Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. ТЕМАТИЧЕСКИЙ СОСТАВ ДИАЛЕКТНОЙ ЛЕКСИКИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И. А. БУНИНА 22
Раздел 1. Наименования природных реалий (натурфактов) 22
1. Названия участков ландшафта 22
2. Названия растений 30
2.1 Названия культивируемых растений 30
2.1.1 Названия травянистых растений 30
2.1.2 Названия растений кустарникового типа 40
2.1.3 Названия плодовых деревьев 41
2.2 Названия дикорастущих растений 43
2.2.1 Названия травянистых растений 44
2.2.2 Названия растений кустарникового типа 60
3. Названия животных 63
3.1 Названия домашних животных 64
3.2 Названия диких животных 71
4. Названия метеорологических явлений 74
4.1 Названия атмосферных осадков 74
4.2 Названия состояния атмосферы 81
4.2.1 Названия теплового состояния атмосферы 82
4.2.2 Названия состояния атмосферы, характеризующегося наличием или отсутствием облачности, ветра и осадков 84
Раздел 2. Наименования лица 85
1. Идентифицирующие агентивы 85
1.1 Личные идентифицирующие существительные, служащие средством обозначения человека по дифференциальному признаку «род занятий» 85
1.2 Личные идентифицирующие существительные, служащие средством обозначения человека, принимающего непосредственное участие в народном свадебном обряде 90
2. Характеризующие агентивы 93
2.1 Личные характеризующие существительные, служащие средством обозначения человека по дифференциальному признаку «наличие или отсутствие интеллектуальных способностей» 93
2.2 Личные характеризующие существительные, служащие средством обозначения человека по дифференциальному признаку «внешний облик» 105
2.3 Личные характеризующие существительные, служащие средством обозначения человека по дифференциальному признаку «модель поведения» 108
Раздел 3. Наименования искусственных реалий (артефактов) 117
1. Наименования жилых и хозяйственных построек и их частей 117
1.1 Наименования жилых и хозяйственных построек 118
1.2 Наименования частей жилых и хозяйственных построек 132
2. Наименования предметов домашнего обихода 139
3. Наименования продуктов питания 153
3.1 Наименования мучных блюд, изделий и напитков 154
3.2 Наименования продуктов питания, не содержащих в своём составе муки 170
Выводы 175
Глава 2. СПОСОБЫ АКТУАЛИЗАЦИИ СЕМАНТИКИ ДИАЛЕКТНЫХ СЛОВ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И.А. БУНИНА 180
Раздел 1. Актуализация семантики диалектизмов с помощью внутренних ресурсов локально ограниченных в употреблении лексических единиц 182
Раздел 2. Актуализация семантики диалектизмов с помощью контекстуальных показателей 186
1. Актуализация семантики диалектизмов с помощью нормативных лексических единиц, вступающих с анализируемыми диалектными словами в парадигматические (синонимические и гиперо-гипонимические) отношения 186
2. Актуализация семантики диалектизмов с помощью нормативных лексических единиц, вступающих с анализируемыми диалектными словами в синтагматические отношения 191
Выводы 215
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 219
Библиографический список 223
Список словарей и их условные сокращения 240
Приложение. Перечень рассмотренных диалектных слов 241
- Наименования природных реалий (натурфактов)
- Названия растений
- Актуализация семантики диалектизмов с помощью внутренних ресурсов локально ограниченных в употреблении лексических единиц
Введение к работе
Изучение лексической системы территориальных диалектов, безусловно, принадлежит к числу приоритетных задач современной лингвистической науки [Баранникова 1965, 1967; Белова 1979; Блинова 1968, 1972, 1973, 1984а, 19846, 1989; Богословская 2006; Борисова 2005; Вендина 1996; Ганцовская 2007; Дол-гушев 2006; Коготкова 1966, 1970, 1974, 1975, 1979, 1991; Мораховская 1974; Мызников 2003; Оссовецкий 1964, 1982; Попов 1974, 1983; Порохова 1976; Со-роколетов 1978а, 19786, 1979, 1985; Толстой 1982; Фёдоров 1980; Филин 1957, 1962, 1966, 1972, 1973; Этерлей 1976 и др.]. В ходе исследования лексической системы русских народных говоров акцент делается не только на общих закономерностях её развития [Баранникова 1965, 1967; Блинова 1968; Демешкина 2006; Журавлёв 1988, 2006; Зеленин 1994; Калнынь, Клепикова 1999, 2004; Касаткин 1993; Кардашевский 1956; Романова 1979; Селищев 1968а, 19686], но и на отдельных её семантических сегментах — лексико-семантических группах [Алёшина 2003; Балахонова 1976; Бахвалова 1991, 1992; Березовская 2006; Бо-гачёва 2006; Бурко 1998; Ганцовская 2006; Герд 1993; Глебко 2006; Гришанова 1990; Иванова 1979; Ивашко 2006; Карасёва 2006; Костромичёва 1997, 2005; Королькова 2005; Крылова 2004, 2006; Кузнецова 1979; Левина 1976; Ли 1991; Макушева 1994; Новикова 2005; Обухова 2006; Паникаровская 1984; Панова 2006; Чагишева 1979; Чудинов 1978 и др.].
Используемая писателем диалектная лексика становится объектом изучения языковедов как особое стилистическое средство, позволяющее автору максимально точно воссоздать неповторимый местный колорит, детали быта [Евдокимов 2005; Калнынь 1998; Кирьянова 2006; Косолобова 2005; Куланина 1999; Малышева 2005; Оссовецкий 1971; Прохорова 1957; Самотик 2006; Чернышёв 1970 и др.].
