Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эмоциональный концепт «жалость» и подходы к его изучению 10
1.1. Концепт как единица языковой картины мира 10
1.2. Признаки и содержательная структура концептов 28
1.3. Специфика эмоционального концепта 37
1.4. Универсальные признаки концепта «жалость» 55
Выводы 64
Глава 2. Реконструкция содержательной структуры концепта «жалость» (на материале словарей русского языка) 66
2.1. Диахроническое описание концепта «жалость» 66
2.2. Вербализация концепта «жалость» в системе современного русского языка 79
2.3. Ядро содержательной структуры концепта «жалость» 90
2.4. Семантический потенциал концепта «жалость» 96
2.5. Пропозициональная структура концепта «жалость» 102
2.6. Этноспецифические признаки концепта «жалость» в русском языке 107
Выводы 113
Глава 3. Представление концепта «жалость» в художественной прозе А. П. Чехова: лингвокультурологический анализ 115
3.1. Жалость как объект художественного обобщения в творчестве А.П. Чехова 115
3.2. Характеристика лексических единиц, репрезентирующих концепт «жалость» в художественной прозе А.П. Чехова 124
3.3. Концептуальный семантический сегмент «сострадание» 128
3.4. Концептуальный семантический сегмент «огорчение» 155
3.5. Концептуальный семантический сегмент «любовь» 165
3.6. Семантический состав концепта «жалость» в художественной прозе А.П. Чехова 170
Выводы 176
Заключение 178
Библиография 184
Приложения 207
- Признаки и содержательная структура концептов
- Вербализация концепта «жалость» в системе современного русского языка
- Этноспецифические признаки концепта «жалость» в русском языке
- Концептуальный семантический сегмент «огорчение»
Введение к работе
Реферируемая диссертационная работа выполнена в рамках антропоцентрической парадигмы языкознания и посвящена описанию эмоционального концепта «жалость» - одного из значимых фрагментов русской языковой картины мира.
Актуальность исследования определяется следующими факторами:
1) возрастанием интереса современной лингвистики к проблеме
определения и типологии концептов, в частности, к вопросу о вьщелении
эмоциональных концептов;
2) необходимостью расширения и существенного углубления знаний
о языковом представлении концепта «жалость», имеющего высокую
значимость для русского языкового коллектива;
3) потребностью лингвокультурного осмысления идеи жалости в
сознании носителей русского языка как одной из основных ценностных
составляющих личности человека.
Объектом настоящего исследования является эмоциональный концепт «жалость» как единица русской языковой картины мира. Предмет исследования составляют лексические средства представления избранного концепта в языковой и художественной картинах мира.
Гипотеза исследования: в русском языковом сознании концепт «жалость» является многомерным образованием, содержащим как представление о соответствующем переживании-отношении, так и его оценку, в акте которой выявляется и обосновывается моральная ценность жалости, заключающаяся в желании и готовности помочь страдающему.
Целью диссертационной работы является реконструкция содержательной структуры концепта «жалость» путем анализа средств его
лексической репрезентации в русском языке и художественной прозе А.П. Чехова.
Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие задачи:
рассматриваются основные подходы к описанию концептов, выделяются компоненты их содержательной структуры и характеризуются базовые признаки эмоциональных концептов;
проводится лексико-семантический анализ единиц, репрезентирующих концепт «жалость» в русском языке;
выявляются и обобщаются этноспепифические признаки данного концепта, моделируется его содержательная структура в виде ядра и периферии;
выделяются ассоциативные смыслы концепта «жалость» путем анализа его контекстных реализаций, выбранных из произведений А.П. Чехова, а также моделируется фрагмент содержания данного концепта;
устанавливаются инвариантные для национального образа жалости признаки этого концепта.
Для решения поставленных задач в диссертационной работе используются следующие методы лингвистического исследования: метод концептуального анализа, применяемый для выделения семантических признаков концепта «жалость»; метод компонентного и дефиниционного анализа, направленный на моделирование семантики слов-репрезентантов данного концепта; полевый метод, привлекаемый для организации содержания концепта в виде ядра и периферии; контекстный анализ, используемый для установления ассоциативных смыслов избранного концепта.
Теоретическую и методологическую основу исследования составили работы отечественных и зарубежных ученых в области
когнитивной лингвистики (А.П. Бабушкин, А.Н. Баранов, В.З. Демьянков, М. Джонсон, Д.О. Добровольский, Е.С. Кубрякова, Д. Лакофф, З.Д. Попова, Е.В. Рахилина, И.А. Стернин, Л.О. Чернейко), лингвокультурологии (Н.Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, С.Г. Воркачев, В.А. Маслова, Анна А. Зализняк, В.И. Карасик, З.И. Резанова, Ю.С. Степанов, Е.В. Урысон, А.Д. Шмелев, J. Dolnik), лингвистики эмоций (Л.Г. Бабенко, В.В. Жура, Н.А. Лукьянова, В.И. Шаховский, L. Jaeger, P. Kuehn), а также труды, посвященные проблемам лексической семантики (Ю.Д. Апресян, В.Г. Гак, Л.М. Васильев, Д.Н. Шмелев и др.).
