Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 21-51
Глава 2 52-102
Глава 3 103-187
Заключение 188-194
Приложение : 195-219
Библиография
Введение к работе
Современное положение человека, который подошел к концу не только столетия, но и тысячелетия, позволяет нам посмотреть на XX век уже как бы из другого времени- отстраненно. С этой дистанции хорошо видно, что XX век открыл новый цикл развития человеческой культуры. Ибо до этого в течение четырех веков европейское культурное сознание оставалось в рамках ренессансной системы, когда господствовал антропоцентрический взгляд на мир и Человек признавался надежной точкой отсчета, а показания его органов чувств безусловной реальностью. Людьми двигала вера в бесконечность своих возможностей как в научной, так и в социальной сферах. Человека вдохновляла идея прогресса и грядущего в результате этого прогресса земного рая. Однако конец XIX века подвел черту под этими представлениями. Оказалось, что в то время, пока человек предавался мечтам о грядущем светлом будущем, мир, если воспользоваться известной метафорой А.Камю, «ускользнул» от него. Время и события обогнали его, сделали хронически не современным и обрекли на погоню за ними.
В таком положении миф о собственном могуществе перестал быть актуальным. Новая эпоха начала с того, что усомнилась в самих основах человеческого бытия: в гуманизме, в силе человека, в смысле жизни как таковой. Была критически пересмотрена концепция отношения человека к миру, основанная прежде всего на доверии личности к себе, естественной разумности homo sapiens и природы. На смену антропоцентризму пришло состояние, которое У.Б.Йейтс, фиксируя трагическое расщепление личности, ужасный разрыв между видимым и сущим, обозначил как «мир без центра». Как нам кажется, никакая другая эпоха не осознавала положение личности столь трагически угрожающим. Ибо личность XX века осознает свою фатальную незащищенность, ощущает себя один на один с враждебным ей миропорядком. Известный западный культуролог Йохан Хейзинга описал это ощущение в работе «В тени завтрашнего дня»: «Повсюду царит сомнение в прочности общественного устройства, внутри которого мы живем, неясный страх перед ближайшим будущим, ощущение упадка культуры и грозящей человечеству гибели. Это не одни кошмары, что посещают нас в ночную пору, когда бездействует разум и огонек жизни только теплится Это и трезвые ожидания, взвешенные на весах наблюдения и здравого смысла Мы воочию видим, как шатается то, что казалось прежде незыблемым и священным: истина и человечность, право и разум»/1,245/.
Сложившаяся ситуация не могла не найти свое отражение в философии, поскольку она представляет собой один из доступных нам способов понимания (или непонимания) мира и жизни. События начала XX века- прежде всего- мировая война- заставили человека осознать себя частью исторического процесса, или, как определил это Карл Ясперс, осознать «себя в исторически определенной ситуации человеческого существования »! !, 288/. Представления прошлого века, основанные на доверии к историческому прогрессу, не выдерживали никакой критики, так как теперь «человек понимает, что он зависим отхода событий, который он считал возможным направить в ту или иную сторону»/2,289/. Люди осознают, что их представления о действительности неадекватны самой действительности. Мир перестал быть ясным и понятным. Человек почувствовал себя не центром Вселенной, а песчинкой, которую несет куда-то поток времени. Конечно, без осознания своей причастности к некоему мировому началу, вечному и бесконечному, человек, целиком погрузившись в сиюминутное, теряет подлинное достоинство и утрачивает духовную свободу. Но ощущение включенности помимо своей воли в некий поток Бытия, управляемый силами, ему неподвластными и непознаваемыми, лишает уверенности в чем-либо. Именно поэтому тема «Человек и История» занимает одно из центральных мест в философских размышлениях XX века, а вопрос «Как человеку удастся приспособиться к этому и выйти из такого положения, встав над ним, - является основным вопросом современной ситуации»/2,289/. Этот вопрос пытаются решить сильнейшие западные философы начала века; К.Ясперс, Э.Гуссерль, М.Хайдеггер, А.Камю, Ж.-П.Сартр, Х.Ортега-и-Гассет, М. Де Унамуно...
В той или иной степени этот вопрос решает каждый мыслящий человек, перед которым XX век развернул страшную панораму событий и фактов. Агусти Калвет (1887-1964), более известный под псевдонимом Газиел, решению проблемы «Человек и История» посвятил большую часть своего творчества.1 Сама профессия журналиста подталкивала Калвета к изучению как человека, так и ситуации, в которой он находится в современном мире, «с ее неповторимой констелляцией событий, задающих историческую уникальность определенной человеческой судьбы, формирующей ее болевые точки, ее радости и надежды, ее горе и вину»/3,9/. И к его голосу- голосу ведущего публициста Испании первой трети века, главного редактора самой авторитетной каталонской газеты «La Vanguardia»- прислушивались. Характер историко-философских размышлений Газиела определяла не только профессия, но и его специализация. В литературе он был тем, кого каталонцы называют "assagista", то есть эссеистом. Каталонские литературоведы исходят из того, что "эссе- это прозаический неповествовательный жанр, который рассматривает самые разные вопросы (философские, исторические, политические, литературные, научные, художественные...), выраженные в разнообразных формах (собственно рассуждение, диалог, письмо, дневник, трактат), и который опирается на критику или анализ некоторых фактов или понятий ради утверждения неких идей (предположений, ценностей)74,389/. Эта точка зрения совпадает с определением, которое дают эссе русские литературоведы: "Эссе-прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определяющую или исчерпывающую трактовку предмета. Как правило, эссе предполагает новое, субъективно окрашенное слово о чем-либо и имеет философский, историко-биографический, публицистический, литературно-критический, научно-популярный или чисто беллетристический характер 75,516/. Таким образом, мы можем сказать, что эссе, как определил его М.Эпштейн в статье "Законы свободного жанра (Эссеистика и эссеизм в культуре Нового времени)",- это "вольные размышления о жизни"/6,121/.
