Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Социально-культурный феномен «Страны Балтии»
1. От национально-государственных образований к региональным 19
2. Диалектика общего и особенного 38
3. Страны Балтии и распад СССР 70
Глава П. Российская диаспора в Балтии
1. Российская община в советский период 113
2. Российская община в независимой Балтии 139
3. Поиски консенсуса 169
4 Новый субэтнос «еврорусские» 186
Глава III. Движение общества от планово-распределительной к либеральной экономике
1. Стартовые условия накануне реформ 215
2. Процессы экономических преобразований 225
3. Социальный эффект экономических реформ 271
Глава IV Изменения в социальной структуре общества
1. Социальная структура в переходный период 308
2. Ядро будущего среднего класса 336
3. Динамика предпринимательского корпуса (по результатам социологического мониторинга) 352
Глава V. Два информационных пространства
.1. Особенности становления и функционирования СМИ в новых условиях 379
.2. Роль балтийских СМИ в процессах интеграции общества 395
.3. Образ стран Балтии в российских масс-медиа 410
Заключение 456
Приложения 458
Библиография 465
- От национально-государственных образований к региональным
- Российская община в советский период
- Стартовые условия накануне реформ
Введение к работе
С конца 80-х гг. XX века в России, как и на всём постсоветском пространстве, происходят кардинальные социальные изменения, связанные с модернизацией экономической и политической жизни общества. Трансформационные процессы осуществляются в условиях глобализации как экономических, так и культурных отношений в мировом сообществе. Практика новейшей истории показывает, что, несмотря на общие направления общественной модернизации, каждая страна, каждое общество включается в общемировой социальный процесс своим неповторимым путём. Кросскультурные исследования убеждают в том, что теории линейного, безвозвратного и прогрессивного развития всех стран и народов опровергаются ходом истории человечества. В новейшей истории решающую роль приобретают субъективные факторы (включая науку), т.е. способность социальных субъектов - от рядовых граждан до национальных правительств - и международных акторов современной истории реагировать на внутренние и внешние вызовы, упреждать или сдерживать нежелательные или опасные тенденции природных, социальных, экономических, политических сдвигов и еодействовать желательным. Даже если усилия социальных акторов нередко приводят к неожиданным, незапланированным последствиям, они не перестают быть продуктом их действий1. По справедливому замечанию П.Штомпки, «история перестала быть естественно-историческим и становится социально-историческим процессом2. В этой связи актуализируется исследование позиции субъекта как продукта определённой культуры, включая весь комплекс характеристик (традиции, психология, менталитет, социальный уклад), что представляется особенно интересным и продуктивным для постсоветского пространства. Здесь в течение длительного времени - от многих десятилетий до нескольких веков - господствовала или, по меньшей мере, оказывала мощное влияние на общественное сознание достаточно целостная общая идеология государственного и общественного устройства. Это суждение приобретает ещё большую обоснованность, если ввести цивилизационный критерий, ограничить это пространство странами христианской культурной традиции. Социальная история постсоветского пространства последних десяти-пятнадцати лет - одна из наиболее привлекательных тем не только для общественности постсоветских стран, но и мировой общественности, ибо события, происходящие в этом ареале, оказывают существенное влияния на всю миросистему. Отсюда огромная потребность и высокая ценность знания о социальных процессах, происходящих на территории бывшего СССР, и, разумеется, о субъектах, эти процессы регулирующих. Понимание того, что происходит у новых соседей России, даёт дополнительные возможности для более глубокого и объективного понимания того, что происходит в самой России. Не оспаривая известный тезис о том, что истина познаётся в сравнении, необходимо подчеркнуть, что сопоставительный анализ особенно важен и интересен ещё и потому, что в течение длительного исторического периода и Россия, и её новые соседние страны составляли единое мощное государство. Поэтому неудивительно, что как в отечественной, так и в зарубежной литературе за последние десять лет возрастает поток различных исследований по этой тематике. К сожалению, слабо представлены работы, опирающиеся на комплексный сравнительный анализ социальных процессов в разных частях постсоветской территории. Особенно остро ощущается дефицит компаративного анализа стран европейской части бывшего СССР, и, прежде всего, России, как самой мощной по потенциалу, и странами Балтии, как наиболее продвинувшимися по пути общественной модернизации. Сравнение со странами Балтии является особенно продуктивным по целому ряду причин, в том числе из-за наличия в этих странах многочисленной и устойчивой российской диаспоры, но, главным образом, из-за особого культурно-исторического статуса этих стран, являющихся
межцивилизационным по отношению к России и Западной Европе. Поэтому своё исследование автор посвятил выявлению сходства и различий в исходных моментах, характере и направленности социальных процессов, соотношении объективных и субъективных факторов, влияющих на эти процессы, формах и механизмах изменений в социальной структуре, анализу и оценке реальных результатов общественных преобразований в России и странах Балтии.
