и российская историографическая ситуация // .
ков, А.М. Мостепаненко, А.И. Осипов, В.И. Свидерский). Дефиниции времени и пространства как «абстрактных континуумов», являвшихся формами координации объектов, явлений, состояний, диссонируют с содержательностью, конкретностью, образностью, метафоричностью пространственно-временных параметров донаучных картин мира, созданных обладателями мифологического типа мышления (И. П. Вейнберг, Г. С. Кнабе, А.
B. Подосинов, В. Н. Топоров).
При верификации мифологического типа мышления римлян мы отталкивались от его понимания представителями семиотического и мифолого-структуралистского подходов к истории культуры (Э. Кассирер, Е.М. Меле-тинский, В.Н. Топоров), элиминируя теорию мифотворчества и ограничиваясь лишь выявлением, изучением, упорядочением существенных особенностей, свойственных пространственно-временным представлениям римлян. Подобный опыт исследования и мифологического типа мышления, и донаучных картин мира предложен И.П. Вейнбергом, А.Я. Гуревичем, Г.С. Кнабе.
В ходе исследования темпоральных представлений античности А.Ф. Лосев обосновал существование в античном сознании мифологического, эпического и классически-полисного времени. Пространственно-временной синкретизм античности стал актуальным проблемным полем А.Ю. Ашкерова.
Важными для нас являются исследования М.А. Барга, И.М. Савельевой, А.В. Полетаева, где время и пространство представлены как категории исторической науки.
Историками ментальностей проведена работа по выделению видов времени и пространства: сакрального времени и пространства (С.В. Бабкина, Н. Бурдо, В.В. Жданов); методов освоения (обретения, сакрализации) индифферентно (или враждебно) воспринимаемых времени и пространства (О. Буше-Леклерк, В.П. Гайденко, И.С. Клочков). Темой исследований М. Элиаде стала проблема обретения прошлого через праздники, посвященные календарному обновлению природы. Проблема направления течения времени в сознании человека древности рассматривалась в трудах Т. Аошуана, Е.Ю. Ваниной, И.П. Вейнберга, Д.Г. Главевой, А.Я. Гуревича, И.С. Клочкова.
В культурологии исключительное внимание уделяется разработке понятий «картина мира» (Т.Ф. Кузнецова), «хронотоп» (А.А. Ухтомский, М.М. Бахтин, Т.С. Злотникова, Н.Н. Летина), «мультиверсум» (Х. Эверетт,
C. Хокинг, А. д’Апремон), подчеркивающих целостность духовного уни
версума исторических эпох и культурных состояний.
Изучение пространственно-временных структур с позиций социальной психологии было проведено С.Л. Рубинштейном, М.Ф. Румянцевой, Д.Г. Элькиным. А.А. Пелипенко и Т.Х. Стародуб применили научный инструментарий психологии к изучению процессов сознания в древности.
2. Труды о времени и пространстве в картине мира римлян.
Важные ориентиры изучения пространственно-временных структур древних римлян в аспекте коллективного сознания содержатся в монографии Н.К. Тимофеевой, посвященной «учителям» римлян – этрускам. Репрезентациям в литературно-философском наследии «народно-мифологического мировосприятия» римлян посвящена работа Г.С. Кнабе «Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима».
Отдельные аспекты осмысления времени и пространства в картине мира обитателей Древнеримской цивилизации уже не раз оказывались в проблемном поле исследований: Г.С. Кнабе изучил историческое пространство и историческое время, А.В. Подосинов – ориентацию по странам света, Ю.Г. Чернышев – способы репрезентации прошлого и отдаленных пространств. Восприятие среды обитания римлянами рассматривали П. Федели и Е.М. Штаерман.
Исследования осмысления времени и пространства в античности касались также индивидуального сознания римлян – сознания историков. Для исследователей античного историописания характерно пристальное внимание к личности историка. И.Е. Суриков признал наличие трех видов времени в сознании Геродота. Пространственно-временные ориентиры произведений Гая Саллюстия Криспа, ставшие образцом историописания для Тацита, изучены А.В. Короленковым. Проблема модели времени в сознании древнеримских эрудитов рассмотрена В.А. Лимоновым. Единственным исследованием темпоральных характеристик сознания Корнелия Тацита, представленных в одном из его ранних сочинений («Диалог об ораторах»), является статья О.Г. Колосовой. Ее подход к изучению времени в сознании историка основан на лингвистическом анализе терминов, имеющих отношение ко времени, а также на сопоставлении семантики этих терминов со спецификой их употребления известным преподавателем риторики Квинтилианом.
II. Эпоха, жизнь и творчество Тацита.
1. Труды, посвященные историческому и культурно-
идеологическому контексту жизни Тацита. Политическая история Римской империи в эпоху принципата традиционно освещается в рамках исследований по истории Древнего Рима (М. Грант, К. Крист). В сочинениях Г. Моргана и В.А. Гольденберга дан анализ одного из наиболее значимых событий I в. – гражданской войны 68–69 гг., свидетелем которой был Тацит. Фундаментальной работой о сущности принципата является исследование Н.А. Машкина, отдельные положения которой были конкретизированы и развиты А.Б. Егоровым и К.В. Вержбицким.