Эссеистика- особый вид творчества, специфический характер которого как нам представляется, проявляется в обращенности к читателю с произведениями, хотя и выраженными различными жанровыми формами (размышление, дневник, письмо и т.д.), но объединенными тем, что все они создаются на свободной композиционной основе и раскрывают многообразие ситуаций жизни, характерные для нее события, явления, проблемы, персонажи... Из этого следует, что эссеистическое произведение- это особый вид текста, чья функция состоит прежде всего в том, чтобы дать читательской аудитории философское осознание жизни, ее явлений и проблем. При этом на первый план выдвигается автор эссе, ибо философские размышления эссеиста соотносятся в первую очередь с его личными ощущениями, личным опытом, личной судьбой. Такое открытое «смещение» в личностную сферу открывает перед писателем дополнительные возможности: взгляд на мир через призму авторского «я» создает второй, психологический план произведения, и, таким образом, параллельно воссоздается духовный автопортрет личности. И это, в определенном смысле, не менее важно, чем сами размышления автора.
Специфику эссе определяет постоянное обращение автора к анализу различных состояний своего внутреннего мира, стремление изобразить жизнь через проекцию на свое собственное "я". Как отмечает М.Эпштейн, "эссе-всегда "о", потому что подлинный, хотя не всегда явленный предмет, стоящий в "именительном" падеже, - это сам автор" /6,124/. Эссе манифестирует взгляд отдельной личности на мир. И в то же время "художественные образы и философские понятия, исторические факты и нравственные императивы- все то, что порознь охватывается разными формами сознания, в эссе обращается "вспять", на свои первичные предпосылки, на действительность авторского присутствия в мире, на самое ситуацию человеческого бытия, которая порождает все эти формы, не сводясь ни к одной из них" /6,125/.
В свете всего выше сказанного нам представляется абсолютно правомерным рассматривать такие произведения Агусти Калвета (Газиела) как «Париж, 1914. Дневник одного студента», «Размышления в пустыне» и «Все дороги ведут в Рим» в качестве литературных произведений, объединенных
эссеистической доминантой2. Все три книги Газиела объединены единой темой для размышления- «Человек и История». Их автор ставит перед собой такую задачу, как постижение истоков духовного мужества Человека и причин его же духовного падения. Жанровая форма эссе как нельзя лучше соответствует этой задаче, ибо в этом случае, как отмечает Т.В.Телицына в диссертации «Своеобразие художественно-публицистического целого и особенность его структуры», «основным материалом и одновременно инструментом познания метаморфоз человеческой личности становится собственная жизнь автора»/7,111/. И тогда судьба отдельной личности становится частью судьбы человека вообще. В данном случае, прежде всего- судьбы человека XX века.
В книгах Газиела, которые легли в основу нашего исследования, -драма людей и драма времени, в котором, как сказал литературный критик И.Дедков, было много государства и мало человечности. Калвет был и осознавал себя носителем духа свободы, нонконформизма в условиях тоталитарного государства. И ему удалось удовлетворить тоску своего времени по честности, ясности и порядочности именно потому, что писатель стоял в этом времени особняком, остерегаясь отождествлять себя не только с тоталитарным государством (это понятно), но и с любыми оппозиционными течениями. В этом отталкивании Газиел находил необходимую ему свободу-свободу от корпоративности, от обязанности разделять общую точку зрения. Таким образом он обретает искомую "посторонность", которую в данном случае следует понимать как свою собственную, личную точку зрения на мир. Писатель жил в постоянном отталкивании от всего, что могло бы стеснить свободу его взгляда. Неординарность личности и особое положение в тоталитарном обществе оказали непосредственное влияние на специфику творчества Газиела. Его произведения- это размышления о мире и о положении человека в этом мире. Но прежде всего- это раздумья о самом себе, об отдельно взятой человеческой личности.
Газиел не скрывает откровенной субъективности своих текстов. Более того, она для него принципиальна, ибо ему свойственна «индивидуальная манера видеть и жить»/8,869/3. Субъективность в данном случае имеет и, если так можно выразиться, объективную основу. Ведь между миром и читателем стоит текст. Текст всегда кем-то создан и представляет собой событие, транслированное посредством языка. Каждый язык является более или менее неточным. Язык кодирует событие, и поэтому одна и та же реальность, кодированная разными способами, дает различные, часто- противоположные-тексты. Марк Блок в "Апологии истории" объяснил эту ситуацию так: "поскольку свидетельства- это в сущности лишь высказанные воспоминания, всегда есть опасность, что к первоначальным ошибкам восприятия добавятся ошибки памяти 79,58-59/.
