Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. «Истинная женщина»: природный тип женщины в прозе сп. залыгина 20
1. Природностькак основа женственности в прозе С.Залыгина 23
2. Ева и «анти-Ева»: мифологическая основа женских образов С. Залыгина 55
3. Женщина-жена: грани природного и социального 68
4. Материнство: специфика залыгинского видения 87
ГЛАВА П . «Другая женщина»: антиприродный тип женщины в прозе с.п.залыгина 106
1. Женщина, играющая в жизнь 114
2. Цивилизованная женщина 138
3. «Механическая женщина»: принципы воссоздания и традиции осмысления 154
Заключение 175
Примечания 184
Список использованной литературы 190
- Природностькак основа женственности в прозе С.Залыгина
- Женщина-жена: грани природного и социального
- Женщина, играющая в жизнь
- «Механическая женщина»: принципы воссоздания и традиции осмысления
Введение к работе
Творчество Сергея Павловича Залыгина (1913 — 2000) затрагивает широкий спектр социальных и натурфилософских проблем. При этом осмысление отношений человека и природы становится для СП. Залыгина отправной точкой художественного постижения мира. Сам писатель ощущал глубинную связь с природой, умел ценить гармонию природы, красоту будничной жизни и подлинных чувств. В качестве общественного деятеля и писателя СП. Залыгин внес значительный вклад в развитие экологического движения XX века.
Система взглядов СП. Залыгина на природу, на место человека в ней включает и его отношение к женщине, к явлениям, связанным с ней — к женскому миру. С позиции своего художественного видения мира писатель создает собственную концепцию женственности, которая оказывается в ближайшем родстве с понятием природности. Поэтика женского мира СП. Залыгина чрезвычайно сложна и интересна, заслуживает углубленного, всестороннего изучения.
Актуальность темы обусловлена связью с ведущими направлениями современного отечественного литературоведения, включающими исследования в области типологии литературных характеров, преломления в литературе проблем отношения человека и природы.
Работа выполнена в рамках развивающегося научного направления кафедры литературы Мичуринского государственного педагогического института «Исследование национального самосознания и национального характера в русской литературе».
Научная новизна данного исследования обусловлена тем, что в нем
впервые реализована попытка целостного анализа особенностей
изображения женского мира, осуществлена систематизация и типологизация женских характеров в прозе С. Залыгина в соответствии со свойственной для писателя ценностной иерархией.
4 Степень изученности этой важной для залыгиноведения темы недостаточная, хотя в некоторых работах о художественном творчестве С. Залыгина и присутствует достаточно подробный анализ отдельных аспектов обозначенной проблемы.
Так, в работе Н.Н. Яновского «Писатели Сибири: Избранные статьи» в очерке, посвященном С. Залыгину, даны краткие характеристики образов Доры Мещеряковой («Соленая Падь») и Зинаиды Панкратовой («Комиссия»).
В книге Г.А. Колесниковой «Сергей Залыгин: Творческая биография» охарактеризованы женские персонажи «Северных рассказов», повестей «Свидетели», «На Иртыше», романов «Тропы Алтая», «Солёная Падь». Интересным для нас показалось утверждение Г.А. Колесниковой о том, что Залыгину более удаются женские характеры.
Л.А. Теракопян в работе «Сергей Залыгин. Писатель и герои» анализирует образы Онежки и Риты («Тропы Алтая»), Клавдии Чаузовой («На Иртыше»), подробно останавливается на образе Ирины Викторовны Мансуровой («Южно-Американский вариант»). Л.А. Теракопян в своем исследовании подчеркивает тот факт, что СП. Залыгин проблему осмысления новой судьбы женщины в изменившемся мире считал одной из центральных задач современного искусства. Этот тезис обсуждается и в данной диссертации.
В.А. Сурганов в исследовании «Человек на земле» ставит женские образы повестей и романов Залыгина (Клавдии Чаузовой, Таисии Черненко, Зинаиды Панкратовой) в один ряд с женскими характерами «прозы о деревне».
В книге «Зрелость художника» А.А. Нуйкин также обращается к анализу женских образов. В данной диссертации ставится под сомнение утверждение А.А. Нуйкина о том, что женские персонажи, в сравнении с мужскими, в художественной системе СП. Залыгина якобы отодвинуты на второй план.
И.А. Дедков в историко-литературном очерке «Сергей Залыгин» касается анализа героинь сатирической повести «Свидетели» (Евгения Меркурьевна Арзамасская, Нина Муськова), романа «Тропы Алтая» (Онежка), «После бури» (Евгения Владимировна Ковалевская). Ряд положений критика, касающихся типологии залыгинских героев, используются в нашем исследовании.
В докторской диссертации И. Рудзевич «Человек и природа в творчестве Сергея Залыгина» аргументированно и основательно проанализированы женские персонажи: Онежка («Тропы Алтая»), Клавдия Чаузова («На Иртыше»), Дора Мещерякова («Соленая Падь»), Зинаида Панкратова («Комиссия»). Близкой нам является интерпретация И. Рудзевич женских образов Залыгина в качестве вариантов образа «природного человека».
Н.Р. Скалой в диссертации «Становление философского романа в творчестве С. Залыгина (К типологии жанра)» обращается к философскому наполнению образов Онежки и Риты («Тропы Алтая»), а также образа Ирины Викторовны Мансуровой («Южно-Американский вариант»).
В диссертационном исследовании И.М. Куликовой «Сергей Залыгин в литературном процессе 70-х годов» даны характеристики Зинаиды Панкратовой («Комиссия»), Тонечки («Оська — смешной мальчик»), проанализирован рассказ «Мария и Мария», проведен подробный анализ образа Ирины Викторовны Мансуровой («Южно-Американский вариант»).
Е.В. Тихомирова в диссертации «Творчество СП. Залыгина (философский аспект)» обращается лишь к беглому анализу образов Ирины Викторовны Мансуровой и Валерии Владимировны Поспитович («Южно-Американский вариант»).
В.П. Заглоба в диссертационном исследовании «История и современность в прозе С. Залыгина и Е. Носова 60-70-х годов» достаточно подробно останавливается лишь на образе Зинаиды Панкратовой («Комиссия»).
И.М. Куликова, упомянутая выше исследовательница творчества СП. Залыгина, анализируя рассказ «Мария и Мария», вполне справедливо отмечает, что это произведение «о женских характерах, судьбах, женском начале в жизни, об особой близости женщины природе и особом ее предназначении, о том, что женщины готовы этому предназначению служить, готовы на подвиг, на жертву, но плохо, когда жертву эту приносить некому. "Чтобы были Марии, надо, чтобы были Поэты!". Так или примерно так определяют критики содержание и идею рассказа. Но так можно охарактеризовать и все вместе взятые произведения писателя (курсив здесь и далее наш — А.Ш.), в которых затронута судьба женщины (в том числе и современницы), и где писатель излагает свои взгляды на роль и значение женщины в жизни общества, свою концепцию «гения женщины» '. Заметим, что это утверждение не умаляет эстетической ценности мужских характеров, «мужского мира» творчества С. Залыгина, оно лишь призвано подчеркнуть специфику его художественного мира, мира, в котором женщина часто приобретает первенствующую роль.
