Жанр жития в тверской литературе XVI-XVIII веков Мещерякова Лариса Яковлевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Специфика реализации агиографического канона в памятниках тверской житийной литературы XVI-XVII вв.

1. «Соединение паремийной и четьи-минейной традиции в Житии Макария Калязинского (по рукописи Троицкого списка 1584 г.)» 41

2. «Синтез принципа синаксаря и приемов экзегезиса с сюжетом биоса в Житии святителя Арсения Тверского (по списку конца XVI в.)» 56

3. «Отражение агиобиографической традиции (житие-биос и традиции патернкового рассказа) в рамках Жития преподобного Ефрема Новоторжского (по списку XVII в.)» 81

Глава 2. Бытование агиографического канона в тверской агиографии в эпоху Нового времени

1. «Житие Нила Столобенского (по списку XVIII в.): между каноничностью и новаторством» 95

2. «Черты литературы Нового времени в житии Анны Кашинской (по списку XVIII в.)»

3. «Преломление традиций агиографического канона в литературе XVIII века (на материале жития епископа Арсения, созданного архимандритом Макарием)» 140

Заключение 154

Список литературы 160

• «Соединение паремийной и четьи-минейной традиции в Житии Макария Калязинского (по рукописи Троицкого списка 1584 г.)»
• «Синтез принципа синаксаря и приемов экзегезиса с сюжетом биоса в Житии святителя Арсения Тверского (по списку конца XVI в.)»
• «Житие Нила Столобенского (по списку XVIII в.): между каноничностью и новаторством»
• «Черты литературы Нового времени в житии Анны Кашинской (по списку XVIII в.)»

Введение к работе

Изучение древнерусской литературы - одна из актуальных областей современной филологической науки. Несмотря на то, что древнерусская культура в целом и книжность в частности уже не одно столетие являются объектом изучения ученых-медиевистов различных направлений (источниковедов, специалистов, занимающихся изучением специфики древнерусской литературы с точки зрения поэтики, культурологов и т.д.), остаются лакуны, которые ждут своего исследователя. Интерес к изучению «местных» литератур прослеживается, пожалуй, на протяжении всей истории развития медиевистики как науки (исследования Н.П. Барсукова, В.О. Ключевского, П.М. Строева).

Тверская средневековая литература привлекала внимание исследователей начиная с последних десятилетий XIX в. Однако можно с уверенностью утверждать, что подлинно научное рассмотрение тверских памятников, в частности агиографических, осуществляется лишь с 1970-х гг., хотя отдельные исследования предпринимались и раньше. Наиболее разработанными направлениями в изучении тверской житийной литературы являются, как и во всей медиевистике в целом, источниковедческое и идеологическое¹. Они представлены трудами О.А. Белобровой, А.П. Богданова, Э.И. Валлич, Г.С. Гадаловой, В.З. Исакова, Б.М. Клосса, Е.Л. Конявской, А.И. Пономарева, С.А. Семячко, В.А. Кучкина и др.

Наиболее обширным является корпус научных текстов, связанных с

изучением тверской литературы (в агиографическом аспекте), рассматривающих материал с точки зрения исторической, источниковедческой.

¹ Терминология, используемая А.С. Деминым. См. об этом: Демин А.С. Из истории древнерусского литературного творчества XI-XVII веков // Герменевтика древнерусской литературы. Вып. 11 / Об-во исследователей Древней Руси; Отв. ред. М.Ю. Люстров. - М.: Языки славянской культуры; Прогресс-традиция, 2004. - 912 с. - С.9.

В числе первых работ, описывающих памятники тверской литературы,

мы можем назвать исследование В.А. Кучкина «Повести о Михаиле

і ^ч

Тверском» , где на обширном текстовом материале дается историческое,

текстологическое описание памятников, посвященных Михаилу Ярославичу

Тверскому. Исследователь сравнивает различные редакции памятников,

указывая на существование семи списков Пространной редакции жития. В.А.

Кучкин возводит Пространную редакцию жития к Софийской I летописи:

Полихрон 1423 г., Новгородский Софийский свод 30-х гг. XV века,

Софийская I летопись. Подробным образом в монографии рассматривается

история публикации текста, затрагивается проблема авторства. По сути дела

В.А. Кучкиным впервые предпринимается попытка ввода указанного корпуса

текстов в научный оборот.

В разные годы в поле зрения исследователей попадают и другие

памятники тверской житийной литературы. Можно сказать, что

доминирующим при этом является источниковедческий и текстологический

подходы, которые в ряде случаев сочетаются, делая те или иные выводы

ученых в большей степени убедительными. Внимание ученых сосредоточено

на описании редакций памятника, установлении его датировки,

взаимоотношении редакций памятника, проблеме авторства и проблеме

публикации списков. Научный интерес вызывают такие памятники Тверской

житийной литературы, как житие Анны Кашинской, житие Ефрема

Новоторжского, житие Макария Калязинского, житие Михаила

Александровича Тверского, житие Нила Столобенского, житие Софьи

Ярославны Тверской.

