Национализм как предмет политико-философского исследования Малахов Владимир Сергеевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. К категориальному статусу ключевых понятий 13

1. Дескриптивный, аналитический и нормативный аспекты понятия «национализм». . 13

2. О невозможности конвенции относительно содержания понятия «нация» 16

3. Специфика российской исследовательской ситуации 24

4. Опорные понятия политико-философского изучения национализма 27

Глава II. Специфика национализма как типа политического дискурса 35

1. Националистический дискурс как аналитическая модель 35

2. Национализм в сопряжении с его главными идеологическими конкурентами 40

3. Этатизм, империализм, антиколониализм и особенности националистического дискурса 73

4. Национализм и расизм 82

5. Национализм и фашизм .91

Глава III. Основные исследовательские стратегии в изучении национализма 100

1. Историцизм 100

2. Структурно-функциональный анализ 104

3. Марксизм и неомарксизм 127

4. Социальный конструктивизм 137

5. Современное состояние дебатов 147

Глава IV. Этничность и национализм 150

1. К переосмыслению термина этничность 150

2. Национализм и этнический конфликт 169

3. Национализм и этнокультурный плюрализм 176

Глава V. Место и перспективы национализма в современном мире 184

1. Национализм и пан-националистические движения 184

2. Национализм в контексте современных политических процессов 188

3. Националистические движения и организации на рубеже XX-XXI веков 205

4. Глобализация и национализм 208

Заключение 214

Использованная литература

• Дескриптивный, аналитический и нормативный аспекты понятия «национализм».
• Националистический дискурс как аналитическая модель
• Структурно-функциональный анализ
• К переосмыслению термина этничность

Введение к работе

Актуальность исследования

Большинство авторов, отвечающих на вопрос о роли национализма в сегодняшнем мире, тяготеют к одному из двух полюсов. На одном полюсе - позитивистски-номиналистское равнодушие к комплексу проблем, связанных с артикуляцией национальной идентичности. На другом полюсе - вера в то, что нации вечны, а национализм есть не что иное, как самовыражение пришедшей к самосознанию нации. Нетрудно заметить, что перед нами контроверсия двух известных из истории политической мысли парадигм: просветительского либерализма, с одной стороны, и романтического консерватизма, с другой. Для сторонников первой парадигмы национализм есть не что иное, как реакция на неудавшуюся модернизацию. Для сторонников второй парадигмы характерна мифологизация феномена нации и, как следствие, мифологизация национализма. Национализм в консервативно-романтической интерпретации перестает быть идеологией, обусловленной определенными социальными обстоятельствами, и выступает как момент «пробуждения» национального сознания, как поворотный пункт в «судьбе» нации и т.д. Излишне пояснять, что такое понимание национализма скорее свойственно его идеологам, чем его исследователям.

С чем ассоциировать национализм - с шовинизмом или с патриотизмом, с изоляционизмом или с разумным отстаиванием национальных интересов, с величием государственного строительства, которому противостоят этнические сепаратизмы, или со справедливой борьбой колонизированных народов против последних мини-империй? Понятно, что у разных агентов политического действия на этот счет разные ассоциации. Понятно также, что источник конфликта этих ассоциаций лежит вне области чистой логики. Он лежит в плоскости ценностных представлений. А там, где имеет место конфликт ценностей, консенсус по поводу значения понятий в высшей степени проблематичен.

Данная работа родилась из желания прояснить чрезвычайно запутанную эпистемологическую ситуацию, сложившуюся в исследовательской литературе о национализме. Даже если оставить за скобками популярные сочинения о «нации и национализме» и сосредоточиться на публикациях научного свойства, бросается в глаза разброс мнений относительно содержания самого предмета. Исследователи до сих пор не сумели договориться о значении термина «национализм». Наметившийся в конце 1980-х

годов в международной литературе «либеральный консенсус», в рамках которого национализм ассоциировался с эксцессами модернизации, довольно скоро был разрушен. На сегодняшний день в академическом сообществе существует явное противостояние между сторонниками нормативно нагруженного и нормативно нейтрального употребления интересующего нас термина. Отголоски этого противостояния слышны в дискуссиях последних лет, которые развернулись между исследователями, склонными рассматривать национализм как неуместный партикуляризм в эпоху глобальных тенденций общественного развития, и авторами, связывающими национализм с естественным противодействием разрушительным влияниям глобализации.

Известный польский общественный деятель Адам Михник назвал в свое время национализм «последней гримасой коммунизма». Эту формулу можно истолковывать в том смысле, что цепляющиеся за власть коммунистические диктаторы прибегают к национализму, дабы не уйти в политическое небытие. Так поступил в конце 1980-х бывший первый секретарь Сербской компартии Слободан Милошевич. Формулу Михника можно истолковать и в ином смысле, а именно: общества, на протяжении десятилетий находившиеся под гнетом коммунистических правителей, почти обречены биться в конвульсиях национализма, прежде чем перейдут к демократии западного образца. Однако обе предложенных интерпретации основаны на логике, уже заданной самой интерпретируемой формулой. Эта логика предполагает, что либеральные демократии Запада от национализма свободны. Она предполагает также, что национализм представляет собой не что иное, как анахронизм, с которым предстоит расстаться всем странам, вставшим на путь прогресса. Тем самым делается молчаливое допущение, что национализм - чисто нормативное понятие, синонимичное шовинизму, ксенофобии и агрессивности. Между тем среди политических движений, называемых националистическими, существует немало эмансипаторских и гуманистических. Например, индийский национализм (Мохатма Ганди и его последователи). Кроме того, к числу политических практик и идеологий, относимых к национализму, принадлежат государственный протекционизм в экономической и культурной сфере, воздействие которого далеко не всегда негативно. Например, «экономический национализм» Японии и Южной Кореи, вплоть до недавнего времени противившихся открытию собственных финансовых рынков и методично проводивших мероприятия по поддержке национального производителя, а также «культурный национализм» Франции, вкладывающей огромные средства в развитие французской культуры и защиту французского языка.

