Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Отражение эмоционального состояния субъекта в устной и письменной речи 12
1. Эмоции и их классификация как междисциплинарная проблема
1.1.1. Решение проблемы эмоций в разных научных дисциплинах 12
1.1.2. Вопрос о классификации эмоций 25
2. Страх как психологическое явление и единица языка 34
3. Комплекс языковых средств, выражающих эмоциональное состояние субъекта в устной и письменной речи 51
1.3.1. Выражение эмоционального состояния в устной речи 53
1.3.2. Выражение эмоционального состояния в письменной речи 61
Выводы к главе 1 89
ГЛАВА 2. Текстовое представление (производство/понимание) эмоционального состояния «страх» (на материале малой прозы А.П.Чехова) 95
1. Образ мира сквозь призму «эмоциональной ауры текста» 95
2. Выражение эмоционального состояния «страх» в прочтенном тексте 108
3. Представление эмоционального состояния «страх» в письменном художественном тексте 128
4. Влияние «эмоциональной ауры текста» на эмоциональное состояние адресата 172
Выводы к главе 2 179
Заключение 187
Библиография
- Вопрос о классификации эмоций
- Комплекс языковых средств, выражающих эмоциональное состояние субъекта в устной и письменной речи
- Выражение эмоционального состояния «страх» в прочтенном тексте
- Влияние «эмоциональной ауры текста» на эмоциональное состояние адресата
Вопрос о классификации эмоций
Многогранность природы эмоций и многообразие способов выражения эмоционального состояния субъектом является причиной того, что описание их — задача не просто трудная, а требующая четкого определения понятийного аппарата этой сферы человеческой жизнедеятельности. С этим связано наше стремление полнее представить многозначный термин "эмоция", ставший предметом исследования целого ряда наук. Язык эмоций сам по себе представляет интересную область исследования, но наш интерес определен более рамками лингвистического подхода к проблеме: выявлением возможностей языка в выражении эмоционального состояния субъекта, ибо изменение речевого поведения субъекта под влиянием эмоционального состояния для нас несомненно. Невозможно при изучении такого сложного явления ограничиться рамками одной лингвистики и не обратиться к данным других научных дисциплин.
Слово «эмоция» происходит от латинского e-movere. Первоначально оно обозначало «мигрировать, передвигаться из одного места в другое», а также употреблялось для передачи состояния волнения, возбуждения, что и легло в основу этого термина. Понятие «эмоция» очень емкое. Эмоции привлекали и привлекают к себе внимание исследователей, работающих в различных областях науки: философии, психологии, психиатрии, физиологии, акустики.
Проблема эмоций - одна из древнейших в научных исследованиях. Крупнейшие философы древности Платон, Аристотель, Декарт, Спиноза, Гегель, Кант и др. говорили о существовании эмоций, пытались разработать проблему их функционирования и определить роль эмоций в процессе познания. Так, Аристотель в трактате «О душе» писал о том, что необходимым условием эмоциональных переживаний выступает такая способность души, как ощущение: «... кому присуще ощущение, тому присуще испытывать и удовольствие и печаль, и приятное и тягостное» [Аристотель 1975, с. 399]. Несмотря на различие во взглядах, почти все философы рассматривали эмоции как переживание. Разработку проблемы эмоций в философской литературе находим в концепциях интуитивистов, экзистенциалистов, прагматистов, неопозитивистов. В философской литературе чаще наблюдается тенденция определять эмоции как форму отражения действительности. Эта теория ставит вопрос о предмете отражения, его специфике и приобретает особую сложность в сфере эмоций, так как эмоции есть в своей основе продукт отражательно-оценочной работы психики, она же формируется в русле отражательно-образного акта и поэтому вбирает в себя так или иначе семантическое содержание. Подчеркивая специфику предмета отражения, К.К.Платонов отмечает, что «эмоции отражают не предметы и явления реального мира, а объективные отношения, в которых эти предметы и отношения находятся к потребностям человека как организма. Не являясь еще формой познания (простейшая форма отражения как познание-ощущение), эмоции вызывают в сознании не образ предмета или явления, а переживание» [Платонов К.К. 1972, с. 16].
