Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ КАК СОЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ 13
1.1. Глобализация в контексте парадигм социальной трансформации: теоретико-методологический аспект 13
1.2. Социальное изменение в институциональной перспективе 28
1.3. Глобализация как институциональная трансформация в социокультурном измерении 43
ГЛАВА II. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ГОРИЗОНТЫ ГЛОБАЛИЗАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ В КУЛЬТУРНО-ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ 65
2.1. Социо-эпистемологический горизонт глобализации 65
2.2. Структурно-институциональный горизонт социокультурной трансформации 88
2.3. Вызовы глобализации в сравнительном культурно-цивилизационном
контексте 108
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 151
БИБЛИОГРАФИЯ 157
- Глобализация в контексте парадигм социальной трансформации: теоретико-методологический аспект
- Социальное изменение в институциональной перспективе
- Социо-эпистемологический горизонт глобализации
Введение к работе
Актуальность исследования. Процессы глобализации -множественные, неоднозначные и противоречивые как в своей реализации, так и в своём восприятии - становятся, так или иначе, «объективной реальностью» современного мира. Несмотря на существующие критические подходы, отрицающие глобализацию как таковую, и постулирующие «необоснованность» или даже «ложность» самого концепта, и невзирая на попытки сфокусировать исследовательское внимание на феномене «других глобализаций» и дезавуировать тем самым уникальность глобализации нынешней, процесс интеграции мира в его экономическом, политическом и социокультурном измерениях набирает силу и является, на наш взгляд, уже практически в равной степени как аксиоматичным, так и безальтернативным.
Социокультурный горизонт глобализационных процессов получил внимание со стороны исследователей позднее, чем измерения экономическое и политическое. Однако степень его важности признается сегодня едва ли не доминирующей над другими сферами. Вообще, внимание к социокультурной, символической составляющей общественных процессов увеличивается по нарастающей в социальной науке. Будь это фокус на культурных детерминантах модернизационных процессов, или неоинституциональный подход к экономическим феноменам, или акцент на культурно-исторической обусловленности политических структур - в любом случае речь идет о признании факторов символического порядка в качестве одних из ключевых в той или иной системе общественных отношений. Соответственно, исследовательский интерес к глобализации, как социокультурной трансформации, также отражает эту тенденцию актуализации детерминант символического порядка.
Тот факт, что глобализация несет с собой не только преимущества, но и угрозы является сегодня уже общепризнанным. Однако, если в сфере экономических и политических отношений эти угрозы, или риски достаточно
очевидны и, в общем, хорошо изучены, в сфере социокультурной глобализационные вызовы исследованы недостаточно. Что конкретно представляют собой эти угрозы? Какие возможны последствия для общества, ставшего перед лицом вызова социокультурных элементов глобализации? Как связаны эти вызовы с культурно-цивилизационной спецификой того или иного общества? Какие конкретно сферы социума являются приоритетными объектами вызовов такого рода? На эти и многие другие вопросы, связанные с символическими рисками, которые несет с собой глобализация, ответы всё ещё не являются как полными, так и очевидными.
Культурно-цивилизационные «разломы», существующие в сегодняшнем мире, могут стать или ареной ожесточенных культурных столкновений, или «фронтирами» сотрудничества и культурного взаимообогащения. Конечный результат будет зависеть не только от «доброй воли» лидеров и движителей глобализации, но и от степени готовности той или иной культуры к отстаиванию своей самобытности и значимости в культурной амальгаме современного мира. Другими словами, к методологической установке культурного релятивизма должны быть расположены или все культуры, или никакая из них - в этом случае все должны быть готовы к методологической установке этноцентризма. Все другие варианты, так или иначе, будут означать дисбаланс и неравновесность в культурной глобализации. В этой связи, вполне допустимыми являются термины, относящиеся к проблемам социокультурной безопасности социума, такие, как «символическая вооруженность», «символическое оснащение», или «развитость символических систем». Для того чтобы общество выступало, как минимум, не пассивным реципиентом социокультурной глобализации, необходимо, чтобы в нем . были осознаны и четко артикулированы собственные приоритеты и интересы в данной сфере. А для того, чтобы оно могло стать и субъектом данного измерения глобализационных процессов, необходимо, чтобы собственные
символические комплексы были хорошо структурированы, в полной мере институционализированы, и были, в известном смысле, достаточно агрессивны. Только в этом случае, данный социум сможет не только сохранить себя перед угрозой вызовов глобализации, но и увеличить собственные «жизненные шансы», цена которых в сегодняшнем мире чрезвычайно высока.
