Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Способы описания и концептуализации понятия «советское» в научных дискурсах 15
1. Классические концепции «советского»: дискурс тоталитаризма 15
2. «Советское» в обратной перспективе: от дискурса тоталитаризма к социально-антропологическому и социально-топологическому дискурсам 45
Глава II. Методологические основания концептуализации и проблематизации коллективной идентичности 74
1. Коллективная идентичность: социально-топологический способ описания 74
2. Понятие «коллективная идентичность»: кризисные формы и функционирование коллективной памяти 101
Глава III. Проблематизация коллективной идентичности в постсоветской действительности: коллективные практики и дискурсы 126
1. Социальные рамки ре-продукции «советского» в «постсоветском» 126
2. Коллективные практики постсоветского человека: дискурс ностальгирования и дискурс величия 148
Заключение 186
Библиография 195
Список использованных источников 221
- «Советское» в обратной перспективе: от дискурса тоталитаризма к социально-антропологическому и социально-топологическому дискурсам
- Коллективная идентичность: социально-топологический способ описания
- Понятие «коллективная идентичность»: кризисные формы и функционирование коллективной памяти
- Коллективные практики постсоветского человека: дискурс ностальгирования и дискурс величия
Введение к работе
Актуальность исследования
Системная трансформация российского общества, вызванная стремительным крушением советского мира, является важнейшим объектом социально-философского анализа. Современное «российское» все еще не наполнено собственным, самоопределяющимся содержанием. На большом временном отрезке все отчетливее видна тенденция определения собственных оснований через соотношение с «советским» - либо в духе «негативной идентичности» (с моральным призывом вины и покаяния), либо в духе просоветского неотрадиционализма (с соответствующими концептами «примирение» и «преемственность»). Эти противостоящие позиции подтверждают общую логику, состоящую в признании единой точки отсчета -советского прошлого. Неслучайно базовой номинацией для современного российского общества является определение «постсоветское», что в полной мере демонстрирует незавершенность социального транзита.
Такая сложная и противоречивая ситуация требует серьезных аналитических усилий, именно потому в последние годы российское интеллектуальное сообщество вовлечено в процесс масштабной рефлексии по поводу советского прошлого и его места в современной российской жизни. В социально-философском и общегуманитарном пространстве сформировался некий образ «проблемы советского». В определенном смысле эта проблема пока предстает нерешаемой, хотя усилия предпринимаются по всему «фронту» социальных и гуманитарных наук. Исследовательские трудности во многом определены включенностью самих аналитиков в это не ушедшее до конца прошлое, каждый является носителем советского опыта. Таким образом, исследовательские дискурсы наполняются воспоминаниями и актуальными оценками прошлого, настоящего и будущего. Такая ситуация (и социальная, и исследовательская) порождает необходимость новых социально-философских подходов, стимулирует разработку иных методологических оснований для анализа советской цивилизации.
Проблема «разрывов» в линии идентификаций «русское-советское-российское» определяет актуальность как политико-идеологического, так и социально-философского и аксиологического порядков. Споры об историческом прошлом России постоянно и болезненно актуализируют проблему легитимных ценностей, а они, в свою очередь, определяют ядро коллективной идентичности постсоветского человека. Кризис коллективной идентичности, переживаемый постсоветским обществом, потребность в позитивной коллективной идентичности усугубляются сложностью и плюральностью современного мира, в котором пытается определить свое место современная Россия. Коллективная идентичность современного российского человека оказывается множественной, пластичной, неустойчивой. Она, с одной стороны, вбирает в себя «следы» советского, а с другой стороны, отражает модусы современности - прежде всего, режимы консюмеризма и рамку информационного общества. В этой сложной ситуации процессы коллективной и персональной идентификации оказываются в поле противоречивых воздействий - от ре-
конструкции советских идентичностей посредством особой работы с коллективной памятью (например, «коммерциализация» и политизация ностальгии) до формирования «советского виртуального» в интернет-пространстве. Таким образом, проблема коллективной идентичности советского/постсоветского человека оказывается наиболее знаковой для понимания основных механизмов социальной трансформации, продолжающейся в российском обществе на протяжении последних десятилетий.
Степень научной разработанности темы
Задача представить социально-философский аспект анализа советского/постсоветского затруднена целым рядом факторов: наличием обширного и недостаточно структурированного массива исследований в различных социальных и гуманитарных дискурсах, разновекторностью аксиологических оснований и стилей исследования феномена «советское», сложностями в обосновании методологических моделей анализа и т.д. Вместе с тем, может быть представлена определенная хронологическая линия в развитии данной темы и содержательная эволюция в самих исследовательских подходах.