Актуальность проблемы. Сравнительный анализ социальных процессов вообще и трансформационных в частности, представляется актуальной и важной научной задачей, как в теоретико-методологическом, так и в практическом отношении. Особая ценность решения этой задачи, или даже выявление подходов к её решению связана с тем, что за прошедшие 12 лет после распада Союза, в социологической литературе крайне слабо были представлены компаративные исследования общественной трансформации, происходящей на постсоветском пространстве. В качестве исключения можно указать на недавно вышедший в Англии коллективный сборник на эту тему (Sociology in Central and Eastern Europe. Transformation at the Dawn of a New Millennium. Edited Ы Mike Forrest Keen and Janusz L. Mucha. London, 2003). В республиках бывшего Союза процессы кардинальных общественных преобразований начались практически одновременно, но каждая из них обладала своим собственным социально-культурным пЙтенцивлом для социальной модернизации. Спустя всего двенадцать лет общий старт в 1991/1992 гг. привёл достаточно целостный социум, именовавшийся советским обществом, к совершенно различным экономическим, политическим, социальным и морально-этическим результатам. История как будто специально создала все необходимые условия для проведения чистого, пожалуй, даже, лабораторно чистого, масштабного социального эксперимента, позволяющего провести практически абсолютно корректное сравнительное исследование. Как отечественные, так и зарубежные
исследователи находятся в большом долгу перед мировым сообществом, не проанализировав итоги этого дорогостоящего во всех смыслах эксперимента, этого, по меткому выражению, бытующему ныне среди социологов, посттравматического культурного шока. Перед современниками поставлена «важная задача изучить влияние быстрого, неожиданного и радикального социального изменения на культурную среду»3. Тем более что время уходит и спустя ещё несколько лет не только будут утрачены возможности сравнить во всей полноте реальные процессы, связанные с происходящими тектоническими общественными сдвигами, но и сама проблематика может оказаться на периферии внимания исследователей. Ныне попытки воспользоваться этим неожиданно свалившимся для обществоведов огромным информационно-познавательным богатством предпринимаются, но чаще всего они локализуются узкоспециализированной (экономической, социально-политической, этнологической, социально-правовой) областью. Но именно сравнительный социологический анализ не только сможет расширить наши представления о реальных переходных процессах, происходящих в социуме, ещё недавно представлявшем единую социальную систему, но и обогатить теоретический арсенал общественных преобразований, вооружить идеологию реформирования общества новым социальным знанием, основанным на выявлении как особенностей движения от советского к постсоветскому общественному укладу, так и закономерностей в этом процессе. Учитывая, что социальная модернизация в России в качестве цели определяет создание либеральной рыночной экономики и построение гражданского общества, т.е. западную модель развития, то наиболее интересным теоретически и продуктивным методологически является задача сравнения трансформационных процессов, происходящих в России и в государствах Балтии, которые и по существу, и формально уже вошли в состав объединённой Европы. Успехи стран Балтии
в социально-экономическом развитии являются примером того, как можно эффективно осуществить переход от тоталитарной общественной системы к либеральной. Потребность в подобном исследовании усиливается необходимостью активизировать процессы социально-экономической и социально-политической модернизации России, её интеграции в мировую систему демократических, экономически развитых стран, и, прежде всего, в объединённую Европу.
Степень разработанности проблемы.
Концептуальные основы трансформационных процессов, имеющих место в современном российском обществе, нашли отражение в работах З.Голенковой, Ю.Давыдова, Л.Дробижевой, Е.Дугина, А.Здравомыслова, В.Иванова, Н.Лапина, Ю.Левады, В.Мансурова, Г.Осипова, Н.Римашевской, Ж.Тощенко, В.Ддова и др., среди зарубежных обществоведов социальные изменения исследовали Х.Арендт, Р.Арон, Д.Белл, Р.Дарендорф, Г.Лассуэлл, Т.Лукман, Г.Маклуэн, Г.Маркузе, Р.Мертон, Т.Парсонс, О.Тоффлер, Э.Фромм, М.Фуко, М.Кастельс, Ф.Фукуяма, С.Хандингтон, Ю.Хабермас др. Теоретико-методологическая разработанность подходов к исследованию социокультурных процессов характеризуется значительной проработкой различных их аспектов. Глубоко исследован исторический аспект, в том числе анализ исторических данных, выявление социальных закономерностей с помощью социологического анализа исторического развития в работах Ю.Давыдова, Ю.Афанасьева, Г.Гефтера, Л.Баткина, Ю.Буртина. С.Эфирова, Ф.Знанецкого, Г.Зиммеля, Ф.Тённиса, У.Томаса, Э.Бальтцеля, Р.Хаберле и др., использование исторических данных для иллюстрации или проверки правильности тех или иных социологических концепций содержатся в работах Г.Беккера, А.Боскова, И.Уоллерстайна и др. Прикладные исторические аспекты социологического исследования освещены в работах Г.Беста, В.Гиппеля, ХМатцерата и др.
Достаточно полно исследован политический аспект социальных процессов в работах отечественных и зарубежных социологов Ф.Бурлацкого,
А.Галкина, А.Дмитриева, Г.Дилигенского, Ю.Красина, А.Панарина, М.Вебера, В.Парето, Г.Моски, М.Остроградского, К.Поппера, П.Бурдье, А.Бентли, С.Липсета, Г.Лассуэла и др.
Социальные изменения, происходящие в переходный период, являются источником перемен в характере и структуре государственных и общественных институтов, в системе организации общественной жизни, в формах солидаризации активной части общества. В этой сфере аккумулируется значительный потенциал для сравнительного анализа различных социумов. Институциональный и организационный аспект социальных процессов исследован в работах Н.Лапина, В.Подмаркова, А.Пригожина, Н.Наумовой, Ж.Тощенко, А.Фриша, М.Вебера, Э.Мэйо, Р.Мортона, Ф.Ротлисбергер, Г.Саймона, А.Этциони, Ч.Кули, Т.Миллза, Г.Тарда, Ч.Миллса, М. Дюверже и др.
В интенсивности и формах трансформационных процессов, начавшихся в Советском Союзе в середине 80-х гг. большую роль сыграли национальные республики. Во многих из них возникли этнические общественные движения, которые не только способствовали распаду СССР, но и оказали значительное влияние на формирование новой общественно-политической системы на постсоветском пространстве. Социально-экономические и социально-политические процессы, происходящие в указанный период в СССР принимали не только этническую форму, как это было в начале преобразований, но с развитием этих процессов приобретали и
этническое содержание. Этнический аспект социальных процессов, отражён в
І работах Ю.Бромлея, Л.Гумилёва, В.Тишкова, Ю.Арутюняна, Арутюнова С.А.
