Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Суффиксальные неологизмы Игоря-Северянина раннего периода творчества (1904- 1917) 33-110
1.1. Образование имён существительных 34-58
1.2. Образование имён прилагательных 58-74
1.3. Образование глаголов 74-86
1.4. Образование причастий 86-96
1.5. Образование деепричастий 96-99
1.6. Образование наречий 99-106
1.7. Образование слов категории состояния 106-110
Глава 2. Суффиксальные неологизмы Игоря-Северянина зарубежного периода творчества (1918 - 1941) 111-203
2.1. Образование имён существительных 112-142
2.2. Образование имён прилагательных 142-164
2.3. Образование глаголов . 164-174
2.4. Образование причастий 174-186
2.5. Образование деепричастий 187-192
2.6. Образование наречий 192-199
2.7. Образование слов категории состояния 199-201
Глава 3. Стилистическое использование неологизмов Игоря-Северянина 204-246
3.1. Художественные особенности неологизмов Игоря-Северянина 206-209
3.2. Лингвистический анализ стихотворений Игоря-Северянина
раннего периода творчества 210-233
3.3. Филологический анализ стихотворений Игоря-Северянина зарубежного периода творчества 233-242
3.4. Сравнительный анализ стихотворений Игоря-Северянина
разных лет 242-246
Заключение 247-251
Литература 252-294
1. Источники текстов и их условные сокращения 252-261
2. Лексикографические источники и их условные сокращения 261-262
3. Краткая библиография работ об Игоре-Северянине 262-270
4. Другие материалы 270-293
- Образование имён существительных
- Образование имён существительных
- Художественные особенности неологизмов Игоря-Северянина
Введение к работе
Застыть пристойно изваянью, А не живому существу!
Игорь-Северянин Творчество есть нечто глубоко-интимное, внутреннее, личное.
К. Бальмонт ... Сила блеска поэзии в обоюдной шлифовке: поэтом -своих слов; слушателями -своих восприятий.
А. Белый
Феномен Игоря-Северянина (1887-1941), самобытного и сложного поэта, прошедшего путь от романтизма и символизма к эгофутуризму и реализму, до настоящего времени представляет собой загадку для литературоведов и культурологов.
Один из поэтов серебряного века, интеллигент с дворянской кровью, в начале своей карьеры глава экстравагантно заявившего о себе эгофутуризма, в конце - свободный от каких бы то ни было школ и течений лирик, автор не только многочисленных «поэз», но и мемуаров, трудов по версификации и поэтике, И.-С. обладал довольно незаурядной внешно-
Мы выбрали дефисное написание псевдонима И.В. Лотарёва - Игорь-Северянин (далее - И.-С: это сокращение допущено самим поэтом; см. рук. РГБ: Брюсов, 102-25, л. 12), поскольку он до конца жизни подписывал так свои рукописи и письма. Однако в теории литературы и литературной критике приняты другие написания - Игорь Северянин и (в большинстве случаев) И. Северянин, что имеет историческую подоплёку. Существительное Северянин, взятое как приложение к собственному имени Игорь, воспринималось и поэтами-современниками, и редакторами книгоиздательств как фамилия-псевдоним на -ин (типа Москвин). Таким образом, до сих пор существует 3 варианта написания псевдонима поэта. В целях унификации форм псевдонима С.Г. Исаков предлагает единственно, на его взгляд, верное написание Игорь Северянин и соответствующее сокращение - И.С. (сведения из частной переписки). Необходимо отметить, что многие зарубежные исследователи творчества И.-С. воспринимают вторую часть псевдонима как фамилию [Humesky 1955; Boronovski 1978; Pachmuss 1988; Vykoupil 1997; Городецкий 1999], только L. Lauwers, ссылаясь на свидетельства А. Раннита, делает выбор в пользу варианта Игорь-Северянин [Lauwers 1993, р.146-147].
2 На И.-С, начинавшего свои стихотворные опыты, по свидетельству Л. Вечерней [РГАЛИ, фЛ 152, оп.2, ед. хр.37, л.1], с 1900 года (сам И.-С. называет началом творческой деятельности 1905 г. (по данным Н. Харджиева [Харджиев 1997, т.2, с.37] - 1904 г.), когда было напечатано его первое стихотворение), оказало большое влияние творчество А.К. Толстого (отсюда ирония, двуплановость, отказ от понимания социальных проблем), К. Фофанова (простота чувств, стремление «в Примитив»), М. Лохвицкой (гедонизм, любовные мотивы, лёгкий эротизм), К. Бальмонта (музыкальность, обилие неологизмов), В. Брюсова («архитектоника» стиха, звукопись, неологизмы), Ф. Сологуба (влияние мистицизма, мифологические мотивы), А. Пушкина (психологизм, натурализм) и М. Лермонтова (эгоцентризм, психологизм, самоирония). Потому «синтетический стиль» И.-С. с большим трудом поддаётся дешифровке: влияние конкретного писателя на творчество И.-С. - особый ряд тем для глубочайшего исследования.
4 стью («маленький мещанский Уайльд» , «Игорь Северянин - поэзоэту-
аль»4), получил типичное для своего круга образование. С детства вращаясь в полусвете, к которому принадлежала семья Лотарёвых и в который вошёл он сам, став прославленным поэтом, И.-С. перенял все вкусы и привычки demi-monde'a.
Это наложило явственный отпечаток на раннее творчество поэта 1904-1917 гг. Многие современники И.-С. упрекали его в дурном вкусе -пристрастии к варваризмам и экзотизмам в латинизированной и русифицированной форме, к необычным словам, передающим экзотику ощущений и вещей.5
Идиостиль «раннего» И.-С, нашумевшего в 10-е гг. XX в. своими эпатирующими публику эгофутуристическими «поэзами» и получившего титул Короля поэтов в 1918 г., формировался под воздействием, в первую очередь, исторической эпохи, широких творческих связей, которые дала ему протекция М. Фофанова, Ф. Сологуба, В. Брюсова и (парадоксальным образом) Л. Толстого, куртуазно-пряных интриг с дамами demi-monde'a (Е. Гуцан-Меннеке, С. Шамардиной, М. Домбровской, А. Барановой, Л. Рындиной, Л. Липковской и др.) - поэтессами, актрисами, певицами и куртизанками. Эгоцентризм и претензия на уникальность, увлечение прежде всего женщинами артистического круга, романтизация и поэтизация обыденного человеческого мира в раннем творчестве И.-С, предельная автобиографичность произведений - результат уединённой и насыщенной семейными катаклизмами жизни будущего поэта в детские годы. Единственный ребёнок от второго брака Н.С Шеншиной-Домонтович с В.П. Лотарёвым, хорошо знавший свою генеалогию6 (дальние родственники - Н.М. Карамзин и А.А. Фет), довольно начитанный7 (любимые пи-
3См. [Хазанов 1995, с.4П].
4 Шарж В. Дени.
5 См. «Критику о творчестве Игоря Северянина» (1916), [Чуковский 1914а, 19146], [Мандельштам
1987, с.248], предисловие А. Кусикова к переведённой И.-С. с эстонского языка книге X. Виснапуу
„Amores"(1922)HT.fl.
6 См. рук. «Родственники и-чки...» Гене<а>логические записи//РГАЛИ, ф.1152, оп.1, ед. хр.14.
7 См. рук. «Уснувшие вёсны». Критика. Мемуары. Скитания // РГАЛИ, ф.1152, оп.1, ед. хр.13.
5 сатели - А.К. Толстой, Ш. Бодлер, М. Рид, Ж. Берн, Н. Лесков, М. Лермонтов, В. Жуковский и др.), боготворивший рано умершую сводную сестру Зою (будущая «муза» поэта наряду с М. Лохвицкой), «дитя лесов и полей», проказник и предводитель «мальчишеских банд» (Олонецкий край, Дальний Восток), И.В. Лотарёв вступает в большую литературу под псевдонимом Игорь-Северянин, отражающим истоки творчества, искания счастья и гармонии в противоречивом мире и определившим судьбу поэта.
Мотивы северной природы (и красоты мироздания в целом), любви к Единственной, «исканной» и недосягаемой, столкновения мечты с реальностью и вследствие этого - «грёзофарса» и обострённой иронии — те мотивы в поэзии И.-С, без которых немыслимо осознать уникальность поэтического облика поэта-«грёзэра».
