Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Общие проблемы становления языка права во франции и в России 23
1.1. Язык права как объект исторического изучения 23
1.2. Проблемы термина и терминообразования в языке права . 32
1.3. Социолингвистическая ситуация во Франции и России и формирование языка права 64
1.4. Право и культура: культурно-семиотический аспект истории французского и русского права 74
1.5. Периодизация французского и русского языка права 94
1.6. Выводы по первой главе 100
ГЛАВА 2. Доминантные концепты правовой сферы: правосудие 103
2.1. Индоевропейские рефлексы во французских и русских терминах права 103
2.2. Терминология права, закона в старофранцузском языке 113
2.3. Терминогруппы «Юрисдикция», «Судебные учреждения» в старофранцузском и древнерусском языках 118
2.4. Терминообозначения субъектов права 125
2.5. Терминология следствия по делу 144
2.6. Терминология судебного разбирательства 159
2.7. Сопоставительный анализ терминологии правосудия в старофранцузском и древнерусском языках 189
2.8. Выводы по второй главе 201
ГЛАВА 3. Доминантные концепты правовой сферы: преступление и наказание
3.1. Терминология «Преступление» 204
3.2. Терминология «Наказание» 243
3.3. Сопоставительный анализ терминологии преступления и наказания в старофранцузском и древнерусском языках .. 280
3.4. Выводы по третьей главе 290
ГЛАВА 4. Доминантные концепты правовой сферы: права и обязанности 293
4.1. Терминология «Права субъектов права» 293
4.2. Терминология «Обязанности субъектов права» 303
4.3. Сопоставительный анализ терминологии прав и обязанностей 325
4.4. Выводы по четвертой главе 328
ГЛАВА 5. Доминантные концепты правовой сферы: имущество. собственность. наследство 331
5.1. Терминология имущественной сферы в старофранцузском языке права 332
5.2. Терминогруппа «Наследство. Приданое» в старофранцузском языке права 346
5.3. Термины имущественной и наследственной сферы в
в древнерусских правовых документах 360
5.4. Выводы по пятой главе 367
Заключение 370
Библиографический список 379
Словари и справочники 405
Источники материала 407
- Проблемы термина и терминообразования в языке права
- Индоевропейские рефлексы во французских и русских терминах права
- Сопоставительный анализ терминологии преступления и наказания в старофранцузском и древнерусском языках
- Терминология «Обязанности субъектов права»
Введение к работе
В основе данного исследования лежит мысль В.В.Виноградова о том, что в языке существует ряд слов, история которых важна для того, чтобы реконструировать историю общественной мысли. К числу этих слов В.В.Виноградов отнес и слово "право" [Виноградов, 1995: 7]. Известный лингвист Ю.Д.Апресян, характеризуя этот перечень, отмечает, что он включает «безошибочно выбранные доминанты той языковой "картины мира", которая формирует всю систему лексических и грамматических значений» [Апресян, 1995а: 34].
Изучению юридического языка и, в частности, языка права в разных странах посвящено довольно много работ различной лингвистической направленности.
В отечественной лингвистике большое внимание уделяется изучению языка древних правовых памятников, таких как договоры Руси с греками, Русская Правда, Судебники (1497, 1550), Уложение (1649), в связи с установлением основы русского литературного языка [Истрин, 1924; Черных, 1953; Селищев, 1957; Обнорский, 1960, 1960а; Унбегаун, 1971; Ларин, 1975; Уорт, 1975; Иванов, Топоров, 1978; Филин, 1981; Unbegaun, 1969а]. Сведения о' древнерусском языке права дает кроме того изучение берестяных грамот [Момотов, 1997]. Русской терминологии международного права XI-XVII веков, языку дипломатии , посвящены работы Ф.П. Сергеева, В.Ю.Франчук, М.В.Орловой [Сергеев, 1972, 1984; Франчук, 1984; Орлова, 2002]. Исследованием современного русского юридического языка занимаются лингвисты, работающие в разных направлениях. Одни из них обращаются к анализу семантики правовых терминов [Денисова, 1992] или стиля юридических текстов [Ушаков, 1983; Губаева, 1990], другие изучают манифестации различных лингвистических явлений в языке права: особенности синтаксиса законов [Веселовская, 1990], оценочность в праве [Ивакина, 1990; Питецкий, 1979; Берг, 2003], явления синонимии в языке права [Русинова, 1987]. В последние годы появились работы, в которых проблемы, связанные с
языком права, трактуются в русле современных направлений исследования языка, таких как прагматика, когнитивная лингвистика, психолингвистика [Солодухина, 2000; Громова, 2002; Тарасова, 2002; Данилов, 2003; Левитан, 2003; Максименко, 2003].
Отечественные лингвисты вносят свой вклад и в изучение языка права других стран. Английскому юридическому языку, кельтскому языку права посвящены работы В.В.Дайнеко, Л.Н.Саенко, Е.И.Сердюк, СВ. Шабардиной, А.И.Фалилеева [Сердюк, 1987; Дайнеко, Саенко, 1988; Саенко, 1990; Фалилеев, 2001; Шабардина, 2003], правовой терминологии немецкого языка - работы Г.И.Тарховой, Р.Н.Комаровой, И.И.Сущинского, Т.А. Прониной [Тархова, 1990; Комарова, 2000; Сущинский, 2001; Пронина, 2002], языку албанских памятников обычного права - статьи А.В.Десницкой [Десницкая, 1982, 1983], особенности современной французской юридической терминологии, стиля законодательных актов анализируются в статьях В.И. Круковского и В.И. Припишнюка, Е.Н.Юдиной, Ф.Т.Фидаровой [Круковский, Припишнюк, 1996; Фидарова, 2000; Юдина, 2003].
Упоминания о юридическом языке можно встретить и в работах зарубежных лингвистов по общим проблемам лексической семантики. Так, например, Ч.Филлмор в своей статье, посвященной организации семантической информации в словаре, наметив основные параметры, характеризующие различия языков в области лексической семантики, обращается к анализу специфических семантических представлений юридического языка [Филлмор, 1983: 51-59]. К. Балдингер в монографии, трактующей проблемы современной семантики, изучает, в частности, проблему делимитации понятия в юридическом языке [Baldinger, 1984: 33-48]. В специальных работах затрагиваются вопросы отбора терминов для баз данных, применения автоматизированных информационных систем и экспертных систем в праве [Computer, 1988; Barth, 1990-1992], язык права исследуется с точки зрения социолингвистики [Gizbert-Studnicki, 1986], семиотики [Benson, 1989], рассматриваются такие проблемы лингвоправового пространства, как
лингвистическая экспертиза юридических документов, рекомендации по разработке текстов законов, юридический перевод [Глинская, 2003].
Благодаря подобным работам можно выявить сходные черты в построении юридических документов, определить некоторые общие признаки, характеризующие синтаксическое построение правовых текстов и их вокабуляр. Однако, несмотря на наличие отдельных работ, освещающих те или иные аспекты языка права или, шире, юридического языка (чаще всего терминологию, что вполне объяснимо, поскольку терминология - ядро специальных языков), в отечественной лингвистике нет еще, по нашим данным, обобщающего исследования, в котором бы описывалось современное состояние языка права и исследовалась не только терминология, но и особенности дискурса и грамматического оформления, не говоря уже об истории его эволюции.
