Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Категория «политическое поведение»: основные исследовательские парадигмы 14
1. Традиция изучения политического поведения 14
2. Современные западные концепции политического поведения 33
3. Исследования политического поведения в российской политологии 48
Глава 2. Теоретические аспекты изучения политического поведения в России 55
1. Поле политики как методологическая основа для изучения политического поведения 55
2. Специфика российского политического поля 67
3. Специфика формирования и изучения политического поведения современных россиян 116
Заключение 131
Список использованной литературы 135
- Традиция изучения политического поведения
- Исследования политического поведения в российской политологии
- Специфика российского политического поля
- Специфика формирования и изучения политического поведения современных россиян
Традиция изучения политического поведения
Научные исследования поведения начались по существу еще в конце 19 века. Первоначально его объектом было поведение животных, а именно взаимосвязь их поведения с окружающей средой. Были выявлены такие типы поведения как рефлекторное и инстинктивное, сложилось учение о высшей нервной деятельности. Важнейшие работы в этой области принадлежали В.М. Бехтереву и И.П. Павлову. Под непосредственным влиянием экспериментальных исследований биологического детерминизма в психологии сложилось направление, получившие название «бихевиоризм» (от англ. behavior - поведение). В рамках этого направления изучение психики человека сводилось к исследованию поведения, которое понималось как совокупность реакций индивида на стимулы внешней среды. В 1913 году сложилась первая программа бихевиоризма, сформулированная американским психологом Д. Уотсоном. Родоначальником этого направления считается Э. Торндайк. Позднее эти идеи развивались в рамках необихевиоризма (Скиннер, Уолтер, Довард, Миллер). Согласно бихевиоризму, при рождении у человека имеется некоторое число врожденных «схем поведения», над которыми в процессе научения надстраиваются более сложные навыки, вплоть до образования сложнейших «репертуаров поведения». Мышление также является скрытой моторной активностью, замещающей действие. В ответ на конкретный стимул возникает соответствующая реакция из внутреннего набора и, будучи положительно подкрепленной, фиксируется. Подкрепление может быть связано со специфическим сигналом (например, действие другого человека), который в последствии всегда будет вызывать одну и ту же реакцию. Если же возникает нежелательная реакция, то подкрепление должно быть отрицательным либо отсутствовать вообще. Первоначальный выбор определенных реакций в ответ на то или иное воздействие идет путем проб и ошибок: поиск ответа осуществляется методом слепых проб, продолжающихся до тех пор, пока не будет найден верный ответ и не возникнет положительный эффект. Научение основано на том, что успешная, результативная реакция и впредь имеет тенденцию к воспроизводству при аналогичных условиях и стимулах. В этом проявляется «закон эффекта». Закрепление реакций подчиняется «закону упражнения»: многократное повторение одних и тех же реакций в ответ на одни и те же стимулы автоматизирует эти реакции. Для этого направления характерен принцип гедонизма (стремление к удовольствию или избежанию боли), на основе которого закрепляются и модифицируются модели поведения. Несмотря на большой вклад в изучение поведения, концепция бихевиоризма и необихевиоризма была подвергнута критике за слишком узкую трактовку, т.к. не включала в состав главных объяснительных понятий психологии - понятия образа, внутреннего (ментального) плана поведения и др., а также не учитывала его физиологических механизмов.
Другое направление изучения поведения индивида связано с различными концепциями личности. Так, например, 3. Фрейд3 связывал поведение человека с процессом его развития в детстве и конфликтами, пережитыми в раннем возрасте. В зависимости от прохождения индивидом трех фаз развития, по мнению Фрейда, в дальнейшем будут складываться его модели поведения по отношению к другим людям. Решающую роль в организации поведения он придавал бессознательному ядру личности, образуемому мощными влечениями - прежде всего сексуальными. Выделяя в структуре личности три компонента: Оно, Я и Сверх-Я, - Фрейд рассматривал поведение индивида, как некое соотношение и определенную форму взаимодействия этих компонентов.
Американский психолог Э.Берн4, опираясь на схожую с фрейдовской структуру личности, состоящую из трех элементов: Родитель, Взрослый и Ребенок, - разработал концепцию трансакционного анализа. Трансакции - формы поведения или игры со скрытым мотивом, при которых один из действующих субъектов в результате добивается психологического или иного выигрыша. Берн и его сотрудники выделили более сотни различных игр: супружеские игры, игры преступного мира, политические игры и т.д. Включаясь во взаимодействие, человек всегда находится в одном из трех состояний. В состоянии «родителя» его поведением руководят идеалистические требования, нормы, предписания, некритически усвоенные индивидом в детстве и более поздний период.