Тематическое своеобразие произведений неразрывно связано с лексическими новациями И.-С, отразившими особенности его идиостиля:
лексические неологизмы, почти половина которых - суффиксальные образования {адъютантэсса, газёлить, фидлевый, майно);
семантические неологизмы (в том числе созданные на базе диалектных слов: зеленец лунь1 );
конверсивы: переход наречий в слова категории состояния и обратный процесс {солнечно, нужно), переход предлогов в существительные {сквозь), наречий в предлоги {встречно), субстантивация в сфере прилагательных и причастий {девятнадцативёшняя, исканная);
- окказиональные, деформированные, потенциальные грамматические
формы: изменения в сфере существительных Singularia tantum и Pluralia
tantum {неги, беги, выкрутас, мемуар), образование других форм ед./мн.
8 См. поэму «Роса оранжевого часа» (Юрьев-Тарту, 1925).
9 Ж.К. Ланн отмечает в словотворчестве И.-С. большую частоту экспериментов над формой слова (ви
доизменения слов, «метаплазмы») по сравнению с операциями над значением слова (модификации
смысла, «метасемемы») [Ланн 1995, с.541]. Действительно, в идиолекте И.-С. лексических неологиз
мов-дериватов намного больше, чем неологизмов семантических.
ч. (хлыстья), изменение рода существительных (детка, прель - м.р.), краткие формы относительных прилагательных, действительных и стра-дательных причастий наст. вр. (очкаста, коростелем, животворяща, волнуема), формы сравнительной степени относительных прилагательных и причастий (весенней, бескрдвней, закончённей), неправильные формы сравнительной степени качественных прилагательных и наречий (ветше, мокрее, импотентнее, пометче), формы сравнительной и превосходной степени притяжательных прилагательных (рабёй, наибожайишй), неправильное образование глагольных форм (состражду, запрудъ, накрёнь), причастий и деепричастий (знав, опёшенный, отпёненный);
акцентологические варианты (ледяной - ледяный — льдяный, еловый — еловый, безразумный — безразумный, утончённый — утонченный);
фонетические варианты (надёжно - надёжно);
внутрисловная антонимия (пламно-ледянбй, огнеручёй, Эгобдг);
лексика с ирреальной/мифологической семантикой (грёзэрка, лесофёя, эолевый, эфемёрить, омагитъ, завакханиться, адамя); основными способами деривации слов данных семантических групп являются сложение, суффиксация и циркумфиксация;
— эвфония, мелодичность новообразований (Олунен ленно-струйный
Нил...; ручьисто-вкрадчиво);
— особые ключевые слова (весна, сирень, солнце, я (эго), грёза и проч.), их
узуальные и окказиональные производные и т.д.
Показательным является и тот факт, что в лирике «северного барда» (самохарактеристика И.-С.) почти невозможно найти грубых, вульгарных слов, жаргонизмов и арготизмов. Даже отталкивающие явления жизни поэт смог литературно описать в лиро-эпических произведениях (поэмах, автобиографических романах в стихах) и мемуарах, в лирике же он не касается вообще грубых материй. Причину такого «интеллигентного» от-
10 Источником появления этого сравнительного небольшого пласта областных слов послужила, вероятно, та речь, которую слышал и впитывал молодой поэт в Череповецком уезде Новгородской губернии. Оттуда и почерпнул И.-С. олонецкие, новгородские, псковские и архангельские слова.
7 ношения к слову опять следует искать в генеалогии поэта и среде его бытования. По сравнению с тем же В. Маяковским, «ранний» И.-С. по праву может называться «салонным», «куртуазным» поэтом, ибо принципу чистоты и благозвучия речи он не изменил до конца своих дней.
Фундамент художественно-поэтического стиля И.-С. складывается из довольно своеобразных кирпичиков строения текста, но краеугольным камнем всей стилевой системы поэта является наличие в ней лексических неологизмов. Многие русские писатели XVIII-XX вв. увлекались словотворчеством, т.е. созданием слов, которые обретают лексическое значение только в определённых контекстах, а их произвольное толкование может затруднить процесс восприятия художественного текста. А. Кантемир, Н. Карамзин, А. Пушкин, Н. Гнедич, а за ними Л. Мей, В. Бенедиктов и другие писатели XIX в. производили эксперименты над формой и содержанием слова. Из поэтов-авангардистов XX в. словотворчеством активно занимались В. Маяковский, В. Хлебников, Вяч. Иванов, Д. Бур-люк, С. Есенин, К. Бальмонт и др., для которых изобретение неологизмов подчас было не средством, а самоцелью. Многие литературные критики и учёные-филологи в трудах, посвященных вопросам изучения языка и стиля того или иного писателя, безотчётно либо намеренно употребляли новые слова, не имеющие соответствий в русском языке (Р. Брандт, А. Белый, И. Игнатьев, А. Измайлов, К. Чуковский и проч.). Даже В. Даль занимался словотворчеством, изобретая «самодельные слова» с двумя целями: для замены заимствованного слова при отсутствии русского эквивалента (ср. с экспериментами А. Шишкова) и непроизвольно, в процессе подбора синонимов к толкуемому слову.
Естественно, что жившие и творившие в одну эпоху люди обменивались мыслями, бравировали изысканными стилистическими находками, соревновались в остроумии и жонглировании словами. И каждый поэт создавал неповторимую поэтическую систему, которая, однако, соприкасалась с гранями других индивидуальных систем. Так, в языке произве-
8 дений И.-С, В. Хлебникова, В. Маяковского, Вяч. Иванова, К. Бальмонта
встречаются одинаковые словные номинации: нагдрие (И.-С, Иванов), огрёзитъ, смехач (И.-С, Хлебников), бриллиантный, мдрево, стихдзы (И.-С, Маяковский), звездь (А. Белый, М. Волошин, В. Маяковский), старь (И.-С, Бальмонт, Маяковский), змеиный, златоткань (И.-С, Бальмонт) оснеженный (Блок, Есенин, И.-С, Бальмонт) и мн. др. Как следствие возникает вопрос об авторстве идентичных словоформ, о процессе их заимствования в языке того или иного писателя. Можно констатировать, что склонность к неологизмам - индивидуальная стилевая черта любого поэта, творившего в «пёструю и безвкусную эпоху»11 серебряного века, когда интерес к «самовитому слову»12 достиг своего апогея.
Однако интерес к словотворчеству у И.-С приобрёл устойчивый характер: на протяжении всей своей жизни поэт не отказывался от производства оригинальных словных новшеств и стремился к неповторимым экспериментам с формой и содержанием слова. Если в начале карьеры, вплоть до Октябрьской революции, «Король поэтов» создал необъятное количество лексических и семантических неологизмов, то, вступив в зрелую пору, окрепнув как истинный созидатель, «поэт с открытой душой» (слова А. Блока), И.-С. и в Эстонии продолжал творить: некоторым номи-нациям он остался верен до конца дней своих (пламный, воскрылив, лесофёя, весенётъ, сонь, блёстко, элёжный, предвёшний и мн. др.); некоторые, совсем не похожие на прежние, впервые возникли на страницах его произведений зарубежного периода творчества {пророкфбренный, чернь-водный, ужал, перлопарус и т.д.); иные же страницы свободны от стилистических украшений и индивидуально-авторских слов. Начиная с 1921 года, лексикон И.-С. постепенно освобождается от «стилических выкрутасов», а простые и ясные строки, вышедшие из-под пера поэта,
11 См. [Тальников 1914, с.71].
12 Выражение, по одним источникам, принадлежит В. Шершеневичу [Виноградов 1963, с.175], по дру'
гим - В. Хлебникову [Якобсон 1921, с.11; Гумецкая 1955, c.VI].
строки, лишённые «словотворок» (неологизм Р. Брандта), появляются в
стихах, идейно и тематически непохожих на ранние «поэзы».