Объектом нашего диссертационного исследования стали субстантивные диалектные лексические единицы, извлечённые из текстов художественных
произведений И.А. Бунина — продолжателя славных традиций русской классической литературы XIX века, заложенных И.С. Тургеневым, Н.С. Лесковым и другими представителями русской реалистической школы, активно использовавшими в своих произведениях диалектную лексику.
Предмет исследования - семантическая и словообразовательная структура субстантивных диалектных лексических единиц, их ареальная характеристика и способы актуализации семантического содержания диалектных слов в художественных текстах И.А. Бунина.
Актуальность выбранной темы определяется как общим интересом современной лингвистической науки к проблеме взаимодействия диалектных и нормативных лексических единиц в рамках художественного текста, так и недостаточной изученностью лексического состава произведений И.А. Бунина с лингвистических позиций (прежде всего диалектного лексического пласта). Лингвисты, избиравшие объектом своих исследований художественные тексты И.А. Бунина, уделяли внимание прежде всего выявлению особенностей идиолекта писателя [Вихрян 1990; Гусева 2001; Краснянский 1983; Крутикова 1971; Мещерякова 2002; Минералова 2001; Морозова 1999; Шашкова 1998], «под которым понимается реализация языка как индивидуализированной «версии» общенародного языка» [Леденёва 2007:3], не рассматривая при этом диалектный лексический пласт. Исключение, пожалуй, составляют работы И.М. Курносо-вой «Словарь диалектизмов художественных произведений И.А. Бунина» [Кур-носова 2001], и «Словарь народного языка произведений И.А. Бунина» [Курно-сова 2006]. А между тем в диалектных «лексических единицах языка содержится богатейшая информация о системе ценностей того или иного народа, раскрывающая особенности видения мира и являющаяся своеобразным ориентиром в его освоении» [Вендина 1996:33].
Актуальность избранной темы обусловлена ещё и тем, что И.А. Бунин, будучи тесно связанным с Орловским краем, охотно привлекал в тексты своих произведений диалектные лексические единицы, характеризующиеся принад-
лежностыо к южнорусскому, преимущественно орловскому, ареалу [Захарова, Орлова 1970], изучение которых будет способствовать расширению наших представлений о лексическом составе орловских говоров и говоров южновеликорусского наречия в целом, выявлению особенностей функционирования диалектных лексических единиц в текстах И.А. Бунина, способов их семантизации, уточнению значений отдельных территориально ограниченных в употреблении наименований.
Цель исследования — подвергнуть комплексному анализу извлечённые из текстов художественных произведений И.А. Бунина субстантивные диалектные лексические единицы с учётом принадлежности каждой из них к конкретной тематической группе. Цель исследования требует решения следующих задач:
путём сплошной выборки выявить корпус диалектных субстантивов, обнаруженных в произведениях И.А. Бунина, опираясь на нормативные и диалектологические лексикографические источники XX-XXI столетий (СУ, БАС, MAC, СО; СОГ, СРНГ), а также на данные словаря В.И. Даля;
учитывая специфические особенности подвергаемых лексической объективации экстралингвистических реалий, выявить наиболее репрезентативные тематические группы (ТГ) диалектных субстантивов, обнаруженных в произведениях И.А. Бунина;
установить (где это представляется возможным) контекстуальные значения диалектных субстантивов, получивших и не получивших отражения в толковых словарях;
очертить ареал отдельных диалектизмов;
сопоставить контекстуальные значения слов с данными живых русских народных говоров (прежде всего орловских, принадлежащих к южнорусскому ареалу) с целью последующего выявления тех изменений, которые произошли в семантике отдельных диалектизмов за последние сто лет;
описать семантическую структуру диалектных полисемантов, входящих в состав выделенных ТГ;
выявить репертуар мотивировочных признаков, лёгших в основу диалектных наименований;
охарактеризовать функциональный аспект применения актуализируемого в текстах диалектного лексического пласта;
установить способы актуализации семантического содержания субстантивных диалектных лексических единиц в текстах произведений И.А. Бунина.
Гипотеза исследования: диалектные лексические единицы служат важным элементом построения художественного пространства бунинских произведений.
Методологической базой исследования являются общефилософские принципы единства формы и содержания, системный подход к анализу языковых единиц.
Сформулированные в работе цель и задачи определили следующие методы исследования: метод непосредственного наблюдения над фактами языка, их описания и интерпретации; приёмы компонентного, структурно-семантического, словообразовательного и статистического анализа; лингвогео-графическое описание; сравнительно-сопоставительный метод.
Научная новизна диссертационного исследования обусловлена тем, что в нём впервые подвергаются многоаспектному системному анализу диалектные лексические единицы, функционирующие в произведениях И.А. Бунина. В данной работе представлена тематическая классификация диалектных лексических единиц, извлечённых из текстов произведений И.А. Бунина, выявляются системно-структурные отношения внутри каждой из рассмотренных тематических групп, устанавливаются семантические соответствия и параллели диалектизмов со словами русского литературного языка, предлагается классификация способов актуализации семантического содержания диалектных лексических единиц, зафиксированных в текстах произведений И.А. Бунина, выявляется ре-
пертуар семантических признаков, маркируемых контекстуальными актуализа-торами лексического характера, вводятся в научный оборот территориально ограниченные в употреблении наименования, не получившие отражения в нормативных и диалектных толковых словарях.