Степень научной разработанности проблемы. Социокультурное измерение глобализационных процессов является одним из постоянных предметов исследования за рубежом, причем, сформировавшиеся в данной академической сфере подходы отличаются, как правило, широтой и ярко выраженным междисциплинарным характером.
Среди созданных на настоящее время работ, необходимо, прежде всего, отметить труды таких зарубежных ученых, как А. Аппадураи, изучающий культурное производство в глобализирующемся мире с точки зрения конкурентоспособности продуктов культурного рынка, П. Бергер, исследующий культурную динамику глобализации с точки зрения её универсального содержания и влияния на степень индивидуальной свободы, У. Бек, анализирующий социокультурное измерение глобализационных процессов с особым вниманием к их политическому контексту и в терминах глобальных рисков, Э. Гидденс, исследующий социокультурную составляющую глобализации с акцентом на её эффектах для культурной самодетерминации индивида и общности, С. Хантингтон, анализирующий данное измерение в категориях культурно-цивилизационного взаимодействия, Р. Робертсон, изучающий данные процессы с преимущественным акцентом на проблематике культурного и символического доминирования в глобализирующемся мире, М. Фезерстоун, исследующий воздействие социокультурных факторов глобализации на национально-культурную идентичность с учетом степени модернизации общества, У. Макбрайд, посвящающий свои работы проблемам
гармонизации межкультурных отношений в глобальном мире, Дж. Томлинсон, исследующий воздействие глобализационных процессов на массовую культуру и этнокультурные характеристики социума, и др. [113;117,1-16;8,10-19;115;131;136;67,80-87;157;168;104,12-21].
В отечественной социальной науке социокультурное измерение глобализационных процессов естественным образом исследуется, преимущественно, с вниманием к эффектам культурной составляющей глобализации на российское социокультурное пространство и общество, в целом. Здесь необходимо, на наш взгляд, упомянуть, прежде всего, работы таких авторов, как И.Ф. Кефели, исследующий социокультурную динамику глобальных геополитических процессов с учетом, преимущественно, проблем выживания культуры в новой геополитической среде, Г.Г. Дилигенский, анализировавший воздействие глобализации на ментальность и социальное поведение, включая мотивации, ценности и смыслы, возникающие в системе и практике общественных отношений, Ф.Х. Кессиди, изучающий глобализационные процессы с особым вниманием к интеграционной проблематике, связанной с взаимодействием культур, А.С. Панарин, анализирующий социокультурную составляющую глобализации в терминах «глобальной культурной революции» и культурной агрессии Запада, Н.Е. Покровский, исследующий глобализационные процессы в сфере культуры с точки зрения проблематики их субъектности, Л. Клепацкий и И.С. Семененко, изучающие культурные факторы глобализации с аналитическим фокусом на их соотношении с национально-цивилизационной проблематикой, О.А. Кармадонов, акцентирующий внимание на взаимовлиянии глобализационных процессов и феномена символической обусловленности властных отношений, в том числе - в международной сфере, Н.А. Косолапов, исследующий социокультурное измерение глобализации с акцентом на его роли в детерминации политических структур
и режимов сегодняшнего мира [30,4-5;51,76-79;52;79;43,47-56;83,3-10;54,12-21;92,Ю1-114,57,3-13].
Таким образом, феномен социокультурной составляющей глобализационных процессов достаточно широко представлен в научной литературе. Вместе с тем, следует отметить практическое отсутствие социально-философских работ, в которых социокультурное измерение глобализации исследовалось бы с комплексных позиций, во-первых, не просто как её структурная часть, а в качестве фактора, относящегося к феномену более широкого порядка - социальной трансформации, с учетом факторов культурно-цивилизационной специфики, и, во-вторых - с позиций институционального подхода в его новейшей версии, акцентирующей внимание на знаковой составляющей общественных отношений вообще, и, -в соединении с соответствующими социально-философскими концептуализациями феномена символического, - на феномене социального изменения, в особенности.
Объектом исследования являются глобализационные процессы в своём социокультурном измерении.
Предметом исследования выступают особенности социокультурной глобализации с точки зрения её вызовов и «ответов» в основных институциональных измерениях социума с учетом его культурно-цивилизационного профиля.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является анализ специфики и структуры вызовов социокультурной глобализации и выявление характера и специфики реакций на эти угрозы со стороны соответствующих институциональных структур общества в контексте его культурно-цивилизационных характеристик.
