Содержание к диссертации
Введение
2. ГЛАВА I. Жанровая специфика современной документально-биографической прозы
I. Предмет и основные ее жанровые черты
2. От реального факта к художественному образу
3. О разграничении документально-биографических и исторических произведений
3. ГЛАВА П. О двух жанровых типах произведений документально-биографической прозы
I. Два подхода к изображению реальной исторической личности .
2. О специфике отражения жизненного и творческого пути писателей и деятелей искусства
4. ГЛАВА Ш. Ассоциативно-психологический тип произведений документально-биографической прозы и его жанровая специфика
I. Возросший интерес к психологическому раскрытию характера
2. Обращение к исповеди
3. Позиция автора
4. Своеобразие композиции
5. Лиризация повествования
б. Документально-биографическая проза и проблема времени
7. Структура личности в документально биографическом произведении
5. Заключение
6. Библиография
- Предмет и основные ее жанровые черты
- Два подхода к изображению реальной исторической личности
- Возросший интерес к психологическому раскрытию характера
- Своеобразие композиции
Введение к работе
Среди читателей в последние десятилетия значительно возрос интерес к произведениям, в той или иной мере отображающим важнейшие исторические свершения нашего времени. И вполне естественно, что героями эпической прозы, повествующей об эпохальных вехах нашего общественного развития, часто выступают выдающиеся конкретно-исторические личности. Появление в советской многонациональной литературе художественных документально-биографических произведений обусловило интерес и интенсивные поиски нашего литературоведения в теоретическом осмыслении жанрового своеобразия документально-биографической прозы.
В настоящем исследовании мы исходим из того, что существует специфическая в жанровом отношении литература, которую называем документально-биографическая проза, героями которой являются реальные исторические личности.
Мы считаем, что термин документально-биографическая проза наиболее полно отображает сущность предмета нашего исследования, поскольку указывает на строгий документальный характер воссоздания художественной биографии исторической личности, в отличие от термина биографическая проза и, в то же время, не связывает жизненный путь героя только с историей, как довольно распространенный термин историко-биографическая проза, оставляя тем самым широкие возможности для воссоздания образов наших современников, о чем речь пойдет ниже.
Однако и до сих пор жанровая специфика произведений подобного рода остается мало изученной. Долгое время документально-биографические произведения характеризовали преимущественно как некую разновидность исторической прозы.
Даже автор специального исследования "Историко-биографиче ские произведения из жизни писателей" И.Д.Ходорковский писал, что
"историко-биографические произведения это, собственно, только те р матически-жанровая разновидность исторической прозы". А спустя 8 лет Л.П. Александрова в своей монографии "Советский исторический роман и вопросы историзма" также характеризует историко-биографи-ческий роман как одну из разновидностей советского исторического романа. Эта же мысль звучит и в появившейся позже статье А.И.Филатовой, посвященной проблемам классификации современного исторического романа. Исследователь подчеркивает: "В качестве основы для современных классификаций произведений о прошлом принят проблемно-тематический принцип. В соответствии с ним выделяются такие разно - 5 -видности исторической романистики: собственно исторический роман, историко-биографический /разрядка наша т
А.Г./, военно-исторический и историко-революционный". Не видят существенной разницы между документально-биографическим и историческим романами Н.Сиротюк и С.Шерлаимова, чьи работы вышли в последнее время.
Создается впечатление, что статьи Ю.Манна, положившие начало осмыслению документально-биографической прозы как специфических жанровых форм, опубликованные в журналах "Октябрь" в 1956 году, "Вопросы литературы" в 1959 году, а затем в "Новом мире" /1968 г./, остались незамеченными.