Внимание Залыгина-художника постоянно и в большой степени направлено на осмысление констант и происходящих перемен в психологии женщины, которыми характеризуется XX столетие. Для него эти перемены значимы сами по себе, но вместе с тем являются знаком происходящих на наших глазах глобальных процессов. Жена «добронравная» и «к семейственности склонная» — традиционная ценность русской культуры. Именно о такой женщине утверждается в «Домострое»: «Аще дарует Бог кому жену добру - дражаиши есть камени многоценнаго» 2.
Характерно, что ещё* в самом начале XX века В.В. Розанов имел все основания и полное право утверждать о существовавшем в то время различии полов: «Явно, что в противостоянии своем, наибольший самец и наибольшая самка суть: 1) герой, деятель; 2) семьянинка, домоводка. Один будет: 1) деятелен, предприимчив, изобретателен, смел, отважен <...>; другая же: 2) тиха, нежна, кротка, безмолвна или маломолвна. "Вечная
7 женственность" — прообраз одной. "Творец миров" — прообраз другого» . Но спустя неполных сто лет один из современных исследователей в области гендерологии с полным основанием констатирует: «На сегодняшний день можно говорить о развитии общей тенденции к ослаблению поляризации тендерных ролей. Наблюдается значительное изменение традиционной системы тендерных стереотипов. Половое разделение труда потеряло былую жесткость и нормативность, количество исключительно мужских и исключительно женских занятий заметно уменьшилось, многие социальные роли вообще не дифференцируются по половому признаку. Общая трудовая деятельность и совместное обучение в значительной мере нивелируют традиционные различия в нормах поведения и психологии мужчин и женщин» 4. Творчество СП. Залыгина, равно как и ряда других писателей XX века, является свидетельством неоднозначного отношения к подобному смещению «гендерных ролей». Залыгин видит в этом «смещении» прежде всего коррозию человечности.
В статье «Искусству много дела на земле» (1963) СП. Залыгин весьма критично оценивает невнимание современной литературы к женскому вопросу: «Ныне выход женщины с орбиты семейной на орбиту общественную переживается ею очень трудно. Она к этому мало подготовлена, несет много потерь. Она не освобождена еще обществом от целого ряда домашних обязанностей, но в то же время общество настойчиво требует ее к себе.
Мужчина формируется как характер незаметно для себя, поддаваясь влиянию общества, а иногда и восставая против этого влияния. Женщина всю жизнь учится быть женщиной, всегда создает рисунок самой себя. Она никогда не хочет быть похожей на всех - и в то же время всегда дорожит судом всех. И вот - учиться на новый лад ей особенно трудно.
<...> Вот почему я думаю, <...> что современной литературе так не хватает «Анны Карениной» середины XX века со своими социальными противоречиями, с проблемой семьи, с задачей во что бы то ни стало помочь
8 женщине распространить свой гений на все общество... Я представляю такое произведение не только как роман-судьбу, но и как роман, который отражал бы современные потребности людей» 5.
По мнению СП. Залыгина, в глобальном человеческом бытии драматизм социального и технического прогресса, трагизм положения втянутых в него людей в большей степени сказывается на женщине, а поэтому именно она должна первой восстать против заблуждений цивилизации, принять функцию спасительницы человеческого рода. СП. Залыгин, по точному замечанию И.М. Куликовой, «поднимает вопрос о нравственной цене прогресса, в отдельных проявлениях которого писатель заметил опасность для духовной гармонии человека» 6.
НТР вложила в руки человека необычайную силу, предоставив видимость полного господства над природой. Однако повелитель природы, точнее - её самозванный «царь», оказался перед опасностью стать рабом плодов своей деятельности, жертвой развития науки и техники при деградации духовности, нравственности, угасания традиций взаимодействия разных «половин» человечества.
Кризис человеческого бытия повлек за собой необходимость переоценки ценностей, сделав актуальным вопрос о самой возможности существования человека в уничтожаемом им мире. Так, в статье «Разумный союз с природой» (1987) СП. Залыгин пишет: «Во всяком случае мы, литераторы, остро чувствуем свой долг перед величайшей и всеобъемлющей проблемой современности — "быть или не быть?" - во всех его аспектах» . «Если литература имеет в виду влиять на современного человека, — развивает свою мысль публицист, — если мы сегодня ставим темой нашего обсуждения такую тему, как "литература в связи с НТР и экологией", то тем самым мы берем на себя именно эту задачу - соединить эти два сосуда -человечество и природу, - чтобы они были сообщающимися в двух направлениях, а не в одном.<.. .> И только будучи соединенными, будучи одной системой, эти сосуды смогут и дальше пополняться эликсиром
9 жизни» . Таким образом, лекарство для современного общества СП. Залыгин видит в утверждении принципиально нового экологического мышления, суть которого заключалось бы в осознании того, что благодаря слепому преклонению перед идеей технического прогресса человек способен не только к новым успехам в развитии, но и к самоуничтожению.
В русской культуре долгое время существовала традиция разумного, близкого к гармоническому, взаимодействия между человеком и природой. Д.С. Лихачев так определяет характер взаимоотношений русского крестьянина и природы: «Русский крестьянин своим многовековым трудом создавал красоту русской природы. Он пахал землю и тем задавал ей определенные габариты. Он клал меру своей пашне, проходя по ней с плугом. Рубежи в русской природе соразмерны труду человека и лошади, его способности пройти с лошадью за сохой или плугом, прежде чем повернуть назад, а потом снова вперед. Приглаживая землю, человек убирал в ней резкие грани, бугры, камни. Русская природа мягкая, она ухожена крестьянином по-своему. Хождения крестьянина за плугом, сохой, бороной не только создавали "полосыньки" ржи, но и равняли границы леса, формировали его опушки, создавали плавные переходы от леса к полю, от поля к реке или озеру» 9. В основе отношений крестьянина к земле лежат чувства ответственности, заботы и любви.
Идеалом существования человека, сосуществования человека и природы для СП. Залыгина, как и для всех «деревенщиков», выступает гармония в самой природе, а также крестьянский быт, в котором природа мыслится как необходимая составляющая бытия. «В жизни любого общества, - по замечанию Л.Ф. Ершова, - решающее значение имеют сила и непрерывность традиций. Залыгин и сосредоточил внимание на том, что после коренных социальных изменений должно не отвергаться, а усваиваться» 10. Ведь человек форму своего воплощения всегда находит в идее ценностей и традиций. Освоение человечеством природы должно предполагать не только рациональный, но особого рода эмоционально
10 окрашенный подход к окружающей действительности, при котором ее явления непосредственно соотносятся с чувствами человека.
«Деревенская проза» стала реакцией на пагубные действия научно-технической революции. Она сделала, по замечанию Т.А. Никоновой, «первые шаги на пути возвращения к национальному чувству истории» п. Литература этого направления тонко уловила необходимость углубления этических поисков, исследования вопросов человеческого бытия. Размышляя над патриархальными традициями русского крестьянства, писатели-деревенщики видели их истоки в этических ценностях народной жизни, в ее связях с отечественной природой. Они не могли принять искажение естественного существования человека.