Л.Дробижевой, Ж.Тощенко, М.Губогло, М.Джунусова, Г.Старовойтовой,
С.Лурье, Г.Лебона, Э.Тайлора, А.Бастиана, Ф.Ратцеля, Л.Моргана,
Э.Дюркгейма, К.Леви-Строса, Л.Уайта, М.Харриса, Ф.Барта и др.
Кардинальные сдвиги, происходящие в период смены общественных
формаций, сопровождаются глубокими изменениями в системе социальных
норм, в первую очередь тех, которые принимают форму законов,
регулирующих поведение людей и взаимоотношения различных общественных групп. Право как совокупность норм, с одной стороны, выступает как форма общественного сознания, а с другой, как форма социальных связей, как юридический институт. Правовой аспект социальных процессов исследовали В.Кудрявцев, С.Боботов, Г.Шершеневич, Л.Петражицкий, М.Гравитц, Г.Дюркгейм, Ж.Гурвич, К.Кульчар, Э.Леви, Ж.Карбонье, К.Ллевеллин, Р.Тревес и др.
Существенный импульс происходящим в Советском Союзе кардинальным общественным преобразованиям придавала деятельность российских и зарубежных масс-медиа. Как в начале переходного периода, так и в настоящее время средства массовой информации оказывают огромное воздействия на общественную жизнь всех постсоветских государств. Влияние массовой информации на социальные процессы исследовали Б.Грушин, Б.Фирсов, М.Айвазян, Р.Сафаров, Г.Лассуэлл, К.Ховланд, Дж.Клаппер, П.Лазарсфельд, Г.Маклуэн, Т.Адорно, Ю.Хабермас и др..
Одним из главных тормозов социального развития СССР и глубокого кризиса советского общества была планово-распределительная экономическая система, не удовлетворявшая потребностей общества. В то же время создание эффективной экономической системы является одной из основных целей социокультурных преобразований. Экономический аспект социальных процессов отражён в работах Т.Заславской, А.Некипелова, Н.Римашевской, Р.Рывкиной, В.Радаева, О.Шкаратана, Ю.Силласте, С.Глинкиной, Р.Гринберга, Дж.Гэлбрайта, Т.Парсонса, П.Дракера, Ю.Жувенеля, У.Ростоу, Н.Смелсера, Л.Эрхарда, Й.Шумпетера и др.
Глубокие социальные перемены, развивающиеся в современном мире, оказывают влияние на демографические процессы, на направленность и масштаб миграционных потоков. Феномен эмиграции является одним из самых характерных и значительных явлений общественной жизни XX века. Эмиграция - закономерное явление, элемент мировых миграционных процессов. В этот процесс втянуты десятки миллионов людей всех
континентов. Не составляет исключение и Россия, где процесс эмиграции происходит, начиная с 1917 года. Во многих странах мира этнические диаспоры играют всё большую роль в государственной и общественной жизни. После распада СССР более 25 миллионов русских оказались на положение этнических меньшинств в новых независимых государствах. Эмиграционно-диаспоралъпый аспект социальных процессов в начале XX века исследовали такие отечественные учёные как Н.А.Бердяев, Л.П.Карсавин, П.Ковалевский, Б.Н.Лосский, П.Сорокин, Г.Струве, Н.Трубецкой, Н.Устрялов, П.Флоренский, С.Франк, Л.Шестов. Среди нынешних российских исследователей заслуживают внимания работы Ю.Арутюняна, Л.Дробижевой, АЛразаускаса, В.Тишкова, Ж.Тощенко, Н.Хрусталёвой, В.Шапиро. В зарубежной литературе этот аспект нашёл своё отражение в работках таких авторов, как Д.Армстронг, ААшкенази, К.Баде, В.Брубакер, Б.Доревендт, Р.Коэн, И.Курош, И.Манзель, К.Платт, Р.Роузе, В.Сафран, С.Халл, Г.Шеффер. Всплеск интереса учёных к данной проблематике был вызван, в основном, усилением миграционных кризисов, за которыми следовали распад или восстановление транснациональных сообществ, что тесно связывалось с формированием и развитием этнических диаспор.
Возросшее значение субъективного фактора в историческом процессе повышает теоретический интерес к активным участникам, к идеологам, акторам и агентам общественных преобразований. Психологический аспект социальных процессов нашёл отражение в публикациях таких авторов, как: Б.Ананьев, Г.Андреева, А.Бодалёв, Л.Божович, А.Журавлёв, А.Леонтьев, Б.Парыгин, АСвенцицкий, Д.Узнадзе, Д.Эльконин, В.Ддов, Г.Линдсей, Й.Симсон, В.Дузе и др.
Сравнение итогов переходного периода в различных частях постсоветского пространства за прошедшие двенадцать лет после распада Советского Союза была бы неполным без учёта этической составляющей социальных процессов. Если исключить нравственно-этический фактор из
социологического анализа политических и экономических реформ, то нельзя будет получить объективное представление о таких важнейших процессах переходного периода, как процесс приватизации в России, как, впрочем, и многие другие процессы, например, связанные с событиями октября 1993 г., «чёрным вторником» октября 1994 года, дефолтом августа 1998 года и пр. Что касается этических аспектов социальных процессов, то в этой области необходимо указать на работы таких представителей отечественной и зарубежной этической философии как Н.Лосский, В.Соловьёв, Л.Толстой, С.Франк, Э.Фромм, А.Швейцер, в современной отечественной литературе эта тематика исследована недостаточно, хотя во второй половине XX века выходили публикации Р.Апресяна, Ю.Барадая, М. Бобневой, Э.Гусейнова, АЛитаренко, Ю.Шрейдера и др.