В работе реализуется исследовательская установка «от словаря к тексту», предполагающая изучение концепта в два этапа: на первом этапе концепт рассматривается как единица общей картины мира социума, являющегося носителем русского языка, на втором - как образование оригинального варианта мировидения, воплощенного в художественной картине мира. Последовательная реализация данных этапов служит залогом наиболее полного и детального описания избранного концепта. Подчеркнем, что, изучая текстовое представление концепта «жалость», мы не выходим за рамки национальной культуры. Вместе с тем такой подход позволяет, с одной стороны, выявить те концептуальные признаки, которые, получая авторскую интерпретацию, подвергаются в художественном контексте переосмыслению, с другой - обнаружить особо значимые для русской ментальности смыслы данного концепта. Статус последних определяется их наличием в той части концептуального содержания, которая является общей для коллективной и индивидуально-авторской картин мира.
Материалом исследования послужили данные этимологических, исторических, толковых, словообразовательных, синонимических, антонимических, семантических и других словарей русского языка (всего 30 источников; корпус лексикографического материала включает около 400
единиц анализа - словарных дефиниций), а также текстовые фрагменты из художественных произведений А.П. Чехова, содержащие лексические средства репрезентации концепта «жалость» (82 произведения, общим объемом около 2000 страниц; количество отобранных контекстов составляет 411 единиц).
Научная новизна работы заключается в проведении комплексного синхронно-диахронического исследования эмоционального концепта «жалость»; в применении интегративного подхода к его описанию, направленного не только на выделение в составе данного концепта когнитивных признаков как продуктов процесса концептуализации соответствующего явления, но и на их лингвокультурологическую характеристику; в изучении текстовой реализации концепта «жалость» на материале прозы А.П. Чехова.
Теоретическая значимость диссертационной работы состоит в развитии основных положений лингвистической концептологии, прежде всего тех ее разделов, в которых рассматриваются вопросы языковой репрезентации эмоциональных концептов. Представленная в работе модель семантического описания эмоции жалость, данной в языке, может быть использована в качестве основы изучения других концептов.
Практическая значимость работы заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в рамках вузовских курсов по лексической семантике, когнитивной лингвистике, лингвистике текста, а также в спецкурсах по лингвоконцептологии. Результаты работы могут быть применены на практических занятиях по интерпретации художественного текста.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Концепт «жалость», являясь эмоциональным концептом,
отличается субъективностью, оценочностью, сценарностью,
метафоричностью своего содержания. Семантический прототип данного понятия базируется на признаке, который отражает положительную направленность на объект, обусловленную социально-этической установкой «благо для другого».
В русской языковой картине мира содержание концепта «жалость» характеризуется высокой «плотностью» своего семантического состава, порождаемой, с одной стороны, наличием смысловых зон пересечения данного концепта с иными концептами эмоций, с другой - отражением таких видов данной эмоции, как жалость-сострадание, жалость-огорчение и жалостъ-любоеъ.
Содержательную структуру концепта «жалость» с опорой на его лексикографическое описание можно представить в виде стабильного ядра и гибкой периферии. Одним из ключевых признаков в ядерной семантике является признак, отражающий «норму» жалости, под которой понимается отзывчивое, участливое, благожелательное отношение к тому, кто страдает (физически и/или душевно). Периферия исследуемого концепта отражает крайнюю противоречивость восприятия жалости русским сознанием, а также высокую степень аксиологической нагрузки данной ментальной единицы.
4. В художественной прозе А.П. Чехова обнаруживается
актуализация ценностно-оценочных и образных признаков концепта
«жалость», структурно-смысловое перераспределение смыслов в его составе
по сравнению с общенациональным представлением данной эмоции, а также
дифференциация способов концептуализации соответствующего явления.
Достоверность результатов и обоснованность выводов исследования обеспечивается привлечением разнопланового материала, применением комплексной методики его изучения, глубиной анализа лексикографических сведений и художественных текстов, позволяющих
представить объективные данные о содержательной структуре концепта «жалость» в национальной языковой картине мира.
Апробация работы. Материалы исследования отражены в восьми статьях и представлены в докладах на заседаниях кафедры теории языка и речевой коммуникации Удмуртского государственного университета, на XVIII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, 2010), XXXIX Международной филологической конференции (Санкт-Петербург, 2010), Всероссийской научно-практической конференции «Русский язык в действии» (Глазов, 2008), Межвузовской научной конференции «Молодая филология - 2009» (Новосибирск, 2009), Межвузовской научной конференции «Кормановские чтения» (лингвистические секции) (Ижевск, 2008, 2009, 2010).
Структура работы определяется ее целью и поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы (177 наименований), списка словарей (34 наименования), списка источников и двух приложений. В приложениях представлены содержательные модели концепта «жалость»: в первом - по данным словарей русского языка, во втором - на материале художественной прозы А.П. Чехова. Общий объем работы составляет 210 страниц печатного текста.
Признаки и содержательная структура концептов
Как показано выше, дефиниционными признаками лингвоконцептов являются признаки национально-культурной маркированности и представленности в языке. Данные признаки в современной лингвистике получают различные толкования.
Так, по мнению ряда лингвистов, этнокультурную специфику следует усматривать в признаке, положенным в основу номинации, — внутренней форме имени концепта (см., например: [Алефиренко, 2005, с. 129; Степанов, с. 45]). Н.Ф. Алефиренко, подчеркивая, что именно внутренняя форма составляет смысловой центр концепта-образа, отмечает, что этнокультурную специфику русского языкового сознания образуют языковые знаки, представляющие содержание концептов на уровне их образного и символического воплощения [Алефиренко, 2005, с. 144].