Материалом для исследования послужили субстантивные диалектные лексические единицы (178), обнаруженные методом сплошной выборки в текстах художественных произведений, включённых в собрание сочинений И.А. Бунина в 9-ти томах. Среди них особое место занимают произведения, объединённые общей сельской тематикой, в наибольшей степени насыщенные местными словами (повесть «Деревня», рассказы «Антоновские яблоки», «Весёлый двор», «Суходол» и др.). Выбор объекта исследования обусловлен количественным превосходством диалектных субстантивов над областными словами, характеризующимися иной частеречной принадлежностью (70 % от общего количества диалектных слов), а также тем, что диалектные существительные в наибольшей степени отражают особенности быта русской деревни.
Теоретическая значимость — изучение диалектных лексических единиц, извлечённых из текстов художественных произведений И.А. Бунина, датированных рубежом XIX-XX столетий, и сопоставление полученных результатов с данными живых орловских говоров позволяет выявить те изменения, которые произошли в лексико-семантической системе орловских говоров в течение последних ста лет, что пополняет сведения о развитии русских народных говоров и русского национального языка, а также даёт возможность определить шкалу материальных и духовных ценностей диалектоносителей, живших на рубеже XIX-XX веков;
- анализ диалектного лексического пласта в рамках художественного текста способствует определению общих тенденций развития лексико-семантической системы русских народных говоров и русского национального языка в целом;
- выявленные способы введения в художественный текст диалектных лексических единиц и их последующей семантизации носят во многом универсальный характер, а потому могут быть использованы в ходе анализа диалектных лексических единиц, обнаруженных в текстах произведений других авторов, что послужило бы основой для дальнейшего сопоставления и поиска общих и индивидуальных особенностей функционирования локально ограниченных в употреблении лексических единиц в текстах разных писателей.
Практическая ценность работы. Фактический языковой материал и отдельные положения диссертации могут быть использованы при подготовке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам художественной речи, в исследованиях по лексикологии, диалектологии, лингвистической географии, а также в процессе реализации программы по составлению словарей языка писателей, в том числе словаря произведений И.А. Бунина, а также тематических диалектных словарей.
Положения, выносимые на защиту:
Субстантивные диалектные лексические единицы, функционирующие в текстах произведений И.А. Бунина, отражают значимые для диалектоносите-лей фрагменты внеязыковой действительности.
Тематическое разнообразие диалектного лексического пласта, выявленного в текстах произведений И.А. Бунина, свидетельствует о том, что субстантивные локально ограниченные в употреблении наименования служат средством номинации и характеризации широкого спектра понятий.
Эволюционные изменения, сдвиги в семантике субстантивных диалектных лексических единиц, наличествующих в текстах произведений И.А. Бунина, носят общеязыковой характер.
Основными способами актуализации семантического содержания субстантивных диалектных лексических единиц внутри художественного текста являются внутрисловные показатели (корневая и служебные морфемы), с одной стороны, и нормативные контекстуальные актуализаторы лексического харак-
тера, вступающие с анализируемыми диалектизмами в парадигматические и синтагматические отношения, с другой.
Теоретические подходы к исследованию Сформулированные выше цель и задачи диссертационного исследования диктуют необходимость обратиться к теоретическим вопросам и проблемам, которые в той или иной мере будут затронуты в нашей работе.
К числу наиболее важных можно отнести проблему установления границ между понятиями литературный язык, территориальный диалект, с одной стороны, и национальный язык, - с другой. По мнению большинства учёных, под первыми двумя следует понимать конкретные формы бытования того или иного национального языка, являющегося макросистемой. При этом не следует забывать того, что «образование национального языка тесно связано с развитием письменного, литературного языка, постепенно становящегося его высшим, литературно обработанным, нормализованным типом. Последний, развившись на широкой общенародной основе, по мере своего укрепления оказывает всё более заметное влияние на развитие языка в целом, в том числе его диалектов» [Аванесов 1954:11]. Каждый из них представляет собой «разговорный вариант данного языка, которым пользуется ограниченное число людей, связанных общностью территории, в постоянном и живом общении друг с другом» [Коле-сов 1990:5].
Эту мысль развивает в своей работе и Л.И. Баранникова, отмечая, что русские народные говоры с конца XIX — начала XX века всё более и более оказываются подверженными влиянию со стороны русского литературного языка и вследствие этого нивелируются, разрушаются, утрачивают релевантные региональные особенности, свою самобытность [Баранникова 1974:16].
Впрочем, последнее не является свидетельством того, что русский литературный язык осуществляет одностороннее воздействие на территориальные диалекты, которые, в свою очередь, также служат источником обогащения литературного словарного фонда. Нормативная форма языка и его многочислен-
ные территориальные диалекты базируются на единой, общенародной языковой основе, варьируемой, модифицируемой в каждом конкретном говоре, в противном случае мы должны были бы говорить о существовании совершенно разных языков.
Таким образом, национальный язык следует рассматривать как «метасистему всех языковых разновидностей эпохи нации, в которой ведущее место занимает литературный язык» [Филин 1975:4], при этом последний «хотя и занимает господствующее положение, но продолжает оставаться в тесных (отнюдь не механических) взаимосвязях со всеми другими разновидностями языка эпохи нации, видоизменяется под влиянием диалектов, полудиалектов, внели-тературного просторечия и проч. и сам воздействует на них. Весь состав современного языка - не мешок с механически ссыпанными в него'языковыми единицами, а сложная единая метасистема» [Филин 1975:3].