В конце прошлого века возникла потребность в дисциплине, изучающей закономерности региональной организации социальной жизни. Возникшая на базе региональной экономики и социальной географии региональная социология делает сегодня первые шаги в создании теории и методологии исследования региональных социальных процессов и их места в общей макросистеме общественных изменений. Из чисто прикладного административного, экономического и историко-краеведческого объекта изучения регион становится объектом общей социологической теории. Регионалистика не входила в число категорий, разрабатываемых отечественными обществоведами, хотя в СССР уже в 1920-х гг. в связи с разработкой плана ГОЭЛРО возникло районное направление в экономической географии. Регионалистика как направление возникла в рамках западной научной мысли, сначала ограничиваясь экономическими аспектами регионалистики (У.Айзард, Ф.Перру, Л.Давен, Ж.-З. Будвиль, ХНурс, Г.Ричардсон). Но уже к концу 80-х гг. появился интерес к социально-политическим аспектам регионального развития, что было вызвано обострением социальных и этнических противоречий. Региональный аспект
социальных процессов рассматривается в работах АХранберга, Т.Заславской, В.Староверова, М.Межевича Г.Е.Зборовского и др.
Во второй половине XX века были проведены первые компаративные международные исследования. Сравнение как необходимая операция, лежащая в основе суждений о сходстве или различии объектов, при помощи которой выявляются качественные и количественные характеристики предметов, детерминирующие возможные их отношения, является одним из важнейших методов в теории познания. Поэтому сопоставление и сравнительный анализ социальных процессов, происходящих в один и тот же временной период в разных странах, позволяет обнаружить существенный дополнительный источник для приращения научного знания. Первые исследователи, использовавшие этот весьма продуктивный гносеологический ресурс в основном в чисто эмпирических (опросы общественного мнения) исследованиях были американские социологи Р.Бенедикт, Д.Лернер, А.Инкелес, Н.Рогофф, М.Фарбер, Х.Кантрил, К.Бак и М.Стикос. Но уже в начале 70-х годов методологические изыскания сосредоточились в руках учёных-теоретиков, и центр сравнительных исследований переместился в Западную Европу. Наиболее известные исследования отражены в работах Э.Ойена (Норвегия), Э.Шойха (Германия), С.Новака (Польша), В.Метера (Франция), среди американских социологов Іктивно работали в компаративистике М.Кон, С.Липсет и Ч.Рейджин. Важным для развития компаративной социологии оказался подход» основанный на изучении мировых систем, предложенный Иммануилом Йаллерштейном. Этот подход стал весьма продуктивной исследовательской парадигмой. Родственное ему направление сравнительных исследований связанно с именем Питера Хейнца.
В Советском Союзе наиболее известными сравнительными социологическим исследования были совместное советско-польское изучение динамики социальной структуры Польши и СССР, а также масштабные сравнительные исследования по проблемам высшего
образования, по бюджету времени, по сближению рабочего класса и интеллигенции, проведённых советскими социологами совместно с социологами восточноевропейских стран.
Цель и задачи исследования. Основная цель исследования состоит в сравнительном анализе социальных процессов, происходящих в России и странах Балтии в первое десятилетие после распада СССР.
Эта цель достигается посредством решения следующих основных задач: - выявить специфику региона как социокультурного объекта;
рассмотреть положение регионального уровня в макросистеме общественной организации;
- выявить содержание социального феномена «Страны Балтии»;
- вьювить общее и особенное в элементах его составляющих;
- определить исходные точки и социальный потенциал трансформационных процессов в сравниваемых странах;
- проанализировать взаимодействие основных этнических групп в становлении мультикультурного демократического государства;
- проследить генезис и развитие российской диаспоры в странах Балтии;
- вьювить структуру российской диаспоры в странах Балтии и проследить её динамику за переходный период;
- определить влияние средств массовой информации на процессы интеграции этнических меньшинств в мулвтикультурном государстве;
- проследить динамику изменений в масіовом сознании различных групп населения сравниваемых государств;
- рассмотреть процесс образования нового субэтноса «еврорусские»;
- вьювить различия целей социально-экономической реформации в сравниваемых странах, способов их достижения;
- проанализировать структуру объективных и субъективных факторов социально-экономического развития;
- оценить социальный эффект экономических преобразований в сравниваемых странах;
Объект исследования - Страны Балтии и Россия.
Предмет исследования - трансформационные процессы, происходящие в первое десятилетие независимости этих государств.
Гипотезы, верификация которых осуществлена в рамках исследования.
1.Мезоуровень общественной организации обладает признаками микро и макроуровня, что делает его носителем нового качества.
2.Социальные процессы, происходящие на этом уровне, обладают редукционными характеристиками, поэтому мезоуровень обладает наибольшей способностью к гармонизации противоречий, в том числе и в рамках дихотомии глобализм-антиглобализм.
3.Регион может рассматриваться как мезоуровень.
4. Страны Балтии, располагающиеся в межцивилизационное пространстве, обладают дополнительным имманентным социально-инновационным потенциалом, который может быть эффективно использован в процессе общественной модернизации в переходный период.
Эмпирическая и теоретико-методологическая основа исследования. Исследование осуществлено на базе значительного эмпирического материала, собранного автором в процессе проведения различных массовых опросов, в том числе и мониторинговых, привлечения результатов исследований других отечественных и зарубежных авторов, экспертных оценок, анализа документов государственных и общественных организаций, анализа периодики, изучения данных государственной статистики четырёх стран, и материалов, собранных в результате включённого наблюдения. Автор работы имел возможность на протяжении последних 15 лет изучать повседневную жизнь стран Балтии в её различных сферах - социально-культурной, политической, экономической, правовой. Выбор методологии обусловлен целью и задачами. Наиболее эффективным
представляется системный подход, позволяющий рассматривать изучаемый объект как целостность взаимосвязанных элементов, функциональные отношения между которыми помогает выявить метод структурного анализа. В применении этого подхода автор опирался на труды Д.Акоффа, Л.Берталанфи, И.Блауберга, В.Вернадского, Н.Винера, В.Садовского, А.Уёмова, Э.Юдина и др.