Поведение «взрослого» основывается на рациональной оценке сложившейся ситуации и существует только в данный момент. Поведение «ребенка» строится на аффективных комплексах и подвержено абсолютному влиянию эмоциональных состояний. Различаются также три основных стиля поведения: ритуальный, манипулятивный и гуманистический.
Немецкий психолог Э.Фромм описал различные типы характера и соответствующие им типы поведения. Все характеры, по мнению Фромма, можно разделить на две группы: продуктивно и непродуктивно ориентированные. Непродуктивных характеров всего четыре:
Рецептивный. Человек такой ориентации считает, что источник всех благ находится во внешнем мире. Этим принципом он и руководствуются в своем поведении. Такие люди нацелены на поиск покровителя, абсолютно зависимы в своих действиях, т.к. никакие решения не могут принимать самостоятельно и ни в каких просьбах не могут отказать другим. Именно они чаще всего и становятся объектами манипуляций.
Эксплуататорский. Так же нацелен на получение благ из вне, однако это тип активного потребителя. Он не ждет помощи других, он стремится захватить необходимые ему ресурсы. Любой человек воспринимается «эксплуататором» всегда лишь с точки зрения его полезности. В отличие от предыдущего типа, выполняют роль манипуляторов.
Накопительский. Безопасность таких людей основана на накоплении и сохранении уже накопленного. Все новое, приходящее извне, вызывает у них недоверие. Они как бы ограждают себя от внешнего мира оборонительной стеной. Любая необходимость вынести что-либо за ее пределы воспринимается ими как прямая угроза. Их высшие ценности - это порядок и безопасность. В силу сентиментальности прошлое видится им как золотые дни; они держатся за него и предаются удовольствию вспоминания о прошлых делах и событиях.
Рыночный. В результате восприятия окружающего социума как рынка личностей, такой человек утрачивает свою индивидуальность. Стратегия его поведения основывается на желании продать себя как можно дороже, т.к. именно это является для него мерой успеха. Выбор конкретного типа действия в той или иной ситуации определяется набором наиболее модных и «дорогостоящих» образцов поведения. Его девиз: «Я таков, каким вы хотите меня видеть».
Продуктивная ориентация придает человеку способность, применяя свои силы, в соответствии со своими собственными решениями, т.е. свободно реали-зовывать заложенные в нем возможности, способности и склонности. Он воспринимает мир таким, как он есть, но в то же время, обогащая реальность своей деятельностью. Характерными чертами продуктивного типа является способность любить, не навязывая себя объекту любви (будь то ребенок, взрослый человек или мир в целом) и не устанавливая господства над ним, а также способность объективно мыслить, т.е. «не искажать и не фальсифицировать вещи, людей, да и самих себя»5.
Помимо врожденного и укрепленного социализацией характера, поведение индивида определяется «экзистенциальными потребностями», требующими удовлетворения в данный момент. Среди таких потребностей Фромм выделяет потребность в создании картины мира, которая позволяет индивиду ориентироваться в существующей действительности. Она окружает его некой системой ценностей, которая и регулирует постановку цели и способы ее достижения. Другая экзистенциальная потребность - потребность в служении, поклонении, также оказывает огромное влияние на стратегию поведения человека. Объектом поклонения может быть в данном случае бог, вождь, родина, любимый человек, власть, деньги и другие субъективно значимые вещи. Окружая себя объектами поклонения, человек, таким образом, обеспечивает себя смыслом жизни. Фромм также выделяет и другие потребности, которые в той или иной степени всегда оказывают влияние на формирование мотивов и самого поведения индивида.
Современная отечественная психология отдает предпочтение деятельности в качестве предмета изучения, полагая, что феномен «поведение» не охватывает всю полноту преобразующей активности человека, превращая его в пассивного, не творческого субъекта. Категория деятельности включает в себя не только субъекта, как в случае поведения, но объект, как полноправную часть процесса. Деятельность предстает как процесс, в ходе которого личность (субъект) реализует свой интерес, воздействует на объект, преобразуя предметный мир, но в то же время происходящие изменения преобразуют саму личность, давая ей возможность развиваться. Такие взгляды высказал российский психолог А.Н. Леонтьев в своей книге «Деятельность. Сознание. Личность»6.