Таким образом, национализм - неоднозначное, многомерное явление, и объявлять его вредным пережитком, обусловленным недостаточной модернизированностью общества, было бы, по меньшей мере, легкомысленно.

В сегодняшнем мире у национализма два основных вектора. Один вектор указывает в сторону обретения общественного единства. Это национализм, исходящий от государства. Второй вектор направлен против государства. Это национализм, исходящий от культурно-этнических групп, стремящихся к политическому суверенитету. В результате испанский, индийский, турецкий и грузинский национализмы наталкиваются на противодействие национализмов каталонского, сикхского, курдского и абхазского.

Таким образом, национализм тесно связан с легитимацией усилий по интеграции или дезинтеграции государств. Последние не случайно называются национальными государствами. Однако этим функции национализма не исчерпываются. Национализм далеко не всегда непосредственно связан с действиями по укреплению или подрыву национальных государств. Он подпитывается чувствами и ожиданиями людей, которые ищут решение острых проблем собственного существования в национальной солидарности - в консолидации на основе общей истории, языка или культуры. Таким образом, национализм - это идеология политизированной идентичности.

В индустриально развитых странах Запада, наряду с культурной унификацией и распространением массовой культуры отчетливо прослеживается тенденция к культурной фрагментации. Возникает новый запрос на различие. Причем этот запрос заявляет о себе там, где, казалось бы, объективных оснований для его появления практически не осталось. Всплеск «черного национализма» в США случился в 1980-е после двух десятилетий усилий по интеграции чернокожего населения в американскую нацию. Движение за возрождение кельтской идентичности в Шотландии и Уэльсе активизировалось в конце 1990-х, когда внешние наблюдатели склонялись к мнению, что шотландцы и валлийцы растворились в британском культурном котле.

Еще более явный характер приобрела активизация локальной идентичности в незападном мире. Стремление удержать культурную самобытность здесь выступает как противодействие вестернизации. Это противостояние выражается то в этнических, то в конфессиональных, то и в этнических, и в конфессиональных терминах одновременно. В последнем случае возникает парадоксальный феномен - «религиозный национализм».

Иными словами, национализм приобретает новое измерение на фоне глобализации. Чем больший размах приобретают процессы детерриториализации - разрыва связи производства и обмена благами с той или иной территорией - тем более заметными становятся движения, основанные на отстаивании ценности территории. Эти движения

получили в аналитической литературе имя: «новый локализм». Локализм - и национализм в том числе - берет на себя задачу сохранения идентичности. На деле, однако, перед нами не столько ее сохранение, сколько рефлексивная реконструкция - сознательное производство и воспроизводство отношений, поставленных под угрозу имперсональными процессами «глобальной экономики» и «глобальной культуры». Национализм в этом контексте предстает как попытка выработать гуманистическую альтернативу дегуманизации общественной жизни, которую несет с собой новый мировой порядок.

Степень разработанности проблемы

Предметом теоретического интереса национализм стал сравнительно недавно - в 1920-е годы. Пионерами в этой области стали американские историки Ханс Кон и Карлтон Хайес. Под их влиянием в 30-40-е годы сложилось так называемое «историческое национализмоведение», сохранявшее значительное влияние до 1960-х годов включительно. Надо отметить, что это влияние распространялось не только на англоамериканскую литературу. Среди европейских историков, посвятивших специальные труды изучению национализма, следует назвать Теодора Шидера и Ойгена Лемберга. Особого упоминания заслуживает чешский историк Мирослав Грох, работа которого после ее перевода с немецкого на английский язык, оказала влияние на англоамериканское национализмоведение.1

В 1950-е годы монополия историков на изучение национализма была нарушена

•у

социологом и политологом Карлом Дойчем. Будучи увлеченным модной тогда кибернетикой, К.Дойч попытался включить исследование национализма в универсальную «теорию коммуникации». Предприятие оказалось не слишком успешным. Работы К.Дойча о национализме не вошли в международный научный обиход так же прочно, как его труд по теории политического управления.

В 1964 г. была опубликована программная статья Эрнеста Геллнера. В ней была изложена теория национализма, которой будет суждено оказать решающее влияние на последующее национализмоведение. Однако в тот момент работа Э.Геллнера была практически не замечена международной научной общественностью.

Можно точно назвать год, с которого началась новая эпоха в области изучения национализма. Это 1983 г., когда почти одновременно вышли в свет работа Э.Геллнера «Нации и национализм»5, книга Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества»6 и сборник статей под редакцией Эрика Хобсбаума и Теренс Рэйнджер «Изобретение традиции».7 Эти работы радикально изменили исследовательскую ситуацию. После них стало невозможно писать о национализме так, как о нем писали раньше. Без явной или скрытой отсылки к этим авторам (в виде развития их идей или отталкивания от них) сегодня не обходится ни одно серьезное сочинение о национализме.

В течение 1980-х-1990-х годов формируется междисциплинарное национализмоведение, вклад в которое вносят социология, политология, социальная и культурная антропология, политическая экономия, история культуры и сравнительное литературоведение. При этом самих исследователей редко удается отнести к одной из этих дисциплин: большинство из них сознательно строят свою работу как междисциплинарную. Рождерс Брубэйкер, Этьен Балибар, Хоми Бхабха, Иммануэль Валлерстайн, Катрин Вердери, Фредерик Джеймисон, Майкл Манн, Парта Чаттерджи, Томас Эриксен8, - вот лишь несколько представителей разных областей знания, работы которых оставили заметный след в изучении национализма в последние два десятилетия. Политико-философские аспекты проблематики национализма рассматривались в работах Этьена Балибара, Шейлы Бенхабиб, Бенджамена Барбера, Дэвида Лэйтина, Дэвида Миллера, Марты Нуссбаум, Чарльза Тэйлора, Юргена Хабермаса.9