Важный вклад в изучение древнеримской повседневности внесли зарубежные историки: Л. Винничук, П. Гиро, Ж. Каркопино, Ж.-Н. Роббер, Й. Хёйзинга. Ф.Ф. Зелинский первым в отечественной историографии об-
ратился к изучению древнеримской ментальности, введя понятие «коллективная душа». Проблемы идеологической жизни эпохи принципата получили интерпретацию в работах М.Г. Абрамзона, Н.А. Машкина, Я.Ю. Ме-жерицкого, А.Н. Токарева, С.Л. Утченко, Е.М. Штаерман.
2. Труды, посвященные историческому наследию Корнелия Тацита. В.И. Модестов первым в исторической науке провел источниковедческий анализ произведений Тацита и осмыслил мировоззрение историка. Наиболее авторитетным исследователем наследия Тацита является Г.С. Кнабе, который предложил источниковедческую концепцию творчества историка, детерминированную политическим контекстом Римской империи I в. Кроме того, наследие Тацита изучали Г. Буассье, К.В. Вержбицкий, М. Грант, П. Грималь, В.С. Дуров, А.С. Крюков, Г. Морган, А.И. Немиров-ский, А.Б. Черняк.
Подводя итог историографическому анализу, можно констатировать, что пространственно-временной аспект является актуальным для современного культурно-исторического дискурса. В новейшей философии (А.Ю. Ашкеров, Д.Н. Замятин, Т.П. Лолаев) наибольшее внимание уделяется специфике переживания времени человеком. Отличительной чертой рассмотрения времени и пространства в культурно-исторических работах является изучение их как категорий ментальности. Однако ощущается недостаток исследований античного сознания, и в особенности, древнеримского. В настоящее время исчерпывающе изученным оказался только один аспект осмысления пространства древними римлянами – их ориентация по странам света (А.В. Подосинов). Некоторые наблюдения за осмыслением римлянами мифологического и исторического времени были сделаны Г.С. Кнабе, а один из способов конструирования отдаленного «мнимого» пространства изучил Ю.Г. Чернышев. Внимание к отдельным характеристикам осознания времени римской интеллектуальной элитой проявили А.В. Короленков и О.Г. Колосова. Однако проблема места времени и пространства в сознании римлян I – начала II в. по произведениям Корнелия Тацита не получила еще систематического освещения и не была предметом специального исследования.
Гипотеза исследования. В диссертации доказываются следующие предположения:
1. Хронотоп принципата являлся значимым компонентом картины
мира римлян, выражавшим их мировоззренческие ориентиры. Время и
пространство принципата являлись социальными детерминантами этой
эпохи.
2. Образы времени и пространства можно реконструировать и сис
тематизировать с помощью применения бинарных оппозиций, таких как
«свое – чужое», «священное – профанное», «военное – мирное», «публич-
ное – частное».
3. Переосмысленные Корнелием Тацитом коллективные представления римлян о времени и пространстве стали основой его историософской концепции.
Научная новизна исследования заключается в том, что:
– введено в научный оборот понятие «хронотоп принципата», в котором концептуализируются представления о целостном понимании времени и пространства в картине мира римлян I – начала II в.;
– определены общие закономерности и историческая специфика осмысления времени и пространства римлянами I – начала II в.;
– выявлена специфика осмысления времени и пространства как социальных детерминант принципата I – начала II в.;
– реконструированы представления Корнелия Тацита о времени и пространстве в контексте его историософских взглядов;
– верифицированы (на основе произведений Корнелия Тацита) представления о времени и пространстве в структуре мифологического типа мышления (применительно к истории принципата).
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в нем собраны, систематизированы и проанализированы сведения (эксплицитного и имплицитного характера), касающиеся представлений римлян о времени и пространстве в I – начале II в. В контекст изучения культуры Римской империи эпохи I – начала II в. введено понятие «хронотоп принципата», основанное на идеях Корнелия Тацита.
Практическая значимость исследования заключается в том, что материалы диссертации могут способствовать дальнейшим научным разработкам, посвященным проблемам культуры Римской империи эпохи принципата, использоваться при чтении спецкурсов и лекций, проведении практических и семинарских занятий по темам, связанным с изучением культуры Римской империи I – начала II в.
Личный вклад диссертанта заключается в том, что в специфическом ракурсе – реконструкции картины мира римлян – были проинтерпретированы сочинения Корнелия Тацита. В контекст представлений о культуре Римской империи введено понятие «хронотоп принципата», осуществлено изучение культуры эпохи принципата сквозь призму осмысления римлянами времени и пространства.
Обоснованность и достоверность результатов исследования обеспечены принципиально новым характером поставленной проблемы и раз-10
носторонностью ее решения при определении исходных теоретико-методологических позиций; комплексностью методологии, адекватной цели и задачам исследования; системным и многоаспектным освещением представлений римлян о времени и пространстве в эпоху раннего принципата.
