Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ИДЕАЛ СОЦИАЛЬНОЙ УТОПИИ МЕЖДУ ИДЕОЛОГИЕЙ И НАУКОЙ
1 . Утопия как родовой проект человечества: генезис иллюзий
2.Динамика утопической мысли и рождение антиутопии как эпифеномен цивилизационного развития
ГЛАВА II. ИДЕАЛЫ УТОПИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ В РОССИИ: ГЕНЕЗИС ПРОЕКТА МОДЕРНА
1 . Детерминанты утопического мышления в России: истоки и смысл русского мессианства
2.Особенности просветительской российской утопии: идеологема патернализма и рационализм проекта индустриального общества
3. Отражение западноевропейских утопических идеалов просвещенного абсолютизма в просветительской русской утопии первой четверти XIX века
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА
- Утопия как родовой проект человечества: генезис иллюзий
- Детерминанты утопического мышления в России: истоки и смысл русского мессианства
- Отражение западноевропейских утопических идеалов просвещенного абсолютизма в просветительской русской утопии первой четверти XIX века
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Десять лет для истории срок незаметный, но для истории социально - политических процессов произошедших в России в последнее десятилетие - это целая эпоха. Ее характерной особенностью, помимо прочего, является тот факт, что произошло крушение не одной утопии, а, по меньшей мере, двух (не состоялось ни коммунистического царства, ни капиталистического универсально - рыночного рая). Россия сегодня как никогда остро ощущает нехватку некой универсальной консолидирующей для всех 140 с лишним миллионов человек, и для более чем 600 национальностей и этносов, духовной ценности — ориентира, стержня государства и общества. Можно сказать нам не хватает новой утопии, которая бы послужила выработке как официальной идеологии, в виде национальной идеи, так и общественной психологии, в виде стереотипов обыденного сознания.
Вместе с этим Россия, как и весь мир, в начале третьего тысячелетия оказалась перед лицом невиданной доселе гуманистической проблемы. Акцентируя внимание на поиске компромисса между техническим прогрессом и защитой экологии, человечество «забыло» о себе самом. Социальные философы и антропологи должны напомнить ему о том, что в период радикальных перемен самой острой задачей становится помощь в духовной ориентации личности и масс, помочь им определиться «по каким звездам жить». Отправной точкой в решении этой задачи стал тот факт, что в последнее время личность, общество, государство предъявляют к культурному самоопределению принципиально новые требования.
Уже к концу XX века в полной мере проявилась фундаментальная зависимость техногенной цивилизации от тех способностей и качеств личности и коллективов, которые закладываются через культурную идентичность. Тектонические сдвиги в мировом сообществе, происходящие в последние десятилетия, убеждают в том, что демократическое волеизъявление масс и ответственность политических лидеров за принимаемые решения могут быть оправданы только в опоре на подлинную коллективную идентичность как феномен культуры - идентификацию личности с подлинной коллективностью в качестве условия формирования цивилизации антропогенного типа. В связи с утверждением однополярного мира соперничество стран переходит из военной и экономической областей в сферу соревнования национальных систем культурной идентичности как средства жизнеобеспечения народа. Стратегические доктрины прогресса лидирующих стран мира основываются на принципах всемерного развития человеческого потенциала, однако, центральное место в борьбе за и против глобализации, занимают дискуссии о средствах формирования новой культурной идентичности.
Сегодня складывается необходимость социально-философского подхода к единому человекотворческому процессу, в котором индивид более не рассматривается как ребенок, но понимается как социализированный взрослый
человек, находящийся под влиянием практик реальной андрагогики и системы манипуляций со стороны власти. Именно поэтому социальную философию интересует скрытый набор парадигм, детерминирующих идеологический образ потребного для общества субъекта, набор компонентов социальной идентификаций.
Катастрофические последствия глобализации современного мира, прогнозирование неизбежности столкновения цивилизаций в XXI в., утверждение религиозного и рыночного фундаментализма в качестве ведущих типов мифологии третьего тысячелетия остро ставят вопрос о необходимости переосмысления философского мировоззрения и определения новой парадигмы рационального мышления в новом столетии. Вследствие этого современная философия и политическая наука совершает настойчивые попытки поиска позитивных ценностных оснований и формирования собственной идентичности. В этой связи актуальным становится сравнительное исследование генеалогии категорий «утопия» и «идеология», связанное с необходимостью реабилитации общечеловеческой значимости утопии, и признание последней в качестве идеальной формы и цели социальной реальности. Именно в утопии индивиды формируют свои представления о потребном мире, которые затем получают признание или непризнание в коллективной жизни, становясь тем самым новой социальной идентичностью для современников. И сегодня в нашей стране, как и повсюду в цивилизованном мире, все крупные политические партии работают с социальными утопиями, формируя тем самым стратегии будущего, идеологии его достижения и оправдания, строя организации для реализации поставленных целей, отыскивая референтные лица и строя информационные потоки от масс и к массам. В их идеологиях, понимаемых узко как схемы работы коммуникаторов, всегда четко звучат мотивы и смыслы деятельности — оправдание и обоснование политической деятельности.
Так, для СПС все мотивы заключены в «свободе», причем все издержки реформ понимаются как цена свободы, для КПРФ звучат два мотива — национальный и классовый («за державу обидно» и защиты бедных). Для «Яблока» важен идеал демократии как механизма вовлечения людей по поводу обстоятельств их жизни, для Единой России важна «власть» как основа социальной солидарности.
В Народной партии звучит уникальное богатство мотивов. Это партия нравственного протеста, партия третьего сектора (общественных организаций), взыскующая народный идеал «государства правды», народности, гражданственности, патриотизма. Она настаивает на возвращении в обиход гражданского долга, гражданской солидарности, служения. Ликвидация бедности, повышение качества жизни граждан, достижение благостостояния для всех дополняется тезисом и делами по духовному возрождению страны, что предполагает необходимость ограничения экономических и гражданских свобод элит и граждан, если они противоречат нравственности, общественному благу, основам солидарности. В сущности, это восстановление традиций и есть подлинный утопизм.