Однако многие положения этих статей сохраняют свою актуальность и сегодня. "Всем памятна та болезнь, которую несколько лет назад пережила наша биографическая литература, - отмечал Ю.Манн свыше 20 лет назад. - "Теория бесконфликтности" нашла в ней чрезвычайно удобное пристанище. С ее помощью выработались нехитрые "каноны" построения биографических книг,... согласно которым делался упор на избранности, славе, успехе исторического героя и оставались в тени его кропотливый, будничный труд, ошибки и преодоления трудностей. Композиционная схема таких книг вполне отвечала этой однородности. Первая глава - детство писателя /или ученого/, в которой он изумлял окружающих и заставлял их предрекать себе великое будущее. Потом, после краткого описания студенческих лет, шли главы, которые обычно назывались "Навстречу славе" или "На вершине славы", или как-нибудь еще в таком же роде, - главы, гдеавторы не жалели красок на изображение триумфов, банкетов, торжественных встреч, проводов, обедов. Повесть, как правило, заканчивалась красочным изображением похорон и траура, читая которое трудно было отделаться от ощущения, что это в сущности тоже бан т кет".
Ю.Манн, обратившийся одним из первых к теоретическим проблемам документально-биографической прозы, поставил вопрос о специфике документальной художественной биографии: "Проблема жанра является для биографической литературы едва ли не более острой, - отмечал ученый, - чем проблема образа. Сложность заключается в том, что на участке биографической литературы расположен один из стыков науки и художественной литературы вообще, если вспомнить, с одной стороны, научно-популярные и научные биографии, а с другой - все многообразие художественных биографических книг - от романа до рассказа, от пьесы до поэмы. Соприкасание этих двух сил не столь уж безобидно и порою изобилует острыми пограничными инцидентами". Ю.Манн поставил вопрос также об отличии документальной художественной биографии от научной.
"То, что недопустимо в биографии, ориентированной на строгую подлинность /т.е. научной биографии - А.Г./, возможно в биографических романах Ю.Тынянова", - подчеркивал исследователь.
Вполне правомерным является замечание Ю.Манна о том, что под пером Ю.Тынянова художественный вымысел "становился все более обоснованным и как бы приближался к гипотезам, а сам писатель все более чувствовал себя исследователем, воссоздающим историческую правду". Ю.Манн же обратил внимание на предвзятый, антиисторический подход некоторых авторов, имеющий место в целом ряде случаев в 50-е годы при изображении исторической личности. Еще в 1956 году Ю.Манн указывал на два типа характеров конкретно-исторической личности в документально-биографической прозе: объемный и плоскост-ный, бытовавших в то время в литературе, подчеркнув, что "читатель всегда отличит обьемный характер хотя бы по тому, что в нем просматривается глубина, что его можно объяснять, раскрывать, исследовать, в то время как необьемные характеры такому исследованию просто не поддаются".
Ю.Манн поставил вопрос о праве писателя на свое виденье героя в документально-биографической художественной прозе: "Думается, что хорошая художественная биография всегда должна быть внутренне полемична, даже если автор ни с кем не полемизирует. Ведь он отстаивает свое видение исторического героя, убеждая в нем читателей . Исследователь отметил также тенденцию художественной биографии к документальности, научности, что "можно было бы проследить... на творчестве Юрия Тынянова - одного из зачинателей советского исто-рико-биографического романа".
Значительным творческим импульсом в изучении и теоретическом осмыслении жанровой специфики документально-биографической прозы явились дискуссии на страницах журналов "Памир" /1972/, "Вопросы литературы" /1973 и 1980/, "Детская литература" /1977/, а также "Литературной газеты" /1975-1976/. Определенный вклад в осмысление документально-биографической прозы внес также симпозиум по проблемам творческой личности, состоявшийся в Москве весной 1972 года.
В первой дискуссии, проводимой журналом "Вопросы литературы", приняли участие известные литературоведы и писатели, работавшие в жанрах биографического романа и повести, - Я.Кумок, В.Щцанов, С.Семанов, И.Андроников, МЛудакова и др. Как отмечалось в редакционном послесловии к дискуссии, ее участники "подошли к проблемам жанра с пониманием того, что биография обогащает наши представления не только о жизни, деятельности, творчестве той или иной личности, но и об исторических путях ее формирования и ее месте в общественном сознании. Писатель-биограф, вооруженный марксистско-ленинской методологией, дает читателю верное представление как о генезисе личности, так и о той роли, какую она играла и играет в историческом процессе".
Документально-биографические жанровые формы советской литературы - "новейшая биография" /Я.Кумок/ были отнесены в ходе дискуссии к художественным. "Это художественный жанр, - отмечал Я.Кумок, -только художественность в нем достигается особыми средствами".