Положения, выносимые на защиту:
-
Представления римлян о времени и пространстве в эпоху Тацита возможно реконструировать с помощью введения понятия «хронотоп принципата», под которым понимается система пространственно-временных координат политического, социального, культурного, мировоззренческого уровней бытия римлян эпохи ранней Империи.
-
Представления о времени и пространстве в картине мира римлян эпохи принципата, несмотря на новые социокультурные реалии, характеризовались типичными для мифологического типа мышления (в его осмыслении в исторической науке) чертами, к числу которых относятся: качественная оценка, конкретность, дискретность, событийная наполненность.
-
Представления о времени и пространстве в картине мира римлян эпохи принципата, зафиксированные Тацитом, на уровне макрокосмоса характеризовались их ориентацией на прошлое, цикличностью осмысления времени, разделением пространства на три уровня, пониманием слитности человека с миром природы.
-
Представления о времени и пространстве в картине мира римлян на уровне социальной реальности возможно реконструировать с помощью использования эмпирически выделяемых бинарных оппозиций: «священное – профанное», «свое – чужое», «военное – мирное», «публичное – частное». Содержание бинарных оппозиций предопределило уникальность социокультурного универсума Древнеримской цивилизации. К специфически римским чертам осмысления времени и пространства относятся: преисполненное идеей мирового господства время и пространство войны, противоречивое единство ромоцентризма и космополитизма, напряженное восприятие времени и пространства публичной жизни, рациональное осмысление координат священного.
-
Время и пространство для Тацита стали инструментами построения историософских воззрений. Особой сложностью и противоречивостью отличалось понимание времени. В осмыслении им времени боролись две противоположные тенденции: «сохраняющая» и «разрушающая». Для первой характерна ориентация на прошлое, в котором история всегда несет определенный оттенок священности. Специфика второй заключается в восприятии общества как изменчивого, динамично меняющегося, неустойчивого образования. Течение времени в произведениях Тацита характеризуется сосуществованием элементов цикличного и линейного начал.
Апробация и внедрение результатов исследования осуществлялась
на заседаниях кафедры культурологии ФГБОУ ВПО «Ярославский госу
дарственный педагогический университет им. К.Д.Ушинского»; на регио
нальных и международных научно-практических конференциях в Москве
и Ярославле: на IV всероссийской конференции «Национальное достояние
России» (Москва, 2010), международных научных чтениях
им. К.Д.Ушинского ЯГПУ (Ярославль, 2010–2013). Апробация результатов исследования также проводилась в ходе работы по темам научно-исследовательской лаборатории «Разработка реоретико-методологических основ исторической науки и исторического образования в России в конце XIX – начале XX в.». Результаты исследования внедрены в образовательный процесс кафедры культурологии ФГБОУ ВПО «Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского». Результаты диссертационного исследования нашли отражение в двенадцати публикациях, в том числе трех, осуществленных в изданиях, включенных в перечень ведущих рецензируемых научных изданий, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы: диссертация состоит из введения, двух глав («Время и пространство в картине мира римлян I – начала II в.», «Время и пространство как социальные детерминанты принципата I – начала II в.), заключения, списка сокращений, библиографического списка источников и литературы (включает 188 наименований), приложений (3). Общий объем работы – 195 с.
Теоретико-методологическое обоснование концепта «хронотоп принципата»
Термин «хронотоп», введенный А.А. Ухтомским в контексте физиологических исследований, благодаря М.М. Бахтину стал весьма популярным в культурно-антропологических работах. Уже А.А. Ухтомский видел в хронотопе «закономерную связь пространственно-временных координат»2, универсальность и возможность применения его при исследовании различных уровней бытия. М.М. Бахтин же трактовал хронотоп, прежде всего, как неразрывность времени и пространства, выражающуюся в «слиянии пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом»3. Причем доминирующим началом хронотопа он считал время, видя в хронотопе реализацию времени в пространстве.