Теоретическую базу исследования составили философские, социологические и культурологические работы отечественных и зарубежных учёных, обосновавших наиболее общие закономерности социально-культурных процессов, их историческую обусловленность, зависимость от географических, природно-климатических особенностей среды. Автор руководствовался социологическими теориями этничности, классическими и современными теориями системного анализа, логического моделирования этнокультурного развития. В своей работе автор опирался также на теоретическую концепцию промежуточных (мезо) социальных систем, разработанную им при анализе социальных процессов в сфере производства, и изложенную в публикациях 70-80-х гг., основные положения которой оказались достаточно универсальными. Автор воспользовался этой концепцией при сравнительном анализе переходных процессов в странах Балтии и России.
В процессе исследования использованы разнообразные общие и специфические методы. Это, прежде всего:
а) эмпирический подход, объединяющий целую группу разнообразных методов как специфически социологических, так и междисциплинарных;
б) логический метод, дающий возможность теоретически реконструировать соотношение разнообразных характеристик социальных процессов и явлений, структурировать это многообразие, выявляя общие типологические признаки различных социальных групп, определить основные категории, позволяющие обобщить эмпирический материал и выделить основные проблемы;
в) системно-структурный подход как форма организации материала и разнообразных срезов;
г) исторический метод, давший возможность соотнести анализ с временными характеристиками, тем самым выявить динамику развития, становления и угасания тех или иных социальных процессов.
д) лонгитюдинальный метод, давший возможность осуществить длительное и систематическое изучение одних и тех же социальных агентов.
Положения, выносимые на защиту
1. Процессы глобализации вызывают реакцию, направленную на преодоление унификации социальной жизни. Региональная консолидация является ответом на глобальные вызовы.
2. В общемировой социальной системе регион можно рассматривать как мезоуровень, обладающий преимуществами, заключающимися в сочетании существенных характеристик, присущих двум основным уровням.
3. Благодаря своим преимуществам регион способен реализовать функцию сохранения культурной самобытности этнических групп,
входящих в его состав, и противостоять тенденциям- стандартизации,
У порождёнными процессами глобализации.
4. Взаимовлияние различных социокультурных систем в регионе «страны Балтии» проявляется в двойственности массового сознания титульного этноса.
5. В переходный период роль субъективного фактора в направлении и качестве общественных процессов часто оказывается определяющей. Это конкретно проявилось как в процессе распада СССР, так и в реформах, осуществляемых в 90-е годы в России и странах Балтии.
6. Процесс региональной консолидации в странах Балтии способствует взаимному позитивному восприятию «образа-нации» этнических сообществ, составляющих этот регион.
7. Объективно существует значительный социокультурный потенциал эффективно взаимодействия России и региона стран Балтии в целях
реализации геостратегических интересов России, что выдвигает необходимость его эффективного использования. Для этого необходимо обоснованная политика, опирающаяся на научный анализ и целенаправленное использование этого потенциала.
Научная новизна теоретических выводов и положений, выносимых на защиту
1 Выявлено содержание и определена сущность региона как социальной мезосистемы.
2. Определён и описан социальный феномен «Балтийский регион» как единство общего и особенного, как пограничное межцивилизационное пространство, как единица анализа трансформационных процессов.
3. Выявлен генезис и развитие социальной структуры российской диаспоры в странах Балтии.
4. Разработана типология групп, составляющих российскую диаспору в странах Балтии.
5. Выявлены механизмы адаптации российских жителей Балтии к новым условиям страны проживания.
6. Введено и обосновано понятие «еврорусские» для определения нового субэтноса и прослежен источник его происхождения.
7. Выделены причины, по которым экономические реформы в России и странах Балтии оказались разнонаправленными.
8. Впервые в отечественной социологии представлен комплексный компаративный анализ социально-культурных процессов, происходящих в четырёх странах в условиях переходного периода на постсоветском пространстве.
Практическая значимость результатов исследования. Результаты исследования имеют не только академическое, теоретическое значение для обогащения и развития социологии, но и определённое прикладное, практическое значение.
1. Материалы диссертации, восполняющие определённый пробел в исследовании современных трансформационных процессов, происходящих на территории европейской части постсоветского пространства.
2. Результаты исследования, изложенные в диссертации, могут быть использованы для разработки направлений внешней политики России по отношению к странам Балтии.
3. Результаты исследования могут быть использованы для чтения спецкурсов на социологических факультетах высших учебных заведений.
Апробация результатов исследования а) Результаты проведённых исследований использовались: комитетами Совета Федерации РФ и Государственной Думы РФ, Комиссией по защите соотечественников при Правительстве РФ, Правительством Москвы, Торгово-промышленной палатой РФ и другими государственными и общественными организациями РФ. б). Результаты исследования были доложены и обсуждены на международных, общероссийских и региональных научных конференциях и семинарах в Москве, С-Петербурге, Новгороде, Смоленске, Саратове, Риге, Таллинне, Тарту, Вильнюсе, в) Теоретические выводы и обобщения на основе исследования были представлены и обсуждены на ежегодных научных отчётах и теоретико-методологических семинарах в институте социологии РАН в 1989-2003 гг. г) Авторская концепция «теория мезоуровня» была впервые высказана в 1976 году в статье «Вторичный производственный коллектив как социальный объект», опубликованной в журнале «Социологические исследования», а затем сформулирована и обоснована в монографии «Начальник цеха: методы и практика руководства», М., 1981. Материалы компаративного исследования трансформационных процессов представлены в авторской монографии «Россия и страны Балтии» М., 2003., а также в виде разделов коллективных монографий, статей в академических и общественно-политических и экономических журналах и еженедельниках России, Латвии, Литвы и Эстонии.