Данная цель определила постановку и решение следующих задач:
исследование феномена глобализация в контексте парадигм социальной трансформации;
анализ институциональной перспективы социального изменения;
анализ глобализации как феномена институциональной трансформации;
исследование воздействия глобализационных процессов в контексте основных институциональных горизонтов - социо-эпистемологического и структурно-институционального;
анализ вызовов глобализации в сравнительном культурно-цивилизационном контексте.
Теоретико-методологическая основа исследования. Основными методами диссертационного исследования выступили диалектический, системный, компаративный, культурно-исторический, и структурно-функциональный подходы.
Также работа основывается на положениях критического рационализма, в особенности - фаллибилистско-плюралистического критицизма X. Шпиннера; основах теории неоинституционализма в приложении к проблематике социокультурного изменения; социально-философских концептуализациях феномена символического, развитых в зарубежной (Ш. Эйзенштадт, Т. Парсонс, Д. Расмуссен, Н. Элиас, X. Данкан, 3. Мах), и отечественной (О.А. Кармадонов) науке; концепции семиотики культуры Ю.М. Лотмана в приложении к проблематике культурно-цивилизационной типологизации.
В целом, автор опирался на общенаучную методологию познания, с применением аналитических и междисциплинарных методов.
Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что осуществлен комплексный социально-философский анализ социокультурного измерения глобализационного процесса, как институциональной трансформации, специфика которой обусловлена культурно-цивилизационными характеристиками социума.
К положениям новизны в работе относится следующее:
обоснована эвристичность парадигмы критического рационализма при исследовании социальных процессов макроуровня;
продемонстрирована применимость теории неоинституционализма в социально-философском исследовании феномена социокультурного изменения вообще и в контексте глобализационного процесса - в особенности;
осуществлен структурный анализ основных горизонтов социума, являющихся главными объектами социокультурных глобализационных вызовов;
осуществлена типологизация и классификация основных культурно-цивилизационных ареалов сегодняшнего мира с точки зрения социокультурных вызовов глобализации и типов реакций на них со стороны той или иной культуры-цивилизации.
Положения, выносимые на защиту:
Глобализационные процессы достаточно адекватно могут быть описаны в любой из созданных на настоящий момент теоретико-методологических концепций, вместе с тем, наибольшей эвристичностью обладает подход на основе критической рациональности, учитывающий как явные, так и скрытые эффекты и импульсы глобализации, принимающий во внимание как данное нам в непосредственной бытийной и аналитической реальности, так и существующее ноуменально, но рефлективно;
При рассмотрении глобализационных процессов в социокультурном измерении наиболее адекватной представляется неоинституциональная парадигма, поскольку позволяет исследовать содержательные, символические аспекты институционального изменения; сосредоточить внимание на той роли, которую играет в определении социального бытия эволюция смыслов, заложенных в таких своеобразных типах институтов, как символы, ритуалы и церемонии; исследовать процессы
глобализации с учетом их воздействия на эти институционализированные структуры;
Глобализация выступает явлением символического порядка, символы являются изменяемым феноменом, неоинституциональная парадигма в своей трансформационной части эвристично интегрируется с описанными в социальной науке алгоритмами символического изменения, и социокультурная глобализация представляет собой, прежде всего, институциональную трансформацию в двух основных измерениях: социально-эпистемологическом и структурно-институциональном;
Социальная идентичность, социальная патология и социальный контроль, являющиеся институциональными феноменами социо-эпистемологического горизонта, в полной мере испытывают на себе воздействие глобализационных процессов. Социальная идентичность, во всей своей комплексности, испытывает в ходе глобализации, прежде всего, угрозу размывания, разрушения и утраты. Основной эффект - отсутствие гармонии и согласованности. Социальная патология интернационализируется и диверсифицируется за счет распространения, в том числе, соответствующих культурных образцов. Главный эффект - отсутствие нетерпимости к социальной патологии во всех её проявлениях;
Глобализационные процессы только обостряют конкуренцию символических систем, каковыми являются идеологии (как феномен структурно-институционального горизонта), и наибольшие шансы имеют наиболее развитые, в полной мере институционализированные и привлекательные для массового сознания и массовой психологии идеологические комплексы. В этой связи, российское общество находится, к сожалению, в состоянии символического разоружения - не имеющее четких мировоззренческих ориентиров, с нарушенной социокультурной преемственностью, лишенное символического капитала общество
представляет собой не достаточно защищенную этно-политико-территориальную субстанцию;
6. С точки зрения дихотомии традиции и современности, российское общество характеризуется внешним характером как того, так и другого. То есть, институты современности не рутинизированы, а институты традиции сведены, практически, к этнографически-морфологическому типу. Тем самым, российская культура-цивилизация стремительно теряет сегодня, на наш взгляд, признаки как культуры, так и цивилизации, что перед социокультурными вызовами со стороны глобализационных процессов представляется очевидной угрозой для безопасности российского социума.
Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что полученные данные позволяют судить о содержательных и динамических аспектах глобализационных процессов в современном мире и в российском обществе, в особенности, анализировать их тенденции, и, соответственно, пытаться прогнозировать развитие. Сформированные теоретические положения и выводы развивают и дополняют ряд разделов социальной философии в части источников и механизмов социокультурного изменения, глобальных проблем современной цивилизации, и перспектив развития российского общества в культурно-цивилизационном контексте. Вносится определенный вклад и в разделы таких дисциплин, как социология культуры и духовной жизни, социология коммуникаций, конфликтология. Материалы исследования могут быть применены при дальнейшем анализе воздействия глобализации на социальные процессы в современном российском обществе, использованы в учебном процессе в вузах.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации изложены на межрегиональной научно-практической конференции «Проблемы управления развитием социальных систем: личности, организации, территории» (Иркутск, 2007 г.), межрегиональной научно-практической конференции «Сибирь сегодня и завтра: проблемы
регионального развития» (Иркутск, 2006 г.), научно-практической конференции аспирантов и соискателей «Studium» (Иркутск, 2003, 2004, 2005 гг.).
По теме диссертационного исследования опубликовано 5 печатных работ общим объемом 5,0 п.л.
Структура и объём работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения, библиографического списка, содержащего 170 названий. Объём основной части работы составляет 157 страниц.
Глобализация в контексте парадигм социальной трансформации: теоретико-методологический аспект
Процессы глобализации - множественные, неоднозначные и противоречивые как в своей реализации, так и в своём восприятии -становятся, так или иначе, «объективной реальностью» современного мира. Несмотря на существующие критические подходы, отрицающие глобализацию как таковую, и постулирующие «необоснованность» или даже «ложность» самого концепта1, и невзирая на попытки сфокусировать исследовательское внимание на феномене «других глобализаций» и дезавуировать тем самым уникальность глобализации нынешней2, процесс интеграции мира в его экономической, социокультурной и политической ипостасях набирает силу и является, на наш взгляд, уже практически в равной степени как аксиоматичным, так и безальтернативным.
Вместе с тем, на наш взгляд, если глобализация уникальна в своем содержательном и масштабном аспектах, в определенном смысле она все же является «тривиальным» явлением, а именно - одним из видов феномена социального изменения. В связи с этим, необходимо сразу же отметить, что иногда встречается известное логическое смещение, при котором глобализация сама приобретает парадигмальный характер, что, на наш взгляд, является неверным. Перечисление «теории глобализации» в одном ряду с «теорией постмодернизма», «концепцией синергетики», «теорией динамичных комплексных систем», и т.д. выглядит, с одной стороны естественным, поскольку сами данные дефиниции, как правило, идут рука об руку в различных работах, и анализируются часто как одно, следующее из другого или испытывающее его воздействие, но с другой стороны является логической ошибкой, поскольку глобализация - это не парадигма, а объект исследования, в отличие от тех же постмодернизма и синергетики. Соответственно, глобализационные процессы могут являться и являются не более чем объектом приложения той или иной теоретико-методологической концепции, при котором последняя задает специфику, а первое - фокус того или иного исследования, тем более, когда речь идет не о глобализации «вообще», а о конкретном её аспекте или измерении.
