Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Меньшинство как социальный феномен: теоретические основы исследования 23
1.1. Концепт меньшинства в социологии и социальной антропологии 23
1.2. Проблема типологии меньшинств 48
1.3. Понятие «коренной народ» в социологии и социальной антропологии 57
1.4. «Индигенность» в контексте социокультурных изменений 71
1.5. Выводы 88
ГЛАВА 2. Этнические меньшинства в странах северной Европы 90
2.1. Этнические меньшинства и проблема конструирования национальной идентичности 90
2.2. Саамы как этнолингвистическая и социокультурная общность ... 109
2.3.Выводы 118
ГЛАВА 3. Социальные структуры саамов и проблема социальной трансформации 120
3.1. Трансформация традиционных социальных структур саамов: основные теоретико-методологические подходы 120
3.2. Общинные структуры саамов 125
3.3. Проблема билатерального счета родства 138
3.4. Родство, локальность, этничность 164
3.5. Выводы 174
ГЛАВА 4. Саамы северной Европы в процессе социокультурных изменений 175
4.1. Формы социальной интеграции саамов в странах Северной Европы 175
4.2. Дилеммы саамской идентичности 205
4.3. Саамы как транснациональная общность: процессы глобализации и конструирование саамской нации 221
4.4. Выводы 239
ГЛАВА 5. Российские саамы: социальная трансформация и этнокультурная динамика 242
5.1. Система расселения и этническая среда 242
5.2. Трансформация брачной структуры: эндогамия, брачные стратегии, этничность 258
5.3. Современная этносоциальная характеристика и правовой статус саамов в Российской Федерации 268
5.4. Возрождение культуры российских саамов: этническая мобилизация и этническая идентичность 288
5.5. Выводы 310
Заключение 312
Список сокращений 321
Литература 322
- Понятие «коренной народ» в социологии и социальной антропологии
- Саамы как этнолингвистическая и социокультурная общность
- Проблема билатерального счета родства
- Саамы как транснациональная общность: процессы глобализации и конструирование саамской нации
Введение к работе
Актуальность темы.
В ходе радикальных социальных изменений, вызванных модернизацией и глобализацией, коренные народы (indigenous peoples) находятся на распутье, выбирая и балансируя между сохранением традиций и принятием ценностей современных западных обществ, между партикуляризмом и универсализмом, приверженностью традиционному образу жизни и благосостоянием, изоляцией и интеграцией в национальные государства. Образ «единой глобальной деревни», в направлении которой стремительно движется современный мир, в контексте коренных народов обретает особый символический смысл. Образ «глобальной деревни» позволяет соотносить коренные народы с локальными общностями, «укорененными в определенной местности», и подразумевает микроуровень общин и идентичностей. «Глобальная деревня», в свою очередь, инициирует и выражает возникновение на макроуровне сообщества коренных народов как транснационального феномена.
Существование мирового движения коренных народов - это во многом продукт глобализации, особенно в сфере информационных технологий, которые не только способствуют поддержанию интенсивных связей коренных народов между собой, но и делают их присутствие в мировом сообществе «видимым», а также усиливают их коллективный голос. В последние десятилетия коренные народы стали влиятельной политической силой, а категория «коренные народы» -одной из самых популярных в социальных науках.
Одна из тенденций развития современных обществ определяется в социальных науках как «индигенная перспектива», что подразумевает признание коренных народов дискретными общностями, имеющими определённые коллективные интересы. «Индигенная перспектива»
подвергает сомнению фундаментальные ценности и институты национального государства, такие как гражданство, равноправие, а также, например, понятие справедливости. Вопрос состоит в том, являются ли «индигенная перспектива» как транснациональный феномен, с одной стороны, и идентичность коренных народов «как проект», направленный на изменение их социальной позиции в обществе (Castells 1997: 8), с другой, факторами «коррозии» власти современных национальных государств и их стабильности, либо они уравновешивают гегемонистские стратегии последних. Насколько разрушительными для национальных государств окажутся реализация коллективных прав коренных народов и утверждение значимости коллективных социальных идентичностей? Вызов национальным государствам формируется в настоящее время с двух позиций - макроуровня международных организаций коренных народов, основанных на транснациональной солидарности, и микроуровня локальных общин.
Таким образом, коренные народы находятся в эпицентре современных социальных дискуссий, артикулирующих проблемы равенства и справедливости, соотношения коллективных и индивидуальных прав. Вместе с тем в данном контексте вновь поднимается вопрос об этнических границах (в понимании Ф. Барта), а также о специфической конфигурации культуры коренных народов, сохраняющих традиционный образ жизни и оспаривающих представление о том, что прогресс человечества связан с повсеместным утверждением «мировой культуры потребления» (Daes 2003: 67).
Систематическое изучение феномена «индигенности» в современном мире ещё только начинается. Это положение представляется в высшей степени актуальным для России, что обусловливается следующими обстоятельствами. 1. В российских социальных науках и законодательстве признается существование особой группы населения - коренных малочисленных народов Севера.
Критериями их выделения являются этническое самосознание, малочисленность, сохранение традиционного образа жизни и связи с традиционными территориями. Одновременно эти народы настаивают на признании и законодательном закреплении их особого статуса как коренных народов (indigenous peoples), наделяемого международным сообществом наибольшим объёмом прав. 2. Коренные малочисленные народы Севера активно участвуют в международном движении коренных народов, деятельности международных неправительственных организаций (NGO), осваивают опыт аборигенного самоуправления в Австралии, Канаде, странах Северной Европы, США и постоянно апеллируют к мировому сообществу, включая третьего актора в свои отношения с государством. 3. Принципиально новым явлением можно считать транснациональные стратегии коренных народов, дисперсно расселенных на обширных территориях или входящих в состав нескольких национальных государств. 4. В современной России тенденции «индигенизации» характерны для различных народов и групп населения, которые в определенных социокультурных контекстах определяют и позиционируют себя как коренные, наполняя это понятие своим содержанием.
Выбранный нами регион - Северная Европа - заслуживает особого внимания с точки зрения исторически сложившихся здесь отношений между государством и нацией, территорией и этничностью, национальным большинством и этническими меньшинствами, а также опыта реализации так называемой скандинавской доктрины, служащей основанием политической стратегии национального государства по отношению к коренным народам. Во многих отношениях наблюдается параллелизм ситуации коренных народов в странах Северной Европы и на Северо-Западе России. В этой связи представляется перспективным сравнительный анализ современных социальных и этнокультурных
изменений в среде коренных народов в Норвегии, Финляндии, Швеции и на Северо-Западе Российской Федерации (на примере саамов).
Степень разработанности проблемы.