О российской литературе по интересующей нас теме приходится говорить отдельно. Господство догматического марксизма-ленинизма блокировало саму возможность научного изучения национализма. Поэтому доброкачественных работ о национализме на русском языке долгое время не существовало. Цезурой стали публикации Валерия Тишкова.10 В.Тишков открыто порвал с советской интеллектуальной традицией в области изучения «национальных отношений», обвинив эту традицию в имплицитном национализме. В течение 1990-х годов был опубликован ряд серьезных исследований других отечественных авторов, которые позволили ввести российские дискуссии о национализме в международный научный контекст. Это работы Л.М.Дробижевой, А.Г.Здравомыслова, В.В.Коротеевой, О.Ю.Малиновой, А.И.Миллера, Э.И.Паина, С.В.Чешко, В.Б.Пастухова, Б.В.Межуева, Э.Д.Понарина и др.11 В этот же период в российской литературе появляются профессиональные исследования, посвященные проблемам этничности, которые также способствуют выходу нашего обществоведения из своего рода гетто. Это работы А.Р.Аклаева, В.М.Воронкова,

М.Н.Губогло, С.В.Соколовского, Г.У.Солдатовой, В.А.Шнирельмана и др. В работах российских обществоведов национализм выступает предметом социологического, культурно-антропологического (этнологического), социально-психологического, политологического и исторического исследований. Предметом политико-философского исследования он до сих пор не становился.

Метод исследования

В теоретических работах о национализме, и российских, и зарубежных, просматривается оппозиция двух парадигм - эссенциалистской, или субстанциалистской, с одной стороны, и номиналистской, или инструменталистской, с другой. В рамки первой парадигмы умещаются подходы, которые могут быть обозначены термином исторщизм. К историцизму автор причисляет как примордиализм (Питер Ван ден Берг, Карл Фосслер, Хайнц Клосс, Теодор Файтер, Сергей Арутюнов), так и различные разновидности спекулятивно-романтического теоретизирования по поводу «наций и национализма» (Курт Хюбнер, Отто Данн, Рюдигер Бубнер, Георгий Гачев и др.). В рамки второй парадигмы укладываются структурно-функциональный анализ, а также различные версии марксизма. Если эссенциализм объясняет национализм в качестве артикуляции некоторой изначально данной сущности, то номинализм сводит эту идеологию к активности определенных групп интересов. Эссенциалистские подходы в конечном итоге мистифицируют национализм, тогда как номиналистские подходы недопустимым образом сужают его проблематику.

Выходом из непродуктивной дихотомии эссенциализма и номинализма представляется методология социального конструктивизма, причем с той непременной оговоркой, что социальное конструирование ни в коем случае нельзя приравнивать к произвольной манипуляции или сознательной фабрикации. Поскольку в русском языке термин «конструирование» почти неотрывен от этих коннотаций, уместно вести речь не о конструировании, а о социальном производстве реальности, с которой имеют дело обществоведы в целом и национализмоведы в частности.

Смещая внимание с «субстанциального» аспекта идеологии национализма на «функциональный», мы, тем не менее, не отказываемся от спецификации данного

+

феномена, т.е. от его теоретического отграничения от иных феноменов. С целью такой спецификации представляется продуктивным поставить вопрос о национализме как типе дискурса. Националистический дискурс, как и всякий «идеальный тип», нигде не встречается в чистом виде, однако данная теоретическая модель с достаточной точностью описывает определенную совокупность политико-идеологических феноменов. Таким образом, новизна настоящего исследования состоит:

• в сосредоточении внимания на методологических аспектах изучения национализма;

• в выявлении теоретических источников национализма;

• в спецификации национализма как типа дискурса;

• в дифференцированном сопоставлении националистического дискурса с либеральным, социалистическим, консервативным, фашистским и иными дискурсами;

• в анализе специфики националистического ответа на вызовы современности.

Цель и задачи исследования

Цель диссертационного исследования состоит в осмыслении национализма как многомерного феномена. Данная цель предполагает решение следующих задач:

• проанализировать национализм в контексте основных проблем политической философии, в частности, проблемы суверенитета, легитимности и идентичности;

• исследовать основные теоретические парадигмы в междисциплинарном изучении национализма;

• прояснить соотношение национализма с конкурирующими политическими идеологиями;

• исследовать место национализма в идеологическом ландшафте современного мира.

Основные положения, выносимые на защиту:

Национализм - комплексный феномен, имеющий теоретическую (мировоззренческую), психологическую (эмоциональную) и политическую (практическую) составляющую. Все три составляющие могут быть рассмотрены вместе, если анализировать национализм в качестве политико-идеологической конфигурации, понимая при этом идеологию не столько как набор теоретических положений, сколько как определенного рода социальную практику.

Несмотря на то, что под рубрику «национализм» подводится несколько достаточно далеко отстоящих друг от друга явлений, национализм имеет смысл рассматривать как относительно самостоятельную политическую идеологию, а не как простую совокупность идеологий и движений.

«Национализмом» автор называет политическую идеологию, в которой «нация», понимаемая в качестве культурно гомогенного сообщества, выступает единственным источником суверенитета, преимущественным объектом лояльности и идентификации и предельным основанием легитимности власти.

Политико-философское исследование национализма предполагает вопрос об условиях возможности данной политической идеологии. Таким условием является смешение двух уровней проблематики: проблематики суверенитета и проблематики идентичности. Проблематика суверенитета относится к процессам, в силу которых общество управляется. Проблематика идентичности относится к процессам становления и развития культурной (языковой, этнической, религиозной) однородности общества. Вопрос о том, из чего складывается общность, называемая нацией (какие исторические и культурные факторы делают некоторое множество людей национальной общностью), не следует смешивать с вопросом о том, согласно какой форме власти и авторитета эта общность должна управляться.