Иначе говоря: сколько людей видели одно и то же событие, столько и рассказов о нем. Кто запомнил больше, кто меньше, кто точнее, кто приблизительнее, кто видел часть, кто целое... Даже у человека с самым аналитическим складом ума точность запоминания нарушается по двум причинам. Первая-состояние чувств наблюдателя /усталость, волнение, стресе и т.д./, вторая- степень внимания наблюдателя: как правило, человек хорошо видит и слышит только то, что для него важно.
К тому же, любой рассказ предполагает наличие определенной композиции, подчинение имеющихся фактов определенной повествовательной логике, что вносит дополнительные искажения. А в конечном итоге текст кодируется на идеологическом уровне, т.к. нельзя не учитывать соображения политического, религиозного, философского, этикетного порядка, воздействовавшие на рассказчика.
На субъективность провоцирует и сам исторический факт, который по природе своей инвариантен. Существуют самые разные возможности объяснения исторических событий, и, соответственно, их интерпретации. На особый смысл этого явления указывает БАУспенский в работе "История и семиотика"; "Это разнообразие интерпретационных возможностей отражает, по-видимому, реальную сложность исторического процесса: иными словами, разнообразные объяснения не отрицают, а дополняют друг друга 710,9/. И далее: "Культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с ИХ точки зрения 710,9/.
Так круг смыкается: и исторические события, и сам жанр провоцируют Агусти Калвета на субъективность, то есть на глубоко личностный подход к тому, о чем он пишет. Тоталитарный режим франкистской Испании лишил Газиела возможности физически участвовать в историческом процессе. Отсюда- острое желание выговориться, высказать свою точку зрения на происходящее. Время и История превращают его в ритора, чье "дело, - как
пишет С.САверинцев,- не "единое", но "все", не самососредоточение, но саморазвертывание личности, не ее систола, но ее диастола"/11,359/.
Государство не позволило журналисту и писателю в полной мере реализовать себя на профессиональном поприще. Особенности личности сделали его непонятным (или труднопонятным) для большинства сограждан. И тогда Газиел находит свои выход- он пишет произведения, обращаясь к тому, кто может услышать. Это своеобразная реализация новозаветного "имеющий уши- услышит". Не случайно писатель осознает себя непонятым библейским пророком, бредущим по пескам аравийской пустыни...
Однако следует сказать, что Агусти Калвет стал наследником богатой литературной традиции. В Испании начиная с XVII века серьезное влияние на развитие литературы оказывала т.н. "малая проза" (термин КА.Тертерян), для которой был характерен "проницательный диагноз испанских бед, независимая позиция по отношению к обществу 712,246/. Газиел, окончивший Барселонский университет со специализацией по испанской филологии, был хорошо знаком со "Всеобщим театром" и "Учеными письмами" Фейхоо, "Марокканскими письмами" Кадальсо, статьями Ховельяноса, "Письмами бездельника" Миньяно, "Мадридскими сценами" Романоса, "Андалузскими сценами" Э.Кальдерона, "Очерками" Ларры. Для испанской литературы образ художника-провидца, ужасающегося тем открытиям, которые он делает, и которые он не может не делать, побуждаемый чуткой совестью, был очень типичен. Можно сказать, что испанская действительность провоцировала появление писателей с "сильным общественным темпераментом712,268/. Эту традицию затем развивали и современники Газиела- "поколение 1898 года", прославившееся манифестами, статьями, очерками, эссе М. Де Унамуно, Пио Єарохи, Асорина, Р. Де Маэсту, А.Ганивета, Х.Ортеги-и-Гассета, Р. Дель Валье-Инклана, А.Мачадо. Обращение ведущих испанских авторов к философской, эссеистико критической прозе было совершенно естественным, ибо поколение 1898 года быстро вышло за узкие рамки группы или течения и превратилось в специфический комплекс идей, очень долго остававшийся в центре интеллектуальной жизни Испании. И эти идеи, и способы их трансляции не прошли мимо внимания Газиела, о чем он сам пишет в воспоминаниях "Все дороги ведут в Рим".
Параллельно с испанской традицией развивалась и собственно каталонская. Начиная с 1890 года, когда каталанский язык выходит на общественную сцену как язык литературный, эссе занимает одно из центральных мест в каталонской литературе. Эссеистика в Каталонии развивается по двум направлениям. Одно- обращает свое внимание преимущественно на вопросы литературы, эстетики, искусства. Оно вбирает в себя творчество практически всех ведущих авторов: Жуана Марагаля, Эужени д Орса, Жузепа Карне, Карлеса Солдевила, Жузепа-Мария де Сагарра, Жуана Оливе, Ж.В.Фоша и многих других. Другое же направление посвящает себя размышлениям на политико-философские темы. Острота проблематики (прежде всего- размышления о Каталонии, ее судьбе, ее прошлом и будущем) привлекла тех, кого сейчас принято называть "золотыми перьями" каталонской словесности: Энрик Прат де ла Риба, Франсеск Камбо, Жуан Эстерлик, Карлес Кардо, Антони Ровира и Виржили и т.д. 5
Такое бурное развитие эссеистической традиции связано, на наш взгляд с появлением в обществе "писателей" и "пишущих" (термины Р.Барта).