Важное теоретическое и методологическое значение для изучения социальных и этнокультурных тенденций, характерных для коренных народов в условиях модернизации и глобализации, имеют работы А. Аппадураи, А. Енгояна, Э.-И. Дэз, Н. Дюка, Э. Коэна, Дж. Лемена, X: Минде, Р. Нейзена, Т. Симпсона, Ж.Т. Тощенко, X. Эйдхейма, В.А. Ядова. Преодоление стигмы отсталости, примитивности, периферийности прежде «невидимыми» гражданами национальных государств, обретение ими реального политического веса в процессе освобождения от статуса меньшинства вызывает всё больший теоретический и практический интерес. В контексте коренных народов обсуждаются такие центральные для социологии и социальной антропологии проблемы как соотношение культурных различий, равенства и недискриминиции, индивидуальных и коллективных прав, а также особенности формирования и реконфигурации коллективных идентичностей (Р. Брубейкер, М. Вьевьёрка, В.А. Кряжков, Б. Кингсбери, У. Кимликка, Ф. Купер, Н.И. Новикова, А.Г. Осипов, Р. Стейвенхеген, М. Шейнин, А. Эйде).
Включение в глобальный дискурс малочисленных локальных сообществ, чьи культуры воспринимаются либо как локусы самобытности и прибежище культурного разнообразия, либо как пережитки, «осколки традиционности» в современном мире, «живая старина» и «этнографические окаменелости», вновь поднимает проблемы культурной плюрализации и гомогенизации, локализации и глобализации, традиционализма и модернизации (Ф. Барт, М. Вьевьёрка, Э. Гидденс, А. Гупта, М. Кастельс, Г.И. Осадчая, Дж. Ферпоссон, Дж. Фридман, У. Ханнерц, П. Штомпка, Т.Х. Эриксен).
В социальных науках коренные народы рассматриваются как одна из ситуаций меньшинства, а социокультурные и политические перспективы их развития обсуждаются в контексте прав меньшинств.
Меньшинство как социальный феномен в социологии коцептуализируется в контексте современного государства и ассоциируется с ситуацией дискриминации, политического угнетения, социального неравенства и ущемленности в правах. В соответствии с этой традицией, восходящей к Л. Вирту и получившей развитие в трудах таких известных социологов как X. ван Амерсфут, Э. Асп, П. ван ден Берге, М. Гордон, М.Г. Смит, У. Флэнэйген, Ф. Хекманн, исследовательский фокус направлен на изучение процессов маргинализации, интеграции - дезинтеграции, включения - исключения (И. Валлерстайн, Р. Грю, Э. Аллардт, С. Погам). В этом своём значении концепт меньшинства постепенно смещается на периферию научных дискуссий.
Теоретическое осмысление меньшинства в контексте этничности, национализма, мультикультурализма (Ю.В. Арутюнян, К. Вердери, Л.М. Дробижева, А.Г. Здравомыслов, З.В. Сикевич, СТ. Татунц, Э. Фрэнсис, СВ. Чешко, Р. Шермерхорн), характерное для социологии, социальной антропологии, социальной философии и права, в последние годы сопрягается с проблемой признания и защиты культурных и этнических особенностей группы (А.Х. Абашидзе, Э. Гутман, У. Кимликка, B.C. Малахов, Ф.-О. Радтке, Ч. Тэйлор, М. Уолцер, Ю. Хабермас).
Коренные народы также изучаются в рамках различных концепций этничности (Б. Андерсон, Ф. Барт, М. Бэнкс, X. Вермюлен, Р. Дженкинс, М. Левин, Н.Г. Скворцов, В.А. Тишков, Э. Хобсбаум, Т.Х. Эриксен и др.). Важнейшими темами, релевантными для современного дискурса «индигенности», являются: этничность и культура (Э. Аллардт, Т. Свенсон, Г. Тернборн, Т. Тернер); этничность и территориальность (X. ван Амерсфут, З.П. Соколова); этничность и родство (К. Кэлхоун, Л.
Хоули); этничность и эндогамия (Дж. Адаме, А. Казакофф, Ю.В. Бромлей, М.В. Крюков, С. Лаллукка, СВ. Соколовский, Л.-И. Хансен, В.А. Шнирельман).
Исследования процесса интеграции коренных народов в национальные общества (на примере саамов), осуществленные X. Эйдхеймом, Т.Х. Эриксеном и другими представителями норвежской школы социальной антропологии, во многом способствовали изменению общей теоретической парадигмы в социальных науках. В этой связи большое значение имеют изучение особенностей взаимодействия государств Северной Европы (и олицетворяемого ими большинства) и коренного народа (Т. Брантенберг, Л.-А. Бэр, Л.-Н. Ласко, X. Минде, Э. Ниеми, К. Никкуль, Л. Силланпяэ, Ю. Пеннанен, Р. Пэйн, С. Тэгил, Т. Туен, А. Фиршинг); дискурс саамской этничности и культуры в контексте социальных изменений (П. Айкио, Н. Зоргдрэйгер, Т. Ингольд, Н. Иернслеттен, П. ГТельто, Ю. Пеннанен, В. Стордал, С. Туулентиэ), проблематизация территориальных прав саамов (X. Бич, И. Бьёрклунд, К. Корпиякко, Т. Свенсон), а также социологические интерпретации современных тенденций регионализации в национальном и общеевропейском контексте (А.О. Бороноев, И. Нойманн, Д. Сиджански, X. Тьельмеленд).
Дескриптивный уровень представлен этнографическими исследованиями саамов (Д.Н. Бухаров, Э. Воррен, Г. Гьессинг, Д. Сторм, Д.А. Золотарёв, Т. Итконен, А.И. Кельсиев, К. Никкуль, Т.В. Лукьянченко, Э. Манкер, Р. Персон, Н.Н. Харузин, В.В. Чарнолуский, Я. Уитакер).
Этносоциальные процессы у коренного населения Крайнего Севера России изучаются в рамках двух основных подходов -традиционализма и модернизма (патернализма и принципа равных возможностей) (Г.М. Афанасьева, Н.Б. Бахтин, В.И. Бойко, СВ. Керцелли, А.В. Корюхина, И.И. Крупник, О.А. Мурашко, П.Н. Павлов,
А.И. Пика, Ю.В. Попков, В.В. Селиванов, Ю.Б. Симченко, З.П. Соколова, СВ. Соколовский, А.А. Ткаченко, С.Н. Харючи и др.), которые соотносятся с плюрализмом и интеграционизмом в европейской традиции. Изучение данной проблематики в России имеет многовековую историю. В основном это этнографические, исторические, лингвистические, социально-демографические
исследования. Вместе с тем современные тенденции социокультурных изменений у коренных малочисленных народов Севера не только в контексте трансформации российского общества, но и в связи с их включенностью в транснациональные культурные и политические процессы и участием в деятельности международных организаций еще не привлекли внимания отечественных исследователей.
