Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические подходы к изучению интертекстуальности в контексте современных проблем поэтики 23
Глава 2. Очерк - «пересказ» в публицистике Н. С. Лескова 1880-х гг. (на материале очерков «Святительские тени», «Край погибели», «Церковные интриганы») 60
Глава 3. Стилизация в позднем творчестве Н. С. Лескова (на материале «византийских» легенд) 84
1. Языковая и литературная стилизация в «Легенде о совестном Даниле» Н. С. Лескова 88
2. Своеобразие стилизации в легенде Н. С. Лескова «Прекрасная Аза» 104
3. Актуализация «чужого» слова в повести Н. С. Лескова «Гора» 120
Глава 4. Особенности функционирования цитат и аллюзий в прозе Н. С. Лескова 1890-х гг 142
1. Цитата как фактор создания диалогического пространства в повести Н. С. Лескова «Полунощники» 144
2. Полемическое переосмысление «чужого» текста в повести Н. С. Лескова «Зимний день» 164
Заключение 183
Список литературы 187
- Очерк - «пересказ» в публицистике Н. С. Лескова 1880-х гг. (на материале очерков «Святительские тени», «Край погибели», «Церковные интриганы»)
- Языковая и литературная стилизация в «Легенде о совестном Даниле» Н. С. Лескова
- Актуализация «чужого» слова в повести Н. С. Лескова «Гора»
- Полемическое переосмысление «чужого» текста в повести Н. С. Лескова «Зимний день»
Введение к работе
В последние два десятилетия в литературоведении заметно возрос интерес к творчеству Н.С. Лескова. Освоение и осмысление его прозы связано с исследованием поэтики писателя, решение вопроса о своеобразии которой еще далеко от завершения. Хотя ряд произведений Лескова, ставших хрестоматийными («Соборяне», «Запечатленный ангел», «Очарованный странник»), рассмотрен в деталях (труды А.А. Горелова, Б.С. Дыхановой, И.В. Столяровой, М.А. Цейтлина и др.), многочисленные поздние художественные и публицистические работы писателя на данный момент остаются еще фактически не изученными. Если такие вопросы, как своеобразие используемых Лесковым форм повествования, в частности сказовой формы, особенности языка писателя, влияние на его творчество традиций фольклора и древнерусской литературы, проанализированы достаточно основательно (исследования И.П. Видуэцкой, В.А. Гебель, Л.П. Гроссмана, Г.Ю. Завгородней, Г.В. Мосалевой, В.Ю. Троицкого и др.), то проблемы жанрового новаторства лесковской прозы, ее мотивной и интертекстуальной структуры еще только поставлены.
Одной из актуальных проблем лескововедения является поиск стилевых доминант поздней прозы писателя. Последовательная характеристика отдельных аспектов поэтики зачастую оказывается малоэффективной, поскольку понимание сущности определенного эстетического явления предполагает выявление некоего стержня, структурирующего вокруг себя все основные свойства этого явления. Наша научная гипотеза заключается в том, что исследование прозы Лескова 1880-х - 1890-х гг. с точки зрения интертекстуальности дает возможность перейти к системному анализу поэтики его позднего творчества.
Актуальность работы связана с особым интересом современного литературоведения к наследию писателей - классиков, чье творчество рассматривается в новых ракурсах, в этом контексте обращение к творчеству Лескова с точки зрения интертекстуальности особенно показательно, так как дает возможность выявить основополагающие принципы его творчества.
Актуальность диссертации определена тем, что в ней:
разрабатываются новые методологические подходы к изучению классической литературы;
предлагается интерпретация поздней прозы писателя как самобытной художественной системы;
реализуется комплексный анализ поэтики Лескова в интертекстуальном аспекте, который позволяет выявить особенности осуществлявшегося в русской литературе
рубежа XIX - XX веков перехода от классической к неклассической парадигме художественности.
Цель работы состоит в исследовании поздней прозы Лескова с точки зрения интертекстуальности и установлении конструктивных принципов, объединяющих основные уровни и элементы созданного писателем художественного мира. Цель диссертации обусловила постановку следующих задач:
определить значение интертекстуальности в формировании художественной системы произведений Лескова 1880-х - 1890-х гг.;
исследовать специфику реализации различных типов интертекстуальности в поздней прозе писателя;
выявить основные способы использования Лесковым «чужого» текста и важнейшие функции интертекстуальности в позднем творчестве писателя;
охарактеризовать особенности формирования диалогического пространства произведений Лескова с учетом межтекстовых связей;
на основе анализа интертекстуальных аспектов поздней прозы писателя выделить доминанты его индивидуального стиля.
Поэтика поздней прозы Лескова, рассмотренная с точки зрения интертекстуальности как принципа текстопорождения, является объектом данного исследования.
Предметом исследования в диссертации при таком подходе становятся авторские стратегии работы с «чужими» текстами и способы реализации «чужого» слова в произведениях Лескова.
Материалом исследования послужили произведения Лескова, принадлежащие к различным дискурсивным типам: публицистическому (очерки «Святительские тени» (1881), «Край погибели» (1881), «Церковные интриганы» (1882)) и художественному («византийские» легенды «Прекрасная Аза» (1888), «Легенда о совестном Даниле» (1888), «Гора» (1890), повести «Полунощники» (1891) и «Зимний день» (1894)).