На сегодняшний день ситуация с использованием термина «хронотоп» изменилась: «хронотоп» в современной науке – это универсальное, интегративное понятие, под которым понимают «целостное “время-пространство”», хронотоп есть особый Универсум1. В наши задачи не входит рассмотрение всего смыслового многообразия, которым сопровождалось применение понятия «хронотоп» в разных отраслях отечественной науки, подробно этот вопрос уже освещен в других работах2. На исторический материал понятие «хронотоп» экстраполировал А.Я. Гуревич применительно к средневековому собору, который, по его мнению, содержал в себе «весь универсум и все времена». Кроме того, по представлениям А.Я. Гуревича, собор – это символ «ценностно окрашенного единства времени и пространства»3. Рассуждая о том, что пространство измеряется временем, затраченным на преодоление расстояния, а время, в свою очередь, осмысливается пространственно и может быть изображено в виде пространственных координат, историк пришел к выводу о том, что человек Средневековья принимал прошедшее, настоящее и будущее как одновременность, что, в частности, нашло наглядное воплощение в структуре собора, который превращает всемирную историю в картину мира. Таким образом, автор укоренил концепт «хронотоп» в пространственно-временном континууме Средневековья. Это дает возможность и нам экстраполировать смыслы «хронотопа» на культурные феномены, исторические эпохи и даже цивилизации. Современные культурно-исторические исследования диссеминируют именно эту трактовку «хронотопа», придав ему характер целостного культурно-исторического бытия и наделенного множеством смыслов, понятных носителям культуры. Экстраполируя термин «хронотоп» на сознание римлян изучаемой эпохи, мы осознаем, что «хронотоп» есть сугубо научная абстракция, неподконтрольная мифологическому типу мышления человека древности. Однако обоснованность применения данного понятия для ранних этапов человеческой истории и истории культуры уже продемонстрировали М.М. Бахтин и многие его последователи, что было указано выше. Предпримем теперь поиск доказательств возможности и необходимости подобной экстраполяции в отношении сознания древних римлян. Для понимания специфики применения понятия «хронотоп» к исследованию сознания древних римлян имеет смысл рассмотреть лингвистический материал: использованные Тацитом латинские термины, имеющие пространственно-временные значения. Необходимость обращения к семантике латинских терминов диктуется современными тенденциями в методологии гуманитарных исследований, в которых язык рассматривается «как смыслообразующий фактор, детерминирующий мышление и поведение»1. Прежде всего, обращает на себя внимание то, что среди многочисленных значений большинства рассматриваемых терминов есть как пространственные, так и временные значения. Для наглядности и удобства латинские термины, обозначающие время и пространство, мы поместили в таблицу 1, для чего был использован самый подробный и точный из ныне существующих словарей латинского языка – словарь И.Х. Дворецкого2. Из таблицы видно, что значительное количество латинских терминов имеют как пространственную, так и временню коннотацию. Таким образом, в сознании древних римлян имел место синтез времени и пространства. Примечательно, что данным свойством обладали практически все латинские предлоги, отвечающие за локализацию факта, события, явления во времени и/или в пространстве. Римляне, следовательно, использовали одни и те же предлоги для определения и пространственных, и временных координат, что говорит о теснейшей связи времени и пространства в их сознании: римляне осознавали время и пространство подобными друг другу измерениями человеческого уровня мира.
Существительные, прилагательные и наречия с пространственным денотативным значением в латинском языке имели также и временню коннотацию. Следовательно, теоретически, римлянин, локализируя событие во времени и пространстве, имел возможность обойтись только этими терминами: основной термин для обозначения пространства – Spatium – мог обозначать и промежуток времени (например, у Тацита мы читаем: «addito spatio» – «дать время» [Ann.,III,2]). Кроме того, понятие Longus, которое обычно переводится как «длинный», «далекий», могло обозначать и «долгий», а термин templum, обозначающий священное пространство, по верному замечанию М. Элиаде1, вообще образован от корня существительного с денотативным значением «время» (tempus). Это подводит к выводу о близости, похожести и неразрывности осмысления концептов «время» и «пространство» римлянами.
Для обоснования необходимости актуализации категории «хронотоп» к сознанию Тацита можно привести и другие доказательства. Одним из проявлений синтеза пространства и времени в картине мира римлян можно считать «увязывание» времени с конкретным местом: у каждой местности прослеживается существование своего, «местного», времени. Летосчисление от основания Рима также можно считать таким «местным» временем. Заметим, что восприятие римлянами своего города в качестве некоего хронотопа, в структуре которого присутствовало своеобразное восприятие и времени, и пространства, уже является доказанным2. Нам остается добавить, что римляне, судя по всему, стремились путем завоеваний распространить свое «местное» (то есть римское) время на покоренные ими территории, «освоить» покоренные земли с помощью своей – временнй – системы упорядочивания пространства.
Пространство в картине мира римлян эпохи принципата
В картине мира человека древности столица «мировой» державы для ее жителей – это не просто город, символизировавший о военно-политическом превосходстве его создателей. Для обитателей средиземноморья начала I тысячелетия Рим был центром мира, воплощавшим в себе мощь, величие, непобедимость, стабильность, процветание. Значимость Рима и для самих римлян трудно переоценить. Источником священности пространства «Вечного города», прежде всего, служила его эгида: Капитолийская триада. Храм главных богов Рима – Юпитера, Юноны и Минервы – находился на Капитолийском холме, возвышавшемся над другими холмами города, и от этой обители богов, принесших Риму славу и власть над окружающим миром, на всем пространстве «города городов» «растекалась» божественная благодать. Капитолий был средоточием божественного могущества Рима, поэтому к явлениям и событиям, происходившим на нем, римляне присматривались с наибольшим вниманием. Тацит описывает множество знамений, связанных с Капитолийским холмом. Наведшие на римлян ужас два события: появление призрака в приделе Юноны в Капитолийском храме и выронившая из рук вожжи статуя Победы [Hist.,I,86] – заставили Тацита провести параллель между отношением к таким знамениям в прошлом и настоящем. Севшие на Капитолий «зловещие птицы» [Ann.,XII,43], а затем и словно взявшийся из ниоткуда пчелиный рой внушили сильный страх перед грядущим как в целом населению Рима, так и жене императора Клавдия, Агриппине, и без того опасавшейся за свое будущее [Ann.,XII,64]. Все эти значительные или не очень, с нашей точки зрения, странные или рядовые явления, вызывали особый интерес римлян, и Тацита тоже, поскольку они были связаны с их центром мира. Кроме того, именно на Капитолии проходило большинство праздников и богослужений, там же осуществлялись гадания по полету птиц, в ходе которых предсказывалось будущее Рима. Таким образом, пространство Капитолия, будучи органической частью центра «Римского мира», имело особо прочную, энергетически и информационно насыщенную связь с миром богов.