В социологии понятие «транснационализм» разрабатывается для анализа миграционных процессов и этничности наряду с такими концептами как мультикультурализм и глобализация (К. Вердери, П. Кайвисто, А. Портес, Л. Джуэрнайзо, П. Лэндольт, Л. Прис, Т. Фэйст). При этом исследовательский фокус смещается с изучения экономических и политических аспектов данного феномена на транснациональное перемещение культурных практик, значений и символов (Т. Левеллен, Л. Прис, X. Шрадер), а также на формирование новых транснациональных идентичностей. В российской социологии и социальной антропологии транснационализм ни как социальный феномен, ни как научная категория еще не получил должного признания. Немногочисленные работы, появившиеся в последние годы, исследуют транснационализм через призму миграции (Л.М. Дробижева, В.А. Тишков). Рассмотрение современных тенденций развития коренных народов в рамках концепций транснационализма представляется перспективным с точки зрения изменения конфигурации понятий «нация», «локальность» («место»), а также при изучении транснациональных практик NGO.
Объект исследования: коренные народы в условиях модернизации и глобализации.
Предмет исследования: современные тенденции социальных и этнокультурных трансформаций в контексте коренных народов.
Целью диссертационного исследования является сравнительное изучение тенденций социокультурных изменений в среде коренных народов в России и странах Северной Европы в условиях модернизации и глобализации (на примере саамов). Исследование осуществлено на следующих уровнях: а) локальном (микроуровне саамских общин); б) региональном (в границах территорий традиционного проживания саамов); в) национальном (в Российской Федерации и национальных государствах Северной Европы - Норвегии, Швеции, Финляндии); г) транснациональном.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
- проанализировать основные теоретико-методологические подходы, сложившиеся в социологии и социальной антропологии, к концептуализации меньшинства как социального феномена;
- рассмотреть ситуацию коренных народов в современном мире как одну из ситуаций меньшинства;
- на основе междисциплинарного подхода провести анализ категорий «коренные народы» и «коренные малочисленные народы», показать их сопряженность с социально-политическими и этнокультурными процессами, а также национальными научными традициями;
- на основе социологического подхода всесторонне изучить «индигенность» как социальный феномен, выявить уровни и современные тенденции трансформации концепта «индигенности»;
- изучить особенности концептуализации культуры и идентичности коренных народов в процессе социальных изменений;
- показать особенности взаимодействия локального и глобального в контексте коренных народов;
- выявить и изучить современные социальные и культурные стратегии коренных народов, реализуемые на локальном, национальном и международном уровнях;
- определить основные тенденции трансформации традиционных социальных структур саамов в XIX-XX в.: системы расселения и этнических сред, общины, семьи, брачной структуры;
- провести сравнительный анализ паттернов взаимодействия национального государства (большинства) и этнического меньшинства (коренного народа) в странах Северной Европы и на Северо-Западе России, а также изучить особенности и формы реализации возможных альтернативных политик государства в отношении коренных народов.
Теоретическая и методологическая основа диссертации:
Структурно-функциональный и системный подход в социологии и социальной антропологии (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, У. Дэвенпорт, А.Р. Рэдклифф-Браун, М. Фортес).
Междисциплинарный подход к изучению меньшинств и коренных народов как социокультурных феноменов.
Сравнительный подход к исследованию особенностей и форм взаимодействия национального государства и коренных народов в России и странах Северной Европы - Норвегии, Швеции и Финляндии в перспективе интеграции - дезинтеграции.
Социально-конструктивистский подход в социологии и социальной антропологии (П. Бергер, Т. Лукман, Э. Гоффман, Э. Коэн, Н.Г. Скворцов, В.А. Тишков и др.).
Микроструктурный подход к изучению форм семьи, домохозяйства и брачной структуры (П. Ласслет, П. Чап), основанный
на анализе массовых демографических и статистических данных, релевантных локальному уровню исследования.
Концепция этничности Ф. Барта, получившая развитие преимущественно в норвежской школе социальной антропологии (X. Эйдхейм, Т.Х. Эриксен).
Теоретические положения социологии и антропологии глобализации, в том числе концепции культурной глобализации и транснационализации (А. Аппадураи, П. Бергер, Т. Левеллен, У. Ханнерц, П. Штомпка).
Эмпирическую базу работы составляют:
Результаты исследований «Кольские саамы: анализ социальных структур» (1999 г.) и «Кольские саамы: этническая идентичность и паттерны социальной трансформации» (2000 г.), осуществленных автором по индивидуальным грантам Исследовательского совета Норвегии (Research Council of Norway).
Микроструктурный подход к изучению семьи у Кольских саамов реализован автором в рамках международного проекта «Сельская семья в Северо-Восточной Европе» (проект Академии Финляндии, 2001-2003 г., руководитель проф. Т. Хемюнен).
Полевые материалы автора, собранные во время экспедиций в места традиционного расселения саамов в Мурманской области (г. Мурманск, с.Ловозеро, пос.Верхнетуломский, Лопарская, Пушной, Туманный, 1989-1994, 1996, 1997, 1999, 2000, 2002 гг.), а также в ходе российско-норвежских проектов в с.Ловозеро Мурманской области (1995 г.; участники М.С. Куропятник, Й.А. Калстад, Музей/Университет Тромсё, Норвегия), муниципалитете Сенья, Норвегия (2000 г.; участники Д. Сторм, Музей/Университет Тромсё, Норвегия, М.С. Куропятник).
Материалы местных и центральных архивов: статистические, демографические и историко-этнографические материалы Комиссии по изучению племенного состава России и сопредельных стран (СПбФ
АР АН. Ф.135), а также Кольско-Лопарского и Понойского волостного правления Александровского уезда Архангельской губернии; ревизские сказки, посемейные списки, метрические книги, духовные росписи (или исповедные книги) приходских церквей (ГАМО. Ф.1«и», 16«и», 20«и», 52«и», 53«и»). Для характеристики брачной структуры российских саамов использованы материалы отдела ЗАГС с.Ловозеро Мурманской области, а также архива отдела ЗАГС г. Мурманск. Всего проанализировано 1645 браков за период с 1794 по 1989 г. Анализ системы расселения саамов осуществлен на трех временных срезах: 1) конец XIX в. - учтены данные о пространственной локализации 2212 человек, в том числе 1815 саамов (ГАМО); 2) 1926 г. -проанализированы поселенные карточки Всесоюзной переписи населения 1926 г., содержащие сведения об этническом составе населения Мурманской области на микроуровне. Общая численность учтённого населения составила 9057 человек, в том числе 1626 саамов (СПбФ АР АН. Ф.135); 3) 1996 г. - учтены данные о пространственной локализации 15200 человек, в том числе 900 саамов.