Выбор для анализа с точки зрения интертекстуальности позднего творчества писателя мотивирован несколькими причинами. Во-первых, произведения конца 1880-х - 1890-х гг. стали итогом того длительного эксперимента в прозе, который он вел на протяжении всей своей жизни. К этому времени индивидуальный стиль Лескова уже сложился, что предполагает особую важность изучения написанных в этот период произведений. Во-вторых, этот период творчества писателя остается недостаточно изученным современными исследователями.
Рассмотрение поздней прозы Лескова в интертекстуальном аспекте предполагает необходимость изучения особенностей реализации в его произведениях основных типов интертекстуальности. В связи с этим для анализа нами были привлечены тексты очерков и «византийских» легенд Лескова, в которых писателем применяются разные способы создания пересказа и стилизации, и тексты повестей, являющиеся примерами различных моделей работы автора с цитатами и аллюзиями.
Теоретико-методологическую основу работы составили:
исследования отечественных и зарубежных филологов, рассматривающих интертекстуальность как особый принцип текстопорождения, определяющий поэтику художественного произведения (И.В. Арнольд, Г.К. Косиков, В.П. Москвин, Н. Пьеге-Гро, Н.А. Фатеева, В.Е. Чернявская и др.);
труды ученых, в которых сформулированы основные положения концепции открытого диалогичного текста (М.М. Бахтин, М.М. Гиршман, Т.В. Плеханова, Н.Д. Тамарченко и др.);
работы исследователей, разработавших теорию индивидуального стиля писателя в русле академической традиции отечественной филологической науки (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, А.Ф. Лосев, Ю.И. Минералов и др.);
исследования творчества Н. С. Лескова, посвященные изучению поэтики писателя (А.А. Горелов, Б.С. Дыханова, О.В. Евдокимова, В.Ю. Троицкий и др.).
Методы исследования. Избранный аспект исследования и поставленные задачи предполагают обращение к интертекстуальному и филологическому анализу текста, использование историко-литературного и сравнительно-типологического методов. В работе осуществляется системный подход к изучению творчества Лескова, что дает возможность провести комплексный анализ поздней прозы писателя в интертекстуальном аспекте.
Понятие интертекстуальности, как известно, является одним из дискуссионных для современного литературоведения. С нашей точки зрения, продуктивность использования интертекстуального подхода при анализе поэтики классических произведений связана с представлением об интертекстуальности как о принципе текстопорождения, определяющем поэтику художественного произведения (И.В. Арнольд, Н.С. Болотнова, В.П. Москвин, Н. Пьеге-Гро, В.Е. Чернявская). В диссертации интертекстуальность квалифицируется как особый принцип создания повествовательных структур, основанный на текстовой интеракции. Интертекстуальность как текстопорождающая и смыслообразующая категория основана на принципе диалогического взаимодействия текстов, осуществляемого как на уровне текстового целого, так и отдельных смысловых и формальных элементов.
Комплексного исследования творчества Лескова в целом и поздней прозы писателя в частности с точки зрения интертекстуальности до настоящего времени не предпринималось, однако можно выделить ряд работ, в которых обозначены некоторые подходы и затронуты отдельные аспекты рассматриваемой проблемы. Первоначально ученые подходили к анализу интертекстуальности в прозе Лескова в парадигме «традиционное - новаторское», рассматривая прежде всего те разновидности межтекстовых связей, которые возникают независимо от воли автора и не увеличивают экспрессивность текста (Э.Л. Афанасьев, Е.А. Лебедева, Е.М. Пульхритудова и др.). В современном литературоведении исследование проблемы межтекстовых связей в прозе Лескова проводится с учетом теории интертекстуальности. О.В. Евдокимова подчеркивает, что «взаимодействие своего и чужого» является одним из важнейших принципов организации художественного мира писателя. В 2000-е гг. выходит ряд работ, которые посвящены анализу конкретных произведений Лескова с точки зрения интертекстуальности и значение которых заключается в выявлении закономерностей функционирования элементов «чужого» текста в отдельных произведениях писателя (исследования О.М. Гасниковой, М.Г. Уртминцевой, Е.В. Яхненко и др.).
Таким образом, научная новизна данного исследования состоит в том, что в нем впервые:
в результате анализа интертекстуальности как определяющего принципа создания художественных текстов Лескова определяются константы индивидуального стиля писателя в историко-литературном контексте последней трети XIX века;
вследствие выявления до сих пор не обнаруженных и не изученных межтекстовых связей предлагаются новые варианты интерпретации текстов Лескова 1880-х - 1890-х гг.,
дающие возможность раскрыть смысловое и стилистическое своеобразие поздней прозы писателя;
анализируется ряд не введенных в научный оборот и не опубликованных (существуют лишь прижизненные журнальные публикации) публицистических произведений Лескова, что позволяет провести комплексный анализ поэтики позднего творчества писателя.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней:
описаны особенности поздней прозы Лескова, расширяющие представления о художественном тексте как об открытой системе;
проведено исследование специфики функционирования «чужого» текста в творчестве писателя 1880-х - 1890-х гг., обеспечивающее адекватное авторскому замыслу восприятие произведений писателя с учетом историко-литературного контекста;
научно обоснована необходимость и продуктивность применения категории интертекстуальности при рассмотрении классической литературы.