Писатели-«деревенщики», по убеждению П.А. Гончарова, «стали в русской литературе лидерами в разработке темы человека и природы. Ф. Абрамову, В. Солоухину, В. Белову, В. Астафьеву, С. Залыгину и некоторым другим удалось стать первопроходцами экологической темы в советской литературе уже после того, как они приобрели известность как писатели деревенской темы» . При этом представляется необходимым подчеркнуть традиционность данной проблемы и для всей отечественной литературы. «Практически все крупные русские писатели, — по замечанию А.Ф. Лапченко, - внесли вклад в решение этой вечной для России проблемы - Пушкин, Гоголь, Некрасов, Лесков, Тургенев, Толстой, Достоевский, Бунин» 13.
Опираясь на традиции прошлого столетия, литература XX века обнаружила принципиальные отличия в художественном решении данной проблемы. Проблема отношений человека и природы в русской литературе, и это далеко не случайное совпадение, стала актуальной одновременно с проблемой русского национального характера. Русская литература XX века, по мнению Н.Ю. Желтовой, впервые серьезно обратилась к исследованию русского национального характера. «Классика XIX века, - пишет исследовательница, - изображала характеры дворянской, интеллигентской
элиты, пытаясь приблизиться со своей просвещенной высоты к пониманию собственного народа» . Народный же характер в изображении русских писателей XX века прочно связан с деревней, с крестьянским образом жизни, с природой, её гармонией, а тесная связь с природой, «природность» мыслится в качестве одного из коренных свойств национального характера.
Герой «деревенской прозы» традиционен, это человек из народа, крестьянин. Но национальный характер и есть «порождение национальной культуры». Женский характер - одно (из двух) слагаемых национального характера.
В данной работе дана попытка самостоятельной типологизации женских характеров прозы С.П.Залыгина. Вместе с тем в своей работе мы опирались на сформулированное П.А. Гончаровым понятие «природного человека», относимое им к ряду героев русской литературы XX века. «Мотив "бегства в природу", - пишет П.А. Гончаров, - послужил основой для создания в литературе XX века того типа героя, который ранее было принято называть "естественным человеком". В представлении писателей XX века - это персонаж, чувствующий, понимающий природу, лелеющий свою природную чистоту. Поэтому есть основания назвать его (вослед М. Пришвину и С. Залыгину) "природным человеком"» ,5.
Основания, позволяющие говорить о типе «природного человека» в литературе XX века, П.А. Гончаров поясняет следующим образом: «Типология героя русской литературы XX века - одна из актуальных проблем современного литературоведения. Естественно, что персонаж русской прозы XX века во многом близок своему предшественнику из литературы XIX столетия. Совестливый, неудовлетворенный собой, радеющий более не за себя, а за мир, державу, человечество, за правду. Эти качества главных героев роднят персонажей русской литературы двух последних столетий, ибо они восходят к единому национальному архетипу. Вместе с тем русская история XX века, и в этом ее отличие от истории предшествующего столетия, - во многом история социальных катастроф и
. 12 военных катаклизмов. Это во многом отразилось и на ментальности русского человека, и - посредственно — на сущностных свойствах героев русской литературы» 16. «Природный человек» — это во многом реакция русской литературы и культуры в целом на безуспешные и трагические попытки обрести социальную гармонию в отрыве от накопленных традиций взаимодействия человека и природы. Понятие «природный человек» отнесено в нашей работе в том числе и к женским персонажам, поскольку «природное» в женщине, по мысли СП. Залыгина, в наибольшей степени очеловечивает её.
При этом понятие «тип» в данной диссертации трактуется в соответствии с определением М.М. Бахтина. Тип, в соответствии с этим определением «выражает установку человека по отношению к уже конкретизированным и ограниченным эпохой и средой ценностям, к благам, то есть к смыслу, уже ставшему бытием. <...> Предметный мир вокруг типа инвентарен. Тип - пассивная позиция коллективной личности» 17.
И.А. Дедков высоко оценивал «чутье типа» СП. Залыгина. Подобный дар, по мнению исследователя, «будит воображение, давая ему простор и одновременно ограничивая его самой идеей избранной общественности» . Типическое, по словам И.А. Дедкова, - это «типическое - для времени, обстоятельств, сословия, местности, возраста, национальности и т.д. Типическое - в индивидуальном, личностном, — растворено, и никак — поверх, отдельно, в чрезмерности, с подавлением, "сокращением" человеческой независимости и неповторимости. Здесь же — изображение и анализ выводят к обобщениям типологического характера, к художественной типологизации. К историко-социальной и историко-психологической "систематике" человека и, прежде всего, его мысли, его "идеологии" и "философии"» 19.
Тщательный анализ прозы СП. Залыгина позволил автору данной диссертации утверждать наличие определенной «систематики» и женских типов, и всего женского пространства в авторской картине мира. Мир
13 женщин в художественном воплощении СП. Залыгина тяготеет к биполярности: в художественной прозе писателя имеют место «истинный» («природный») и «другой» («антиприродный») тип женщин. Однако вряд ли уместно говорить о «бинарной структуре» женского мира у С.Залыгина, его женские типы имеют множество «переходных» и «смешанных», противоречивых форм и разновидностей.
Заметим здесь, что идея «истинной женщины» (как и «природного человека») для Залыгина является органической, она выстрадана писателем и его героями, а не сконструирована и привнесена исследователями его творчества. В романе «Солёная Падь» один из героев размышляет: «А Брусенков-то — как может об этом говорить? Он-то что понимает? Рябой, злой? Такого же ни одна истинная женщина не полюбит, тем более не захочет, чтобы он ее украл. Ведь это же страшно, поди-ка, когда тебя живого крадут? И приятность при этом обязательно должна быть даже выше, чем страх. Это Черненко Таисии все равно, кто ее крадет! Нет, куда ему, Брусенкову, — голодный сытого не разумеет! Несчастный он все ж таки, Брусенков» [Т. 2, с. 331]20. Характерно, что в роли «судьи», знатока «женского пола» в романе выступает во всем «фартовый», женщинами и всеми любимый «главнокомандующий армии освобождённой территории» Ефрем Мещеряков. В противоположность «злому» Брусенкову он глубоко симпатичен автору, соответствует и характерным для 1960-х годов представлениям Залыгина об «истинном» человеке.
Тип «истинной», «природной» женщины в творчестве СП. Залыгина оказывается близким национальной системе ценностей. Традиционная русская культура - это этническая культура русских. В её основе лежит крестьянская культура. Русская Психея выступает в тесной связи с душой природы. Она перекликается с аксиологическим компонентом женского пространства. К константам русской ментальности, по замечанию Е.А. Николаевой, относятся: «всечеловечность, смирение, соборность, мистичность и интуитивность в познании, неоформленность, непостоянство,
14 природность, милосердие и таинственность. Перечисленные ценности устойчиво маркируются как феминные в тендерной картине мира: и в мировой традиции, и в отечественных философских текстах, в их основе лежат отмеченные еще в первых попытках философского анализа характеристики женского начала, согласно которым оно воспринимается как проявление природного, беспредельного, бесформенного, иррационального и коллективного» 21.