В этой связи интересным представляется вопрос о целесообразности введения в научный оборот понятия диалектный язык, предложенного Р.И. Аване-совым [Аванесов 1979:73]. Отстаивая свою позицию, исследователь указывает на то, что в любой языковой системе можно выделить минимум два территориальных диалекта (в русском языке их, естественно, намного больше), которые, вступая друг с другом на всех языковых уровнях в определённого рода закономерные связи и отношения, формируют единую диалектную макросистему («диалектный язык»), противопоставленную, в свою очередь, русскому литературному языку. Приведённые Р.И. Аванесовым доводы в пользу выделения указанной лингвистической категории совершенно не удовлетворяют Ф.П. Филина, который пишет следующее: «Коммуникация в местной речи осуществляется посредством «частных диалектных систем», т.е. отдельных говоров или их взаимодействующих групп (поддиалектов, диалектов, но не наречий). «Частные диалектные системы» противопоставляются друг другу и литературному языку, но не общенародной основе. Они входят в состав русского языка как в макросистему. Является ли для них макросистемой совокупность всех говоров, т.е.
так называемый «диалектный язык»? Нет, не является, так как такой макросистемы как цельной коммуникативной единицы не существует» [Филин 1981:41]. Ф.П. Филин предлагает простое, но вполне убедительное доказательство собственной правоты: он задаёт себе и читателю вопрос: можно ли установить реального носителя диалектного языка? И сам же на него отвечает: нет, нельзя, потому что единая диалектная макросистема - это не более чем лингвистическая абстракция. Кроме всего прочего, не устраивает Ф.П. Филина и сам термин «диалектный язык», поскольку «сами понятия «язык» и «диалект» исключают друг друга... Само словосочетание «диалектный язык» включает в себя непримиримое противоречие: диалект — частное по отношению к общему (т.е. к языку), следовательно, указанное сочетание можно толковать как «частно-общее», что представляет собой явный алогизм» [Филин 1981:41].
Вопрос о соотношении понятий литературный язык и язык художественной литературы также является во многом дискуссионным. Противники выделения языка художественной литературы в самостоятельную лингвистическую категорию в качестве основного аргумента выдвигают положение о том, что рассматриваемый феномен не имеет чётко выраженных дифференциальны^ признаков, в отличие, например, от языка и стилевой манеры конкретного писателя, принадлежащего к определённой литературной школе. И.А. Оссовецкий по этому поводу пишет следующее: «Можно говорить о характерных чертах языка данного конкретного художественного произведения, но нельзя говорить и нельзя судить о каких-то общих стилевых чертах языка художественной литературы, потому что таких черт нет» [Оссовецкий 1971:302].
Противоположной точки зрения придерживается Н.А. Мещерский, по мнению которого, «в языке художественных произведений присутствуют такие черты и особенности, которые свойственны только ему одному и отсутствуют во всех функциональных стилях литературного языка» [Мещерский 1967:8]. К числу последних, на его взгляд, можно отнести более толерантное в сравнении с кодифицированной, нормализованной разновидностью языка отношение к
внелитературным языковым элементам (диалектизмам, жаргонизмам и т.д.), привлекаемым в художественные тексты для решения тех или иных художественных задач [Мещерский 1967:10]. Примечательно, что В.В. Виноградов в этой связи пишет следующее: «Писатель — носитель и творец национальной культуры. Пользуясь общенародным языком своего времени, он отбирает, комбинирует, и в соответствии с своим творческим замыслом - объединяет разные средства словарного состава и грамматического строя своего родного языка. Поэтому-то и читатель прежде всего воспринимает и оценивает язык художественного произведения, его словесный и фразеологический состав, его образы, приёмы сочетания слов, способы построения речи разных действующих лиц с точки зрения современной культуры речи, с точки зрения стилистических норм современного данному художественному произведению национального литературного языка... Отступая в силу тех или иных художественных задач от...норм и правил, писатель обязан внутренне, эстетически оправдать свои речевые новшества, свои нарушения общей национально-языковой нормы» [Виноградов 1959:184].
В русской диалектологии одним из ключевых является понятие диалектного (областного) слова, или диалектизма. По мнению большинства учёных, указанные термины (к ним можно добавить синонимичные локализм, регионализм, провинциализлі) актуализируют одно и то же смысловое содержание. Так, например, Ф.П. Филин, предлагая определение диалектного слова, акцентирует внимание на двух его релевантных признаках — локальной ограниченности в употреблении, с одной стороны, и отсутствии рассматриваемой лексической единицы в лексической системе русского литературного языка — с другой [Филин 1982:294]. При этом он выступает против укоренившейся тенденции «относить к диалектным слова, которые обозначают специфические явления старой крестьянской жизни или местной природы, не свойственные городскому укладу жизни, быту интеллигента...».
По мнению Ф.П. Филина, «смешение распространения слова и распространения реалии, им обозначаемой, во всех отношениях неправомерно. Реалия может быть необщераспространённой или даже узколокальной, но слово, обозначающее эту реалию, может в пределах языка не иметь изоглоссы, т.е. быть общенародным, а не диалектным» [Филин 1982:289-290].