Практическая значимость исследования определяется тем, что результаты диссертационной работы внедрены в учебный процесс факультета русской филологии и культуры ФГБОУ ВПО «Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского», они используются в разработанном автором курсе «Филологический анализ текста» для студентов 2 года обучения. Материалы диссертации могут найти применение в практике вузовского преподавания таких дисциплин, как «История русской литературы последней трети XIX века», «Введение в литературоведение», «Теория литературы», «Филологический анализ текста», а также при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, посвященных творчеству Лескова. Настоящая работа может стимулировать дальнейшее изучение поэтики Лескова с точки зрения интертекстуальности, кроме того материалы диссертации могут быть востребованы при написании научных исследований, посвященных проблеме обращения к интертекстуальности других писателей. Материалы диссертации могут быть использованы и в практике школьного преподавания литературы.
В результате исследования были сформулированы следующие положения, выносимые на защиту:
1. Интертекстуальность как принцип текстопорождения обуславливает поэтику поздней прозы Лескова. Интертекстуальность в произведениях писателя полифункциональна: ее роль может быть смыслообразующей, стилеобразующей (формирует полистилистический текст), характеризующей (выступает как средство характеристики персонажей), оценочной (становится средством выражения авторской оценки).
-
-
Интертекстуальность в произведениях Лескова способствует формированию открытого текста. Такие способы использования «чужого» текста, как его трансформация («Святительские тени», «Полунощники»), полемическое переосмысление («византийские» легенды, «Зимний день»), контаминация оригинального текста и собственных развернутых высказываний («Край погибели»), сохраняют индивидуальность «чужого» слова в акте его репрезентации, что позволяет говорить о полифонизме анализируемых произведений. Смысл в текстах Лескова рождается, обновляется и обогащается только в диалоге, при учете привлекаемых автором контекстов.
-
Интертекстуальность позволяет писателю значительно расширить смысловое поле текстов, создать семантически многослойные и емкие произведения. Использование Лесковым полигенетической цитаты («Полунощники»), организация интертекстуальной системы, в которую входят несколько исходных текстов одновременно («Зимний день», «византийские» легенды и др.), увеличивают число и интенсивность ассоциативных связей внутри произведения, тем самым утверждая его целостность. Наличие в тексте скрытых смысловых уровней предполагает активизацию адресата текста, недосказанный в произведении художественный смысл восполняет читатель, а писатель становится организатором коммуникативного события.
-
Интертекстуальность дает Лескову возможность создавать произведения, поэтика которых характеризуется повышенной степенью условности, литературности, наличием в них «игрового» начала. Установка Лескова на «игру» с читателем реализуется благодаря введению писателем в произведение мистифицированных цитат (очерки - «извлечения»); созданию полистилистического текста, основанного на контрасте собственного стиля писателя с эмоциональным и стилевым строем исходных текстов («Святительские тени», «Полунощники» и др.); появлению в произведениях авторской иронии в результате несовпадения интенций оригинальных произведений и текстов Лескова («византийские» легенды).
-
Интертекстуальность создает иллюзию самоустранения автора, ограничения его творческой активности ролью «переписчика» «чужого» текста, регистратора «чужих» голосов. Эта тенденция отражала фундаментальные сдвиги в литературном процессе 1880-х - 1890-х гг., свидетельствующие о переходе от классической формы русского реализма, назначение которого состояло в том, чтобы рассказать о мире, к текстам нового типа, когда на первый план выступало повествование.
6. Стилевые доминанты поздней прозы Лескова, определяющиеся интертекстуальностью (диалогический характер текстопорождения, полифонизм, условность и литературность, вовлечение читателя в процесс формирования смыслового пространства произведения), позволяют говорить о предвосхищении в творчестве писателя принципов поэтики модернистской литературы.
Апробация работы. Результаты исследования представлялись в докладах на международных, всероссийских и региональных научных конференциях: «Ярославский край. Наше общество в третьем десятилетии: XVIII областная научно-практическая конференция студентов, аспирантов и молодых ученых вузов» (Ярославль, 2008), «Чтения Ушинского» (Ярославль, 2007, 2008, 2009, 2010, 2011), «Взаимодействие вуза и школы в преподавании отечественной литературы: художественный текст как предмет изучения в школе и вузе» (Ярославль, 2010, 2011), IX - XI фестивали «Учитель русской словесности» (Москва, 2009, 2010, 2011), интернет-конференция «Актуальные процессы в социальной и массовой коммуникации» (Ярославль, 2010), II - III международные интернет-конференции «Лесковиана. Творчество Н.С. Лескова» (Орел, 2009, 2010), VI, VIII, X международные научно-практические конференции «Человек. Русский язык. Информационное пространство» (Ярославль, 2007, 2009, 2011), VIII научно-методическая конференция «Гуманитарные науки и православная культура» (VIII Пасхальные чтения) (Москва, 2010), всероссийская интернет-конференция с международным участием «Святоотеческие традиции в русской литературе» (Омск, 2010), III Международная научно- практическая конференция, посвящённая 80-летию члена-корреспондента РАН Н.Н. Скатова «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2011), «Лесковиана. Документальное наследие Н.С. Лескова: текстология и поэтика» (Москва, 2011), на аспирантских семинарах кафедры русской литературы ЯГПУ им. К.Д. Ушинского. Исследование «Этическое учение Л.Н. Толстого и его художественное воплощение в повести Н.С. Лескова «Полунощники»» заняло 1 место в конкурсе научных работ среди молодежи и студентов «Наследие Л.Н. Толстого в изменяющемся мире», посвященном 180-летию со дня рождения писателя (Москва, 2008). Основные положения диссертации отражены в 21 публикации (в том числе 4 статьи изданы в журналах, включенных в «Перечень ведущих рецензируемых журналов и изданий»).