В философской литературе зафиксировано ряд попыток дать определение той или иной эмоции: так С.Кьеркегор, определяя тоску, исходит из понятий свобода - несвобода («Тоску можно сравнить с головокружением. Когда взгляд видит перед собой бездонную пропасть, возникает головокружение, идущее как от глаза, так и от пропасти, потому что она притягивает взгляд. Подобно этому тоска - это головокружение перед наличием свободы» [Кьеркегор С. 1993, с. 90]. Состояние между двумя мгновениями - «в этом головокружении свобода оседает» и «свобода снова выпрямляется и осознает свою вину» - философ называет «объективной тоской».); Н.А.Бердяев дает религиозную трактовку той же самой эмоции: «Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира. Тоска обращена к трансцендентному, вместе с тем она означает ... бездну между мной и трансцендентным. ... она говорит об одиночестве перед лицом трансцендентного. ... Тоска может пробуждать богосознание, но она есть также переживание богоставленности. ... В тоске есть надежда.» [Бердяев Н.А. 1990, с. 45] и т.д.
Интересен взгляд на эмоциональную сферу человеческой жизнедеятельности в работах экзистенциалистов: их позиция близка к когнитивной теории эмоций в психологии. В частности, Ж.-П. Сартр, рассматривая причины возникновения страха, приходит к следующему заключению: «... осмысляя какое-либо поведение как возможное и именно потому, что оно - моя возможность, я осознаю, что ничто не может обязять меня осуществить это поведение. ... Именно осознание своего собственного будущего в его модусе не-бытия мы и будем называть тоской-страхом» [Сартр Ж.-П. 1988, с. 98].
Психология, одним из объектов которой являются эмоции, представляет самый широкий спектр взглядов на данную проблему. Необходимо отметить, что до сегодняшнего дня среди ученых-психологов нет единства ни в определении эмоций, ни в их классификации. Это объясняется тем, что проявления чувств человека могут иметь широкий спектр различных оттенков и порой трудно дать им конкретное определение. Нелегко также отграничить эмоции от близких им явлений: одни ученые склонны отождествлять эмоции с потребностями живых организмов, другие - с инстинктами, третьи - с влечениями. Однако самостоятельность эмоций не вызывает сомнения у большинства ученых, и связано это с тем, что одна и та же эмоция может возникнуть по поводу самых различных потребностей организма (например, удовольствие сопровождает удовлетворение потребности и в пище, и в одежде, и в чтении хорошей книги). Поэтому в современной психологии эмоций предлагается множество самых разнообразных определений понятия «эмоция». Единственное положение, в котором сходятся почти все теоретики, состоит в том, что это понятие не имеет никакого общепринятого определения. Д.В.Люсин предполагает, что одна из возможных причин такого состояния в науке связана с невозможностью составить набор необходимых и достаточных признаков, характерных для данной категории [Люсин Д.В, 1999, с. 51].
Сложность определения эмоции вызывает сложность систематического описания эмоциональных состояний, и первая такая попытка была сделана интроспективным направлением в психологии, одним из представителей которого является В.Вундт [Вундт В. 1993, с. 48-65], полагавший, что существует особый вид психических явлений - чувства. Они характеризуются бесконечным разнообразием и огромным количеством оттенков. В психике человека В.Вундт насчитывал около 50 тысяч ощущений, а чувств, по его мнению, намного больше. Язык человека не располагает достаточным количеством слов, чтобы передать все возможные оттенки переживаний. В.Вундт называет шесть компонентов чувственного процесса, которые он выделяет в три большие группы, объединенные по принципу противоположности: удовольствие — неудовольствие, возбуждение - успокоение, напряжение - разрешение. Представители интроспективной психологии впервые отметили влияние эмоциональных состояний на физиологические процессы.