Как и Ф.П. Филин, Н.М. Шанский к диалектной лексике относит «такие слова, которые не входят в общенародную лексическую систему, а являются принадлежностью одного или нескольких диалектов русского общенационального языка» [Шанский 1972:117-118]. Он подчёркивает, что «диалектизмы, будучи употреблёнными в художественной литературе, осознаются как чуждые и сторонние литературному языку, своеобразные языковые инкрустации, употребляемые обычно в определённых стилистических художественно-выразительных целях... Слова диалектного характера принято называть диалектизмами, однако для их обозначения употребляются и другие термины: про-винциализмы, областные слова и т.д. Лучше всего пользоваться наиболее распространённым термином «диалектизмы», но с уточнением — лексические » [Шанский 1972:117-118].
Иначе к проблеме разработки терминологического аппарата подходит И.А. Оссовецкий: он предлагает разграничить понятия диалектного слова и диалектизма. При таком делении первый термин {диалектное слово) является, по его мнению, средством обозначения территориально ограниченной в употреблении лексической единицы, находящейся за пределами лексической системы русского литературного языка, а второй ідиалектизлі) номинирует «слово, обладающее хотя бы одним диалектным дифференциальным признаком и включённое в состав литературного произведения именно как диалектное» [Оссовецкий 1971:320].
Таким образом, «в процессе заимствования в язык художественного произведения диалектное слово изымается из лексики говора и его связи с этой лексикой частично разрываются. Включаясь в язык художественного произве-
дения, диалектное слово вступает в новые парадигматические и синтагматические отношения уже со словами литературного языка, причём эти новые связи формируются под влиянием частично сохранившихся его прежних связей. В результате получается совсем новая и своеобразная лексико-стилистическая категория-диалектизм» [Оссовецкий 1971:340].
М.Х. Партенадзе предлагает использовать терминологическую триаду областное слово — диалектное слово — диалектизм для обозначения лексических категорий, принадлежащих к разным автономным коммуникативным единицам русского национального языка - территориальным диалектам, языку художественной литературы и литературному языку, соответственно. Обосновывая целесообразность разграничения трёх вышеназванных понятий, исследователь приводит следующие доводы: «... диалектизмы относятся к самой нормированной разновидности национального языка — литературному языку (пусть, повторяем, с ограничительной пометой), диалектные же слова - к языку художественной литературы; что касается слов того или иного диалекта, не отражённых в литературных произведениях, то за ними, по-видимому, следует закрепить термин «областное слово» («регионализм» или «локализм»)» [Партенадзе 1978:114]. Резюмируя всё вышесказанное, можно выделить два основных формальных дифференциальных признака, позволяющих верно, с точки зрения М.Х. Партенадзе, идентифицировать различные по своей природе лексические явления - это наличие или отсутствие конкретной лексической единицы в нормативном толковом словаре с пометой обл., с одной стороны, и наличие или отсутствие её в художественном тексте, с другой: если слово не получает отражения ни в нормативном толковом словаре, ни в тексте литературного произведения, то оно квалифицируется как областное, принадлежащее исключительно территориальному диалекту; если лексическая единица проникает в текст художественного произведения из того или иного диалекта, но не фиксируется нормативными толковыми словарями, то указанное слово квалифицируется как диалектное, принадлежащее языку художественной литературы; если же лек-
сема попадает в поле зрения лексикографов и отражается ими в нормативном толковом словаре с пометой обл., то она становится полноправным членом лексической системы русского литературного языка, занимая в ней, правда, периферийное положение (по терминологии М.Х. Партенадзе, «диалектизм») [Партенадзе 1978:115].
Несмотря на внешнюю стройность и даже привлекательность предложенной исследователем классификации диалектных лексических явлений, остаётся всё же немало вопросов. Например, не совсем понятно, зачем нужно сопровождать нормативную лексическую единицу (по терминологии М.Х. Партенадзе, «диалектизм») какой бы то ни было ограничительной пометой локального характера. Собственно, что в таком случае она ограничивает? Ведь, по утверждению М.Х. Партенадзе, лексема уже преодолела «притялсение» родного говора и изменила свой статус, став неотъемлемой частью литературного лексического пласта, хотя и занимает там периферийное положение. Справедливости ради надо сказать, что и М.Х. Партенадзе не удовлетворяет используемая лексикографами локальная помета обл., которую исследователь предлагает заменить ограничительной пометой «диалектизм» [Партенадзе 1980:98]. Но это не меняет сути: термин диалектизм мотивирован субстантивом диалект (от греч. di-alektos «говор, наречие») и традиционно в лингвистике служит средством номинации лексической единицы, территориально ограниченной в употреблении, находящейся за пределами литературного языка, чуждой последнему.
Таким образом, очевидным становится то, что лингвистическая категория «диалектизм» (в понимании М.Х. Партенадзе) является избыточной, поскольку между понятиями «нормативная лексическая единица» и «диалектизм» (в понимании М.Х. Партенадзе) можно поставить знак тождества. А если это так, то зачем литературную лексему, не имеющую собственной изоглоссы, особым образом маркировать? И можно ли считать прочным основанием для выделения особой категории слов («диалектизмов», по М.Х. Партенадзе) отражение последних в нормативных толковых словарях с пометой обл., ведь лексикографы,
осуществлявшие работу над ними, руководствовались совершенно иными, нежели М.Х. Партенадзе, критериями отбора лексических единиц, фиксируя прежде всего литературный лексический пласт (именно это входит в компетенцию нормативного толкового словаря).