Резко меняется поэтическое сознание, индивидуальная картина мира, переосмысливается прежняя система ценностей, выстраивается новое мировоззрение. Меняется и сам поэт, и его стихи. Такой И.-С, до конца ещё не понятый и не раскрытый литературоведами и лингвистами, возвращается к своим юношеским идеалам,13 прикасается к сущности истинного искусства, становясь фактически прямым продолжателем классической поэтической традиции. Обращается он к творческому наследию того, «чьё имя вечно ново», чьё имя вписано огненными буквами в золотой век русской поэзии - к лирике А.С. Пушкина, которому посвящает стихи: «Былое» (1918), «Пушкин» (1918), «125» («Любовь! Россия! Солнце! Пушкин!..» (1924); другое название - «Змея Олегова коня...»), «О том, чьё имя вечно ново...» (1933), «Пушкин - мне» (1937) и др.
Помимо непосредственного обращения к великому поэту, упоминаний его имени и имён его неумирающих героев, обширных и кратких реминисценций и аллюзий из пушкинских произведений, в творческом наследии «северного барда» имеется и перевод с французского одного стихотворения А.С. Пушкина - «Мой портрет» (1929). Такое пристальное внимание «ученика» к «учителю» свидетельствует о необычайной глубине погружения в прошлое русской поэзии, о слиянии «строф нарядного убранства» И.-С. и А.С. Пушкина в едином творчески-гармоническом акте. Этот удивительный поэт, заявивший о себе так:
Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь, кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.
Бранили за смешенье стилей,
13 «Тогда мне / Лишь восемнадцать было лет. В ту пору / Мои стихи рождались под влияньем / Классических поэтов. Декаданс / Был органически моей натуре, / Здоровой и простой по сушеству, / Далёк и чужд. На графе Алексее / Толстом и Лермонтове вырос я» («Падучая стремнина» (1922), с.13).
10 Хотя в смешенъи-то и стиль!
(«Двусмысленная слава», 1918),-этот манерно-салонный, приторно-саркастический «царственный паяц», поражавший в 10-е гг. XX в. толпу своей «буффонадой» и, как считалось, «безвкусием», обрёл наконец себя, вернувшись к истокам национальной классической традиции. Так столкнулись и спаялись в нерасторжимом «монументальном моменте» два века русской поэзии, золотой и серебряный, - так соприкоснулись индивидуальные стилевые системы И.-С. и А.С. Пушкина.
Поэзия И.-С, чуждая как советской литературе и критике, во главе которой стоял в 20-30-е гг. В. Маяковский, так и критике русского зарубежья,14 долгое время искала своего читателя в России и на Западе. Слишком долго за И.-С. был закреплён ярлык пошлого, безвкусного, манерного, приторно сладкого поэта, а его поэзия представлялась «опереточным» явлением, родственным цыганщине и шансонеткам и делившим славу с экстравагантными кабаретными песенками А. Вертинского. Только со второй половины 80-х гг. XX в. стихи И.-С, в основной массе эгофутуристические, появились на страницах новых сборников, вышедших в свет в России и за рубежом. Интерес русско-эстонских литературоведов16 к поздней поэзии забытого лирика открыл возможность массовому читателю познакомиться с теми стихотворениями, которые либо были опубликованы только за границей в отдельных периодических изданиях, либо так и остались в рукописном виде. В эстонский период жизни и творчества, ставший благотворным и в то же время судьбоносным и трагическим для поэта (он умер в оккупированном фашистскими войсками Таллинне в 1941 г. от болезней и нищеты), И.-С создаёт шедевры, раскрывшие многие скрытые грани его самобытного таланта. Возможность
14 См. субъективные оценки жизни и творчества И.-С. в: [Бицилли 1926; Лившиц 1933; Тхоржевский
1946; Иваск 1950, 1972].
15 См. характеристики поэтического имиджа И.-С в: [Рождественский 1975; Харджиев 1967, 1978; Ха-
занов 1995] и др.
16 См. издания, подготовленные С.Г. Исаковым, Р. Круусом, Б. Янгфельдтом, Ю.Д. Шумаковым и др.
ознакомиться с творческим наследием «северного барда» во всей его широте и глубине позволяет сейчас опровергнуть неверные и скоропалительные оценки его поэзии, восстановить репутацию Человека и Поэта, считавшего себя «вселенцем» (космополитом) в этимологической версии этого слова.
Феноменальность И.-С. послужила причиной неразработанности вопроса о его индивидуальном стиле, недостаточное серьёзное и скурпулёз-ное изучение компонентов которого привело исследователей к скоропалительным и ложным выводам, что объясняется также отсутствием полной литературной базы. Всё это определило актуальность нашего исследования.
В лингвистическом/литературоведческом плане к изучению неологизмов И.-С. обращались К. Чуковский (1914а, 19146), Р.Ф. Брандт (1916), С. Рубанович (1916), А.Г. Горнфельд (1922а, 1927), A. Humesky (1955), В.П. Григорьев (1987, 2000), М.И. Сидоренко (1987), L. Lauwers (1993), В.Н. Виноградова (1995), Л.В. Малянова (1998), Т.Н. Коршунова (1999), М.В. Ходан (2000, 2001, 2002), СЮ. Портнова (2002), Р.И. Климас (2002).
Оценка удачности/неудачности и правильности/неправильности неологизмов И.-С. содержится в работах К. Чуковского (1914а, 19146) и А.Г. Горнфельда (1922а, 1927). Мнения крайне субъективные и противоречивые. Первым из критиков К. Чуковский отметил «жизненность» слова бездарь, которое с переакцентовкой вошло в литературный язык.
С. Рубанович (1916) ставит целью определение индивидуальности И.-С, выражающееся в том, что «является для филолога-языковеда дефективным, бесценным» (с.64), и разбирает в основном те неологизмы, которые построены на базе французских корней и аффиксов. Но некоторые слова, зафиксированные в Словаре Даля, критик относит к неологизмам И.-С. (например, сенокосить). Мотивом к словотворчеству С. Руба-
12 нович видит «стремление к усилению энергии, экспрессивности речи, к
повышению её образности» (с.65).
Статья проф. Р.Ф. Брандта (1916) о неологизмах И.-С. - самая обширная из работ дореволюционных критиков и филологов, изучение которой затруднено обилием собственных неологизмов автора. Используя в классификации «новотворок» структурный подход, Р.Ф. Брандт разбирает несколько сборников поэта. Однако исследователем анализируются только наиболее частотные модели неологизмов (суффиксально-префиксальные глаголы и прилагательные, суффиксальные существительные на -ье и глаголы на -ешь, безаффиксные существительные ж.р. на -ь, сложные существительные и прилагательные). Оценки удачности и красивости крайне субъективны. Одно из суждений Р.Ф. Брандта было впоследствии неправильно истолковано некоторыми учёными, например В.П. Григорьевым (см. ниже): «Характерно для Игоря также обилие сложных слов, из коих многие звучат слишком на немецкий лад, примыкая к редким и дурным образцам, как «небосвод» и «кораблекрушение»... (с. 138). Некоторые слова, которые филолог считает неологизмами, не являются таковыми (например, явь, дёвий, изыск, муоюии), но он благоразумно оговаривается, что за недостатком времени не работал тщательно над анализируемыми словами и потому мог ошибиться (с. 136). Ошибка Р.Ф. Брандта заключается также в выводе о превалировании глагола над неологизмами других частей речи.
О неологизмах И.-С. в трактовке Р.Ф. Брандта писал В.В. Виноградов (1959), предостерегая исследователя словотворчества этого поэта, как, впрочем, и любого другого, от субъективных оценок (с.192-193).
А. Гумецкая (A. Humesky, 1955) сравнивает неологизмы И.-С. с неологизмами В. Маяковского в деривационном аспекте, вслед за Р.Ф. Брандтом опираясь не столько на способ образования слова, сколько на
17 И.-С. не знал немецкого языка, а английским и французским владел далеко не в совершенстве. Даже прожив более 20 лет в Прибалтике, он так и не выучил должным образом эстонского языка.
13 его модель (существительные ср. р. на -ье, существительные ж.р. на -ь,
прилагательные на -н(ый), глаголы на -е(ть) и т.д.) и практически не изучая характера производящих слов. Исследователь делает ряд верных выводов о строении и частотности новообразований, не избегая, однако, некоторых ошибок, связанных с толкованием слов и определением узу-альности/окказиональности производящих основ, а также некоторой субъективности в оценке творчества И.-С, т.к. общие сведения о поэте почерпнуты ею из работ реакционных критиков русского зарубежья (Ю. Иваск, И. Тхоржевский). В целом значения неологизмов приводятся редко, многие слова не рассмотрены в основной части диссертации, а иллюстрируют научные положения автора соответствующим контекстом только в приложении. Однако из всех последующих трудов данный, на наш взгляд, по проценту точности выводов, истинность которых обусловлена значительным количеством неологизмов, выбранных из 14 проанализированных книг, стоит на порядок выше.