При этом возникает вопрос о социальной идентичности — кто и какую утопию принимает как свою и к каким социальным субъектам апеллирует та или иная утопическая конструкция? Это вопрос об «импутации» (термин западной социологии знания, введенный И.Чайлдом) — приписывании исследователем и самим социальным субъектом утопии ее адепту, носителю.
Естественно предположить, что утопия рыночного фундаментализма СПС может быть импутирована богатым и экономически состоявшимся слоям населения, лишенным чувства нравственного протеста и нравственной воли. Для этих людей деньги становятся эквивалентом всякой жизни, они убеждены, что все продается, что нет ценностей, а есть лишь стоимость. Против этой утопии выступает другая утопия, полагающая, что есть высшие ценности чести Родины, нравственности граждан, сбережения человеческого достоинства, святости семейных уз, счастья детей и эти ценности не могут быть включены в процесс обмена. Коммунистическая утопия сродни глобалистской - она настаивает на стирании различий культур и народов и выражает интересы людей без собственности и без отечества, а также слоев старой номенклатуры.
Спор о том, какая модель экономики лучше бессодержателен без выявления социальной идентичности спорящих. Тезис Ф.М.Достоевского о том, что в политических организмах действует та же правда, что и у человека, важен для анализа утопий. Достоевский настаивал на том, что в противном случае все потонет в цинизме и никая утопия будет невозможна. Заметим, что без всякого роста экономики и лишь при решении проблемы эффективного управления, повышении нравственности населения (буквально, если перестанут воровать), наша экономика обеспечит увеличение бюджета в несколько раз.
Важнейшей особенностью содержательного достоинства утопии оказывается ее соответствие традиции народной жизни. Такой традицией в России всегда был идеал государства правды. Первое русское законодательство Ярослава Мудрого так и называлось — «Русская правда». Человек ждал от государства, от его суда правды и в зависимости от правды решал вопрос о соблюдении закона в соответствии со своими убеждениями. И сегодня вопрос о построении гражданского общества стоит так: либо ломать людей и делать их европейцами, либо восстанавливать нашу традицию построения государства правды.
Известно, что в ходе реформ Александра II судебная реформа проводилась под лозунгом «Правда и милосердие», а не «Свобода и закон» (некое сочетание лозунгов сегодняшних СПС и ЛДПР). Ныне в начале XXI в. все чаще раздаются призывы заменить 18 статью Конституции РФ, провозглашающую тезис о свободе как источника смысла закона на утверждение о правде как источника и определителя смысла закона. Понятие правды соответствует и православной традиции (правда - закон Христов), причем человек ждет от государства не патерналистского отношения, но правоты, не свободы, но правды от суда.
Другой особенностью проявления действия утопии является ее народность. Народность в целом, как фиксирует Н.Я.Данилевский, служит причиной существования государства: буквально, государство, не имеющее народной основы, не имеет причины для существования. При расхождении
целей государства и сохранении народности неизбежно возникает необходимость в утопии как средстве сбережения народности. Утопия не нужна там, где народ поверил в правду государственного строя и стал его защитником. В 90 гг. XX в. в России было создано государство, не имеющее народной поддержки и защиты. Данные социологических исследований показывают, что от 60 до 70 % населения РФ не считают себя обязанными государству и не хотят жить на его территории. Более того, от 40 до 60 % подростков (не знавших иной государственности, кроме новой, возведенной в ходе реформ) полагают для себя необходимым соблюдать закон лишь в случае его сочетания с собственными убеждениями. Такое государство не имеет причины существования и порождает необходимость утопического проектирования граждан - ожидания государства правды, народного государства, в которое верит большинство.
Очевидно, что мало отстаивать интересы избирателей — необходимо считаться с убеждениями народа. Народник К.С.Аксаков полагал, что народ имеет глубинные убеждения, взгляды на образ жизни, уклад жизни и если жизнь строится в соответствии с убеждениями, то и народу комфортно в этом государственном устройстве. И если народ не устраивают реформы, если он не понимает их сути, на смену губительных реформ - этой воплощенной антиутопии - приходит народная утопия.
Простой народ является основанием всего общественного здания страны, исторической духовности и силы ее. Поэтому любые реформаторы, управленцы могут сделать что-либо необходимое для народного дела лишь в том случае, если они исходят из мыслей и интересов простого народа.
Во главе народных утопических проектов не могут стоять харизматические личности (вроде В.В.Жириновского), ученые (вроде К.Мангейма), но личности, коренящиеся в народе и имеющие народную социальную идентичность. Очевидно, что проблема социальной идентичности низов и верхов в утопическом сознании тесно связана с реальными отношениями слоев в обществе. Стратегия верхов может заключаться в вовлечении народа в государственную жизнь с тем, чтобы народ жил в государстве, в правду которого он верит. Таков вообще механизм воплощения утопии в жизнь и предотвращение напряженного народного искания правды.
Другой задачей моделирования коллективной идентичности оказывается сохранение каждым народом своего народного облика. Лозунг «Да здравствует каждый народ!» пришел к нам из середины XIX в. Такое, в сущности, антиглобалистское настояние идет еще и от Достоевского, полагавшего, что каждый народ привнесет особую наиболе развитую в нем форму жизни в копилку целостного человечества. Тезисы либерал-глобалистов, настаивающих на стирании и унификации национальных, территориальных различий под систему либеральных ценностей американского образца наиболее полно воплощены в доктрине США «Свобода. Сила. Лидерство». Эта доктрина ничем ен отличается от идеологии третьего Рейха и настаивает на ничем не ограниченной свободе для США, силе как условии свободы, лидерстве как цели свободы.
Наконец, утопии всегда создавали общественный идеал. Народ при утрате веры деградирует и перестает быть народом, превращаясь в население, филистерскую массу. Самым страшным следствием реформ 90 гг. XX в., прежде существовавших только в Смуту, была утрата цели и общественного идеала. Как говорили римляне, если не знаешь куда плыть, то нет и попутного ветра в паруса. Когда либералы утверждают, что быть богатым и здоровым и есть наша цель и национальная идея, то вспоминаешь евангельское «не хлебом единым», понимаешь и ту, небывалую прежде в СССР, скуку, которая поразила богатую верхушку нынешней элиты. В этих условиях взлет утопий неизбежен, ибо общество вправе (пока в мыслях) обуздать эгоизм богатого меньшинства, вправе налагать ограничения на экономические и гражданские свободы, если они противоречат основам солидарности, нравственности, общественному благу.