Комплекс языковых средств, выражающих эмоциональное состояние субъекта в устной и письменной речи
Представленная классификация на основе рассмотрения предикатов-глаголов требует комментария, так как она противоречит принятому в русской лингвистике мнению о природе русских предикатов: в частности, подлежит сомнению высказывание об активности и сознательности процесса возникновения эмоционального состояния субъекта, эксплицитно представленного в языке [см. 5 пункт].
Русский язык располагает богатым арсеналом средств, дающих говорящим возможность выражать эмоции как независимые от их воли и ими не контролируемые, часто неосознаваемые - пассивно-экспериенциальный способ выражения эмоционального состояния.
При экспериенциальном способе представления эмоционального состояния лицо, о котором говорится в предложении, как правило, выступает в грамматической форме дательного падежа, а предикат обычно имеет «безличную» форму среднего рода. Одним из семантических компонентов, связанных с таким способом представления, является отсутствие контроля: "не потому, что X это хочет". Неволитивный характер эмоций - отсутствие контроля - выражает и сама безличная форма глагола и дательный падеж имени. В русском языке есть целая категория эмоциональных слов (особого рода наречия и наречные выражения, или слова категории состояния), которые используются только с этими формами и обозначают, главным образом, пассивные, неволитивные эмоции (ср. Ему было грустно Он грустил).
А.Вежбицкая утверждает, что в такой двоякой ситуации о людях можно думать как об агентах, или «деятелях», либо - как о пассивных экспериенцерах [Вежбицкая А 1996, с.44]. Мы не видим возможности утверждать наличие подобной двоякой ситуации, ибо русский синтаксис в большинстве случаев фиксирует пассивность субъекта эмоционального состояния. Поэтому, на наш взгляд, следует говорить о неравнозначности представленных групп предикатов, о преобладании экспериенциального способа представления эмоции.
Высказывания, описывающие эмоциональное состояние субъекта, могут интерпретироваться в виде синтаксической модели, соответствующей фрагментам внутреннего мира человека. Их можно представить и как систему фреймов, куда входят основные элементы соответствующих ситуаций, включающих эмоциональные состояния человека [Вольф Е.М. 1989], такую модель можно условно назвать текстовой моделью, ибо она способна реализоваться только в рамках текста или его фрагмента.
Поскольку предметом исследования является текст, то необходимо пояснить, что мы будем понимать под данным термином.
Опыт обобщения идей многих ученых (Н.Д.Арутюновой, Т.М.Дридзе, Г.А.Золотовой, Т.М.Николаевой, А.Вежбицкой и др.)., в разное время занимавшихся проблемой интерпретации текста как особого объекта лингвистики, представлен в [ПФГ2000]. Выдвинуты следующие положения: 1) текст (как процесс) обеспечивается изначальной установкой на создание некоего целого, которое, по мнению его создателя, завершено относительно исходного авторского замысла; 2) текст (как продукт) материально воплощает инициальную установку на создание завершенного целого; 3) текст представляет собой системно-структурное образование, обладающее упорядоченной (иерархической) организацией, которая обеспечивается связностью - глубинной и поверхностной, локальной и глобальной, - что в итоге оказывается необходимым условием адекватной реконструкции получателем целого; 4) текст является особой, но не единственной формой выражения некоторого (планируемого отправителем) смыслового содержания. Специфика текста заключается в том, что это развернутая форма, предполагающая расчленение исходного смыслового континуума (замысла) на ряд составляющих, в отличие от неразвернутых форм, которые позволяют представить смысловое содержание как нечленимое целое (ср. такие жанры, как пословица, афоризм и др.). От других развернутых форм представления информации (в частности, словесно-графических: таблица, граф, диаграмма и др.) текст отличается тем, что использует исключительно языковые средства. Поэтому в организации текста большое значение приобретают средства делимитации и интеграции; 5) связность текста обеспечивается опорой на типизированные средства - строевые единицы (единицы текстообразования), универсальные и специализированные коннекторы, многочисленные вспомогательные средства etc.; 6) текст как процесс и текст как продукт - две тесно связанные между собой, но существенно различные стороны одного явления; 7) «устный» текст и «письменный» текст - также весьма различные понятия, ибо тот и другой создаются в рамках глубоко отличных друг от друга форм речи (некоторые лингвисты признают текстовый статус только за речевыми произведениями, зафиксированными письменно или, во всяком случае, имеющими в качестве источника или ориентира письменный текст) [ПФГ 2000, с. 260-261]. В частности, такое определение текста (учитывающее только его письменную форму) закреплено в «Словаре лингвистических терминов» О.С.Ахмановой: «Произведение речи (высказывание), воспроизведенное на письме или в печати» (курсив - М.С.) [Словарь лингвистических терминов, с. 483]. На современном этапе развития лингвистики наблюдается стремление связать понятие текста и с устной, и с письменной формой речи.