И далее этот же исследователь, на наш взгляд, совершенно справедливо разъясняет, что художественные средства писателя, работающего в жанрах документально-биографической прозы, "те же, что и у романиста. Пейзаж. Диалог. Ритм. Композиция. Повторы. Контраст. Отступления. И так далее".
От писателя-романиста писатель-биограф отличается тем, - продолжает Я.Кумок, - что названные художественные средства "под рукой биографа... приобретают сугубо подчиненный характер". А это значит, что "фантазия художника-биографа... должна быть строго дисциплинированна", - подчеркивает автор.
Ряд критиков и писателей разделяют взгляды Я.Кумока по этому поводу, другие же выражают и несогласие с его позицией, в том числе, и по принципиальным вопросам. В частности, В.Жданов считает невозможным рассматривать документальную художественную биографию в виде особых жанровых форм эпической прозы.
Согласно его точки зрения, документальная биография "не является строго определенным жанром, не имеет в этом смысле ясно очерченных границ и может предстать перед читателем то в виде исторического повествования, то научного жизнеописания или научно-популярного сочинения, то художественного очерка и т.п.". В.Жданов, таким образом, усматривает во многообразии жанровых форм документально-биографической прозы подтверждение мысли о том, что она не имеет собственной жанровой специфики, т.е., как видим, продолжает отстаивать традиционный для советского литературоведения прошлых лет взгляд, будто бы художественно-документальная биография растворяется в жанрах исторической прозы и других смежных жанрах.
Распространенность подобных взглядов заключена в том,.что по-прежнему продолжает оставаться открытым вопрос о разграничении документально-биографических и исторических жанровых форм /романа, повести, рассказа/, поскольку в большинстве случаев и там и там выступают реальные исторические деятели, отдаленные от наших дней определенной временной дистанцией, но об этом несколько ниже.
Теоретическую неразработанность жанрового своеобразия документально-биографической прозы остро ощущают многие ее авторы. Не случайно, что в ходе полемики на страницах журнала "Вопросы литературы" о правомерности или неправомерности существования особого жанра документально-биографической прозы в одном из выступлений прозвучало довольно категорическое требование о необходимости "создать теорию жанра" этой прозы. Эта же мысль доминировала и в ходе другой, довольно представительной дискуссии, проводимой "Литературной газетой". В этой дискуссии приняли участие Я.Горцин, И.Золотусский, Б.Бурсов, Н.Эйдельман, А.Латынина, А.Марченко и многие другие. В дискуссии участвовали также зарубежные писатели, работающие в жанрах документальной биографии, - Камен Калчев /Болгария/ и Арман Лану /Франция/. Я.Гордин, положивший начало этой дискуссии, поставил вопрос о прямо: "...Пора подумать о теории литературной биографии". Несмотря на то, что этот тезис Я.Гордина вызвал немало негативных откликов, он и в заключительном выступлении совершенно справедливо настаивал на "необходимости разработки теории литературной биографии".
Предмет и основные ее жанровые черты
Жанровая история современной документально-биографической прозы насчитывает несколько тысячелетий. "Биографы биографии, -подчеркивали И.Янская, В.Кардин, - измеряют возраст жанра шестью тысячами лет". Для современного исследователя эта цифра не является столь существенной. Гораздо важнее те изменения, которые произошли с документально-биографической литературой на протяжении различных периодов ее развития. В самых общих чертах процесс развития документально-биографической литературы проистекал "от поэтизированных, одических жизнеописаний... в направлении науки, основательного постижения архивных, эпистолярных, иконографических и других источников, к изучению социального фона, уяснению закономер р ностей общественного бытия".
По мере приближения к нашим дням документально-биографическая литература все больше конкретизировалась, сосредотачивалась на определенной личности, рассматривала ее на широком социально-историческом фоне.