В конституциях стран Запада, прошедших длительный цивилизационный путь, свободы и права гражадан ограничены нравственным законом (в ФРГ), либо ограничиваются требованиями солидарности — не наносить вред обществу (Италия), либо требованием «общего блага» (Япония). Из принципа ограничения свобод вытекают неотъемлемые обязаннности граждан.
В Конституции РФ сказано, что права и свободы могут быть ограничены. В ней нет понятия общественного блага, нет и обязанностей граждан обуздывать свой интерес. Слово «общественный» используется лишь в контексте обеспечения общественного порядка и формирования общественных организаций.
Конституция РФ должна быть цивилизованной и нацеленной на обуздание эгоизма олигархов, властей, поскольку простой человек не может воспользоваться свободами в условиях, когда деньги являются эквивалентом свободы. Поэтому восстановление понятия «долг» и есть ограничение свобод элиты, бизнеса. Но утопия требует идти дальше — привести право в соответствие с правовым менталитетом россиян. Утопия требует жить в соответствии с лозунгом «новых левых»: будьте реалистами, требуйте невозможного!
У нас свой идеал закона, свой идеал правового государства. В западном идеале источником прав являются свободы. Там права делятся на права первого и второго поколений, что отражено в Европейской Социальной Хартии. Разрыв между правами в либеральном мышлении неустраним. Российские представления о правах и обязанностях чреваты крайностями. Такое противоречие наличного законодательства и идеала народа приводит к псевдоколлективистской идентификации. Утопия проектирует подлинную коллективную идентичность, однако ее полагание возможно как забегание вперед и связано с социальным возрастом народов.
Современная философия не богата исследованиями, связанными с категориями «утопия», «утопическое сознание». В нашей стране они в большинстве своем проводились в рамках марксистско-ленинской философии и отражали социально-политическую практику социалистического строительства, априорно располагая комплексом норм и ценностей - признаков утопического сознания (мышления) и утопических проектов. Современная отечественная традиция исследования структуры общественного сознания и определения
места, роли утопического элемента в ней, опирается до сих пор на труды А.К.Уледова и Б.А.Грушина. Несмотря на то, что «утопические» категории (социальная утопия, утопическое сознание, антиутопия, утопизм) стали обыденными в научно-популярной литературе, их проблемное поле характеризуется методологической недоработанностью.
Речь идет о неоднозначном понимании сущности утопического
сознания (мышления) и социальной утопии. Проблема заключается в том, что
научные авторитеты в данной области - К.Маркс, К.Маннгейм, А.К.Уледов,
определяя сущность утопии, всегда подчиняют дискуссию о
(взаимообусловленности утопии и идеологии) практической стороне
социальной утопии. А между тем опыт прошлого века показал, что ни одна из
утопий так и не стала действительностью, реализованной мечтой «счастья для
всех». Однако, учитывая парадоксальность понятия «утопия», обозначающего
нечто несбыточное и недостижимое, утопии всегда вставали перед проблемой
воплотимости. Очевидно, что утопия противостоит жизни, реальности не
абсолютно: утопия неосуществима в притязаниях на идеальную гармонизацию
интересов, но она осуществима с внешней организационной стороны в виде
построения фаланстеров, трудовых армий, регламентации жизни. Именно
вследствии этого имманентного противоречия в понятии «утопия» при анализе
места и роли утопического структурного элемента в системе общественного
сознания всякий раз возникает проблема соотношения «утопии» и «идеологии».
Чтобы решить эти вопросы необходимо не только учитывать последние
достижения науки, но и опираться на традиции отечественной
дореволюционной социальной философии. Степень научной разработанности проблемы.
В процессе определения места утопии в структуре общественного сознания, появляется возможность выявления сущностных особенностей утопического сознания, что позволит, в свою очередь, отделить утопический элемент от идеологического. Тем самым, можно будет подтвердить или опровергнуть гипотезу о том, что утопическое сознание (мышление) есть (самостоятельная) относительно независимая, от идеологического сознания форма в системе общественного сознания. В свою очередь, при исследовании будет совершена попытка доказательства того, что утопическое сознание, как более древняя форма общественного сознания, сама стала основой для возникновения идеологического сознания.
Описанный круг вопросов, позволяет ограничить предмет исследования методологическим анализом утопического сознания, определением его места в структуре общественного сознания как категории политической философии. Исходя из данной установки, объектом исследования выступает система утопических категорий в истории и теории социальной философии.
Для выполнения поставленных задач необходимо обратиться к научным разработкам данной проблемы предшествующего времени. Впервые проблему общественного сознания затронули К.Маркс и Ф.Энгельс в рукописи «Немецкая идеология». Там же, анализируя доктрину Л.Фейербаха об идеальном, К.Маркс доказывает детерминированность идеального сферой материального бытия:
сознание есть осознанное бытие людей. На основе такого подхода становится ясным, что утопия есть продукт определенной практики, и детерминанта последующей практики. Эта парадигма легла в основу исследований, рефлексировавших над понятием «утопия». Поэтому существует немало концепций, которые анализируют «утопию» в процессе виртуальной дискуссии с К. Марксом и его учением. Среди такого рода исследовательских работ труды А.Мейера, Г.Норта, Д.Тэйчмана, К.Эванс.
Чтобы конкретизировать сущность «утопизма», многие ученые пытались методом сравнительного анализа проследить связь утопии с практикой. Так возникает теория о диалектическом единстве утопии и идеологии, которую отстаивал К.Маннгейм. Он обозначил сущность утопии посредством анализа категории «идеология», утвердив, таким образом, детерминированность утопии идеологией.