Текст (устный/письменный) представляет собой "язык в действии", то есть язык в динамичном состоянии, когда воплощаются возможности всех языковых единиц. Однако текст - это не только высшая единица в иерархической системе языка, представляющая собой сверхфразовое единство, достигающееся лексическими, синтаксическими и другими возможностями языка, текст обладает также эксталингвистическими особенностями, делающими его целостным. М.Я.Дымарский определяет текст как особую речемыслительную форму, которая «позволяет представить некоторую картину мира (фрагмент мира) в виде развернутой системы представлений, суждений, идей - то есть концепции, - в отличие от неразвернутых форм» [ПФГ2000, с. 261].
Традиционно текст характеризуется связностью/членимостью (обозначаемой также как связность-когерентность, связанность-связность) и целостностью, которая связана со смыслом текста. Основу связности в понимании многих исследователей создает содержательный фактор: подчеркивается передача связным текстом информации из части в часть с ее развитием; единство темы; содержательная организация текста как основа целостности, функционально направленная на реализацию внеязыковой задачи. Связность наиболее выражена в письменном тексте, так как он обработан, подготовлен, завершен, коммуникативный замысел в нем реализован. В устном тексте «связность проявляется как тенденция» [Каримова Р.А. 1991, с. 15]. Ввиду нерешенности вопроса о единицах текста, недостаточности знаний о связности текста параметр "членимость текста" обычно не эксплицируется. На данном этапе в синтаксисе обсуждаются отношения связности и членимости; разграничиваются уровни проявления членимости.
Выражение эмоционального состояния «страх» в прочтенном тексте
Интонационные характеристики прочтенного текста, отмеченные выше, соотносимы с результатами лексико-семантического и коммуникативного анализа текста.
На лексико-семантическом уровне текст рассказа А.П.Чехова «В потемках» содержит только четыре эмотива, отражающих исследуемую нами эмоцию: [1]... lee воображение нарисовало картину/ которой так боятся дачницы//... [см.: Фрагмент 3]; [2]... lee начало помучивать беспокойство/ ... [см.: Фрагмент 6]; [3] Оглянувшись назад/ он увидел два больших жениных глаза/ обращенных на него и полных удивления/ ужаса/ гнева// [4] ... жена его рисовала в своем воображении новую картину/ ужасную/невозможную/... [см.: Фрагмент 6].
Главное, что мы отмечаем при анализе синтаксических конструкций, -это близость конструкций [1] и [4], микротема которых - картина, вызывающая у субъекта эмоцию страха. Первая из них является метафорической каузативной конструкцией с метонимическим субъектом, актуализующим непроизвольность процесса, с результативным предикатом совершенного вида. Эмотив боятся - предикат несовершенного вида -фиксирует результат интеллектуальной деятельности (воображения), которым является эмоциональное состояние субъектов, причем рематический предикат состояния сопровождается интенсификатором-обстоятельством; на них приходится логико-эмоциональное ударение. Второе предложение передает динамику состояния (от нейтрального к беспокойству), что в дальнейшем контексте получает развитие благодаря фиксированию воображаемой картины. Предикат (сочетание фазисного и кратного глаголов) служит выражению характера эмоции «страх»; здесь логико-эмоциональное ударение также падает на эмотив, входящий в рематическую группу. В третьем предложении лексема ужас наряду с другими однородными эмотивами (удивление, гнев) выражает эмоциональное состояние субъекта, определенное через рамку «наблюдения», то есть через внешнее проявление, зафиксированное внутритекстовым наблюдателем; причем данные слова входят в рематическую группу и на них приходится логико-эмоциональное ударение. Последняя конструкция, как уже было указано, соотносима с первой, что позволяет говорить о композиционном обрамлении и о достижении таким способом цельности текста.
