Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Мировоззренческие и теоретико-литературные основы курса «История русской словесности, преимущественно древней» 10
1. «История русской словесности, преимущественно древней» СП. Шевырева в оценке критики 10
2. Место курса «История русской словесности, преимущественно древней» Шевырева в практике изучения данного предмета в XVIII-XIX вв 18
3. Философские основы культурно-исторической концепции СП. Шевырева : 21
4. Особенности жанра жития, определяющие своеобразие методологического подхода к исследованию агиографии 35
Глава 2. Идеал святости как главный предмет исследования житийного жанра в курсе «История русской словесности, преимущественно древней» 42
1. «Иерархия» христианской святости, принцип подражания Христу как ее основа 42
2. Методологические особенности анализа преподобнического жития .47
3. Своеобразие исследовательского подхода Шевырева в анализе житий столпников и юродивых 70
4. Интерпретация мартирия в «Истории русской словесности» 77
5. Специфика исследовательского подхода Шевырева в анализе святительского жития 84
Глава 3. Элементы комплексного анализа агиографии в «Истории русской. словесности» 94
1. Житие как исторический источник в «Истории русской словесности». 94
2. Материалы житий как основание для атрибуции некоторых памятников в «Истории русской словесности» 154
3. Методология изучения жанрово-стилистических особенностей древнерусской агиографии в «Истории русской словесности» 164
4. Библиографический комментарий к житиям в «Истории русской словесности, преимущественно древней» 177
Заключение 183
Литература 189
- Философские основы культурно-исторической концепции СП. Шевырева
- Методологические особенности анализа преподобнического жития
- Житие как исторический источник в «Истории русской словесности».
- Библиографический комментарий к житиям в «Истории русской словесности, преимущественно древней»
Введение к работе
Степан Петрович Шевырев - профессор Московского университета, историк, литературный критик, поэт, переводчик - заметная фигура в истории филологии XIX века Ему принадлежит ряд монографических исследований, несколько лекционных курсов, более ста литературно-критических, философских, педагогических и историко-литературных статей По справедливому замечанию В М Марковича, Шевырев «сыграл значительную роль в преодолении нормативно-догматических схем, сковывавших развитие русской эстетической мысли Шевырев способствовал формированию комплекса идей, изменивших нормативный характер оценки литературных явлений, и при этом едва ли не первым сумел претворить эстетические идеи в новый критический метод»1
В настоящее время изданы с основательным научным комментарием наиболее значимые литературно-критические статьи Шевырева, отрывки из его книг «История поэзии», «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов», «История русской словесности, преимущественно древней»2, воспоминания ученого3 Осуществляется переоценка устоявшихся негативных представлений о Шевыреве (работы Ю В Манна, М И Аронсо-на, Е А Маймина, А Г Дементьева, Л Удолфа, В А Мартынова, К В Ратни-кова, Е Д Алексеевой, В А Марковича) Однако этап его научной деятельности, датируемый 40-50-ми гг XIX в , редко привлекает внимание исследователей и чаще подвергается критике Считается, что в эти годы Шевырев отказался от своей новаторской эстетической позиции и встал на путь «реакции» и «резонерства» В связи с этим предлагается дифференцировать исследовательский подход к разным этапам его деятельности. Парадоксальность си-
' Маркович В М Уроки Шевырева/'Шевырев Об отечественной словесности/Сост, вступ ст.коммент В М Марковича - М Высшая школа 2004 - С 5
"Шевырев СП Об отечественной словесности / Сост вступ ст.коччент ВМ Марковича -М Высш шк 2004 -304 с
' Шевырев С П Итальянские впечатления // Вступ ст подготовка текста, сост и примеч М И Медового -СПб Академический проект, 2006 - 648 с
туации состоит в том, что творческий путь Шевырева называют «эволюцией» (Ю В Манн, В.А Мартынов, М И Медовой и др), подразумевая при этом регресс
В последние годы появились работы, в которых «второй» период научной деятельности Шевырева получает обстоятельную, объективную оценку (В А Маркович, О А. Бознак) Однако внимание исследователей, охватывая значительную часть его работ того времени, не сконцентрировано на каком-либо конкретном труде Существуют общие, обзорные характеристики таких фундаментальных трудов, как «История русской словесности, преимущественно древней» и «Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь Вакационные дни профессора Шевырева в 1847 году» Вместе с тем, внимательное отношение к названным исследованиям позволит не только восстановить литературную репутацию Шевырева, но и разрешить имеющиеся противоречия в трактовке его эстетической и мировоззренческой позиции
В данной работе расширен круг проблем, с которыми связано научное освоение наследия Шевырева Мы обратились к исследованию специального курса публичных лекций, который под названием «История русской словесности, преимущественно древней» был опубликован в 1846 г (первые два тома) и затем был переиздан в 1858-1860 гг ив 1887 г (четыре тома)
К числу несомненных заслуг Шевырева относится то, что он одним из первых обобщил обширный материал, накопленный исследователями древнерусской литературы к 40-м годам XIX века Лекции Шевырева были первым систематическим курсом по истории русской литературы, основанным на изучении первоисточников, значительная часть которых еще не была опубликована
Актуальность исследования обусловлена тремя обстоятельствами Во-первых, в условиях кардинального пересмотра устоявшихся взглядов на личность и научное наследие Шевырева исследование такого концептуального
труда как «История русской словесности»' позволяет разобраться в философских и методологических воззрениях ученого, скорректировать выводы, сделанные на материале изучения более ранних его монографий и литературно-критических статей, объективно оценить его место и роль в истории изучения русской словесности
Второе обстоятельство в определенной степени связано с поиском национальной идеи в современной России Идеологическая концепция была всегда действенным инструментом внутренней и внешней политики, определяла крупные исторические свершения, составляла необходимую базу для реализации программ и реформ, предлагаемых обществу В этих общественных условиях представляется весьма продуктивным обращение к философским исканиям Шевырева, к его опыту вербализации русской идеи, попытке возродить духовность путем обращения к древней литературе и морали