В.П. Григорьев (1987) рассматривает общие тенденции и различие в словотворчестве И.-С. и В. Хлебникова, отмечая факты наличия идентичных окказионализмов. Из ряда тенденций, прослеживающихся у обоих поэтов в более широком кругу словотворчества 10-х гг. XX в., исследователь выделяет наличие глагольных неологизмов с приставкой о-, глаголов на -оветь и «компактслов» (сложных слитных и составных образований). Однако и В.П. Григорьев не избежал субъективных оценок неолексикона И.-С. в угоду В. Хлебникову, заявив, что у поэта «быстро сходит на нет ... весь интерес к словотворчеству. Без этого «языка», в котором Р.Ф. Брандт подметил ряд калек с немецкого, поэзия Северянина] стала почти заурядной» (с.53). Ошибка хлебниковеда кроется в неправильном истолковании точки зрения другого исследователя (см. выше).
На материале одного сборника стихов И.-С. (Л., 1975) М.И. Сидоренко составляет словообразовательную характеристику его окказиональных слов. Самым распространённым способом образования слов она считает
14 суффиксальный, отмечая, что наибольшим разнообразием словообразовательных элементов характеризуются существительные. Но поскольку исследователь оперировал с неологизмами, собранными на ограниченном речевом материале, то он впадает в ряд ошибок, называя гипотетическими «реальные» окказионализмы И.-С. (например, изнёдриеатъся, по-рывный, эпёжный, журчный, монстрибзный и др.). Мы согласны с М.И. Сидоренко в том, что, во-первых, «создание окказиональных слов Северянина] шло в полном соответствии с уже сложившейся в русском языке системой способов словопроизводства» (с.59); во-вторых, большинство неологизмов создано по законам русского языка (исключение составляют слова типа Лдндонство, чаруйный); в-третьих, добавим к этому, поэт практически не использует окказиональных способов деривации (исключение — единичные слова типа простиздёсъка, эолпиано).
Одна из глав монографии Л. Лауверса (L. Lauwers, 1993) посвящена обзору неологизмов И.-С. в формальном аспекте. Так же, как и Р.Ф. Брандт, исследователь отталкивается не от способов деривации, а от модели/формы слова. Составленный им словник насчитывает 2517 слов, из которых 592 - суффиксальные образования (это намного меньше обнаруженных нами). Многие слова попадают в словник неологизмов случайно; это касается диалектизмов, варваризмов и нарицательных имён, употреблённых как собственные. Причастия и деепричастия признаются исследователем, как и А. Гумецкой, глагольными формами, поэтому в его классификации неологизмов по частям речи превалирует глагол. Неологизмы различных частей речи с формальной точки зрения дробятся по типу «без приставки или суффикса / с приставкой или суффиксом», «сложные слова без дефиса / с дефисом», «другие случаи», т.е. не учитывается деривационный способ. Поэзия И.-С. рассматривается с делением на два периода: 1903-1918 и 1919-1941 гг. Кроме оригинальных стихотворений, в орбиту изучения попадают и переводы И.-С, что делает исследование Л. Лауверса очень ценным, а наличие 9 приложений - научно достоверным. Однако
15 монография не лишена некоторых недостатков, один из которых, интересующий нас в связи с выбранной темой исследования, - неверное толкование отдельных неологизмов или полное отсутствие их трактовки.
С позиций эстетической критики словотворчества выступила В.Н. Виноградова (1995), назвав И.-С. настоящим новатором в этой области. Важной для нас мыслью является вывод об отражении тенденций разговорной речи во многих северянинских неологизмах (с.92) и полном соответствии способов образования / преобразования окказионализмов с тенденциями развития поэтического словообразования (с.91). Однако В.Н. Виноградова.несправедливо приписывает И.-С. верификационные недочёты (неумение справиться с ритмом и рифмой в угоду неологизму), признаёт некоторые устаревшие слова индивидуально-авторскими (например, дёвий), неправильно трактует отдельные неологизмы (например, слово воскрылие, которое является многозначным в поэзии И.-С. и является семантическим неологизмом к устаревшему слову), неправильно ставит ударение в словах (мехоед вы. мехоед), упрекает поэта в дурном вкусе по отношению к выбору заимствованных производящих слов, ис-кажает неологизмы (грезерка вм. грёзэрка), на наш взгляд, неверно выделяет некоторые уникальные в словотворчестве И.-С. суффиксы (-з- в ге-роиза, -т- в интуитта), определяет концентрацию неологизмов в тексте как стилистическое излишество и «слащавость», а звукопись, на которой целиком строятся некоторые стихотворения И.-С, излишней.
Неологизмы И.-С. в деривационном, лексико-семантическом и функционально-стилистическом аспектах рассматриваются Л.В. Маляновой в работе с фундаментально заявленным названием (1998). Исследователь анализирует только 548 слов, извлечённых методом сплошной выборки из четырёх сборников, выпущенных в 70-90-х гг. Заслуживает внимания положение о деривационной функции, которую выполняют индивидуально-авторские неологизмы, заполняя «пустующие места в словообразовательных гнёздах определённых слов, и тогда, когда они сами создают та-
кие словообразовательные гнёзда, где в качестве исходных выступают слова, которые в общелитературном языке являются одиночными, то есть не имеющими ни одного родственного слова» (с. 147). Подробное рассмотрение остальных функций неологизмов И.-С. сводится к условному распределению окказиональных образований по пунктам имеющейся классификации, т.е. работа ведётся не от слова к определению его функции, а наоборот - от зафиксированной в теории языка художественной литературы функции неологизма к его отысканию в поэтических произведениях И.-С. Однако, как справедливо замечает исследователь, серьёзный практический анализ индивидуально-авторских слов может способствовать «развитию вопроса о текстообразовании вообще и особенностей построения текстов в частности» (с. 192). Среди основных недочётов диссертации можно отметить следующие: 1) одноструктурный подход к анализу слова (в одном тексте слова разбираются вместе, например, инди-видность и эстётность); 2) нелогичность в распределении слов по способам деривации и по подтипам внутри словообразовательного типа, что связано с недостаточным проникновением в семантику слов и их лексическое значение (безгрезье - циркумфиксация, безнадёжъе — суффиксация; бракоцёпъ *— цепь брака (почему не брачная цепь?), стихотдм <— стихотворный том (почему не том стихов?) и т.п.); 3) частое отсутствие потенциального лексического значения неологизма; 4) поверхностный анализ фактов окказионального формообразования в совокупии с окказиональным словообразованием (только в области прилагательных, тогда как окказиональные формы существительных и глаголов также представляют научный интерес); 5) наличие в словнике неологизмов узуальных слов при ссылке на Словарь Даля (дёвий, пробдрчатый и т.д.); 6) отсутствие акцентологических помет при неологизмах; 7) при рассмотрении причастий и деепричастий как особых форм глагола не отмечается необычность образования некоторых словоформ от окказиональных глаголов.