Как считают В.Н. Телия и Д.О. Добровольский, об этноспецифичности концептов можно судить в ходе анализа той части языковой семантики, в которой отражаются культурно значимые стереотипные модели мировосприятия и поведенческие реакции [Телия, 1999, с. 18-23; Добровольский, с. 37-42].
Кроме того, этноспецифичность может распространяться не только на семантику концепта, но и на способ его объективации в языке. Предметом исследования в этом случае становятся, в частности, бинарные оппозиции «безэквивалентная единица - лакуна» [Корнилов].
Сложность в определении национально-культурной отмеченности концептов связана также с различным способом представления в языковой семантике видов культуры (материального, социального, поведенческого и духовного). Как отмечает Ю.Д. Апресян, обращение к номинативному фонду языка позволит прежде всего интерпретировать материальные и социальные признаки культуры. Выявление особенностей поведенческой и духовной культур возможно в результате анализа коннотаций, содержащихся в лексической семантике [Апресян, 1995, т. 1, с. 67].
Расположение концепта на пересечении глобальных семиотических систем, языка и культуры, обусловливает его знаковую природу и, следовательно, план выражения и план содержания. Вопрос о связи концепта с вербальными средствами выражения в современной лингвистике остается нерешенным. Однако к настоящему моменту можно говорить о том, что наметилась тенденция, согласно которой концепт соотносится более чем с одной языковой единицей. При этом концепт связан прежде всего со словом как единицей содержательного уровня языка [Пименова, с. 17]. Слово, будучи образованием высокой степени абстрактности, является надежным средством доступа к концептуальному знанию [Попова, Стернин, 2002, с. 28].
А.П. Бабушкин, подчеркивая, что «идеальное в слове не является некой мистической принадлежностью «царства разума» — оно «улавливается» словом, декодируется в его определении, «свито» в нем», отмечает, что анализ семем того или иного слова позволяет судить о параметрах соответствующего концепта [Бабушкин, с. 34].
В настоящей работе мы разделяем положение о том, что концептуальным признакам в языке соответствуют семы, концептуальным слоям (сегментам-) - семемы, или лексические значения [Стернин, 2001, с. 63].
То слово, лексическое значение которого наиболее полно и адекватно передает ядерную часть концепта, признается его именем. Имя концепта как элемент лексико-семантической системы языка реализуется в составе той или иной лексической парадигмы (прежде всего синонимической). С.Г. Воркачев подчеркивает, что лингвоконцепт обладает языковой абстрактностью: семантически он обобщает значения ряда своих реализаций. В связи с этим план его выражения определяется объемом лексико-семантической парадигмы, формируемой единицами, передающими данную идею в языке [Воркачев, 2002, с. 20].
Как отмечалось выше, культурная детерминированность концептов обусловливает их ценностный характер: признаки концепта, который отражает значимый фрагмент национальной картины мира, получают ценностно-оценочную окраску. Вероятно, именно в силу данной особенности концепты не только мыслятся, но и переживаются, становятся предметом симпатий и антипатий [Степанов, с. 41].
Аксиологическая окраска концептов определяет их «семиотическую плотность» [Воркачев, 2007, с. 15]. Суть данного признака заключается в том, что концепты, особо значимые для той или иной культуры, репрезентируются в соответствующем языке синонимическими средствами (см. далее анализ синонимов жалость, сочувствие, сострадание, сожаление и др.). Такая специфика языкового воплощения связывается с релевантностью явления, которое отражается в концептуальном содержании. Необходимо также указать на особенность концептов, определяемую разнородностью их природы. По замечанию С.Г. Воркачева, концепт в редуцированном виде включает в себя представление, понятие и значение [Там же. С. 14]. Выше нами отмечалось, что имя концепта определяется в лексико-семантическом строе языка. По-видимому, данную особенность, следует считать признаком, принятым концептом от значения. Какие же признаки концепт принимает от представления и понятия?
По-видимому, от представления концепт принимает образность, метафоричность в выражении смысла, возможность моделировать содержание посредством типовых образов - мыслительных картинок, схем, фреймов, сценариев и т.п. Так, концепт, отражающий определенную последовательность сцен (ситуацию), представляется в сознании в виде фрейма; прототипом схемы событий является сценарий [Бабушкин, с. 26].
От понятия концепт принимает такой признак, как дискурсивность представления смысла. Данный признак раскрывается в семантических и этимологических дублетах, «воплощающих «разноименность» культурных концептов» [Воркачев, 2007, с. 127]. Предметом рассмотрения ряда исследований являются пары концептов, занимающих особое место в РЯКМ: «правда» - «истина», «совесть» - «сознание», «ведание» - «знание», «блаженство» - «счастье», «милосердие» - «жалость» и некоторые другие [Арутюнова, 1999, с. 543-643; Воркачев, 2002, с. 73; Колесов, 1999, с. 116; Степанов, с. 318-348]. Как правило, первый компонент в подобных парах маркирован стилистически и семантически. Выявление специфических признаков маркированного дублета осуществляется в ходе анализа его функционирования в актуальной для него картине мира (политической, научной, религиозной и др.).