Священная энергия Капитолийского холма обладала сильнейшим воздействием на психику человека. Тацит передает нам следующий случай: «Super ea profectione adiit Capitolium. Illic veneratus deos, cum Vestae quoque templum inisset, repente cunctos per artus tremens, seu numine exterrente, seu facinorum recordatione numquam timore vacuus» (Нерон перед отправкой в путешествие по восточным провинциям «вступил на Капитолий. Там он, помолившись богам, войдя в храм Весты, внезапно весь задрожал, затрепетал перед богиней, ведь он постоянно помнил о своих злодействах и никогда не бывал свободен от страха») [Ann.,XV,36]. Как мы видим, ареол священности Капитолия как центра Рима и «Римского мира» вселил в сознание нечестивого принцепса страх перед гневом богини. Капитолийский холм являлся также одним из наиболее значимых центров организации публичной жизни римлян. К примеру, после признания императором Нероном Октавии своей супругой «радующиеся римляне поднимаются на Капитолий и украшают [изваяния] богов; разрушают скульптуры Поппеи, изображение Октавии несут на плечах, осыпают цветами, устанавливают в храмах и на Форуме» («laeti Capitolium scandunt, deosque tandem venerantur. Effigies Poppaeae proruunt: Octaviae imagines gestant humeris, spargunt floribus, foroque ac templis statuunt») [Ann.,XIV,61]. Кроме того, именно на Капитолии праздновались военные победы: «Римляне поставили по середине Капитолийского холма трофеи1 от парфян и арку2» («At Romae tropaea de Parthis arcusque medio Capitolini montis sistebantur») [Ann.,XV,18]. Примечателен также факт того, что в храме одного из древнейших римских богов, бога неумолимого времени и «золотого века», Сатурна, являвшегося центром празднования ежегодных Сатурналий и стоявшего у подошвы Капитолийского холма помещалось государственное казначейство [Ann.,III,51]. Там утверждались и хранились все решения сената, находясь, таким образом, под защитой божественной силы. В пространстве Капитолия, следовательно, получали свое воплощение самые существенные и значимые для римлян события, что и превращало Капитолийский холм в подлинный фокус городского пространства Рима, который в масштабах Римской империи совпадал с сердцевиной созданного римскими полководцами и императорами общественно-политического и религиозно-идеологического мирового пространства. В исторической литературе есть несколько точек зрения по вопросу об источниках возникновения представлений о «священности» Рима. Г.С. Кнабе акцентирует внимание на легенде об основании «Вечного города». По ней Ромул очертил в небе квадрат (templum), и, когда он был спроецирован на землю после появления двенадцати коршунов – в доказательство благожелательного расположения богов к возведению города, именно на Палатинском холме, оказавшемся на территории будущего Рима была вырыта яма (mundus), куда сбросили все1, что олицетворяло силу и богатство римского народа. Этот акт соединил землю с преисподней, мир живых и мир мертвых, «и пуповину, навечно связавшую сегодняшний город с погрузившимися здесь в подземный мир былыми поколениями, нельзя было ни оборвать, ни воссоздать заново»2. А.В. Подосинов склонен рассматривать столицу любого государства, и, в частности, Рим, прежде всего, как центр мира, объясняя это врожденной эгоцентричностью человека. Человек всегда ставит себя в центр Вселенной, превращаясь при этом в начало отсчета при любой системе координат («центр мира – это «Я», мой дом, мое поселение, мой клан, мой народ, моя страна»1). В центре мира находится сакральная точка, через которую проходит ось мира (axis mundi). Всецело соглашаясь с мнениями именитых предшественников, считаем необходимым заключить, что Рим имел несколько источников священности. Такое смысловое наполнение мифа о «городе городов», естественно, являлось определяющим фактором политического сознания римлян. Еще на заре римской истории идея Рима – центра мира трансформировалась в коллективном сознании его граждан в идею Рима – собственника окружающего мира, а сознание интеллектуальной элиты (в том числе и Тацита) было занято размышлениями об исторической роли Рима в завоеванном ими мире.
Вторым по значимости объектом пространства Рима–города выступал Форум. Именно на Форуме находился верстовой столб [Hist.,I,27], считавшийся началом всех дорог в Италии, то есть фактически он был главным ориентиром при координации римлянина в пространстве. По всей видимости, это место верстового столба являлось центром не только «Pax Romana», но и всего мыслимого римлянами универсума. Форум – это также важнейшее проявление древнеримских представлений о пространстве общественной жизни (подробнее об этом – в гл. II, п. 1).