Третье обстоятельство, определяющее актуальность исследования, состоит в необходимости формирования комплексного подхода в изучении жанра жития в современной медиевистике. Обращение науки к опыту Шевырева может быть весьма плодотворным Это позволит обогатить методологический арсенал исследований данного направления, с иной точки зрения взглянуть на многие проблемы, связанные с идеологической интерпретацией литературных памятников
Цель данной работы - определить своеобразие исследовательского метода Шевырева в изучении агиографического жанра в контексте эстетической и мировоззренческой позиции ученого, Основной материал исследования- курс лекций «История русской словесности»
Объектом исследования стали наиболее значимые фрагменты курса Шевырева «История русской словесности», посвященные русской агиографии
1 Первое издание к>рса оп>блнкованное в 1846 год> (1 и 2 тома) носит название «История русской словесности преимущественно древней» тогда как второе дополненное издание вышло под названием «История рчсскоП сповесностн» Здесь и далее в работе вне зависимости от издания приводится название «История
p\CCkOfl егІОВеСНОСТП»
Предмет - философско-эстетические основы методологии Шевырева в изучении житий святых
«История русской словесности» - фундаментальный труд, содержащий рассмотрение многих жанров Однако жития занимают особое положение в этой системе Кроме простого «количественного» аспекта (жизнеописания подвижников широко представлены на страницах курса), куда более важную роль в выборе жанра сыграли другие обстоятельства В «Истории русской словесности» анализ памятников осуществляется с точки зрения содержания, комплекса идей, своеобразия языка и многих других позиций Жития подвергаются разнонаправленному изучению, включающему все перечисленные аспекты рассмотрения Кроме того, в анализе агиографии Шевыревым рассматриваются особенные, исключительные проблемы В житиях воплотились образы русской святости и отразились лучшие черты нации, на этом материале Шевырев конкретизирует свои представления о таких составляющих национальной идеи, как святость и народность Большой нравоучительный потенциал агиографии обусловил то, что в ее интерпретации явственно сказались главные идеологические установки исследователя Каноничность житий соответствовала представлениям Шевырева о нормированном развитии литературы, выполнении ею социально значимых задач Возможность использования жития как исторического источника позволила Шевыреву прямо или косвенно выразить мнения, касающиеся разнообразных политических и культурных явлений, дополнить материал многочисленными сведениями по истории церкви, географии, этнографии
Все это предоставляет обширный материал для анализа В многогранной интерпретации житий в полной мере отразились не только эстетические, религиозные взгляды Шевырева, но и его философская концепция развития литературы
В связи с этим в диссертационном исследовании поставлены следующие задачи
определить место курса «История русской словесности» в практике изучения данного предмета, обобщить существующие критические замечания, касающиеся курса лекций,
сформулировать мировоззренческие основы курса «История русской словесности»,
внести изменения в достаточно спорные представления о философских, религиозных и эстетических воззрениях Шевырева (концепция о приверженности Шевырева теории официальной народности, суждение
0 недостаточной научности, чрезмерной тенденциозности «Истории
русской словесности»),
4) определить особенности агиографического жанра, обусловившие
своеобразие методологического подхода Шевырева в исследовании па
мятников, выявить, в какой мере подход Шевырева охватывает про
блемы комплексного анализа древнерусских житий,
5) выявить наиболее значимые направления герменевтической анали
тики Шевырева, реализуемые в области изучения жанра жития
На защиту выносятся следующие положения
Широко распространенные в литературоведении суждения о Шевы-реве как о критике, историке литературы и общественном деятеле, получившие окончательное утверждение в советский период, не вполне соответствуют тенденциям современной науки и нуждаются в серьезной корректировке с включением в оборот академического исследования новых материалов
Концепция национальной идеи Шевырева, традиционно идентифицируемая с формулой официальной народности, на наш взгляд, должна трактоваться шире, как включающая в себя следующие элементы святость - самодержавие - народность - соборность
Анализ своеобразия исследовательской методологии Шевырева в изучении житий святых позволяет утверждать, что идеологические и эстетические взгляды ученого оказали решающее влияние на от-
бор и интерпретацию историко-литературных фактов в «Истории русской словесности»
В курсе лекций успешно реализованы принципы комплексного анализа агиографии, которые могут быть продуктивно использованы и современной медиевистикой
Причинами того, что идеи Шевырева не оказали существенного влияния на нравственное состояние общества, явились не тенденциозность и навязчивая нравоучительность, настойчиво приписываемые ученому С нашей точки зрения, в первую очередь следует учитывать факторы социачьного и психологического характера осуществленная Шевыревым ориентация христианского нравоучения на монастырский идеал нравственности не могла получить активной поддержки, так как атеистические идеи в те годы уже находили широкое распространение в обществе
Теоретико-методологическое основание диссертации составили работы по истории и теории критики (А Г Дементьев, Б Ф Егоров, Л М Круп-чанов, В И Кулешов, В Е Хализев), медиевистике (Н К. Гудзий, А С Демин, И П Еремин, Д С Лихачев, С В Минеева), русской духовной культуре (А А Гусейнов, Б К Зайцев, Ю Н Колов, И Кологривов, В Н Топоров, Г П Федотов)
Научная новизна исследования определяется тем, что впервые столь обстоятельно и системно рассматривается основной труд Шевырева «История русской словесности» в свете новейших научных концепций, на основе комплексного анализа творческого наследия ученого, долгие годы причисляемого к разряду консервативных авторов, тормозивших якобы развитие отечественной литературы В диссертации тщательно рассмотрены позитивные тенденции в деятельности известного историка литературы, в первую очередь такие, которые связаны с углубленным пониманием духовно-нравственного содержания древнерусских житий
Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее материалы могут быть введены в программу таких учебных дисциплин, как история критики и история древнерусской литературы, использованы при прочтении спецкурсов, проведении практических и семинарских занятий