Прежде всего, следует выделить работы критико-теоретического характера, которые обосновали сам концепт «тоталитаризм» (X. Арендт, 3. Бжезинский, Ф. Боркенау, В. Райх, К. Фридрих) и использовали его эвристические ресурсы для анализа советского общества, особенно в период перестройки (А.С. Ахиезер, М. Геллер, Л. Гозман, Б.Г. Грушин, А. Зиновьев, В. Ильин, Л.Г. Ионин, С.Г. Кара-Мурза, Н.А. Купина, A.M. Некрич, Д. Ольшанский, Б. Сарнов, А. Цыганов, Э. Шляпентох, А.И. Щербинин и др.).
По мере освоения данного концепта наметилась линия дифференциации периодов внутри советской истории и более строгого употребления термина «тоталитаризм», постепенно намечается переход к новым дискурсивным моделям (М. Левин, М. Рыклин, исследовательские проекты Л.Д. Гудкова, Б.В. Дубина, Ю.А. Левады и др.). Общая направленность исследовательской активности смещается от анализа государственно-политической и идеологической конструкции советской цивилизации к выявлению, описанию и объяснению ментальных и социокультурных форм советского мира (Л.А. Булавка, В.В. Глебкин, Б. Гройс, Е. Добренко, К. Келли, Т.А. Круглова, М. Липовецкий, М.А. Литовская, В. Паперный, А. Прохоров, Е.В. Сальникова, Д. Хапаева, Д. Хмельницкий, сборники статей под общей редакцией X. Гюнтера и Е. Добренко «Советское богатство», «Соцреалистический канон» и «Советская власть и медиа»).
Следующим шагом в осмыслении советского мира становится
проблематизация и развитие линии советской антропологии, разворачивается
анализ самого типа советского человека в его пространственно-временных
модусах, во взаимодействии индивидуального/социального,
частного/коллективного (коммунального), повседневного (локального) /глобального. В этой исследовательской линии выявляются начала социально-топологического и социально-феноменологического анализа советского мира (СЮ. Барсукова, А.В. Богданов, Е. Богданова, С. Бойм, Л.Б. Брусиловская, П.
Вайль, В.В. Волков, А. Генис, Е. Герасимова, О.Ю. Гурова, Г.Ч. Гусейнов, Е. Деготь, В.Л. Каганский, Н.Н. Козлова, Н.Б. Лебина, Г.А. Орлова, Л. Парфенов, Н. Рис, И. Сандомирская, А. Тихомирова, И. Утехин, Ш. Фицпатрик, С. Чуйкина, С. Ушакин, А. Юрчак, Е.Р. Ярская-Смирнова). Философско-методологической основой данной линии исследования предстают авторитетные позиции западной философии - философия повседневности и социальная топология (3. Бауман, П. Бурдье, Б. Вальденфельс, Э. Гидденс, Э. Гуссерль, М. де Серто, А. Щюц, Н. Элиас, и российские исследователи, работающие в данном дискурсе - С.А. Азаренко, А.В. Богданов, В.В. Волков, И.Т. Касавин, Ю.Л. Качанов, Н.М. Смирнова, О.В. Хархордин, Н.А. Шматко, СП. Щавелев). Следует отметить значимость разрабатываемого данным подходом понятия «практики», которое становится важнейшим инструментом анализа процессов коллективной самоидентификации.
Тема идентичности, которая является центральной для анализа социального транзита советское/постсоветское, представлена глубокой классической традицией (Дж. Беркли, Р. Декарт, И. Кант, Дж. Локк, Д.С. Милль, Д. Юм). Для данного исследования особое значение имеют работы, посвященные анализу разных форм идентичности, которые стали предметом социально-философского изучения сравнительно недавно. Это труды Б. Андерсона, 3. Баумана, Э. Берна, Р. Брубейкера, К. Камиллери, Ф. Купера, Ш. Муфф, В. Хесле, Э. Эриксона. В отечественной литературе последнего времени эта тема представлена работами С. Баньковской, О.А. Борисовой, Л.Д. Гудкова, Н.И. Даудрих, Л.М. Дробижевой, М.В. Заковоротной, С.Г. Климовой, А.В. Магун, B.C. Магун, В. Малахова, Г. Миненкова, В.Е. Морозова, Л.А. Мясниковой, И.Н. Тимофеева, Е.Г. Трубиной, И.Б. Фан, Е. Филипповой, В.А. Ядова.
Исследование кризиса коллективной идентичности при переходе от советского мира к современной России требует обращения к еще одному важному блоку - философии памяти и практикам ностальгии. Данный аспект анализа, прежде всего, представлен разработками европейской общественной и гуманитарной мысли (Ф. Артог, X. Вельцер, Д. Лоуэнталь, П. Нора, Ж. Скотт, М. Хальбвакс, Г. Шуман,). В отечественных исследованиях данная тема отражена в работах С. Бойм, Б.В. Дубина, М. Габовича, Л.Д. Гудкова, Ю. Зарецкого, Н. Зоркой, А. Иванова, И. Калинина, И. Каспэ, С. Каспэ, А. Кустарева, А. Левинсона, Е.В. Новикова, И. Стаф, О.В. Шабуровой, Д. Хапаевой.