Несколько иначе дело обстоит во французской лингвистике, хотя и там пласт работ, посвященных языку права или юридическому языку, довольно разнороден. В 20-х годах XX века появляется работа П.Мимена, изучающего стиль судебных решений [Mimin, 1927], а во второй половине XX века - целая серия разноплановых работ о французском языке права, в которых рассматриваются общие вопросы языка права [Sourioux, Lerat, 1975], язык уголовного права [Raymondis, le Guern, 1976], формульность языка права, его формализация [Krefeld, 1989], юридический дискурс, организация юридических текстов [Wurstle, 1988; Bourcier, Bruxelles, 1989; Paychere, 1990], особенности языка права в Канаде [Didier, 1984; Turi, 1988]. Особую область исследований составляют работы, в центре внимания которых находится историческая семантика отдельных правовых терминов [Benveniste, 1970, рус. пер. 1995], развитие семантического поля римского права в лексической системе французского языка [Peach, 1982; Hoecke, Auweele, 1989] или специфика юридического словаря [Batiffol, 1978], в частности, изучение составных именных терминов или аббревиатур в языке права [Lundquist, 1995; Edmar, 1998].
В отличие от отечественной лингвистики, во Франции в 1990 году появляется обобщающее исследование современного французского юридического языка, в котором автор, вслед за канадскими лингвистами, вводит в научный обиход понятие "юридическая лингвистика" [Cornu, 1990]. В этой монографии Ж. Корню обосновывает правомерность выделения юридической лингвистики в отдельную дисциплину, устанавливает особенности современной французской юридической терминологии и юридического дискурса, то есть предлагает синхронное описание этой подсистемы французского языка. Можно констатировать, что в том случае, когда объектом рассмотрения становится французский юридический язык, внимание лингвистов направлено, в основном, на анализ современного состояния этого специального языка.
Если в отечественной лингвистике достаточно хорошо изучена терминология русских правовых памятников XI-XVII веков [Туркин, 1953, 1972; Волков, 1960, 1974; Мишина, 1963, 1969; Судавичене, 1968; Шиловский, 1969; Михайловская, 1981; Артыкуца, 1990; Дерягин, 1991; Благова, 1998; Никитин, 2003, 2004], то история становления французской терминологии языка права (языка законодательных документов) остается неосвещенной. Таким образом, актуальность данного исследования заключается, во-первых, в том, что исследование недостаточно изученной на данный момент истории становления специальных языков на ранних этапах их развития помогает лучше понять многофункциональность современных национальных языков. Именно в специальной лексике наиболее явно обнаруживается связь развития любого языка с историей материальной и духовной культуры народа. Во-вторых, история формирования французской терминологии права не становилась еще предметом специального рассмотрения. В-третьих, по нашим данным, отсутствуют работы историко-сопоставительного плана, касающиеся языка права (в частности, сопоставления начального этапа формирования терминологии права во французском и русском языках). В-четвертых, исторические исследования терминов различных областей знания становятся
чрезвычайно необходимыми и актуальными в связи с современной тенденцией к интеграции различных дисциплин и пристальным вниманием к вопросам теории познания, определения языковой картины мира, что позволяет рассматривать проблему становления специальных языков в русле взаимодействия общего и специального языка. Поскольку данное исследование лежит в русле терминологических исследований, то, обосновывая актуальность данной работы, можно сослаться на мнение одного из ведущих специалистов в этой области СВ. Гринева, который, говоря о перспективах развития терминоведения, отмечал в качестве наиболее перспективных типологическое, сопоставительное и когнитивное направления терминоведческих исследований, наряду с традиционными формальным и семантическим анализом не только терминов, но и других специальных лексем, а кроме того, диахроническое направление исследований терминологий, результатом которого, по его мнению, могло бы стать формирование сравнительно-исторического терминоведения, изучающего филогенез терминологий и тенденции развития специальных лексических систем [Гринев, 2000: 31-34]. О важности сопоставительного изучения терминологии еще раньше говорила Ф.А.Циткина, утверждая, что «проблемы сравнительного и типологического исследования научно-технической терминологии все еще остаются наименее разработанными; мнения о том, как и что следует изучать в первую очередь, разнородны, сведения скупы и отрывочны» [Циткина, 1987:115].
В историко-терминологических работах, как правило, рассматриваются процессы формирования определенных терминологий в рамках одного языка [Кутана, 1964, 1966; Сороколетов, 1970; Панько, 1986; Капитула, 1998; Wexler, 1945; Arveiller, 1963; Guilbert, 1965]. Исторические работы по терминологии «помогают лучше осознать саму субстанцию термина, его специфические особенности как лексической единицы», позволяют «проследить тенденции развития языка ... и формы вхождения языка в культурную сферу общества» [Татаринов, 1995: 51]. Историко-сопоставительному изучению специальных лексических систем в славянских языках посвящена монография О.Н.Трубачева
[Трубачев, 1966], работы В.В.Иванова, В.Н.Топорова [Иванов, 1975; Иванов, Топоров, 1984]. Сопоставительные и типологические исследования терминологий выполняются в русле сопоставительного и типологического терминоведения [Шевчук, 1985; Циткина 1987, 1988; Казарина, 1998, 1998а], входящих составной частью в теоретическое терминоведение [Лейчик, Бесекирска, 1998: 136]. Сопоставительное терминоведение опирается на выработанное в общем языкознании понимание принципов и задач сопоставительного исследования языков (назовем лишь наиболее существенные для данной работы труды [Гак, 1977; Юсупов, 1988; Конецкая, 1993; Цейтлин, 1996]). Однако существуют некоторые разногласия по поводу проблематики сопоставительного терминоведения. Так, некоторые лингвисты считают, что сопоставительный анализ может проводиться на материале одного языка: 1) через сопоставление терминов, входящих в разные терминосистемы, относящиеся к одной или смежным отраслям знаний или деятельности; 2) через сопоставление терминов с нетерминами; 3) через сопоставление терминов с единицами других лексических классов специальных языков (например, термин - номенклатурные знаки) [Лейчик, Бесекирска, 1998: 146]. Другие же полагают, что сопоставительное изучение терминологий разных областей знаний в пределах одного национального языка с целью установления общих свойств и классификации терминологии будет относиться к типологическому направлению или сравнительно-историческому (компаративному) терминоведению (установление особенностей их происхождения, степени их родства, создание генетической классификации терминологий), а предметом сопоставительного терминоведения (и мы разделяем эту точку зрения) является сравнительное изучение национальных терминологий одной и той же понятийной области разных языков [Гринев, 1993: 81-82].
Терминология права, специфичная в любом языке, представляет собой ту основу, на которой формируется язык права. Создание терминологий каждого национального языка - процесс длительный, на него влияют самые разные факторы. Следует согласиться с В.П.Даниленко, которая считает, что
«формирование национальных терминологий всегда оригинально, потому что нет одинаковых судеб развития литературных языков, развития наук, отраслей производства, общественной мысли, культуры, просвещения, то есть всех слагаемых, которые определяют «лицо» национальной терминологии» [Даниленко, 1986: 5]. Поэтому представляется важным обратиться к истокам формирования терминологии права двух национальных языков и выявить специфику начального этапа создания национальной правовой терминологии.
Если под объектом исследования понимать некоторую область действительности, представляющую собой совокупность взаимосвязанных процессов, явлений, а под предметом исследования - некоторую часть объекта, имеющую специфические характеристики, процессы и параметры [Маслова, 2001: 35-36], то объектом данного исследования будет становление французского и русского языка права. Предметом изучения является процесс формирования французской и русской терминологии права на начальном этапе ее развития. При этом терминология права наблюдается в двух сферах: в сфере фиксации (глоссарии древних правовых терминов, исторические и этимологические словари) и в сфере функционирования (тексты законов во французском и русском языках).
Цель данного исследования - определить особенности начального этапа формирования терминологии права, отражающей становление правовых концептов, во французском и русском языках.