Время и пространство в картине мира римского социума раннего принципата
Одно из ярких проявлений высокого статуса священного в древнеримском обществе – отношение римлян к одному из его образов – времени праздника. В праздничные дни изменялась модель отношений между людьми. В частности, при праздновании Сатурналий, на которые указывает Тацит [Ann.,XIII,15], их участники пренебрегали сословными различиями, рабам и их хозяевам, например, было позволено меняться социальными ролями1. Одним из образов священного времени-пространства было время пространство основания, закладки или восстановления сакрального объекта. В рассказе Тацита о восстановлении после пожара Капитолийского храма (70 г. н.э.) все описывается до мельчайших подробностей. Огромную роль в процессе реставрации храма играли гаруспики, осуществлявшие непосредственный диалог с богами. Именно от них римляне, якобы, узнали, что боги не хотят изменений в форме храма, и его начали возводить на том же фундаменте. Затем последовала тщательно продуманная церемония священнодействий [Hist.,IV,53]. Священное время-пространство предназначалось для общения с богами, причем не только гаруспиков, но и «обычных» людей. Это, иными словами, было время молитвы. Претор Гельвидий Прииск во время закладки нового Капитолийского храма обращается к богам-покровителям Империи, обитателям этого храма, «моля их руководить начатым делом» [Hist.,IV,53]. Священное время, таким образом, воспринималось со священным благоговением, в нем были важны все мелочи и детали. Священные оттенки имели и некоторые другие образы времени, в частности, священное время являлось компонентом как времени войны, так и времени мира. Священнодействия – неотъемлемый компонент жизни солдат на войне. Антоний, к примеру, перед боем, «повернувшись к боевым значкам с изображениями богов, молил вдохнуть бешенство и дух раздора, овладевшие его армией, в сердца неприятелей» [Hist.,III,10]. Священное время являлось неотъемлемой частью и времени государственно-правового регулирования. Так, церемонию восстановления Капитолийского храма после пожара во время гражданской войны 69 г. вели не только жрецы, но и политики (например, Тит Плавтий Сильван Элиан – один из крупнейших государственных деятелей, который, будучи на государственной службе в 70 г. н.э., совмещал ее с обязанностями понтифика). Кроме того, император являлся верховным понтификом. В храме Юпитера, олицетворявшего государственную и военную мощь Рима, совершалось торжественное жертвоприношение в день вступления магистратов в должность. Близость священного и государственного подтверждает и факт того, что сам Тацит был членом жреческой коллегии пятнадцати мужей, которая в случае тяжелых знамений обращалась к оракулу «Сивиллиных книг» ради умилостивления богов1.
Священное время-пространство фокусировалось для римлян во времени-пространстве священнодействий. Пространство храма четко отграничивалось от всего остального мира, что видно на примере процедуры восстановления Капитолийского храма после пожара в 70 г. н.э., место возведения которого было маркировано «священными» лентами. Храм был не просто обителью бога (или богов) – он был одним из главнейших символов римского государства, одним из его основополагающих социальных институтов. Например, сюда издревле сдавали на хранение важные документы и деньги (Ann.,I,8). Таким образом, божественная энергия храмового пространства делала его настолько защищенным от вмешательства сил зла, что позволяла использовать как безопасное хранилище государственных реликвий и ценностей.
В названиях фигурирующих у Тацита священных объектов обращает на себя внимание одна деталь: многие из них посвящены не просто абстрактным понятиям (как, например, храм Фортуны), но и общественным ценностям римского сознания (Атриум Свободы [Hist.,I,31], храм Согласия [Hist.,III,68]). Это наводит на мысль о том, что римляне желали обеспечить укрепление данных аксиологических устоев в своей жизни путем подведения их под защиту священным пространством. Факт того, что в храме Согласия иногда заседал сенат [Hist.,III,68], а также признание за некоторыми храмами статуса убежищ [Ann.,III,60] подтверждают наличие охранительной функции у римского священного пространства.
Священное время-пространство могло постоянно расширяться. В «Анналах» Тацит упоминает об установлении священной арки по случаю возвращения значков, потерянных при гибели полководца Аррия Вара, затем повествует об открытии храма Фортуне, святилища рода Юлиев и статуи Августа, причем это делается историком вообще безо всякого указания на цели установления данных объектов. Видимо, расширение священного пространства было имплицитной характеристикой коллективного сознания римлян. Значительная часть этих объектов находились на территории Рима, что должно было укреплять его силу и мощь.