Данные Всесоюзной переписи населения 1989 г. и Всероссийской переписи населения 2002 г.
Похозяйственные книги с.Ловозеро (1980-1990-е годы), статистические материалы администрации Ловозерского района Мурманской области, а также администрации Мурманской области.
Документы и различные материалы, характеризующие деятельность общественных организаций саамов Мурманской области (Россия), Норвегии, Финляндии и Швеции, в том числе Ассоциации Кольских саамов, Общественной организации саамов Мурманской области, Союза саамов Скандинавии, Саамских парламентов, Ассоциации оленеводов Норвегии и др.
Научная новизна работы.
1. Реализован социологический подход к изучению «индигенности» как социального феномена и как специфической формы идентичности коренных народов. Разработана авторская концепция «индигенности». Впервые выявлены основные уровни концепта «индигенности»: а) дескриптивный; б) социально-политический; определены тенденции его трансформации. Показано методологическое значение концепта «индигенности» для анализа социокультурных и политических процессов в современной России.
2. Разработаны методологические принципы анализа ситуации коренных народов в контексте модернизации и глобализации: а) в парадигме меньшинства; б) в парадигме этничности.
3. Осуществлен междисциплинарный подход к анализу понятий: а) «коренные народы» (indigenous people), возникшего в западной социологии и социальной антропологии и включенного в международное право; б) «коренные народы и народы, ведущие племенной образ жизни» (indigenous and tribal peoples), используемого в практике МОТ; в) «коренные малочисленные народы», используемого в российской науке, законодательстве и политике. Показано, что понятие indigenous people не полностью соответствует специфике ситуации коренных малочисленных народов РФ и не учитывает российскую научную традицию.
4. Впервые в отечественной социологии и социальной антропологии выявлены и изучены современные социокультурные стратегии коренных народов РФ и стран Северной Европы - Норвегии, Финляндии и Швеции, которые рассматриваются в перспективе социальной интеграции-дезинтеграции.
5. Концепт транснационализма впервые применен для анализа современных стратегий коренных народов и этнических меньшинств. Выделены основные формы конструирования транснационального
сообщества: а) коренные народы и трансграничные этнические меньшинства; б) меньшинства, ориентированные на «внешненациональную родину»; в) иммигрантские сообщества; а также его уровни (институциональный, культурно-символический).
6. Показаны изменения в отношениях государства и коренного народа, которые проявляются, с одной стороны, в переходе от политики ассимиляции к признанию, а с другой - в усилении тенденции самовыделения и поддержания культурной границы коренными народами и этническими меньшинствами.
7. Введены в научный оборот новые материалы, собранные автором в процессе многолетних полевых исследований на территории расселения российских саамов, а также материалы центральных и региональных архивов (Государственного архива Мурманской области; Мурманского областного краеведческого музея; Санкт-Петербургского филиала архива Российской академии наук).
8. Выявлены тенденции трансформации системы расселения, этнических сред как важных факторов межэтнического взаимодействия, а также семьи и брачной структуры российских саамов в XX в. Билатеральный счет родства как принцип включения в группу рассмотрен в перспективе межэтнического и социального взаимодействия.
9. Выявлены особенности концептуализации саамской этничности и культуры в процессе социокультурных изменений; показано соотношение этнической идентичности, культуры и традиционного образа жизни в контексте коренных народов (на примере саамов).
На защиту выносятся следующие положения: 1. Коренные народы - одна из ситуаций меньшинства, возникающая вне зависимости от их демографического профиля как
следствие колониального прошлого и недоминирования, а также как результат осознания этого опыта.
2. «Индигенность» понимается, во-первых, как своеобразная форма социальной организации культурных различий, как важный аспект и продукт социальных отношений, лежащих в основании формирования феномена коренных народов на локальном, национальном и транснациональном уровнях. Во-вторых, как специфическая форма идентичности коренных народов, утверждаемая ими как одна из наиболее выраженных примордиальных форм идентичности.
3. «Индигенность» как социальный феномен, как форма концептуализации культуры и идентичности коренного народа первоначально основывается на следующих факторах: а) принцип первопоселения; б) ситуация дискриминации и недоминирования, сложившаяся вследствие колониального прошлого (т.е. ситуация меньшинства); в) осознание и переосмысление опыта дискриминации и лишений. В своем современном значении концепт «индигенности» подразумевает: а) преодоление стигмы меньшинства и самодефиницию как коренного народа; б) признание его особого социального статуса национальным государством и международным сообществом; в) возникновение сообщества коренных народов как транснационального феномена; г) реконфигурацию традиционных форм коллективной идентичности и утверждение их социальной значимости в борьбе за признание.
4. Коренные народы в контексте модернизации и глобализации обнаруживают, с одной стороны, тенденции к самоопределению, поддержанию этнокультурных различий и сохранению традиционного образа жизни, а с другой - стремление к более высоким жизненным стандартам и интеграции в национальные общества. Традиционно коренные народы концептуализируются как локальные сообщества, что выражает тенденции локализации, культурной плюрализации, партикуляризации и социальной фрагментации. Вместе с тем их включение в глобальные процессы поддерживает тенденции транснационализации, культурной гомогенизации, универсализации и интеграции.
5. Реализация политики позитивной дискриминации, предоставление специфических коллективных прав коренным народам, также как патернализм и спонсорство, оказываемые по этническому признаку, могут усиливать этнические и социальные границы, способствовать упрочению групповых идентичностей. Поэтому в некоторых демократических странах параллельно с ростом самосознания коренных народов наблюдается такая концептуализация их этничности, которая базируется преимущественно на принципах неконфронтации, признания комплементарности основных этнических групп в обществе. Это выражается как оппозиция требованиям «индигенности» и конституционно закрепленному особому статусу, которая формируется в среде самих коренных народов, а также в отрицании особой этнической идентичности коренных народов в пользу региональной или национальной.
6. В процессе социокультурных изменений коренные народы реализуют следующие стратегии: а) «индигенизации»; б) использования этнической (традиционной) культуры как экономического и политического ресурса; в) символические инверсии (обращение стигмы в ресурс); г) транснациональные стратегии. Обращение к традиционной культуре и ее переосмысление, во многих случаях определяемое как возрождение традиционной культуры, подразумевает для коренных народов стремление стать «современными для мира». При этом наблюдается расширение концепта традиционной культуры, расширение сферы презентации традиционной культуры, создание публичного образа народа.