Все рассмотренные здесь концепции дают материал, необходимый для изучения собственно политического поведения. Так, безусловно, избирательные технологии, рассчитанные на моделирование той или иной стратегии электорального поведения, не могут обойтись без изучения репертуара возможных реакций на те или иные стимулы и подкрепления. Необходимо также учитывать и существующую шкалу потребностей. Что касается концепций личности, то без них изучение политического поведения было бы неполным. Однако, в отличие от психологии, политология не всегда рассматривает каждую личность в отдельности (Это возможно при изучении поведения конкретных политических лидеров в конкретных ситуациях). Как правило, объектом ее внимания становятся доминантные черты некоторой более или менее широкой общности (партии, движения, электоральной группы и т.д.). Но и в изучении лидерства политология скорее склонна выводить общие закономерности, характерные для по ведения того или иного типа лидеров. И в этом смысле она близка по своим принципам к социологии.
Социология, в отличие от психологии, которая стремится свести свое изучение поведения к рассмотрению индивидуальных случаев, связанных с индивидуальными особенностями конкретной личности и характеров, ставит целью выявление общих закономерностей поведения в зависимости от ролей, принадлежности к той или иной общности. Приоритет отдается межгрупповому и другим видам коллективного поведения, а также поведению личности по отношению к группе.
Исследования политического поведения в российской политологии
В российской политической науке проблема политического поведения была воспринята несколько иначе , т.е. уже в «готовом», сформировавшемся виде. Иначе говоря, большинство концепций, которые мы будем обсуждать далее, не являются автохтонными, в их основе исходно лежали не столько проблемы российского общества, сколько уже полученные данные (теории, парадигмы) западных политологов, перенесенные на российскую действительность. Чуть позже появляются прикладные (основанные на материалах одного или нескольких социологических исследований) концепции политического поведения, относящиеся преимущественно к электоральному поведению или политическому поведению отдельных групп, например в статье Осадчей Г.И. «Политическое поведение женщин»52 или в докторской диссертации Утяшева М.М. «Политическое поведение в постсоциалистическом обществе».53 С точки зрения рассматриваемой нами проблемы мы будем уделять большее внимание концепциям и работам, предлагающим обобщающие теоретико-методологические положения.
Наиболее обширное направление, получившее развитие в молодой российской политологии — это политическая психология. Политическое поведение не является здесь центральной темой, однако, будучи одним из немногих (наряду с языком) проявлений мира психики, занимает важное место в психологических концепциях.
Классический представитель этого направления — Е.Б. Шестопал. Ее работы являются результатом синтеза политико-психологических традиций Запада и советской психологической школы (Леонтьев А.Н., Рубинштейн С.Л. и др.). В центре интересов этого автора не столько политическое поведение, сколько механизм формирования того или иного политического поступка и политической деятельности в целом. Она рассматривает поведение с точки зрения его мотивов, потребностей, целевых установок, ценностей, информированности, мнения. При этом следует отметить, что во внимание принимаются и объективные условия, такие как расклад политических сил, традиции политической культуры. Особое значение придается процессу социализации, как фундаментальному началу образования политических навыков, потребностей и т.д.
В соответствии с этим выделяются следующие типы политической деятельности:
1. Реакция на импульсы, исходящие от политической системы, ее институтов или их представителей, не связанные с необходимостью высокой активности;
2. Участие в действиях, связанных с делегированием полномочий (электоральное поведение);
3. Участие в деятельности политических и примыкающих к ним организаций;
4. Выполнение политических функций в рамках институтов, входящих в политическую систему или действующих против нее;
5. Прямое действие
6. Активная (в том числе и руководящая) деятельность во внеинституцио-нальных движениях, направленных против существующей политической системы, добивающихся ее коренной перестройки.
Рассматриваются и типы политической индифферентности:
а) выключенность из политических отношений, обусловленная низким уровнем общественного развития;
б) политическая выключенность как результат заорганизованности политической системы, низкой эффективности механизмов обратной связи, разочарования в политических институтах;
в) политическая апатия как форма неприятия политической системы (например, вследствие завоевания, оккупации, подавления и т.д.);
г) политический бойкот как выражение активной враждебности к политической системе и ее институтам.