Наличествующие же в такого рода словарях немногочисленные диалектные слова демонстрируют лишь колоссальные возможности общенационального языка в целом, указывают на существование ближайшего резерва, источника обогащения литературного языка (прежде всего его лексического состава) за счёт привлечения в него локально ограниченных в употреблении лексем. Но присутствие последних в нормативном толковом словаре ещё не является свидетельством их окончательного «олитературивания», а лишь говорит о возможности, если того потребует языковая ситуация, вхождения их в литературный язык в среднесрочной или отдалённой исторической перспективе, но никак не раньше. В настоящий момент они по-прежнему воспринимаются носителями кодифицированной, нормализованной разновидности языка как инородные лексические элементы.
Отчасти справедливым является тезис М.Х. Партенадзе о том, что «легче установить... границу между диалектными словами, с одной стороны, и областными словами, с другой, потому что в первом случае налицо литературное произведение, отразившее в себе то или иное диалектное слово, во втором такого произведения нет. Но как только писатель использует областное слово в своём произведении, особенно в своей авторской речи, оно сразу же «перебазируется» в разряд диалектных слов и тем самым становится компонентом новой подсистемы общенародного языка - языка художественной литературы» [Партенадзе 1978:114]. Однако и здесь есть свои сложности. Например, нередки случаи, когда автором художественного произведения является диалектоно-ситель, которым родной говор овладевает стихийно, что, естественно, может привести к перенасыщению текста диалектными словами, подчас неоправданному. Как в таком случае следует квалифицировать локально ограниченные в
употреблении наименования, обнаруженные только в данном литературном произведении, и нигде больше: как областное слово (на том основании, что оно введено в художественный текст носителем говора) или как диалектное (на том основании, что оно всё же фигурирует в художественном тексте, пусть и неизвестном широкой читательской аудитории)? Если мы пренебрегаем какими-либо художественными произведениями как «ненадёжными», то, значит, необходимо определиться, каким именно литературным образцам мы собираемся следовать.
Всё вышесказанное свидетельствует о том, что предложенная М.Х. Пар-тенадзе классификация диалектных лексических явлений, наряду с очевидными недостатками, имеет и одно несомненное достоинство: она рассматривает лексические явления через призму понятия язык художественной литературы, что очень ценно. В нашей работе мы будем придерживаться традиционной трактовки понятия диалектизма (диалектного слова) как локально ограниченного в употреблении наименования, находящегося за пределами лексической системы русского литературного языка. Основанием для квалификации отдельной лексической единицы как диалектной, на наш взгляд, следует считать наличие интересующего нас слова или значения слова, несвойственного русскому литературному языку, в нормативных толковых словарях XX столетия (СУ, БАС, MAC, СО) с пометой обл. (хотя бы в одном из них) или же отсутствие его в нормативных толковых словарях, которое компенсируется отражением лексемы или лексико-семантического варианта в Словаре русских народных говоров (СРНГ) и Словаре орловских говоров (СОГ). Объектом нашего исследования являются также лексические единицы, не получившие своего отражения ни в нормативных, ни в диалектных толковых словарях. Их мы квалифицируем как диалектные, тем более что они преимущественно встречаются в речи персонажей, являющихся диалектоносителями. Принадлежность указанных слов к индивидуально-авторским новообразованиям представляется нам маловероятной, так как И.А. Бунин выступал против всякого рода лингвистических экспери-
ментов над словом, свойственных в большей степени модернистам (символистам, акмеистам и особенно футуристам) [Благасова 2006:13].
Несомненно, к числу важных относится проблема соотношения и разграничения понятий тематической и лексико-семантической групп слов. По справедливому утверждению Ф.П. Филина, «трудность разграничения тематических и лексико-семантических групп слов обусловливается прежде всего сложностью разделения словарного состава, как специфического явления языка, и вне-языкового содержания. Общее между тематическими и лексико-семантическими группами слов заключается в том, что и те и другие группы отражают познанную объективную действительность... Различие между этими типами связей слов определяется тем, что лексико-семантические группы слов представляют собой продукт законов и закономерностей развития лексической семантики языка, тогда как тематические группы слов, само их наличие или отсутствие в каком-либо языке, их состав зависят только от уровня знаний того или иного народа - создателя и носителя языка, от умения классифицировать явления действительности, получившие свои словарные обозначения» [Филин 1982:233-234]. Аналогичным образом определяет характер связей и отношений между словами внутри лексико-семантической группы и Э.В. Кузнецова, отмечая, что «на основании общности этих [семантических] признаков слова могут объединяться в ЛСГ... Внутри группы слова связаны между собой семантически по линии полисемии и синонимии» [Кузнецова 1969:99]. Солидарны с нею и многие другие исследователи, например, Л.Е. Щербакова, которая предлагает использовать термин лексико-семантическая группа для обозначения «объединения слов, основанного на семантическом единстве, явления целиком языкового» [Щербакова 1988:60]. Как видим, отождествление понятий ТГ и ЛСГ неправомерно. В нашей работе мы будем оперировать понятием ТГ, поскольку семантические связи и отношения между словами, формирующими лексическое множество, объединённое общей темой, нередко могут носить «нейтральный» характер. К тому же «изучение словарного состава по тематическим
группам законно... по причине методических удобств при изложении разнородного лексического материала» [Филин 1982:231-232].