Еще одна группа источников представлена современными работами по социальной философии и методологии общественных наук, составляющими определенное дискурсивное поле, в рамках которого обозначены основные подходы к пониманию современности/постсовременности (У. Бек, П. Бергер, Т. Карл, М. Кастельс, М. Леви, X. Линц, Т. Лукман, Н. Луман, Д. Ростоу, П. Рикер, Р. Рорти, Э. Тоффлер, Ю. Хабермас, С. Хантингтон, Ф. Шмиттер, П. Штомпка, Э. Хаген). В отечественной философии к этому ряду примыкают авторы, исследующие социальность и ее исторические типы, особо выделяя ситуацию социального транзита и модернизации в России (А.Г. Вишневский, С.Н. Гавров, И. Дискин, Ю.Г. Ершов, Т.И. Заславская, В.Л. Иноземцев, Б.Г. Капустин, В.Е.
Кемеров, Т.Х. Керимов, С.Л. Кропотов, А.В. Логинов, А.Ю. Мельвиль, С.А. Никитин, Н.Л. Полякова, В.В. Скоробогацкий, Г.В. Федотова).
Несмотря на такую разностороннюю проработку советской темы, остается не до конца артикулированным и исследованным вопрос о конструировании постсоветской коллективной идентичности. В данном диссертационном исследовании реализован социально-философский подход к изучению проблемы перехода от «советского» к «постсоветскому» в контексте анализа способов и механизмов оформления коллективной идентичности.
Объект и предмет исследования Объектом диссертационного исследования являются место и роль «советского» в пространстве постсоветской действительности. Предмет исследования -механизмы формирования коллективной идентичности в социальном транзите советское/постсоветское.
Цель и задачи исследования
Целью исследования является социально-философская концептуализация понятия «советское» в контексте проблематики коллективной идентичности, что позволит прояснить место и роль «советского» в современном российском обществе.
Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач.
Выявить и проанализировать основные способы описания и концептуализации «советского» в философском дискурсе, их методологические особенности, теоретические возможности и границы.
Обосновать «советское» как самостоятельное понятие, дифференцировать его содержание, выделив временные периоды; уточнить содержание позднесоветского периода, исследовать характер взаимосвязи «советского» в его позднесоветском варианте и «постсоветского».
Определить социально-философское понимание категории «коллективная идентичность» в рамках социально-топологического подхода.
Исследовать роль коллективной памяти в системе самоидентификации сообщества; показать дискурсивный характер ностальгии.
Рассмотреть постсоветские коллективные практики воспроизводства и ре-конструкции «советского», определить характер и условия их взаимосвязи.
Описать и проанализировать новую форму существования «советского» в постсоветской действительности - «советское виртуальное».
Теоретическая и методологическая основа исследования
В диссертационном исследовании используются методы социально-философского анализа, позволяющие раскрыть процессуальность, изменчивость социального бытия, трансформацию и формирование коллективной идентичности в современном мире.
В диссертации представлена попытка опереться на эвристические и методологические ресурсы социально-топологического подхода и социальной феноменологии. Определенным образом в диссертационное исследование
включены методологические установки социально-конструктивистской парадигмы и линии социально-антропологического анализа.
Содержательно логика и структура диссертационного исследования строится следующим образом: от описания основных способов концептуализации «советского» осуществляется переход к анализу сущности «советского». «Советское» - это, прежде всего, тип социальности, определенная форма жизни и деятельности людей, в рамках которой происходит самореализация сил, потребностей и повседневных интересов; тип социальности задает специфику социальных связей, развертывающихся в ходе социального процесса. Указание на «советское» как на тип социальности позволяет отметить взаимосвязь социальных структур и институтов, структур идентификации и повседневных практик, находящихся в тесном взаимодействии. Важным методологическим вектором исследования является социально-топологическая парадигма, позволяющая представить коллективные практики структурными элементами производства и воспроизводства системы коллективной идентификации.
Совокупность методологических подходов и попытка социально-философского синтеза теоретических дискурсов, представленных в различных междисциплинарных исследованиях «советского», определяет специфику и в то же время новизну диссертационного исследования.
Научная новизна диссертационного исследования
Научная новизна исследования обусловлена, прежде всего, самой постановкой проблемы - рассмотрением «советского» как целостного феномена, определенного особыми механизмами производства коллективной идентичности.
Осуществлен комплексный анализ представленных в философской литературе точек зрения, способов описания и подходов в исследовании «советского». Предложена концептуализация «советского» как особого типа социальности.
Социально-философский вариант концептуализации «советского» представлен через анализ коллективной идентичности, которая, в свою очередь, определена набором определенных социальных (коммунальных) практик.