Апробация работы Обсуждение результатов исследования было осуществлено на кафедре русской и зарубежной литературы Пензенского государственного педагогического университета По теме диссертации были сделаны докладь! на V Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, 21-23 марта 2006 г), IV Всероссийской научной конференции «В О. Ключевский в истории науки и культуры» (Пенза, 29 мая-1 июня 2006 г), V Всероссийской научной конференции «Актуальные вопросы изучения критического наследия В Г Белинского на современном этапе (вопросы поэтики)» (Пенза, 15-17 июня 2006 г ), VI Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, 20-22 марта 2007 г )
Философские основы культурно-исторической концепции СП. Шевырева
Исследователи неоднократно обращались к проблеме философских воззрений Шевырева. Как было указано выше, работы Ю:В. Манна и М.И. Аронсона положили начало традиции дифференцировать два этапа духовного и творческого пути Шевырева. Первый, датируемый 20-30-ми гг. XIX в., считается периодом преодоления нормативно-догматического подхода в критике. Позиция исследователя в это время определяется как новаторская, плодотворная, независимая. Действительно, во время сотрудничества в журналах «Московский вестник» (1827 г.) и «Московский наблюдатель» (1835-1837 гг.) критика Шевырева прежде всего «подчинена задаче определения индивидуального своеобразия произведения, своеобразия личности его творца» (109, С. 13). Правдивое изображение жизни исследователь понимает как полное, исчерпывающее выявление ее тайн (201, 215, 219). Он первым вводит в русскую критику анализ (219), создает многостороннюю концепцию вдохновения как явления не столько субъективного, сколько обусловленного избытком мыслей и чувств, жизненного опыта творца (202). Главными свойствами художественного произведения Шевырев считает целостность И Орт ганичность. Он сочетает рассмотрение конкретного произведения самого по себе и его анализ в отношении к развитию литературы. Именно на таком принципе построена характеристика творчества А.С. Пушкина в статье «Обозрение русской словесности за 1827 год» («Московский вестник», 1828, №1). Новаторство Шевырева здесь заключается в рассмотрении эволюции, становления- таланта Пушкина в направлении роста органичности, правдивости, самобытности, народности.
Книги «Дант и его век» (1834 г.), «История поэзии» (1835 г.) и «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов» (1836 г.), по справедливому замечанию В.М. Марковича, «объединены общностью методологического пафоса, приобретающего все более отчетливую новаторскую направленность» (109, С. 21). Прежде в русской философской эстетике любое художественное явление включалось в умозрительную, отвлеченную философскую схему, могло рассматриваться только в русле общетеоретических построений. Стадии в развитии литературы интерпретировались как последовательные этапы феноменологического саморазвития абсолютной идеи. Шевырев начал изучать историю поэзии как единственно возможное основание ее теории. На базе изучения греческой поэзии Шевырев делает вывод о причинно-следственных отношениях теории и истории: «Греция представила нам сначала все образцы поэзии, потом теорию. Отсюда,не ясно ли следует, что и в науке знание образцов, Истории поэзии должно предшествовать ее теории; что настоящая теория может быть создана только вследствие исторического изучения поэзии» (218, С. 260). Наука в своем развитии должна, следовать за естественным развитием искусства: «Мы видели также, что теория поэзии вся сосредоточивалась у древних в теории драмы как рода, господствовавшего над другими. Здесь ясно было нам сочувствие между наукой и развитием самого искусства» (218, С. 260).
В книге «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов» исследователь сформулировал важный, тезис своей методологической концепции: «Не искусство было следствием теории, а теория следствием искусства» (218, С. 1).
Такое методологическое положение было конкретизировано и реализовано на практике в последующих трудах исследователя. Так, во введении ко второму изданию «Истории русской словесности» Шевырев уточняет: «Словесность, в смысле совокупности произведений слова в каком-либо народе, мы можем изучать двояким образом: или, вникая во внутреннюю сущность этих произведений, объяснять на них общие законы развития слова.человеческого; такое изучение называем мы теоретическим1; или, сопоставляя их с историческим потоком жизни народной, отсюда объяснять их происхождение и в них же самих следить за развитием этой жизни. Такое изучение называем историческим. Заметим, что оба способа изучения, один без другого, неполны и взаимно дополняют и совершенствуют друг друга. Задача наша — историческое изучение произведений Русского слова» (209, С. XI).
Как отмечал Н.Чулков в биографической словарной статье о Шевыре-ве, «...К изучению литературных произведений он, первый в Московском университете, приложил выдвинутый в то время-на Западе исторический метод. Еще в 1831 году Шевырев писал в своем дневнике, что Русские должны "воплотить философию, скелет, приготовленный немцами, в живое тело истории" (Дневн., кн.1, л.52). Эту задачу Шевырев-стремился осуществить в своем университетском курсе. "Наука должна,иметь душой философию;.а телом историю" (История поэзии. 1835. с.З). ...Защитой только той эстетики, которая вытекает из исторического изучения художественных произведений, Шевырев опередил Белинского, первого периода его деятельности» (194, С. 23-24).
Историко-философскую систему Шевырев надеялся подкрепить «национальным началом» (влияние климата, образа жизни, религии). Ю:В. Манн-определил такой- подход как достоинство исследовательской методологии ученого : «"Этнографическим" приметам Шевырев придает решающее значение, надеясь, что они выведут мысль из лабиринтов мертвого систематизма» (107, С. 175).
Шевырев выделяет эстетические принципы разных наций, которые, по его мнению, «полезно» было бы «заимствовать» отечественной науке: мысль о самостоятельной ценности изящного в искусстве (Италия), принцип неразрывной взаимосвязи искусства и общественной жизни (Франция), положение о связи искусства с «природою» и «психологическую часть эстетики» (Англия), сосуществование философского (умозрительного) и критического (опытного) элемента (Германия). Кроме того, Шевырев обозначает особенность немецкой интерпретации происхождения искусства как «исключительного творения духа человеческого», то есть преобладание «теории Платона» над «теорией Аристотеля»; «в этом смысле мы не должны следовать Немцам, и примирение двух враждебных теорий может быть задачею науки в нашем Отечестве» (218, С. 263).