Итак, концепт характеризуется гетерогенностью своей природы и предстает как целостный «пучок» представлений, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово и выражаемое им понятие. Несмотря на «текучесть» и «калейдоскопичность» культурных концептов, их семантика определенным образом структурирована. Компоненты плана содержания концептов представляются по-разному: как слои, пласты, уровни, сегменты, признаки и др. В сущности, данные понятия синонимизированы, поскольку служат одной цели - моделированию содержания ментальных сущностей.
По мнению Ю.С. Степанова, содержательная структура культурного концепта формируется тремя слоями (признаками), различие между которыми носит исторический характер и обусловлено временем образования, происхождением и семантикой каждого из слоев [Степанов, с. 45]. Основной признак, или актуальный слой, характеризует концепт как единицу не столько духовной культуры, сколько процесса общения. Этот слой Ю.С. Степанов называет «активным», поскольку его семантика актуальна для всех носителей языка [Там же]. «Пассивные» признаки принадлежат концептосферам отдельных субкультур и находят свою реализацию в процессе общения представителей соответствующих социальных групп. Этимологический признак концепта для большинства носителей культуры существует опосредованно: как «основа, на которой возникали и держатся остальные слои значения» [Там же].
Каждый из признаков является результатом, своего рода «осадком» культурной жизни разных эпох [Там же]. В силу этого В.И. Карасик и Г.Г. Слышкин предлагают считать слои, выделенные Ю.С. Степановым, самостоятельными лингвокультурными концептами различного объема [Карасик, Слышкин, с. 77]. Сами исследователи определяющее значение в содержании концептов придают ценностному компоненту, помимо которого в структуру лингвокультурного концепта включают понятийный и образный компоненты [Там же. С. 78]. По мнению С.Х. Ляпина, решающую роль в исследовании семантики концептов играет их «дискретная целостность смысла» [Ляпин, с. 18]. Она образуется в результате взаимодействия функциональных элементов различной природы: логического «понятия», эстетического «образа» и коммуникативного «действия» [Там же]. Такая взаимосвязь компонентов содержания концептов определяет их внутреннюю расчлененность, наличие которой не позволяет включать в состав культурных концептов так называемые «семантические примитивы» (например, такие логические операторы, как «желание» и «безразличие»).
Вербализация концепта «жалость» в системе современного русского языка
Базовой языковой единицей, вербализующей исследуемый концепт в современном русском языке, безусловно, является его имя - абстрактное существительное жалость. Оно является ядром лексико-семантической парадигмы, представляющей концепт «жалость» в языке. Другие средства вербализации определяются парадигматическими, синтагматическими, эпидигматическими (деривационными), ассоциативными и иными связями имени данного концепта, отражаемыми в лингвистических словарях. С опорой на лексикографические источники, установим состав лексикосемантической парадигмы, передающей идею жалости в современном русском языке.
Список интересующих нас языковых средств в своей основной части содержится в словообразовательных словарях русского языка, описание слов в которых предполагает их размещение в рамках словообразовательных гнезд — совокупности родственных слов, объединенных смысловой общностью. В «Словообразовательном словаре русского языка» А.Н. Тихонова гнездо с исходным глаголом жалеть включает слова: эюаление, жалелыцик, жалелъщица, жалкий, жалко, жалость, жалостный, жалостно, безжалостно, безжалостный, жалостливый, жалостливо, жаль, жалковато и др. [Тихонов, т. 1, с. 335-336].
Отметим, что существительное жалость в данном словаре представлено как суффиксальное образование (суффикс —ость) от прилагательного жалкий. Общеизвестно, что существительные с данным суффиксом имеют значение отвлеченного качества. Следовательно, атрибутивность вносит в содержание имени исследуемого концепта признаки, отражающие свойства, качества обозначаемой субстанции.
В «Новом толково-словообразовательном словаре русского языка» Т.Ф. Ефремовой рассматриваемую группу языковых единиц составляют как общеупотребительные, так и слова ограниченного употребления. Жалеть, жаление, жалость, жалкий, лсалко, жаль представлены как общеупотребительные; ряд маркированных репрезентантов образуют слова жалелыцик, жалелыцица, эюалконький, жалкость, жалостливо, жалостливость, жалостливый, жалостностъ, жалостный, относящиеся к разговорной форме речи, к тому же первые два из них - к сниженной лексике разговорной речи, глагол э/салковать сопровождается пометой «мест.», указывающей на его принадлежность диалектной системе национального языка [Ефремова].
Следует отметить, что в указанных словарях представлены наименования субъектов жалости: жалелыцик «тот, кто жалеет кого-либо, печалится о ком-либо», жалельщица «женск. к сущ.: жалелыцик» с пометами разг., сниж. [Там же]. Показательно, что в русских говорах жалелыцик означает то же, что жалобщик - «человек, который выражает сожаление» [СРНГ, с. 67]. Как известно, «Завидчику калач, жалобщику камень» [Там же]. Следовательно, в РЯКМ содержится представление о субъектах соответствующего эмоционального переживания. При этом данное представление, на наш взгляд, базируется на отрицательной оценке. Русским сознанием осуждается, вероятно, не само действие — жаление, а его выражение (проявление) - неуместное, чрезмерное и т.п. Тем самым в языковом мирообразе проявляется признак, актуализирующий зыбкую грань между жалостью, выражающей лишь сожаление (обижающей), и помогающей жалостью (нейтральной). Вместе с тем признаки, отражающие свойства субъекта жалости, содержатся в семантической структуре прилагательных жалостливый, жалостный и жалкий. Две первых лексемы (и соответственно их дериваты жалостливо, жалостливость; жалостно, жалостностъ) находятся в паронимических отношениях друг к другу [Розенталь, Теленкова; Вишнякова]. Попытаемся определить смысловую нагрузку слов жалостливый, жалостный и жалкий как репрезентантов исследуемого концепта.