Традиционными русскими феминными ипостасями являются мать и жена. При этом концепту материнства отводится главенствующая роль в определении специфики категории русской женственности. Концепт материнства, по утверждению современного исследователя в области гендерологии Н.Н. Колесниковой, в русской ментальносте «обнаруживает себя как многогранный, включающий в свое концептуальное поле многочисленные и разнообразные аспекты. Материнство — это метафизический элемент факта рождения, вселенский архетип, свойственный как бытийным, так и ментальным формам - фактам и понятиям» . Комплекс представлений об отечественном эталоне женщины-матери, по мнению исследовательницы, обязательно включает в себя альтруизм и любовь.
Вторая «феминная ипостась» в традиционной русской культуре — женщина-жена - выступает своего рода олицетворением «вечной женственности». По замечанию Н.Н. Колесниковой, эталон жены, согласно русской традиции, «вбирает в себя такие качества, как верность и покорность мужу, умение и желание выполнить все его требования, а также
трудолюбие» .
Отказ от традиционных национальных ценностей, по мнению СП. Залыгина, приводит нацию и государство к духовному кризису. «Антиприродный» тип женщины выступает в художественной системе писателя воплощением обезличивания людей, утративших традиционные духовные ценности.
Предметом исследования является женский мир в прозе
СП. Залыгина. Под «женским миром» в нашей работе мы имеем в виду совокупность (типы и разновидности) женских характеров, судеб, персонажей, деталей, реализованные автором попытки воспроизвести женское восприятие действительности, особенности восприятия женщин со стороны мужчин и т. п. В качестве синонимического в работе используется понятие «женское пространство», тоже имеющее отношение к тендеру, но далеко не всегда совпадающее с ним. Женский мир в прозе Залыгина рассматривается в аксиологическом и поэтическом аспектах.
Объект исследования - проза СП. Залыгина 1950 - 1990-х гг.
Цель исследования заключается в исследовании женского мира художественного творчества СП. Залыгина в поэтико-аксиологическом аспекте.
Целью работы определяются её основные задачи:
— определить место и специфику женского пространства в художественной системе писателя;
- выявить мифологические и литературные истоки и параллели его
женских образов;
- проследить эволюцию женского мира на протяжении всего
творчества СП. Залыгина;
- проанализировать ценностную иерархию женского пространства в
прозе СП.Залыгина;
- дифференцировать и описать свойственные для творчества
С.П.Залыгина женские характеры;
- описать и систематизировать способы и приемы воссоздания женских
характеров в прозе СП.Залыгина;
- типологизировать женские образы в соответствии с аксиологией
писателя;
- охарактеризовать способы и приемы трансляции женского-
восприятия в произведениях СП.Залыгина;
- предложить свою интерпретацию отдельных женских образов С.Залыгина (в том числе и ранее не рассматривавшихся в литературно-критических исследованиях).
Целью и задачами обусловлен выбор методов исследования, синтезирующих элементы культурно-исторического, сравнительно-типологического, аксиологического, герменевтического, мифо-поэтического подходов.
Основные положения, выносимые на защиту:
Категория женственности в картине мира С.Залыгина детерминирована спецификой русского концепта «природность». Отношение к природе задает угол зрения, под которым оценивается личность героини. Художественное воплощение женского мира в прозе С.Залыгина в себе два разнонаправленных вектора: природный и антиприродный. Первый характеризуется как «истинный», второй - как во многом противоположный, не равный «истинному».
Нравственно-философские идеалы С.Залыгина сводятся в фокус природного типа женщины. Константами «истинного» («природного») типа женщины в прозе С.Залыгина выступают органическая первозданность, музыкальность, нежность, тонкое ощущение своего естества, сознание собственного природного и социального предназначения, любовь и потребность в мужском авторитете. Квинтэссенцией образа «природной» женщины в художественном мире писателя является образ русской крестьянки, «бабы».
Природный тип женщины у С.Залыгина показан в двух ипостасях: женщина-жена и женщина-мать. При этом главное предназначение женщины С.Залыгин видит в материнстве.
В художественных произведениях С.Залыгина женские образы представлены в корреляции языческой и христианской трактовок женственности, что эксплицирует мотивы вечности и современности в их характеристиках.
В основу художественной реализации С.Залыгиным проблемы «женщина и НТР» положено осмысление процесса смещения тендерных ролей в современном писателю обществе и, в связи с этим, акцентуации деформации традиционных ценностных координат.
По мысли С.Залыгина, в условиях технократического мира женщина в естественном своём облике выжить не может, она, мимикрируя, вынуждена играть в жизнь. Игра в художественном мире писателя получает неоднозначную трактовку. С одной стороны, игра — это неискренность, не присущая женщинам «истинным», с другой, - игра предоставляет залыгинским женщинам возможность вернуться к своим сущностным (природным и социальным) основам.
7. Апофеозом изображения антиприродного существования в
художественном мире С.Залыгина является образ «механической женщины»
- то есть женщины, для которой ее женское начало является
непринципиальной, сугубо внешней оболочкой, часто даже мешающей
реализации ее планов социализации.
Теоретико-методологической базой диссертации являются труды философов, культурологов, литературоведов: Ж.-Ж. Руссо, B.C. Соловьева, В.В. Розанова, Н.А. Бердяева, И.Ильина, В.И. Вернадского, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, Г.Д. Гачева, И. Хёйзинга, а также работы, посвященные изучению истории русской литературы и творчества СП. Залыгина: Ф.Г. Бирюкова, П.А. Гончарова, И.А. Дедкова, Л.Ф. Ершова, Н.Ю. Желтовой, Г.А. Колесниковой, И.М. Куликовой, А.Ф. Лапченко, Т.А. Никоновой, А.А. Нуйкина, А.И. Овчаренко, Л.В. Поляковой, И. Рудзевич, В.А. Сурганова, Л.А. Теракопяна, Н.Н. Яновского и других.
Теоретической базой в области изучения тендера нам послужили исследования Т.В. Бендас, О. Вейкингера, Т.А. Денисовой, Н.А. Зуевой, Н.Н. Колесниковой, Е.П. Ильина, М. Мид, Е.А. Николаевой, О.В. Сивовой, Л.Г. Степановой. Совокупный анализ их работ позволил сформулировать определение тендера, используемое в данной диссертации.
Понятие гендер — это своего рода итог социологизации человека в обществе в соответствии с его половой принадлежностью, а не природой закрепленная данность. Гендер — культурно-историческая составляющая феномена пола, совокупность свойств, маркирующих маскулинность или феминность. Социальный пол конструируется социальной практикой. В обществе возникает система норм поведения, предписывающая выполнение определенных половых ролей; то есть возникает жесткий ряд представлений о том, что есть «мужское» и «женское» в данном социуме.