Проблема постсоветской идентичности рассмотрена через соотнесение актуальных (транзитивно-адаптационных) процессов с воспроизводимыми и ре-конструируемыми практиками позднесоветского прошлого. Обосновывается и демонстрируется связь конституируемых коллективных идентичностей с политиками памяти.
Выявлена, описана и проанализирована новая рамка оформления советского сообщества - «советское виртуальное». Показано, как в принципиально несоветском пространстве (свобода информационного общества и консюмеристская реальность) воспроизводится «советское».
Основные положения, выносимые на защиту:
1. В ходе исследования основных способов описания и анализа «советского» показано, что утвердившаяся в качестве основной объяснительной схемы концепция тоталитаризма имеет в своем применении определенные
границы. В частности, она не может дать полного объяснения пространства повседневности советского мира; не в полной мере может обеспечить исследование советской антропологии, представляя человека только как результат идеологического проекта, - особенно это проявляется при изучении позднесоветского периода и в исследовании феномена воспроизводства «советского» в «постсоветском».
Осмысление того факта, что «советское» и «тоталитарное» не предстают как полная тождественность (речь идет прежде всего о позднесоветском периоде), требует поиска новых исследовательских моделей. В качестве таковых предлагаются методологические ресурсы социальной топологии, социальной феноменологии, социальной антропологии. Эти концепции, сориентированные на вариативность, множественность, процессуальность социальной реальности, позволяют более продуктивно проанализировать условия возникновения и причины длительного существования (даже за границами собственно советского строя) социально-антропологического типа «советский человек».
В качестве одной из возможных проблематизаций в таком типе исследования избрана ситуация оформления и кризисов коллективной идентичности. Само «советское» определяется через специфику коллективной идентичности, шире - вообще через коллективность, коммунальность. Они, в свою очередь, выводят анализ на многообразие форм коллективности, способы и типы переживания коммунальное, на практики совместного существования. Коллективная идентичность, рассмотренная в рамках социально-топологического подхода, предстает как результат целого ансамбля коллективных практик (телесных, поведенческих, языковых, культурных), отражающих комплекс значимых представлений сообщества о себе, о других и о мире в целом. Конструируется коллективное «мы», причастность к которому человек активно переживает. Практики конституируют идентичность человека и сообщества и представляют, предъявляют их миру.
4. Постсоветская реальность демонстрирует кризис коллективной
идентичности и предстает как пространство множественной, неустойчивой,
противоречивой идентичности. С одной стороны, постсоветское общество
транслирует включенность в общемировые тренды развития (тотальность
консюмеризма, универсальность информационных технологий и т.п.), а с другой
стороны, очевидна работа ностальгического мифа. Вторичная дискурсивная
переработка «советского» оказывается востребована режимами потребительского
общества, и репрезентировано оно в современных медийных форматах. Таким
образом, «советское» в «постсоветском» переоформляется в соответствии с
модусами современности. Этот процесс во многом определен сложной работой с
коллективной памятью, которую осуществляет прежде всего массовая культура.
Теоретическая и практическая значимость работы
В осуществленном исследовании обоснованы теоретические положения, которые позволяют во многом оценить процессы трансформации, происходящие в российском обществе, переосмыслить основные понятия и методы социально-
философских исследований. Идеи и выводы работы имеют определенное значение для выстраивания более полной картины социальной реальности, предпринимаемого обществознанием. Разработка данной тематики может иметь значение в рамках как непосредственно социальной философии, так и отдельных общественных наук: социологии, политологии и смежных дисциплин. Практическая значимость работы определяется возможностью использования основных положений диссертации при чтении лекционных курсов по проблемам социальной философии. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при чтении спецкурсов по проблемам коллективной идентичности, советской социальности в системе социально-философского знания.
Систематизированный материал, а также полученные в ходе анализа выводы могут стать базой для дальнейшей научно-исследовательской работы.
Апробация результатов исследования
Основные положения и выводы диссертационного исследования изложены в публикациях автора. Диссертация обсуждалась на кафедре социальной философии Уральского государственного университета им. A.M. Горького и была рекомендована к защите. Отдельные аспекты и сюжеты диссертации легли в основу докладов на научных конференциях «Человеческая жизнь: ценности повседневности в социокультурных программах и практиках» (Екатеринбург, 2007), «Советская культура в современном социопространстве: трансформации и перспективы» (Екатеринбург, 2008), II Российско-украинские чтения молодых ученых (Москва, 2008).
Структура диссертации
Диссертация состоит из введения, основной части, заключения и библиографии. Основная часть включает в себя три главы. Библиография содержит 260 наименований.