В «Словаре трудностей русского языка» Д.Э. Розенталя и М.А. Теленковой отмечается, что жалостливый и жалостный совпадают в значениях «склонный к жалости, сострадательный, соболезнующий» и «печальный, жалобный, трогательный» [Розенталь, Теленкова, с. 131]. Различаются эти прилагательные, по данным «Словаря паронимов русского языка» О.В. Вишняковой, следующими значениями: жалостливый «проявляющий, выражающий жалость, сострадание к кому-либо, склонный к жалости, состраданию», жалостный «взывающий к сочувствию, состраданию, возбуждающий их у кого-либо» [Вишнякова, с. 75]. Первое синонимично таким словам, как сострадательный, отзывчивый, сочувствующий и сердобольный, второе — заунывный, грустный, жалобный и беспомощный [Там же].
Как можно видеть, смысловая дифференциация данных прилагательных происходит по типу предмета, качества которого ими обозначаются. Прилагательное жалостливый называет признаки по преимуществу субъекта жалости — того, кто ее проявляет, в то время как в семантике прилагательного жалостный отражаются свойства объекта жалости - того, кто ее вызывает, взывает к сочувствию. Действительно, в толковых словарях современного русского языка прослеживается разграничение интересующих нас слов с учетом того, признаки какого участника ситуации жалости они обозначают. Сравним дефиниции слов жалостливый и жалостный в их основных значениях: «отзывчивый, сострадательный» [БАС, т. 4, с. 23], «склонный к жалости, сочувствию; сострадательный, сердобольный» [МАС, т. 1, с. 471], «склонный к жалости, сочувствию, состраданию; сердобольный» [БТСРЯ, с. 299] и «возбуждающий сострадание, вызывающий сочувствие; жалкий» [БАС, т. 4, с. 24], «выражающий скорбь, тоску, страдание; жалобный, печальный» [MAC, т. 1, с. 471], «жалобный» [БТСРЯ, с. 299] соответственно.
Основное значение прилагательного о/салкий, как и прилагательного жалостный, отражает свойства объекта жалости: «возбуждающий сострадание, достойный сожаления» [БАС, т. 4, с. 16-17], «вызывающий жалость, достойный сострадания» [МАС, т. 1, с. 470], «несчастный, возбуждающий сострадание, жалость, достойный жалости (иногда с оттенком пренебрежения)» [СУ, т. 1, с. 843], «возбуждающий жалость, несчастный, беспомощный» [Лопатин, Лопатина, с. 148; Ожегов, Шведова, с. 189]. Следует отметить подчеркнутую оценочность семантических признаков данного прилагательного. Преобладающей оценкой, на наш взгляд, является психологическая оценка (привлекается классификация частнооценочных значений, предложенная Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1988, с. 75-77]): как эмоциональная («несчастный» [СУ, т. 1, с. 843; Лопатин, Лопатина, с. 148; Ожегов, Шведова, с. 189], «презренный» [БАС, т. 4, с. 16; СУ, т. 1, с. 843; Лопатин, Лопатина, с. 148; Ожегов, Шведова, с. 189] и др.), так и интеллектуальная («пустой» [БАС, т. 4, с. 16], «ничтожный», «незначительный» [Там же; СУ, т. 1, с. 843; Лопатин, Лопатина, с. 148; Ожегов, Шведова, с. 189]). Основанием для подобных оценочных характеристик объекта жалости, по-видимому, являются неприятные ощущения, вызванные его восприятием. Тем самым обнаруживается тесная связь психологических и сенсорных типов оценки. Кроме того, оцениванию может подвергаться внешний вид объекта (эстетическая оценка): «неказистый» [БАС, т. 4, с. 17; МАС, т. 1, с. 470; СУ, т. 1, с. 843], «невзрачный» [БАС, т. 4, с. 17; МАС, т. 1, с. 470; СУ, т. 1, с. 843; Ожегов, Шведова, с. 189], «истрепанный» [СУ, т. 1, с. 843], «убогий» [БАС, т. 4, с. 17] и др.
Подчеркнем, что психологическая оценка, базируемая на неприятных ощущениях, которые доставляет объект, является к тому же отрицательной оценкой. По-видимому, план содержания прилагательного жалкий определяется именно отрицательной оценкой. При этом наблюдается изменение семантического состава данной языковой единицы. Как уже отмечалось, к концу XVIII века основной для нее являлась положительная оценка объекта жалости; слово жалкий означало «выражающий жалость, достойный сожаления» с оттенками «печальный, грустный» и «убогий, неказистый, вызывающий сожаление своим видом», а также «выражающий печаль, страдание; жалобный» [СРЯ XVIII, с. 92].