Суггестивная сила национализма заключается в его способности найти практическое решение теоретически неразрешимой задачи. Это задача легитимации границ современного «национального государства». Поскольку эти границы сложились в результате войн и соглашений, т.е. случайно, их нерушимость невозможно обосновать с помощью нормативных аргументов. Иными словами, их невозможно легитимировать. Не существует моральных аргументов, убедительно демонстрирующих, на каком основании одни этнокультурные сообщества (например, испанцы, турки или грузины) имеют государственность, а другие (например, баски, курды или абхазы) ее не имеют. Национализм компенсирует легитимационный дефицит либеральной демократии за счет перевода понятия нации из политико-правового в культурно-исторический (часто и в этнический) план. Проектируя нацию как нечто естественное и органическое, т.е. как сущность, выросшую из глубинных исторических корней и нашедшую свое высшее проявление в форме государства, национализм снимает вопрос об искусственности существующих политических границ.

Политическую идеологию вообще и идеологию национализма, в частности, следует понимать не просто как некоторую систему взглядов, но прежде всего как социальную практику. Такой подход позволяет перенести центр тяжести изучения идеологии

национализма с ее содержания на функции, выполняемые ею в том или ином социально-историческом, политико-экономическом или социокультурном контексте.

Национализм, взятый в идеально-типическом измерении, обладает вполне определенной структурой. Элементами данной структуры является представление о нации как органическом сообществе, вера в антропологическую заданность (естественность) национальной принадлежности индивидов, приоритет принципа нации как морального критерия, а также полагание данного принципа в качестве единственного источника власти и авторитета.

Национализм, понимаемый в качестве особого политического дискурса, обнаруживает целый ряд принципиальных отличий от других дискурсов, в частности, от либерального, консервативного и социалистического.

Либеральный, социалистический и консервативный дискурсы находятся в весьма сложных отношениях с национализмом. Они выступают как его конкурентами, оппонентами и врагами, так и его союзниками. В конкретной политической действительности существуют, разумеется, только идеологические гибриды -либеральный, консервативный, демократический, имперско-этатистский национализм и т.п. Аналитическое расчленение этих конфигураций, исследование элементов, из которых они состоят, связей этих элементов друг с другом, а также факторов, определяющих изменение характера таких связей, имеет немалое значение для работы практикующих политологов.

Теоретическая и практическая значимость работы

Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что в ней предлагается систематическое осмысление многомерной политико-идеологической проблематики, связанной с национализмом, под углом зрения современной политической философии. Практическая значимость работы заключается в том, что содержащиеся в ней положения и выводы, равно как и ее материал, могут быть использованы преподавателями различных областей обществоведения, от политологии и социологии до социальной и культурной

антропологии.

Автор придерживается мнения, что политической философии национализма не существует. Идеология, выступающая под этим именем, заимствует отдельные теоретические положения как у своих союзников (например, у этатизма), так и у своих конкурентов (прежде всего у либерализма и социализма). К национализму относят множество доктрин. Не случайно все авторы, которые представляли национализм как «идею» (Х.Кон, К.Хэйес, Э.Кедури), по существу, излагали несколько разных систем воззрений: либеральных (Дж.Мадзини), романтических (А.Мицкевич, Новалис, Фр. Шлегель), почвеннических (Ф.М.Достоевский), консервативно-охранительных (Г.Трейчке, К.П.Победоносцев), расистских (Х.С.Чемберлен, А.Розенберг).

Итак, сделать национализм предметом политической философии трудно в силу того, что данный предмет чрезвычайно трудно вычленить. Национализма «как такового» не существует. Существуют различные идеологические ответы на различные политические вызовы. Эти ответы с большей или меньшей степенью условности могут быть объединены под рубрику «национализм». Вот почему права В.Коротеева, предложившая следующую дефиницию: «Национализм - совокупность идеологий и политических движений, использующих в качестве символа понятие нация».14 Правда, эта дефиниция, как и всякое рабочее определение, нуждается в уточнениях. Во-первых, в качестве символа понятие нации используют и многие ненационалистические идеологии. Во-вторых, коль скоро мы вычленяем в качестве объекта исследования «национализм», а не «национализмы», имеет смысл говорить не о совокупности (различных) идеологий, а о разновидностях (одной) идеологии.

Анализируя устройство (структуру) этой идеологии и то, как она работает в различных контекстах (ее функции), мы отдаем себе отчет, что имеем дело не с некоей «вещью», или сущностью, а с идеально-типическим конструктом. В этом смысле мы ведем речь о националистическом дискурсе, или о национализме как определенном типе дискурса. При этом - подчеркнем еще раз - мы не представляем себе национализм в качестве некоей самодостаточной «реальности». Националистический дискурс - это конструкт, который может быть полезен в аналитических целях.

Дескриптивный, аналитический и нормативный аспекты понятия «национализм».

Национализм представляет собой в первую очередь политико-идеологическое явление. Это идеология, т.е. система взглядов, обосновывающая и оправдывающая определенного типа практику. Это политическая идеология, поскольку, практика, которую данная идеология обслуживает, носит политический характер (связана с отношениями власти). Вместе с тем национализм имеет, по крайней мере, еще одно измерение - психологическое. Это не просто совокупность некоторых теоретических представлений, но и совокупность некоторых эмоциональных представлений. Иными словами, национализм затрагивает как сферу идей, так и сферу переживаний. Ряд исследователей полагают, что национализм следует изучать не только как идеологию (доктрину, мировоззрение) и психологию (чувства), но и как политику.15 Нам, однако, выделение политики в качестве отдельного слоя проблематики национализма кажется излишним, Во-первых, потому, что политики без той или иной формы идеологии не бывает. Во-вторых, квалифицируя национализм как политическую идеологию, мы анализируем его не как чисто теоретический феномен, но как руководство к политическому действию или как составную часть такого действия.

Термин «национализм» употребляется в разных значениях. В литературе по теории международных отношений «национализм» часто выступает как синоним этатизма (statism). Правда, в той же литературе, а также в работах по социологии, столь нестрогое использование термина подвергается серьезной критике.16

Ввести общеобязательные правила словоупотребления мешает и различие в языковых традициях. В англо-американской литературе довольно распространено нормативно нейтральное понятие национализма, тогда как во французских, русских и большинстве восточно-европейских источников доминирует пейоративное употребление данного термина..