Объем и структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы, включающего 255 наименований. Общий объем диссертации составляет 209 страниц.
Очерк - «пересказ» в публицистике Н. С. Лескова 1880-х гг. (на материале очерков «Святительские тени», «Край погибели», «Церковные интриганы»)
Активное обращение Лескова к публицистической деятельности является характерной чертой позднего периода творчества писателя. Из 460 наименований произведений Лескова, написанных в период с 1881 по 1895 год, по наиболее полной на сегодняшний день библиографии писателя, составленной швейцарской исследовательницей Инее Мюллер де Морог [58], более 400 работ - это публицистические статьи и очерки.
Публицистическая деятельность Лескова в целом и публицистика писателя 1880-х - 1890-х гг. в частности относится к практически не исследованным пластам творчества Лескова. Сложность изучения публицистики писателя во многом объясняется тем, что подавляющее большинство статей и очерков Лескова после его смерти не переиздавалось.
Отдельные статьи и очерки Лескова анализируются чаще всего с точки зрения выражения в них мировоззренческой и идеологической позиции автора. Так, в отдельной главе исследования Е. А. Тереховой «Произведения Н.С. Лескова для детей и проблема детского чтения в публицистике и критике писателя» [224] рассматривается ряд статей Лескова 1860-х — начала 1890-х годов с точки зрения взгляда Лескова на вопросы воспитания. В работах Т. Б. Ильинской «Русское разноверие в творчестве Н. С. Лескова» [137] и А. В. Сажина «Н.С. Лесков и сектанты: из истории творческих и религиозных связей» [213] публицистика писателя является источником сведений об отношении писателя к сектанству. В исследованиях Н. Ю. Даниловой [113], А. В. Кузьмина [153], А. Миндлина [178] публицистические работы Лескова привлекаются для выяснения особенностей обращения Лескова к «еврейскому вопросу».
В последние годы исследователи начали проявлять интерес и к поэтике публицистических произведений писателя. Например, в работе О. В. Евдокимовой [125] в контексте разрабатываемой исследовательницей проблемы мнемонических оснований поэтики писателя детально анализируется очерк Лескова «Загробный свидетель за женщин». В диссертациях Б. Э. Леоновой [160] и Ю. В. Шмелевой [248] на материале произведений «Обнищеванцы», «Русские демономаны», «Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине», «О художном муже Никите и совоспитанных ему», «Загробный свидетель за женщин» рассматривается поэтика мемуарных очерков писателя. Между тем, очевидно, что приведенные работы являются только первым шагом на пути изучения поэтики публицистических произведений Лескова, исследование которой необходимо для формирования представлений о поэтике писателя как о целостной системе.
В соответствии с интересующим нас интертекстуальным аспектом творчества Лескова в этой главе мы обратимся к рассмотрению такого весьма распространенного в публицистике писателя типа интертекстуальности как пересказ. Пересказ лежит в основе многочисленных рецензий Лескова («Отношение Римского государства к религии, П. Лошкарева» (Исторический вестник. 1881. Т. V), «Рассказы из римской истории V века, Тьерри» (Исторический вестник. 1882. Т. VII), «Записки сельского священника», изд. Русской Старины (Новости и биржевая газета. 1883. №184) и т.д.), очерков - «извлечений» («Царская коронация» (Исторический вестник. 1881. Т. V), «Борьба ефиопов с Ангелом» (Исторический вестник. 1882. Т. VII), «Иродова работа. Русские картины в Остзейском крае» (Исторический вестник. 1882. Т. VIII) и т.д.), составленных писателем сборников изречений («Пророчества о Мессии. Выбранные из Псалтири и пророческих книг Святой Библии» (1878), «Изборник отеческих мнений о важности Священного Писания» (1881)). Необходимо отметить, что писатель использует эту форму интертекстуальности и в художественных произведениях, например, в работах «Обнищеванцы» (1881), «Сибирские картинки XVIII века» (1893), «Вдохновенные бродяги» (1894).
Для характеристики созданных им очерков - «пересказов» Лесков употреблял понятие «извлечение». Так, в очерке «Край погибели» писатель пишет: «Как издание это публике мало известно и почти не имеет в ней никакого распространения, то мы думаем послужить общей любознательности, сделав из «Советов византийского боярина» извлечения, способные характеризовать достоинства византийского ума и морали» [18:569].