От национально-государственных образований к региональным
В современном мире параллельно развиваются две противоположные, но равноправные тенденции. С одной стороны, мы являемся свидетелями интенсивных процессов интеграции стран, формирования глобальных экономических союзов, выстраивания наднациональных институтов управления социальными процессами. Сознание своей причастности к тому, что происходит во всём мире, касается всех. «Жизнь в современном мире не укладывается в привычные для большинства людей границы их традиционной самоидентификации - цивилизационной, религиозной, культурной, национально-государственной и пр. То есть сами границы остаются, но они уже не вмещают в себя всё содержание человеческой жизни в глобальном обществе. Возникает ситуация «кризиса» всех существующих форм идентичности, когда ни одна из них не гарантирует человеку сознания его современности»1. С другой стороны, не менее отчётливо мы можем наблюдать и обратные процессы: увеличение разнообразия, степени фрагментарности мира, рост национального самосознания и усиление культурной дифференциации народов, возрождение традиционных ценностей, расширение локальных националистических устремлений, порой приводящих и к конфликтам. Возможно, в этом проявляется иммунитет человеческого сообщества от губительного единообразия и унификации социальной жизни. В этом смысле национализм - это определённым образом оформленное стремление к экзистенциальной безопасности, своеобразная форма проявления инстинкта выживания, который притягивает человека к той социальной группе, которая гарантирует ему большую устойчивость, большую прочность социальной связки в мире мобильных социальных ролей2. Этничность - это единственная константа в мире социальных переменных. Все остальные роли (а стремление к их разнообразию в структуре личности также связано с бегством от однообразия и монотонности бытия) могут изменяться. И политические, и профессиональные, и гражданские, и корпоративные, и конфессиональные и, в последнее время, даже тендерные. Одновременно рост национализма - это и естественная реакция на стандартизацию социальной жизни. Культурная многоукладность и национальная самобытность находятся сегодня под угрозой, человечеству стремятся навязать какую-то одну модель как единственно верную, нивелировать всё его многообразие под один трафарет. Отсюда естественная реакция снизу - защитить себя, свою уникальность. Нарастающие антиглобалистские тенденции связаны с тем, что люди ощущают себя не представителями некоего общего безликого мира, а носителями конкретного этнокультурного сообщества. Этнос - это один из типов организации общества и при этом пока самый долговременный тип. Генетический страх быть растворённым в пучине глобальных перемен рождает противодействие, принимающее те или иные формы в рамках различных этнокультурных сообществ. У малочисленных народов это чувство грядущей опасности особенно, иногда даже болезненно, невротически обострено. И это объяснимо. Малочисленному этносу труднее реализовать свою историческую задачу по творческому самовыражению, но от неё никуда не уйти.
Каждый локальный этнокультурный опыт не мыслим вне своего наднационального составляющего - общецивилизационного контекста. «Каждая нация обязана выявить перед миром свою национальную сущность. Если же нации нечего дать миру, это следует рассматривать, как национальное преступление, и никогда не прощается человеческой историей. Нация обязана сделать всеобщим достоянием то лучшее, что есть у неё..., преодолевая собственные, узкие интересы, отправить всему миру приглашение принять участие в её духовной культуре»3. Эти слова, произнесённые Рабиндранатом Тагором на лекции в университете Кэйе во время его первого посещения Японии в 1916 году, образно и точно определяют социокультурное предназначение каждого этноса, гуманитарное взаимодействие этноса и человечества. Сегодня, спустя почти столетие, становится совершенно очевидным, что самоактуализация этнических сообществ является одновременно и культурно-историческим фоном, и содержанием многих социальных процессов. Глобальные вызовы становятся мощными катализаторами самовыражения этносов, что придаёт процессам на микроуровнях взрывную социальную энергетику. Особенно это характерно для исторически молодых этносов, неважно больших или малых. История национальной идеи в её различных проявлениях подтверждает, что она вполне совместима с признанием общечеловеческого измерения в развитии прав личности, моральных законов, межэтнической толерантности и культурного плюрализма, наднациональных и трансгосударственных форм общности.4
Причём взаимосвязь и взаимозависимость рассматриваемых общественных тенденций такова, что реакция на уровне микросреды может вызвать резонанс на макроуровне. МестньЙЦ, локальный характер события далеко не всегда ограничивается этими раІЙкамй, он может принимать и часто принимает общепланетарный масштаб. Вторая половина XX века и начало XXI века дают нам многочисленнее примеры таких явлений.
Диалектика противоречий между первыми, происходящими на макро-, и вторыми, развивающимися на микроуровне, порождает необходимость регулирования и разрешения этих противоречий на каком-то пограничном, промежуточном уровне. Выход из конфликта этих противонаправленных сил в поиске переходной ступени, выполняющей роль своеобразного социального редуктора от общемировых к местным процессам. Этот промежуточный (мезо-) уровень позволяет общие тенденции приспосабливать к местным специфическим условиям, что даёт возможность в нарастающем процессе унификации и стандартизации сохранить разнообразие социального мира, защитить уникальность каждой отдельной культуры. В отличие от макроуровня промежуточная ступень даёт возможность операционального выхода на конкретную этнокультурную самобытность, что повышает гарантии её защиты и сохранения. Отдельная личность и государство не могут общаться непосредственно, необходимы соответствующие структуры - посредники. Взаимодействие социальных низов и верхов объективно рождает необходимость мезоуровня. Так и локальные социумы нуждаются в таких же посредниках для выхода на макросистему. С другой стороны, на место государств единообразного большинства приходят мультикультурные государства, т.е. государства различных меньшинств (социальных, культурных, этнических, конфессиональных и других), оберегая исторические традиции и сохраняя этнокультурный плюрализм. Да и сама категория «меньшинство» сегодня в условиях повсеместного роста демократических ценностей приобретает особое общественно-политическое звучание. Новая функция миноритарных групп в современном обществе вызывает необходимость эффективного социального модератора для её реализации. «История предупреждает, что в будущем, как и в прошлом, ущемление и преследование этих меньшинств приведут к гнусным и отвратительным преступлениям, - считает английский мыслитель Арнольд Тойнби. - Человечество нуждается в единстве, но внутри обретённого единства оно должно обеспечит себе наличие многообразия»5.