Европейские исследователи, затрагивающие проблему «утопии», не видели никакой практической пользы от нее, и потому довольно поверхностно отразили лишь ее проявления. Отсутствием глубокого исследования утопического сознания и определения ее места в структуре общественного сознания, страдают концепции Л. Мэмфорда, М.Мортона.
Опираясь на тезис марксистской философии, что «бытие определяет сознание», А.К.Уледов определяет сущность утопии в процессе выстраивания иерархии уровней общественного сознания от материально-практических форм до абстрактно-теоретических. В этом же ракурсе проведено научное исследование системы общественного сознания В.Ж.Келле, С.С.Сизовым, Э.В.Соколовым.
Другие исследователи, опираясь на достижения в области структуры общественного сознания в концепции А.К.Уледова, уже изучали сущностные характеристики утопии, так сказать, не вглубь, а вширь. Поэтому свойства утопического сознания выявлялись в ходе анализа источников утопического творчества. Подобного рода исследования представлены в работах С.Франка, Э.Я.Баталова, В.А.Чаликовой, Ч.С.Кирвеля, Е.Б.Рашковского.
В качестве базовой основы для изучения феномена «утопическое сознание» и «социальная утопия» отечественными авторами была взята концепция «массового сознания» Б.А.Грушина. В ней детально прорабатывается структура общественного сознания, вследствие чего можно довольно точно определить место утопии в структуре. Что касается роли утопии в системе общественного сознания, то здесь на помощь приходит футурологическая концепция А.М.Гендина. На ее основе можно утверждать ценностный смысл утопии, как будущую цель развития, эволюции общества и государства, как образец, по которому человечество творит свою политическую жизнь.
В процессе коррекции сущности утопического сознания (мышления) помогли исследования по истории утопии А.Свентоховского, концепция места утопии в структуре общественного сознания С.С.Сизова, К.В.Чистова, учение о взаимосвязи традиции и утопии Е.Шацкого, феноменология «утопии» В.А.Чаликовой, В.А.Гуторова, Ю.Г.Чернышева, а также западные разработки по классификации утопии Ф.Аинса, Э.Манюэля.
Чтобы доказать влияние архетипов утопического сознания на процессы определения коллективной идентичности и их отражение в идеологии, с необходимостью придется обратиться к социальной философии XYIII в. В это время, когда еще не произошло поляризации материализма и идеализма, а сфера идеального мира человека воспринималась равноправной по отношению к материальной стороне бытия, возникают типы классических идеологий, ставших отражением тех или иных архетипов утопического сознания.
Кроме того, авторитетные учения о мышлении, разуме человека в своих исследованиях шли от сознания к практике, а не наоборот. При этом Р.Декарт, И.Г.Фихте, В.Вейтлинг, И.Кант, Г.В.Ф.Гегель в своих рационалистических концепциях руководствовались не политическими интересами в поиске истины, а самой истиной.
Эпоха Просвещения выступает своеобразной кульминацией в развитии философии, в том числе социальной, начиная с Античности. В ней утопия занимала всегда особое место, являясь заключительным аккордом философской концепции Платона, Аристотеля, Т.Мора, Ф.Бэкона, Ж-Ж. Руссо, И.Канта и многих других. Тем самым, социальная утопия выступала как цель и смысл эволюции общества, и обозначала конечный смысл философии, заключающийся в поиске оптимальных средств общего блага.
В подтверждение уникальной роли утопического мышления в сознании человека нами проанализированы многие утопические произведения от Гипподама до О. Хаксли и М. Замятина. Более подробно изучено утопическое сознание в России в эпоху его становления и свободы от политико-идеологической ангажированности — в век Просвещения. Для доказательства гипотезы об идеальном и суверенном характере утопии, в особенности от идеологии, приводятся краткие исследования утопических произведений русских мыслителей, философов «золотого» века русской литературы. При этом анализ произведений от М.М.Щербатова до В.Соллогуба, проведен нами вне идеологических привязанностей и ярлыков.
Итак, на основании изученной литературы можно с полным правом утверждать, что «утопические» категории недостаточно проработаны, а парадигма восприятия «утопии» в структуре общественного сознания до сих пор находится под влиянием марксистской идеологии. В поисках научной истины об «утопии» сформировались следующие исследовательские цели и задачи.
Объектом исследования выступает социальная утопия как формирование нового типа социальной (коллективной) идентичности в эпоху становления индустриального общества. Эта идентичность и коллективизм понимались как универсальные и имеющие всемирно-историческое значение закономерности конца истории, установления царства разума и вечного благоденствия. Предметом исследования является форма и содержание просветительского идеала, вытекающие из идеологической и научной проработки потребных проектов будущего в России и Европе. Исследование проводится, в основном, на материале и примере трактатов русских просветителей XYIII - начала XIX вв.
Цель и задачи исследования. Основной целью данного исследования является построение социально-философской концепции утопического проектирования как социальной технологии в период формирования индустриального общества, формирование методологической платформы и процедурного инструментария для актуализации потенциала представленной концепции, демонстрация эвристического ресурса - вводимой в научный оборот применительно к новому предметному контексту постиндустриализма - культурно-аналитической парадигмы будущего как социальной технологии перехода к постиндустриализму России в XXI в.
В ходе достижения этой цели автор ставит перед собой следующие исследовательские задачи:
- анализ понятия «социальная утопия», ее категориальное определение в
структуре теоретико-методологического обоснования «утопического сознания»;
исследование генезиса «социальной утопии» («утопического сознания»);
определение методологических границ понятия «утопия»;
пересмотр марксистской доктрины о месте и роли утопии в структуре общественного сознания;
исследование феномена «утопии» на примере утопических литературных произведений, с углубленным изучением этого феномена в литературе XYIII в.;
раскрытие сущности собственно российской традиции утопического мышления на примере утопической литературы XYIII в.
рассмотрение становления в утопическом и антиутопическом мышлении Европы и России индустриальных критериев подлинной коллективности и новой коллективной идентичности.