Подобного рода очерки представляют собой пересказ Лесковым различных нехудожественных текстов: исследований современных писателю ученых (статья «Царская коронация. Любопытнейшие черты из богословско-исторического исследования об этом вопросе» [41]), документальных и автобиографических произведений (очерки «Борьба ефиопов с Ангелом» [8], «Синодальные персоны» [34]), исторических документов (статьи «Вечерний звон и другие средства к искоренению разгула и бесстыдства» [11], «Великопостный указ Петра I» [10]). Лесков мотивировал написание этих произведений необходимостью ознакомления широкого круга читателей с малодоступными книжными изданиями. Целью этой главы является анализ поэтики публицистических очерков-пересказов в интертекстуальном аспекте. Цель главы обусловила постановку и решение следующих задач: - проанализировать особенности взаимосвязи очерков-«извлечений» Лескова с исходными текстами; - определить степень и характер формальной и семантической трансформации оригинальных произведений; - выявить основные способы работы Лескова с «чужим» текстом при создании очерков - «пересказов». Рассмотрим своеобразие актуализации Лесковым «чужого» слова в очерках-«извлечениях» на материале трех показательных произведений, которые представляют собой примеры различных способов создания писателем пересказов: «Святительские тени» (1881), «Край погибели» (1881) и «Церковные интриганы» (1882). Эти очерки до настоящего времени не привлекали внимания исследователей, после смерти Лескова они не переиздавались и не были введены в научный оборот.
В очерке «Святительские тени» [32] Лесков ставит актуальную в контексте церковных реформ 1860-х - 1870-х гг. проблему выборности церковных благочинных. Этот общественно-политический вопрос под пером писателя приобретает этическую окраску. Обращенный к теме нравственности российского духовенства, очерк «Святительские тени» содержательно связан с циклом Лескова «Мелочи архиерейской жизни», над которым писатель работал в конце 70 - х - начале 80 - х гг. Лесков подчеркивает необходимость соотнесения этих произведений и в тексте самого очерка, вводя в произведение косвенные отсылки к полемике, развернувшейся в печати после выхода «Мелочей архиерейской жизни»: «Нравы архиерейские едва доступны для изучения, и то всякая попытка проникнуть сюда считается не только дерзостью, но даже почти преступлением» [32:54], «раз сам автор (Лесков - А.Ф.) ... нарисовал несколько черт быта архиерейского, - все благоволение к нему пало и он «со беззаконными вменися»» [32:55], «сто лет назад писать об архиереях было несравненно удобнее, чем ныне, и даже совсем не считалось дерзостью» [32:57]. Писатель со свойственной ему иронией напоминает читателю о многочисленных критических откликах, последовавших вслед за выходом из печати «Мелочей архиерейской жизни», в которых Лескова резко осуждали за издание им «сплетен низшего разбора» [188:9].
Языковая и литературная стилизация в «Легенде о совестном Даниле» Н. С. Лескова
Лесков использует ряд лексических приемов, позволяющих ему имитировать язык средневековой христианской литературы. Писатель не только внедряет в текст многочисленные архаизмы («озлоблять» (книжн. устар. [226]), «отмщение» (книжн. устар. [226]), «умудрит» (книжн. устар. [226])) и историзмы («покромка» (устар. [226]), «крин» (книжн. устар. [226])), но и образует авторские неологизмы по моделям церковнославянского языка («наскакали», «поранение», «погубление»).
Использование писателем большого числа лексических архаизмов позволяет Лескову сымитировать язык средневековой литературы. Лексические архаизмы, являясь средством создания реалистического колорита при воссоздании определенной исторической эпохи, в то же время придают тексту торжественность и патетичность.
Насыщение текста архаизмами, семантика которых мало понятно современному Лескову читателю, позволяет писателю создать эффект семантической неоднозначности слова. Примером подобного рода языковой игры является употребление в легенде слов «мурин» и «эфиоп». К слову «мурин» Лесков дает пояснение, используя прием авторского примечания в духе построчных комментариев, характерных для очерков писателей-этнографистов, например П. И. Мельникова-Печерского или Н. И. Наумова. Объясняя слово «мурин», которое в словаре В. И. Даля трактуется как «арап, негр, чернокожий» [112], автор дает следующую отсылку: «Мурин - черный человек, эфиоп. В некоторых церковных книгах муринами называются также бесы (Иереем. 46:9) [20:85]». Между тем, познавательная роль этого комментария Лескова не столь однозначна, так как в нем писатель указывает не вполне достоверные сведения: в названном эпизоде из книги пророка Иеремии слово «мурин» используется именно в значении «эфиоп».
Авторское примечание служит своеобразным маркером, акцентирующем слово, которое становится лейтмотивом легенды, символом изменений, происходящих в душе главного героя. Буквальное значение слова «мурин» (эфиоп, которого убивает Данила) сменяется актуализацией Лесковым библейского метафорического значения (мурин - бес, терзающий Данилу), а в кульминации легенды слово «мурин» приобретает собственно авторское значение, становясь символом «нечистой» совести героя. Таким образом, архаизмы в легенде не только призваны воздействовать на читателя своей архаической формой, они открывают писателю широкий круг возможностей для языковой «игры», которая является характерной чертой поэтики Лескова.