И все же современная документально-биографическая проза в жанровом отношении явление довольно сложное и малоизученное, хотя ее тематическая определенность, на наш взгляд, выражена достаточно отчетливо. Она объединяет в себе самые различные по жанру и степени художественности произведения, от научных и научно-популярных биографий, не содержащих в себе элементов художественности, до высокохудожественных биографических романов и повестей. Такая широта охвата круга явлений, объединенных понятием документально-биографическая проза, ставит на повестку дня вопрос о разграничении ее, прежде всего, на художественную и нехудожественную документально-биографическую прозу, между которыми нет четкой границы и многие произведения как бы находятся в пограничной полосе, имея в себе черты и художественности и нехудожественности.
Кроме того, современная документально-биографическая проза представляет собой значительную часть документалистики, которая тоже пока что не имеет четко очерченных границ, о чем уже шла речь на страницах литературоведческой периодики. Ю.Андреев, в частности, отмечал: "Существует точка зрения, согласно которой документальная литература - это только научно-художественная литература, своего рода сеттельмент, строго отгороженный от художественной литературы. Мотивом для подобного строгого ограничения является боязнь почти беспредельного расширения границ термина. Понимая опасения подобного рода и соглашаясь считать документальной литературой в узком смысле слова только ту сопредельную с исторической наукой литературу, которая совершенно игнорирует художественный вымысел, мы вместе с тем полагаем возможным и целесообразным рассматривать документальную литературу также ив широком смысле слова. Основанием для такого решения является не только фактическое отсутствие явно обозначенных рубежей между литературой, строго документированной, и литературой, опирающейся и на документы, и на вымысел. Не менее серьезным поводом является теоретическое положение о процессе обогащения художественной литературы за счет документализма".
Эти размышления ученого по поводу документалистики помогают и нам четче представить рамки современной художественной документально-биографической прозы, т.е. попытаться сформулировать определение, что сделать довольно нелегко, ввиду подвижности ее границ. "Наибольшую трудность представляет определение художественно-биографического жанра, - отмечала В.А.Апухтина, - поскольку общие родовые черты его проступают не всегда отчетливо в отдель р ном произведении, являющем собой как бы новый жанровый вариант". К тому же в жанровом отношении документально-биографическая проза находится в стадии становления, в поиске собственных форм, традиций, законов самовыражения. А поскольку "жанр движется, справедливо подчеркивал В.Шкловский, - поэтому статические опре 3 деления жанра должны быть заменены динамическими". Не претендуя на полноту определения, мы считаем возможным характеризовать как одну из важнейших жанровых особенностей художественной документально-биографической прозы - творческое воссоздание жизненного пути конкретно-исторической личности на основе подлинных событий и документов своего времени с глубоким проникновением художника в ее духовность, в ее внутренний мир, в социальную и психологическую природу ее исторического деяния. Такой творческий подход к документально-биографическому повествова - 27 -нию может и должен быть осуществлен в органическом единстве принципов научного исследования и художественного домысла, исходя из объективной логики исследованных факторов и событий биографии героя. Таким образом, исходным тезисом нашего понимания сущности документально-биографической прозы является мысль о том, что основу каждого произведения составляет биография реальной исторической личности, опирающаяся на глубокое изучение подлинных документов своего времени. При этом, чем меньше сохранилось свидетельств о жизни героя, а это очень часто связано со значительной дистанцией во времени, разделяющей современность и время жизни этого героя, тем меньше возможностей для писателя создать о нем документально-биографическое произведение, поскольку опора на подлинные документы своего времени является важной жанровой чертой художественной документально-биографической прозы. Историческое же произведение о подобном герое создать можно, поскольку для такого произведения главным является нз соответствие фактам биографии героя, а соответствие историческому процессу. Единственное упоминание в летописи, к примеру, имени Евпраксии послужило для П.Загребельного основанием для написания одноименного романа, который, конечно же, нельзя характеризовать как документально-биографический, в то же время, правильное отражение в нем хода истории дает основание отнести "Евпраксию" к жанровой разновидности исторического романа.