«Советское» в обратной перспективе: от дискурса тоталитаризма к социально-антропологическому и социально-топологическому дискурсам
Современная постсоветская действительность создает сложную аналитическую ситуацию в исследованиях «советского». Важным моментом является тот факт, что ситуация «здесь и сейчас» создает возможность обратной перспективы, которая меняет позицию ученого: привязки к недавнему советскому прошлому нет, а завершенность советского проекта и временная дистанция дают основания и возможность анализировать, интерпретировать и понимать. Философ в этом случае находится в позиции внутринаходимости: «такая точка отсчета дает более глубокое понимание» . Иная позиция невозможна, поскольку исследователь в какой-то момент времени обязательно обнаружит причастность к советской эпохе («через семейные архивы, прочитанные в детстве рассказы, просмотренные мультфильмы и т.п.» ). По словам Н.Н. Козловой, «...пишущий о своей культуре обладает... памятью тела - тела, наполненного немотой воспоминаний, тела маркированного, нагруженного уже свершившийся историей»5 . Такая позиция обогащает исследования. Оценивая ее, Т.А. Круглова полагает, что «необеспеченность, негарантированность положения самих исследователей, которые по большей части балансируют на границе между вне- и внутринаходимостью по отношению к советской действительности» , — это еще и особая сложность, затрудняющая работу.
Опасность этого, по мнению Н.Н. Козловой, в том, что «всегда существует соблазн выдать за объективную и универсальную точку зрения, обусловленную жизненной историей и социальной позицией исследователя (его габитуса)»61. Таким образом, «советское» в современных дискуссиях предстает в обратной перспективе, но одновременно и в «опасной» близости к собственному прошлому философа, которое может задать эмоциональную тональность всего исследования (в том числе ностальгическую).
Классические концепции, предполагающие описание «советского» в терминах теории тоталитаризма и отождествление «советского» и «тоталитарного», основывались на теоретических разработках западных теоретиков, ключевые положения которых были сформулированы еще в период существования советского режима. Западные теоретики не имели возможности исследовать законченный проект, тем не менее, их методологические схемы легли в основу многих работ постсоветских исследователей. Однако сегодня происходит пересмотр классической схемы тоталитаризма и классических концепций «советского». Теория тоталитаризма перестает «работать» при более глубоком рассмотрении «советского», все тех значений «советского», которые иначе как богатством не назовешь62, когда «советское» предстает в виде частностей, деталей и механизмов, которые не допускают полного отождествления «советского» и «тоталитарного». Возникают новые концепции и подходы, включающие в исследовательское поле различные аспекты «советского»: повседневность, ментальность, кино, литературу, архитектуру, музыку...
Возникающие неклассические теории предлагают образы социальности, основанные на представлениях о сконструированности социальной реальности изменчивыми, без четких границ структурами, воспроизводящимися в привычных формах человеческой деятельности. В центр внимания неклассической социальной методологии, с точки зрения Н.М. Смирновой, выдвигаются темы социальной нестабильности, динамической неравновесности, переходных этапов, пограничных ситуаций. Социально-философское знание должно отражать, прежде всего, вариативность социально-антропологических характеристик человеческой деятельности.
Неклассическая рациональность не использует стратегии классического редукционизма. В неклассических концепциях обыденное мышление играет основополагающую роль в общей структуре социально-философского знания. Обыденное мышление становится не только предметом исследования, но и источником, позволяющим представить социальную реальность как продукт повседневной человеческой деятельности и обыденных интерпретаций. Поэтому социально-философское знание должно сохранять генетическую связь с обыденными интерпретациями. Когнитивные схемы неклассических теорий отличаются от классических схем, ориентированных на естественнонаучный идеал. В таком понимании социальная реальность - это не жесткий набор структур, институтов и фактов, а «непрерывный процесс социального конструирования реальности как воплощенных форм человеческой деятельности и интерпретации»63. Важнейшая задача социально-философских изысканий -исследование принципов организации человеческого опыта в жизненном мире. Ключевым понятием неклассических исследований становится понятие «жизненный мир», «повседневность»64. Эти категории позволяют «схватить» субъективность, отобразить мир изнутри той или иной человеческой ситуации. Повседневность представляет собой сферу человеческого опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающую в результате деятельности.
Коллективная идентичность: социально-топологический способ описания
Социально-философский вариант концептуализации «советского» будет представлен нами в рамках проблематизации коллективной идентичности. Мы полагаем, что категория «коллективная идентичность» в состоянии зафиксировать и незавершенность перехода от «советского» к «российскому», и приметы советской эпохи на постсоветском пространстве, и переходные формы социальной реальности. Условия российской действительности требуют от социальных философов анализа как самого «советского», так и постепенно оформляющегося «российского». Подобная аналитическая операция может быть проведена в рамках категории «коллективная идентичность», претендующей на статус методологического основания исследований действительности в ее процессуальное, трансформации и динамике.