«Исследования показали, что «неактивные» граждане и психологически не испытывают чувства вовлечености или ощущения политического контроля, а «активисты» имеют определенные навыки и психологически вовлечены в происходящие процессы», — пишет Е.Б. Шестопал в своей работе «Очерки политической психологии».54
Автор выделяет также организованные формы политической деятельности, для которых характерна разработанная ролевая структура, подробно описывая психологическую мотивацию (например, конформизм, чувство тревоги и т.д.) и потребности (самоактуализация, солидарность, компенсация низкой возможности личного контроля политической ситуации), а также чувства и настроения, сопровождающие эту деятельность; и стихийные формы политической деятельности, например незапланированные политические поступки, неорганизованный протест. Сюда же включается поведение толпы. Особое значение автор придает иррациональной мотивации стихийной деятельности, бессознательным эмоциям и инстинктам, предрассудкам и мифам.
Политическая психология масс представлена у нас (в российской политологии) прежде всего, исследованиями Д. Ольшанского. Предметом его изучения являются массовые настроения, т.к. они, по его мнению, играют определяющую роль в массовом политическом поведении, служат показателем включенности людей в политическую культуру и отражают эффективность политической социализации.
«Массовые политические настроения могут рассматриваться как субкатегория по отношению к понятию «политическое поведение»...Наиболее адекватный способ их поведенческих механизмов исследования как раз и оказывается политико-психологический анализ — его особый метод.. .».55
Политические настроения, по мнению Ольшанского, определяют готовность к действенным проявлениям, иначе говоря, носят «стратегически потреб-ностный характер». Массовые настроения являются также и фактором динамики политического поведения, т.к. обладают большой скоростью распространения и большой объединяющей способностью.
Объективные условия вызывают субъективные переживания (особенно это заметно при расхождении «притязаний», обычно порождаемых социально-политической системой, и реальных условий социально-политической жизни), которые в свою очередь мотивируют реальные действия, направленные на изменение условий, породивших эти настроения. Так выглядит контур развития политического действия.
В центре внимания автора находятся также различные психологические механизмы, способствующие переходу массовых политических настроений в активные политические действия или препятствующие такому переходу. Анализируя их совокупность, Ольшанский выделяет следующие уровни развития политических настроений:
1) То, что люди молчаливо переживают;
2) То, на что они надеются и могут выразить вербально (например, «наказы» в ходе избирательной кампании);
3) То, что люди в принципе готовы отстаивать (декларирование принципов, которыми невозможно поступаться);
4) То, что люди ни за что не отдадут. Это уровень активных действий.
Такие характеристики массовых настроений, как «аффект неадекватности» (нежелание снижать уровень притязаний, стремление искать причины неудач вовне, чувство обиды и уверенность в несправедливости), «отсроченные притязания» (потребности, с осуществлением которых массы готовы подождать ради достижения более значимых целей), а также механизмы отчуждения, вызывающие пассивные настроения и «политическое бессилие», помогают нам установить не только вероятность перерастания настроений в активные политические действия, но и характер этих действий, их содержание, направленность и масштабы возможных последствий. Это, безусловно, необходимо при проведении анализа политического поведения и его прогнозирования.
Другое направление, также активно развивающееся в российской политической науке — политико-культурные исследования. Здесь понятия «политическая культура» и «политическое поведение» воспринимаются скорее как пересекающиеся. «Политическая культура уже политического поведения, т.к. описывает частный момент, но и шире, т.к. включает политическое сознание». Таково мнение известного отечественного политолога давно и глубоко занимающегося этой проблемой, Э.Я.Баталова. В своих работах он рассматривает не только сферу политической культуры, в которой она взаимодействует с феноменом политического поведения, но и сферу политического поведения, отражающую феномен политической культуры. Не вызывает сомнения тот факт, что среди прочего структура политической культуры включает в себя культуру политического поведения. Но не менее важно, что политическая культура, как один из факторов, определяет формы и степень участия в политической жизни общества, формы и уровень взаимодействия с государственными институтами и институтами «гражданского общества», а также взаимодействия с другими субъектами политического процесса; определяет она и тип электорального поведения в данном обществе в данный период времени. Основные функции политической культуры, выделенные Баталовым, помогают нам проникнуть в сущность взаимодействия этого феномена с политическим поведением. Так, например, согласно нормативной функции, политическая культура задает стандарты политического поведения, образцы реакций на те или иные политические процессы, обозначает рамки, в которых это поведение разворачивается. Выполняя мобилизационную и интеграционную функции, политическая культура обеспечивает нам те или иные формы массовой политической активности, коллективного политического участия или же напротив единодушный бойкот в обществе тех или иных политических событий. Что же касается основной и наиболее важной функции — репродукционной —, то здесь политическая культура и наши знания о ней помогают нам прогнозировать политическое поведение, исходя из представления о его преемственности, а также играют немаловажную роль в понимании механизмов формирования той или иной стратегии поведения, как на макроуровне (поведение лидеров, общественных организаций и т.д.), так и в поступках индивидуального субъекта политического процесса.