Методологические основания исследования. В работе мы опирались на классические принципы социальной философии. Это принцип человеческой целостности - натуралистический, социометрический, философско-антропологические подходы не взаимоисключают, а предполагают и дополняют друг друга. Это принцип единства, диалектического тождества личности и общественных отношений. Это принцип деятельности, в соответствии с которым утопическое проектирование, с одной стороны, рассматривается как производная человеческой активности в парадигме социологизма, с другой стороны, как важнейший элемент мотивационной сферы личности в парадигме антропологизма. Это принцип социального детерминизма — утопическое сознание представлено как следствие трех типов детерминации - соматической, социальной и субъектной. Это принцип альтернатив — каждая глава диссертации предложена как глобальная философская парадигма - гносеология и практика социального проектирования. Это принцип признания естественно-исторического характера развития общества как формационного образования.
Учитывая многомерный характер реального построения мышления в западной цивилизационной рамке, одним из вспомогательных принципов исследования автором избран принцип методологического анархизма П.Фейерабенда, предполагающий толерантную работу с языками разных традиций и практик.
Такая методологическая разнородность диктовалась не только междисциплинарным характером настоящего исследования, но и требованием, идущим от самой социальной реальности, рожденной в ходе глобального становления индустриального типа западной цивилизации.
Основными методами диссертационного исследования явились общенаучные методы исследования - системный анализ, анализ языковых средств, использовавшихся при формировании господствующей парадигмы, а также методы историко-философского анализа, ориентированные на объективную полноту исследования, культурологический подход, направленный на установление духовных связей и ориентации теоретиков и практиков образования взрослых, компаративистика, то есть сравнительный анализ основных мотивов и положений мышления Запада и России, наконец, моделирование футурологических базовых сюжетов прогресса.
Для анализа феномена утопии и идеологии были использованы идеи, содержащиеся в методологической концепции социальных наук М.Вебера, политической философии К.Шмитта, социологии знания К.Мангейма, логико-лингвистическом анализе Р.Карнапа, подходе к проблеме демаркации научных и вненаучных высказываний К.Поппера, семиологической модели идеологии Р.Барта, концепции «политэкономии знака» авторов журнала «Тель Кель», концепции «идеологических аппаратов государства» Л.Альтюсера, теории физической экономики Л.Ларуша, концепции «третьей волны» А.Тоффлера, «конца истории» и «доверия» Ф.Фукуямы, «столкновения цивилизаций» С.Хантингтона и модели глобального сверхобщества А.А.Зиновьева, концепция понимания «науки и техники как идеологии» Ю.Хабермаса, социальная феноменология А.Шюца, изучающая научное знание как особую конечную область значений, преобразующую повседневный запас знаний.
Для формирования специальной методологии настоящего исследования большое значение имели методы, связанные со структурным анализом общественного сознания А.К.Уледова и Б.А.Грушина. Такой подход позволяет раскрыть уникальность феномена «утопического сознания (мышления)», «социальной утопии», дискретности ее развития.
Анализ различных парадигм утопического сознания - умозрительных моделей социальных утопий производился в русле концепции В.А. Чаликовой. Задача нашего исследования не заключается в типологизации и классификации множества существующих утопий (Э.Я.Баталов сообщает, что уже автор первого и единственного каталога утопий 1923 г. В.В.Святловский насчитывает более двух тысяч утопий).1 Нам предстоит обратиться к социально-философскому взгляду на процесс порождения утопий из идеологического конструирования социального идеала новой коллективной идентичности. Для выявления генеалогии социальной утопии использовался историко-сравнительный метод. Применялась структурно-функциональная методология в процессе раскрытия ключевых элементов структуры
См. Баталов Э.Я. В мире утопии. Пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. М.: ИПЛ, 1989. с.З.
общественного сознания, а также при определении места и роли утопического сознания и традиционности, их субъек объектного взаимопроникновения. Положения, выносимые на защиту:
Утопия является родовым проектом человечества,
Антиутопия выступает в качестве эпифеномена цивилизационного развития
как компонент предвосхищения смены цивилизационого типа.
Различие утопии и антиутопии — в моделировании коллективности и
коллективной идентичности: в случае с утопией мы имеем дело с построением
иллюзорной концепции подлинной коллективности как гармонического
сочетания общественного и индивидуального, в случае антиутопии — с
построением угрожающей алармистской концепции псевдоколлективности,
мнимой коллективности подчинения индуидуального социальному.
В России утопическое сознание имеет глубокие корни в русском мессианстве,
в идеале Святой Руси, в концепции России как «катехона».
В период формирования иендустриального общества в России прозошло
столкновение идеологемы патернализма и просветительского рационализма,
что специфически формообразовало русские утопические проекты.
Отражение западноевропейских утопических проектов в русском
утопическом сознании носило не-зеркальный характер, в результате чего
становится понятно утверждение о том, что Россия «выстрадала» большевизм.
Научная новизна исследования состоит в следующем:
Впервые показано как иррациональное, архетипичное по своей природе утопическое сознание действует рациональными методами и средствами в деле детерминации процессов коллективной идентификации, в определении футуристических целей и ценностей.
Показано, что взаимоотношения утопии и идеологии носят специфический характер. Специфика в том, что утопическое сознание (мышление) является родовым, по отношению к идеологии. Как коллективное бессознательное утопическое сознание (мышление) развивается вместе с развитием общественных отношений, стремясь к рациональности, переходя на более абстрактный уровень, тем самым проявляется в такой рафинированной форме общественного сознания как идеология. В свою очередь идеология, требующая высокого уровня специализированной подготовки, усваивается массовым сознанием в такой доступной форме как социальная утопия.
Показано также, что ведущим критерием отличия утопического мышления от антиутопического проектирования является тип проектируемой коллективности как модели культурной идентичности.
Показано, что тип коллективности зависит от сложной системы социальной детерминации, самого типа социальности (Россия и Европа), характера эпохи (переход от традиционного общества к индустриальному). Теоретическая и практическая значимость исследования.
Работа имеет теоретико-практический характер. Ее положения и выводы могут оказать помощь в решении ряда фундаментальных теоретических задач, как выработка идеи определения культурной идентичности россиян, как поиск инструментария в оценке выдвигаемых социально - утопических
проектов и идеологических программ. В то же время она может быть реализована в разработке методов управления стихийными процессами формирования гражданского общества в России и гуманизации предметно-пространственной среды.