Таким образом, всякий анализ глобализации должен по необходимости быть предварен рассмотрением этого процесса в контексте существующих теорий социального изменения, точно так же, как и сами эти теории должны быть верифицированы (фальсифицированы, говоря словами К. Поппера) на предмет их применимости для анализа глобализационных процессов. На настоящий момент в социальной науке выделяется, как известно, четыре основных теоретико-методологических концептуализации феномена социального изменения: эволюционные модели, циклические, конфликтологические, и функционалистские. Главные компоненты эволюционизма XIX века включали следующие постулаты: 1. Социальное изменение является естественным и постоянным; 2. Социальная эволюция есть направленный процесс; 3. Социальная эволюция нескончаема; 4. Социальное изменение необходимо, происходит из одних и тех же источников и обязательно для всех обществ (О. Конт, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм). Менее этноцентричные версии современных эволюционных теорий предстают в виде «мультилинейных» моделей социального изменения. Здесь делается акцент на необходимости изучать каждое общество отдельно, открывая уникальные, присущие только данному образованию эволюционные стадии (Дж. Ленски, М. Салинз, Э. Сервис, Р. Стюарт).
Циклические теории социального изменения введены в социальный дискурс благодаря, прежде всего, О. Шпенглеру. Согласно идеям немецкого философа, все общества неизбежно проходят через стадии сопоставимые с жизненными стадиями человеческого существа: младенчество, юность, зрелость, старость. Сходные идеи в терминах «роста» и «падения» были развиты А.Тойнби, который рассматривал развитие и закат различных обществ как ответы на вызовы физической и социальной среды. Циклическая теория социального изменения была создана и П. Сорокиным, полагавшим, что все общества постоянно претерпевают социальное изменение, и этот процесс берет начало в глубинах их культур.
Конфликтологические модели социального изменения представлены, прежде всего, категориями марксистской классовой борьбы и имманентного антагонизма на основе прав собственности. Некоторые современные теоретики конфликтологического подхода дистанцируются от этого взгляда, обнаруживая конфликты среди самых разнообразных групп и в каждом социальном институте (Р. Дарендорф).
В функционалистской перспективе социальные изменения происходят как результат роста населения, технологических изменений, группового и классового неравенства и борьбы за ресурсы. Т. Парсонс развил гомеостатическую модель общества, в котором конфликт минимизируется через возникновение легитимных управляющих институтов; решения здесь принимаются лишь по поводу того, кто управляет и по формам и степени власти.
Социальное изменение в институциональной перспективе
Проясним предварительно наш подход к институциональной проблематике. Под «социальным институтом» обычно понимается сложно структурированное образование, обладающее четко очерченным комплексом функций, направленных на удовлетворение тех или иных социальных потребностей, в тех или иных сферах общества. Тем самым, социальный институт естественен по своему происхождению - коль скоро возникает некая социальная потребность, должна возникнуть и долговременная практика её удовлетворения, то есть - институт. Заметим, вместе с тем, что в повседневной действительности социальный институт может и не носить сугубо общественно-полезный характер, быть объективированной эманацией безличной функции в социальной структуре (Т. Парсонс) или воплощением надындивидуальной «системы» (Н. Луман). То есть, аксиологическая составляющая бытия социального института возможна, но необязательна.
В характеристике сущности социального института среди исследователей наблюдаются расхождения, по преимуществу в оценках принципиальной обусловленности их существования. Известное противоречие присутствует и в трудах отдельных ученых, например, в работах К. ГТоппера, когда он в своей фундаментальной критике детерминизма и прагматизма, с одной стороны, утверждает, что «огромное большинство институтов является непреднамеренным результатом человеческой деятельности», а с другой, все-таки, предлагает рассматривать их как «средства, обслуживающие определенные цели, которые необходимо оценивать исключительно с точки зрения их целесообразности и эффективности»[86], в результате чего, по сути дела, встает как раз на инструменталистскую платформу прагматизма практически в том же виде, как ее обосновал Дж. Дьюи.
Ведутся также споры о роли социальных институтов. Наиболее отчетливо это прозвучало в работах П.А. Сорокина, который, полемизируя с Б. Малиновским, рассматривавшим социальный институт как «родовое социальное явление» или первичную, базовую структуру социума, отмечал, что «институт, как организованная группа, не является ни родовой, ни простейшей социальной единицей, но есть специальная форма родовых социальных явлений, часто очень сложная по своей структуре»[94,191].
Единственное, в чем, пожалуй, нет больших разногласий - это сама механика возникновения института, или - институционализация. Когда К.