В остальном контексте эмоция передана через описание внешнего проявления в авторском повествовании (... /и мертвенная бледность залила ее лицо//; колена ее подогнулись// и по спине побежали мурашки// и др.), посредством эмоциональной лексики (Ах боже мой/...; Боже/ и др.), а также волюнтативной лексики: акциональным предикатам в императиве (Проснись Базилъ/...; Проснись ради создателя/; Да пойми же ты/ истукан/... и др.), то есть в выражении эмоционального состояния «страх» участвует комплекс средств.
Значительная нагрузка в выражении эмоциональной напряженности приходится на интонацию (см. ранее): ярко выраженной эмоциональностью речь характеризуется с момента номинации причин страха [см.: Фрагмент 2]: темная фигура - корова, или лошадь - человеческие контуры - подошла к окну - и исчезла во мраке окна, подводящих к главной номинативу каузатора эмоционального состояния субъекта: //Вор// [см.: Фрагмент 3]. Лексико-семантическое содержание контекста актуализуется интонационно и в коммуникативном рассмотрении: номинативы каузаторов страха, входящие в рематическую группу, представлены интонационно быстрым темпом речи, низкой громкостью (доходящей до шепота при реализации фразы человеческие контуры), восходящим тоном, скрипучим и напряженным голосом чтеца, логико-эмоциональное ударение падает на указанные лексемы из ряда каузаторов страха, то есть эмоциональная насыщенность контекста передана на лексико-семантическом, интонационном и коммуникативном уровне. Номинатив, обозначающий главный каузатор исследуемой эмоции, также реализован интонационно, причем он является фразой, выделен продолжительными паузами.
Обозначения воображаемых каузаторов страха (.../ вор лезет на кухню/ из кухни в столовую/ серебро в шкапу/ далее спальня/ топор/ разбойничье лицо/ золотые вещи// [см.: Фрагмент 3]) также входят в рематическую группу высказывания, интонационно характеризуются восходящим тоном, быстрым темпом, напряженным голосом чтеца.
Попытка нейтрализовать эмоциональную напряженность передана в репликах субъекта эмоции [см.: Фрагмент 4]. Интонационное противопоставление речи двух субъектов является основой выражения интенсивности исследуемой эмоции и контрастности эмоционально насыщенной речи персонажа-субъекта эмоционального состояния «страх» [Марьи Михайловны] речи второго субъекта [Гагина]. Реплики субъекта эмоции насыщены акциональными предикатами в императиве {проснись, пойми же и др.), выражающими данное стремление субъекта и входящими в рематическую группу. Интонационно речь субъекта страха характеризуется быстрым темпом, восходящим тоном, низкой громкостью, причем обозначение главного каузатора (...//вор//) имеет те же интонационные характеристики, что и во фрагменте
Описание эмоции возмущения, негодования, пришедшей на смену страху, имеет ярко выраженные интонационные параметры, наряду с коммуникативными и лексико-семантическими характеристиками. Актуализуются, входят в рематическую группу лексемы, обозначающие причину возмущения (Я не потерплю ... цинизма/; ...в моем доме/ и такое/ этакое), оценочные лексемы {тем хуже/... Это хуже вора//), а также акциональные предикаты в императиве и обстоятельственные наречия, выражающие требование (Изволь отправиться/сию минуту в кухню/; //Сию же минуту/; Извольте идти/), на них же приходится логико-эмоциональное ударение.