Два подхода к изображению реальной исторической личности
Жанровые законы документально-биографической прозы требуют более строгого учета ее специфики. И.Янская и В.Кардин в упоминавшейся уже работе отмечали: "Документалистике при безграничности ее горизонтов и неисчерпаемости художнического арсенала все же приличествует сдержанность - относительная, но останавливающая писательскую кисть, едва та, забывшись, начинает расписывать чересчур затейливые завитушки",
И действительно, с одной стороны, как и во всех жанрах эпической прозы в художественно-биографической документалистике также возможны различные авторские отступления, комментарии, оценки, подходы к изображенному, т.е. необходимый простор для художественных исследований, и, с другой стороны, в самой жанровой природе документально-биографической прозы заложена жесткая регламентация исторической достоверности, обусловленная фактами и событиями жизни конкретно-исторической личности. При этом одно условие неизбежно в обоих случаях: писатель должен проявить достаточную степень художественного такта при обращении с фактами биографии реального исторического лица.
В биографических произведениях, как отмечал в ходе одной из дискуссий болгарский писатель Камен Калчев, "в некоторых случаях преобладает научное фактологическое обоснование материала, а в других - преимущество отдается художественному постижению на основе исторических документов".
Эти аргументы, а также художественная практика последних десятилетий, дают основание выделить два типа художественно-документальной биографической прозы.
К первому типу следует отнести произведения, построенные на авторском домысле, в которых преобладает интерес писателей к психологическому постижению личности, душевным борениям, преодолению внутренних противоречий, где события и личности прошлого всякий раз соизмеряются с современностью. Такие произведения, как справедливо отмечал Д.Жуков, "в своих лучших образцах достигли
вершин, способных удовлетворить самый требовательный литератур р ный вкус". Историческая правда в подобных произведениях становится правдой художественной.
Этот тип произведений будет правильным назвать ассоциативно-психологическим. Здесь с одинаковым успехом может осуществляться психологическое раскрытие человеческой личности, исследовательское с соблюдением глубокого историзма проникновение в ее биографию, рассмотрение деяний исторического персонажа с позиций сегодняшнего дня. В произведениях этого типа преобладают яркие эмоциональные оценки происходящих событий, кипит неустанная работа авторской мысли.
При этом писатель должен избегать сглаживания противоречий, не бояться их обнажения, поскольку это единственно верный и перспективный путь в историческом, социальном и психологическом постижении героя. Этот путь под силу только тому писателю, под пером которого происходит взаимопроникновение социального и психологического анализа.
Произведений подобного рода особенно много появилось в последние годы. Таковы документально-биографические романы и повести В.Гусева "Легенда о синем гусаре", Б.Окуджавы "Глоток свободы", С.Сартакова "А ты гори, звезда!", Ю.Трифонова "Нетерпение", Н.Эйдельмана "Большой Жанно", В.Дрозда "Ритмы жизни", . П.Загребельного "Я, Богдан", И.Цюпы "Через тернии к звездам", И.Гусейнова "Неизбежность", М.Шатиряна "Генерал, рожденный революцией" и многие другие.
Они сильны своей художественной правдой, социально-классовым видением личности героя. . Ко второму типу произведений /назовем его традиционным,или сюжетно-событийным/ относятся биографические повести и романы, ч в которых роль авторского вымысла минимальная, а главный упор делается на художественном анализе документально засвидетельствованных событий и поступков. Писатель стремится при этом точно придерживаться хронологии фактов жизни исторической личности. Эти произведения очень часто смыкаются с нехудожественной документально-биографической прозой или находятся на стыке с ней.
К этому типу произведений можно отнести, к примеру, документально-биографические повествования "Клятва у знамени" Т.Гладкова, "Щорс" В.Карпенко, "Подвиг комиссара" А.Палажченко, "Мы были счастливы" В.Федорова, "Камо" И.Дубинского-Мухадзе и др.
Предпочитает ли писатель лаконизм, минимальный комментарий, точное следование за фактами биографии или же его герой полон неустанной работы мысли, эмоций и настроений - за всем за этим стоит личность автора.
Вряд ли правомерно отдавать предпочтение какому-либо одному из этих двух типов документально-биографических произведений, тем более что четкой границы между ними не существует и очень многие произведения занимают переходное, промежуточное положение между этими двумя типами.