Достижение поставленной цели потребует решения следующих задач:
выявить социолингвистические и культурно-семиотические особенности истории французского и русского права и определить этапы формирования языка права в обеих культурах;
определить доминантные концепты правовой сферы во французском и русском языках;
выделить систему правовых терминов, отражающих правовое знание каждого народа в исследуемую эпоху, установить семантические и структурные особенности правовых терминов, их типы, происхождение;
4) сопоставить полученные данные с целью выявления закономерностей, общих и специфических черт в истории формирования терминологии права в изучаемых языках.
Материалом исследования послужили исторические и этимологические словари, глоссарии терминов древнего французского и русского права (более 9000 единиц), правовые документы общим объемом около 6000 страниц. В ходе предварительного анализа была проведена инвентаризация терминов, то есть были установлены границы выбранной области, отобраны источники, произведена лексикографическая обработка и описание терминов. Картотека терминов права включает около 2000 старофранцузских и около 1000 древнерусских единиц. Поскольку именно слово является средством доступа к единой информационной базе человека [Залевская, 2001: 16], то при выделении концептов права, изучаемых в данной работе, мы опирались на наличный терминологический материал, полученный в ходе исследования.
Французские источники права. К числу первых правовых памятников, написанных на старофранцузском языке, относится «Законник Вильгельма Завоевателя» (Lois de Guillaume le Conquerant), создание которого Ж.Э. Мацке относит к 1150-1170 гг. [Lois: XLI]. Единственная рукопись, дошедшая до нас, представляет два параллельных текста: французский и латинский. Исследователи полагают, что французский текст является оригиналом, а латинский текст - это перевод французской рукописи, поскольку в латинском варианте наблюдаются пропуски фраз, начала параграфа, добавление глоссы, изменение порядка фраз, повтор французского слова в латинском тексте [Lois: XII.XXX-XXXIX].
Другой древний правовой документ на старофранцузском языке -«Иерусалимские Ассизы» (Assises de Jerusalem) - представляет собой сборник документов феодального и обычного права, составленных в XIII веке в Иерусалиме и на Кипре. Он состоит из двух томов, первый из которых посвящен установлениям верховного суда (Assises de la Haute Cour), а второй -установлениям городского суда (Assises de la Cour des Bourgeois). Текст первого
тома датируется 1099, копии относятся к XIII и XIV векам [Ass., 1: IX]. Документы, составившие второй том, датируются предположительно 1173-1187 гг. [Ass., 2: XXXVII]. Хотя этот знаменитый свод законов действовал в странах, завоеванных крестоносцами на востоке, исследователи соглашаются с тем, что в нем содержатся обычаи Франции, поскольку он был составлен французами, опирался на действовавшие во Франции законы и написан на французском языке [Recueil, 1: CVI].
К 1137 году относится первая хартия, написанная во Франции на французском языке, к 1180 году - вторая; в сборнике древних французских законов они представлены под номерами 38 и 61 [Recueil: 147,165], остальные правовые документы XII века написаны на латинском языке. В XIII веке памятников права на старофранцузском языке уже значительно больше. В 1270 году появляется «Уложение святого Людовика» (Les Etablissements de saint Louis), в которое по приказу короля были включены обычаи (кутюмы), действовавшие в стране, некоторые законы его предшественников и более ранние законодательные акты Людовика IX [Recueil, 1: СХШ].
Следующий правовой документ, который использовался в работе, -«Книга Правосудия и Суда» (Li livres de Jostice et de Plet), рукопись которой хранится в Национальной библиотеке (г.Париж). Текст датируется 1254-1270 гг. Книга состоит из двадцати частей (livres), составители ее опирались на римское право (Пандекты, Декреталии Григория IX) и обычное право. В качестве предполагаемого источника обычного права называют кутюмы Орлеана. В XIII веке Орлеанский университет отличался духом вольности: здесь преподавали римское право не на латинском, а на родном языке и свободно его комментировали. Этот источник представляет собой прекрасный образец ассимиляции кутюмов и римского права [Plet: VII-XXXIII].
«Кутюмы Бовези» (Coutumes de Beauvaisis), собранные Филиппом де Бомануар, принадлежат, по мнению французских историков права, к самым оригинальным, самым замечательным юридическим творениям средних веков. Кутюмы были созданы в 1280-1283 гг., оригинала не сохранилось, но текст
много раз переписывался (до наших дней дошло тринадцать древних рукописей), что свидетельствует об авторитете, которым пользовался этот документ. Язык Кутюмов - центрально-французский (франсийский), в котором встречаются пикардские формы [Beaum.: I-XLIII].
Кроме этих основных правовых памятников, написанных на старофранцузском языке, в исследовании использовались также данные хартий XIII века департаментов Об, Сена-и-Марна, Йонна, Уаза, Эно, книги записей решений королевского суда, документы по истории муниципального права во Франции, кутюмы Реймса. Общее количество подобных текстов составляет 90 документов различного объема.
Русские источники права. Древние правовые тексты: 1) договоры русских с греками (X в.); 2) «Русская правда» краткой (середина XI - XII в.) и пространной редакции (XII в.); 3) уставные грамоты: «Уставная грамота Владимиро-Волынского князя Мстислава Даниловича» (1289 г.), «Устав князя Ярослава о мостех» (XIII в.), «Рукописание князя Всеволода» (XIII в.); 4) судные грамоты: «Новгородская Судная грамота» (XV в.); «Псковская Судная грамота» (XV в.); 5) «Судебник 1497 года». Данные документы представлены в девятитомном издании "Российское законодательство Х-ХХ веков", в котором собраны только законы, законодательные тексты, данные по первоисточникам или по лучшим научным изданиям, ставшим в источниковедении каноном (РЗ: 7-8). Памятники изданы на основе современной графики, однако считаем возможным использовать их в качестве материала исследования, поскольку для задач данного исследования фонетические особенности, отраженные в древнерусской системе письма, не существенны.
В работе использовались «Материалы для терминологического словаря древней России» Г.Е.Кочина, включающие лексику правовой сферы, «Материалы для словаря древнерусского языка» И.И.Срезневского. При проведении исследования мы опирались также на уже выполненные работы в этой области [Благова, 1998; Дерягин, 1991; Живов, 1988; Иванов, Топоров, 1978,1981,1984; Истрин, 1925; Колесов, 1986; Коляда, 1967; Ларин, 1975,1977;
Мишина, 1963; Обнорский, 1960, 1960а; Селищев, 1957; Смолина, 1990; Собинникова, 1990; Уорт, 1975; Хижняк, 1997; Шиловский, 1969; Unbegaun, 1969].
Теоретическими предпосылками исследования являются положения исторического терминоведения и сопоставительного языкознания (в частности, сопоставительного терминоведения). В задачи сопоставительной лингвистики входит сравнение фактов двух (или нескольких) языков с целью обнаружения схождений и расхождений в использовании языковых средств [Гак, 1989: 7-9]. Задачей исторического терминоведения является исследование особенностей зарождения, образования и развития терминологий различных областей знания в различных языках [Гринев, 1993: 12]. Термин «генезис», вынесенный в название работы, отражает философское понимание этого понятия: происхождение, возникновение, процесс образования и становления развивающегося явления. В более широком смысле под генезисом понимают зарождение и последующий процесс развития, приведший к определенному состоянию, виду, явлению [ФЭС, 1983: 107]. В данной работе исследуется происхождение, процесс образования и становления терминологии права в начальный период ее формирования, то есть на определенном синхронном срезе, что позволит в дальнейшем проводить диахронические исследования, выявляя новые качественные состояния объекта.