Согласно американским социологам Х.Герту и К. Милсу, национализм есть «идеология, оправдывающая национальное государство».18 В «Энциклопедия Американа» читаем: «национализм - состояние ума, характерное для определенной группы людей с гомогенной культурой, проживающих в тесной ассоциации на данной территории, разделяющих веру в собственную отличительность от других и в общую для них судьбу».1 «Национализм, - сообщает Новая католическая энциклопедия, - это чувство, объединяющее группу людей, имеющих реальный или воображаемый общий исторический опыт и проявляющих стремление (inspiration) жить в будущем в качестве отдельной группы».20

Наряду с этим - нейтральным - словоупотреблением весьма широко распространено иное, нормативно нагруженное использование термина «национализм». Согласно многим немецким авторам, национализм представляет собой преувеличенное, гипетрофированное проявление национальных чувств, а националистические чувства суть извращенная форма национальных чувств.21 Равным образом в российской традиции с давних пор утвердилось противопоставление национализма патриотизму. Словарь Владимира Даля определяет национализм как «узкий патриотизм, шовинизм».22 Современные словари русского языка связывают национализм с «идеологией и политикой национального превосходства, противопоставлением своей нации другим», а также с проявлениями «чувства национального превосходства, идей национального антагонизма, национальной замкнутости».23

Не будет ли выходом из затруднения разделить два понятия национализма -обыденное и научное, закрепив за первым ценностно-эмоциональные коннотации, а второе от них освободив? Чтение современных источников показывает. Что такое разделение не удается провести сколько-нибудь строго. Во-первых, термин «национализм» приобрел пейоративное значение в международных правоустанавливающих документах - например, в резолюциях ООН. Во-вторых, нормативная нагрузка термина дает о себе знать и в научной - в том числе англоамериканской - литературе. Политологи из «Foreign affairs» и других авторитетных изданий не раз утверждали, среди прочего, что причиной этнических чисток на территории бывшей Югославии послужил всплеск национализма. Похоже, что участники дискуссий о национализме - как публичных, так и научных - не могут абстрагироваться от социального (а значит и политического) контекста этих дискуссий. Ведь сам термин «национализм» может служить оружием в идеологическом противостоянии. Вкладываемый в это слово негативный смысл дает возможность свести счеты с идейным и политическим противником. Достаточно повесить на него ярлык националиста, чтобы его обезвредить.24

Выражения «татарский национализм», «югославский национализм», «индийский национализм», «американский национализм» и т.д. красноречиво свидетельствуют о том, что в слово «национализм» вкладываются весьма различные, несовместимые содержания. Национализм - это и изоляционизм, и усилия по государственной интеграции, и экономический протекционизм («защита национального производителя»), и отстаивание «национальных интересов» в международной политике. Националистами называют и приверженцев политического суверенитета Страны басков, и противостоящих им сторонников единой и неделимой Испании. Во время конфликта в Македонии в 2001 году пресса и телевидение обозначали в качестве «националистов» и албанских сепаратистов, и сторонников сохранения единого государства Македония.

Если сгруппировать наиболее часто встречающие употребления интересующего нас термина, обнаружится, что он имеет, по меньшей мере, четыре значения.

1. Идеология становления государства («государство-строительства», state-building). Национализм здесь выступает как идейное обеспечение процесса «собирания» государства, или «государственного строительства». Классические примеры в этой связи -движение «рисорджименто», приведшее к образованию итальянского государства в 1860-е годы, и объединение немецких земель вокруг Пруссии, завершившееся образованием Германии в 1870-е годы.

2. Идеология социальной интеграции («нациостроительства», nation-building). Государство в этом случае уже есть, и национализм необходим ему для легитимации мероприятий по консолидации населения - превращения последнего в культурно однородную общность, нацию. Иллюстрациями здесь могут служить Япония последней трети XIX века, Турция в период правления Мустафы Кемаля (1923-1938), а также Египет, Иран и Китай 1920-х-ЗО-х годов.

3 Идеология антиколониализма. Это явление в советское время называлось у нас (а также в зарубежной марксистской литературе) «национально-освободительным движением». В международном обществоедении, однако, не принято проводить различие между («буржуазным» и потому подлежащим осуждению) национализмом, с одной стороны и («хорошим» и «прогрессивным») «национально-освободительным движением», с другой. Весь комплекс политико-идеологических явлений, связанных с борьбой народов Азии и Африки против колониализма, нейтральным образом квалифицируется как «национализм».

4. Идеология этнически мотивированного сепаратизма (сецессионизма). Как мы уже заметили выше, под «национализмом» в наше время часто понимают именно подобные движения (чеченский, тамильский, квебекский «национализм»).

Националистический дискурс как аналитическая модель

Одна из главных трудностей, с которыми сталкиваются исследователи национализма, заключается в многослойности этого феномена. Национализм имеет три составляющих -теоретическую (мировоззренческую), психологическую (эмоциональную) и политическую (практическую). На мой взгляд, все три составляющие могут быть рассмотрены вместе, если анализировать национализм в качестве политико-идеологической конфигурации, понимая при этом идеологию не как набор теоретических положений, а как определенного рода социальную практику.57