Теоретической основой исследования поэтики составили работы
Р. Барта, А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, А.А. Потебни,
Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, Б.А. Успенского, В.Е. Хализева, В.Б. Шкловского, Р. Якобсона. На основании этих и иных работ в данной диссертации сформулировано определение поэтики. Во-первых, поэтика — совокупность изобразительно-выразительных средств, которую автор использует при создании художественного произведения. Во-вторых, поэтика включает в себя всю художественную систему конкретной эпохи, исследование законов внутренней организации произведений, а также изучение родов и жанров литературы.
Теоретической базой нашей диссертации в области исследования аксиологии стали работы А.В. Гулыги, А.А. Ивина, Е.В. Поповой, В.К. Шохина. Опираясь на эти работы, была дана трактовка аксиологии, которая используется в данной диссертации. Аксиология — это учение о ценностях (от др.-гр. axios — ценный). Ценность может быть определена как позитивная значимость единичных предметов, социально-культурных феноменов и в целом бытия. Любое действие человека имеет ценностную сторону и предпринимается не иначе как на основе каких-либо ценностных моментов и ради них.
Теоретическая значимость исследования заключается в уточнении существующей в современном литературоведении типологии героя, в
19 определении соотношения архетипического и индивидуального в женских характерах художественной литературы.
Практическое значение работы связано с тем, что результаты исследования могут быть использованы при чтении курса истории русской литературы, специальных курсов по истории и теории литературы, а также в лицеях и гимназиях гуманитарного профиля, средних специальных учебных заведениях.
Структура и объём диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, состоящих из 4 и 3 разделов соответственно, заключения. Прилагаемый список использованной литературы включает 237 наименований.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературы Мичуринского государственного педагогического института, на научно-практических конференциях в ГОУ ВПО «Мичуринский государственный педагогический институт» (2005 -2008 гг.), на VIII международной научно-практической конференции «М.А. Шолохов в современном мире» в МГГУ им. М.А.Шолохова (г. Москва, 2008), на VII международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» в МГГУ им. М.А.Шолохова (г. Москва, 2008), на международной конференции «Человек и природа в русской литературе (к 95-летию СП. Залыгина)» в Мичуринском государственном педагогическом институте (г. Мичуринск, 2008). Апробация основных положений диссертации осуществлялась также в чтении курсов по дисциплинам: «История русской литературы», «Методика преподавания литературы» в ТОГОУ СПО «Педагогический колледж». Основные положения работы изложены в 6 публикациях общим объемом 3,1 печ. л.
Природностькак основа женственности в прозе С.Залыгина
Женщина в прозе С.Залыгина является олицетворением природного начала в человеке, а иногда и синонимом этого начала. Такая ситуация создает коллизию не только в отношениях между женским и мужским составляющим в человечестве, но и привносит некий новый акцент, дополнительный «антропологический» аспект в отношения между человеком и природой. Конфликт человека и природы - это во многом конфликт природного и сугубо мужского начала в самом человеке. Но природное через женщину оказывается частью человеческого вообще, и тем более странным выглядит представляющийся неразрешимым конфликт человека и природы.
В статье «Экологический консерватизм. Шанс для выживания» (1994) С. Залыгин предельно заостренно формулирует свою философскую позицию по поводу отношений человека и природы. По мысли писателя, в отличие от других рожденных природой существ, человек сам стал «определять для себя» «закон» существования «без учёта возможностей природы и сверх её собственной самореализации. Так как же ему не быть существом антиприродным?» 24. В лице возомнившего себя «царем природы» человека и человечества в целом природа, в представлении С.П.Залыгина, получила своего полного антипода, непримиримого врага. Однако такая точка зрения писателя представляется нам преднамеренно (чтобы вернуть внимание общества к экологическим проблемам в момент «перестроечного» обострения социально-политических проблем) или непреднамеренно (вызванных ситуацией «полной» свободы слова 1990-х годов) заостренной. Писатель нарочито заостряет ситуацию, изображая её в качестве тупиковой, неразрешимой, апокалипсической. Природное, и в этом убеждает все творчество Залыгина, в сочетании с разумным в человеке и в человечестве способно обессмертить, сделать бесконечным существование человечества. Персонификацией этого сочетания в художественной вселенной Залыгина оказывается «истинная женщина» как ипостась того характерного для писателя типа «природного человека», в котором природное начало гармонирует с социальным, а эмоциональное с рациональным. Эта проблема в связи с именем С.Залыгина уже получила частичное освещение в коллективной монографии «"Природный человек" в русской прозе XX века» 25.
Размышления С.Залыгина о драматизме отношений человека и природы оказались предельно созвучными сформулированным в ту же эпоху мыслям Д.С. Лихачева. Отношения природы и человека, по мысли Д.С. Лихачева, высказанной им в «Заметках о русском» (1984), - это отношения двух культур. Культура природы может существовать без человеческой, а человеческая не может . В статье же «Экология культуры» Д.С. Лихачев утверждает: «Мир создан как целое с многообразными внутренними связями, которые нельзя нарушать. Все биологические, физиологические, космологические связи, весь план мира существует для того, чтобы мир мог существовать в своих связях, сохраняя в себе существование человека» 27.
Необходимо отметить, что помимо системы «человеческой культуры» в ее глобальном проявлении, имеются и ее варианты. Важнейшими подсистемами «человеческой культуры» являются национальные концептосферы. Русская национальная концептосфера мыслится как «женственная». Она, по словам современного исследователя русского национального характера Н.Ю. Желтовой, «в большинстве своем состоит из понятий женского рода: душа, любовь, дорога, метель, судьба, жизнь, смерть, надежда, разлука, вера, мечта, красота, вечность, земля» . Е.А. Николаева, занимающаяся исследованием женской ментальности, относительно стереотипных суждений о специфике менталитета русских замечает, что это представление «часто заменяется расплывчато-синонимичным словосочетанием "загадочная русская душа"». Но уже само это определение «заключено в рамки тендерного контекста, поскольку дух олицетворяет мужское начало, а душа — как нечто более относящееся к природе — начало женское» .
Мысль о женском начале русской концептосферы актуальна и для более ранних исследований. Так, русский философ Н.А. Бердяев утверждал: «Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля покорная, женственная» . Русскую религиозность Бердяев также называет женской: «Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт» . По мнению Бердяева, «без мистического влечения к женственности, без влюбленности в Вечную Женственность мужчина ничего не сотворил бы в истории мира, не было бы мировой культуры; бесполое всегда бессильно и бездарно. Мужчина всегда творил во имя Прекрасной Дамы, она вдохновляет его на подвиг и соединяет с душой мира» 32.
Подчеркивая женственность русской культуры, Бердяев все же оговаривается: «В самых недрах русского характера обнаруживается вечно-бабье, не вечно-женственное, а вечно-бабье» . Примечательно, что в работе культуролога Г.Д. Гачева «Национальные образы мира» Россия также названа огромной белоснежной бабой34. В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля основное значение слова «баба» определено как «замужняя женщина низших сословий» . «Бабье», нерасторжимо связанное своей семантикой с семьей и природой (крестьянская работа на земле), выступает исключительной особенностью русской ментальносте.