Положение об обусловленности творчества внехудожественными явлениями, в первую очередь, социальной психологией, позволяет нам, вслед за А.Н. Пыпиным и Л.М. Крупчановым, отнести Шевырева если не к представителям, то к предшественникам культурно-исторической школы. Данные тезисы со временем получат развитие в трудах лидеров данного направления. Так, в «Истории английской литературы» И. Тэна читаем: «Произведение литературы - не просто игра воображения, своевольная прихоть пылкой души, но снимок с окружающих нравов и свидетельство известного состояния умов. ... По литературным памятникам возможно судить о том, как чувствовали и мыслили люди много веков назад» (181, G. 72).
Уже в этот период у Шевырева зарождается представление об особенной миссии России в культурном развитии цивилизации. На становление этих взглядов повлияло знакомство Шевырева с немецким философом Ф. Баадером, в концепции которого высокое призвание России заключалось в том, что «в великом сближении Запада и Востока Россия, соединяющая в себе черты этих двух культур, призвана сыграть роль посредника, который предотвратит гибельные последствия их столкновения. Русская церковь ставит перед собой подобную цель из-за происходящего на Западе упадка христианства» (цит. по 81, С. 17-18).
Миссия посредничества хорошо вписывалась в мировоззрение Шевырева, склонного находить баланс между противоположными явлениями, гармонизировать разнородные теории (к примеру, в статье «О критике вообще и у нас в России» радикальное противостояние искусства как стихийной производящей силы и охранительного, консервативного действия науки уравновешено текущей критикой).
Национальная идея Шевырева окончательно формируется в 40-50-е гг., в период сотрудничества в журнале «Москвитянин». Теперь значительная часть его научных трудов основана на историософской позиции, объясняю щей смысл существования нации. Его концепция отражена в разных жанрах: от статьи до четырехтомного фундаментального исследования древнерусской литературы, где она получает полное и многогранное освещение. Так, в статье «Взгляд русского на современное образование Европы» Шевырев формулирует тезис, содержащий «залог нашему будущему развитию», определяет место нации, цель и судьбу ее исторического существования. В основе теории оказываются «три коренные чувства ... , вынесенные нами из всей нашей Истории»: «Мы сохранили наше древнее чувство религиозное. Крест Христианский положил свое знамение на всем первоначальном нашем образовании, на всей Русской жизни. Этим крестом благословила нас еще древняя мать наша Русь и с ним отпустила нас в опасную дорогу Запада. ... . Второе чувство, которым крепка Россия и которым обеспечено ее будущее благоденствие, есть чувство ее государственного единства». Гармония «политического бытия», противостоящая.раздору, царящему в Европе, источник государственного могущества определяется так: «У нас только Царь и народ составляют одно неразрывное целое, не терпящее никакой между ними преграды: эта связь утверждена на взаимном чувстве любви и веры и на беско- , нечной преданности народа Царю своему». Верноподданническое чувство, первоначально врожденное, принятое на веру, унаследованное от Древней Руси, под влиянием образования и понимания собственной истории со временем стало осознанным. «Третье коренное чувство наше есть сознание нашей народности и уверенность в том, что всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом ... . Это чувство есть мера прочного успеха наших писателей в истории Литературы и образования, есть пробный камень их оригинальности» (198, С. 292-295). Народность отличает лучшие произведения М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, И.А. Крылова, А.С. Пушкина. Желание отыскать первоначальный, чистый образ нашей народности «устремило» Шевырева к изучению словесности древней Руси.
Методологические особенности анализа преподобнического жития
Подвижники, учившие примером собственного бытия, повседневными трудами, подвигами, аскезой и страданиями, определили два главных направления монашеской жизни. В основе этой дифференциации лежит отношение к миру: отшельники-анахореты проводили жизнь в лишениях и одинокой борьбе с искушениями, игумены и монахи-киновиты, напротив, - подвизались на поприще служения ближнему в обителях. Для русской святости более характерен второй тип, что неоднократно отмечалось философами. К примеру, И. Кологривов так формулирует эту черту: «Русская религиозная совесть никогда не удовлетворялась зрелищем личного спасения одной индивидуальной души, она всегда была озабочена общим спасением. Все души связаны между собою и ни одна не приходит к Богу без того, чтобы, не увлечь за собою других (не здесь ли коренятся истоки христианского мессианизма Шевырева и прочих мыслителей, разделяющих его убеждения? - прим. Д.М:) ... . Но, конечно, своего подлинного сверхъестественного величия эта характерная черта русской души достигает у русских святых» (121, С. 11-12). В полной мере такая характеристика относится к основоположникам русского иноческого жития Феодосию Печерскому и Сергию Радонежскому. Шевырев в лекции особенно обстоятельно излагает содержание их житий, уделяя им исключительное внимание. Причина чрезвычайного интереса исследователя именно к преподобническим житиям заключается, во-первых, в преобладании в их структуре биографического компонента над полемическим, что позволяет извлечь массу дополнительной информации как о личности святого, так и о реалиях окружающего мира. Во-вторых, канонические, традиционные элементы композиции преподобнических житий совершенно обыденны, представляют собой этапы, присущие жизненному пути любого человека. Идеал, воплощенный святыми игуменами, был понятен и близок, мог быть воплощен на грешной земле. Богатейший нравоучительный потенциал таких житий хорошо описан СВ. Минеевой. По ее мнению, именно преподобниче ское житие можно рассматривать в качестве своеобразной и при этом весьма глубокой и достаточно точной «иллюстрации» к антропологической христианской концепции. Сверхзадача текстов данной внутрижанровой разновидности агиографии - воплотить представления об идеальном христианине в конкретном образе святого подвижника. При этом образ преподобного, лишенный исключительных, невероятных черт, создавал для этого все возможности» (113, С. 125).
Шевырев передает уникальные биографические сведения - подробности доиноческой жизни Феодосия Печерского, отличающие памятник от остальных произведений древнерусской агиографии. Данный материал характеризуется большой степенью достоверности, поскольку источником информации является непосредственно мать святого, постриженица, предположительно, Свято-Никольского монастыря. Шевырев фиксирует внимание на этом факте, цитируя в примечании слова Нестора о том, что женщина поведала ценные сведения некоему Феодору, келарю Феодосия, а последний сообщил их агиографу.