Ряд идей и положений был апробирован в ходе городских, областных, окружных (в Уральском регионе и в ХМАО) и федеральных предвыборных кампаний, в которых принимал участие автор.
Результаты исследования могут быть применены в качестве методологической рамки для выработки концепции проектирования будущего, теории внедрения проектов в курсе социальной философии. Работа имеет значение для историко-философских сравнительных исследований европейской и русской просветительских традиций в обществознании. Работа может найти практическое применение при разработке и чтении спецкурсов в области социальной философии, политологии, культурологии, геополитики. Диссертационные положения могут быть полезны для исследователей в области соотношения идеологии и утопии, для теоретической истории, занятой проблемой «конца истории», «редеидеологизации», «конца утопии».
Работа может помочь исследованиям утопии и утопического сознания в России в период перехода от индустриального к постиндустриальному информационному обществу.
Апробация работы. Основные идеи и результаты данного исследования отражены в докладах и соообщениях автора на научных и научно-практических конференциях, в том числе на Всероссийских научных конференциях «Екатерина Великая: эпоха российской истории», «Россия в III тысячелетии: прогнозы культурного развития. Проблемы творчества». По теме диссертации опубликовано 6 работ.
Автор выступал с теоретическими докладами по теме диссертационного исследования на семинаре диссертантов кафедры политологии и социологии Института переподготовки и повышения квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Уральском государственном университете им. А.М.Горького, на кафедре культурологии и дизайна Уральского государственного технического университета - УПИ, на кафедре философии Сургутского государственного университета.
Структура работы в целом отражает логику исследования. Работа состоит из введения, двух глав и заключения. Диссертация изложена на 159 страницах машинописного текста. Библиография включает 345 наименований.
Утопия как родовой проект человечества: генезис иллюзий
При исследовании проблемы места утопии в структуре общественного сознания необходимо различать два принципиальных аспекта анализа общественного сознания: гносеологический и социологический. Гносеологический аспект позволяет раскрыть по преимуществу движение от действительности к сознанию, происхождение идей и взглядов, а социологический аспект - переход от сознания к действительности, реализацию идей и взглядов в жизни общества. При этом нужно оговориться, что общественное сознание, с одной стороны является сознанием и потому любая форма его существования, любой акт его возникновения и функционирования наделены характеристиками идеального, с другой стороны, оно - подсистема общества, то есть социальный феномен, которому (снова во всех случаях) свойственны характеристики, отличающие его как специфически общественное явление.
Э.В.Соколов предложил более детальное расчленение системы, выделив в предметно-чувственном и абстрактно-логическом способом освоение мира соответственно по два типа форм сознания:
- эмоционально-заинтересованное, чувственно-созерцательное;
- рассудочно-логическое, разумно-диалектическое.1
Эта идея представляется в целом не только правомерной, но и плодотворной, поскольку она получила солидную апробацию в истории философской мысли, в частности, в различении И.Кантом двух сфер понятийного сознания - "практического рассудка" и "чистого разума".
У К.Маркса иной подход: "...на предельно абстрактном уровне расчленения общественного сознания...выделяются многочисленные составляющие, связанные с различными средствами и способами духовного освоения действительности человеком...они отличаются от способов собственно практического освоения действительности и включают в себя три основные формы:
- предметно-чувственная;
- абстрактно-логическая;
-фантастическая (фантазии) формы познания преобразования действительности."2
Последний тип форм познания включает в себя иррациональные (в широком смысле этого слова) составляющие общественного сознания. Этот тип сознания относится к наименее проанализированному в теории познания и социологии. К нему следует отнести, очевидно, такие "частички" общественного сознания как верования, фантастические образы, иррациональные предписания, утопические идеи, мифы.
Его (общественного сознания) следующее фундаментальное расчленение, относящееся к самому "нижнему уровню" анализа, учитывает характер взаимоотношений сознания с действительностью и позволяет выделить в его составе три предельно абстрактных типа (класса) его простейших образования:
А - элементы сознания, отражающие действительность.
Б - элементы сознания, выражающие отношение (оценочное) к действительности.
В - элементы сознания, совпадающие с активной реакцией на действительность.
К типу А, который мы далее будем называть рефлективным составляющим сознания относятся, очевидно, те или иные (чувственные, логические, фантастические образы, восприятия, понятия, позитивные суждения, утопические идеи.
К типу Б - эвалютивные составляющие сознания- переживания, мнения, идеалы.
К типу В - реактивные составляющие сознания - волевые импульсы, нормы, иррациональные предписания.
Обе приведенные типологии являются линейными. Их совмещение 3x3 дает девять двумерных типов (классов) составляющих общественного сознания:
В качестве третьего фундаментального расчленения общественного сознания,относящегося к тому же уровню его анализа, можно применить расчленение, учитывающее способы (характер) возникновения, образования составляющих сознания. В соответствии с этим выделяются два предельно широких типа (класса) ее элементов:
а) формы сознания, возникающие спонтанно, стихийным путем, являющиеся,
по выражению К.Маркса, простыми "испарениями" материального
жизненного процесса;
Детерминанты утопического мышления в России: истоки и смысл русского мессианства
Русское мессианство восходит к XV в. Русь «стала святой», а русский народ превратился в богоносца именно в XV веке. Такая избранность и есть эсхатологическое мессианство. При этом подчеркивается необходимость полноценной православной государственности, не зависящей от внешних факторов, с Патриархом и православным царем во главе. Таким образом, речь идет об эсхатологической функции последней православной империи -«Катехона» (держащего)1. Следует отличать эту функцию от хилиазма — идеи «тысячелетнего царства», которая по доктрине иудаизма должно наступить в будущем.
Православная церковь учит, что это царство уже осуществилось после прихода Иисуса Христа в Византийской империи. Сама «Новая империя», «Новый Рим» со столицей в Константинополе была чудесным временем, когда Сатана (Древний змий) был связан. Падение Византии было концом «Тысячелетнего царства» и лишь православная Россия стала на некоторое время оплотом истинной веры в мире всеобщего отступничества. Третий Рим (Святая Русь) была чудесным продлением «Тысячелетнего царства», но после его конца, как сохранение на богоизбранной территории - в геополитическом ковчеге. В свете сказанного душа каждого русского человека несет в себе печать «Третьего Рима». Такова центральная парадигма нашего исторического сознания.