Использование Лесковым лексических архаизмов способствует появлению в легенде иронического начала. Так, в тексте неоднократно подчеркивается мудрость патриархов: «есть еще и другие патриархи, которые, может быть, иначе умствуют» [20:91], «который-нибудь из сидящих на престолах патриархов умудрит меня» [20:91], «святой отец - дай мне средство утолить муки моей совести ... ты напоен божественной мудрости и зришь в тайны божий: капни каплю благоразумия твоего в мой бедный разум» [20:92], «патриарх отвечал, что он, конечно, имеет свой дар проницать в тайны смотрения» [20:92]. При транспонировании старого языкового материала в тональность современного сознания, он оказывается деформирован новыми словарными смыслами, полученными в результате эволюции и трансфигурации лексических значений. Нагнетение повторяющихся по семантике слов создает в тексте, воспринимаемом современным писателю читателем, иронический эффект, который подчеркивается авторской оценкой взгляда церковнослужителей на поступок Данилы. Оформление высказываний патриархов с помощью определенной лексики ставит под сомнение авторитет патриархов, а сюжет легенды направлен на дальнейшую дискредитацию точки зрения священнослужителей. Интенции изображающего слова в этом случае противоречат интенциям слова изображаемого. Авторская ирония, появляющаяся в результате несовпадения интенций исходного текста и текста Лескова, релятивизирует создаваемый писателем образ мира, показывает возможность иного взгляда на него.
2. Использование перифразов.
Одним из характернейших приемов средневековой литературы является прием перифраза. Как отмечал С. С. Аверинцев, перифраз - это «слово, не устремленное к своему предмету, но блуждающее, витающее возле него» [62:151]. Для поэтики Лескова свойственно частое обращение к данному приему. Так, писатель характеризует убийство эфиопа, используя такое выражение: «Данила ... увидал, что у него уже язык в зубах закусился и один глаз выскочил и у виска на жиле мотается и на Данилу смотрит» [20:87]. Гибель загнанного Данилой коня описывается следующим перифразом: «У него ясный месяц в утомленных больших глазах играет и отражает, как один брат убивает другого» [20:87]. Служение Данилой больному прокаженному Лесков характеризует следующим образом: «Стану служить этому безнадёжному трупу, доколе в нём тлеет угасающий уголь его жизни» [20:97]. Благодаря использованию приема перифраза Лесков воспроизводит характерное для средневековой литературы стремление «украсить слово». По мнению С.С. Аверинцева, «средневековая культура не переставала лелеять слово украшенное, риторическое, слово, сказанное отнюдь не в простоте» [62:58]. Особый интерес к «изощренному», «украшенному» слову, как известно, характерен для поэтики Лескова в целом. При создании стилизации писатель в полной мере реализовал принцип «эссенции», свойственный его индивидуальному стилю. Закономерно, что Толстой весьма прохладно отнесся к «Легенде о совестном Даниле», подчеркнув, что произведение это «слишком кудряво» [227:161]. Обращение Лескова к приему перифраза демонстрирует такие важные особенности поэтики писателя, как отход от нейтральной повествовательной нормы, акцент не только на объекте изображения, но и на способе изображения, на слове как таковом.
Актуализация «чужого» слова в повести Н. С. Лескова «Гора»
Эстетические сигналы включения Лесковым произведения Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством» в диалогический контекст «Горы» возникают в завязке повести. Писатель сохраняет композицию проложного сказания и делает завязкой «Горы» эпизод соблазнения златокузнеца Зенона. Лесков использует обозначенную в Прологе мотивировку посещения его дома женщиной («пріиде нТжая жена, моляше и головную оутварь сотворити на красоту своего тЪлесе» [48]) и рисует картину торга, происходящего между Зеноном и богатой антиохийкой Нефорой.
Эпизод посещения красавицей Нефорой златокузнеца Зенона насыщен отсылками к сцене посещения кузнецом Вакулой красавицы Оксаны. Образный параллелизм подкрепляется введением Лесковым неатрибутированных аллюзий из гоголевского текста в описание главной героини «Горы». Не только «замечательная красота» героини, но и выделение писателем того, что Нефора была «очень богата и до того избалована, что не знала меры своим прихотям» [12:5], была «избалованной и непривычной ни к каким возражениям модницей» [12:5] отсылает к акцентируемым Гоголем особенностям характера Оксаны: «парубки ... обращались к другим не таким избалованным» [4:96], «она только мастерица рядиться» [4:104]. Выделенной Лесковым в портрете Нефоры детали - «детской избалованной улыбке» [12:18] соответствует «живое в детской юности» [4:96] лицо шестнадцатилетней Оксаны.