Специфика российского политического поля
Каждой политической системе с ее политическими процессами соответствует свое поле политики. Оно несет на себе отпечаток психологических, социокультурных особенностей данного сообщества, отражает, а иногда и определяет своеобразие политических процессов и явлений политической жизни. Российское поле политики представляет в этом плане особый интерес для изучения, поскольку помимо своей исторической уникальности характеризуется постоянной динамичностью и изменчивостью. Только за последние 90 лет оно претерпело многократные трансформации, нередко почти кардинально противоположного характера, но при этом сохранило определенные фундаментальные традиции. Видимо в этом кроется причина того, что большинство отечественных исследователей так или иначе обращаются к особенностям политического поля (как правило, не называя полем), анализируя российский политический процесс. Так А.С. Панарин и В.В. Ильин в рамках политической философии и политической антропологии опираются в своих исследованиях и теоретических построениях на геополитические характеристики России и особенности ее хро-нополитики. «Политическое взаимодействие... связывает силы и расстояния; в его основе лежат законы причинности, общие правила, регулирующие обмен деятельностью политических тел. Аналогом электромагнитных взаимодействий выступает контакт суммарных гео-идеократических зарядов политохрониче-ских единиц, прототипом гравитационного взаимодействия является имманентная политическая симпатия или антипатия, склонная к изначальному притяжению или отталкиванию (конфронтации). Сверхзадача, стоящая перед философией политики состоит в построении общей теории политических взаимодействий (полей)»5. Мы склонны рассматривать единое поле политики как совокупную и целостную среду политических взаимодействий, возникающую вследствие этих взаимодействий, а не в виде совокупности полей, соответствующих единичным взаимодействиям. В реальности, на наш взгляд, не представляется возможным отдельный акт политического взаимодействия, обособленный от влияния других подобных актов, изменений, происходящих в политической системе, а также общих для всех взаимодействий данного отрезка времени политических, экономических, социокультурных условий и психосоциальных состояний. Здесь методологически эффективнее представление П. Бурдье о поле как системе позиций, поскольку поле образуют в каждый данный отрезок времени все совершающиеся в нем политические взаимодействия. Это дает нам возможность рассматривать политическое поле как единое познавательное пространство, в рамках которого мы исследуем политические феномены.
«Несиловое взаимодействие опирается на такие метафизические категории, как чувство национальной истории, присущее народу мироощущение, понимание места, роли, предназначения в цивилизации»6. В этом контексте В.В. Ильин и А.С. Панарин отдают приоритет геополитическому положению России, ее роли в цивилизационном процессе, в этом они видят особенности российского политического поля. «В чем историческая миссия России? Говоря слогом Соловьева, — в том, чтобы быть примиряющим враждебные силы началом. Российская государственность исторически оказалась ответом на экспансивные вызовы как Востока, так и Запада» . С одной стороны, процессы мировой интеграции и расширение информационных потоков усиливают привлекательность рационалистических основ западной политической культуры и принципов организации политической системы. Современное западное общество всеобщего благосостояния диктует своим примером высокий уровень притязаний, прежде всего, со стороны политической элиты. С другой стороны, сильное влияние восточного архетипа, исторически пронизывающего культурные традиции российского государства, не дает возможности принять этот вызов западной цивилизации. Кроме того, немалую роль в поддержании и упрочении этого архетипа сыграл политический опыт тоталитарного советского государства.