Такая оптика анализа, кроме установления рамок и содержания советской коллективной идентичности и переходных форм, позволяет социальным философам продолжить рассмотрение в плоскости сравнения систем коллективной идентификации, советской и российской. Структура и содержание российской коллективной идентичности пока не получили должной интерпретации в социально-философском дискурсе; не существует отчетливых концепций и теорий на этот счет. Стоит отметить, что содержательная сторона российской коллективной идентичности стала предметом дискуссий, инициированных властью. На наш взгляд, именно концепция коллективной идентичности в качестве методологического основания в настоящее время может обрести объяснительную функцию, направленную на характеристику отношения к советскому прошлому - как интеллектуального сообщества, так и постсоветского общества в целом. Выбранный нами подход позволит проблематизировать социальные изменения вообще и динамику трансформации коллективной идентичности, а значит, и советский, постсоветский и российский опыты в их процессуальном аспекте в рамках происходящих изменений. Источником последних, с нашей точки зрения, являются коллективные практики, осуществление которых «работает» на воспроизводство социальной реальности в целом. В таком случае, анализ коллективной идентичности, по сути, должен показать, как «изобретается» и воспроизводится общество, в нашем случае - советское или постсоветское.
В рамках прописанной логики задача этой главы - определить социально-философское понимание концепта «коллективная идентичность», связующего звена между социальными изменениями и практиками, которые выступают механизмом, запускающим процесс воспроизводства социальной реальности, и одновременно конституируют как персональную, так и коллективную идентичность человека. Результатом подобного анализа должно стать определение коллективной идентичности в рамках, во-первых, метода социального конструирования (П. Бергер, Т. Лукман, П. Бурдье, Э. Гидденс и др.), во-вторых, в рамках социально-топологического метода (П. Бурдье, Н.А. Шматко, Ю.Л. Качанов, Н.Н. Козлова и др.). Это позволит нам осуществить анализ коллективной идентичности (в ее советском и постсоветском этапах развития) на материале коллективных практик постсоветского человека.
Сегодня понятие «коллективная идентичность» в различных контекстах широко используется в психологии, социологии, философии и политической науке, социолингвистике и других областях гуманитарного знания. Само это понятие в силу своей междисциплинарности предполагает различные модели и способы описания сущности, структуры, механизмов процесса идентификации. Именно междисциплинарность категории становится внутренним стимулом для обоснования социально-философской схемы, что позволит воспользоваться теоретическими возможностями категории «коллективная идентичность» для анализа постсоветской социальной реальности. Вместе с тем, в социально-гуманитарном дискурсе присутствует представление о категории «коллективная идентичность» как о «популярном» и «модном» инструменте исследования, что превращает этот концепт в категорию «каждодневного социального анализа», в то время как, с точки зрения некоторых философов, «содержательные характеристики становятся все более размытыми»1. Неустойчивые трактовки понятия «коллективная идентичность» и постоянные уточнения концепта приводят, в конечном счете, к обесцениванию этой категории. Так, с точки зрения белорусского философа Г. Миненкова, «дискурс идентичности представляет собой достаточно амбивалентную, социально укорененную структуру, язык которой неоднозначен, мифологизирован и идеологизирован, что делает предельно сложной его адекватную интерпретацию»2.
Несмотря на то, что наш интерес не состоит в ответе на вопрос, какие теоретические и практические потребности XX в. вызвали поворот к проблематике идентичности, приведем точку зрения 3. Баумана, который в своих исследованиях пытается выявить причины «взрыва» интереса к понятию «идентичность». Мы имеем, подчеркивает он, «не просто развитие еще одного поля исследования: происходит нечто большее, а именно, идентичность становится призмой, через которую рассматриваются, оцениваются и изучаются многие важные черты современной жизни»3. Соответственно, полагает 3. Бауман, нам нужно выявить «эмпирические основания» и «структурные корни этого интереса». И далее автор делает вывод: «Я полагаю, что впечатляющее возрастание интереса к обсуждению идентичности может сказать больше о нынешнем состоянии человеческого общества, чем известные концептуальные и аналитические результаты его осмысления»4.
Понятие «коллективная идентичность»: кризисные формы и функционирование коллективной памяти
Современная социальная реальность обнаруживает свою проблематичность в силу своей сложности, неустойчивости и динамичности. Дискурс коллективной идентичности строится вокруг сюжетов кризиса, форм и механизмов идентификации в постоянно трансформирующихся условиях. Для постсоветской реальности вопрос о кризисе коллективной идентичности действительно актуален, тема кризиса — общее место современных социально-философских исследований. Кризис коллективной идентичности отмечают и философы, и социологи, и культурологи . Наш интерес к этому сюжету возникает, прежде всего, потому, что обращение к проблеме кризиса коллективной идентичности выводит нас на разговор об актуализации «советского» на постсоветском пространстве. Причины актуализации и фиксируемый кризис непосредственно связаны друг с другом, о чем речь пойдет в последней главе. До этого момента необходимо определиться с понимание кризиса коллективной идентичности, его причинами, социальными формами и коллективными практиками преодоления.