17 В работе Т.Н. Коршуновой (1999) также рассматриваются семанти-
ко-деривационная структура и функционирование неологизмов И.-С. Исследователь ошибается, считая, что «новые слова, созданные И. Северяниным, не были предметом монографического исследования» (с.9). Неверно и утверждение, будто И.-С. созданы «сотни новых слов» (с.10), -им созданы не сотни, а тысячи неологизмов (больше 3000). Т.к. неологизмы И.-С, как и в предыдущей диссертации, исследуются на ограниченном речевом материале (4 современных сборника стихов, изданные в 80-90-е гг.), то и картотека автора неполная (982 слова). Не учитывается изменение творческой манеры поэта после 1918 г., а именно это влияет на создание новых, отличных от прежних, слов, на их модели и способы деривации (подробный недочёт имеется и у Л.В. Маляновой). На наш взгляд, 750 неологизмов, большинство которых создано в ранний период, не могут адекватно характеризовать словотворчество И.-С. (с.20). Кроме того, нами установлено, что к окказиональным способам деривации по-эт-речетворец обращался крайне редко; многие же его слова (около 50%) представляют собой суффиксальные образования. Также к существенным недостаткам диссертации Т.Н. Коршуновой мы относим следующие: 1) не даны все случаи словоупотребления, автор ограничивается одной иллюстрацией, иногда ошибочно принимая грамматическую форму за новообразование (напр., краткое прилагательное птично рассматривается как слово категории состояния); 2) ошибочно восстановлены формы несколь-ких слов (например, грацидз вм. грацидза (с.32), прдзно и поэзно как наречия вм. прдзный и поэзный (с. 175), т.к. автор использует мало текстов, тогда как привлечение других источников дало бы исследователю возможность обнаружить этот же неологизм в исходной форме; 3) без анализа конкретного словоупотребления делаются выводы о коннотациях неологизмов (с.ЗЗ); 4) слишком большое укрупнение групп неологизмов-существительных с точки зрения их значения и лексического/грамматического разряда: в группе безаффиксных существительных
18 ж.р. выделяется подгруппа существительных, мотивированных прилага-
тельными, в которой указывается, что эти новообразования могут иметь «значение отвлечённого признака, а также собирательное или вещественное значение» (с.31). Даны иллюстрации, из которых непонятно, какое значение присуще конкретному неологизму; 5) после каждого неологизма даётся страница, не позволяющая определить, из какого конкретного сборника стихов берётся слово. Окказиональных значений большинства анализируемых единиц не приводится, несмотря на то, что установка на их трактовку заявляется в 1 главы 1; 6) несерьёзно воспринимается выявление, на взгляд исследователя, единичных неологизмов, в то время как другие тексты обнаруживают наличие сходноструктурных (с.36); 7) нет обращения к диалектной лексике, которую И.-С. применял в качестве строительного материала для новых слов; 8) неправильная трактовка неологизмов без опоры на широкий контекст приводит к ошибкам в лин-гвистических выводах (например, слово поэтичка, являющееся димину-тивом, маркируется как уничижительное; первое производящее слово к существительному стихозопотроха, не обнаруженное исследователем как отдельный неологизм, даётся как неверная форма стихоз вм. стихдза (по аналогии с «психоз», «хандроз»), что ведёт к абсурдному толкованию сложного существительного; 9) ошибки в цитатах и, главное, в неологизмах недопустимы в диссертационной работе (например, на с.44: Нью-Й6ркчество вм. Нью-Йдрчество); 10) автор то ссылается на лаку-нарные звенья (demi-monde —> [демимонден] —* демгшондёнка), то исключает их: Миррёлия (суф. -и]-) <— Мирра (!) и проч.); 11) в ряде случаев неверно указываются суффиксы неологизмов (например, грезёр, эксцес-сёр); 12) часто за неологизмы принимаются узуальные (устарелые, диа-
18 Мы придерживаемся позиции, что мотивирующее и производящее слова - не одинаковые термины (например, для неологизма затученный мотивирующим словом, входящим в структуру его лексического значения, будет туча, а производящим — неологизм И.-С. затучить*). Нельзя мотивирующее слово использовать в качестве производящего, т.к. это приводит к ошибке при определении способа деривации; так, Т.Н. Коршуновой причастие затученный признано произведённым циркумфиксным способом, тогда как оно является суффиксальным образованием от зафиксированного в языке И.-С. глагола.
19 лектные, заимствованные) слова (например, избдр, гоноболь, констриктор), опечатки в современных изданиях провоцируют исследователя на искажение либо выделение неологизма, когда такового нет в тексте (например, бронзотёлый вм. бронзотёльный, Гроз-Дух вм. Грёз Дух и мн. др.); 13) наблюдается противоречие: восстанавливаются, по мнению исследователя, гипотетические прилагательные, которые являются производящими для наречий, а в области других частей речи не признаётся лакунарность в словообразовательной цепи. Многие из «восстановленных» прилагательных имеются в лексиконе И.-С. (например, майный (с. 175), блёсткий, лбский (с. 176) и др.); 14) отсутствует диахронический подход к неологизмам - факты языка начала XX в., даже индивидуального, нельзя рассматривать только с позиции синхронии; 15) как и в работе Л.В. Ма-ляновой, не ставится ударение в окказиональных словах. В теоретическом плане диссертация Т.Н. Коршуновой сильна, но в плане практического анализа «живого слова», с позиций учения о языке художественной литературы не выдерживает никакой критики.
Частично неологизмы И.-С. рассматриваются в работе Р.И. Климаса (2002), посвященной сопоставительному анализу актуализированных лексиконов 3. Гиппиус, М. Кузмина, Н. Клюева, В. Хлебникова, И.-С. Кластерный анализ индивидуально-языковой картины мира объясняет доминирование цветовой и звуковой семантики новообразований и выявляет ключевые слова в поэзии И.-С. (с.9-14), вследствие чего поэт назван «солнечным». Его «небесные гиперболы» связаны с осознанием своего «эго», а слово душа занимает вторую ключевую позицию, нередко вступая в соединение с окказиональными прилагательными-эпитетами (бу-тончатая, мимозовая). Также исследователь указывает на органичную связь поэтического творчества Н. Клюева с творчеством И.-С, что выражается в преобладании существительных над другими частями речи, в идентичных окказионализмах, в совпадении пластов ключевой лексики (с.П, 13 и др.). Определённым недочётом диссертации можно признать
20 превалирование слов из ранних произведений И.-С. над эстонскими поэтическими словоновшествами, произвольный отбор его произведений для анализа.
М.В. Ходан (2000, 2001, 2002, 2003) интересуют окказионализмы И.-С. как средство создания экспрессии. Вслед за Р.Ф. Брандтом исследователь впадает в заблуждение относительно доминирования глагольных неологизмов в языке анализируемого поэта (2000, с. 158; 2001, с. 167). Так же, как и у других исследователей, при цитировании поэтических строк наблюдаются неточности и искажения неологизмов.
Поэтический неологизм как важнейшее выразительное средство стоит в центре внимания СЮ. Портновой (2002). По мнению исследователя, новообразования «отражают существующие законы грамматики, реализуясь в текстах И. Северянина удлинением прагматических рядов в русле мотивированных ассоциаций по отношению к стандартным образцам канонических слов» (с. 175-176). К особенностям, характерным для творчества И.-С, СЮ. Портнова относит высокую частотность употребления поэтических неологизмов, обусловленную «особой активностью и динамизмом в построении словообразовательных парадигм при работе с целым рядом исходных слов, являющихся для поэта своеобразными «концептами» (с. 176). Как и многие исследователи, автор статьи отмечает в словотворчестве И.-С. неологизмы, соответствующие лакунарному звену в словообразовательной цепи (деривационная функция по Л.В. Маляно-вой, 1998), иногда ошибочно не дифференцируя некоторые формы (например, краткое прилагательное прдзно принято за наречие).
В большинстве случаев исследователи языка И.-С. не справляются с одной из антиномий, о которых писал В.В. Виноградов: «Изучение языка писателя прошлого по дифференциальному методу — путём сопоставления его явлений с современным языком, — и поиски методов исчерпывающего, исторического исследования языка писателя - на фоне современной этому писателю системы литературного языка и его стилей»
21 (выделено нами - В.Н.) [Виноградов 1959, с.82]. Несмотря на фигурирование в библиографическом списке Словаря В. Даля, он фактически исключён из подручных справочных материалов большинства современных исследователей, а вопрос об идентичных неологизмах в творчестве разных писателей, в том числе соревнующихся с И.-С, вовсе не поднимается в трудах многих северяниноведов.
Анализ литературы вопроса и, прежде всего, выявление огромного количества разночтений в произведениях И.-С, выпущенных в свет современными издательствами, избирательный и случайный характер отбора текстов в сборниках, искажения и опечатки в изданиях 80-90-х гг. XX в. и 10-х гг. XXI в. направили наши изыскания к таким источникам, как первые издания «поэз» и автографы. Исследование осложнялось тем, что большая часть архива И.-С, находящегося в Эстонии, сгорела,19 а рукописи, оставленные в 1918 г., по свидетельству Вяч. Недошивина, у Б. Верина в советской России, большей частью утрачены или хранятся в частном собрании (вероятно, за рубежом). Сохранились только случайные рукописи, отдельные списки стихов и восстановленные поэтом в 30-е г. рукописи книг, изданных в 10-20-е гг.