«Проникновение марксизма в Россию, начавшееся в конце прошлого века, повлекло своеобразное наложение сциентистского доктринерства на местную традицию авторитарно-патриархальной культуры, негативно относящейся к личностному «своеволию». Субъектно-объектная дихотомия старого рационализма, помещенная в традицию политического абсолютизма, породила особый тип нормативности, требующий от гражданина уподобления объекту-винтику системы» . Этот элемент политической культуры, характеризующийся авторитарно-патриархальным отношением между властью и гражданами, очень важен для нас, поскольку в некоторой степени до сих пор определяет и формирует политическое поле России. С одной стороны, такая политико-культурная традиция препятствует возникновению института гражданской инициативы, проявлению политической активности граждан, за исключением случаев коллективных, «всенародных» действий. Например, акция защиты Белого дома в августе 1991 года. Каждый гражданин даже в современной России убежден, что, проголосовав на выборах, он исполнил свой гражданский долг по отношению к стране и государству на ближайшие несколько лет, т.е. до следующих выборов. Таким образом, он как бы перекладывает заботу и ответственность за свое будущее, будущее своей страны, за защиту своих интересов на своего избранника. Длительный опыт авторитарного государства и борьбы с инакомыслием выработали у граждан стереотип иждивенческих стратегий, отучили принимать собственные решения, осознавать и защищать свои интересы.
С другой стороны, авторитарно-патриархальная черта российской культуры определяет чрезвычайно низкую ценность человека в нашем обществе. Если для западных стран, напротив, характерен антропоцентризм во взаимоотношениях гражданина и государства, то в нашей стране господствуют этатизм и коллективизм. Отдельная личность не признается властью ни полноправным деятельным субъектом, ни ценностью, за которую нужно бороться.
Сравнивая российское поле политики с политической культурой Запада, его ориентированностью на повседневность, индивидуальную самореализацию в контексте индивидуального риска, свободы и ответственности, авторы (Пана-рин А.С. и Ильин В.В) отмечают отсутствие в России традиции парламентской демократии, многопартийности и многих других элементов, необходимых в сегодняшней политической жизни страны. «Социологическому функционализму» в теории противостояла мощная интеллектуальная традиция в лице персонализма, экзистенционализма, феноменологии, культурной антропологии, а на практике - институты парламентской демократии, многопартийность, различные нонконформистские движения (новые левые, молодежное, феминистское, «зеленое» и т.п.).
В нашей стране ничего подобного не было: философия и этика всеобщего «самоотверженного служения» господствующему строю, подчинение частного общему, индивида коллективу обретали статус неоспоримой и необсуждаемой нормы, на страже которой стояли орудия государственного воздействия» . Слабые традиции парламентаризма значительно отличают Россию в цивилизаци-онном контексте от западных демократий. Первые четыре Государственные Думы, сменявшие друг друга в дореволюционной России, были составлены (как и органы земского самоуправления) по сословному принципу, что отвечало реальной стратификации общества, но действенной силы и реальных прав не имели, часто превращаясь в трибуну бесплодного дебатирования. Всероссийское Учредительное собрание, возникшее после февральской революции, избиралось уже по партийным спискам, т.е. по принципу партийно-представительной демократии. Но к этому времени большинство российских партий, имея за плечами десятилетнюю и более историю, не приобрели еще опыта конструктивной политической деятельности, а опыт некоторых из них сводился лишь к борьбе в подполье. Кроме того, если на Западе партийная система изначально отражала потребность социальных групп (по мере их самоидентификации) в защите своих интересов и, следовательно, возникла уже на прочной, устоявшейся социальной базе, то в России такой базы не было. Для России того времени был также характерен специфический феномен, когда выходцы из обеспеченных семей (прежде всего, потому, что только они могли получить достаточное образование для этого), из слоя чиновников и т.д. пытались представлять интересы других слоев, не имеющих к ним отношения. Такая путаница интересов не могла не отразиться на механизме парламентской деятельности.
С приходом к власти большевиков проблема многопартийности, парламентаризма, классового представительства отпала сама собой в связи с радикальной отменой классов, и многопартийности, как таковых. Вся система власти сверху донизу была заменена Советами и внутрипартийной иерархией.
Аналогично Учредительному собранию, многопартийность в постсоветской России возникла на пустом месте. Поскольку система социальной стратификации в стране еще не установилась окончательно, трудно говорить о самоидентификации социальных слоев и групп и осознании ими своих интересов. Поэтому и партии не могут определиться с программами, а когда программа, наконец, сформулирована, оказывается, что она лишь незначительно отличается от положений конкурентов. В России зачастую политика - это своего рода бизнес: кто-то открывает свою фирму, а кто-то создает политическое объединение.