В эпизоде соблазнения Зенона Нефорой Лесков использует и другие неатрибутированные аллюзии, отсылающие к гоголевскому описанию визита Вакулы к Оксане. Так, просьбе Нефоры златокузнецу сделать для нее головной убор соответствует договоренность Оксаны и Вакулы об изготовлении кованого сундука. Параллелью к предложению Нефоры Зенону «сядь со мной рядом и слушай» [12:11] является обращение Вакулы к Оксане: «позволь и мне сесть возле тебя» [4:97]. Слова Лескова о том, что «Нефора погляделась в свое ручное зеркальце ... и улыбнулась довольною улыбкой» [12:12] отсылают к выразительной особенности поведения Оксаны: «Оксана долго еще принаряжалась и жеманилась перед ... зеркалом и не могла налюбоваться собою» [4:96], «Тут села она на лавку и снова взглянула в зеркало ... тонкое чувство самодовольствия выразилось на ее устах» [4:97]. Поцелуй Нефорой Зенона соответствует просьбе о поцелуе, с которой кузнец Вакула обращается к Оксане.
Использование многочисленных деталей, восходящих к гоголевской повести, позволяет Лескову укрупнить маркеры «чужого», сделать их заметными для читателя, что свидетельствует о сознательной авторской стратегии привлечения в качестве диалогизирующего фона для «Горы» текста «Ночи перед Рождеством». Отметим, что обращение Лесковым в 1887 году к повести, опубликованной еще в 1832 году не случайно: 19 (31) января 1887 года в московском Большом театре была представлена комико-фантастическая опера П. И. Чайковского «Черевички» на либретто Я. П. Полонского «Кузнец Вакула», актуализировавшая гоголевский текст в общественном сознании.
Интертекстуальная связь между произведениями Лескова и Гоголя закрепляется в результате актуализации Лесковым мотива красоты, характерного для «Ночи перед рождеством». В тексте Гоголя семантизация мотива связана с размышлениями писателя над проблемой иррациональной власти красоты, характерными для романтизма. В повести «Ночь перед рождеством» мотив власти красоты является контрапунктным при изображении писателем восприятия кузнецом Оксаны: «ты у меня мать, и отец, и все, что есть дорогого на свете» [4:98], «ей все игрушки, а я стою перед нею как дурак и очей не свожу с нею» [4:98]. Зачарованный красотой девушки, «добрый христианин» кузнец готов совершить самоубийство, пойти на смерть не только физическую, но и духовную. Смысловое развертывание мотива красоты определяется его соотнесением с властью нечистой силы над человеком: «какой-то злой дух проносил перед ним (Вакулой - А.Ф.) смеющийся образ Оксаны» [4:104]. Между тем, юмористическая направленность текста в целом, анекдотичность, комизм ситуаций сглаживает конфликт и смягчает остроту поставленных этических проблем, переводят ««невидимую брань» дьявола за душу человека» [94:145] в подтекст.
При актуализации в повести «Гора» используемого в исходном тексте мотива власти красоты Лесков трансформирует его семантическое наполнение. Писатель эксплицирует разработанный в гоголевском тексте мотив в словах Нефоры: «ничто не спасет от соблазна моей красоты, и торжество мое над тобой (Зеноном - А.Ф.) неизбежно» [12:11]. Лесков определяет красоту женщины как соблазн. Подобный семантический оттенок отсутствовал в произведении Гоголя, однако он характерен для проложного сказания «Слово о кузнеце» и в целом для христианского учения. Соблазняемый Зенон, следуя словам Христа, выкалывает себе глаз, замечая: «Мой глаз едва не соблазнил меня ... теперь нет этого глаза» [12:19]. Смысловая трансформация мотива позволяет Лескову подчеркнуть нравственную твердость Зенона и его веры. Кроме того, писатель противопоставляет образу Нефоры как выражению идеи соблазнительной красоты образ Зенона. Лесков подчеркивает единство в герое физической и духовной красоты, что не характерно ни для проложного сказания, ни для повести Гоголя.
Полемическое переосмысление «чужого» текста в повести Н. С. Лескова «Зимний день»
Повесть Н. С. Лескова «Зимний день» (1894), одну из последних работ писателя, опубликованных при его жизни, принято рассматривать как злободневное произведение, своеобразный отклик Лескова на актуальные вопросы общественной жизни России конца 1880-х - 1890-х гг. [104];[105];[106];[134]. Повесть, в основе сюжета которой - реальный судебный процессе 1880-х гг. [106], - в то же время подчеркнуто литературна. Размышление над интересующей писателя проблемой, как и всегда у Лескова, предполагает привлечение значительного числа «чужих» текстов.
Интертекстуальность в произведении связана со сменой речевых субъектов. В интертекстуальное пространство повести «Зимний день», писатель вводит «голоса» таких писателей, как И. С. Тургенев (Стихотворение в прозе «Нимфы»), А. Н. Майков (лирическая драма «Три смерти»), Л. Н. Толстой (роман-эпопея «Война и мир»), П. Д. Боборыкин (роман «Перевал»). Особенности повествовательной организации произведения, основную часть которого представляет собой «стенограмма» [153] разговора героев, определяет «многоступенчатый» (И. В. Арнольд) характер смены субъектов высказывания. «Чужое» слово вкладывается автором в уста своих персонажей, с чем связана сложность и разнообразие функций и импликаций интертекстуальности в повести.