Работа велась нами в московских архивах: РГАЛИ, НИОР РГБ и ОРФ ГЛМ, что позволило устранить некоторые разночтения и выявить неологизмы, которые не были до сих пор объектом исследования. Корпус индивидуально-авторских слов И.-С составил, таким образом, 3375 единиц,20 анализ которых был бы затруднителен в одной диссертационной работе. Нам показалась целесообразной идея остановиться на тех неологизмах, которые занимают в деривационном отношении первое место в
19 См. данные об этом в статье С. Санина «Новое об Игоре Северянине. Длинною дорогой к Родине //
РГАЛИ, ф.1152, оп.2, ед.хр.38. Оставшиеся рукописи хранятся в Рукописном отделе Эстонского лите
ратурного музея (ранее - Литературный музей им. Ф.Р. Крейцвальда, Тарту), Нарвском государствен
ном музее и в семейном архиве Н.Г. Аршас. Копии оригиналов и частично сами оригиналы автографов
И.-С. собраны в Российском государственном архиве литературы и искусства (ранее - ЦГАЛИ, Моск
ва) и Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (ранее - ГБЛ, Москва).
20 Не были взяты в расчёт грамматические неологизмы, представляющие собой окказиональ
ные/деформированные/потенциальные формы имён существительных, прилагательных и глаголов.
Они входят в составленную нами отдельную картотеку.
22 неолексиконе И.-С. Это определило объект исследования — суффиксаль-
ные неологизмы, количество которых составляет почти половину (46%) всех новообразований поэта-новатора (1550 слов), и предмет исследования - поэтический язык И.-С. Целью исследования мы наметили всестороннее изучение неологизмов И.-С. с точки зрения их деривации, значения и употребления в поэтическом языке.22 Данная цель предполагает решение целого ряда задач:
Определить, по каким (узуальным/окказиональным) моделям, на базе каких (узуальных/окказиональных, реальных/гипотетических) производящих слов и с использованием каких (продуктивных/непродуктивных, регулярных/нерегулярных, частотных/единичных, реальных/уникальных) аффиксов создаёт поэт свои (сильные/слабые) суффиксальные неологизмы.
Установить спектр семантики новообразований в зависимости от контекста.
Выделить наиболее любимые поэтом суффиксальные словоновше-ства, постоянно бытующие в языке И.-С, отметить случаи изменения/неизменения их семантики и лексического значения за счёт утраты/добавления/трансформации сем.
Термины «окказионализм», «неологизм», «словоновшество», «индивидуально-авторский неологизм», «окказиональное слово», «новообразование», «поэтический неологизм» и проч. используются в нашей работе как синонимы, постольку мы считаем неологизм и языковым, и речевым явлением: возникая в индивидуальной речи писателя, слово затем переходит в язык писателя/писателей - отсюда большое количество неологизмов заимствованного характера. Сначала новое слово является прерогативой конкретного автора, но затем, попадая в определённый (узкий или широкий) литературный круг, оно становится принадлежностью языкового миниколлектива; как только слово в контексте приобретает печатный вид, т.е. попадает в тиражированные издания, оно принадлежит уже большому языковому коллективу - читателю и критике.
22 Подобный путь исследования был намечен В.В. Виноградовым: «Ясно, что такие поэтические произведения - с подчёркнутой тенденцией к языковым «новообразованиям» или к осуществлению нового синтеза установившихся форм литературной речи в её стилистической дифференцированности - с разно-диалектическими элементами должны представлять исключительный интерес для стилистики поэтического языка. Задача лингвиста здесь ... описать отдельно принципы «словотворчества» и «рече-творчества», которые, разрушая установившееся в литературном сознании ощущение лексем, содействует выработке новых норм «лингвистического вкуса» и подготовляют вытеснение вновь возникающими смыслами старых значений лексем» [Виноградов 1925, с.19-20].
Выявить зависимость характера окказионального слова от темати-ко-композиционного плана текста как сложного художественного целого в соответствии с двухэтапностью жизненного и творческого пути И.-С.
Отграничить экспрессивно/стилистически маркированные (шутливые, иронические, разговорные и т.п.) неологизмы от нейтральных, определить характер их функционирования и частотность в поэтических произведениях И.-С.
При решении первой задачи мы опирались на классификации способов деривации и словоизменительных классов, представленные в трудах Н.М. Шанского [Шанский 1953, 1968; Шанский, Тихонов 1987], на теории окказионального слова О.И. Александровой (1967, 1973, 1974, 1978, 1981), М.А Бакиной (1973, 1975, 1977), В.П. Григорьева (1983, 1986, 1990, 1994, 2000), А.Г. Лыкова (1968, 1971, 1972, 1976, 1977), Р.Ю. Намитоко-вой (1986, 1988), Э.И. Ханпиры (1966), на классификации семантических предикатов А.С. Авиловой (1953, 1976) и Т.В. Булыгиной (1982). При определении способа образования индивидуально-авторского слова сложными представлялись случаи, (1) когда неологизм должен быть произведённым от более позднего по времени создания неологизма, например, грёзностъ (1914) *— грёзный (1915), чарунъя (1911) «— чарун (1918); мы придерживались точки зрения, что налицо не редеривация, а суффиксация на базе потенциального слова, присутствующего в творческом сознании либо в устной форме речи.23 Также мы столкнулись с такой сложностью: (2) представлялось затруднительным определить узуальный/окказиональный характер наречий, т.к. они практически не фиксируются в Словаре Даля, а отдельные факты их фиксации в «Словообразовательном словаре русского языка» А.Н. Тихонова (1985) и «Словаре современного русского литературного языка» (17 тт., 20 тт.) не всегда дают однозначный ответ, было ли слово в языке начала XX в., т.к. словарные
23 Анализ ранних писем И.-С. к В. Брюсову (рук. РГБ: Брюсов, 102-25) показал, что наша версия верна, т.к. в эпистолярном наследии находятся неологизмы, которые мы считали более поздними новообразованиями поэта.
24 иллюстрации берутся в ряде случаев из современной поэзии / прозы, как,
например, в случае с наречием дурманно, которое не отмечается в первом словаре, но дано в ССР ЛЯ (20) с цитатами из произведений П. Проскурина («Исход») и А. Сафронова («Поэма времени»). (3) Часть неологизмов иностранного происхождения (с иностранными корнями/аффиксами) имеет устаревшее значение, которое по этой причине устанавливалось по «Словарю иностранных слов» (1986), «Энциклопедическому словарю» Брокгауза-Ефрона, «Словарю иноязычных выражений и слов» A.M. Бабкина и В.В. Шендецова (1994), французско-русскому словарю (1979, 2000). (4) Интересной особенностью многих диссертаций и критических статей о словотворчестве И.-С. является тот факт, что неологизмами признаются некоторые слова, которые зафиксированы в Словаре Даля (например, дёвий, сенокбсить). Либо данные слова, будучи диалектными, но не отмеченные как таковые, не были знакомы современникам (!) И.-С, берущим на себя труд оценить «изыски» поэта,24 либо сам автор выставлял их как лженеологизмы - слова, имеющие параллели в псковском, новгородском, олонецком диалектах, откуда И.-С. черпал лексический материал для создания новых слов. Тогда становятся оправданными слова И.-С. о вдохновителе его исканий — «говоре хат», которые были иронически восприняты как современными поэту критиками, так и позднейшими исследователями его творчества.25 Лексемы типа ветреть, росный, слёзо-вый признавались нами окказиональными и рассматривались как новые суффиксальные образования, поскольку они имели иное значение, нежели в Словаре Даля и «Словаре русского языка XI-XVII вв.» (1975-2002, выпуски 1-26 + справочный выпуск 2001) (слова, не изменившие значения в языке И.-С, не включались в состав окказиональных). При ином подходе к подобным фактам можно маркировать их как семантические
См. примечание Р.Ф. Брандта: «Относительно новости слов легко ошибиться, ибо точно установить её можно бы лишь обширным, копотливым обследованием» [Брандт 1916, с. 136]. 25 См. [Брандт 1916; Иванов-Разумник 1916; Григорьев 1987] и др.