К тому же художественная практика располагает выдающимися образцами обоих типов. И все же провести между ними различие можно. При этом необходимо судить по жанровой доминанте, определяющей каждый из этих типов: чего в произведении больше - фактографии или углубленного раскрытия внутреннего мира героя. Особенно наглядно проявляется это различие, если сопоставить произведения, главным героем которых является одна и та же историческая личность. Мы уже сталкивались с этим на материале произведений И.Дубинского и И.Муратова о В.М.Примакове. И подобные примеры далеко не единичны. Например, в традиционном плане создали свои повествования "Камо" И.Дубинский-Мухадзе, "Фрунзе" А.Архангельский, "Грач - птица весенняя" С.Мстиславский /главный герой -Бауман/, "Лихачев" Т.Леонтьева. По-иному, с художественным проникновением во внутренний мир в традициях психологической прозы изображают этих же героев В.Понизовский в романе "Не погаси огонь" /один из главных персонажей - Камо/, А.Алдан-Семенов в романе "Гроза над Россией" /главный герой - Фрунзе/, В.Долгий в романе "Книга о счастливом человеке" /главный герой - Бауман/, Е.Добровольский в романе "Зеленая стрела удачи" /один из героев - Лихачев/. При этом произведения серии "ЖЗЛ" чаще всего относятся к традиционному, или сюжетно-событийному, а серии "Пламенные революционеры" - преимущественно к ассоциативно-психологическому типу.
Возросший интерес к психологическому раскрытию характера
Анализируя современный этап развития советской литературы, А.Бочаров выделяет в ней следующие проблемно-стилевые тенденции: "- Эпизация повествования, направленная на создание эпоса
--современности;
- психологизация героя с широким использованием приемов
центростремительной романистики;
- интерес к нравственности и соответственно к разного рода повестям нравственного эксперимента, нравственного выбора и т.д.;
- философизация и интеллектуализация прозы и в связи с этим расширение художественных форм и возможностей, в том числе условно-гротесковых, а также развитие исторической прозы, способной сопрягать разные эпохи и тем давать основу для различных историософских настроений;
- романтизация повествования, связанная на данном этапе с процессом философизации прозы, ее стремление к решению общих вопросов бытия".
Практически все эти тенденции /кроме первой/ присущи ассоциативно-психологическому типу произведений документально-биографической прозы. И это не случайно. В лучших своих образцах документально-биографические произведения этого типа всецело принадлежат художественной литературе, в то время как повести и романы традиционного, или сюжетно-событийного типа ближе к документалистике.
С психологизацией героя, обильным использованием внутреннего монолога мы встречаемся в романах "Нетерпение" Ю.Трифонова, "Суд над судом" А.Русова, повышенный интерес к морально-этическим проблемам отличает романы "На скаковом поле, около бойни..." Ю.Давыдова, "Неизбежность" Ч.Гусейнова, философизацией и интеллектуализацией проникнуты романы Б.Окуджавы "Глоток свободы", В.Дрозда "Ритмы жизни".
Не отвергая возможность существования каждого из двух типов произведений документально-биографической прозы, мы все же считаем более перспективным ее ассоциативно-психологический тип, поскольку произведениям традиционного типа не под силу раскрытие индивидуально-психологической сложности реальной исторической личности, особенно мира ее личных чувств, переживаний, эмоций, настроений. Чтобы проникнуть в такой мир личности, документально-биографическое произведение должно отойти от буквалистического истолкования документа и факта и войти в зону настоящей психологической прозы. Тем более, что самые значительные достижения в литературе последнего времени связываются со сферой проникновения в духовный мир личности. Писатели стали более пристально всматриваться во внутренний мир человека, исследуя вопрос о цели и смысле его жизни - отсюда углубленный интерес к психологическому анализу, к выяснению сложного вопроса о роли и месте человека в современном мире.
Одной из наиболее примечательных жанровых разновидностей художественной литературы наших дней, отмеченной пристальным вниманием ко внутреннему миру человека, его социальной и нравственной позиции, стала исповедь. Однако обращение писателей, работающих в жанрах документально-биографической прозы /И.Муратова, П.Загре-бельного, Н.Эйдельмана/, к этому чрезвычайно сложному жанру оказалось неожиданным. Вести разговор о реальной исторической личности, ушедшей уже давно из жизни, и вдруг - исповедь! Однако так уж неожиданным является документально-биографический роман-исповедь для указанных авторов? Тем более, что в нем синтезированы лучшие качества, характерные для произведений ассоциативно-психологического типа произведений современной документально-биографической прозы.