При анализе исторического материала основываемся на изменившемся подходе к изучению языковых фактов. В настоящее время тенденция к дифференциации научного знания и научных дисциплин меняется на противоположную - тенденцию к их интеграции. По мнению Е.С.Кубряковой, лингвистика, некогда рассматривавшая "язык в самом себе и для себя", превращается в науку с размытыми границами, постоянно расширяющую объекты своего исследования [Кубрякова, 1995: 194]. Тем не менее, современной лингвистике свойственно следование некоторой системе общих принципиальных установок, к которым относятся: экспансионизм (выходы в другие науки), антропоцентризм, то есть изучение языка с целью познания его
носителя, "человек в языке" (см. об этом принципе лингвистики [Степанов, 1975: 49-51]), функционализм (изучение всего многообразия функций языка), экспланаторность (объяснение языковых явлений) [Кубрякова, 1995: 207-227; Березин, 2000: 21-22]. Исходя из этого, данное исследование ориентировано на изучение терминологии права не только как факта языка, но и как факта культуры, истории, как факта человеческой деятельности, функционирующего в определенной сфере, в определенное время, в определенных условиях.
Анализируя давние разногласия по вопросу о сущности языка, В.В.Богданов приходит к выводу о том, суть их сводится к тому, что ставится во главу угла - формальное устройство языка (план выражения) или его способность передавать информацию (план содержания). Соответственно в истории лингвистики он различает два вида концепций - формоцентрические и семантикоцентрические, подчеркивая, что к концу XX века на передний план выдвинулись семантикоцентрические идеи, в центре внимания исследователей оказались информация, смысл, значение, содержание [Богданов, 1998]. За интегрирующим, синтезирующим, семантикоцентрическим направлением закрепляется название "когнитивные науки". В фокусе их внимания находятся проблемы, связанные с получением, обработкой, хранением, извлечением и оперированием знаниями, проблемы, относящиеся к его накоплению и систематизации, его росту, его использованию [Кубрякова, 2004:41]. Другие же лингвисты подчеркивают, что связь языковой способности человека с другими его способностями, которая подчеркивается в работах когнитивного направления, никогда в отечественной семантике не отрицалась, также как связь лингвистики с психологией [Падучева, 2003: 42]. Тем не менее, сдвиг фокуса внимания, разработка новых подходов - несомненно, позитивное явление.
Определение Ю.С.Степановым языка как пространства мысли и как дома духа тоже связано с когнитивным пониманием этого феномена, из этого определения следует, что язык неотделим от познания, от процедур добывания знания, от операций с ним [Степанов, 1995: 31-32; Степанов, 1995а: 35].
Когнитивный подход позволяет исследовать, каким образом кодируются знания, полученные в ходе познания окружающего мира, как происходит членение мира, процесс категоризации и концептуализации действительности человеческим сознанием [Кубрякова, 2004: 52; Чудинов, 2001: 33-34]. Это знание о мире или о его фрагменте не является аморфным, оно организовано в концептуальные системы [ван Дейк, 1989: 16], доступные наблюдению и изучению благодаря своим языковым манифестациям. При этом подчеркивается, что свойственный языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир по-разному, сквозь призму своих языков [Апресян, 1995: 39]. Можно утверждать, очевидно, что различное членение мира, различное мировидение обусловлено различным восприятием мира, различных его сторон, признаков, и это различное восприятие может быть выявлено через анализ мотивов обозначений тех или иных правовых понятий. Именно поэтому в данной работе мы будем постоянно обращаться к анализу мотивированности терминообозначений права, к выявлению этимонов, учитывая, однако, замечание К.Бюлера о том, что этимон и употребление слова не должны непременно соответствовать друг другу, иначе говоря, этимон не всегда является доминантным [Бюлер, 1993: 214-215].
В работе используется термин «концепт», понимаемый как ментальная сущность, ментальное образование [Фрумкина, 1995: 88-92], оперативная единица в мыслительных процессах, выступающая как гештальт [Кубрякова, 2004а: 316], сгусток информации, содержащийся в сознании человека, позволяющий ввести абстрактно-логическое, понятийное, ассоциативно-эмоциональное в сферу культуры, то есть вслед за Ю.С. Степановым, можно утверждать, что концепт - это «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, это основная ячейка культуры в ментальном мире человека [Степанов, 2001: 43]. Термины "концепт" и "понятие" не противопоставляются, поскольку внутренняя форма этих терминов одинакова, и дефиниционный анализ показывает, что они часто определяются по принципу
круга - одно через другое. Однако в термине "концепт" на первый план выходит понимание данной сущности как целостной содержательной ментальной единицы, которая одновременно является анализируемой, поэтому о концептах говорят как о квантах структурированного знания, из них можно извлечь разные признаки, выделить разные слои концепта, то есть описывать его как структуру [Кубрякова, 2004а: 317]. Благодаря своей сложной структуре (понятие + факт культуры), концепт может изучаться с точки зрения строения понятия и с точки зрения выявления его этимологических и историко-культурных связей. Методологические основы исследования.
1. Поскольку предметом исследования являются терминологии, то
выбирается ономасиологический подход исследования языковых явлений, то
есть исследование направлено от значения (понятия) к форме его выражения.
Сопоставительный анализ данной работы по своей направленности может быть
охарактеризован как двусторонний, то есть в основе сопоставления лежит
«третий член сравнения» (tertium comparationis) - определенное внеязыковое
понятие (в нашем случае, определенные правовые понятия) и прослеживаются
способы его терминообозначения в двух языках. Двусторонний подход
позволяет установить черты как сходства, так и различия между языками [Гак,
1989: 10; Хельбиг, 1989: 311; Штернеманн, 1989: 144]. При изучении
терминологий последовательно придерживаемся двух этапов исследования: 1)
описание терминологий и терминогрупп (раздельное выявление и описание
состава, особенностей, употребления), 2) сравнение (ср. «собственно сравнение
можно производить лишь после описания» [Косериу, 1989: 71];
«осуществление контрастивного анализа состоит из двух этапов: описания и
сравнения, и эти этапы следуют именно в таком порядке» [Джеймс, 1989: 269];
см.также [Хельбиг, 1989:312-313]).
2. В число основных методов данного исследования входит также метод
системного подхода к изучаемым явлениям, то есть объект исследования
рассматривается со стороны наличия в нем взаимодействующих элементов и,
следовательно, значимыми являются сопряженные понятия «связь», «среда». При этом понятие целостности считается интегральным признаком системного объекта (система - целостный комплекс взаимосвязанных элементов). В литературе, посвященной понятиям целостности, целого и системы, отмечается следующая важная предпосылка: даже если в начале научного исследования представление о целостности изучаемого объекта выступает на интуитивном уровне, оно, тем не менее, создает основу для систематизации имеющихся знаний о данном объекте [Блауберг, 1997: 155]. Установление в системе устойчивых взаимосвязей элементов есть обнаружение структурности системы. К другим признакам системы можно отнести следующие: система образует особое единство со средой; любая исследуемая система представляет собой элемент системы более высокого порядка; элементы любой исследуемой системы в свою очередь выступают как системы более низкого порядка, то есть понятия элемента и системы являются относительными и предусматривают взаимопереход элемента и системы [Денисов, 1980: 53]. Совокупность элементов, система, существует для достижения определенного результата или иначе для осуществления определенной функции (см. об этом подробнее [Касевич, 1988: 11-18]), в частности, система выполняет классифицирующую функцию: она классифицирует некоторый фрагмент мира.