7. Транснационализм развивает новые модусы преодоления ситуации меньшинства и представляет собой одну из возможных альтернатив ассимиляции. В процессе конструирования транснационального сообщества коренными народами имеют место актуализация культурного примордиализма, расширение группы солидарности, переориентация этнокультурных связей, а также переоценка их значимости в диахронном плане.
8. В современных условиях многие коренные народы в разных социокультурных контекстах определяют и позиционируют себя то членами дискриминируемого меньшинства, то представителями коренного народа, то частью транснационального сообщества. При этом в социальном дискурсе артикулируются различные формы и уровни этнической идентичности, а именно: этническая идентичность как стигма, «индигенность», региональная идентичность, национальная идентичность, транснациональная идентичность.
9. Параллелизм ситуации коренных народов в странах Северной Европы и на Северо-Западе России состоит в следующем: а) различные этнические группы в течение длительного времени совместно осваивают одни и те же экологические ниши, реализуя схожие или одинаковые стратегии жизнеобеспечения; б) взаимоотношения основных этнических групп здесь не отягощены стигмой насильственной колонизации, как это имеет место в США или Австралии; в) представление о «первонасельниках» трудно поддается конкретизации в северно-европейском контексте; г) в антропологической перспективе коренные малочисленные народы Севера (также как и саамы в странах Северной Европы) концептуализируются преимущественно как «свои другие» в отличие от евро-центристского образа коренных (аборигенных) народов как «чужих», «экзотичных других», формировавшегося в процессе колониальной экспансии западных государств.
10. В странах Северной Европы признание саамов коренным народом подразумевает: а) реализацию права саамов на культурную автономию; б) непризнание территориальных прав саамов как этнической общности; в) концептуализацию особых этнических прав саамов в терминах «привилегий». В этой связи, с одной стороны, применяются специальные (или позитивные) меры по отношению к коренным народам в целях недопущения дискриминации, а с другой, -артикулируется концепт равенства как основание для отказа от таких мер. Своеобразное чередование этих подходов показывает сложность и противоречивость в сфере отношений между равенством, недискриминацией и правами меньшинств. Наиболее отчетливо эта доктрина выражена в Норвегии, менее всего - в Швеции.
11. В России саамы, как и другие коренные малочисленные народы, придерживаются стратегии поддержания различий, сохранения и усиления культурных границ, что поддерживает ситуацию культурного плюрализма на локальном и региональном уровнях. В контексте социального развития полиэтничного региона подобные социальные стратегии, наряду с политизацией этничности, способствуют утверждению значимости коллективных форм идентичности, взаимному обособлению этнических групп и социальной дезинтеграции.
Практическая значимость исследования.
Основные положения диссертации были использованы автором при подготовке программ и курсов лекций «Социальная антропология», «Этнология», «Введение в изучение родства», «История материальной культуры», читаемых на факультете социологии СПбГУ, а также при написании главы коллективного учебного пособия «Традиционные промыслы и ремесла народов России» (СПб.: «Дрофа», 2004). Лекции о современных тенденциях этносоциального развития саамов в России
были прочитаны автором в университете г. Тромсё (Норвегия) в мае 1995 г.
Некоторые материалы и теоретические положения диссертации были использованы при реализации российско-норвежского проекта «Россия-Норвегия. Сквозь века и границы», осуществленного при поддержке Министерства культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации и Министерства иностранных дел Королевства Норвегии (научный консультант, автор статьи каталога по российским саамам; 2000 - 2005 г.).
Основные выводы диссертации могут быть использованы при анализе и прогнозировании тенденций социальных и этнокультурных изменений, характерных для коренных народов в современных условиях, при формировании национальной политики РФ (прежде всего в области законодательства по отношению к коренным малочисленным народам), а также при разработке программ развития коренных малочисленных народов на региональном и национальном уровне.
Апробация работы.
Основные положения диссертации были представлены автором в докладах на Восьмом международном конгрессе финно-угроведов (Congressus Octavus Internationalis Fenno-Ugristarum. Юваскюля, Финляндия, 10-15 августа 1995); на Первом международном историческом конгрессе «История финно-угров» (Congressus Primus Historiae Finno-Ugricae. Оулу, Финляндия, 14-16 июля 1996 г.); на Третьем международном симпозиуме «Этничность и этнический менталитет в циркумбалтийском ареале» (СПб., 23-25 сентября 1999 г.); на Всероссийской научной конференции «Время и календарь в традиционной культуре» (СПб., 23-25 ноября 1999 г.); на Первом Всероссийском социологическом конгрессе «Социология и общество: новые реалии и новые идеи» (СПб., 27-30 сентября 2000 г.); на Международной научной конференции «Сибирь и циркумполярный
Север» (Siberia and the Circumpolar North. Contribution by Antropologists and NGOs. International Conference. Вена, Австрия, 2-4 июня 2000 г.); на Международной научной конференции «Актуальные проблемы и источники по истории Северных стран и их связей с Северо-Западным регионом России» (СПб., 27-29 сентября 2000 г.); на Международных научных конференциях «Санкт-Петербург и страны Северной Европы» (СПб., 25-26 апреля 2001; 25-26 апреля 2002 г.); на Третьих (СПб., 30 октября-2 ноября 2000 г.), Четвертых (28-30 октября 2002 г.) и Шестых Скандинавских чтениях (СПб., 14-16 февраля 2005 г.); на Международной научно-практической конференции «Культура и менталитет сибиряков» (СПб., 23-24 октября 2003 г.); на научно-практической конференции «Петербургская семья» (СПб., 30 января 2004 г.); на российско-норвежских семинарах по сотрудничеству в области истории и археологии (СПб., апрель 1999), «Соседи на Севере» (СПб., 24-26 сентября 2004 г.) и др.
Диссертация была обсуждена на совместном заседании кафедры теории и истории социологии и кафедры культурной антропологии и этнической социологии факультета социологии СПбГУ и рекомендована к защите.
По теме диссертации автором опубликовано более 50 печатных работ общим объёмом более 47 п.л., в том числе монография «Коренные народы в процессе социальных изменений» (СПб.: Изд.-во СПбГУ, 2005.15,6 п.л.).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка сокращений и списка литературы.