Наименования природных реалий (натурфактов)
Как известно, ландшафт Орловской области представляет собой равнинные участки, изрезанные оврагами. Вероятно, этим обстоятельством можно объяснить наличие в текстах бунинских произведений, действие которых разворачивается именно на Орловщине или на сопредельных с нею территориях, большого количества диалектизмов, номинирующих отрицательные формы рельефа местности (диалектные наименования возвышенностей и равнинных участков практически не встречаются).
Овраги — «глубокие крутосклонные размывы, образованные временными водотоками. Возникают на возвышенных равнинах или холмах, сложенных рыхлыми, легко размываемыми породами, а также на склонах балок и лощин» [БСЭ: 18:277].
В ходе анализа лексического множества, формирующего семантическое пространство «Овраги», удалось выявить лексические единицы, служащие для обозначения географического объекта в отвлечении от многочисленных частных характеристик (гиперонимы — верх, луг, водомоина), а также видовые наименования (гипонимы), акцентирующие внимание на каком-либо одном или комбинации дифференциальных признаков, к числу которых относятся глубина, длина, ширина, пологость склонов и т.д. {лог, буерак, яруга).
В качестве родового наименования длинной впадины на земной поверхности используется апеллятив верх, отмеченный во всех говорах Орловской области в её современных административных границах: ср. В лесу терялась речка Каменка, и те овраги — верхи, по-нашему, где протекала она («Суходол»). Как видно из контекста, семантизация этого апеллятива осуществляется путём контактного расположения в пределах замкнутого участка текста анализируемого диалектизма, в определении значения которого читатель, незнакомый с говорами Орловщины, может испытывать определённые затруднения, и литературного гиперонима овраг, используемого большинством носителей языка в качестве общего наименования географического объекта, акцентирующего внимание исключительно па родовых (основных) морфологических особенностях обозначаемой природной реалии (длинная впадина на поверхности земли). Близкое соседство двух языковых единиц, характеризующихся принадлежностью к разным модификациям языка (литературной, с одной стороны, и диалектной — с другой), свидетельствует о том, что обе лексемы функционально тождественны, поскольку и в том и в другом случае при номинации углубления в земной поверхности писатель учитывал самые общие признаки реалии, абстрагируясь от частных характеристик, таких как глубина, крутизна или пологость склонов, наличие или отсутствие растительности в нём и т.д.
Используя внутренние ресурсы художественного текста (контекстуальное окружение:...р ечш..., где протекала она), автор даёт прямое указание на причину появления данных объектов физической географии как результат постепенного разрушения верхнего слоя почвы сильными речными потоками. Таким образом, очевидно, что диалектный субстантив верх и нормативное существительное овраг в приведённом выше фрагменте обозначают семантическое тождество, с той лишь разницей, что литературный апеллятив овраг берёт на себя основную нагрузку по раскрытию выражаемой ими семантики, в то время как его диалектный аналог служит для локализации описываемых в рассказе событий, придания им местного (орловского) колорита. Не случайно И.А. Бунин в качестве лингвогеографической пометы использует вводное слово по-нашему, позволяющее читателю безошибочно идентифицировать рассматриваемое диалектное слово, связав его с Орловщиной, с говорами которой писатель был прекрасно знаком.
Названия растений
Среди наименований культурных травянистых растений наименьшее количественное представительство имеют лексические единицы, служащие средством обозначения волокнистой технической культуры — конопли.
Из всех наименований, имеющих в своей морфемной структуре корень коноп-/конопл, лишь только два из них актуализируются в текстах И.А. Бунина — литературный моносемант конопля и многозначный диалектный субстантив конопи: ср. Только зашёл за соседний двор, повернул на стёжку, по конопям, откуда ни явись, мальчишка чей-то навстречу («Ночной разговор»); ср. Прежде сеяла она коноплю на огороде («Весёлый двор»). Как явствует из приведённых контекстов, И.А. Бунин не стремится к искусственному разграничению ресурсов говоров и литературного языка, а потому охотно привлекает в авторскую речь диалектный лексический пласт, помогающий писателю воссоздать неповторимый орловский колорит крестьянского быта. Активное включение в текст диалектных элементов лексического характера можно объяснить ещё и тем, что И.А. Бунин был не просто блестящим знатоком говоров Орловского края, но и их непосредственным носителем, что и обусловило повышенное внимание автора к внутренним возможностям своего родного диалекта.
В современных орловских говорах семантическая структура рассматриваемого диалектизма (конопи) включает в себя два лексико-семантических варианта: «высокое травянистое растение, из стеблей которого изготовляют пеньку, а из семян добывают масло; конопля»; «семена конопли» (СОГ:5:751). Первое значение является семантически непроизводным, немотивированным, а второе появляется в результате метонимического переноса общего, родового наименования волокнистой технической культуры, эквивалентного литературному гиперониму конопля, на её семенную часть, то есть перенос осуществляется по модели целое — часть целого (семена). В СРНГ, кроме вышеуказанных значений, получили отражение ещё два лексико-семантических варианта с лии-гвогеографической пометой Ряз.: ср. «мужская особь конопли» и «земельный участок, засеянный коноплёй» (СРНГ: 14:265). Все они, как и значение «семена конопли», зафиксированное в СОГе (см. выше), образуются вследствие серьёзного семантического сдвига, происходившего в ходе трансформации однозначного слова, ранее участвовавшего в выражении одного значения «травянистое волокнистое растение сем. тутовых», в полисемант, приведшего к усложнению семантической структуры слова.