Пишущие появились как результат расширения "функций литературы", которому "содействуют сами писатели...- оставаясь признанными хозяевами институализированного слова, они превращают его в орудие для нового типа деятельности; а наряду с писателями как таковыми складывается и развивается новая группа людей, завладевающих публичным языком. .„ будем называть их здесь пишущими 713,134/. И те, и другие работают с одним материалом- языком, но отношение к нему у них разное: "для одного слово составляет самоцельное деяние..., для другого же- деятельность713,138/. В этом смысле писатель нефункционален, его творчество вне прагматики. Пишущий же представляет собой особый тип человека, который ставит перед собой конкретную "цель (свидетельствовать, объяснять, учить), и слово служит лишь средством к ее достижению 713,138/.
Однако, как заметил С.С.Аверинцев, в истории культуры ""ритор" и "литератор" предстают в единстве, в контексте своих типологических и генетических связей"/14,117/. Именно поэтому так много писателей одновременно реализуют себя и как "писатели", и как "пишущие". На такое "двоякое" самовыражение провоцировала писателя и каталонская действительность. Утрата Каталонией политической независимости в конце XY века привела к постепенному слиянию ее с Кастилией и к уверенному вытеснению каталонской культуры и каталонского языка, что едва не обернулось гибелью для каталонской нации как таковой. Поэтому процесс восстановления Каталонии в своих культурных правах, начавшийся во второй половине XIX века, осознавался обществом как исключительно важный. На рубеже веков он уже набрал силу и вобрал в себя большое количество талантливых, энергичных людей, для которых литература представлялась не только средством самовыражения, но и, прежде всего, способом донести до людей мысли о своей "маленькой родине". Эссеистика же, в которой "человек предстает как испытанный своим прошлым и испытывающий будущее" /6,125/, являлась одной из наиболее удобных жанровых форм для этого.
Говоря о влияниях, определивших содержательную и жанровую наполненность произведений Газиела, следует особо выделить французскую культуру. Париж был тем центром притяжения, к которому Калвет стремился всю жизнь: с его Сорбонной, где на лекциях А.Бергсона молодой человек находит интеллектуальное спасение от академической сухости и бесплодности Барселонского университета; с его Национальной Библиотекой, в стенах которой пытается укрыться от предгрозовой атмосферы лета 1914 года; с его традициями демократии и интеллектуальной свободы, в которых он ищет опору в условиях вынужденной эмиграции из франкистской Испании... Газиел усваивает не только философское наследие, но и, прежде всего, многовековую французскую литературную традицию, для которой "совмещение в одном лице собственно мыслителя и мастера слова- отнюдь не редкость: достаточно вспомнить Монтеня, Паскаля, Дидро, Руссо, чьи имена с равным правом значатся и в историях философии, и в историях литературы"/15,3/.
Представление о тесной взаимосвязи литературы и философии во многом определяет творческую установку каталонского писателя. Поэтому Калвету достаточно близки творческие принципы французских философов-экзистенциалистов (А.Мальро, Ж.-П.Сартра, А.Камю, Г.Марселя), которые так же, опираясь на вышеописанную литературную традицию, реализуя на практике известное высказывание А.Камю: "Хотите философствовать - пишите романы".
Подводя итог, мы можем сказать, что эссеистское творчество Газиела тесно связано с богатой литературной традицией испанской, каталонской и французской литературы. И такие его произведения как "Париж, 1914. Дневник
одного студента", "Размышления в пустыне" и "Все дороги ведут в Рим" послужили дальнейшему обогащению существующей традиции.
Актуальность диссертации обусловлена важностью поставленных в ней проблем. В мире, усомнившемся в самих основах бытия и мучительно ищущем средства к спасению, тема "Человек и История" утратила свою философскую отрешенность. И потому способом ее трансляции является уже не научный трактат, а размышление вслух, обращенное к каждому, кто имеет мужество слушать. Принцип размышления обретает не меньшее значение в литературе, чем принцип изображения. Поэтому самого пристального изучения заслуживает слияние творчества собственно литературного с философским. Однако изученность этого феномена, столь характерного для литературы XX века, представляется нам недостаточно полной.
В нашем исследовании мы изучаем философскую эссеистику Агусти Калвета с позиций, характерных для современного литературоведения, путем синтетически-целостного освоения текста. Такой подход предполагает комплексный анализ произведения, вбирающий в себя самые разные области гуманитарного знания (философии, истории культуры, психологии, социологии). В данной работе мы, опираясь на достижения отечественной школы структурного анализа (Ю.М.Лотман, Б.А,Успенский, В.Н.Топоров, В.В.Иванов), предпринимаем попытку исследования произведений каталонского писателя таким образом, чтобы в сферу нашего внимания были включены как текст, так и внетекстовые системы, влияющие на его создание и восприятие.
Таким образом, актуальность данного исследования определяется как его проблематикой, так и его методологией.