В современном русском языке наблюдается иное семантическое наполнение данного слова. Первичное значение сохраняется как основное (см. его основное значение, например, в БАСе «возбуждающий жалость, достойный сожаления» [БАС, т. 4, с. 16-17], в СУ «несчастный, возбуждающий сострадание, жалость, достойный жалости (иногда с оттенком пренебрежения)» [СУ, т. 1, с. 843]). Однако изменяются его оттенки. Так, дополнительный смысл «убогий...» обобщается до самостоятельного значения: «невзрачный, неказистый, убогий» [БАС, т. 1, с. 17], «невзрачный, неказистый, испорченный, истрепанный» (пренебрежительное) [СУ, т. 1, с. 843] и др. Думается, что основанием для такого семантического развития является значимость в процессе категоризации свойств объекта жалости его эстетического оценивания.
Этноспецифические признаки концепта «жалость» в русском языке
Квалификация тех или иных концептуальных смыслов как этноспецифических, присущих русскому осмыслению соответствующего ментального явления, становится возможной в результате сопоставления семантического прототипа концепта «жалость» (универсальные признаки), полученного в ходе анализа этико-философских текстов (см. параграф 1.4.), с его признаками, представленными в русском языковом сознании.
Представляется, что состав национально маркированных смыслов исследуемого концепта формируется, с одной стороны, признаками, которые отражают определенные универсальные сегменты, подвергнутые интерпретации русским сознанием, с другой - оценками и образами, характерными для собственно русского понимания жалости. Рассмотрим указанные группы признаков.
В рамках первой группы прежде всего следует отметить многократную актуализацию основного универсального признака «положительная направленность на объект, обусловленная социально-этической установкой благо для другого» как в составе ядерной части рассматриваемого концепта, так и в его потенциале. Интерпретация данного признака русским сознанием связана с принципом справедливости и представлением о норме жалости, под которой понимается «отзывчивое, участливое, благожелательное отношение к другому». Такое отношение в русской КМ получает моральное одобрение; базируемая на нем жалость выражает расположение, доброжелательность, симпатию, предполагает готовность помочь другому, содействие ему. Следовательно, этнокультурная актуализация указанного универсального смысла направлена на выделение семантических признаков, связанных с положительной моральной оценкой жалости в русской ценностной системе.
В содержании концепта «жалость», представленного в РЯКМ, актуализации подвергаются и такие универсальные признаки, как «сценарный характер переживания», «состояние неудовольствия», «деятельная помощь страдающему», «тяжелая переносимость переживания, его высокая интенсивность», «антиномичность переживания» и «амбивалентность жалости».
Первый из перечисленных признаков, как уже отмечалось, является результатом оценки жалости как знания о том, что испытывает страдающий. Если в семантическом прототипе реализуется по преимуществу положительная оценка объекта (признание страдающего однородным себе, постановка себя на его место, представление его состояния и приравнивание к собственному; в целом, экстенсионалом жалости охватывается безграничное множество объектов), то в русском языковом представлении его оценивание может быть как положительным, так и отрицательным.
Обобщая дифференциальные семы, полученные в результате проведенного анализа, предметом которого явились структурносемантические особенности базовых репрезентантов концепта «жалость», состояние объекта данной эмоции при его положительной оценке можно представить как «испытывающий страдания», «горестное, несчастное, состояние», при отрицательной оценке объект мыслится как «презренный», «ничтожный», «пустой», «незначительный», «невзрачный» и др.
Следует отметить особенности смысловой актуализации таких универсальных признаков, как «антиномичность переживания жалости», «ее амбивалентность». В национальном образе жалости, как и в ее семантическом прототипе, проявления данной эмоции могут расцениваться объектом и как знак симпатии, и как намерение его унизить, оскорбить. На русский ментальный мир переносятся также мотивы, определяющие нежелание становиться объектом жалости (признание своей слабости, беспомощности, неготовность принять жалость и др.). Данные мотивы дополняются признаками, выработанными русским языковым сознанием. К таковым можно отнести «выражение превосходства», «покровительственновысокомерное отношение». Тем самым обнаруживается крайняя противоречивость восприятия жалости русским сознанием: жалость добрая, сердечная и унизительная, оскорбительная; выражающая расположение, симпатию и высокомерие, презрение и др.
Установив ряд этносцецифических признаков, являющихся результатом актуализации универсальных смыслов, обратимся к рассмотрению национально маркированной семантики концепта «жалость», элементы которой отражают собственно русское представление данной эмоции.
Прежде всего необходимо отметить, что в русском семантическом представлении жалости важную роль играет метафора, базирующаяся на сходстве жалости и боли. На этот факт указывают как историкоэтимологические данные (см. параграф 2.1.), так и результаты проведенного нами анализа сочетаемостных свойств существительного жалость {жалость болезненная, мучительная, щемящая, жгучая и др. - параграф 2.4.).
Действием данного метафорического уподобления определяется, в частности, тесная связь сенсорных и психологических типов оценки в отношении объекта жалости (ср. «неприятный», «доставляющий неудовольствие», «вызывающий дискомфорт» - «презренный», «ничтожный», «негодный» и другие характеристики с оттенком пренебрежения). Кроме того, именно «образ боли ( страданий )» составляет, на наш взгляд, универсально-предметный код концепта «жалость».