В последние годы в России появился ряд исследователей, которые развивают взгляд на национализм, предложенный Бенедиктом Андерсоном. Национализм, согласно этому подходу, следует анализировать не в качестве идеологии, а в качестве универсальной культурной системы, когнитивной карты, к которой наши современники прибегают так же, как наши предки прибегали к христианству или к языческой мифологии. Развивая эту мысль британского ученого, Алексей Миллер говорит о «националистическом дискурсе» как о вместилище для всех участников публичных и научных дискуссий о национализме. 58Уже в силу самого факта, что тот или иной политик или ученый включился в дебаты о нации, национальной идентичности, национальных интересах, патриотизме и т.д., он находится внутри «националистического дискурса». На мой взгляд, здесь имеет место, во-первых, нестрогое употребление термина «дискурс»: это слово используется А.Миллером в том же значении, какое оно имеет в обыденном языке. По-французски, например, discourse означает то же, что дискуссия, рассуждение, дебаты. «Discourse de la methode» Рене Декарта - это, как вполне точно передает русский перевод, «Рассуждение о методе». Однако в том употреблении, которое это слово приобрело благодаря Ролану Барту и в особенности Мишелю Фуко, «дискурс» стал техническим термином, имеющим гораздо более узкое значение. Во-вторых, если принять понятие «националистического дискурса», предлагаемое А.Миллером, содержание этого выражения безнадежно размывается. Оно перестает быть аналитическим инструментом, поскольку утрачивает смыслоразличительную функцию. Представителями «националистического дискурса» оказываются как Владимир Жириновский, так и Егор Гайдар.

В современной социальной науке дискурсом называют определенный способ употребления языка. Научный дискурс, политический дискурс, религиозный, медицинский, психоаналитический дискурс и т.д. От того, в рамках какого дискурса мы находимся, зависит, каким образом мы воспринимаем и осваиваем окружающий нас мир. Можно сказать, что дискурс - это закрепленный в языке способ упорядочивания социальной реальности. В той мере, в какой социальная реальность дана нам в качестве дискурсивно организованной реальности, дискурс становится элементом, частью этой реальности.

Категория «дискурс» шире категории «идеология». Всякая идеология имеет дискурсивный характер, но не всякий дискурс идеологичен. Одним из авторов, попытавшихся описать структуру националистического дискурса, был британский философ и историк Исайя Берлин.59 В числе элементов данной структуры он выделил следующие: убеждение в том, что принадлежность нации представляет собой фундаментальную характеристику человеческого существования; представление о нации как об организме и о взаимодействии между членами нации как членами единого организма; вера в моральный приоритет принципа нации: некоторое действие является хорошим (морально одобряемым) не потому, что соответствует определенному нравственному критерию, а потому, что служит пользе нации, которой принадлежит говорящий; выдвижение «нации» в качестве главного основания всех притязаний на власть и авторитет. Эти положения можно считать базисными элементами националистического дискурса. Они удерживаются, независимо от того, какой перед нами национализм -«освободительный» или «реакционный», «консервативный» или «реформаторский», «гуманистический» или «агрессивный». При этом ни в коем случае нельзя забывать, что выделенный здесь дискурс - идеально-типический конструкт, и что в «чистом» виде он нигде не встречается. В идеологии действующих политических субъектов можно найти лишь отдельные элементы этого дискурса, включенные в состав достаточно эклектичных и противоречивых конгломератов.

Различные идеологии - это соперничающие (и в то же время и сотрудничающие) друг с другом дискурсы. Например, в идеологии НСДАП - «национал-социализме» -присутствовали элементы расистского, социал-дарвинистского, оккультистского, романтически-почвеннического, социалистического и националистического дискурсов. В марксизме времен самих Маркса и Энгельса (не говоря уже о «марксизме-ленинизме» советской партноменклатуры) мирно соседствовали гегельянство, утопический социализм, анархизм, квази-религиозный мессианизм и т.д. В идеологии КПРФ лево-популистский дискурс сочетается с этатистски-консервативным и этно-националистическим.

Коль скоро дискурс задает определенную картину мира, уместно бросить взгляд на содержание фрагментов, из которых составлена националистическая картина мира. Для этого нам придется обратиться к истории мысли.

Особую роль в становлении национализма сыграл Иоганн Готфрид Гердер. У великого немецкого просветителя можно найти, по крайней мере, три положения, имеющие для националистической аргументации первостепенную важность.

Во-первых, Гердер, хотя и убежден в единстве человеческого рода, понимает это единство как многосоставное, данное через многообразие народов.

Во-вторых, Гердер был одним из первых теоретиков «национального характера». Добрая половина «Идей к философии истории человечества» (1791) посвящена рассуждениям о душевной конституции того или иного «народа». Автор обращается при этом с «народами» как с коллективными личностями, и для тех личностей, которые ему по каким-то причинам показались несимпатичными, не жалеет уничижительных выражений.

В-третьих, у Гердера впервые сформулирована такая принципиальная для будущих идеологов национализма мысль, как этнический базис государственности. «Природа воспитывает людей семьями, и самое естественное государство - такое, в котором живет один народ, с одним присущим ему национальным характером».60 «.. .Кажется, что ничто так не противно самим целям правления, каюлеестественный. рост государства, хаотическое смешение разных человеческих пород и племен под одним скипетром».61

То, что Гердер писал об империях, было настоящим бальзамом на раны интеллектуалов, мечтавших о самостоятельной государственности для своей страны: «Словно троянские кони, сходятся эти махины, обещают друг другу бессмертие, но ведь они лишены национального характера, в них нет жизни, и лишь проклятие рока обречет на бессмертие силой пригнанные друг к другу части, ведь искусство государственного правления, породившее их, играет народами и людьми, словно бездушными существами. Но история показывает нам, что такие орудия человеческой гордыни сделаны из глины и, как всякая глина, распадутся на земле в пыль и прах».62 Не случайно Гер дером вдохновлялись и Джузеппе Мадзини, и Ян Амос Коменски, и многие другие общественные деятели из Центральной и Восточной Европы, боровшиеся с гнетом Габсбургской и Османской империй.

Структурно-функциональный анализ

Структурно-функциональный метод иногда употребляется как синоним «функционализма». Однако «функционализм» - в высшей степени спорное понятие. В наше время он часто используется как ярлык, служащий дискредитации противника. Не всегда ясно, кто может быть отнесен к «функционалистам», а кто - нет. Например, Роберт Мертон которого считают сторонником функционализма, был его глубоким критиком, а Толкот Парсонс, имя которого прочно ассоциируется с данной парадигмой, в разные периоды своей научной деятельности называл свой метод по-разному. Если в 50-е годы он обозначал его как «структурно-функциональный анализ», то в 60-е он от этого обозначения отказался, предпочтя ему «общую теорию систем».