Эта особенность оказала значимое воздействие на взаимоотношения человека с природой. О. Вейкингер в книге «Пол и характер», исследуя особенности человека, пишет: «Женщина по своей природе безгранична, но не в том смысле, как гений, границы которого совпадают с границами мира; под безграничностью женщин нужно понимать только то, что ничто существенное не отделяет ее от природы» . Е.А. Николаева важнейшим свойством русского национального характера называет природность, которая, по его мнению, соотносится с русскостью. Являясь характеристикой русской концептосферы, природность включает в себя такие качества, как «естественность, подлинность и искренность чувств, задушевность, готовность, «открыть душу», а также преобладание эмоциональной сферы над рациональной» . Всё это позволяет предположить, что возвращение к истокам, к изначальным основам национального характера, способно помочь русскому миру в решении сложных социальных и экологических проблем. Между различными частями природного целого (а именно таким предстает русский мир в произведениях «деревенщиков») не может быть неразрешимых противоречий.
Женщина-жена: грани природного и социального
Женщины, на долю которых выпало любить мужчин, быть их верными товарищами и помощниками, рожать и воспитывать детей, умело вести домашнее хозяйство, имеют большое значение в сохранении брачной формы существования человечества. Браки на Руси всегда уважали. Одиноких людей издавна считали «бессчастными», наделяли «недоброй славой».
В художественных произведениях Залыгина семья часто оказывается предметом неравнодушного внимания автора. Об этом свидетельствует та значимость, которую Залыгин придает изображению женщины-жены. Естественно, что женщина-жена, будучи уже своеобразным «типом» женского существования может быть рассмотрена как совокупность более простых составляющих типов или видов, разновидностей.
Типическое, по словам И.А. Дедкова, - это «типическое — для времени, обстоятельств, сословия, местности, возраста, национальности и т.д. Типическое - в индивидуальном, личностном, — растворено, и никак -поверх, отдельно, в чрезмерности, с подавлением, "сокращением" человеческой независимости и неповторимости. Здесь же - изображение и анализ выводят к обобщениям типологического характера, к художественной типологизации. К историко-социальной и историко-психологической "систематике" человека и, прежде всего, его мысли, его "идеологии" и "философии". Типологизация связана с обнаружением, введением сквозных закономерностей для повторяющихся и сходных явлений, и — одновременно с опущением, для чистоты форм, многих «шершавых» подробностей; открывается путь к "мифологизации" или - к научной "схематизации", к научным определениям. Залыгинская художественная "систематика" в "Комиссии" близка к поэтическому "мифу", в "После бури" — к попытке научно-понятийного определения - уловления человеческой сущности» ,0. Для нас здесь представляется важной не только удачная попытка типологизации залыгинскои «систематики», осуществленная литературным критиком, но и продемонстрированная им продуктивность использования «авторской», «писательской» типологии.
В соответствии с ней в произведениях Залыгина нетрудно выделить, опираясь на приведённую в первом разделе нашей работы собственную залыгинскую «систематику», два типа женских судеб: 1) женщины, живущие за мужем; таковы Зоя Рязанцева и Дарья Феоктисовна Шарова («Тропы Алтая»), Клавдия Чаузова («На Иртыше»), Домна Устинова («Комиссия»), Лазарева Нина Всеволодовна («После бури»); 2) женщины, живущие с мужем (Ольга Ударцева - «На Иртыше», Ирина Викторовна Мансурова — «Южно-Американский вариант», Зинаида Панкратова -«Комиссия»). Союз Степана Чаузова с Клавдией не является браком по добропорядочному расчету, присущим крестьянскому миру начала XX века. Об этом расчете этнограф замечает: «В браке сельского населения, по традиции, всегда наблюдался расчет, ибо условия существования деревенской семьи, ее хозяйство и повседневные заботы и труд неизбежно заставляли думать о ненарушении налаженной жизни, о продолжении рода человеческого» 1 и. Клавдия очаровала Степана, по замечанию Г.А. Колесниковой, «прямотой, искренностью, горячностью, женской гордостью» 102. Она - «тоненькая», .«совсем ненадежная. Какая из нее баба получится - страшно было подумать» [Т. 1, с. 492]. Степан Чаузов помнил совет отца: «Бабу, Степа, выбирать надо с заду. В ее, как в кобылу, глядеть надо - в кость, в зубы. Ей работу работать, ребятишек носить-кормить» [Т. 1, с. 491]. Однако Степан, ослушавшись совета отца в выборе невесты, все же не ошибся в своей избраннице, далекой от представлений Кречмера о типе женщин простонародного происхождения.
Основой взаимоотношений Степы Чаузова с женой стали любовь и уважение. Степа, хотя и не сильно балует жену лаской («от ласки кони портятся, не то что бабы» [Т. 1, с. 497]), — но никогда не позволяет себе ее обидеть, тем более, ударить. Клаша для Степана — частица его собственной души: «Все заботы и тревоги, и зависть, какая была, и злость, и корысть — все-все пересказывал он Клашке длинными зимними ночами. Все слова, которые были отпущены ему, чтобы он сказал их людям, говорил он только ей одной» [Т. 1, с. 494]. Интересно, что практически все исследователи, обращавшиеся к анализу повести «На Иртыше», отмечают яркость и своеобразие супружеской любви Чаузовых. По утверждению И.Рудзевич, Клавдия Чаузова — заботливая и любящая жена, «ее нравственные и творческие силы, ласка и понимание поддерживают мужа в его лучших поступках и действиях, в порывах к самоутверждению и авторитету у односельчан»103.
«Любовь Степана и Клавдии, - как отмечает А. Нуйкин, — не пасторальная, не сентиментально-рафинированная. Они не говорят о ней никогда прямо»104. По мысли Вс. Сурганова, Залыгин «очень деликатно, хотя и не без некоторого юмора по отношению к своему герою, показывает, как нежно и горячо, порой до самозабвения, любит Степан свою Клашу, как гордится ею, как тоскует по ней, едва разлучась» 105.
В доме у Чаузовых установился порядок — Клавдии необходимо внимание мужа: «Её хлебом не корми, но удивление выкажи — будто она в доме этом не совсем своя, а придет кто и спросит: "Чья же это у вас?" Мало того, чтобы и свой мужик вроде бы тоже так подумал: "А откудова же я ее взял такую? И что мне с ней такой делать?"» [Т. 1, с. 496-497].
Как видим, одной из важнейших характеристик жены-женщины у Залыгина выступает ее способность удивлять мужа. По мнению героини романа «Южно-Американский вариант» Ирины Викторовны Мансуровой, женщине просто необходимо поражать мужчину: «Конечно, женщина, если она не то чтобы хороша, а хотя бы только неплоха, не может оставлять при себе все это неплохое: оставлять все, что ей и самой нравится, — это для нее непосильная задача, равная добровольному и пожизненному заключению. Если у нее неплохие ножки — кто-то обязательно должен это увидеть. Быть задетым за живое, еще лучше — кто-то должен быть этим потрясен» [Т. 3, с. 49].