Помимо земного пути праведника исследователь уделяет внимание многочисленным внешним обстоятельствам, при которых «из мракашещеры росла духовная сила». Анализ памятника начинается с указания на наличие двух периодов в жизни Феодосия, из которых в первом герой «борется с русским семейным началом», а во втором «учреждает высшую семью духовную» (206, С. 31). Исследователь передает описание борьбы благочестивого юноши с матерью, отчаянно препятствующей исполнению его иноческого призвания, со вниманием к деталям, характеризующим нетрадиционный для агиографии образ матери святого - женщины суровой, властной, но высоконравственной, любящей сына.
Важно, что разрешение Феодосием проблемы выбора между продолжением боярской «карьеры» отца, на котором настаивала мать, и служением Христу преподносится Шевыревым как борьба с семейным началом. В трактовке исследователя Феодосии отрекается от семьи, отказывается от выпол нения сыновнего долга. Шевырев не рассматривает иной аспект проблемы -выбор мировоззренческих ценностей. В настоящее время для людей, избравших монашеский путь, актуален выбор сословного статуса или рода деятельности в рамках христианской религиозности. Важно учесть, что во время юности Феодосия с момента Крещения Руси минуло лишь несколько десятилетий, и христианская этика не сопровождала бытие каждого человека вне зависимости от социальной принадлежности. Не имея за плечами тысячи лет православия на Руси, составившего фундамент национальной культуры, в период кровопролитных междоусобий человек должен был сделать выбор: либо он вписывает свою жизнь в жесткую систему феодального мира, становится боярином, дружинником, либо отрекается от традиционных идеалов и принимает новые - христианские.
В комментированном пересказе Шевырева явственно выступает не только противопоставление земных и небесных уз, но также светской власти (князя) и Царя Небесного. После пострижения Ивана, сына знатного вельможи, и дворцового евнуха, любимого князем, «рассердился Изяслав на то, что пещера отнимает у дворца его воинов и слуг». В ответ на его гневные восклицания Никон, игумен обители, отвечал: «Владыко, как угодно тебе, так и твори, а я не могу отнимать воинов у Царя Небесного» (206, С. 37). Таким образом становится очевидно, что служба Христу ставится выше всех мирских обязанностей, она оказывается важнее не только сыновней любви и почтения, но и повиновения самому Великому Князю.
Тщательно воссоздается в лекциях и сложный образ самого Феодосия. Кротость и смирение сочетаются в его характере с поразительной настойчивостью, упорством и решительностью. Поступки святого — противостояние с матерью, а затем и выступление против Святослава, изгнавшего с великокняжеского престола своего брата Изяслава, его влияние на светскую власть демонстрируют названные черты.
Необходимо отметить, что при анализе практически каждого жития праведника, подвизавшегося в монастыре, Шевырев заостряет внимание на фактах влияния святого на княжескую власть. Помимо перечисления добродетелей подвижника это позволяет охарактеризовать историческую эпоху и силу воздействия церковной власти на светскую. Так и при рассмотрении жития Феодосия Печерского исследователь выделяет пункт «Отношения его к Князьям», в котором речь идет о роли святого в разрешении коллизий вокруг великокняжеского престола. Феодосии не только был духовным отцом и наставником князя и многих бояр. При всей своей кротости он активно воздействовал на феодальную элиту. Шевырев приводит знаменитый эпизод жития, характеризующий силу авторитета смиренного учителя: «Всегда убегая вражды, соблюдая покорность, Настоятель ограничивал влияние свое любовью, примером и словом поучительным. ... Однажды пришел он к Святославу во время игрища: песни и музыка оглашали дом его. Феодосии сел поодаль, поник очами долу и потом, взглянув на князя, сказал:.будет ли так на том свете? Прослезился Святослав - и велел прекратить игрище» (206, С. 41-43).
Шевырев подробно передает слова Нестора о том, что после изгнания Святославом и Всеволодом законного князя и старшего брата, Изяслава, новые правители безуспешно пытались заручиться поддержкой Феодосия. Святой отказался посетить «трапезу Иезавелину» и «причаститься брашна, исполненного крови и убийства» (206, С. 42). После этого Феодосии неустанно обличал Святослава в преступлении, рискуя жизнью, отослал к нему обширное послание, в котором сравнивал его с Каином и прочими братоненавистниками, затем действовал мольбами. Проявив смирение, Святослав явился в обитель с покаянием, и был принят игуменом. С тех пор Феодосии не переставал общаться со Святославом, убеждая его вернуть княжеский стол брату. А после увещеваний братии присоединил к церковным молитвам имя незаконно занявшего престол князя.
В подобном общественном служении состоял завет Феодосия Печерского всему русскому монашеству. Неудивительно, что на примере столь почитаемого третьего канонизированного на Руси святого глубоко раскрывает ся излюбленная Шевыревым тема взаимоотношений церкви и государства, мотив силы и ведущей роли духовенства в историческом процессе, в становлении мировоззрения нации.
J Шевырев обращает внимание на отношение Феодосия к народу, вынося эту проблему в отдельный пункт лекции. Исследователь подбирает факты, приведенные в житии, доказывающие любовь святого к простому люду. В числе прочих он приводит хрестоматийный эпизод с возницей, который, не узнав святого, предложил тому ехать на коне, а сам, усталый, проспал всю ночь на возу. Подробный пересказ данного эпизода преследует также и дру-гую цель: аудитория могла получить представление о конкретных чертах киевской жизни и монастырского быта XI века. О.В. Твороговым отмечено, что в описании этого случая «помимо чисто нравоучительной идеи - прославле-ния смирения Феодосия - немало живых деталей: и упоминание о далеком от благочестивого уважения отношении к монахам, и бытовые черточки княжеского быта, и чисто реалистическое изображение самого игумена, который шагает рядом с лошадью, когда начинают слипаться глаза» (94, С. 118).