3. При исследовании терминологии используется тезаурусный подход, при котором моделируется план содержания, то есть терминополе, планом выражения которого является терминология, совокупность однословных и составных терминов. При сопоставлении терминологий терминополе выступает в качестве инварианта и представлено в виде графа, тезауруса, в котором выделяются иерархические уровни (отношения иерархии маркируются сдвигом вправо), связанные определенным набором бинарных отношений: вышестоящие понятия, нижестоящие понятия, понятия с ассоциативной связью. Структурированность понятий предполагает выделение отдельных терминогрупп (в нашем случае, правовых) и отнесение их к определенной категории понятий. Тезаурусное представление понятий, как справедливо
отмечает С.В.Гринев, является средством упорядочения знаний в конкретных предметных областях путем их выделения и систематизации, тезаурус позволяет разработать динамическую модель коллективного знания, формализующую конечные результаты человеческой мысли [Гринев, 2000а: 6-8]. Тезаурусы дают возможность представить систему понятий специальной области знания в краткой, сжатой форме и помогают понять, каким образом происходил процесс накопления знаний, развития и формирования понятий данной научной области. Не случаен поэтому интерес к созданию тезаурусов в условиях полипарадигмальной лингвистики, ее интереса к проблемам получения и использования знаний (см.тезаурусы по лингвистике, терминоведению, истории [Никитина, 1978; Гринев, 2000а; Thesaurus, 1997]). При исследовании терминологий в рамках тезаурусного подхода терминополе будет отражать понятийную сторону концепта, а выделяемые терминогруппы, совокупности терминов, обеспечивают доступ к единой информационной базе человека, к его коллективной памяти, "где хранятся совокупные продукты переработки перцептивного, когнитивного и аффективного опыта взаимодействия человека с окружающим его миром" [Залевская, 2001: 16].
В качестве объяснительной основы выступают экстралингвистические факторы, влияющие на процесс становления языка права в изучаемых языках. Специальная лексика, характеризующая прошлые состояния языка, обладает особой лингвоинформационной и социокультурной значимостью [Фельде, 2002: 267], с одной стороны, это "носитель аккумулированного культурного наследия" [L'heritage culturel, 2002: 203], накопленного профессионального знания, а, с другой стороны, это наиболее организованный и в то же время подвижный пласт вокабуляра любого языка, позволяющий изучить закономерности формирования и эволюцию знаний. Отсюда вытекает необходимость комплексного, многоаспектного, междисциплинарного подхода к материалу, учет данных смежных наук (истории, истории права, культурологии, источниковедения и др.).
Представляется, что научная новизна работы лежит в следующих направлениях: 1) выявлены социолингвистические и культурно-семиотические особенности начального этапа формирования языка права во французском и русском социуме; 2) определены доминантные концепты правовой сферы изучаемого периода; 3) установлены семантические и структурные особенности правовых терминов в исследуемый период, их происхождение и мотивированность; 4) выявлены закономерности, общие и специфические черты формирующейся терминологии права в анализируемых языках; 5) разработана методика сопоставительного изучения складывающихся терминологий.
Теоретическая значимость. Данная работа развивает отдельное направление лингвистических исследований: историческая юридическая лингвистика. Кроме того, предлагаемое исследование способствует уточнению роли и места специальных языков в истории общенациональных языков на разных этапах их развития и выделению истории формирования специальных языков в отдельную дисциплину в рамках истории конкретных языков. Детальный анализ правовых терминов, выявляющий общие и специфические черты терминологии права двух языков, позволяет развивать историко-сопоставительное, типологическое и историко-диахроническое направления терминоведческих исследований.
Практическое значение работы. Материалы исследования могут найти
применение в курсах сопоставительного и исторического языкознания,
сравнительно-исторического терминоведения, истории конкретных языков.
Проведенное исследование дает возможность составления
специализированного исторического терминологического словаря права, что особенно актуально для французского языка.
Положения, выносимые на защиту:
1. В начальный период своего существования во французском (XI-XIII вв.) и русском (X-XV вв.) языках терминология права представляет собой сложное многоярусное целое, моделирующее правовые знания, позволяющее
выделить общие для обоих языков доминантные концепты, допускающие в ряде случаев дальнейшее членение с выделением частных подсистем. Центральным концептом зарождающейся научной картины мира в области права является концепт «Правосудие», но более древними - концепты «Преступление» и «Наказание».
Формирующаяся терминология в обоих языках опирается на общие индоевропейские правовые представления, сложившиеся в рамках наивной картины мира и нашедшие свое отражение в базовых терминах права французского и русского языков, которые в своей глубинной структуре отражают сходное, связанное с религией, с сакральностью, понимание права, закона, как справедливости, порядка, правильности, а преступления как злодеяния.
Специфику терминологии права, в отличие от других специальных языков, составляет огромный объем и, как следствие, стратификация терминологии на терминогруппы, а также большое количество единиц, принадлежащих не только языку права, но и общему языку. Некоторая системность терминов права в обоих языках возникает уже в начальный период, она проявляется на уровне тематических групп, включающих термины различной частеречной принадлежности, и в то же время на уровне лексико-семантических, словообразовательных, гиперо-гипонимических групп.
4. В процессе формирования правовых терминологий выявляются
следующие закономерности: наличие лакун, терминологическая
невыраженность отдельных пластов правового знания, недостаточная
сформированность системы понятий. К числу семантических закономерностей
формирующихся в разных языках правовых терминологий относятся
исключительная полифункциональность терминов права на начальном этапе
развития, их многозначность, синонимия и дублетность, оценочность,
свидетельствующие о тесной связи предтерминов со своим
естественноязыковым субстратом.
Сходные черты терминологий изучаемых языков проявляются в процессе дифференциации понятий. С одной стороны, в обоих языках отмечается недостаточная терминологическая дифференцированность некоторых правовых понятий, с другой стороны, наблюдается дифференциация понятий при помощи словосочетаний различной степени сложности. В формальном плане для терминологии права обоих языков характерна терминологическая дублетность, варьирование формальной структуры термина. Словообразовательные средства терминологии права на этапе ее становления в обоих языках определяются семантической деривацией общенародных слов (внутриязыковое заимствование) и использованием морфолого-синтаксических средств общего языка.
Качественные расхождения проявляются в отсутствии некоторых терминогрупп в одном из сопоставляемых языков (в древнерусском языке -«Лицо, представляющее интересы сторон в суде», «Общее наименование преступления и преступника», «Приданое»). Количественные расхождения выражаются в разном количественном составе терминологии права в исследуемых языках, разной степени заполненности, детализации терминогрупп.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры романской филологии Института иностранных языков УрГПУ (2003, 2005), кафедры французской филологии и совета факультета романо-германской филологии ТюмГУ (2000, 2002, 2004). Результаты работы освещались в докладах и сообщениях на конференциях различных уровней: Уральские лингвистические чтения (Екатеринбург, 2001, 2003, 2004, 2005), международная научная конференция «Языки профессиональной коммуникации» (Челябинск, 2003), международная научная конференция «Диалог языков и культур в гуманистической парадигме», VII Житниковские чтения (Челябинск, 2004), V Степановские чтения (Москва, 2005). По теме диссертации опубликована 21 работа (в том числе глава в коллективной монографии) и монография (объемом 19,25 п.л.). В
центральной печати («Вестник Тюменского университета») - 4 статьи (объем 2,84 п.л.).
Структура и объем исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, завершающихся выводами и заключения. К работе прилагается библиографический список, включающий 295 наименований, в том числе 53 на иностранных языках, список словарей и источников материала.
Первая глава посвящена общим проблемам истории становления языка права. В главах 2-5 изучаются доминантные концепты правовой сферы во французском и русском языках: «Правосудие», «Преступление», «Наказание», «Права и Обязанности», «Имущество. Собственность. Наследство».
Проблемы термина и терминообразования в языке права
Словарный состав языка можно дифференцировать по разным признакам. Одним из таких признаков может быть сфера употребления. Согласно этому признаку словарный состав современных языков делится, как минимум, на лексику общеупотребительную, диалектную и специальную. Отношения, связывающие общую систему лексики и ее разновидности, могут быть охарактеризованы как межуровневая связь: частное / общее или как отношения системы и подсистемы [Тулдава, 1987: 141], поскольку эти явления интегративно связаны и взаимопроникают друг в друга, то есть взаимодействуют (о соотношении понятий взаимосвязи, взаимодействия см. [Взаимодействие единиц и категорий языковых подсистем, 2002]).