В современной философии кризис идентичности понимается как одна из фундаментальных характеристик. Так, В. Хесле пишет: «Всякий, кто хочет понять современный мир, едва ли достигнет своей цели, не постигнув логики кризиса идентичности»5 . Впервые термин «кризис идентичности» был употреблен Э. Эриксоном, который рассматривал широкий ракурс этой проблемы, анализируя кризис личной идентификации в социокультурном контексте. Моменты перехода от одной личностной целостности к другой, означающие продвижение к новой стадии развития, он называет кризисами. Понятие «кризис» в концепции Эриксона — не обязательно болезненный конфликт противоположных тенденций. Это, прежде всего, выбор личности между «прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой»51. И главное — «нельзя разделять личный рост и изменение общества, кризис идентичностей в индивидуальной жизни и современные кризисы в историческом развитии» . По мнению Эриксона, резкое изменение условий существования зрелой личности вызывает у нее потерю чувств личной тождественности и исторической непрерывности. Для замены старой идентичности новой зрелая личность обязана включиться в новые социальные отношения, систему ценностей и оценок, сформировать новые цели.
С формальной точки зрения, кризис идентичности - «это момент перехода между старой и новой идентификационной моделью» . Причем это определение будет справедливо и для персональной идентичности, и для коллективной. Но такая трактовка ничего не говорит о самой ситуации кризиса, о ее проживании человеком, о социальных практиках преодоления кризиса.
Задаваясь вопросом о причинах кризиса идентичности, мы находим различные позиции. Так, В. Хесле полагает, что кризис идентичности может состоять в кризисе того или иного фактора, определяющего идентичность (тело, память, саморефлексия и т.д.): неспособности идентифицироваться с собственным телом, прошлым, потеря памяти и т.д. Еще одной причиной кризиса идентичности может быть разочарование человека в свойственных ему моделях общения. На взгляд В. Хесле, «дисгармония между «я» и «социальным Я» является одной из самых распространенных причин кризиса идентичности» .
Сущностью же кризиса коллективной идентичности является «уменьшение идентификации индивидов с коллективной реальностью, которую они прежде поддерживали»55 или резкие социокультурные изменения. Среди причин можно назвать отрицание символов, распад коллективной памяти, представленной традициями, утрату веры в общее будущее, прерывность в истории, несоответствие между представлением культуры о самой себе и ее образами в других культурах. В конечном итоге, кризисы индивидуальной идентичности часто вызываются кризисом коллективной идентичности.
Таким образом, кризис идентичности наступает в момент распада ценностных ориентиров, цементирующих некую культурную группу. По словам В. Хесле, «ценности, которые раньше направляли их действия, устаревают; реакцией на новую ситуацию может стать пассивность, либо лихорадочная активность»56. На наш взгляд, трансформационные процессы в постсоветской действительности, запустившие кризис коллективной идентичности, сопровождаются социальной адаптацией к происходящим изменениям. В адаптационных процессах участвует «советское», актуализируемое постсоветской массой. С точки зрения социального философа, важно понять эти механизмы. В любом случае базовой социальной стратегией постсоветского человека является адаптация к «новым» условиям. Отсюда практики заимствования, повторения образцов поведения, культурных смыслов, значений и символов, характерных для советской действительности. Новые условия и отношения, безусловно, порождают новые антропологические структуры и практики, стереотипы, в то же самое время они сочетаются со структурами и практиками, уже сложившимися в советской действительности. Постсоветский человек, адаптируясь, использует известные для него стратегии и практики из прошлой советской жизни. «Советское» в данном случае выступает некой терапией: оно «залечивает» травмированное сознание. Возвращение к «советскому» через ностальгию и другие меморативные стратегии разрешает кризис идентичности, но путем заимствования элементов советской идентичности. Кризис коллективной идентичности выводит человека на проблему поиска новой идентификационной модели. С точки зрения В. Хесле, «дабы построить новую идентичность, „я" должно избежать соблазна того, что можно назвать отрицательной идентичностью»57, негативной идентичностью, то есть идентичностью, определяющую себя путем отрицания прежних ориентиров. Восстановление коллективной идентичности возможно в процессе поиска позитивных всеобщих норм и ценностей.
Нами уже было отмечено, что причиной кризиса коллективной идентичности может быть распад социальной системы. Дискурс кризиса идентичности переплетается с дискурсом травмы (фиксация травмы постсоветского человека в связи с распадом привычной социальной системы в социально-антропологических исследованиях происходит столь же часто, что и фиксация кризиса идентичности ).
Коллективные практики постсоветского человека: дискурс ностальгирования и дискурс величия
В постсоветской действительности отмечается всплеск воспоминаний о «советском». Современные исследователи фиксируют реанимацию, репродукцию «советского» как отличительную черту символического наполнения последнего десятилетия. Указание на то, что советское прошлое вызывает «ностальгию», стало уже общим местом (в диапазоне от публицистики до академической науки).