Таким образом, комплексный анализ показал, что прочтенный текст реализует все возможности эмотивного текста в плане выражения эмоционального состояния субъекта. Как видим, актуализация элементов модели эмоциональной ситуации происходит и на лексико-семантическом, и на синтаксическом (коммуникативном), и на интонационном уровне. Несомненно, эмоциональное состояние субъекта получает наиболее полное выражение в звучащем тексте. По данным такого текста мы можем говорить о том, что «эмоциональная аура текста» - это не только элементы, зафиксированные в письменном тексте и имеющие определенную смысловую направленность, но и предполагающееся интонационное воплощение, ибо именно в устной форме (в прочтенном варианте) перед адресатом в единстве предстают все составляющие описываемой эмоциональной ситуации. Такое единство способствует в большей степени воздействию на адресата, что собственно и является особенностью психологизма прозы А.П.Чехова.
Влияние «эмоциональной ауры текста» на эмоциональное состояние адресата
Так же, как и в предыдущем предложении, присутствует элемент градации, вводимый союзом но. Здесь сентенция в модальной рамке субъекта (что и говорить, равного по содержанию лексеме действительно ); параллелизм конструкций [1] и [2] носит оценочный характер. Представление эмоционального состояния на основе образа, возникающего в сознании субъекта, служит передаче усиления эмоциональной напряженности: «Когда я лежу на траве и долго смотрю на козявку, которая родилась только вчера и ничего не понимает, то мне кажется, что ее жизнь состоит и сплошного ужаса, и в ней я вижу самого себя» [8, 91]. Данное высказывание содержит видовое наименование каузатора {непонимание) и номинацию самого чувства через синоним ужас (ср. страх), передающий интенсивность состояния вплоть до максимального. Оно выражается с участием характерной сочетаемости и определения-интенсификатора: сплошной ужас, так что в смысловом отношении эмоция представлена через ее тотальный характер. Вновь, как и в предыдущих предложениях, здесь имеется рамка «наблюдения», что позволяет сделать вывод о параллелизме конструкций, их оценочности и, наконец, композиционной нагрузке.
Композиционное обрамление рассказа во второй своей части содержит конструкцию: Страх Дмитрия Петровича, который не выходил у меня из головы, сообщился мне [8, 98]. Использование данной конструкции служит выражению непроизвольности состояния (мне -адресат; не агенс), она восходит к личной каузативной конструкции: Дмитрий Петрович сообщил [передал] свой страх мне [Я получил страх от Дмитрия Петровича]. В тексте использована именно эта конструкция (а не исходная, личная) с целью более адекватно передать специфическую природу эмоции.
Как указано выше, особенность изображения отрицательных эмоций А.П.Чеховым заключается в том, что рассматриваемая нами модель эмоциональной ситуации содержит элемент «снятие эмоциональной напряженности» (эмоциональная ситуация нейтрализуется: эмоция переходит в положительную или относительно нейтральную). В рассказе «Страх» тягостная эмоция нейтрализована дважды: для повествователя в момент описываемых событий и для слушателей, в том числе читателей, в момент повествования (в момент речи). Первый раз это сделано чисто композиционно: вмешательством внешних обстоятельств: Он находился в таком настроении, что говорил бы еще очень долго, но, к счастью, послышался голос кучера [8,93]. Смена эмоционального настроя передана посредством вводно-модального слова соответствующей семантики {счастье). Второй раз снятие эмоциональной напряженности отражается в последнем абзаце текста рассказа: В тот же день я уехал в Петербург, и с Дмитрием Петровичем и его женой уж больше ни разу не виделся. Говорят, что они продолжают жить вместе [8, 98]. Как видим, здесь есть одно из языковых средств, передающих снятие эмоциональной напряженности - дейктическое слово [в] тот же [день], разграничивающее момент речевого акта и время событий повествования: временная дистанция делает описываемое эмоциональное состояние неактуальным.