Насыщенность повести Лескова значительным числом цитат и аллюзий из разнородных на первый взгляд произведений обуславливает необходимость рассмотрения проблемы смысловой слитности текста. В связи с этим предметом описания при анализе повести «Зимний день» выступит процесс смыслопорождения текста. При рассмотрении повести «Зимний день» проанализируем, каким образом интертекстуальность участвует в формировании смыслового пространства произведения.
В основе повести «Зимний день» лежат размышления Н. С. Лескова над занимавшими его на протяжении всей жизни вопросами о сущности человека и природе человеческой чувственности. При описании повести в письме к Т. Л. Толстой Лесков дал ей следующую характеристику: «Мечено это на ту же мету, на которую метят «танцующие шекэры», но с приемом «от противного», т ак к ак положительными приемами этих вопросов в беллетристике, по моему мнению, трактовать нельзя» [159:404]. Упоминание об управляемой женщинами американской секте шекеров встречается в читаемой Лесковым в 1890-е гг. работе А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление», в которой, в частности, отмечается, что «главная черта их религиозного нравоучения - это безбрачие и полное воздержание от всякого полового удовлетворения» [249].
Рассуждение над интересующей писателя проблемой сопровождается в повести Лескова привлечением таких произведений, как стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Нимфы» и лирическая драма А. Н. Майкова «Три смерти». Лесков подчеркивает необходимость соотнесения повести «Зимний день» со стихотворением в прозе Тургенева «Нимфы», используя атрибутированную цитату: «Вы это сказали так, как будто хотели сказать: "Умер великий Пан". - А вы на это "сверкнули", как Диана ... Кажется, ведь это так у Тургенева?» [15:17 - 18]. Выбор для цитирования этого фрагмента исходного текста позволяет писателю акцентировать основной конфликт произведения Тургенева: столкновение природы и культуры. Для его реализации Тургеневым вводятся образы олицетворяющего обожествленную дикую природу Пана и римской богини неокультуренной природы Дианы.
В тексте Тургенева в образе римской богини, являющейся символом гармоничной природы, подчеркивается ее телесная красота: «мраморная белизна волнистой туники» [56:125], «живая алость обнаженного тела» [56:125], «она выше и прекраснее всех, — колчан за плечами, в руках лук, на поднятых кудрях серебристый серп луны...» [56:125]. Подобная трактовка находится в русле восприятия образа Дианы русскими писателями второй половины XIX века, что проявляется, например, в получившем широкую известность в 1860 - е гг. антологическом стихотворении А. А. Фета «Диана»: «Богини девственной округлые черты / Во всем величии блестящей наготы» [57:232], «она пойдет с колчаном и стрелами, / Молочной белизной мелькая меж древами» [57:232].
Использование «заимствованного» из исходного текста образа Дианы в ходе создания собственного произведения проявляется в том, что Лесков проводит аналогию между внешностью героини повести Лидии и Дианой: «У нее стройная, удивительной силы и ловкости фигура, в самом деле, напоминающая статуэтку Дианы из Танагры и милое целомудренное выражение лица с умными и смелыми глазами» [15:23]. Писатель акцентирует внимание не столько на теле, сколько на взгляде Лидии и подчеркивает духовную красоту героини, противопоставляя ее «умные и смелые глаза» [15:23] «расширенным» [56:125] «в смертельном ужасе» [56:125] глазам тургеневской Дианы. При актуализации образа Дианы впроизведении Лескова происходит трансформация его семантического наполнения. Писатель полемично отвергает прочтение образа Дианы как воплощения совершенной телесной красоты: «- Я не помню, как сверкала Диана. - А это так красиво! - Не знаю уж, куда и деться от всякой красоты!» [15:17] и использует образ римской богини как символ целомудрия, внутренней, духовной силы героини своей повести.
Изменение Лесковым характерной для тургеневского текста интерпретации образа Дианы подчинено смысловому «заданию» текста и связано с переосмыслением характерной для произведения Тургенева натурфилософской проблематики. В стихотворении в прозе «Нимфы» столкновение между природным и культурным началом реализуется как конфликт двух миров, древнегреческого языческого и христианского. Изложенная древнегреческим историком Плутархом в сочинении «Об упадке оракулов» (гл. 17) легенда о смерти «Великого пана», традиционно трактуемая как символ победы христианства над язычеством, интерпретируется Тургеневым в контексте свойственных ему размышлений о соотношении жизни природы и жизни человека. Гармоничные отношения человека и природы, характерные, по мысли писателя, для античной цивилизации, исчезают вместе с ее упадком и с возникновением христианства. Противостояние языческого и христианского мира оборачивается остро переживаемым Тургеневым конфликтом между торжествующей бесконечностью природы и конечностью человеческой жизни. «Золотой крест на белой колокольне христианской церкви» [56:125], противопоставленный «цепи красивых гор» [56:125], «молодому зеленому лесу» [56:125], «проворным ручьям» [56:125], становится в тексте парадоксальным символом не вечной жизни, но смерти, связанной, по логике писателя, с непреодолимым разрывом между природой и человеком, природой и культурой.
Похожие диссертации на Поэтика поздней прозы Н.С. Лескова : интертекстуальный аспект
-