Святая Русь не просто одно из государств и русские не просто один из православных народов со своими легендами, преданиями и обычаями. Это единственный на всей земле Новый Израиль, ставший таковым в середине XV в. и избранный к исполнению своей миссии. Это избранничество «Третьего Рима» полно катастрофических предчувствий, ибо Русь - это конец «Тысячелетнего царства», непосредственно предшествующий приходу Антихриста. И уже церковный раскол и есть такая и катастрофа. Дело не в том, кто был прав исторически в расколе, а в том, что вслед за расколом последовала десакрализация Руси, реальный отход от мессианской роли. Отменяется патриаршество, столица переносится Петром І в болото западных окраин. Россия раскалывается, и впредь остается раздвоенным ее мессианский дух.
С этой даты «Новый Израиль» существует одновременно в двух ипостасях: консервативной и революционной. С одной стороны - «казенное православие», Царь, государство, воспроизводящее внешнюю форму Святой Руси, но нарушающие не только дух, но и букву мессианского завета, где даже страна получает новое имя - некая латинизированная «Россия» вместо славянского гордого имени «Русь». С другой стороны - раскольники, сектанты, бунтари и маргиналы: глубинная справедливость их взглядов и учений облачается в искаженные, изуверские формы. И здесь также искажены дух и буква мессианства. Изначальная мессианская цельность нарушена - вместо нее существует две полуистины. Они существуют в форме русского Порядка и русского Бунта - двух сторон одной медали национального мессианства.
В ходе реформ Петра I становятся неразделенной парой - консерваторы и революционеры, Консерватизм и Революция. Они вытекают из единого корня-идеи «Третьего Рима». Таким образом, сталкиваются две искаженные картины единого национального идеала носящего глубокий социально-политический характер «Третьего царства», общества справедливости и Ковчега спасения в погибшем мире. Все сказанное позволяет утверждать, что национальная идея России глубоко парадоксальна и диалектична, а ее осмысление требует большой сосредоточенности на духовной работе. На этом пути нельзя отвергать никаких, даже странно-парадоксальных заключений, к ошибкам приведут и банальности, и штампы.
По сути, вопрос ставится о смысле и содержании русской истории и сегодня этот вопрос обращен к каждому из нас. Лишь национальная диалектика как рассмотрение судьбы русского народа и русского государства в качестве мессианских форм жизни избранных для конечного эсхатологического подвига православной общины позволяет подойти к раскрытию тайны Руси. И в наше, "последнее время" только тот правильно поступит, кто правильно поймет то, что передано нам по крови, культуре языку и государству.
Продолжая мысль Н.Я.Данилевского о закономерностях формирования наций и национальных культур, смеем утверждать, что все великие народы, формируя нации, проходят через мессианское сознание. Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами истории нация призывается совершить что-то великое и новое для мира. Россия всегда скрывала в себе пророческий дух и предчувствие новой жизни. Поэтому русский мессионизм - не мания восточнославянского величия, а поиск служения Родине, идеалу Святой Руси -хранительнице мирового очага духовности. Д.О. Рогозин (председатель комитета по международным отношениям Государственной думы России), пишет: «Не зная длительных периодов благополучия, Россия не только избежала опасности перерастания национального мессионизма в спесивую националистическую исключительность, но и отождествила русский мессионизм с традицией национального аскетизма. Национальная гордость русских, лишенная кичливости и заносчивости, критична и собственным недостаткам».1
Поэтому мессианское сознание не замутнено гордыней и позволяет видеть истинный, неискаженный образ России. Именно поэтому восстановление русского мессианского сознания считается важнейшим условием, без которого невозможно национально-государственное возрождение России. В истории русской философской мысли проводится различение мессионизма и миссионизма. Действительно, народов с каким-либо призванием или миссией, в частности миссией религиозной может быть много. (Так мы знаем о польском миссионизме и т.д.). Между тем, народ-мессия может быть только один. Е.Н. Трубецкой в реферате «Старый и новый национальный мессионизм» утверждал: «Как только мы допускаем, что народов-богоносцев, призванных спасать мир, существует не один, а хотя бы несколько, мы тем самым разрушаем мессионическое сознание и становимся на почву миссионизма. Существенная черта национального мессионизма заключается в национальной исключительности религиозного сознания». Правда, автор полагает, что религиозное сознание и есть причина увядания мессионизма наших дней. Сказано это за несколько лет до Октябрьской революции, которая оживила старый религиозный мессионизм русского народа в форме светской религии нового типа - Третий Рим превратился в Третий Интернационал (Коминтерн) уже в 1919 г. Старый признак русского национального мессионизма - утверждение исключительной близости одного народа ко Христу, говоря словами Н.А.Бердяева (первенство во Христе) приобретает новую форму-первенство в социальной справедливости. В старой традиции мессианство и христианство являются синонимами.
Отражение западноевропейских утопических идеалов просвещенного абсолютизма в просветительской русской утопии первой четверти XIX века
Анализ источников утопического творчества дает представление о характере развития, эволюции утопического сознания начала «золотого века» русской культуры. Утопическое сознание отражает политические и исторические события того времени. Диктат Наполеона, его экспансионистская политика и война в России 1812г., национально-освободительное движение на Балканском полуострове против турецкого владычества в 20-30 гг., а также провозглашение первой в мире республики США со столицей в Филадельфии сильно повлияли на все общественное сознание россиян. Тем более что в России в социально-политической жизни мало что изменилось.
А русской интеллигенции хотелось большего, хотелось кардинальных перемен. Но никто толком не знал, какими же средствами можно изменить политический режим, ведь кроме как опыта тайных заговоров ничего другого в практике не происходило; как просветить крепостных; как сделать так, чтобы люди стали гуманнее, нравственно совершеннее. Утопические произведения стали той отдушиной, где просветители находили возможность для реализации своей гражданской активности. И пусть все то, что они описывали должно было произойти в будущем, тем не менее, эти их сочинения вселяли в авторов надежду на лучшее, даже счастливое будущее для России.