Объектом данного исследования является тема «Человек и История» в творчестве Газиела и способы ее раскрытия автором. Для этого, следуя логике исследуемого материала, мы выделим ряд философских, психологических,
социальных категорий {таких как судьба, случай, онтологический страх, пограничная ситуация, выбор, культура, история, самоидентификация, социальное равновесие, социальная деформация), которые представляют собой «опорные точки», соединяющие между собой внешне разноплановые тексты Калвета. Анализ содержательного наполнения этих категорий позволит выделить и описать личную мировоззренческую систему Газиела, которую мы предлагаем назвать философией «индивидуального стоицизма», Затем, путем привлечения философских сочинений А.Шопенгауэра, С.Кьеркегора, Ф.Ницше, А.Бергсона, М.Хайдегтера, К.Ясперса, А.Камю, Ж.-П.Сартра, Г.Марселя, М.Унамуно, Х.Ортеги-и-Гассета, предполагается выявить связь философии Калвета с экзистенциализмом. Наконец, сравнительный анализ «индивидуального стоицизма» с мировоззренческими установками М.Унамуно, Х.Ортеги-и-Гассета, Ж.Марагаля, С.Эсприу, Ж.Пла позволит установить его место в каталонской и- шире- испанской философской эссеистике XX века. Исследование будет проводиться параллельно с анализом историко-культурной ситуации, в которой создавались разбираемые тексты, так как, на наш взгляд, между ними существует прямая непосредственная связь. Именно историческая действительность (волна террористических актов в 1893 году в Каталонии, колониальные войны Испании в 1895-1898 годах, восстание жителей Барселоны против войны в Марокко в 1909 году, первая мировая война, диктатура генерала Примо де Риверы в Испании в 1923-1931 годах, политическая борьба в Каталонии в 1931-1936 годах, гражданская война, установление в 1939 году диктатуры Франко, вторая мировая война) обусловила формирование философии «индивидуального стоицизма», которая, в свою очередь, определила эссеистическую наполненность творчества Газиела.
Главная цель диссертации- комплексный анализ темы «Человек и История» в эссеистике Газиела- предопределяет выполнение следующих задач:
1. Выявить основные философско-культурные категории, посредством которых Газиел раскрывает поставленную тему;
2. Описать философию «индивидуального стоицизма» Газиела, являющуюся основой для трактовки писателем указанной темы;
3. Выявить ту философскую традицию, с которой соотносится личная философия Газиела;
4. Выявить место философской эссеистике Газиела в литературной традиции Каталонии XX века.
Материал диссертации обусловлен поставленными задачами: в качестве основных источников используются тексты, наглядно отражающие формирование и развитие взглядов Газиела на поставленную проблематику в разные периоды его деятельности. Для этого нами взяты три работы писателя, каждая из которых представляет определенный этап в творческой и философской эволюции Калвета: «Париж, 1914. Дневник одного студента» (1914-1936). «Размышления в пустыне» (1936-1957) и «Все дороги ведут в Рим» (1958-1964). В качестве дополнительного материала для прояснения отдельных аспектов изучаемой проблематики привлекались также работы писателя «История «La Vanguardia», «Часы путешествий», «Один студент в Париже и другие статьи», «Иберийская трилогия», «Человек- это все», «Гуманизм- это мечта», «Особняк прошлого века». При этом исследовались тексты только на каталанском языке, так как испаноязычное творчество Газиела представляет собой материал для отдельного изучения.
Методы анализа. В работе используются описательный и сравнительно-сопоставительный методы анализа.
Научная новизна данной диссертационной работы заключается прежде всего в том, что творчество Газиела в аспекте заявленной проблематики никогда не изучалось. В диссертации впервые предпринимается попытка реконструкции философских взглядов Газиела, отразившихся в его творчестве. В силу ряда причин политического характера (о которых идет речь в представленном исследовании) в Испании творчество Газиела оказалось в «почетной тени»: его имя обязательно входит во все работы обзорного характера по каталонской и испанской литературе XX века, но сами произведения серьезно не изучаются. Существует только одна работа, посвященная собственно творчеству Агусти Калвета (Manuel Lianas і Pont. Introduccio a I estudi d Agusti Calvet, «Gaziel» (1887-1953)), но она также носит исключительно обзорный и вводный характер (за рамками исследования осталось девять из пятнадцати книг Газиела). Отдельные- и небольшие- главы в своих исследованиях творчеству Газиела отводят Энрик Жарди (Enric Jardf. Tres diguem-ne desarreiats), Мауриси Серраима (Maurici Serrahima. Dotze mestres), Жуан Фустер (Joan Fuster. Literatura catalana contemporania), Жуан Мариа Казазус (Josep Maria Casasus. Periodistica catalana comparada), но и они не выходят за рамки выяснения места Калвета в испанской журналистике и в каталонской литературе. В этих условиях наша работа является первой серьезной попыткой монографического изучения эссеистического наследия Газиела как в отечественной, так и в зарубежной филологической науке. Практическая ценность диссертации определяется прежде всего ее новизной. Она может внести определенный вклад в изучение творчества Газиела, а также истории каталонской литературы XX века и истории испанской и каталонской журналистики. Выявленная связь философского эссе Газиела с творчеством испанских (М.Унамуно, Х.Ортега-и-Гассет), французских {А.Камю, Ж.-ПСартр), немецких (М.Хайдеггер, К.Ясперс), каталонских (Ж.Марагаль, С.Эсприу) философов и писателей-экзистенциалистов открывает новые возможности в области изучения общекультурной европейской ситуации
XX века. Наконец, предлагаемое исследование представляет собой определенное достижение отечественной каталонистики, которая пользуется заслуженным международным авторитетом, и, как можно надеяться, послужит укреплению ее научного престижа.
Можно наметить следующие сферы использования результатов данного исследования. Они могут быть учтены:
1. при дальнейшем изучении испанской и каталонской литературы XX века;
2. при дальнейшем изучении испанской и каталонской журналистики XX века;
3. при дальнейшем исследовании творческого наследия самого Агусти Калвета;
4. в учебном курсе по истории культуры XX века;
5. в спецкурсе по экзистенциализму;
6. в спецкурсе по истории каталонской литературы.