Уместно различать два разных употребления слова «функционализм» - узкое и широкое. В узком смысле это направление в социологии - от Бронислава Малиновского и Альфреда Радклифф-Брауна до Толкотта Парсонса и его последователей. В широком смысле это методологическая установка, противостоящая феноменологической традиции в социальных науках («понимающей социологии» от Макса Вебера до Альфреда Шютца).

Функционализм в такой перспективе представляет собой способ интерпретации общественных явлений (социальных фактов), при котором воздерживаются от обращения к интенциям индивидов и сосредоточиваются на объективных, не зависящих от самих индивидов связях и отношениях (социальных порядках).

Взятый в несколько огрубленном виде, функционализм как метод состоит в рассмотрении отдельных социальных феноменов с точки зрения их функциональности (полезности, целесообразности) с точки зрения некоторого целого. Некоторое общественное установление (институт) считается функциональным, если способствует стабильности определенной социальной системы и, напротив, - дисфункциональным, если ведет к утрате системой устойчивости. Например, для индустриального общества функциональной является нуклеарная семья, т.к. она способствует социальной и географической мобильности индивидов, тогда как расширенная семья была бы дисфункциональной, ибо препятствует индивидуальной мобильности и тем самым мешает эффективному функционированию индустриального общества.

Само понятие «функция» заимствовано из биологии. Классический функционализм первой половины 20 века допускал, что так же, как у каждого органа есть своя функция по отношению к организму, у каждого общественного установления (института) есть своя функция по отношению к обществу в целом. Правда, аналогия между обществом и организмом очень скоро стала предметом острой критики. Во-первых, что такое «общество» как целое? Во-вторых, эта аналогия имплицитно телеологична: в ней заложен взгляд на социальные институты зрения сквозь призму неких преследуемых ими целей; но ведь цели могут преследовать только индивиды. В-третьих, органицистская модель общества опирается на представление о последнем как системе, тяготеющей к стабильности (гомеостазису), откуда следует упор на поддержании порядка и консенсусе. Однако далеко не все участники социального взаимодействия стремятся к сохранению социального порядка и, соответственно, к консенсусу.

В ходе дебатов вокруг функционализма обнаружились методологические изъяны, преодолеть которые, оставаясь в рамках этого подхода, невозможно. Это: (а) механицизм -рассмотрение социального взаимодействия в отвлечении от смыслов, которыми индивиды наделяют свою деятельность; (б) телеологизм: социальная деятельность объясняется через ее последствия; (в) неспособность объяснить феномены нестабильности и конфликта -последние предстают лишь как патология, болезнь, грозящая стабильности социальной системы.

Впрочем, эти и другие пороки раннего функционализма были в значительной мере преодолены в ходе его самокритики. Так, Т.Парсонс, разрабатывая в 60-70-е годы «общую теорию систем», уходит от аналогий социальных систем с биологическими, отдавая предпочтение кибернетике (отношения внутри системы как отношения обмена информацией между подсистемами). Р. Мертон отказывается от рассмотрения функции той или иной социальной практики с точки зрения общества в целом, сосредоточиваясь на динамике самой этой практики или на ее воздействии на другие практики. Кроме того, Р.Мертон разделил понятия «функция» и «целенаправленность»: хотя функция и связана с целесообразностью, она не преследуется явным образом, более того - осуществляется независимо от намерений участников социального действия. В этой связи Мертон говорит о «латентных функциях», которые следует отличать от «эксплицитных». Если эксплицитной (явной) функцией религии является удовлетворение потребности людей в сакральном, то латентная функция этого института - способствовать коллективной сплоченности (интеграции) общества. Равным образом две функции имеет ритуальный танец членов племени: эксплицитная - вызвать дождь или излечить больного, латентная -способствовать объединению членов племени.

Как бы ни оценивать достоинства и недостатки функционалистского метода, очевидны две вещи. Во-первых, этот метод нуждается в дополнении «историко-генетическим» (или «каузальным», если воспользоваться терминологией Дюркгейма). Во-вторых, «функциональный подход» при условии аккуратного применения, в обществоведении только показан. Хорошую службу он служит и в исследовании национализма. К тому же совсем не нужно быть функционалистом, чтобы пользоваться такими понятиями как «функция», «социальная система», «социальная структура» и «институт».

Это несколько затянувшееся введение понабилось нам для того, чтобы лучше понять теории национализма, разработанные с использованием функционалистской методологии. К их числу относится теории Карла Дойча, Эрнеста Геллнера, Джона Броий, а также, с некоторыми оговорками, концепция Лии Гринфельд.178

В отличие от представителей исторического национализмоведения, социолог и политолог Карл Дойч вписал исследование национализма в более строгие теоретические рамки. Свою собственную концепцию национализма К.Дойч называл «теорией коммуникации». К.Дойч отмежевывается как от «субстанциалистского» определения нации (через общность тех или иных признаков), так и от «волюнтаристского» ее определения (через общность самосознания). Процесс формирования наций, по Дойчу, имеет смысл рассматривать в тесной связи с социально-экономическими преобразованиями - модернизацией. К.Дойч отличает «общество» от «культуры». «Общество» - это группа индивидов, находящихся в отношении взаимной зависимости благодаря разделению труда. «Культура» - это совокупность устойчивых поведенческих предпочтений, основанных на общих ценностях, усваиваемых индивидами в ходе социализации. «Общество» производит, отбирает и направляет в определенное русло социальные блага и услуги. «Культура» производит, отбирает и направляет в определенное русло информацию. Наличие определенных каналов коммуникации делает возможным накопление информации о прошлом, а также распространение, комбинирование и перекомбинирование информации о настоящем. Эта информация является «функциональной предпосылкой» (a functional prerequisite) отправления определенной формы власти и авторитета. С Промышленной революцией конца XVIII -начала XIX в.в. происходит усложнение разделения труда, что влечет за собой интенсификацию «социальной мобилизации» населения и необходимость в расширении каналов коммуникации. В результате появляется особый тип социальной общности — нация.