Мужчина ни в коем случае не должен разгадать тайну женской природы. Андрей Вершинин, например, удивляясь поступкам Риты («Тропы Алтая»), говорит: «Надо же быть такой... - не нашел слова и повторил: -Надо же быть...» [Т. 1, с. 373]. Онежку, напротив, все считают слишком предсказуемой: «Нельзя было заметить даже признака того, чем когда-нибудь и кого-нибудь она смогла бы удивить. Она вся на виду» [Т. 1, с. 48]. Может быть, именно поэтому ее «никогда еще и никто не любил» [Т. 1, с. 55]. Рязанцев, думая об Онежке, приходит к следующему выводу: «Простота украшает, но а все-таки должно в человеке присутствовать что-то невидимое с первого взгляда, о чем можно лишь догадываться и что рано или поздно откроется вам» [Т. 1, с. 48].
Другим после Клавдии ярким примером жены, также живущей за мужем, является Домна Устинова. Домна - женщина разумная, «вдумчивая, уравновешенная» 106. Свое житье сама героиня характеризует как «самое-пресамое женское!» [Т. 3, с. 530]. Это, вероятно, позволило А. Нуйкину утверждать, что пока Устинов «есть - жена его никем (и им самим) унижена не будет» . Домна «как встала девчонкой на желтые высокие каблучки, так и шла на них по сей день, ни разу не споткнувшись, не пострадав ни в чем и никогда» [Т. 3, с. 531].
Женщина, играющая в жизнь
Залыгинские женщины часто лишь мечтают о «женском», вероятно, потому, что в современном мире им трудно оставаться верными самим себе. Выполняя множество «внешних» (цивилизационных, социальных, гражданских, юридических, профессиональных) функций, они начинают играть, принимая по обстоятельствам, ту или иную роль. Нередко бесконечная смена ролей приводит к тому, что женщина, будучи уже не способной определить свое настоящее лицо, довольствуется какой-либо социальной маской. Такой «маской» для женщины в художественных произведениях Залыгина чаще всего является ее профессиональная деятельность. Правда, игра не может рассматриваться нами как безусловно и всецело негативный феномен человеческой жизни.
Характерно, что, по мысли Платона, человек, вообще, — «это какая-то выдуманная игрушка бога, и, по существу, это стало наилучшим его назначением. Этому-то и надо следовать; каждый мужчина и каждая женщина пусть проводят свою жизнь, играя в прекрасные игры...»
Значимым для нас представляется и то, что игра в целом содержит в себе намек на позитивную эволюцию человеческого характера. В современной культурологии игра трактуется «как сфера реализации основных свойств и потребностей человека, прежде всего, в детском возрасте» . Так, по утверждению психолога Э. Берна, игры «по своей природе имитативны и первоначально возникают как результат деятельности Взрослого в ребенке»185.
Голландский философ и культуролог И. Хёйзинг обращает внимание на то, что, «если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою» , при этом существование игры «не связано ни с какой-либо ступенью культуры, ни с какой-либо формой мировоззрения» 18?. Игра, по мысли Й. Хёйзинга, — это «функция, которая исполнена смысла. В игре вместе с тем играет нечто выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни, нечто, вносящее смысл в происходящее действие. Всякая игра что-то значит» . Она вбирает в себя то, что нельзя объяснить «никакими разумными и моральными доводами» — возможность сочетания в бытийном составе человека двух начал: эмпирического (данного) и благодатного (заданного)»
Но, если в обыденной жизни между реальностью и игрой трудно провести четкие границы, они чаще всего оказываются размытыми, то для залыгинских персонажей жить и играть во времени и пространстве игры не является одним и тем же. Центральным элементом игры у Залыгина выступает роль, взятая на себя игроком (актером).
Важно также отметить, что игра в художественном мире Залыгина сопоставима с атмосферой легкости и беспечности. Обязательным ее компонентом выступает способность игрока выходить за пределы очевидной жизненной реальности.
В художественных произведениях Залыгина игре отведено значимое место. Игра, по Залыгину, вовлекает в себя людей еще не сложившихся, но уже зреющих, нацеленных на решение каких-либо личных сверхзадач. «Ведь пока человек не весь, — замечает писатель, - он все еще играет» [Т. 3, с. 72]. Сформировавшаяся личность, в соответствии с представлениями писателя, игру как форму жизни не приемлет. Человек, пребывая в гармонии с самим собой и всем окружающим миром, потребности в игре не испытывает.
Интересно, что целому ряду женских персонажей Залыгина присуща некоторая «детскость». Причем, это проявляется не столько на внешнем, портретном уровне (у Залыгина «биологическая» молодость присуща и сформировавшимся, зрелым женщинам), сколько на уровне духовном. «Детскость» и вовлекает женщину в игру.
В аксиологии писателя понятия «детскости» и молодости не совпадают. Так, если «детскость» — это всегда свидетельство дисгармонии личности с окружающим миром, то молодость, напротив, — показатель ее жизнеспособности. По замечанию Надежды Васильевны Кузьменковой («Женщина и НТР», 1987), женщина «запрограммирована на молодость». Сама героиня ради молодости способна на многое: «Ради молодости она могла и Вовку любить, и ссориться с ним, и по гамбургскому счету, без зрителей, без аплодисментов, а где-то там, за кулисами жизни, бороться за жизнь» [Т. 6, с. 138]. По парадоксальному мнению Надежды Васильевны (а за ней тоже стоит фигура автора), современному миру просто необходимо придти к такой революции, которая бы «продлила молодость женщин до семидесяти лет». Ведь молодая женщина и старая женщина - «только биологический вид один, но существа разные, они друг друга не понимают, не предвидят и не вспоминают. Образ жизни у них разный, способ мышления - разный, все у них другое» [Т. 6, с. 138]. Душевная старость, таким образом, предстает у Залыгина еще большим личностным и общественным недугом, нежели детскость. В то время как детскость все же предполагает период взросления человека, перспективой старости является только его гибель.
Рита Плонская («Тропы Алтая»), никогда не осознававшая себя зрелой женщиной, без конца играет. Рита — большой избалованный двадцатитрехлетний ребенок, требующий от окружающих преклонения перед ее игрой и актерским мастерством. Несмотря на то, что Коренькова Онежка моложе по возрасту своей соседки по палатке, она, с ее природной проницательностью, всегда «сама себе казалась старше Риты» [Т. 1, с. 122]. Онежка не принимает капризов подруги. Ей нелегко возражать Рите, но еще труднее поддерживать ее игру. Когда Рита начинает бранить Андрея Вершинина и просит Онежку поддержать ее, она не принимает условий ее игры: «Трудно было Онежке ответить, что Андрюша — хороший. Трудно! Но она все равно ответила. Не могла она сказать, что Андрюша плохой, потому что назавтра ей бьшо бы стыдно встречаться с ним. И с самой собой. И с Ритой тоже. Ей просто никого не хотелось бы видеть завтра. Никого!» [Т. 4, с. 120].