Кроме того, методы анализа текстов, примененные в диссертации, могут быть использованы при исследовании эссеистического творчества других авторов, как зарубежных, так и отечественных.
Апробация. Основные положения диссертации освещены в статье «Человек перед лицом войны: «Diari d un estudiant» Газиела», напечатанной в альманахе «Каталонская культура: вчера и сегодня» (М., «Аграф», 1997, СС. 64-77). Кроме того, они стали основой выступления на Днях каталонской культуры в Санкт-Петербурге (1-5 апреля 1996 года) и на международной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистической семантики и типологии литературы» на секции «Проблемы типологии литературы», проходившей 26-28 апреля 1996 года в г. Калининграде.
Структура диссертации обусловлена проблематикой и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, каждая из которых посвящена одному из перечисленных выше произведений каталонского писателя, заключения, примечаний, библиографического списка литературы и приложения.
Глава 1
Весной 1914 года Агусти Калвет отправляется в Париж изучать средневековую философию. Из него мог бы получиться талантливый медиевист, но Судьба и Случай, которые займут потом такое большое место в его литературном творчестве и жизненной философии, распорядятся по-другому. В Париже «...в самый разгар лета разразилась Мировая Война, которая перевернула и вырвала с корнем мою жизнь. Первая мировая война внезапно разбила все мои мечты и окунула меня с головой в воду. Я самым неожиданным образом превратился в журналиста»/! ;!1/. Калвет остается в городе столько, сколько возможно,- пока в парижском небе не появляются немецкие аэропланы- и каждый день в течение месяца пишет дневник. Так у него получается своеобразная психологическая хроника войны. Реальная опасность оказаться в оккупированной немцами французской столице заставляет Калвета уехать на юг Франции, а оттуда вернуться в Барселону. На вокзале его встречает Микел деле Сантс Оливе [Miquel dels Sants Oliver], один из трех редакторов самой влиятельной каталонской газеты «La Vanguardia», корреспонденты которой никак не могли попасть на поле военных действий во Францию. Узнав, что Калвет вел в Париже записи, Оливе уговаривает его их опубликовать. Так в «La Vanguardia» появляются военные хроники Агусти Калвета, озаглавленные «Diario de un estudiante en Paris» [«Дневник одного парижского студента»]. После их публикации «как по мановению волшебной палочки, я в одно мгновение стал самым читаемым журналистом в Каталонии и одним из наиболее часто пиратски перепечатываемых и цитируемых в Испании и Латинской Америке»/1,2б;2/.
Агусти Калвет начал свою журналистскую карьеру с «Diario de un estudiante en Paris», им же и закончил; уже перед самой смертью в 1964 он переводит его на каталанский и называет «Paris, 1914. Diari d un estudiant» [«Париж, 1914. Дневник одного студента»]. Именно эта текстовая версия считается классической. Она вошла в том «Избранного» Газиела, вышедший в одной из самых престижных каталонских издательских серий «Biblioteca Регеппе». «Дневник одного студента»- работа небольшая по размерам /153 стр./, но очень емкая по содержанию. В ней закладываются основы жизненной философии Газиела, те темы и мотивы, которые получат свое развитие в дальнейшем творчестве Калвета.
Центральной темой «Дневника» стала тема «Человек и История», Выбор ее обусловлен самой действительностью: волею судьбы Газиел получил возможность наблюдать и изучать человека в период вселенского катаклизма, когда мировая война обнажила самые основы человеческого бытия . Калвет рассматривает происходящее с двух точек зрения. Во-первых, его интересует мировая война с присущими ей деталями, подробностями, обстоятельствами, т.е. он изучает ее как историк и фиксирует то, что видит, как летописец. Во-вторых, его интересует мировая война как тип катастрофического события. Войны сопровождают всю историю человечества с древнейших времен. Меняется место развития военных действий, их время, сопутствующие им обстоятельства, но глубинная сущность войны и характер ее воздействия на человека остаются неизменными. Поэтому Газиела война интересует в первую очередь как философа. Никто не может быть уверен, что война не коснется его жизни. Человек должен знать, что она собой представляет и как можно (и можно ли?) ей противостоять. И поскольку волею Случая Газиел оказался в центре событий, он ставит перед собой задачу изучать, исследовать, анализировать войну во всех ее проявлениях. Таким образом именно двойная точка зрения организует содержание «Дневника».
Журналиста интересуют элементарные, повседневные, обыденные факты, потому что именно они составляют субстрат, из которого творятся великие события Истории. Великие события способны оценить только потомки, но увидеть и зафиксировать жизненный материал, из которого они выросли, могут только современники. Они знакомы с событиями непосредственно, пережили их лично, в то время как знания потомков фрагментарны, случайностны, обезличены. И Газиел старается использовать свое преимущество очевидца, участника событий с максимальной полнотой.