К переосмыслению термина этничность

Выражение «этничность» (этническая принадлежность) употребляется, по меньшей мере, в трех различных значениях. (1) В значении биологической (расовой) принадлежности. В свое время Эшли Монтагю264 предложил вместо термина «раса» пользоваться термином «этничность». В этом значении последний термин употребляется довольно часто. Когда говорят, что некто по своему «этническому типу» отличается от большинства окружающих его людей, обычно имеют в виду, что данный индивид отличен от других антропологически, т.е. по своему биологическому происхождению. (2) В значении исторического происхождения. Когда говорят, что такой-то человек - «этнический цыган» или «этнический курд», под этим, как правило, не подразумевают языковых, религиозных или фенотипических отличий этого индивида от окружения. Если первый живет, скажем, в Бухаресте или Кишиневе, а второй - в Багдаде или Баку, то ни своим внешним видом, ни своим поведением он не выделяется из среды. Единственное, что его, возможно, отличает от других - особенности семейной биографии. (3) В значении культурной принадлежности. Относя кого-то к представителям того или иного «этнического меньшинства» (например, бретонцев во Франции или русских в Латвии), имеют в виду культурные особенности - прежде всего язык, в некоторых случаях также жизненно-стилевые характеристики и т.д. Наконец, этничность может задаваться религиозной идентификацией. Например, боснийцы в бывшей Югославии считаются особой этнической группой, хотя в значениях (1) и (2), приведенных выше, их следовало бы считать потомками сербов и хорватов, принявшими ислам.

Казалось бы, нет ничего проще, чем договориться о значениях и использовать термин «этничность» как синоним культурной идентичности. Стоит лишь прийти к такому соглашению о словоупотреблении, и снимаются все споры об этнической принадлежности Генриха Трейчке, Марселя Пруста или Владимира Даля. Однако всегда найдутся люди, кто такое соглашение оспорит и не согласится, например, считать русскими Альмана Тулеева или Ирину Хакамаду.

Категория «этничность» пришла в социальную науку (в политологию в том числе) из этнографии. Для этнографов этничность - объект, свойства которого они должны описать. Для социологии и политологии этничность - инструмент социальной классификации, способ разделения социального пространства. Нет сомнения, что этнографический подход имеет полное право на существование. Но в случае, если он некритически переносится на предметную сферу социальных наук, он влечет за собой серьезные теоретические аберрации. Социальное взаимодействие, а именно - сфера отношений между социальными группами, т.е., в конечном итоге, группами интересов, -начинают понимать как взаимодействие между «этносами».

В международной обществоведческой литературе термин «этнос» не употребляется. Вместо него используется выражение «этническая группа», а в правозащитных документах - термин «этническое меньшинство».265

То, что в академическом языке называют «этническими группами», имеет своим референтом два различных объекта. Один объект — культурно-лингвистические группы, изучаемые этнографией. Другой объект — социальные группы, изучаемые социологией и, отчасти, политологией. Одно дело — «этничность» членов племени, ведущего более или менее автономное существование в тундре, в лесу, в прерии или в пустыне, и совсем другое — "этничность" мигрантов в мегаполисе. Первые занимаются промыслами, не предполагающими сложных обменов, вторые включены в общественное разделение труда, а то и в политическую борьбу, в столь большой степени, что полностью зависят от сложившейся системы (экономических и символических) обменов.

В первом случае перед нами сравнительно замкнутые сообщества, весьма специфическим образом включенные в социальное взаимодействие. Например, алеуты на Командорских островах. Во втором случае мы имеем дело с группами, активно вовлеченными в социальную коммуникацию — борющиеся, наряду с другими группами, за доступ к общественным ресурсам. Например, азербайджанцы в Москве. Культурная отличительность в этих двух случаях имеет радикально различные функции. В первом случае она является причиной изоляции, изъятия членов группы из социального взаимодействия. Во втором случае культурная отличительность всего лишь корректирует характер социального взаимодействия (например, закрепляет за членами данной группы определенное место на рынке труда). Функциональные моменты здесь принципиально важнее содержательных.

В структурно-функциональном аспекте не имеет принципиального значения, в какой мере члены данной группы действительно отличны от членов других групп, т.е. насколько они отличаются от других по языку, религиозным практикам, нормам повседневного поведения и т.д. Гораздо важнее, что их отличают, опознают в качестве отличных от других.

Таким образом, социологи, изучающие такие "этнические группы", имеют дело с иным предметом, нежели "этнические группы", изучаемые этнографами.

Но различие предметов делает необходимым различие методов их исследования. Перенос же методологии этнографии на сферу социально-политических наук — предприятие, чреватое самыми печальными последствиями. Именно такой перенос, к сожалению, постоянно происходит в отечественном обществоведении, причем не только в этнологии. В этой связи уместно говорить о специфическом способе мышления, который мы будем называть этноцентризмом.

Обычно этноцентризмом называют позицию, привилегирующую определенную этническую группу по отношению к другим (например, европоцентризм как привилегирование европейцев есть разновидность этноцентризма). Однако в исследовательской литературе используется и более узкое понятие этноцентризма. Этноцентризм здесь — подход, согласно которому категория "этнос" и его производные представляют собой основную детерминанту социального действия. В этом же смысле употребляется также понятие "этно-детерминизм". Под этноцентризмом мы будем понимать мышление, наделяющее категории "этнос" и "этничность" универсальной объяснительной функцией.

В российской литературе этот способ мышления представлен прежде всего классиком советской этнографии Юлианом Бромлеем и ее диссидентом Львом Гумилевым. Эти два автора, каждый по-своему, наложили существенный отпечаток на отечественное обществознание.