25 неологизмы, ибо наличие общих сем в сходных словах указывает на их
этимологическую родственность.
Решение второй задачи базировалось на представлении о структуре окказионального слова, значения которого «могут возникать и существовать и на базе зрительных, слуховых, осязательных, вкусовых, обонятельных образов, представлений» [Ханпира 1972, с.290], и классификации семантических классов основ неологизмов, предложенной Н.Н. Перцовой (2000).
Функционирование в языке И.-С. неологизмов, созданных в ранний период творчества и перешедших в его заграничный поэтический лексикон, изменение/неизменение их значения и семантики обусловило постановку третьей задачи.
Представление В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Н.М. Шанского о художественном произведении как сложном словесном целом, состоящем из языкового и внеязыковых планов, филологический анализ как путь раскрытия замысла писателя, теория о взаимообусловленности идиостиля и социокультурных факторов (Н.И. Формановская, 1998) легли в основу решения четвёртой задачи.
Высокая частотность стилистически маркированных неологизмов, характер их оценочности, эмоциональности, экспрессивности и, главное, образности («...смысл поэтического неологизма равен образу...» [Александрова 1973, с.18]) в произведениях И.-С, теория Ю.Н. Караулова о языковой личности автора (1985, 1987), восходящая к учению В.В. Виноградова, обусловили решение пятой задачи. Сильными позициями текста, по нашему мнению, являются не только названия и различного вида повторы, но и яркие, «дефективные» слова - неологизмы. Они входят в число ключевых слов текста, «за каждым из которых скрываются весьма
" Ср. с мыслью О. Мандельштама: «Самое удобное, и в научном смысле правильное, рассматривать слово как образ, т.е. словесное представление. Этим путём устраняется вопрос о форме и содержании...» [Мандельштам 1922, с.10].
26 сложные семантические параметры и различные словообразовательные
гнёзда» (слова В.П. Григорьева цит. по: [Дерягина 1998, с.80]).
Неологизмы И.-С. определялись методом сплошной выборки из 37
книг, в том числе рукописных, и отдельных рукописей неопубликованных
стихотворений (см. Источники текстов и их условные сокращения); в
случае разночтений данные источники сверялись с другими изданиями
его книг и брошюрами. Это определило I этап работы. В процессе анализа
индивидуально-авторских слов (II этап) нами применялся комплексный
аналитико-синтетический метод исследования:
неологизмы рассматривались на уровне синхронии и диахронии с
использованием приёмов сопоставительного и описательного методов;
динамика новообразований в деривационном, лекси-
ко-семантическом и стилистическом аспектах определялась с помощью
приёмов статистического метода (количественной оценки фактов языка);
при составлении глоссария использовались элементы семного анализа лексических единиц;
в случаях искажения текста применялись текстологические приёмы реконструкции слов;27
филологический анализ по схеме «идея - образ - слово» (А.А. Потебня, Л.Ю. Максимов, Л.А. Новиков, Н.М. Шанский) позволил вскрыть стилистическое использование авторских неологизмов в художественных текстах.
Научная новизна исследования заключается в следующем: 1. Впервые предметом изучения стали художественные тексты всех печатных книг и практически всех имеющихся рукописей И.-С, из которых выбраны суффиксальные образования как наиболее частотные неологизмы в его поэзии.
27 См. [Томашевский 1928, 1959].
2. Сделан упор на устранение текстуальных разночтений, выявление
опечаток, искажающих структуру неологизма в частотности и текста в целом.28
Показана динамика творчества И.-С, впервые в лингвистическом исследовании отражена двухэтапность его жизненного пути, опровергнуто господствующее в русистике, литературоведении и публицистике мнение, что поэт за границей «исписался», упростился его язык и стиль.
Произведён анализ семантических неологизмов, возникших на базе диалектизмов, который позволяет выявить особые приёмы словотворчества, определившие индивидуальную черту неолексикона И.-С.
Установлен заимствованный характер большинства неологизмов В. Маяковского, имеющих прямое/косвенное соответствие в поэзии И.-С, что подвергает сомнению устоявшееся мнение о безусловном новаторстве и оригинальности пролетарского поэта в области словотворчества.
Теоретическая значимость исследования состоит в создании словаря суффиксальных неологизмов И.-С, а также в развитии и углублении теории окказионального слова такими положениями, как (1) потенциальное вхождение «слабого» неологизма в узус, (2) заимствованный характер идентичных неологизмов, (3) зависимость семантики новообразований от особенностей языковой личности писателя и его общего «мажорного/минорного» стиля.
Практическая значимость диссертационной работы заключается в следующем:
1. Словарь суффиксальных неологизмов И.-С является первой ступенью к созданию «Словаря неологизмов И.-С», который, в свою очередь, наряду с другими индивидуально-авторскими словарями послужит базой
Критика современных изданий И.-С. содержится в статье: Никульцева В.В. Небрежность или закономерность? (О так называемых «опечатках» в современных изданиях Игоря Северянина) // Культура - искусство - образование: Сборник научных трудов. М.: РИЦ «Альфа» МГОПУ им. М.А. Шолохова, 2003. С.85-86.
28 для создания многотомного «Словаря индивидуально-авторских неологизмов XIX-XX вв.»
Образование имён существительных
А. Гумецкая самым продуктивным способом создания неологизмов у И.-С. считает суффиксацию [Гумецкая 1995, с.196].
В результате деривационного анализа неологизмов на материале только одного сборника стихотворений И.-С. (Л., 1975) М.И. Сидоренко также делает вывод о том, что самым распространённым способом образования индивидуально-авторских слов является суффиксальный способ [Сидоренко 1987, с.58]. Исследователь указывает, что наибольшим разнообразием словообразовательных элементов характеризуются существительные, хотя «в целом диапазон использованных поэтом морфемных средств производства слов довольно узок» [там же, с.59]. Нами установлено, что в неолексиконе И.-С. наблюдается значительное преобладание имён над глагольными словами (2219:829), причём спектр словообразовательных формантов, участвующих в их производстве, значителен по своей широте (см. Приложение 7).
Интересен тот факт, что профессор Р.Ф. Брандт ошибся, назвав глагол самой продуктивной частью речи у И.-С. [Брандт 1916, с.130-133].30 На этой ошибке Р.Ф. Брандта базируется утверждение Вс. Рождественского: «... он [И.-С. -В.Н.] особенно легко чувствует себя в сфере непрерывного движения, лирической взволнованности и поэтому из всех частей речи отдаёт явное предпочтение глаголу. С глаголом и происходят в основном лексические метаморфозы» [Рождественский 1975, с.22]. «Приоритет глагольных новообразований, видимо, предопределён своеобразием глагола, семантическая структура которого...ёмка и гибка, - вслед за Р.Ф. Бранд-том и Вс. Рождественским считает М.В. Ходан, - а также тем, что, по мнению В. Рождественского, Северянин - "поэт явно выраженного эмоционального строя"...» [Ходан 2001, с. 167]. Однако результаты анализа неологизмов И.-С. констатируют обратное: в словотворчестве поэта преобладают имена. Ошибки исследователей свидетельствуют о необычной органичности суффиксальных образований И.-С, которые по своим моделям и семантике похожи на узуальные сходноструктурные слова и подчас незаметны в тексте (особенно «слабые» субстантивные и адвербатив-ные неологизмы), но составляют ХА всего неолексикона поэта.31
С помощью суффиксального способа словопроизводства И.-С. образует индивидуально-авторские имена существительные, имена прилагательные, глаголы, причастия, деепричастия, наречия и слова категории состояния (КС).
Образование имён существительных
Отсубстантивные существительные образуются посредством следующих суффиксов:
-
регулярных и продуктивных в литературном языке и в поэтическом языке И.-С. (-к-, -J-//-UJ-, -ик-, -ник-, -ец-, -ств-//-еств-, -а, -ность-, -изм-, -ок-//-ёк-, -ость-, -ОЧК-, -ист-);
-
нерегулярных и непродуктивных в синхронном словообразовании, но продуктивных у И.-С. {-арь-, -из-, -ан-//-ян-, -ор-//-ер-//-эр-, -ш-, -н-, -и-, -ель-//-эль-);
-
регулярных и продуктивных в языке, но непродуктивных и единичных у И.-С. (-их-, -иц-, -ар-, -инк-, -ышк-, -ушк-, -ыч-)\
-
нерегулярных и непродуктивных как в литературном языке, так и в языке И.-С. (-03-, -ис-, -исс-, -аль-, -ин-, -аст-, -ук-, -элщ -, -арн-, -овин-, -ад-).