Понятие «коренной народ» в социологии и социальной антропологии
В настоящее время в социологии, социальной антропологии и международном праве ситуация с коренными народами часто описывается при помощи концепта меньшинства, так как эти народы находятся в ситуации меньшинства вне зависимости от их демографического профиля в границах как национального государства, так и определённого полиэтничного региона. Однако дефиниции «коренной народ» (indigenous people) и «меньшинство» (minority) не являются тождественными (Альфредсон 1991: 24; Куропятник 2002а: 163; Sheinin 2004b: 236 - 237). Так, «большая часть коренных народов отвечает существующему пониманию этнических меньшинств, тогда как меньшинства не соответствуют понятию коренных народов» (Трифуновска 1999: 33). Разделение меньшинств (этнических, национальных, религиозных и языковых) и коренных народов наиболее последовательно осуществляется в международно-правовом поле, что связано с особым правовым статусом, приписываемым каждой из групп. Хотя природа и смысл такого различения не всегда очевидны, в том числе и потому, что понятие «меньшинство» (таюке как и «коренной народ») не имеет согласованного определения в международном праве (Colchester 1999: 5; Kingsbury 1995: 32).
«Коренные народы претендуют быть чем-то большим, чем меньшинствами» и в то же время могут получать определённые преимущества от норм, имеющих отношение к меньшинствам (Thornberry 1994: 21). При этом дефиниция «меньшинство» (также как и понятие «этническая группа») отвергается представителями коренных народов как артикуляция колониальной риторики доминирующего большинства или национального государства (Neizen 2003: 199; Yengoyan 2001: 181), что выражается в требовании признания и законодательного закрепления их особого статуса как коренных народов. Особенно привлекательным для коренных народов он становится с середины 1970-х годов, когда политическое присутствие или «видимость» (visibility) этих групп населения становятся очевидными, а международное сообщество обсуждает и принимает специальные меры по защите коренных народов. Так, в 1982 г. в ООН была образована Рабочая группа по коренным народам (Kingsbury 1995: 32).
Феномен «индигенности» часто формируется в результате политики властей, навязываемой сверху и извне, а также является продуктом сконструированного дискурса, провозглашенного возникающей интеллектуальной элитой коренных народов, а также симпатизирующих им групп населения (Stavenhagen 1994: 17).
Устойчивый нимб правового статуса понятия «коренной народ» особенно отчетливо выражен в международно-правовых документах второй половины XX в., например, в Конвенции Международной организации труда № 169 «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни» (1989 г.), а также в проекте Декларации ООН по правам коренных народов (1993 г.). В настоящее время принятие этого термина обозначает наибольший объем прав, гарантируемый меньшинству, как соответствующим национальным государством, так и международным сообществом (Томей, Свепстон 1996; Niemi 1998: 81). В то же время национальные вариации концепта «indigenous peoples» во многом определяют или, точнее, выражают степень признания коренных народов правительствами их стран (Новикова 1999: 54).
Принятие универсальной дефиниции «коренной народ» представляется достаточно проблематичным в связи с разнообразием определяемых ею групп, социальных ситуаций, а также контекстов. «Мы все коренные», - утверждают европейцы; в Северной Америке концепт «коренные народы» рассматривается как патерналистский, в то время как в странах Азии по отношению к нему преобладает стойкий скептицизм (Gray 1995: 35). Так называемое «рабочее определение» было предложено Специальным докладчиком Подкомиссии ООН по предотвращению дискриминации и защите меньшинств Мартинесом Кобо в докладе «Анализ проблем дискриминации коренного населения» (1986 г.). Согласно данному определению, под «коренными общинами, народами и нациями» понимаются такие группы, которые «имеют историческую преемственность с обществами доколониального периода, развиваются на своей исконной территории и рассматривают себя как особые сектора или части превалирующего общества. В настоящее время коренные народы формируют недоминантные сектора экономики и решительно выражают своё стремление сохранить, развивать и передать будущим поколениям территории своих предков и свою этническую идентичность, собственные культурные паттерны, социальные институты, а также правовые системы, составляющие основы их непрерывного существования как народов» (The Cobo Study 1997: 206). В своём докладе М. Кобо обратил особое внимание на значимость следующих критериев выделения коренных народов: самодефиниция, недоминирование, историческая преемственность с обществами доколониального периода, сохранение связи с территориями предков и этническая идентичность.
Данное определение активно используется в социальном и научном дискурсе, однако оно не было принято Подкомиссией ООН в качестве универсального операционального определения (Kingsbury 1995:30-32).
Саамы как этнолингвистическая и социокультурная общность
Саамы разделяют судьбу тех коренных народов, чьи территории входят в состав нескольких национальных государств, обладающих различными социально-экономическими и юридическими системами, а также законодательством в отношении коренного населения. Исторически сложилось так, что саамы представляют собой народ, дисперсно расселенный в Норвегии, России, Финляндии и Швеции. Современная территория расселения саамов простирается от северного Хедмарка (Норвегия) и Даларна (Швеция) до восточного побережья Кольского полуострова (Линкола 1982: 48). Будучи в этнографическом отношении гетерогенными, саамы в последние десятилетия демонстрируют примеры этнической мобилизации и формирования общесаамской транснациональной идентичности. В свою очередь на по национальном уровне проявляется тенденция рассматривать саамов как меньшинство в границах соответствующего государственного образования (вне контекста единого народа) (Куропятник 2003: 110 -117; Lasko 1987: 89-90).
Первые сведения о саамах в письменных источниках содержатся в «Германии» Тацита (98 г. н. э.), где они фигурируют как «fenni». Впоследствии в историографии саамы называются «screrefennae» (Прокопий Византийский, YI в.), «skrithiphinoi» (Иордан, 550 г. н.э.), «scritovinni», «scritobini» (Пауль Диакон, YIII в.). Первая часть названия - «scrithi» - обычно связывается с древнескандинавским глаголом «scrida» («ходить на лыжах»), что в глазах соседей, видимо, являлось отличительной особенностью саамов. Finn как древнее скандинавское название саамов также встречается в исландских сагах. До сих пор этот этноним используется по отношению к береговым саамам Северной Норвегии, в отличие от группы саамов-оленеводов, называемой Lapps. Первое использование термина «Lappia» и этнонима «Lappir» (мн.ч.) относится к XII в. (Саксон Грамматик) (Itkonen 1948: 28; Thuen 1995: 25).
В сообщении норманского конунга Оттара о своём плавании от берегов Северной Норвегии (Халогаланда) в Белое море, записанном в конце IX в. королём англосаксов Альфредом, коренное население восточной части Кольского полуострова называется «Terfinnas» -«терфинны» и характеризуется как «охотники, или рыбаки, или птицеловы» (Матузова 1979: 24 - 32). Становление и укрепление российской государственности сопровождалось мерами по включению коренного населения в сферу интересов Новгородской республики, а с конца XY в. - в состав Российского централизованного государства. С XIII в. «лопь», «лопари» фигурируют в русских письменных источниках. В Новгородской первой летописи под 1216 г. упоминается терский «даньник», что, возможно, свидетельствует об уплате терскими лопарями дани новгородцам (Новгородская первая летопись 1950: 57). В 1265 г. в числе новгородских волостей упоминаются Коло и Трь (Терь) как части Русской Лапландии (Кёппен 1861: 350). Основные формы русского присутствия здесь - сбор дани, а также установление контроля над торговыми ресурсами и путями - во многом реализовывались через карел, выступавших в качестве посредников и имевших в XIII - XY вв. «право в лопь ходити и празгу имати» (Материалы по истории Карелии 1941: № 47).