Одной из первых утопий того времени является «Сон» А.Д.Улыбышева (1794 - 1858). Произведение «Сон» («Le reve») не имеет четкого подтверждения авторства. Советские исследователи, обнаружив трактат на французском языке в архиве «Зеленой лампы» приписали авторство А.Д.Улыбышеву. Член общества «Зеленая лампа», близкое к декабристскому движению, переводчик и редактор двух газет, автор пьесы «Раскольники», он не случайно обращается к написанию утопического произведения, пропагандирующего ценности борьбы с деспотизмом и установления республики равных.
В начале 1820 г. на петербургском совещании Коренной управы, на квартире Федора Глинки, руководящего члена Союза Благоденствия и участника «Зеленой лампы», П.И.Пестель прочтет свой доклад о предпочтительности республики пред конституционной монархией. Как следствие в утопии Улыбышева совсем не развито положение о конституционной монархии, лишь упомянуто, что живет в «черном от ветхости» Зимнем дворце некий «государь».
Идеи, которые он высказывает во «Сне» были чрезвычайно радикальны. Первое с чем сталкивается в новом, через триста лет, Петербурге - это храм новой неведомой религии. Судя по всему, вопрос религии является приоритетным для автора. Не найдя следов христианства, путешественник из прошлого, обращается к некому старцу с вопросом о сути вероисповедания. На что получает ответ: «Вот уже около трех веков, как среди нас установлена истинная религия, то есть культ единого и всемогущего бога, основанный на догме бессмертия души, страдания и наград после смерти и очищенный от всяких связей с человеческими суевериями». Высказывания старца говорят об утверждении реформированного христианства, когда на смену фетишизму церкви приходит чистая вера в единого творца: «Вечность имя ему, и его создание — мир».
Главной особенностью истинной религии является ее светский характер: «Ныне у нас нет священников и тем менее монахов. Всякий верховный чиновник по очереди несет обязанности, которые я исполнял сегодня. Выйдя из храма, я займусь правосудием. Тот, кто стоит на страже порядка земного, не есть ли достойнейший представитель бога, источника порядка вселенной? Ничего нет проще нашего культа.»3 Кроме реформы классического христианства, идея которой витала в русской философии в век Просвещения, есть в «Сне» еще одна отличительная деталь. Как отголосок эстетической философии Одоевского автор отмечает, что в будущей России при новом богослужении сохраняется только музыка, ибо «она - естественный язык между человеком и божеством».4
От религии Улыбышев переходит к политике. Революционные события трехсотлетней давности изменили герб империи: «Две головы орла, которые означали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся крови возник феникс свободы и истинной веры.»5 В прекрасном Петербурге будущего царят изобилие и благоденствие, благодаря ценностям нового строя, господствующим в нем. Этот строй «согласуется с законами человечности...». Но что особенно примечательно - новый порядок не претендует на абсолютную идеальность. В новой России есть бедняки, все же встречающиеся в обществе, но они впадают в бедность «лишь от чисто случайных несчастных обстоятельств. Они немедленно получают щедрую помощь от своих сограждан и выходят из бедности».7
Новый политический режим, естественно, представляет собой республику. Поэтому царит общее равенство граждан, отсутствие крепостного права и сословий. Они все равны перед законом. Причем закон является высшей ценностью в этом обществе: «Святилище правосудия, открытое для каждого гражданина, где во всякий час он может требовать защиты законов». Закону и народу служит Государственное собрание, которое, судя по описанию, представляет собой орган законодательной и исполнительной власти. Кроме того, демократизм республики подчеркивается отсутствием регулярной армии. Армия, по мнению автора, источник насилия и огромных расходов, ложащихся на плечи народа, а потому как только «леса, поддерживавшие деспотизм рухнули»9, перестала существовать и армия. Вместо этого оборона государства осуществляется всеми гражданами, способными носить оружие и призываемыми в случае необходимости к обороне Родины.
Несмотря на демократические взгляды автора утопического сочинения, в «Сне» удивительным образом встречается отголосок утопического сознания XYIII в. Традиционализм, характерный для утопистов-просветителей прошлого проявился и в утопии Улыбышева. Так же как в «Новейшем путешествии, сочиненном в городе Белеве», где А.Левшин рисует общество, управляемое старцами, так и в «Сне» авторитет государя сменился непререкаемым авторитетом старцев - верховных чиновников, отчего равенство граждан становится лишь пропагандой. Тем более что в строках произведения упоминаются такие категории общества, как «простой народ», «старухи», «ханжи, которые жалеют о прежних обрядах».1
И все же выгоды нового строя несомненны. Новая Россия выросла благодаря росту национального самосознания, возвеличиванию русской культуры. Недаром «руководитель» путешественника во сне отмечает: «С тех пор, как мы стали нацией, мы более не носим ливреи господина. Петр Великий, несмотря на исключительные таланты, обладал скорее гением подражательным, нежели творческим».2 Этой идеей в целом заканчивается утопия.
Новизна, отличающая утопию Улыбышева от утопических произведений XYIII в., несомненна. Все менее звучат настроения традиционалистского толка. Нет во «Сне» тоски по Руси уходящей, по древним традициям феодального государства. Но в нем также мы не найдем и европейского подражательства, если только не считать идею республики в качестве таковой, заимствованной вследствие практики Великой французской революции.
Уникальность утопии состоит в том, что демократию автор, также как и другие просветители в России, понимает как теплоту общинных отношений в государстве. В новом Петербурге, создается впечатление при прочтении, царит уютная, какая-то почти домашняя атмосфера. Нет никакого деления общества на четкие социальные группы, которые бы отличались по профессиональному признаку. Так что буржуазности, либерального духа во «Сне» нет совсем. Религия и государство с высоконравственной бюрократией - вот столпы будущего благословенного общества. Идея патернализма является, в сущности, опорой и источником жизнеспособности России триста лет спустя.