Из числа суффиксов первой группы наиболее частотен и продуктивен суффикс -к- (19),140 вносящий в новые слова 5 оттенков значений:
а) значение лица женского пола по производящему существительному м.р. (модель ... + -к(а); ср.москвичка):
с абстрактной семантикой: апологётка («защитница идеи, апологии»);
с семантикой реальности/ирреальности: грёзэрка (I);141
с семантикой пола: малъчуганка («девушка, похожая на мальчугана»);
с положительно-оценочной семантикой: лесовичка («девушка/женщина, живущая в лесу; дикарка»), северянистка («поклонница Игоря-Северянина»), эстетка («девушка/женщина, любящая прекрасное, эстетику; изящная дама»);
б) значение принадлежности предмета к ж.р. по существительному м.р. (модель ... + -к(а); ср. кувшинка):
со звуковой семантикой: тихоходка («тихо идущая, бесшумная лодка»);
в) обозначение лица женского пола по атрибуту (модель ... + -к(а); ср. керосинка):
с положительно-оценочной семантикой: демимондэнка (I);
с отрицательно-оценочной семантикой: деревёнка («женщина из деревни; крестьянка»), покойка («покойница; отжившая свой век вещь»);
г) уменьшительно-ласкательное значение (модели ... + -к(а), ... +
-к(о); ср. искорка, брюшко):
с мифологической семантикой: арийка («маленькая ария - инструментальная музыкальная пьеса певучего характера»), мелодийка («нежная мелодия»), соловка (I);
с тактильно-температурной семантикой: болотко («небольшое болото»);
с семантикой пола: девичка («девушка»);
с семантикой реальности/ирреальности: мечталенка («храм, где мечтают»);
с конкретной семантикой: поэмка («маленькая поэма»);
д) пренебрежительное-уничижительное значение (модель ... + -к(а); ср. семинарийка):
с семантикой лишения и пространственной семантикой: пустынька («жалкая пустыня»).
Одинаковыми по продуктивности и частотности являются суффиксы -J-//-UJ- и -ик-. Суффикс -J-//-UJ- (9) формирует 4 значения у индивидуально-авторских существительных:
а) собирательное значение (модель ... + -j(e); ср.узорочье):
с цветовой семантикой: изумрудъе («масса изумрудов; леса»);
б) значение лица женского пола по наименованию лица мужского пола (модель ... + -j(a); ср. колдунья):
с положительно-оценочной семантикой: чарунья (I) («одушевлённое/неодушевлённое существо ж.р., чарующее окружающих»);
с семантикой движения: гарцунья («гарцующая на лошади женщина/девушка; наездница»);
с отрицательно-оценочной семантикой: мертвунья («мертвящее всё вокруг существо ж.р.»);
Художественные особенности неологизмов Игоря-Северянина
чРазделяя взгляд исследователей на неологизмы как полифункциональные единицы, наметим в нескольких ракурсах (на примере суффиксальных образований) уникальные, по нашему мнению, особенности индивидуально-авторских слов И.-С, определяющие своеобразие его идио-стиля.
1. С деривационной точки зрения: неологизмы активизируют малопродуктивные морфемы и окказио- нальные модели (напр., лириза, стихдза, миррэты; Арлекиния, хрусткий, колдуйный, прокипарисенный, ошаблив);
— создают обширные словообразовательные гнёзда, провоцируя появление идентичных слов в лексиконе других поэтов (так называемый «синдром соревнования»: лаздрье/лазбрие у И.-С. и В. Маяковского, ла-зуритъ у И.-С. и К. Бальмонта; лунность у С. Есенина и И.-С, змеиный и змёйно у И.-С, К. Бальмонта, С. Есенина; майный у И.-С и Б. Пастерна-ка; смеюнъя и смеюн, зеркалитъ у И.-С и В. Хлебникова; ночетъ, зареть, утретъ у И.-С и А. Блока и проч.);
— ломают словообразовательные законы, определяя появление терминов, возникших на базе иностранных основ и русских аффиксов и наоборот (ср. грёзэр —лифтёр; рыбизм —расизм; инкубостъ, лейтмотивность — валентность, толерантность).
2. С лексико-семантической точки зрения:— неологизмы способствуют возникновению полисемии, т.к. одна и та же лексема в литературном языке и в индивидуальном языке И.-С. (1) по лучает приращение в семеме за счёт новых сем {стаить, сёльний, росный и проч.) либо (2) у лексемы, существующей в литературном языке, появляется абсолютно новая окказиональная семема (ср. грамотник 1 «грамотей», грамотник 2 «льготник», грамотник 3 «букварь»; воскрылив 1 «подол», воскрылив 2 «воскрыление; крылья; состояние окрылённого мечтой» и др.);
- неологизмы обогащают литературный и индивидуальный язык си-нонимами {плёсенник, тинник, паутинник, промдзглик — пошляк, развратник, потаскун; музник, музарь, элёжник — поэт, лирик), антонимами {всё-чить — действовать, ничегдчитъ — бездействовать, весенётъ — осенёть и др.) и омонимами (напр., тонный 1 «выдержанный в определённом тоне 1, тоне 2» - тонный 2 «осуществляемый с помощью невода»);
- сами являясь периферийными единицами языка, неологизмы активизируют узуальный пассивный запас: в качестве производящих слов для них используются архаизмы {обиноваться — [обиённый ] — обиенность ), историзмы {повольники, повбльный — повдльнща ), диа-лектизмы {оржаветь — оржавелый , глубкий — глубко ), профессионализмы {акмеизм — Акмеич , пиано «тихо» — пианый , моль 2 «минор» — мольно ), экзотизмы {газелла — газель , виорн (лат. «калина») — виорёль , кайзер — кайзэрки ), варваризмы {billet-doux — бильедушка , berceuse —+ berceuse ный , demi—mondaine — демимондэнка );
- неологизмы как средство народной этимологии, восстановления (де-этимологизации) значения слова {рыбизм от «Сальмон» (фр. «рыба»), надёжно — «с надеждой», безразумностъ — «неучастие разума; свойство души» и т.д.).
3. Со стилистической точки зрения:
- кроме отмеченных выше художественно-изобразительных свойств неологизмов (метафоричность сама по себе и вхождение в состав про стых/развёрнутых метафор в тексте, средство эпитетики и сравнения), они обладают ещё одним: участвуют в создании тропов и фигур, постро- енных на противоречии, алогизме, контрасте, - оксюморона {честная бесчёсттща. пламно-ледяной, дружий враг), антитезы {Вся пророкфорена и вместе с тем нетронута), словообразовательного хиазма {вражий друг
— дружий враг; трагичный юморист, юмористичный трагик) и парони- мической аттракции {эстет стал «эстиком»);
закавычивание неологизма с целью придать ему экспрессив но-стилистический оттенок (шутливости, ироничности, презрительности и т.д.); напр., «Северяныч», «эстик», «нео-модя» (большинство слово употреблений приходится на поздний этап творчества, т.к. кавычки выде ляют неологизм, указывая на случайный, экспромтный характер его соз дания); - неологизмы И.-С. - это причудливые пятна в речевом узоре стихов: взгляд реципиента фиксируется на "дефектных" словах, которые воспринимаются как незнакомые, новые и яркие.
Особо следует остановиться на группе слов, маркированных экспрессивно/стилистически.243 В первый период И.-С. создано 36 слов, которые в составленном нами словаре характеризуются следующими пометами: уменьшительно-ласкательное (17), уменьшительное (5), иронически (5), презрительно (3), разговорное (2), высокое (3), уничижительно (1), что составляет 4,6% от общего количества «ранних» неологизмов. Данные пометы свойственны в основном индивидуально-авторским именам существительным (17,4%о от всех существительных); единичные случаи употребления стилистически/экспрессивно маркированных неологизмов отмечаются в сфере деепричастий (2%), причастий (1%) и наречий (1%). Однако на позднем этапе творчества