Развитие регулярных торговых связей стало одним из каналов внешнего воздействия на экономическую и социальную структуры коренного населения Кольского полуострова. Триада саамского экспорта - «рыба, рыбий жир и меха», упоминаемая Дж. Флетчером в XYI в. (Флетчер 1906: 125), - (эти товары поступали на европейский рынок даже в большем количестве, чем на русский) - традиционно сохраняется вплоть до начала XX в.
Во второй половине XY - начале XYI в. южной границей саамского этнического массива был «лопский рубеж» на р.Пялице. Активная колонизация западной части Кольского полуострова осуществляется с начала XYI в., а восточной ещё позднее, со второй половины XYI в. В документах этого времени упоминаются лопь Дикая, лопь Лешая и лопь Терская. В первой половине XYII в. отмечено существование лопи Терской и Кончанской, причем Кончанская лопь употребляется синонимично понятию «Верхняя Земля» (Сборник материалов по истории Кольского полуострова 1930: 55 - 64). Противопоставление этих групп по территориальному признаку, формам сбора дани и её размерам, а также по характеру регистрации саамов (Терская лопь - региональный уровень, Кончанская лопь - локальный уровень, т.е. уровень поселений), осуществляемое при помощи стереотипных формулировок, очевидно, неслучайно и отражает определенную социальную ситуацию. Можно предположить, что различные принципы учета саамского населения, имеющие место в источниках, указывают на различие форм социальной организации.
В течение длительного времени в этнографической литературе доминировали представления о существовании достаточно однородной саамской культуры, а также о релевантности таких обобщающих категорий, как, например, «саамская религия», «саамский язык». Во многом это было обусловлено традицией использования исторических и этнографических источников, и прежде всего классической «Lapponii» Иоганна Шефферуса (1673 г.), как правило, являющихся описанием определенной локальной группы саамов, однако используемых для широких пространственных и временных обобщений, ведущих к формированию образа гомогенной саамской культуры.
Проблема билатерального счета родства
В отличие от обществ с унилинейным счетом родства, представленным в двух основных формах - матрилинейной и патрилинейной, а также двойной филиацией (double descent), где сосуществуют как матрилинеиные, так и патрилинеиные родственные образования, известны также социальные системы, для которых линейный принцип не является основным. Такие социальные системы, называемые когнатными Дж. Мёрдоком, неунилинейными У. Гудинафом и У. Дэвенпортом, билатеральными в американской социальной антропологии, составляют, по данным Дж. Мердока, по крайней мере, треть всех известных обществ в мире (Murdock 1968: 236).
По У. Дэвенпорту, неунилинейный счет родства (nonunilinear descent) предполагает, что социальные нормы, действующие в обществе, обеспечивают больше одной возможности включения в группу или исключения из неё. То есть при функционировании общества в нормальных условиях не существует единственного правила включения в группу, действие которого достигало бы 100%. Неунилинейный счет родства не следует путать с двойной филиацией (Davenport 1971: 201). К линейным формам также относится амбилинейный счет родства, предполагающий в каждом новом поколении зачисление в группу через любого из родственников по выбору (Firth 1971:197).
Билатеральные социальные системы давно включены в исследовательское поле зарубежной науки. Интерес к ним особенно возрос после окончания Второй мировой войны, когда антропологи, проводившие исследования на островах Тихого Океана, столкнулись с обществами, социальная организация которых была основана преимущественно на реализации неунилинейного принципа. В это время был собран колоссальный эмпирический материал, сделаны первые шаги по его систематизации. Однако определение общих принципов организации билатеральных систем, а также форм их проявления оказалось весьма проблематичным. В течение длительного времени концептуализация билатеральных систем осуществлялась, главным образом, в их противопоставлении унилинейным линиджным системам. Поэтому билатеральные общества как особый класс описывались в «негативных» терминах, т.е. на основании отсутствия в них унилинейных десцентных групп (Holy 1996: 115), а также отсутствия унилинейного счёта родства как принципа включения в социальную группу.
Одну из первых попыток классификации систем родства в соответствии с характером счета родства осуществил А. Рэдклифф-Браун в книге «African Systems of Kinship and Marriage»: 1. Линейные системы.
І.І.Унилинейньїе системы:
a. матрилинейные;
b. патрилинейные.
1.2.Билинейные системы или двойная филиация. 2. Когнатные системы или билатеральные (без линейных десцентных групп) (Radcliffe-Brown 1960: 1 - 85).
Оппозиция двух фундаментальных видов кровнородственных образований при построении ряда типологий представляет собой высший уровень таксономии. В концепции Дж. Мёрдока это противопоставление унилинейных и неунилинейных социальных единиц (Murdock 1968). По У. Гудинафу, это противопоставление принципиально разных в структурном отношении единиц: одни ориентированы на эго, другие - на предка (Goodenough 1955: 71 - 72).
В то же время К. Леви-Стросс, отмечая широкое распространение когнатных систем, не считает возможным рассматривать их в одном типологическом ряду с «элементарными структурами родства». По его мнению, когнатные системы представляют собой «дополнительное измерение» и связаны с системой земельных прав (Levi-Strauss 1969: 105). В отечественной традиции в последнее время наметились два основных подхода к определению билатерального счёта родства. С одной стороны, это позиция Н.М. Гиренко и В.А. Попова, считающих необходимым разграничить категории «латеральность», акцентирующую специфику группового счета родства в обществах первичной формации, и «линейность», обозначающую только индивидуальный, генеалогический принцип счёта. Названными авторами предложена историческая типология счёта родства, где латеральные (билатеральные, унилатеральные) и линейные системы рассматриваются как последовательные стадии, и признаётся первичность билатеральных систем (Гиренко 1974: 154 - 156; Попов 1982:122-124). Вторая точка зрения на билатеральность как на одинаковое значение счета происхождения по линии отца и по линии матери (Аверкиева 1974: 30; Кожановская 1993: 169) по сути сближается с ее традиционным пониманием в зарубежной науке. Эта точка зрения разделяется также и автором настоящего исследования.
Вопреки утвердившемуся в социальной антропологии взгляду на общества с билатеральным счетом родства как на «аморфные», «не имеющие структуры», «слабо организованные» или же, напротив, «бесконечно сложные», Р. Персон сумел показать, что таким обществам присуща своя внутренняя структура, но она существенным образом отличается от структуры унилатеральных обществ (Pehrson 1971:192-195).