Рита привыкла лгать. Сделав обман своей второй натурой, она едва ли не теряет свое истинное «я». Рита может часами глядеть на себя в зеркало «по-разному и разное в себе видеть. РІногда это ее поражало, тревожило: она боялась потерять ощущение себя. Вдруг перестанет понимать, какая она в самом деле, независимо от взгляда, которым на нее смотрят?» [Т. 4, с. 169]. Привыкшая с окружающими вести игру, Рита сама попадает под ее влияние. Ее преследует мысль, будто «она здесь не вся, а только какой-то своей частью, вся же остальная она бродит высоко в горах по узким тропам и никак не может подать оттуда голос» [Т. 1, с. 365-366].
Рита постоянно доказывает себе и окружающим свою необыкновенность. Ей кажется недопустимым быть такой, как все. Всячески избегая этого, Рита мысленно ведет диалог со своим «это», пытаясь разгадать стержень собственного характера. Рита совершенно не терпит критики. Как только возникает упрек в ее адрес, у нее сразу же появляется ощущение, что «это» только по ошибке принадлежит ей. Ее «это» оказывается очень ненадежным, фрагментарным. Понимая это, Рита чувствует себя несчастной: «Она всегда была несчастной... Оказывается, всегда, всю жизнь» [Т. 1, с. 362]. Действительно, Рита не знает «ни уважения к людям, ни любви к ним» [Т. 4, с. 87], ее жизнь превратилась в бесконечную вереницу сценариев.
«Механическая женщина»: принципы воссоздания и традиции осмысления
Под влиянием условий технократического мира женщина постепенно утрачивает присущую ей природность, способность чувствовать окружающий мир, понимать тайну своего естества. Данный процесс, по мнению Залыгина, опасен для человечества, так как может привести его к гибели. Если женщина сама не будет отстаивать свое природное начало, то на Земле останется только один единственный тип женщин — механический. Это тип духовно «перезревших», опустошенных людей, не способных на глубокие и искренние чувства, возвышенные и невероятные поступки.
Черты «механической женщины», безусловно, уже угадываются в представительницах женской части семьи Муськовых, героев ранней сатирической повести «Свидетели» (1956). Старшая Муськова - Нина, женщина в расцвете сил, предстает духовно опустошенной, а потому — «старообразной». Евгения Меркурьевна Арзамасская, ее давняя подруга, после двадцатилетней разлуки с ужасом отмечает, что, несмотря на внешнюю молодость «ее Нино» стала неузнаваемой: «В руках у себя она ощущала упругое, прямо-таки девическое тело, и глаза на нее смотрели совершенно те же» [Т. 1, с. 397]. Но лишь где-то в прошлом, в воспоминаниях осталась своенравная девушка с возвышенными стихами, с фантастическими помыслами. Настоящая Нина, приняв как должное душевную старость, все это отвергает, считая вздором мироощущение молодой женщины. Она и подругу призывает к этому: «Женечка! На тебя не повлиял возраст. Говоришь мне, будто я ничуть не изменилась, а сама? Сама ты все такая же взбалмошная. Плачешь из-за пустяка. А о смерти говоришь с улыбкой, как будто она не грозит тебе совсем. Так можно только в молодости» [Т. 1, с. 400]. Однако Евгения Меркурьевна предпочитает остаться при своем мнении: «Я допускаю, что моя печенка может взять надо мной верх, но это уже будет конец, конец, моя дорогая! И тогда уже все равно желать чего-то другого бесполезно, тогда действительно оправдается единственно неоспоримый медицинский диагноз - все мы умрем» [Т. 1, с. 400]. Евгения Меркурьевна не принимает такого рода биологический подход к жизни, свойственный для её приятельницы. «Биологизм» такого рода не имеет ничего общего с естественностью, природностью, это унифицированный подход к человеку, как к одному из биологических видов, как к предмету для медицинских манипуляций, граничит с механистичностью, со сциентистским подходом к человеку.
У Нины отсутствует духовная сторона жизни. На вопрос Евгении Меркурьевны, зачем ей нужна такая жизнь, Нина не находится что-либо ответить. Евгении Меркурьевне больно видеть подругу в таком состоянии, она, страстно веря в силу увлеченности, умоляет ее: «Ты пишешь стихи? Продолжай писать!» [Т. 1, с. 401].
Нина совсем не интересуется окружающим миром. По замечанию Г.А. Колесниковой, «мечтательная Нино, превратилась в бессловесную рабыню, безропотно выполнявшую все, что пожелает ее повелитель»209. Помыслы Нины сосредоточены исключительно на том, «какая у мужа температура, как изменяются его самочувствие и кровяное давление, на режиме его питания и сна и на том еще, какой у него стул» [Т. 1, с. 409]. Здоровье мужа стало смыслом ее существования, только оно могло оживить омертвевшую душу этой женщины, вызволить ее разум из бездны инертности. Нина, например, с самозабвением перечисляет Евгении Меркурьевне заболевания мужа: «Миокардит... Повышенное кровяное давление... Артериосклероз. Ненормальное РОЭ. Вчера утром РОЭ была восемь. Повышенное количество лейкоцитов» [Т. 1, с. 399]. В доме Нины поддерживается больничная обстановка, не совместимая с нормальным течением жизни. Так, в прихожей у нее размещены большие медицинские весы, в комнате водворен прибор для определения величины кровяного давления, всюду обилие термометров: «термометры были повсюду — в умывальной, в прихожей, в коридорчике» [Т. 1, с. 399]. Биологизм, восприятие человека как совокупности температуры, давления, РОЭ и прочих биомедицинских параметров, с точки зрения Залыгина 1950-х годов есть проявление механистического, антиприродного подхода к человеку. Биологическое - и в этом парадоксальность мысли раннего Залыгина -оказывается в оппозиции к природному в человеке.
Муж Нины Борис, спокойный и деловитый человек, убил в ней женственность: «Мечтательность - возвышенная, но отвлеченная, без всякой связи с окружающей жизнью, без определенной цели, - ее легко можно было подчинить себе. И Боренька ее подчинил, безжизненную страсть он заменил бесстрастной жизнью» [Т.1, с. 409]. Евгения Меркурьевна видит в Борисе, погубившем «ее Нино», настоящего преступника: «У человека нет ни одной черты, ни одного движения, которые не выдавали бы в нем этого преступного замысла и довольства тем, что замысел блестяще осуществлен» [Т.1, с. 409].
Критик справедливо замечает, что «за внешним благополучием в семье Муськовых, скрывается отсутствие интеллектуальных запросов, жалкое прозябание обывателей» . Борис Муськов губит женское природное начало не только в жене, но и в дочери. Дочь Тамара — привлекательная молодая девушка: «Она хороша прежде всего потому, что сама не знает, как она хороша. ... Глаза — вот что главное: огромные, карие, в пушистых серых ресницах под крутыми, тоже серыми бровями. Ну, а щеки? А по-детски раздвоенный и по-женски выразительный подбородок? А цвет кожи?» [Т.1, с.405]. Но и она также вынуждена влачить бездушное механическое существование. О жизни Тамары в родном доме красноречиво говорит описание ее комнаты: «Поразительно, что в комнате, где живет молодая женщина, нет даже кровати, ее заменяет вот этот самый диван, нет ни одной приятной безделушки. Портрета. Должно быть, все это призван заменить прибор для определения величины кровяного давления» [Т. 1, с. 404].