Поводом к расширению священного пространства могла послужить любая случайность, возведенная в ранг знамения: так, статуя весталки Клавдии Кванты, установленная в храме Матери Богов1, дважды «избегла пожара», поэтому в Риме решили, что «Клавдии священны, к ним благоволят божества» [Ann.,IV,64]. На основе данного знамения место их возведения, осененное божественным присутствием, было включено в разряд священного пространства. Средоточием священности в Риме был Капитолийский холм. На одной его вершине находилась главная святыня Древнего Рима – храм Юпитеру Величайшему и Наилучшему, на другой – крепость, что и делало его не только священным центром, но и важным стратегическим объектом [Hist.,I,39]. На этом факте мы можем пронаблюдать специфическое для римского сознания семантическое наполнение категории «центр». Два главных его объекта – храм Юпитеру и крепость – являются, таким образом, двумя атрибутами римского центра мира, причем оба – с милитаристской окраской. Отсюда следует, что данное пространство рассматривалось как символ успеха римской военной машины и мощи империи. Подтверждение этого вывода находится в рассказе Тацита о разрушении Капитолийского храма: «Пожар Капитолия испугал осажденных больше, чем осаждающих солдаты трепетали от страха; беспомощный, как бы впавший в оцепенение вождь [Флавий Сабин, старший брат Веспасиана. – А.Б.] не мог ни говорить, ни слушать, ни командовать сам, ни следовать советам других» [Hist.,III,73]. Капитолийский храм считался pignus imperii conditam («залогом могущества создаваемой Империи») [Hist.,III,72], что символизировали и связанные с культом Юпитера церемонии: празднование военного триумфа полководца-победителя и приношение жертв при введении в должность магистратов осуществлялись в честь Юпитера Величайшего и Наилучшего. Повествование Тацита о восстановлении Капитолийского храма дает возможность проследить некоторые другие детали осмысления римлянами категории «центр». «Центр», как и любое священное пространство, замкнуто в себе и отграничено от всего остального мира (вспомним «священные» ленты при его реконструкции). Участие в церемонии солдат со «счастливыми» именами («счастливыми» считались имена Victor – «Победитель», Valerius – «Здоровый» и так далее) означало восприятие «центра» как залога военной удачи. Претор молит Капитолийскую триаду – Юпитера, Юнону и Минерву – «вознести на вершину славы предназначенное для них обиталище» [Hist.,IV,53], то есть эти боги должны были уже своим присутствием восславить Капитолийский холм, а, следовательно, и центр Империи. Из этого также следует, что «центр» мира – это обиталище главных богов-покровителей Рима, римского народа и созданной ими державы.
Охранительная функция «центра» проявляется в понимании его как трансцендентного условия воспроизводства римского народа, поэтому в церемонии обновления Капитолийского храма участвовали дети, у которых обязательно были живы оба родителя. Обращает на себя внимание и тот факт, что участники церемонии бросали в основание храма слитки золота и серебра [Hist.,IV,53], следовательно, энергетика «центра» должна была гарантировать римлянам материальное благополучие.
Время и пространство в историософской концепции Тацита
Восприятие народом своей собственной истории, и в особенности – специфика ее конструирования историками, всегда являлись одним из определяющих факторов формирования культуры той или иной цивилизации. «Во все времена, – пишет М.А. Барг, – историческое сознание являлось структурирующим элементом культуры, поскольку в каждую данную эпоху в нем отражались господствующие представления о мире и месте в нем человека, об обществе, рассматриваемом сквозь призму пространства и времени»1.
В своей ориентации во времени Тацит следует традициям, унаследованным от предшественников. Датировка событий в произведениях Тацита происходит по годам правления консулов (в редких случаях – от основания Рима). Кроме того, он соотносит время жизни выдающихся деятелей культуры с эпохами правления известных политиков: «Ведь когда я слышу о древних… перед моими глазами возникают Одиссей и Нестор, время жизни которых отстоит от нашего приблизительно на тысячу триста лет; вы же указываете на Демосфена и Гиперида, блиставших, как хорошо известно, при Филиппе и Александре2 и переживших и того и другого» [Orat.,16]. Таким образом, ориентация во времени производилась им путем соотнесения фактов, событий или временных отрезков с течением общественного времени, то есть, говоря современным языком, «по горизонтали». Тацит мог использовать и соотнесение событий «по вертикали», то есть хронологизация отстоящих друг от друга событий на сколь угодно малые или большие временные промежутки, но не относительно некоего континуума (как в современном обществе), а друг относительно друга. Так, в качестве временных ориентиров историк может брать некоторые важнейшие события римской истории, например, битву при Акции (Ann.,III,55), битву при Филиппах1 (Ann.,III,76), от которых он отсчитывал время при датировке некоторых фактов.