В числе первых подвигов игумена Феодосия Шевырев называет введение Студийского устава в обители. Быт, организованный по этим правилам, характеризует помещенный в лекции рассказ о ночных обходах игумена, традиционный для древнерусской агиографии: «Сам ходил по келиям иноков: заставая брата в молитве, присоединял к ней свою; заставая беседу, не-позволенную уставом, стуком в дверь напоминал правило» (206, С. 41-41).
Житие как исторический источник в «Истории русской словесности».
Русская агиология как наука оформилась во второй половине XIX века.
До этого периода древнерусские жития святых были малоисследованным жанром. По словам СИ. Смирнова, на тот момент существовало лишь «два словаря о святых, краткие с пропусками и ошибками. В 1854 году академик Куник жаловался на то, что гигантский сборник житий — Великие Макарьев-ские Четь-Минеи - еще даже не описаны и это оттого, что у нас не умеют пользоваться житиями святых для истории и самое содержание истории ограничивают дикими военными тревогами, внешним шумом и блеском- прошлого» (163; С.З).
Деятельность славянофилов и интерес к актуальному вопросу о колонизации северо-востока Руси способствовали тому, что во второй трети XIX века чрезвычайно возросло внимание к русской агиографической литературе. По свидетельству СИ. Смирнова, А.В. Соловьев, СВ. Ешёвский, Ф.И. Буслаев, А.П. Щапов и многие другие ученые «единогласно признавали житие самым важным источником для истории русских нравов и обычаев, истории быта и частной жизни. В житиях предполагали такие исторические факты, которых не находили в летописях» (163, С. 5).
Исследование этого неразработанного источника было предпринято Шевыревым в курсе публичных лекций «История русской словесности». Приблизительно в это же время была создана магистерская диссертация В.О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник» (1871 г.). С появлением таких колоссальных трудов можно связать зарождение русской агиологии как науки. В связи с этим представляет интерес сопоставительный анализ исследовательских методологий Ключевского и Шевырева в изучении агиографической литературы. Такой анализ позволит дать более глубокую характеристику научному методу медиевистики середины XIX века, а также выявит особенности использования агиографии в качестве исторического источника.
Ключевским был произведен обстоятельный анализ каждого произведения, по словам Смирнова, «он рассматривал, критически сопоставляя взаимно и с другими источниками, главным образом с летописями, до 160 житий слишком в 250 редакциях по спискам, число которых доходит, по всей вероятности, до 5000» (163, С. 6). Перед Шевыревым стояла другая глобальная задача - создать полноценное систематическое исследование всего хода развития древней русской словесности с применением критериев историзма. Однако им сделано много открытий и в изучении отдельных жанров, особенно житийного.
Необходимо также учитывать, что изначально целью Ключевского было исследование потенциала житий как исторического источника. Шевырев же активно использовал разнообразные фактические сведения, извлеченные из агиографических памятников, в своем курсе, практически не подвергая" сомнению их достоверность. Суть метода, использованного Ключевским, заключалась в критическом подходе к источнику, основанном на анализе формы и содержания. Шевырев акцентировал внимание на раскрытии смысловой стороны житий, актуализируя их воспитательный потенциал в русле общей идеологической направленности курса, близкой к христианскому мессианизму.
Различие в общей направленности подхода определило использование учеными неодинаковых приемов исследования. Так, Ключевский, по сравнению со своим предшественником, уделял большее внимание определению времени и обстоятельств возникновения памятников, сличительному и текстологическому анализу редакций (а также причинам их появления), изучению источников памятников, исследованию достоверности фактических сведений, полученных из житий. Кроме того, им обстоятельно изучены происхождение и становление жанра, проблема авторской позиции, вопрос о языке и стиле житий. К примеру, большое научное значение имеют его выводы о том, что краткий «проложный» тип жития по происхождению восходит к церковным песням прологу и икосу. Ключевскому принадлежит заслуга четкого определения специфики жанра: «Житие по существу своему состоит из двух элементов совершенно различного происхождения и свойства: это ораторское произведение, церковная проповедь, предметом которой служат те же нравственные истины, как и в простом церковном слове, но рассматриваемые не в отвлеченном анализе или практическом приложении, а на известных исторических лицах и событиях. Оба эти элемента, литературный и исторический, имели свою судьбу в развитии-древнерусского жанра, но при этом трудно найти другой род литературных произведений, в котором форма в большей степени господствовала над содержанием» (75, С. 358).
Основной интерес представляют выводы Ключевского относительно возможности использования жития как исторического источника. Ученый пришел к выводу о том, что «биографический рассказ в житиях вообще отличается недостатком хронологических и иных указаний, необходимых для полного воспроизведения обстановки»» (75, С. 417), а «неполноту источников» биографы старались скрыть с помощью «риторического изобретения» (75, С. 409). Итак, ценность жанра в целом как исторического источника оказалась невелика.
С другой стороны, наибольшей достоверностью и «полнотой фактического изложения» обладают княжеские жития, созданные до XVI века (то есть до установления «искусственного стиля»), поскольку биографии государственных деятелей находились в непосредственной связи с ходом истории. Кроме того, наибольшей конкретностью отличаются те описания, для создания которых невозможно было опереться на канон, - «где явились местные условия древнерусской действительности, мало похожей на древнехристианскую восточную пустыню» (75, С. 438). Важным открытием Ключевского было то, что «описание посмертных чудес святого наиболее надежно по своим источникам», это «почти единственные литературные источники для истории монастырей по смерти их основателей», «они большей частью единственные записки о каком-нибудь темном уголке России, в которых местное население является с своими нравственными и физическими недугами, своими этнографическими и культурными особенностями» (75, С. 438).