Задача этой главы - понимание не только механизмов и форм актуализации «советского прошлого», но и причин обращения постсоветского сознания к символам и сюжетам прошлой эпохи. В чем их функциональная нагрузка? О чем свидетельствует желание или нежелание постсоветского человека помнить прошлое?
В своем обращении к прошлому постсоветская действительность не уникальна, европейские гуманитарии отмечают: «мир затопила нахлынувшая волна вспоминания, прочно соединив верность прошлому - действительному или воображаемому - с чувством принадлежности, с коллективным сознанием и индивидуальным самосознанием, с памятью и идентичностью» (П. Нора)1.
С нашей точки зрения, постсоветская идентичность фундирована элементами прошлой эпохи. В том числе и потому, что транзит к новым условиям совершен не до конца, отсюда появление в современном лексиконе слова «постсоветский»: оно фиксирует незавершенность перехода, непрожитость и непреодоленность коллективной травмы утраты прошлого и в то же время незавершенность процессов социальной адаптации к изменившейся социальной реальности. Одновременно, термин «постсоветский» может означать своего рода «навязывание» российскому социальному пространству определенного легитимного воззрения на социальную реальность, артикулируемую в публичном дискурсе как «постсоветскую», а значит, «не оформленную» и «наследующую прошлое».
На наш взгляд, в процессах социальной адаптации задействованы приметы советской эпохи, которые выполняют компенсаторную функцию. Здесь для философа открывается возможность поговорить о способах преодоления коллективной травмы. В этом смысле распространенные сегодня ностальгические настроения должны восприниматься как один из способов коллективной реакции на социальную травму, наряду с попытками нормализации, «негативизации» прошлого или утопической идеей возвращения.
Прежде чем говорить о социальных рамках актуализации «советского», отметим, что в социально-гуманитарном дискурсе речь ведется о «режимах историчности» (термин Ф. Артога) как способах, «с помощью которых общество трактует свое прошлое и рассуждает о нем»2. В этом смысле режим историчности — это инструмент исследования способов бытования прошлого в настоящем, способов их диалектической взаимосвязи. Появление понятия «режим историчности» в дискурсе постсоветской коллективной памяти связано не с желанием постичь время или целостность времени (через взаимосвязь прошлое-настоящее-будущее), а главным образом в связи с кризисными моментами, когда, по мнению Ф. Артога, «начинают терять свою очевидность сочленения прошлого, настоящего и будущего» . В таком случае исследование режима историчности — это, по словам Ф. Артога, «способ осветить, практически изнутри, сегодняшние вопросы относительно времени: имеем ли мы дело с забытым прошлым или с прошлым, слишком часто актуализируемым; с будущим, которое почти исчезло с горизонта, или с будущим, скорее угрожающим нам своим неизбежным приближением; с настоящим, беспрестанно тонущим в сиюминутности, или почти статичным и бесконечным, если не вечным»4? Режим историчности, таким образом, выводит нас на анализ условий возможности того или иного типа ретрансляции прошлого в социальной реальности, в зависимости от связей прошлого, настоящего и будущего.
Нам представляется, что новая актуализация памяти о советском прошлом объясняется разрывом исторической и временной преемственности: «прошлое перестало быть гарантией будущего, а потому память превратилась в движущую силу, в обещание преемственности. Раньше существовала сплоченность прошлого и будущего, связующей нитью которых было настоящее. Теперь же существует сплоченность между настоящим и памятью» (П. Нора)5. Актуализация прошлого в постсоветской действительности — это способ восстановления преемственности между советским прошлым и постсоветским настоящим. Таким способом становится ностальгия. В свою очередь, современная медийная символическая реальность предлагает постсоветскому человеку широкие возможности воспользоваться прошлым, заманивая его в топосы «ностальгирования»: «старые фильмы, „старые" и „главные" песни, включая ту, что на слова Сергея Михалкова, являются лишь видимой частью искусственного нагромождения политического льда, который в этот воистину „ледниковый период" стали производить СМИ для утешения тех, кто чувствовал себя обобранным»6.
Вместе с тем погруженность в прошлое — это свидетельство того, что вместо вопроса, каково будущее, постсоветский человек заинтересован вопросом, каким будет его прошлое. А. Левинсон отмечает: «У нынешних россиян нет идеи будущего - это принимается всеми или почти всеми без дискуссий... образец отношений к будущему мы ищем в прошлом» . Анализируя взаимоотношения прошлого, настоящего и будущего в постсоветской символической реальности, Б. Дубин пишет: «они то подхватывают, поддерживают, то ограничивают, балансируют, то перекрывают, как бы подстраховывают действие друг друга, тем самым многократно увеличивая повседневную устойчивость социального существования субъекта, его личностной структуры — запас их прочности, а во многом и инертности»8.
Итак, прошлое содержит в себе ресурс для самоопределения постсоветской массы, а вместе с тем и ресурс для удовлетворения потребности коллектива отличаться от других и гордиться своей уникальностью.