Первые страницы «Дневника» вводят читателя в курс дела: молодой Агусти Калвет изучает средневековую философию в Парижской Национальной библиотеке и снимает комнату в пансионе мадам Дюрье на площади Фюстенберг. Под крышей здания времен Людовика ХПІ собрались такие же, как и он, молодые («самому старому пансионеру не было и тридцати лет»/2,58;3/) и небогатые люди («самые богатые не тратили больше двух сотен песет»/2,58;4/). В пансионе мадам Дюрье смешались «все расы и языки мира»/2,58;5/. Но Газиел не задерживает внимание читателя на экспозиции. «Дневник» сразу начинается с пессимистической ноты. Париж охвачен летней истомой и благодушием. Однако 1 августа 1914 года «...мы узнали, что Германия объявила войну России. Нужно оставить всякую надежду»/2,57;6/. Объявление войны Газиел связывает с трубным гласом Апокалипсиса: «...европейская война, которая казалась невозможной, навечно отдаленной, постепенно проникала в душу Парижа, погруженного в сонное благополучие и пацифизм, и воплотилась в жестокий факт, подобный раскату апокалиптического грома среди летнего неба,- мобилизацию всех вооруженных сил»/2,61;7/.
Глава 2
С выходом в свет «Дневника одного студента» Газиел становится военным корреспондентом «La Vanguardia». Поскольку в это время в испанской журналистике существовал обычай пользоваться псевдонимами, Калвет тоже выбирает себе другое имя. Так появляется на свет «Gaziel». Журналист сам объяснил причины своего выбора: «Это имя, которое средневековые арабские комментаторы Платона дали знаменитому сократову демону: своего рода домашнему духу или пламени, которое воодушевило афинского Учителя на его лучшие сочинения. Само слово было кратким, звучным и, написанное по-каталански, выглядело изящно»/7,725;1/. Газиел пишет репортажи с разных фронтов вплоть до конца 1917 года, когда возвращается в Барселону окончательно. Здесь он становится сначала редактором (1918), затем заместителем главного редактора (1920) и, в конце концов, главным редактором «La Vanguandia»(1933).
Гражданская война, падение Республики и установление в Испании диктатуры Франко поставило Агусти Калвета в очень сложное положение. В своей журналистской работе он исповедывал принципы т.н. «periodisme d orientacib» [журналистики мнения], которые можно свести к следующим положениям: 1. Журналист должен быть своего рода оракулом для общества, его советником в каждый конкретный исторический момент; 2. Журналист должен быть проводником и вести читателя через рифы ежедневных проблем; 3. Журналист должен быть честен, никогда не отказываться от своих убеждений и быть независимым от какой-либо партии; 4. Журналистика должна сочетать в себе мощь и простоту; 5. Журналистику необходимо поставить на службу мыслям свободным и здравым, ясным и беспристрастным, но, в то же время, умеренным и консервативным. Неукоснительно следуя этим принципам, Газиел сформировал свою, независимую ни от кого и ни от чего, точку зрения на мир, которую сам определил как «искренняя манера видения»/1,56;2/, «индивидуальная манера видеть и жить»/3,869;3/. Такая позиция привела к тому, что журналист на протяжении всей своей профессиональной карьеры был «неудобен» всем: «левым» и «правым», монархистам и националистам, франкистам и республиканцам.
Так, каталонцы считали его «самым странным каталонистом из тех, что были в наши добрые времена»/2,18;4/, потому что он являлся принципиальным сторонником использования испанского языка в прессе и принадлежал к т.н. «каталонской журналистике на испанском языке». Газиел утверждал, в частности, что пользование официальным языком- это наиболее прямой и простой путь для внедрения в массовое сознание «каталонского духа».2
В 30-е годы Газиел получает возможность самостоятельно формировать редакционную политику «La Vanguardia». И тогда, как он пишет в воспоминаниях, в его голове зазвучал «тайный голос райского Змея-искусителя: почему бы тебе не попробовать трансформировать ее, превратить в крупную газету, исполненную каталонского духа, но написанную по-кастильски?»/2,100;5/. Следуя принципам «журналистики мнения», которые Газиел исповедовал, он хочет создать газету, которая бы «говорила бы моему народу истины, которые никто не мог ему сказать, ибо как одни, так и другие были столь ослеплены, что вели его к ужасающему поражению»/2,103;6/. По мысли Калвета, «La Vanguardia» должна стать «цветом каталонской мысли»/2,108;7/, ее страницы должны быть наполнены не «политическим каталонизмом»/2,108;8/, а «вольным и целостным каталонским духом]»/2,108;9/, во всех его проявлениях: и хороших, и плохих. Таким образом, Газиел стремился создать сбалансированное независимое издание, объективно освещающее жизнь каталонского общества.
Такая издательская политика привела к тому, что с 80.000 экземпляров разовый тираж «La Vanguardia» поднялся до 200.000- 250.000 экземпляров в обычные дни, и до 300.000- в дни важных политических событий.
Но позиция «над схваткой» в стране, охваченной политической бурей, казалась странной и неуместной. «La Vanguardia» подвергалась сокрушительной критике со всех сторон, со страниц газет всех политических партий, и правых, и левых.
Неуступчивость Газиела, его отказ от сотрудничества с любыми партиями ради сохранения беспристрастности и объективности газеты, вызывали всеобщее раздражение. Журналист вспоминал потом, что чувствовал себя, словно в осажденной крепости: «Никто тогда не видел (и не хотел видеть), ослепленный собственной страстью, что внутри крепости есть один человек, ведущий в тяжелых условиях работу, начатую раньше и принесшую значительные результаты, которая интересна всем. И этот бедняга существует там, исполняя каждый день свою изнурительную миссию, совершенно один, сражаясь против целого полчища врагов внутри и снаружи, без единого помощника, лишенный хоть одной сочувствующей души, которая протянула бы ему руку. Но благодаря ему «La Vanguardia»- газета еще недавно наиболее враждебная всему (людям, произведениям, учреждениям), что представляло собой идеал каталонизма, все более и более проникалась каталонским духом и наполнялась каталонцами, потому что ее невидимый вдохновитель хотел в конце концов превратить ее в главный печатный орган Каталонии, стоящий над всеми партиями»/2,104-105;10/.