Другие авторы разделяют всю совокупность лексики национального языка на общую лексику и лексику языков для специальных целей, при этом общая лексика занимает центральное положение, а специальная -периферийное. В схеме, предложенной К.Балдингером в 1952 г., между общей лексикой и специальной выделяется переходная, промежуточная зона между специальным и общим языком, иначе говоря, зона взаимодействия. В 1977 г. К.Балдингер вновь возвращается к своей схеме и уточняет ее, отмечая границы между кругами прерывистой линией, чтобы показать, что существует постоянная взаимосвязь между основными сферами, переход из одной сферы в другую, непроницаемых барьеров между лексическими пластами нет. При этом К.Балдингер подчеркивает, что эта модель представляет язык как виртуальную систему [Baldinger, 1984: 99-101]. Ниже мы воспроизводим модель К.Балдингера с некоторыми изменениями, убрав из этой схемы членение на сектора, показывающее распределение специальной терминологии по отраслям знаний (медицина, биология, лингвистика, химия т.д.):
Взяв, по-видимому, за основу модель К.Балдингера, Г.Рондо немного изменяет ее, добавив еще одну зону - зону ультраспециальной лексики, которую он располагает у внешней границы кольца. Эту зону образует лексика, которой пользуется ограниченное число специалистов (Rondeau,1980,l: 23, цит. по [Суперанская и др., 1989: 64]). Подобную модель максимальной лексической системы предлагает и П.Н.Денисов [Денисов, 1980: 55].
Установлено, что в любом языке единицы специальной лексики взаимодействуют с общей лексикой, они могут переходить в разряд общей и наоборот, то есть имеет место межуровневое взаимодействие. Как правило, переход общей лексики в лексику специальную происходит через ограничение сферы ее употребления. Обратный же переход специальной лексики в общую такого акта не требует, поскольку, приобретая общее употребление, специальная лексика теряет терминологическую точность обозначения (см.ниже о терминологизации и детерминологизации).
Специальная лексика представляет собой сложное и неоднородное явление. В ее состав входят термины, номены, профессионализмы и профессиональные жаргонизмы, выделяются также такие разновидности специальных лексических единиц, как предтермины, прототермины, псевдотермины, терминоиды (см., например, [Шелов, 1984; Суперанская, 1989: 34-36, 71-74; Гринев, 1993: 48-55; Казарина, 1998а: 30-33]). Специальная лексика является материальным, естественным, языковым воплощением научных понятий различных областей знания. Еще А.А.Потебня писал: «...наука невозможна без понятия, которое предполагает представление; она сравнивает действительность с понятием и старается уравнять одно с другим» [Потебня, 1990: 38]. Однако способ представления и состав научных понятий (количество и характер признаков) различаются в разных специальных языках, по-разному протекает и процесс формирования специальной лексики в разных подъязыках.
Рассматривая вопрос о зарождении специальной лексики, на основании работ по антропологии С.В.Гринев составляет хронологическую таблицу, позволяющую определить момент зарождения и начала развития ряда областей знаний [Гринев, 1993: 192-201]. Для истории терминологии права в этой таблице важны, по крайней мере, две даты: 40-30 тыс.л.назад - расцвет мифологии; 5 тыс.л.назад - появление начал правовых знаний. Мифология и житейский опыт являются исходными, протонаучными типами знания, именно на их основе возникают и эволюционируют знания правовые, определяя генезис правовой терминологии. Таким образом, при формировании языка права прослеживается взаимодействие двух картин мира: наивной, для которой характерна мифопоэтическая систематизация и формирование основных концептов, нашедших свое отражение в языке, и зарождающейся научной, которой свойственна систематизация, основанная на причинно-следственных отношениях.
Однако в архаическую эпоху формирование индивида определялось не столько мифом, сколько всем мифоритуальным комплексом (о ритуальном происхождении языка см. [Маковский, 1997: 75-77]), то есть существенным компонентом человеческого бытия была соответствующая деятельность [Введенова, 2000: 121]. Ритуал должен, следовательно, пониматься как прецедент любой деятельности человека, в том числе и правовой, "ритуал был основной, наиболее яркой формой общественного бытия человека и главным воплощением человеческой способности к деятельности, потребности к ней" [Топоров, 1988: 16]. Именно ритуал, считает В.Н.Топоров, выполняет роль "преднауки" по отношению ко многим областям знаний, в том числе и по отношению к праву [Топоров, 1988: 20]. Эта его роль, по точному замечанию Ю.М.Лотмана, обусловлена тем, что ритуал способствует организации памяти, он представляет собой механизм приобщения индивида к групповой памяти [Лотман, 2000а: 648]. С точки зрения историков, ритуал в символической форме отражает социально-иерархическую и пространственно-временную организацию того мира, в котором живет индивид, носитель ритуала.
Индоевропейские рефлексы во французских и русских терминах права
При обращении к материалу древних правовых памятников обнаруживается, что язык права не был изолированным специальным языком, обслуживающим небольшую группу людей, поскольку право "пронизывало все жизненные сферы, действуя в каждой из них в отдельности, а также, в каждом человеческом коллективе" [Гроссе, 1963: 176]. Можно утверждать, по-видимому, что право представляло собой целостную единую систему среди других форм культуры французской и русской (любой) народности, оно было основой и неотъемлемой чертой миропорядка. В основе правовой системы того периода лежали общие идеи, восходящие римскому и греческому праву и, шире, к общеиндоевропейской культуре. Эти более глубокие пласты объясняют такую характеристику языка права как его архаичность. Об архаичности языка права говорят, в частности, В.В.Иванов и В.Н.Топоров в работе "О языке древнего славянского права" [Иванов, Топоров, 1978: 221-222]. Правовые нормы представлялись человеку Средневековья чем-то заранее данным, устойчивым и незыблемым. Вплоть до позднего Средневековья считалось, что "лишь древнее право хорошо, а хорошее право непременно должно быть древним" (Е.Керн, с.П, цит. по [Гроссе, 1963: 176]). Эта ориентированность на прошлое, на старину является показателем статичности средневекового сознания.
Было замечено, что древние правовые тексты во многом сходны с текстами народной устно-поэтической традиции: наличие параллельных конструкций, постоянные повторы, обилие формул, рифмообразные элементы, анафоры и т.п. Это свидетельствует о том, что оба класса текстов принадлежат некоему единому мифопоэтическому кругу [Иванов, Топоров, 1978: 222-223; Иванов, Топоров, 1981: 10]. В правовую культуру проникли наиболее глубокие и устойчивые мифологические образы и представления древних о порядке и гармонии, о нарушении порядка и его восстановлении, о норме, обычае и о последствиях их нарушений, все то, что рассматривается как предправовой материал. В литературе высказывается предположение о том, что более прочные правовые истоки, более высокий уровень правовой культуры будут у того этноса, в мифологии которого глубже и детальнее представлены предправовые сюжеты и мотивы, выражено более четкое отношение к нормам, обычаям и последствиям их нарушения [Семитко, 1992:108-109]. Это подобие правовых и фольклорных текстов не должно удивлять, если помнить о роли и месте поэзии в истории формирования и развития человеческого языка и мышления, о различных способах познания и восприятия мира (о когнитивной эволюции см. [Меркулов, 2000]), о чем писал еще А.А.Потебня, предвосхищая современные представления о различной организации когнитивных способностей человека, о различных когнитивных механизмах обработки информации: "Наука раздробляет мир, чтобы сызнова сложить его в стройную систему понятий; но эта цель удаляется по мере приближения к ней, система рушится от всякого не вошедшего в нее факта, а число фактов не может быть исчерпано. Поэзия предупреждает это недостижимое аналитическое знание гармонии мира; указывая на эту гармонию конкретными своими образами ..., и заменяя единство понятия единством представления, она некоторым образом вознаграждает за несовершенство научной мысли и удовлетворяет врожденной человеку потребности видеть везде цельное и совершенное" [Потебня, 1990: 38] (подчеркнуто нами - Н.Л.).