Таким образом, роль среднего, промежуточного уровня диктуется необходимостью снятия противоречий между глобальными и локальными тенденциями, между социальной интеграцией и дифференциацией мирового сообщества, между унифицированной регламентацией всех сфер общественной жизни и местными историческими традициями. Современные мощные макропроцессы, воздействуя на нижние пласты социума, всё-таки не способны разрушить разнообразие социального мира, так как неизбежно вызывают ответную реакцию снизу, наталкиваются на сопротивление этнокультурной микросреды. Этот уровень как своеобразный массовый субъект ассоциированного социального противодействия социокультурному глобализму становится серьёзным общественно-политическим фактором современной жизни.
Вектор же мезопроцессов направлен на поиск оптимальных форм объединения малых, локальных сообществ, обращение к солидарности -естественному и единственному способу их защиты и выживания как социального вида в глобальных процессах. Если глобализация - это движение сверху вниз, от макро- к микроуровню, то регионализация -это движение снизу вверх - от микро- к макроуровню. Средний, переходный мезоуровень организует и упорядочивает это движение, на этой ступени организации мирового сообщества происходит своеобразный общесоциальный консенсус, гармонизация энергетики двух встречных потоков, вырабатываются основы гомеостазиса системы. Будучи разнонаправленными, и общепланетарные, и местные этнокультурные процессы нуждаются в такой ступени, проходя через которую ценности универсальные и национальные предстают в свете их диалектического единства, а не в ракурсе их дихотомии. Эту важную преобразовательную функцию мезоуровня довольно точно улавливает известный политолог В.Куваддин: «Вопреки распространённым представлениям, в ходе глобализации «перегородки» между различными сегментами мира не рушатся, а преобразуются, становятся проницаемыми «мембранами» с управляемыми потоками обменов»6.
Российская община в советский период
В основном российская община в странах Балтии сформировалась в послевоенный период. Так, например, в Риге перед началом второй мировой войны русских было 8%, белорусов - 1,4%, украинцев - 0,2%. К моменту распада СССР в 1991 г. русских жителей в составе городского населения Риги было уже 47,5%, белорусов - 4,9%, украинцев - 4,7%, а доля латышей за это время уменьшилось с 63,5% до 36,4%1. До 1940 г. русское население Эстонии составляло 8,2%, половина из которых проживала в приграничных районах, переданных советскими властями после второй мировой войны в состав РСФСР. Таким образом, доля русских в общем балансе населения Эстонии в её современных границах выросло с 4,7% в 1934 г. до 30,8% в 1991г.2. Резкий рост количества русскоязычных приезжих вызывал естественную озабоченность местного населения. Кроме того, переселенцы быстро получали жильё, что также усиливало раздражение коренных жителей, которые, если не работали на крупных предприятиях, то десятками лет стояли в очередях на получение жилья. Как известно, в советское время для того, чтобы быстро получить жильё, надо было работать или в строительстве, или на большом производственном предприятии. А именно там и были, в основном, заняты вновь прибывшие.
К началу 90-х гг. в социальной структуре российской общины в Балтии можно было выделить несколько чётко очерченных групп, каждая из которых отличалась своими специфическими особенностями в отношениях с титульным населением, своими ориентациями и установками.
Первую, довольно обширную, составляли коренные россияне3, проживающие здесь ещё с довоенных, или даже дореволюционных лет4. Среди них можно выделить многочисленную, особенно, в Латвии общину русских староверов5, сложившуюся с XVII в., остатки Северо-западной армии Николая Юденича в Эстонии, которая здесь формировалась, отсюда наступала на красный Петроград, а осенью 1919 г. вместе с тысячами беженцев возвратилась обратно6. Сюда же относится и частично осевшая в Балтии в начале 20-х гг. группа первых эмигрантов уже из Советской России. Следует отметить, что в Эстонии доля местных уроженцев среди русского населения в сравнении с двумя другими республиками Балтии самая высокая. В некоторых районах Эстонии русские являются столь же автохтонным населением, как и эстонцы, ибо история их заселения восходит к ранним этапам восточнославянской колонизации.7 До вхождения республик Прибалтики в состав СССР доля русских в общем балансе населения там не превышала 10-11%. Русские, как и представители других этнических меньшинств (немцы, евреи, поляки, белорусы) сохраняли свою культуру (язык, образование), а также и представительство в органах власти.
В качестве примера можно привести этнический состав законодательных органов Латвии в довоенный период. социального поведения, интерес к культуре страны проживания. Представители этой группы, полностью сохраняя свою национальную культуру, активно участвовали в жизни местного общества9.