Система родства саамов традиционно рассматривается как классический вариант билатеральной системы (Куропятник 1997: 387 -399). По мнению Дж. Мёрдока, выделившего на основе кросс-культурного анализа одиннадцать базовых типов социальной организации, саамы относятся к так называемому «эскимосскому типу». «Эскимосский тип» социальный организации характеризуется отсутствием экзогамных унилинейных образований, билатерализмом и специфическими особенностями системы терминов родства, где сиблинги терминологически выделяются, а ортокузены сливаются с кросскузенами. Кроме того, общества такого типа отличаются моногамией, преобладанием нуклеарной формы семьи, а также наличием таких форм родственных объединений, как родня и дем (Murdock 1949: 226-227).
Саамы как транснациональная общность: процессы глобализации и конструирование саамской нации
Транснационализация представляет собой одну из наиболее значимых тенденций развития современных обществ. В процессе транснационализации формируются социальные сети и стили жизни, которые пересекают национальные (государственные) границы и объединяют различные общества в единое транснациональное социальное поле. Как отмечает К. Вердери, «возросший поток капитала и идущее вслед за ним перемещение масс, создавая пресловутый феномен транснационализации, совершенно беспрецедентным образом ставят под сомнение все эти произвольные, до сих пор принимавшиеся как данность, границы реальных государств» (Вердери 2002: 305). С социологической точки зрения формирование новых транснациональных пространств, в процессе которого происходит «связывание структур, культур и институтов», направлено на открытие и поддержку новых транснациональных идентичностей в рамках соответствующих экономических пространств (Шрадер 1998: 71, 74).
Однако, если тенденция образования наднациональных экономических и политических структур не нова, то конструирование транснационального культурного или символического пространства -это феномен, характеризующий современный этап развития общества с его высокой интенсивностью обменов, новыми модусами взаимодействия и разнообразной деятельностью (Portes, Guarnizo, Landolt 1999: 219; Pries 2001: 17). В основании этого феномена лежит не только индивидуальная мобильность населения, но также «мобильность культурных практик, значений и символов» (Hannerz 1998: 64). Массовые миграции населения, «транснациональное перемещение знаков и стилей» вновь поднимают проблему гомогенизации и плюрализации.
В современном мире такого рода процессы, очевидно, следует рассматривать в контексте глобализации, одной из основных тенденций которой является «необратимый процесс формирования сообществ, объединенных родством, стремящихся сохранить оригинальность культур и национальную или местную самобытность» (Сиджански 1998: 205). При этом движение к транснационализации оказывает существенное влияние на представления о формах организации сообщества и связанных с ним категориях (Дресслер-Холохан 1995: 26).
Вместе с тем речь идет не только о концептуальных сложностях, переживаемых социальными науками. Современные формы конституирования национальных, культурных или политических сообществ подвергают сомнению инструментальную ценность преимущественно пространственных параметров их определения, подразумевая глубокие структурные трансформации. Происходит изменение конфигурации таких концептов как нация, национальное государство, наблюдается нарушение идентификации нации и государства, а также изменение взаимоотношений между географическим и социальным пространством, что приводит к формированию парадоксального концепта «детерриториального социального пространства» (Lewellen 2002:151; Pries 2001: 5).
Как инструментальное и теоретическое понятие «транснационализм» используется для анализа современных миграционных процессов и феномена этничности наряду с такими концептами как мультикультурализм и глобализация. Одним из ключевых концептов в этой сфере он становится в конце 1990-х годов, т.е. является наиболее поздним (Боммес 2004; Кайзер, Бредникова 2004; Тишков 2000: 60 - 62; Al-Ali, Black, Koser 2001: 578 - 579; Faist 2000; Guarnizo, Smith 2002: 3 - 32; Hannerz 1998; Kivisto 2001: 549 -567; Portes, Guarnizo, Landolt 1999). Вместе с тем транснационализм уже признаётся одним из самых плодотворных концептов в антропологии и социологии глобализации (Lewellen 2002: 156), где он существенно отличается от своего первоначального значения в политических и экономических науках и фокусирует внимание на повседневной жизни определенных групп людей, прежде всего мигрантов (Pries 2001:17).
Современные транснациональные концепции включают такие темы, как морфология социальных систем (закрытые / открытые системы), диаспора и трансформация присущих ей форм самосознания, транснациональные корпорации, международные практики NGO, а также растущая гибридизация массовой культуры (Kivisto 2001: 550). Немецкий ученый Л. Прис предложил понятие «транснационального социального пространства» для определения такой долговременной и достаточно «плотной» конфигурации социальных практик, символических систем и артефактов, которая объединяет территории («географические пространства») по крайней мере двух национальных государств (Pries 2001:17 - 23).
Принципиально новым явлением также можно считать транснациональные стратегии коренных народов и меньшинств, дисперсно расселенных на обширных территориях или входящих в состав нескольких национальных государств (Куропятник 2003).
Как известно, алгоритм национальной мобилизации, т.е. признания принадлежности к социально значимому коллективу, посредством которого приобретается определённый социально-правовой, политический и культурный статус, характеризуется конструированием внешней границы, внутренней гомогенизацией и формированием национальных особенностей. В то же время в транснациональном контексте национальная общность понимается, прежде всего, как «суггестия близости и общих целей в будущем» (Hettlage 1997b: 30-31). В этом случае пространственные (территориальные) характеристики конституирования общности имеют главным образом символическое значение, что нашло своё выражение в артикуляции идеи «Sapmi» как национальной общности (national community), объединяющей саамов Норвегии, Финляндии, Швеции и России.
В современном научном и социальном дискурсе концепт Sapmi используется, с одной стороны, для обозначения исконной (традиционной) территории проживания саамов, а с другой - он не связывается с определённым географическим ареалом и имеет скорее политические коннотации (Greller 1996: 7). Как политическая и культурная конструкция, концепт Sapmi постепенно становится референтным для всего саамского населения. «Sapmi - это нация без границ», в то же время обладающая «общностью языка, истории и культуры» (Bjorclund 2000: 2, 45), т.е. она представляет собой «сообщество в культурном смысле этого слова, основанное на кровных узах, а не на общественном договоре», или культурную нацию. В. Дресслер-Холохан определяет культурную нацию, конституирование которой в настоящее время периодически демонстрируют малые этнические группы Европы при выдвижении требования автономии, как «освободительный эффект дезинтеграции предшествующих политических структур» (Дресслер-Холохан 1995: 42 - 43). Феномен «саамской нации» (Saami nation) наглядно демонстрирует, как может трансформироваться конфигурация понятия «нация» при изменении референтной группы.