Исповедь как жанровая разновидность художественной /и не только художественной/ литературы известна давно. Только традиция выносить слово "исповедь" в заглавие насчитывает, по нашим подсчетам, более пятнадцати столетий, начиная от произведения Августина Блаженного /ІУ-У вв./ "Исповедь".
Нам известно несколько десятков произведений со словом "исповедь" в названии, в том числе: таких веемирноизвестных писателей, как Ж.-Ж.Руссо, А. де Мюссе, Л.Толстой, М.Горький. Исповедь как специфическая жанровая разновидность достаточно распространена в наше время в художественной литературе.
Вспомним такие произведения, как рассказы "Читатель" М.Горького или "Судьба человека" М.Шолохова, повести "Тополек мой в красной косынке" Ч.Айтматова или "Вечер воспоминаний" Г.Березко, романы "Жажда" М.Слуцкиса, "Каунасский роман" А.Беляускаса, "Чоча-ру" А.Моравиа, "Над пропастью во ржи" Д.Сэлинджера,"Антихрист" Е.Станева, "Двое в новом городе" К.Калчева, "Мемуары калеки Перо" С.Селенича.
Исповедь в известной степени - это знамение нашего времени, отмеченного усиленным вниманием ко внутреннему миру человека, к его моральным нормам и принципам. Недаром исследователи в последнее время отмечают, что во многих литературах происходит расцвет романа-исповеди. В советской литературе наиболее часто к такой форме обращаются писатели прибалтийских республик. Это же явление характерно для целого ряда европейских литератур, особенно славянских. "Самые новые по времени появления и самые удачные болгарские романы, - отмечает З.И.Карцева, - это в большинстве случа-ев страстные лирические монологи, романы-исповеди".
Своеобразие композиции
В третьей части романа Игоря Муратова имеется еще одно "я" героя /"Тот, что с блокнотом"/. Это человек с журналистским мироощущением, он "обязательно что-то подмечал, выделял, свои впечатления фиксировал на бумаге" /143/. Этот Примаков "не мог просто ходить по лесу или слушать его, охотиться, собирать грибы, любоваться причудливыми солнечными бликами" /143/. Все это оставалось уделом Примакова-командира и Примакова-Печенега. Для первого из этих "я" героя обыкновенный лес был стратегическим обьектом, для второго - местом загадочных приключений. "Тот, что с блокнотом" имел склонности к журналистскому мировосприятию, и в его воображении лес был свидетелем собственных сокровенных мыслей, которые он хотел увековечить на бумаге, но так и не собрался записать: "Долька заходящего солнца зацепилась за оголенную крону дуба, чтобы хоть на минутку удлинить день. А день уже постепенно и бесстрашно умирает. Молоденький клен, опоясанный солнечным отблеском, будто царевич из сказки, ждет, когда солнце сорвется с оголенных ветвей дуба и сядет к нему на плечо, словно сокол. И тогда он еще одну бесконечную минуту процарствует в своем ярком золоте" /143/.
Третье "я" Примакова четко отличается от первого, Примакова-командира, и намного труднее обнаружить грани между третьим и вторым "я" героя. Это не удается сделать четко, ибо "я" "Того, что с блокнотом" недостаточно развернуто в произведении, хотя оно тоже "работает" на целостность образа Примакова.
И еще на одну важную особенность хочется обратить внимание. В романе наличен "воскресший" Примаков. Это наш современник, Примаков 60-х годов /время написания романа - А.Г./. Этот Примаков стоит над событиями, он поднялся над конкретно-историческим Примаковым, вырос социально и духовно, приобрел опыт у современности. "Воображаемый" "перемещенный" в наше время Примаков непосредственно физически в романе не действует, ибо является плодом авторской фантазии. Однако исповедь его - это синтез трех "я" героя - является действующей, она обусловливает организацию всего сюжета, и в таком значении Примаков, наш современник, действует: включение его сознания, оценок, взглядов имеет действенное значение, его сознание организует внутреннюю структуру романа.