Поппер утверждает: «Любая долговременная политика институциональна»[86,166], он вполне согласуется с высказыванием П. Бурдье о том, что «делегирование политического капитала предполагает его объективацию в постоянных институциях»[14,215], и этот консонанс вполне логично дополняют П. Бергер и Т. Лукман, когда они пишут: «институционализация имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий. Иначе говоря, любая такая типизация есть институт..., зачатки институционализации появляются в каждой социальной ситуации, продолжающейся какое-то время»[9,92-94].
Существующая типология институтов (реляционные, регулятивные, культурные и интегративные) подразделяет их в зависимости от сферы действия и функций. То есть дифференциация социальных институтов есть дифференциация конкретных специфических сфер их реализации. Таким образом, априорно признается формальность или «легитимность» любого института. В качестве альтернативы допускается деинституционализация в отдельных областях социальной жизни, следствием которой является «аномический ужас» (П. Бергер, Т. Лукман). На наш взгляд, социально-историческая практика побуждает нас к классификации институтов по более широкому, морфологическому признаку - номической легитимности, указывающему на наличие формальности или отсутствие таковой.
Под «формальными» институтами мы будем понимать такие, которые обеспечивают своим членам приобретение определенных выгод и статуса в русле официальной, нормированной стратегии. Это - институт государственной власти, семьи, образования, рынка, и т.д. Характерной особенностью формального института является его непреходящая рефлексия по поводу своей легитимности (через социальных акторов, конституирующих его в повседневном взаимодействии), систематически результирующаяся в его содержательной и морфологической трансформации, а также «беспрерывное усиление весомости императивов, связанных с воспроизводством аппарата и предлагаемых им постов, привязывающая к себе тех, кто их занимает, всякого рода материальными и символическими интересами» (Бурдье)[14,216].
Социо-эпистемологический горизонт глобализации
Социальная идентичность в контексте глобализационных процессов привлекает всё большее внимание исследователей, и анализируется как в контексте актуальных и потенциальных выигрышей, так и угроз. Вообще, как известно, антропологическая рефлексия, или идентификация, определяется, как все прочие идентификации (половая, расовая, этнокультурная, гражданская, классовая, профессиональная), по негативному и позитивному принципу, что обусловлено, соответственно, наличием противоположных и тождественных особей. В оппозиции двух субъективностей их взаимные символические ряды формируются на основе характера отношений, в которые они между собой вступили. «Переживаемые отношения, - пишет Мартин Бубер, - суть реализации врожденного Ты в том Ты, которое обретено через встречу; то, что встреченное Ты может быть постигнуто как предстоящее, воспринято в исключительности и, наконец, то, что к нему может быть обращено основное слово, укоренено в априори отношения»[13,31]. В этих отношениях аффективная, «экспрессивная» (Парсонс), сторона играет крайне важную роль в процессе взаимного восприятия, причем интенсивность переживания определяет и арсенал символизирующих средств, и степень образной насыщенности, другими словами - широту и глубину палитры символов, вызванных в человеке «предстоящей» личностью.
Группа, с которой идентифицирует себя индивид, всегда является феноменом символического порядка, носителем и медиатором смыслов, идентичности и ценностей включенных в нее индивидов. В этой связи, Энтони Коэн выделяет две наиболее базовых характеристики этой социальной единицы: «члены человеческой группы (а) имеют что-то общее между собой, что (б) отличает их значимым образом от членов другой группы. «Сообщество», таким образом, предполагает одновременно подобие и отличие. Воплощением этих характеристик выступают границы группы»[125,12].
Символический универсум личности формируется и поддерживается за счет позитивной и негативной идентификации, где первое есть отождествление с себе подобными, второе же - обретение себя через осознание существования визави. Сам факт осознания собственной нетождественности с кем-либо носит характер известного стресса. Ослабить эти переживания и придать им положительную направленность, призваны престиж, либо - пафос группы - хранимый и культивируемый символический свод, утверждающий ее превосходство над всеми прочими. Комплекс символов группы призван регулировать ее состояние, и реализуется через повседневные практики, или, как предпочитает формулировать Здислав Мах, ритуалы. «Все группы выражают через ритуалы свою идентичность, и обеспечивают социальный порядок и должное поведение своих членов. Если между группами существует конфликт, ритуалы выражают различия между ними, и разделяют социальный мир на два противостоящих порядка - наш и их, позитивный и негативный. Таким образом, и социальный контроль и социальное изменение, - по мнению Маха,
- являются функциями ритуала, и, в сущности, двумя аспектами одного и того же процесса символической репрезентации и создания идентичности»[143,81]. Позитивная оценка собственной группы и негативная
- чужой является едва ли не родовой характеристикой всякого группового символического комплекса. «Символические границы создаются для разделения мира на "наш" и "их" домены, - по словам Маха, - Социальное пространство организуется в соответствии с этим разделением, определяющим также и паттерны взаимодействия между различными группами. Эти отношения заключаются, помимо прочего, в дальнейшем процессе идентификации, упрочении соответствующих моделей идентичности»[143,43].