При этом необходимо указать на мало известный у нас факт: значительная часть этих русских в 1940 г. была репрессирована наряду с представителями титульных народов Балтии, а чаще всего и прежде титульных, так как «каток» сталинских репрессий прошёлся в первую очередь по своим. «Их судьба была особенно трагической, зачастую и до места не довозили, расстреливали по дороге - как «белогвардейцев», так был уничтожен цвет русской интеллигенции в Прибалтике»10. Почти все русские политические и общественные деятели стран Балтии погибли от репрессий, начавшихся в 1940 году. Поэтому чтобы иметь более точное представление об удельном весе русских в общем балансу эдоедшия стран Балтии данные довоенных переписей 1934-1938 гг. в этих республиках нужно серьёзно корректировать. Существующие в массовом сознании латышей, литовцев и эстонцев оценки сталинских репрессий и депортаций в 40- и 50-х гг. как исключительно этнонаправленные, совершенно не справедливы. Русская элита тех лет в сталинскую эпоху уничтожалась даже более жестоко, чем титульная. Гонения носили не национальный, а политический и идеологический характер.
По нашим оценкам, доля представителей этой группы в русской общине составляет не более 8-9%
Ко второй группе можно отнести представителей российской творческой интеллигенции, оказавшихся здесь после войны. Для этих людей переезд в Балтию, где давление правящей партии не было таким тотальным, как, в России, являлся своеобразным способом эмиграции на Запад. Это была самая немногочисленная, но очень авторитетная группа. Б.Ф.Егоров, Ю.М.Лотман, Л.Н.Столович, Д.С.Самойлов, Р.Блюм в Эстонии, А.И.Клецкин, Ю.И.Абызов, В.А.Дозорцев и Л.П.Коваль в Латвии, Я.С.Канович в Литве - наиболее яркие её представивші. Прячем у первых представителей этой группы тогда ещё" не было установки избавиться от идеологического пресса. Они оказались по разным причинам (в том числе и по пресловутому «пятому пункту») невостребованными в Москве, Ленинграде и др. научно-педагогических центрах Союза. Здесь же их как квалифицированных специалистов охотно принимали на работу. Сформировавшееся таким образом сообщество создало вокруг себя своеобразную «свободную творческую зону», которая и стала привлекательной для самостоятельно мыслящих людей из других частей Союза. Представители этой группы оказали значительное влияние на культурное развитие этого региона. «Многие учёные, для которых родным языком является русский, - замечает в этой связи Тийт Мацулевич, один из лидеров эстонской политической партии Res Publica, - оказавшиеся волею судеб в Эстонии, немало сделали для развития науки. Без этих людей культура и духовная жизнь Эстонии многое бы потеряли»11.
Стартовые условия накануне реформ
Процессы перехода к новой общественно-экономической формации начались в СССР во второй половине 80-гг. на фоне общего кризиса социалистической экономики, но предпосылки для этого в отдельных регионах Союза существенно различались. И Россия, и республики Прибалтики в этом плане имели свои несомненные преимущества, которые оставляли объективный потенциал общественной трансформации.
На общесоветском фоне республики Прибалтики выделялись и по качеству продукции, и по уровню производительности труда, и по культуре производства. В какой-то мере это было и результатом государственной политики. По сравнению с Россией, союзные республики традиционно имели существенные льготы при централизованном распределении ресурсов. Так, если величина капиталовложений на душу населения в 1989 г. в СССР в целом составляла 788,5 руб., то в республиках Прибалтики она существенно выше: в Латвии 829,6 руб., в Литве 856,2 руб., в Эстонии 872,3 руб.1 Опережающее развитие национальных республик и автономий было стратегической линией Центра в Советском Союзе. Так, в соответствии с законом о бюджете СССР ещё в первое послевоенное десятилетие Россия оставляла у себя менее 50% полученных ею доходов, Украина и Белоруссия -по 55%, а все остальные республики - по 100% да ещё получали субсидии из Центра. И это осуществлялось в то время, когда республики-доноры, понесшие наибольший урон во время Второй мировой войны, восстанавливали свою экономику.2 На существование подобной практики приоритетного развития союзных республик по сравнению с Россией указывают и сами руководители СССР.3
Товары и услуги, произведённые в Прибалтике, распределяемые но всесоюзным плановым разнарядкам, всегда пользовались повышенным спросом на внутреннем рынке. Конечно, это отставало от мировых стандартов, но было в СССР добротной стартовой площадкой для быстрого движения вперёд. Союзное руководство стремилось использовать эти преимущества. х Во-первых, за счёт более высокой эффективности капиталовложений здесь можно было быстрее получить экономическую отдачу при наименьших затратах. Это подтверждается и темпами роста эффективности производства, отражёнными в динамике произведённого национального дохода на душу населения и производительности труда.
Поэтому целесообразнее было именно здесь размещать новые производственные мощности, ибо они значительно раньше осваивались, чем в других регионах Союза. Таким образом, доля новых основных фондов в республиках Прибалтики была существенно выше, чем в СССР в целом, и в России. А материально-техническая база народного хозяйства была более современная, чем в России, которая из-за большого износа оборудования на производстве уже с середины 90-х гг. вошла в зону повышенного риска техногенных катастроф.
Привилегированное материально-техническое обеспечение касалось не только промышленности, но и сельского хозяйства. Республики Прибалтики пользовались льготами в системе советского фондового распределения удобрений, сельскохозяйственной техники, кормового зерна, закупленного за рубежом элитных пород скота и т.п. Всё это приносило немедленную отдачу
Насколько в республиках Прибалтики был выше уровень механизации и электрификации сельского хозяйства по сравнению с Россией и СССР в целом, можно заключить из сравнения величин показателей, характеризующих энерговооружённость труда занятых в этой сфере производства. В расчёте на одного работника в 1989 г. приходилось энергетических мощностей в СССР 31,8 , в России 43,6, в Латвии 57,9, в Литве 59,4 и в Эстонии 74,3 лошадиных сил.7 Это наряду с организацией труда создавало условия для его эффективности. В таблице 36 обращает на себя внимание более высокая производительность труда в республиках Прибалтики по сравнению с Россией, и заметное преимущество Эстонии в этом показателе по сравнению с двумя другими республиками Прибалтики.