И ещё одна особенность отличает язык права этой эпохи: многие термины, которые в более позднюю эпоху будут рассматриваться как собственно правовые (юридические), в это время имеют более широкую сферу употребления, поскольку культура этого периода представляет собой "единую синкретическую систему" [Иванов, Топоров, 1978: 222], и необходимость в «кодовом переключении» на начальном этапе развития языка права отсутствовала. Этот факт подтверждается и анализом наиболее древних пластов лексики, входящей в состав современного юридического вокабуляра.
Нами были проанализированы лексемы (3500 терминов-слов и словосочетаний), входящие в современный французский юридический вокабуляр [Guiho, 1996], и выделена группа наиболее древних терминов, происхождение которых этимологические словари датируют IX-XI веками. Всего таких терминов в современном юридическом языке оказалось 193. Из них только 10 принадлежат собственно к сфере правовой деятельности. Это такие слова, как loi, droit, coutume, justice, juger, jugement, plaider, prison, forfait, forfaire. В это число вошли, как мы видим, базовые термины языка права. Остальные 183 лексемы отражают различные стороны человеческой деятельности или отношения между людьми, регулируемые правовыми нормами и являются терминами двойной принадлежности (в терминологии Ж.Корню). Сюда входят термины родства, лексемы, отражающие различие людей по возрасту и биологическому полу, представление о людях как совокупности лиц, термины, обозначающие разного рода документы, акты, пункты документов; лексика, посвященная собственности, имуществу; слова, обозначающие цену, стоимость; временной промежуток; меру, единицу измерения; объединение людей по определённому признаку. Собственно юридические термины и слова двойной принадлежности терминируют понятия об ущербе, преступлении, наказании, заключении, обычае, процедуре, субъекте права, обязательстве и др. Внутри данного временного интервала (IX-XI вв.) распределение лексем неоднородно. Меньше всего слов, датируемых ГХ-м веком (11), к Х-му веку относится 48 слов, а к XI-му веку - 134. Данное соотношение можно изобразить в виде диаграммы.
Сопоставительный анализ терминологии преступления и наказания в старофранцузском и древнерусском языках
Обратимся вначале к анализу терминов, характеризующих преступления против личности, наносящие физический ущерб. В самом древнем правовом документе, написанном на старофранцузском языке, «Законник Вильгельма Завоевателя» из преступлений против личности упоминаются следующие: убийство {ocire, le murdre), отравление (enpuissuner), телесное увечье (couper 1е puing, le pie, etc., crever I oil per aventure), ранение (faire plaie, la plaie el vis), изнасилование (purgir autrui femme), прелюбодеяние (avulterie). В текстах XIII века перечень преступлений значительно расширяется, кроме того, уточняются обстоятельства преступления, таким образом, преступления детализируются по видам с уточнением различных нюансов. Так, например, для наименования убийства широко использовались термины murtre, omecide (omicide), однако в текстах законов значение их дифференцируется, то есть они различаются терминологически, дифференциальным признаком является оппозиция «явный-тайный». Термин homicide употребляется в том случае, если убийство совершено в рукопашной схватке, драке, то есть явно: Homicides si est quant aucuns tue autrui en chaude mellee, si comme il avient que tenqons nest et de la tenqon vient laide parole et de la laide parole la mellee par laquele aucuns reqoit mort souventes fois. (Beaum., 828: 430) - Homicide - это, когда кто-то убивает другого в драке, так как случается, что зарождается ссора, а в ссоре -оскорбительное слово, а из оскорбительного слова - схватка, в которой часто кто-либо погибает . Кроме того, чтобы обвинить кого-либо в совершении такого рода преступления, нужно было, чтобы нашлись очевидцы происшедшего: Et Ven puet apeler de larrecin, de murtre, sanz і metre ne voir ne savoir; de trai son, ausit; d omecide, поп. (Plet, XIX, II: 288). - Можно обвинить в краже, убийстве, не видя и не зная, в предательстве - тоже, в убийстве в схватке -нет .
Термин meurtre применяется в том случае, если убийство происходит "подло", тайно, из-за угла, при отягчающих обстоятельствах, к которым относятся устроенная засада, время от захода до восхода солнца, убийство во время перемирия или отдыха: Murtres si est quant aucuns tue oufet tuer autrui en aguet apense puis soleil esconsant dusques a soleil levant ou quant il tue oufet tuer en trives ou en asseurement. (Beaum., 825: 429-430) - Murtre - это, когда кто-либо убивает или поручает убить другого из заранее устроенной засады, после захода солнца до его восхода, или когда он убивает или поручает убить во время перемирия или отдыха . Термин meurtre связан еще и с понятием «предательство»: et traison et homecide melle ensenblefet murtre (Plet, XIX, VI: 290). Под предательством понимается совершение преступления ночью, нарушение перемирия, удар исподтишка, удар без вызова на поединок, удар с близкого расстояния, не дающего возможности обернуться: Nuitantre fere forfet est traison, trive anfrete est traison; ferir, et Геп ne voie pas le cop venir; ferir, sanz deffier, et de sipres qie Геп ne se puisse destorner (Plet, XIX, V: 290). В Кутюмах Бовези отмечается еще один случай предательства, а именно, ненависть: Traisons si est quant Геп ne moustrepas semblant de haine et I enhet mortelment si que, par la haine, Геп tue oufet tuer, ou bat oufet batre dusques a afoleure celui qu il het par traison. (Beaum., 826: 430) - Предательство совершается, когда человек не показывает своей ненависти, а сам смертельно ненавидит, так что из ненависти убивает или поручает убить или же бьет или поручает искалечить (изувечить) того, кого он предательски ненавидит .
Глагол meurtrir, восходящий к франкскому murthrjan убивать , в старофранцузском имел то же значение. Однако с течением времени значение его изменилось, степень нанесенного ущерба снизилась до значения ушибить . Этот новый смысл появляется в XVI веке, но в течение еще какого-то периода эти два значения в лексеме сосуществовали [Gougenheim, 1977: 262]. В своем развитии этот глагол проходит путь обратный тому, что прошел глагол blesser (см. ниже), тогда как существительное meurtre сохраняет этимологическое значение.
Особый термин употреблялся для обозначения преступления, связанного с убийством беременных: ends (от лат. intuscisum), он встречается в текстах в том случае, если речь идет об убийстве беременных женщин или ребенка, которого она носит в чреве (Louis, 4; Plet, 18, XXIV, 20). Если же речь шла о случайном, непредумышленном убийстве ребенка матерью использовалось выражение: tuer son enfant par mescheance, или уточняющий глагол: estrangler (Louis, 35: 401). Вообще глагол tuer, по-видимому, является родовым по отношению к другим глаголам этой группы. Он употребляется и в отношении детей, и взрослых, и даже животных. Для обозначения самоубийств употребляются, в основном, глаголы, конкретизирующие способ ухода из жизни: se pendre, noier, или возвратные глаголы, имеющие обобщенное значение: s occire, se tuer a escient, а также выражение: estre homicides de lui meisme (Beaum., 837: 432; Louis, 88: 469). Намерение убить выражается перифразами или словосочетаниями: volente d omicide, enpenser a aler tuer un hons ou unefemme (Louis, 36: 402),porchacer la mort (Plet, 53: 281), s afforcier de destruire lor seigneurs (Plet, 54: 282).