Глава 3
Это стихотворение очень точно отразило настроение и состояние каталонской культуры. С приходом к власти Франко для каталонцев начался спуск в «колодец страха и тьмы», но, как мы уже писали во второй главе нашей работы, окончание второй мировой войны привело к определенным изменениям во внутренней политике франкистов и для Сефарада (Испании) наступил период «большей разрешенности». Действительно, появилось ощущение, что «станут жизнью смутные сны». «Победа союзнических сил, одновременно пробудившая иллюзорные надежды на неизбежность политических перемен, которые покончат с диктатурой, склонила Правительство Мадрида к минимальным уступкам по отношению к запрещенной каталонской культуре. Было разрешено переиздание классиков каталонской литературы, однако, по-прежнему, была запрещена публикация как новых произведений, так и переводов. Это объяснялось надеждой свести каталонскую литературу к фольклору и превратить ее в узколокальную и лишенную будущего»/1,707/,- так оценивают наступившие перемены каталонские историки М.Арди [M.Ardit], А.Балсельс [A.Balcells], Н.Салес [N.Sales], к чьей монографии мы будем еще не раз обращаться в этой главе. Каталанский язык (и культура вместе с ним) обретает определенную свободу, но в то же время, по выражению Алекса Брока, каталанский язык был загнан в «ghetto linguistic»[лингвистическое гетто]/2,23/. Каталонская культура все еще находилась в ситуации эмиграции: либо внешней, либо внутренней: «те, кто, оставаясь в Каталонии, был отрезан, как и их сограждане, от средств коммуникации и был вынужден вариться в своем собственном соку. В таких условиях безобидные поэтические чтения были свидетельством подпольной деятельности и демонстрацией верности самому себе]»/1,707/.
Однако с начала 50-х годов границы ((лингвистического гетто» расширяются. К 1953 году режим Франко получает международное признание, а затем происходят два события, окончательно закрепившие положение Испании в мире: в 1953 году франкистское государство подписывает договор о мире и сотрудничестве с США и конкордат с Ватиканом. Включение Испании в состав ООН спустя три года было уже чистой формальностью. Союз с «демократическим миром» вынуждает Франко идти на дальнейшие уступки в своей внутренней политике. В том же 1953 году в Барселонском университете проходит Седьмой Международный Конгресс Романистики, на котором впервые звучит каталанский в качестве языка докладов и научных дискуссий.
До этого единственной сферой, где допускалось его ограниченное официальное использование, была деятельность Церкви, Постепенно начинает вырабатываться некий социальный инструментарий, несколько нормализующий культурную и языковую ситуацию в Каталонии.
Начинает выходить «Serra d Cf»(1959)- единственный журнал, посвященный каталанской культуре, к 1964 году насчитывающий уже 12 тысяч подписчиков, в 1961 году образуется общество, получившее название «Omnium Cultural», задачей которого было сохраненение и развитие каталонской культуры. Не смотря на то, что испанские власти, посчитав эту инициативу опасной, запретили общество на пять лет (с 1963 по 1967), оно продолжало действовать. Образуются новые издательства (такие, например, как «Edicions 62»- до сих пор одно из самых престижных и известных в Каталонии), начинается то, что историки каталанской культуры назвали «издательским бумом». В 1966 году вступает в силу новый закон о печати, который отменяет предварительную цензуру и устанавливает меры административного воздействия на нарушителей цензурных запретов. Каталонские издатели немедленно воспользовались этим послаблением и начали заполнять книжный рынок как переводной (Фрейд, Камю, Сартр, Грамши, Маркс...), так и отечественной литературой. Если в 1963 году на рынке появилось 200 новых книг, то к 1968 таких книг было уже 500. Это было особенно важно потому, что первая газета на каталанском- «Avui»- начала издаваться только в 1976 году, уже после смерти Франко, тогда же появилась и первая радиопередача (на «Radio 4»). В целом же культурную ситуацию, сложившуюся в 50-х годах, каталонский исследователь Ж.Триаду [J.Triadu] охарактеризовал так: «Горизонт 50-х берет свое начало от жестоких событий, позднее продемонстрировавших нам самим, что по крайней мере в короткий срок нас не стерли с карты. Смерть не смогла увлечь нас всех за собой вниз по течению к разгрому, хаосу и дискредитации. Но мы оказались в туннеле. Только добрая воля и оптимизм, необходимый, как жизнь, могли помочь увидеть смутный свет в конце туннеля]»/3,96/.
Культурная ситуация продолжала оставаться нестабильной. Нормой по-прежнему была, как отмечает авторитетный каталонский историк и публицист Алберт Манен [Albert Manent], «полуподпольность, которую приходилось выносить каталонскому писателю»/13,209/. Каталонцам не позволяли забыть, что они живут в культурном гетто: «разрешается или допускается более широкий веер культурных действий, который, однако, не имеет массового характера: есть театр, но не кино; некоторые книги и в том числе журналы, но ни одной газеты; некоторые программы на телевидении, но в самое неудобное для аудитории время; и т.д.»/4,ЬХХП/.