Все поступки конкретно-исторического Примакова освещены именно сознанием "воскресшего" героя с вершины современности. Его мировоззрение, мировосприятие, мироощущение близко авторскому, и именно этот сегодняшний Примаков является своеобразным лирическим субьектом произведения. Именно на этом структурном уровне "Исповеди на вершине" нам, кажется, следует видеть продолжение поэзии Игоря Муратова. Как писал Леонид Первомайский, - "роман прямо продолжает его поэзию, воплощает в себе наилучшие ее черты: острый лиризм, душевную распахнутость и активный революционный гуманизм как утверждение в человеке всего прекрасного, высокого, человечного и чистого".
Органическим слиянием на самом высоком уровне является "перемещенный" в наши дни Примаков. Если образ конкретно-исторического Примакова рассматривать в свете философского понимания категорий явления и сущности, как явление, то образ сегодняшнего Примакова -это его сущность. Но, как отмечал И.И.Стебун, отталкиваясь от ленинской теории отражения, "своеобразие искусства в том и заключается, что оно познает и отражает явления жизни, не абстрагируя и не вычленяя их сущность, а в форме их явленной сущности". Явление не может существовать без его сущности. В.И.Ленин подчеркивал: "Тут тоже мы видим переход, перелив одного в другое: сущность яв-ляется. Явление существенно".
Сущность и явление характеризуются друг через друга. Если сущность представляет собой нечто общее, то явление всегда единичное, выражающее лишь определенный момент сущности; если сущность представляет собой нечто более глубинное и внутреннее, то явление - внешнее, более красочное, богатое и разнообразное; если сущность представляет собой нечто устойчивое, необходимое, то явление - более преходяще, изменчиво и случайно.
Поскольку художественное произведение - это всегда явленная сущность, то на примере "Исповеди на вершине" Игоря Муратова мы имеем возможность проследить органическое взаимодействие между сущностью и явлением, то есть между "перемещенным"в наше время Примаковым и конкретно-историческим.
Это особенно заметно там, где речь идет об отдельных ошибках, допущенных в свое время конкретно-историческим Примаковым в его реальном бытии в силу определенных исторических обстоятельств. Сегодняшний Примаков, как сущность, оценивает действия конкретно-исторического Примакова, как явления, более богатого и красочного, чем его сущность, но в то же время выражающего более общее, нежели реальный Примаков, отражающий лишь определенный момент сущности, преходящий и изменчивый. Вот как, например, современный Примаков оценивает действия того Примакова, которому пришлось принимать участие в неподготовленном восстании на Украине, спровоцированном "левыми" коммунистами: "Я смотрю на них /Командира и Печенега - 153 -А.Г./ из небытия, с высоченной башни невозвратного опыта. Мне с нее все видно, и мне жаль их обоих. Как тяжело им предвидеть то, что так скоро совершится и бросит свет на все, что их мучит сейчас! Я-то хорошо знаю, что будет: не пройдет и двух месяцев, как в Орле внеочередной Пленум ЦК вскроет грубые ошибки Пятакова и Бубнова; в состав ЦК введут испытанного ленинца Артема-Сергеева. А приказ № I будет признан вредным, и о нем запишут в решении, что он "не учел реальную обстановку, ибо партийные организации на Украине после Первого сьезда КП/б/У еще не провели до конца подготовку восстания".
С вершины посмертного виденья смотрю на Примакова - командира и Печенега. Ну, как мне их предупредить? Неужели снова им придется все эти два месяца пререкаться, мучиться, обвинять друг друга во всех смертных грехах?"... /157/.
Примаков сегодняшнего дня - воображаемый образ, и он видит /намного дальше, чем тот конкретный Примаков /в трех его "я"/, ибо тот сам был участником определенных событий, и ему тогда не все было ясным. Обогащенный немалым жизненным опытом "воскресший" Примаков будто наново переживает жизнь исторического Примакова, всматриваясь в прошедшие годы с позиций современности.
"С вершины своего бессмертия, как с вышки, вижу всю свою жизнь - от и до. Каждый ее этап - от и до: вот этим он начинался, а этим заканчивался. Почему же, воскреснув, не принимаю во внимание свою осведомленность? Почему заново переживаю каждый день, как не познанный? Может, поэтому не стареет человечество?" /45/.