Как уже говорилось, римская история имела свои границы: официальным ее началом являлась легендарная дата основания Рима – 753 г. до н.э. Это предполагает существование неких «доисторических» времен, предшествовавших началу исторического времени, – некоей мифологической, легендарной для римлян эпохи. Как верно заметил Г.С. Кнабе, мифологическое время воспринимается человеком современного, информационного общества лишь ретроспективно, вследствие осмысления времени как некой линейной расчлененной длительности. Однако, по его мнению, «для древних оно было не столько временем, сколько отсутствием времени»2, пребыванием вне развития, движения, вообще вне изменений. Вслед за мифологической эпохой у Тацита помещается время, которое еще нельзя назвать чисто историческим, но также нельзя отнести и к «баснословному» прошлому. Назовем его «периферийной» эпохой (термин М.И. Стеблин-Каменского и И.С. Клочкова), в которой переплетаются легендарные и исторические факты. Как нам кажется, так называемый «золотой век» для Тацита объединяет периферийное и историческое время. Это видно из детального разбора одной из глав «Диалога об ораторах» [Orat.,12]. «Золотой век», естественно, наделяется Тацитом самыми благостными и идеалистическими чертами: «В том счастливом… золотом веке, бедном ораторами и преступлениями, изобиловали поэты и прорицатели, дабы было кому воспевать благостные деяния, а не для того, чтобы защищать дурные поступки». То, что он объединяет две содержательно и качественно различные эпохи, видно еще из одной его характеристики: «И среди этих поэтов и прорицателей мы не найдем ни одного судебного стряпчего, но зато — Орфея и Лина и, пожелай ты заглянуть глубже, то и самого Аполлона». Уже в самом построении этой фразы просматривается два временных слоя. О мастерах красноречия тех времен Тацит пишет, что «никто [кроме непревзойденных поэтов. – А.Б.] не пользовался более высокой славой, имея священную почесть: первые среди богов, которые давали ответы и присутствовали у них на пирах» («Nec ullis aut gloria maior, aut augustior honor: primum apud deos, quorum proferre responsa et interesse epulis ferebantur») [Ibid.]. Таким образом, «золотой век» для Тацита – это время от мифической «истории», правдоподобность которой установить невозможно. Мифологическое время – это эпоха сотворения мира, созидательных действий богов; оно мыслилось вне какой-либо хронологии. События этой эпохи Тацит безоговорочно принимает на веру (возможно – лишь в силу традиции, но, по крайней мере, открыто он нигде не подвергает сомнению мифологические рассказы, чего не скажешь о его отношении к следующей эпохе). Упоминаний о мифологическом времени у Тацита не так много. О древних временах историк упоминает, когда рассказывает о спорах за права храмов. Он пересказывает мифы греческого происхождения о рождении богиней Латоной – ночи и всего сокровенного – Дианы и Аполлона, победе Диониса1 над амазонками [Ann.,III,61]. События той же, крайне далекой, мифологической эпохи всплывают при рассказах о разделе Пелопоннеса2 между потомками Геракла [Ann.,IV,43], о происхождении этрусков от Тиррена – сына царя Атиса [Ann.,IV,55]. Упоминания о мифологической эре содержатся у Тацита и в легенде о происхождении иудеев [Hist.,V,2-3]. Иудеи бежали с Крита в Ливию «еще в те времена, когда Сатурн, побежденный Юпитером, оставил свое царство». Другая легенда утверждает, что иудеи – это народ, во время царствования Изиды ушедший из Египта во главе с Иеросолимом и Иудой, так как там было слишком много жителей. Последующие за этим легенды относятся уже к размытой границе периферийного и исторического времени (происхождение иудеев от ассирийцев, увод их Моисеем из Египта).
Кроме того, мифом является, естественно, и рассказ об основании храма Венеры Пафосской: «Древние сказания называют основателем храма царя по имени Аэрия, хотя некоторые полагают, что это – имя самой богини» [Hist.,II,3]. Даже более поздние предания говорят, по словам Тацита, что храм поставил сын Аполлона, Кинир. Мифологическая эпоха – это эпоха героических странствий. При описании Германии у него упоминается город Асцибургий, основанный Одиссеем [Ger.,3]. Историк не обходит вниманием и троянский поход, и поход аргонавтов за золотым руном [Ann.,VI,34]. К той же эпохе относится и указание на достопримечательности Илиона, посещенного Германиком, и намек на легенду о происхождении самих римлян [Ann.,II,54]. По преданию, восходящему к Вергилию, они произошли от бежавшего из захваченной греками Трои Энея, который после долгих скитаний, основал несколько городов в Италии [Verg. Aen., III, 13, 132]. После возвращения в Лаций он получил от местного царя Латина землю для постройки города, затем правил латинянями после его смерти, став тем самым родоначальником римского народа. В мифологическую эпоху происходили необъяснимые ничем, кроме как божественным промыслом, явления. Например, в Палестине до прихода туда евреев существовали несколько относительно развитых, но исчезнувших цивилизаций. Тацит верит легенде, что равнины неподалеку от р. Иордан, «некогда плодородные и покрытые многолюдными городами», были выжжены небесным огнем [Hist.,V,7]. Таким образом, мировая история рассматривается Тацитом сквозь призму религиозных верований римлян. «Мостом» из мифологического времени в последующие эпохи является факт вписывания легендарных сюжетов в рациональную историю. Это наблюдается, в частности, в спорах за право храмов стать убежищами для беглых рабов, должников, подозреваемых в преступлениях, где, например, в качестве аргумента приводится миф о рождении Латоной Дианы и Аполлона [Ann.,III,61]. Для нас здесь важно то, что посредством этого вкрапления в реальность мифологическая эпоха со своими специфическими законами ставится началом эпох легендарного и исторического времени. Мифологическая эпоха – это время активных действий богов. Ее границей является периферийное время.