Специфика формирования и изучения политического поведения современных россиян
Политическое поведение, как мы убедились выше, является неотъемлемой частью всего комплекса политического поля, и изучение его именно в этом ключе должно помочь исследователю избежать ряда «подводных камней». Однако политическое поведение определяют не только устойчивые компоненты политического поля, или константы, но и состояния политического поля, свойственные данному отрезку времени. Эти состояния изменчивы. Они не порождаются собственно политическим полем, и с уходом в прошлое не оставляют ни в поле политики, ни в политическом поведении сколько-нибудь существенных следов. Такими состояниями для современного российского ПОЛЯ являются аномия и, в некоторой степени связанная с ней, психо-социальная доминанта в механизмах оценки и принятия решений.
Состояние аномии впервые было описано Э. Дюркгеймом, который понимал его как ослабление или отсутствие нормативного регулирования человеческих желаний, безграничных по своей природе, при неизбежной ограниченности возможностей их удовлетворения. Современное понятие аномии несколько расширилось. В современных общественных науках этот термин обозначает:
1. ценностно-нормативный «вакуум», своего рода отсутствие норм;
2. низкую степень воздействия социальных норм на индивидов, неэффективность их влияния в качестве средства социальной регуляции поведения;
3. неустойчивость, расплывчатость и противоречивость нормативных предписаний.64
Не обошли своим вниманием эту тему и современные отечественные политологи. К.С. Гаджиев и соавторы А.С. Панарин и В.В. Ильин оценивают ее, прежде всего, как политико-культурный феномен. Первый рассматривает ано-мические процессы как разрушение культурной базы и утрату легитимных теорий, объясняющих политическую реальность.
«Ослабление, расшатывание инфраструктуры традиционной базовой культуры имеет своим следствием измельчение, атомизацию, эфемерность ценностей, норм и принципов, определяющих моральные устои людей... Нынешняя ситуация... характеризуется преобладанием импровизации и фрагментарности, отсутствием сколько-нибудь цельных и последовательных теорий и идеологий. Имеет место усиление чувства неопределенности, непредсказуемости и случайности мировых процессов... Развенчание многих радикальных социологических и коммунистических утопий нашего времени стало свершившимся фактом. Но взамен них не разработаны и не предложены какие-либо масштабные положительные идеи, которые могли бы служить в качестве объединяющих и мобилизующих людей идеалов. Проблема состоит в том, что люди перестают верить как реформаторам, так и революционерам. Великие программы, великие табу и великие отказы более не воодушевляют и не вызывают страха. Они становятся недееспособными из-за полного безразличия к ним» .
Хронологически эти высказывания относятся к России периода 1994 года. В тот момент сложные взаимоотношения исполнительной и законодательной властей, бесконечные смены концепций развития, приводившие в конечном итоге к отсутствию какой-либо единой линии, разрушающаяся экономика и промышленное производство, упадок сельского хозяйства и низкий уровень жизни, - все это способствовало возникновению социального протеста. Прежние нормы и ценности были отторгнуты официальным курсом, однако, во-первых, они сохранили свое значительное влияние в политической культуре и в жизни общества в целом, являясь устойчивым образованием; а, во-вторых, никаких иных норм, кроме негативных (содержащих отрицание), не предлагалось. Такая ситуация способствовала возникновению нормативного конфликта из-за противоречивости и смешения различных нормативных шкал.
Сейчас ситуация несколько стабилизировалась. Однако мы можем сказать, что разрушение политического дискурса и крайнее обособление политической сферы (отмеченные Ю.Л. Качановым) приводят к существованию в обществе разнородных систем (или подсистем) норм, ценностей и символических конструкций, которые в идеале должны были бы в качестве единой семантики политического языка стать основой для взаимодействия и взаимопонимания различных слоев и групп. Сейчас этого взаимопонимания не происходит.
А.С. Панарин и В.В. Ильин указывают на пагубное влияние разрушения системы ценностей на стройность и жизнеспособность политических структур, на их возможность эффективно регулировать политическую жизнь общества.
«В XX веке общество предстало сильно неравновесной системой... В неустойчивых системах задуманный проект может вызвать самые неожиданные нежелательные последствия; в устойчивых же системах разные проекты могут приводить к близким последствиям. (В свете сказанного объяснимы результаты современных попыток модернизировать общество по очередному тотальному проекту; имплантировать западные институты в нашу почву)»...
«Старое прикладное знание утратило легитимность, новое пребывает в состоянии абстрактных, удаленных от опыта «высоких истин».
Сегодня структуры (и социальные группы), быстрее накапливающие общую информацию, оказываются наименее управляемыми. Тот, кто в состоянии формулировать престижные, воодушевляющие цели, наименее связан с местной средой; кто с нею связан, лишен культурного «мандата» на формулировку долгосрочных целей. Такова ситуация вызванная новой встречей Востока и Запада в условиях неэквивалентного обмена информацией между культурами» .