Семантико-синтаксический анализ художественного текста, в центре которого - описание интересующего нас эмоционального состояния, показал, что в представлении страха преобладают не основные модели предложений (типа: Я боюсь чего-либо), а инфинитивные и безличные предложения, осложненные модально-волюнтативным значением, что отражает специфическую природу эмоции и независимость ее от воли субъекта, позволяющие адекватно передать природу описываемого эмоционального состояния: «Страшно то, что непонятно.» [8, 90], или: «Что и говорить, страшны видения, но страшна и жизнь.» [8, 90]
В анализируемом тексте встречается и основная модель предложения [по Г.А.Золотовой], но в определенной позиции: каждый раз после безличного предложения, что конкретизирует субъект эмоционального состояния: от безличного до конкретного «я», иными словами, субъект эмоции в рассказе присутствует «в двух ликах»: безличный, обобщенный, любой и конкретный рассказчик, его «я». Этому способствует сочетание в тексте основной модели предложения с инфинитивными и безличными моделями. Примерами основной модели предложения могут служить следующие:
Я, голубчик, не понимаю и боюсь жизни [8, 90]. В данном предложении, как видим, связь между однородными сказуемыми причинно-следственная [ср.: Я не понимаю, поэтому боюсь жизни]; [2] - Поступил я в Петербург на службу и испугался [ее], приехал сюда, чтобы заняться сельским хозяйством, и тоже испугался [его] [8, 91]. Предложение содержит указание на объект эмоционального состояния, выступающий каузатором;
Я, голубчик, не понимаю людей и боюсь их [8, 91]. В представленной конструкции наблюдается причинно-следственная связь между однородными сказуемыми (ср.: Я не понимаю людей, поэтому боюсь их) и т.д.
Исходя из анализа текста, можно сделать вывод о том, что на первом месте в нем (как и в других проанализированных рассказах) дативные модели предложения, ибо данная модель передает независимость эмоционального состояния от воли субъекта, с чем связана попытка снять эмоциональную напряженность; это наблюдается как в рассказе «Страх», так и во всех остальных рассказах А.П.Чехова. Текст содержит предложения семантико-грамматической модификации с обобщенным значением, что расширяет круг субъектов данного эмоционального состояния; в аргументативном контексте использование подобной синтаксической конструкции естественно, ибо оно призвано превратить единичное мнение во всеобщее, в связи с этим уместен и предикат долженствования: Кто боится привидений, тот должен бояться и меня, и огней, и неба, так как все это, если вдуматься хорошенько, непостижимо и фантастично не менее, чем выходцы с того света [8, 90].
В анализируемом тексте есть четкая дифференциация страха: подразделение его на главный и второстепенный; это выражено каузативной конструкцией, содержащей классифицирующее определение при эмотиве: «Моя семейная жизнь, которая кажется вам такою восхитительной, -мое главное несчастье и люй главный страх» [8, 92]. В придаточной части данной конструкции используется связка кажется, передающая наличие рамки «наблюдения», в роли наблюдателя выступает повествователь, который обозначен дательным субъекта вам. Главная часть конструкции, представляющая собой модель тождества, семантически является антитезой придаточной части: в основе антитезы - мнение «свое - чужое», любой другой субъект и субъект в дательном падеже вам (местоимение в данном контексте носит обобщающий характер), что отражает восприятие повествователя, которое противоположно позиции рассказчика, содержащейся в модели тождества. Однако заметим, что определение главный при эмотиве подводит к дифференциации не только эмоции, но и интенсификаторов эмоции. Аргументация заканчивается двумя вопросительными предложениями, содержащими наряду с номинацией эмоционального состояния оценку: «Разве это понятно и не страшно? Разве это не страшнее привидений?» [8, 93], что расширяет круг субъектов, актуализирует данную семантику, делает ее обобщенной (наличие подобных вопросов выводит нас к притчевой традиции в русской литературе; об этом см. выше).