Характерной чертой жалости в русском мирообразе является также синкрстичность ее концептуального представления. Жалость может категоризоваться посредством указания на другую эмоцию (например, печаль, уныние, отвращение), результатом чего являются концептуальные признаки, передающие «эмоционально выраженную оценочность переживания». Синкретизм семантического представления определяет также способ категоризации жалости путем обобщения ее телесных проявлений (см., жалость захлестнула, пронзила [НОСС, с. 111]), иными словами, жалость можно физически ощутить. Кроме того, как показывает проведенный анализ, переживание жалости может сопровождаться сознанием своей вины. Соответствующий признак находит свое отражение в содержании концепта «жалость». К национально обусловленным смыслам исследуемого концепта следует отнести также признак, отражающий невозможность помочь другому (бессильная жалость). Данный признак, на наш взгляд, непосредственно соотносится с нормой жалости - отзывчивым, участливым, благожелательным отношением, предполагающим содействие, - и передает, скорее, не отклонение от нормы (жестокость, бесчувственность), а невозможность совершения действий, которые улучшили бы положение страдающего.
С понятием нормы связан и такой этнокультурный признак, как «признание хорошим, правильным», выявленный нами в составе импликативной ядерной части концепта. Думается, что для русской ментальности особую значимость имеет моральное одобрение того, кто страдает ( физически, нравственно"), признание его действий, мыслей и т.п. правильными с точки зрения нравственных ценностей.
Необходимо отметить, что этноспецифические признаки, значимость которых определяется соотнесением с понятиями нормы, моральной оценки, обусловливают в свою очередь аксиологическую нагрузку концепта «жалость». На наш взгляд, доля такой нагрузки в содержании данного концепта велика, более того, как показывает лексико-семантическая интерпретация избранного концепта, его ценностные признаки оказываются ведущими, образующими наряду с понятийными концептуальное ядро.
Таким образом, семантический состав концепта «жалость» по данным русского языка можно представить так: отзывчивое, участливое, благожелательное отношение к другому как морально-ценностная «норма» жалости; выражение расположения, симпатии; содействие, деятельная помощь объекту жалости; признание его хорошим, правильным с точки зрения моральных ценностей; огорчение; признаки, отражающие переживание жалости как физической и/или психической боли, а также последствия такого переживания (превышение обычной нормы как результат крайне болезненного, мучительного переживания данной эмоции; ее тяжелая переносимость, внезапность появления, неконтролируемость и др.); амбивалентность жалости (ее связь как с чувством любви, симпатии, так и с отвращением и презрением); выражение превосходства, покровительственновысокомерное отношение к объекту жалости; антиномичность жалости (принятие жалости, либо ее восприятие как нечто унизительное и оскорбительное); признаки, отражающие синкретичность переживания жалости.
Концептуальный семантический сегмент «огорчение»
Как уже отмечалось, в рамках установленного круга репрезентантов концепта «жалость» представление его семантического компонента «огорчение» в прозе А.П. Чехова осуществляется посредством языковых единиц сожаление, жалеть, жаль, жалко, жалкий и жалостный. В содержании данных слов имеются признаки, отражающие состояние печали, горечи, скорби. Рассмотрим указанные репрезентанты.
Существительное сожаление передает концептуальный сегмент огорчения своим основным значением «чувство печали, огорчения о чем- либо (утраченном, непоправимом)» [БАС, т. 14, с. 143]. Отметим, что сожаление в ряду языковых единиц, синонимичных имени концепта, наиболее полно и адекватно вербализует семантику горечи и печали. Обратимся к соответствующим контекстам.
Текстовая реализация рассматриваемого репрезентанта в ряде случаев связана с актуализацией признаков, отражающих связь переживания сожаления и сознания своей вины, раскаяния (как его наличия, так и отсутствия). Например: «Ей в своей жизни приходилось встречать пожилых девушек, бедных и ничтожных, которые горько раскаивались и выражали соэюаление, что когда-то отказывали свои женихам» (Три года, с. 23); «Сами ссыльные рассказывают о своих побегах не иначе, как со смехом или с сожалением, что побег не удался, и ждать от них раскаяния или угрызений совести было бы напрасно» (О. Сахалин, с. 346); см. также выше контекст, содержащий синонимический ряд сострадание, боль, соэюаление, — (Верочка, с. 78).
Подчеркнем, что данная связь отмечалась нами выше - в ходе анализа потенциала исследуемого концепта, передаваемого семантикой адъективного сочетания виноватая жалость. По-видимому, в ментальном пространстве прозы А.П. Чехова наблюдается уточнение концептуальной семантики огорчения смыслами «горечь от сознания своей вины и угрызений совести» и «раскаяние».
Представляется значимым отметить также, что в последнем из приведенных контекстов, (О. Сахалин, с. 346), имеется указание на то, что сожаление и смех находятся во взаимоисключающих отношениях (на языковом уровне данные отношения посредством союза «или» оформлены как разделительные). Следовательно, культурно закрепленное сценарное выражение жалости-огорчения исключает проявление веселья и радости. Горечь жалости, как отмечается в следующем контексте, выражается негромко: «Я совсем не имею претензии обращать вас в свою веру, — ПРОГОВОРИЛ Андрей Ефимыч тихо и с сожалением, что его не хотят понять» (Пал. №6, с. 105).