Все три производных значения возникают в результате метонимического переноса общего наименования природной реалии на другие объекты, с нею связанные, с той лишь разницей, что во всех трёх случаях используются разные модели: значение «семена конопли», как уже говорилось выше, связано со значением «конопля» отношением целое — часть целого (семя), значение «мужская особь конопли» (СРНГ: 14:265) вступает в гиперо-гипонимические отношения с лексико-семантическим вариантом «конопля», а значение «земельный участок, засеянный коноплёй» (СРНГ: 14:265) сопрягается с первичным значением по линии пространственной смежности (растение —» посевные площади, специально выделенные для выращивания данной сельхозкультуры).
Как видим, диалектный субстантив конопи обладает большим в сравнении с нормативным моносемантом конопля семантическим потенциалом и достаточно обширным ареалом, охватывающим практически всю территорию Орловской области в её современных административных границах и ряд смежных областей, что, возможно, и предопределило выбор писателя, использовавшего в тексте данную диалектную единицу в качестве средства номинации земельного участка, засеянного коноплёй, которое не фиксируется СОГом, а СРНГ отражает его с пометой Ряз. (контекст см. выше).
Наряду с диалектным полисемантом конопи, нашего внимания заслуживают и лексемы, являющиеся средством наименования собственно мужской особи конопли.
Носителей народных говоров остро волнует качество продукции, получаемой из конопляного сырья, основные характеристики которого (такие как мягкость, прочность, с одной стороны, или жёсткость, с другой), во многом определяются половой принадлежностью растения. Так, например, «из поскони... получают волокно (пеньку), из которого изготовляют ткани. Из волокна матерки, убранной на семена, делают мор. канаты, верёвки, парусину и т.п.» [БСЭ:13:35].
Актуализация семантики диалектизмов с помощью внутренних ресурсов локально ограниченных в употреблении лексических единиц
В ходе анализа имеющегося в нашем распоряжении языкового материала нами были обнаружены лексико-фонетические (фонематические) диалектизмы конопи, пуак, сустреча, хуторъ, «совпадающие по значению с соответствующими словами литературного языка, но отличающиеся от них одной или двумя фонемами, причём фонематические различия не связаны с существующими в говорах фонематическими и морфологическими закономерностями»
[Ивашко 1990:172]: ср. Только зашёл за соседний двор, повернул на стёэюку, по копопям, откуда ни явись, мальчишка чей-то навстречу («Ночной разговор»); ср. И ребёнок, подняв глаза, чувствует сладкий страх при мысли о таинственном хозяине этой паутины, илія которого он произносит с запинкой, по-крестьянски — пуак... («Жизнь Арсеньева») ср. Как вечер, так барин в поле, она сейчас проследует в сад, вроде как чтением заниматься, а это и есть самая сустреча их («Личарда»); ср. Пойдут чумаки либо старчики какие мимо хуто-ря - только слово сказать: в один мент за Ростовом- батюшкой очутишься («Суходол»).
Как нетрудно заметить, все вышеназванные диалектные единицы легко соотносятся с однословными нормативными семантическими эквивалентами конопля, паук, встреча, хутор, имеющими близкое, но не тождественное фонематическое оформление, а потому не вызывают у читателей сколько-нибудь заметных затруднений в их истолковании: диэреза лабиадентального согласного [л1] в первом случае, метатеза гласных звуков [а] и [у] во втором, замещение лабиадентального фрикативного согласного [ф] гласным [у] с последующим появлением асемантического отрезка [с] в третьем и палатализация дрожащего сонорного [р] в четвёртом не меняют никоим образом семантики интересующих нас диалектных наименований.
2. Идентификация семантического содержания словообразовательных диалектизмов акатник, бродник, вишенник, востряк, греча, картоха, копач, обуэюа, охальник, снегур, хворостик, имеющих в своей морфемной структуре иные деривационные средства в сравнении с соответствующими им литературными аналогами (часто к числу последних мы относим служебные морфемы, которые образуют периферию слова и привносят лишь дополнительные смысловые оттенки, не меняя лексического значения кардинальным образом, основной компонент коего сосредоточивается в корневой морфеме), не является для читателя неразрешимой задачей.
Среди указанных диалектных наименований выделяются непроизводные существительные греча, картоха, служащие для обозначения культурных травянистых растений, которым в кодифицированной разновидности языка соответствуют субстантивы гречиха, картофель: ср. Запомнили и то, что старой степной деревней пахли их подарки: мёд — цветущей гречей и дубовыми гнилыми ульями, полотенца — пунъками, курными избами времён дедушки («Суходол»); ср. — Одних картох по три чугунка трескаете! («Весёлый двор»).
Кроме того, нами были отмечены отсубстантивные диалектные дериваты акатник, вишенник, снегур, хворостик: ср. Я свернул за шалашом в солнечную аллею акатника («Божье древо»); ср. Только сад был, конечно, чудесный: широкая аллея в семьдесят раскидистых берёз, вишенники, тонувшие в крапиве, дремучие заросли малины («Деревня»); ср. Да снегур и впрямь страшен ночью, особенно если глядеть на него издали («Снежный бык»); ср. Все сбились с ног, готовясь к празднику ...боясь, что не застынет оіселе, что не хватит вішок; что переоісарятся налевашники, хворостики («Суходол»). В первом случае диалектизм образуется от усечённой основы нормативного существительного акациі- путём присоединения к последней словоообразующего суффикса -ник-со значением «растущий кустарниковым способом».