Ранение могло обозначаться целым кругом лексем. В качестве синонимичных в текстах используются глаголы blecer, navrer, afoler, mehaigner, иногда ferir: blecer aucun, membre blecie (Plet, 6,15: 278,279), navrer autrui ou afoler (Beaum., 841: 433) или описательные выражения:fere sane ouplaie (Louis, 23, II: 614), более конкретное: briser a aucun la teste (Plet, 34: 280) - разбить кому-либо голову . Раной считался удар, после которого кожа прорывается и выходит кровь: Sane si est quant cuers est crevez, et sane en ist (Plet, XV, I: 295). Для обозначения смертельной раны использовалось выражение plaie mortelle. Укус животного или удар также приравнивались к ранению и оговаривались соответствующие способы наказания (см. об этом раздел 3.2.): Se aucuns menoit sa beste au marche, et elle mordist, au ferist aucuns, et cil qui seroit blecies s en plainsist a la justice,...(Louis, 121: 516-517) - Если бы кто-либо привел на рынок животное, которое укусило бы или поранило бы кого-нибудь, а раненый подал бы жалобу... .
Терминология «Обязанности субъектов права»
К обязанностям средневекового человека относились разного рода повинности, оброки (ежегодный сбор денег и продуктов с крепостных крестьян), подати (денежные налоги), барщина (даровой принудительный труд крестьян на феодала). Эта терминология поражает разнообразием, количеством обозначений налогов, сборов вообще и их конкретными видами.
Рассмотрим вначале общие наименования налогов, сборов, пошлин и прочих повинностей (droits, redevances) в старофранцузском языке права. В эту группу входят многочисленные терминообозначения (около 40) с общим значением налога, сбора, повинности без уточнения, за что взимается налог или сбор: acens, XIII, повинность ; acostumance, 1160, повинность, взимаемая по установленному обычаю ; aie, 1080, вид феодального налога (одно из значений); anuelte, 1305, повинность, годовая рента ; aostage, 1232, виды повинностей, которые взимаются в августе ; aquit, 1268, повинность, оброк ; assis, 1277, подать ; assise, XII, налог, такса (одно из значений); aventure, XI, возможный, зависящий от случая налог (одно из значений); corvee, 1160, барщина, работа, вмененная в обязанность сеньором (одно из значений); costume, coustume, 1080, повинность, плата натурой, сумма налога (одно из значений); costumage, costumance, XII, налог, повинность ; disme, 1080, налог, десятина ; dismage, diesmage, dammage, 1241, disme, 1266, dismerie, 1281, десятина ; devoir, XII, налог, подать (одно из значений); doble, droble, XI, вид налога ; faisance, XII, оброк натурой, барщина ; hansage, 1220, налог, повинность, налагаемая корпорацией ; herban, harban, 1101, феодальная повинность, барщина вообще (одно из значений); imposition, XIII, налог ; levee, 1204, налог ; lieve, 1242, налог ; manantie, 1160, вид повинности ; merci, 980, вид повинности (одно из значений); merciment, 1175, вид повинности ; ostage, 1080, повинность вообще ; quinte, XII, вид повинности ; quise, 1333, вид повинности ; reconoissance, 1080, повинность ; redevance, XIII, повинность, арендная плата, оброк ; vendue, 1282, плата, повинность ; responsion, 1150, вид повинности ; ruef, 1260, вид повинности ; servance, XIII, феодальная повинность ; servantie, 1219, феодальная повинность ; taille, taillage, taillee, 1160, подать, налог на крепостных (одно из значений); tierceresse, 1240, третья часть налога ; toise, 1317, вид повинности ; tolte, taute, tote, toute, 1160, налог, повинность ; tomoierie, 1308, ежегодный оброк, повинность ; treu, triu, XII, любой феодальный налог, повинность, подать, барщина, оброк ; usement, XIII, установленная обычаем повинность .
В этой группе довольно много терминов с прозрачной внутренней формой. Преобладает словообразовательно-морфологический тип мотивированности. При этом выделяются слова, чья внутренняя форма характеризует какую-либо сторону объекта, например, как часто взимается налог, ежегодно или в определенном месяце (anuelte, aostage), какая часть урожая или дохода отдается в виде налога (disme, dismage, doble, quinte), кем налагается налог, повинность (acostumance, hansage, usement), непостоянство налога (aventure). Другую группу составят лексемы, образованные от глаголов, которые показывают, какой круг действий связывается в сознании носителей языка с понятием «повинность, налог». Налог уплачивается (aquit), требуется (ruef), накладывается (imposition), взимается (levee, lieve), отдается (rendue), за него нужно отвечать (responsion). Повинность ассоциируется также с понятием помощи {aie), службы {servance, servantie), долга {devoir, redevance). Характерной чертой старофранцузского языка является варьирование суффиксов, присоединяемых к одной основе [Челышева, 2001: 271]. Это же явление свойственно и терминам права данной терминогруппы: taille, taillage, taillee; disme, dismage, disme, dismerie; coustume, costumage, costumance. Термины этой группы могут входить в состав глагольных словосочетаний: lever la coustume, rendre cousumes взимать, платить налог .
Термином taille обозначается денежный налог, который платили все зависимые от феодала лица. Обычно сеньор указывал общую сумму, которую должен был выплатить определенный населенный пункт, затем эта сумма распределялась между жителями согласно принятым обычаям. По сути, этот налог уплачивается за покровительство сеньора, что отражено в термине sauvement, который в Бургундии номинирует этот налог [Olivier-Martin, 1948: 147]. Сочетаясь с определениями, термин taille несколько изменяет, суживает свою понятийную сферу: выражение taille franche означает подать, которую платят свободные люди, в отличие от taille serve, а выражение taille haut et bas -подать, размер которой зависит от воли феодала [Gloss.: 123].
Термин corvee означает различные виды работ, которые сервы должны были выполнять для своего господина. Барщина помогает сеньору обрабатывать свои земли, очищать рвы, канавы, ремонтировать укрепления замка, содержать дороги, рубить лес. Обязанности виллана были «низкими» (viles), они не создавали никакой личной связи между сеньором и вилланом, в отличие от отношений между сеньором и вассалом [Imbert, 1972:41].
В одной из хартий обычного права XIII века находим подробное описание повинностей, которые накладывались на жителей одного из небольших городов (Montangon), в числе которых встречается термин corvee с определителями, уточняющими вид работ: Et chascun an, par les trois saisons de l-an, sunt li home de cele vile tenu a moi et a mes hoirs a /aire ou a rendre line corvee de charrue a ma requeste ou a la requeste de mes hoirs; et de chascune maison, en la moisson, line corvee d-un home a braz (ChLF: Coq, 19:24) - И каждый год, три раза в год, люди этого города обязаны мне и моим наследникам выполнять работу плугом по моему требованию или по требованию моих наследников; а от каждого дома, в жатву, предоставлять работоспособного человека .
Освобождая от крепостного состояния, феодал перечисляет те повинности (используя термины общего значения), от которых избавляется отныне человек: Et que pour ces choses rendanz qui desus sunt nomees cil homes et fames et leur hoir sunt a touz jours mais de totes tallies, tottes, exactions, corvees, demandes et de totes servitudes frans, quites et delivres (ChLF: Coq, 19:24) - И что, благодаря тому, что даруется и названо ниже, те мужчины и женщины, и их наследники навсегда от всех податей, налогов, взысканий, барщин, требований и всякой зависимости освобождены, свободны и избавлены . При перечислении повинностей в правовом документе используется стилистический прием - восходящая градация, позволяющий охватить весь круг обязанностей, входящих в понятие крепостной зависимости.
Похожие диссертации на Генезис языка права: начальный этап : на материале французских и русских документов X-XV веков