В целом, аспект выражения и проявления печали и горечи характерен для употребления существительного сожаление. Подтверждением тому служит, в частности, использование данного существительного при глаголе выражать, например: «...когда он, выспавшись после обеда и вставши не в духе, дурно отозвался о нашем хозяйстве или выражал сожаление, что купил Дубечню, которая принесла ему уже столько убытков, то на лице у бедной Маши выражалась тоска» и «И я слышал не раз, как она выражала сожаление, что затеяла строить школу» (Моя жизнь, с. 250, 253). Кроме того, в некоторых приведенных выше контекстах имеются конструкции, включающие глаголы речевой деятельности {рассказывать, проговорить) и управляемый ими компонент с сожалением, который передает характер, образ данного действия (О. Сахалин, с. 346; Пал. №6, с. 105).
Считаем необходимым отметить случай, когда существительное сожаление получает определение посредством прилагательных натянутый и неискренний: «...и тут же некстати натянутое и неискреннее сожаление, что мужиков, ворующих фрукты и ломающих при этом деревья, уже нельзя драть розгами» (Черных монах, с. 238). Учитывая, что натянутый есть «лишенный непринужденности, естественности» [MAC, т. 2, с. 409], искренний - «выражающий подлинные мысли и чувства, лишенный притворства; правдивый, откровенный, чистосердечный» [Там же. Т. 1. С. 679], в приведенном контексте мы можем выделить такие смыслы, как «лишенный непринужденности» и «выдаваемый за правдивое».
Таким образом, рассмотренные контексты с существительным сожаление, представленным значением «чувство печали...», свидетельствуют об актуализации таких признаков семантики огорчения, как «горечь от сознания своей вины и угрызений совести», «раскаяние», «лишенный непринужденности» и «выдаваемый за правдивое».
Глаголом жалеть жалость-огорчение передается значением «печалиться, скорбеть по поводу чего-либо или о ком-нибудь; сокрушаться» [БАС, т. 4, с. 15; СУ, т. 1, с. 842], «печалиться, сокрушаться, сожалеть» [MAC, т. 1, с. 470], «испытывать (испытать) чувство сострадания, сопереживания кому-чему-либо» [Толковый словарь русских глаголов ... , с. 520]. В этом значении, как уже указывалось, нами зафиксировано употребление данного глагола. В подавляющем большинстве контекстов жалеть управляет придаточным предложением, вводимым союзом «что». При этом содержание придаточного предложения сопровождается указанием на отнесенность к конкретному субъекту, как правило, его позицию занимает личное местоимение «я». Например: «Ну, а у меня слабость к докторам, представьте. Я очень жалею, что мой муж не доктор» (Именины, с. 176); «Я жалею, что начала этот разговор» (Рассказ неизвест. человека, с. 165) и др.
Как показывает анализ, сообщение, заключенное в рамки придаточного предложения, содержит указание на причину печального эмоционального состояния, в котором пребывает говорящий. Следует отметить, что жалость- огорчение может вызываться разнообразными событиями, например, тем, что муж не является доктором, что начат разговор, а также быстрым окончанием службы (Пал. №6, с. 114), невозможностью проститься лично (Дуэль) [Т. 7. С. 453], невозможностью отправить «по телеграфу тысячу поцелуев и самое сердце» (Рассказ неизвест. человека, с. 173), отсутствием в руках кнута (Степь, с. 19) и др.
Обнаруживается, что границы, очерчивающие ситуацию жалости- огорчения. значительно шире рамок, задаваемых ситуацией, описывающей жалость-сострадание. Подчеркнем, что в текстах А.П. Чехова для имени концепта, существительного жалость, значение «горесть, печаль» не является актуальным, в то время как глагол жалеть в значении «печалиться...» используется довольно часто. Думается, что такое ранжированное употребление указанных языковых единиц определяется, в том числе, художественными задачами: актуализация семантики состояния (глагол жалеть) позволяет описать внутренний мир героев, указать на мотивы, которые определяют их поступки во «внешнем» мире.
Таким образом, семантика состояния, передаваемая глаголом жалеть и отсылающая к жалости-огорчению, сфокусирована в его значении «печалиться...». Характерной формой синтаксического дополнения в данном случае оказывается придаточное предложение, в рамках которого описывается событие, мыслимое как причина горестного, печального состояния субъекта действия. Задается модель ситуации, характерной для жалости-огорчения; субъект действия, предикат жалеть и указание на причину состояния, в котором пребывает субъект (придаточное предложение, вводимое союзом «что»).
Семантику состояния, точнее, семантику досады, печали и грусти передает слово категории состояния жаль, представленное соответствующим значением. С лексико-грамматической точки зрения эюалъ имеет различные формы синтаксического дополнения: управляет именным дополнением, придаточным предложением, инфинитивом, а также употребляется абсолютно - без дополнения.
Как правило, в функции объекта выступает абстрактное существительное {жаль чего). Например, молодости, жизни, прошлого, любви в соответствующих контекстах: «Как там ни мечтай о посланниках, а все же сердце не камень и жаль бывает своей молодости» (Ариадна, с. 112); «Обыкновенно я сидел на нижней ступени террасы; меня томило недовольство собой, было жаль своей жизни, которая протекала так быстро и неинтересно» (Дом с мезонином, с 123); «И он вспомнил все, что было, все малейшие подробности, как он бродил по кладбищу, как потом под утро, утомленный, возвращался к себе домой, и ему вдруг стало грустно и жаль прошлого» и «Ижаль было своего чувства, этой своей любви...» (Ионыч, с. 38,35).