Мы понимаем аномию как отсутствие адекватных современным политическим отношениям норм и ценностей, либо и противоречивость и размытость, вследствие чего они в значительной мере утрачивают свою регулятивную функцию. В современном российском обществе аномия проникает во все сферы жизни, становясь многоуровневым образованием.
Институциональная аномия: нарушения в системе формально-нормативной регуляции. Для России на сегодняшний день характерно не только несовершенство законодательной базы (когда законы и подзаконные акты недостаточно или некорректно регламентируют те или иные сферы деятельности) и разнообразие ее толкований у исполнителей, но также и элементарное рассогласование нормативных предписаний между субъектами федерации и центром. Юридические нормы, регулирующие политическую деятельность, оставляют большой простор для личного творчества, не всегда законного. Закон о выборах регулярно уточняется и изменяется в зависимости от изменения политической ситуации, что с одной стороны, позволяет ему соответствовать потребностям общества, но с другой стороны, лишает общество четких нормативных рамок, структурирующих данную сферу. Недостаточно отрегулирована сфера применения PR-технологий в политике, о чем нередко говорят и сами создатели политической рекламы. То же самое относится и к деятельности партий, общественных организаций и профсоюзов. Хотя в этой области уже наметилось немало положительных моментов. Недостаточно эффективна работа судебной системы, что оставляет пространство для «теневой» политической борьбы с использованием противоправных методов. В массовом политическом сознании правовое регулирование политической сферы жизни общества практически не находит отражения, что существенно тормозит потенциальное развитие местного самоуправления и гражданской инициативы. Чаще всего в сознании гражданина представления о политических нормативах ограничиваются представлением о бюрократии, с которой он сталкивается в госучреждениях и административном аппарате, и ни в какой мере не распространяются на реализацию его политических прав (исключением является избирательное право и свобода слова).
Таким образом, на этом уровне политическое поведение акторов от политических лидеров до рядового гражданина в России определяется сочетанием трех факторов: низким уровнем правосознания, разнообразным толкованием юридических норм в процессе их применения, рассогласованием законодательных актов различных уровней. Все эти факторы определяют формально-нормативный вакуум, лишающий возможности достаточно сориентироваться в политическом пространстве, определить допустимость той или иной стратегии поведения и воспользоваться отработанным и нормативно отрегулированным механизмом политического участия и взаимодействия человека и власти. Последнее особенно сильно отражается на политической активности граждан.
Культурная аномия. Об этой проблеме немало сказано и написано в научной литературе и в прессе, поэтому мы не станем здесь подробно останавливаться на ней. Мы считаем важным лишь отметить основные вехи в контексте политического поля, не учитывая которых невозможно проанализировать политическое поведение в полном объеме. Прежде всего, речь идет о разрыве социокультурных и политико-культурных традиций, нарушении основной функции политической культуры: трансляции политических ценностей, образцов поведения и ментальных (существующих в представлении) норм политического взаимодействия. Прежние политико-культурные образцы, ценности и традиции были отвергнуты, а новые еще не успели сформироваться. Попытка заимствования политических традиций у западных культур вследствие некоторых особенностей российского политического поля, о которых мы говорили выше, оказалась почти безуспешной. Прижились в основном образцы и ценности, касающиеся избирательной системы, избирательных прав и электорального поведения, да и то в ассимилированном варианте. Таким образом, политический актор оказался в ситуации внешней нормативной неопределенности и внутреннего ценностно-нормативного вакуума. В такой ситуации политической аномии участнику политического процесса (как активному, так и пассивному) диктуется особое поведенческое состояние. Прежде всего, нестабильное. Достаточно небольшого посыла, часто совершенно ненаправленного на поддержание политической активности, чтобы всколыхнуть политический интерес граждан. Но такой активный интерес не удерживается долго, т.к. нет рамок, норм и укрепившихся в сознании схем, способных удержать ту или иную волну поведения. Наиболее устойчивой становится поведенческая ситуация растерянности и апатии - своего рода поведенческая аномия, когда политическому актору сложно не только согласовать общественно значимые цели с общественно одобряемыми способами их достижения, но и определиться с общественно значимыми целями вообще (поскольку политические условия и референтные ценности очень быстро сменяются) и тем более с общественно одобряемыми средствами.