Таким образом, по заключению Э.Г. Чумаченко, Ключевский «вынес суровый приговор житию как историческому источнику» (195, С. 93). Однако в то же время он по крупицам выбирал факты из каждого конкретного памятника в отдельности. К примеру, в его Курсе Русской истории есть много данных, взятых из житийного материала (религиозная борьба при колонизации верхнего Поволжья в XI и XII вв. излагается по ростовским житиям, возвышение Москвы - по житиям митрополита Петра и Пафнутия- Боровского и др.). В этом заключалась некоторая противоречивость позиции ученого.
Шевырев в исследовании житийного жанра последовательно придерживался единой концепции, признавая житие достоверным источником и извлекая из него множество сведений для курса истории русской словесности. Исследователь с большим энтузиазмом использовал новый источник при создании своего курса лекций. Особенно этому способствовал декларируемый Шевыревым принцип историзма в изучении литературы, так как, по его мнению, «есть события исторические в житиях, которыми дополняется отчасти История», «есть черты нравов общества того времени, каких нельзя найти в Истории», «во многих житиях сохранены описания внешнего вида Святых», «подробности кончины», «черты нравственного характера» и многое другое (208, С. 60). Памятники агиографической литературы привлекались Шевыревым как источник к исследованиям любого исторического и литературного материала, любой эпохи.
С другой стороны, Шевырев практически не использует материалы, представленные в описаниях посмертных чудес святого. Тогда как именно они, по мнению Ключевского, обладают наибольшей исторической достоверностью. Вї «Истории русской словесности» четко- прослеживаются основные группы вопросов, для освещения которых ученый использовал житие в: качестве исторического источника. Важное место среди них занимают проблема политической истории и географии России ХПІ-XVI вв., вопрос о становлении русской православной церкви и основании обителей, проблема возникновения славянской письменности. Агиографическая литература привлекается Шевыревым для составления, жизнеописаний государственных; и духовных деятелей, исследования, народной философии и психологии, нравов;. верований и обычаев русских людей. Также материалы.житий святых используются: Шевыревым для атрибуции «Повести временных лет», «Слова преподобного отца нашего Авраамия о небесных силах, чего ради был создан человек» и некоторых других памятников. Шевырев привлекает жития как источник для освещения, более частных вопросовf истории древней Руси; Так, при анализе памятника;«Паломник, или Хождение: Даниила Русскияіземли Игумена» ученый делает уточнение: «Мы уже знаем,.что хождения-русских в Иерусалим-в том веке были довольно часты. Припомним: подробности о странниках в начале жития Феодосиева...» (206, Є. 159).
Библиографический комментарий к житиям в «Истории русской словесности, преимущественно древней»
Библиографический комментарий к житиям представляет определенную сложность, часто требуют уточнения дата создания памятника, авторство и иные обстоятельства. В «Истории русской словесности» формально он не приведен к единому образцу. Шевырев часто помещает такие данные в комментарий к лекциям. Это лишнее свидетельство того, что для ученого первичен идеологический потенциал памятника и его воспитательный ресурс. Зачастую библиографическое описание ограничивается обязательным минимумом - сведениями о том, где хранится житие, кем сделано его описание. В других случаях Шевырев берет на себя выяснение сведений об обстоятельствах создания памятника.
Большое внимание Шевырев уделяет обстоятельствам создания памятника. В частности, речь идет об источниках, которыми пользовался агиограф. Это связано с важнейшей, по мнению Шевырева, функцией житий - быть достоверным, исчерпывающим свидетельством святости. Так, Шевырев подробно описывает историю создания Киево-Печерского патерика. При интерпретации жития Сергия Радонежского, Шевырев приводит материал для анализа проявления авторского сознания Епифания. Исследователь передает предельно конкретное описание начала работы агиографа, в котором последний отходит от обобщенно-традиционного изображения. В лекции Шевырев излагает информацию своими словами, а в примечании - цитирует первоисточник. Епифаний признается, что приступил к написанию жития спустя 26 лет после кончины преподобного: «Дивлюжеся о сем, како толико льт минуло, а житіє его не писано: о семь съжалихся з Ьло, како убо таковый старецъ пречюдный и предобрый, отнельже преставися 26 л»Ьтъ прейде» (207, С. 153 154). Однако подготовительная, черновая работа была начата «по л»Ьте убо единемь или по двою по преставленіи старцевь, азъ окаянный и вседръзый дръзнухъ на сіє, въздохнувъ къ Богу и старца призвавъ на молитву, начахъ подробну мало ньчто писати отъ житіа старцева» (207, С. 154). Шевырев описывает этап подготовки и сбора материала, подкрепляя свои слова цитатой: «Имьяхъ же у себе за 20 льтъ приготованы таковаго списаніа свиткы, въ нихъ же бьаху написаны нькыа главизны еже о житій старцевь памяти ради ова убо въ свитцьхъ, ова же въ тетратехъ, аще и не по ряду, но предняя назади, а задняа напреди» (207, С. 154). Далее Шевырев указывает, что житие написано учеником преподобного «по самым свежим следам воспоминаний об усопшем в основанной им обители» (207, С. 106) с использованием авторитетных свидетельств старцев.и старшего брата святого Стефана.
Известно, что жизнеописание Сергия Радонежского, составленное Епифанием Премудрым, было существенно переработано Пахомием Сербом. В примечании к лекции Шевырев устанавливает, какая часть памятника принадлежит перу последнего: «В описании чуда о сухоруком юноше: «и всьм братіамь предстоящимъ, и мнь недостойному Пахомію, писавшему въ то время житіє святаго...». В другом сказании: «О прозвитерь и о мужи, быв-шихъ въ Латинскыхъ странахъ», читаем: «Сіа же азъ смиренный таха ермо-нахъ Пахоміе, пришедшу ми въ обитель святаго, и видьхъ чюдеса бывающа отъ ракьь богоноснаго отца, увьдьвъ отъ самого ученика блаженнаго, иже многа льта наче же отъ самого възраста юннаго живша съ святымъ глаголю-же Епифаніа...» Из последующего ясно, что Пахомий описывал только чудеса: «Земли убо широта, и моря глубина, и святыхъ чудеса неисчетенна суть: сіа же написахъ, яко да не забвенію предана будуть» (207, С. 154).