Характерно, в этой связи, что «угрозы» идентичности, с которыми она сталкивается в ходе глобализационных процессов, представляются более реальными и очевидными, в то время как «выигрыши» остаются в большей степени умозрительными. Преимущества, которые несет с собой в плане идентификационных процессов глобализация, обычно описываются в связи с феноменом свободы выбора такой идентичности. «Отличительной чертой символического доминирования, - говорит Бурдье, - является то, что оно внушает тем, кто подчиняется ему, представление, бросающее вызов привычной дихотомии свободы и ограничения»[ 120,51]. Это наблюдение как нельзя лучше соответствует сложившейся ситуации с оценкой проблемы идентичности и свободы в глобализирующемся мире. Энтони Гидденс, например, утверждает, что «традиция и обычай все более ослабляют свое воздействие на наши жизни», и это положительный, согласно Гидденсу, процесс, поскольку он «предоставляет человеку невиданный до того уровень личной свободы»[136,17]. Вторит этому подходу известный писатель и публицист М.В. Льоса, когда говорит о том, что «глобализация должна только приветствоваться, поскольку невероятно расширяет горизонты индивидуальной свободы»[142,32]. Сходное мнение высказывает и Питер Бергер, когда пишет о том, что «на культурном уровне возник серьезный вызов плюрализма: разрушение само собой разумеющихся традиций и появление возможности выбора среди верований, ценностей и жизненных стилей. Представляется обоснованным сказать, что этот процесс ведет к увеличению как индивидуальной, так и коллективной свободы. Вряд ли тот, кто ценит свободу, будет порицать это развитие, несмотря на его цену»[117,16]. В свою очередь, ЮНЕСКО ещё в Докладе о Мировой Культуре 2000 провозглашает, что «человечество должно расширить свое понятие о культурном наследии за счет включения в него нематериальных феноменов, таких как традиция и обычай, наряду с великими монументами и памятниками природы», высказывая, впрочем, в то же самое время беспокойство по поводу того, что «культурная идентичность и выражение, испытывающие разнообразные вызовы со стороны процессов глобализации, могут привести к отрицанию разнообразия, следовательно, культура может быстро оказаться связанной с конфликтом» .
Собственно, на потенциальном символическом и непосредственном конфликте и построена аргументация тех исследователей, которые
1 World Culture Report 2000. Paris: UNESCO Publishing, 2000. усматривают угрозу социальной идентичности со стороны
глобализационных процессов. Такой отечественный мыслитель, как А.С. Панарин отмечает, что в ходе глобализации общество, фактически, обезоруживается перед лицом корпораций, использующих для легитимации и облагораживания своих корыстных целей одежды доктрины постмодернизма. На уровне интеллектуалов оно обезоруживается за счет перенаправления мыслительной активности в сторону апологетики дурной относительности и абсолютной мозаичности - когда «всё, что угодно может произойти из всего, что угодно», сам поиск истины становится занятием, как минимум, бессмысленным. На уровне обывателей общество лишается возможности к сопротивлению за счет виртуализации всех социальных связей и деструкции заклейменных постмодернизмом метанарративов идентичности, идеологии, гражданства. Возникают, по выражению
Панарина, так называемые дезертиры социума, «отказывающиеся нести бремя социальной дисциплины и долга во всех его проявлениях. Эти дезертиры по-своему сотрудничают в деле деконструкции национального государства, армии, промышленности, то есть помогают глобалистам устранять преграды на пути глобализации. Они - тоже индивидуалисты, но их индивидуализм, в отличие от индивидуализма приватизаторов, носит инфантильно-беспомощный, саморазоружающий характер»[80,27].
Постмодернизм, - утверждает Панарин, - придал частнособственническим, индивидуалистическим мотивам старого буржуазного типа «новую форму индивидуалистического отвоевания социально безответственной "свободы", чурающейся всякого долга, всяких норм, всего, попахивающего "коллективной жертвенностью".