К этому вопросу примыкает проблема исторического контекста создания памятников и эпохи, о которой идет речь в них. Такая характеристика дана Шевыревым, к примеру, в 11-й лекции «житиям святых мужей, живших в XIII столетии»: они «тем особенно примечательны, что в них число мирян почти превышает число духовных. Это объясняется несчастным временем Татарского ига, в начале которого первыми подвижниками за Веру и отечество должны были явиться Князья и Витязи. Многие из этих Житий сложены в том же столетии и внесены в летопись; другие появились в XTV, XV и даже XVI столетиях, уже в подробнейшем изложении. Но мы решились, при изучении этих многообильных памятников нашей древней Словесности, следовать не времени, когда Жития написаны, а времени тех святых мужей, жизнь которых послужила для них предметом» (207, С. 57).
Сложнейшей проблемой в медиевистике по сей день остается атрибуциям памятников; Шевырев в своем курсе уделяет этому вопросу большое внимание.,Властности,,он предпринимает попытку установления авторства «Похвалы Князю русскому Володимеру», «Жития блаженного Володимера», «Сказания страстей и похвала о убиении святую мученику Бориса и Глеба».
Исследователь причисляет монаха Киево-Печерского монастыря Иакова (XI в.), наряду с Иларионом и Нестором, к числу писателей, «принадлежащих истории Словесности». Материал о нем появляется во втором издании «Истории русской словесности» (1858). В: лекции ему атрибуцируются названные выше сочинения. Противоречивые теории, связанные, с установлением авторства этих произведений, появились сразу же-после «открытия» М.П. Погодиным этого писателя и публикации трех названных памятников духовной литературы преосвященным Макарием, архиепископом Тамбовским в «Христианском Чтении» (№№ 11 и 12.1849). Именно преосвященный Макарий первый предположительно атрибуцировал эти произведения Иакову Черноризцу.
В «Истории русской словесности» отражен начальный этап полемики, в которую включился и сам автор. Шевырев отражает попытки оспорить принадлежность жития святого Владимира Иакову. По мнению Преосвященного Филарета Черниговского, памятник является-компиляцией из Несторо-вой Летописи. Шевырев приводит свои аргументы в доказательства авторства Иакова: «Слова в самом начале Жития: аще убо быстъ малымъ преже сгаъ л&тъ, и многие известия, каких нет в летописи, противоречит такому мнению» (209, С. 74).
В настоящее время атрибуция «Памяти и похвалы князю Владимиру» остается невыясненной.
Анализируя «Сказание...», Шевырев полагает, что произведение обнаруживает близость автора к описываемым событиям. Известно, что Иаков-был пострижеником монастыря; находившегося на берегу Альты, где, по предположению исследователя, собрал устные легенды о Борисе и Глебе, которые легли в основу «Сказания,..».
Шевырев стремится установить хронологическое соотношение памятников Борисо-Глебского цикла и степень преемственности между ними. По его мнению, первоначально было создано «Сказание...» по материалам народных преданий, затем была написана Летопись, обнаруживающая значительно большее сходство с последним, нежели с житием Бориса и Глеба, принадлежавшим перу Нестора.
В- настоящее время гипотеза, атрибутирующая Иакову Мниху «Сказание...», опровергнута, и оно чаще рассматривается! как анонимное. По мнению Н.Н. Воронина, автором памятника является переяславльскии епископ Лазарь.
Предложенный Шевыревым вариант соотношения памятников Борисоглебского цикла имеет право на существование, наряду с другими тремя: 1) первоначален текст Летописного предания, и он является источником и «Сказания...», и «Чтения» Нестора; 2) «Сказание...» создавалось после «Чтения» и его источниками были и Летописное предание, и «Чтение»; 3) все три памятника восходят к общим, не дошедшим до нас источникам. А.А. Шахматов, Л. Мюллер пришли к выводу, что существовал не сохранившийся общий источник для Летописной повести, «Сказания...» и «Чтения». С.А. Бугославский отвергает такую гипотезу и предполагает, что первоначальным письменным текстом о Борисе и Глебе являлось Летописное повествование, но в более древнем, виде, чем в сохранившихся списках Летописи. Данный вопрос по сей день не является окончательно решенным.
В предисловии к третьей части курса Шевырев устанавливает авторство жития Пафнутия Боровского. Ученый доказывает неправомерность утверждения митрополита Евгения, А.Н. Муравьева и других исследователей о том, что автором этого жития является Вассиан Рыло, архиепископ Ростовский. Шевырев приводит следующие аргументы::
1) Пафнутий Боровский скончался в 1479 г., а Вассиан Рыло в 1480 или 1481 г. Этого времени «кажется слишком мало. Тогда у нас ЖитияСвятых мужей не писались на скорую руку. Епифаний, при кончине Преподобного Сергия, свободный от других занятий, не Архиепископ, не государственный деятель, не страж отечества в эпоху Монголов употребил 26 лет для сочинения Жития Сергеева»; к тому же он-сам жил в той же обители и имел все материалы под руками. У Вассиана же не было тех удобств» (207, С. XV-XVI);
2) другое обстоятельство, препятствующее возможности приписать житие Пафнутия Боровского Вассиану Рылу, заключается в возрасте последнего: мог ли Вассиан быть пострижеником; т учеником Пафнутия(как говорится об этом в житии), «которому был почти: сверстником если не превышал его годами?» (207, С. XVI).
Шевырев атрибутирует житие Вассиану Санину (ум. 1515 г.); архиепископу Ростовскому и Ярославскому, брату святого Иосифа Волоколамского. Ученый обосновывает «повод для смешения двух Вассианов» тем,.что Вассиан Санин говорит о брате Иосифа в третьем лице. Шевырев объясняет последнее обстоятельство скромностью автора жития.
Установление столь важного факта, бесспорно, является большой заслугой Шевырева. Через несколько лет после публикации «Истории русской словесности» Ключевский в. своей магистерской диссертации «Древнерусские жития святых как исторический источник» подкрепил доказательства Шевырева новыми аргументами.