¹ Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. — М., 1974.

В целом ряде работ ученых дореволюционного периода развития медиевистики рассматриваются тексты, посвященные тверским святым. В их числе работы П.М. Строева, В.О. Ключевского¹ и др. исследователей. Проанализировав работы, указанные в Словаре книжников и книжности Древней Руси, и дополнив этот список изучением исследований, указанных в каталоге агиографических, литургических и исторических памятников, посвященных тверским святым Г.С. Гадаловой , мы пришли к выводу: наименее исследованной областью в пространстве тверского агиографического текста является область изучения его поэтики (как в историко-литературном ключе (эволюции), так и в аспекте рассмотрения художественных особенностей какого-либо конкретного списка (редакции), наиболее интересного именно с литературной точки зрения). Сказанное выше, пожалуй, не относится к житию Михаила Ярославича Тверского, которое детально рассмотрено в диссертации Е.Л. Конявской именно с литературной точки зрения³.

Данную работу можно считать одним из фундаментальных исследований в области изучения памятников Тверской литературы в целом и житийной литературы в частности. Работа состоит из двух глав. Первая глава «Исторические повествования в тверской литературе XIV в.» рассматривает следующий корпус текстов: «Повести о Шевкале» и «Летописные повествования об Александре Михайловиче Тверском». При

¹ Строев П.М. Словарь исторический о святых, прославленных в Российской Церкви, и о
некоторых подвижниках благочестия местно чтимых. - СПб., 1836. - С. 171-172; Ключевский
ВО. Древнерусские жития как исторический источник // http:
. - С. 289-290.

² Гадалова Г. С. Каталог агиографических, литургических и исторических памятников,
посвященных тверским святым, в хранилищах Твери (Предварительные материалы). - Тверь:
Твер. гос. ун-т, 2006. - 44 с.

³ Конявская Е.Л. Литература Твери XIV-XV веков (текстология, проблематика, жанровая
структура) / Автореферат дис. ...канд. филол. наук. - М.: Мое. гос. ун-т, 1984. - 24 с.

анализе текстов (редакций памятников) исследователь работает в рамках источниковедческого направления, сопоставляя описания в текстах с обширным историческим материалом. Во второй главе работы «Агиографические жанры в тверской литературе XIV-XV веков» рассмотрены «Особенности жанра жития Михаила Ярославича Тверского», «Повести о Михаиле Александровиче Тверском», «Слово похвальное» инока Фомы. Проблемы жанра и стиля», «Житие Арсения Тверского и летописные повествования о нем» и «Арсеньевская редакция Киево-Печерского патерика». Е.Л. Конявская подробно рассматривает жанрово-художественное своеобразие указанных агиографических памятников, анализируя тексты именно с филологической точки зрения. Это позволяет ей говорить об иной датировке жития Михаила Ярославича Тверского (исследовательница относит время написания жития к моменту канонизации святого). В последующие годы Е.Л. Конявской была продолжена работа по изучению жития архиепископа Арсения Тверского по рукописям, хранящимся в рукописных фондах РГБ, РНБ, БАН, ГИМ и других источниках. Результатом изучения стала публикация целого ряда работ¹. Помимо Е.Л. Конявской изучением данного памятника занимались Э.И. Валлич, А.И. Пономарев и Б.М. Клосс².

Интересен опыт тверских исследователей в аспекте изучения корпуса агиографических текстов с литературоведческой точки зрения.

¹ См. об этом: Конявская Е.Л. Житие Арсения Тверского // СККДР, вып.1. - Л., 1987.;
Конявская Е.Л., Прохоров Г.М. Арсений // Словарь книжников и книжности Древней Руси.
Вып.2., ч. 2. А-К. - Л., 1988. Конявская Е.Л. Житие св. Арсения, епископа Тверского //
Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. №3. Конявская Е.Л. Святитель Арсений епископ
Тверской в агиографических и летописных текстах // Мир житий. - М., 2002. - С. 146-156.

² См. об этом: Валлич Э.И. Опыт текстологического анализа памятника Тверской литературы
XVII века // Проблемы отечественной истории: Сб. статей аспирантов и соискателей
института истории СССР. М., 1973. Ч. 1. -С.45-65.

СЮ. Николаева актуализирует рассмотрение тверской житийной литературы (речь идет о житии Михаила Ярославича Тверского) именно с точки зрения оценки его как литературного памятника, рассматривает житие в контексте Тверской литературы, во взаимосвязи его с другими памятниками агиографического круга¹. Целый ряд публикаций СЮ. Николаевой связан с рассмотрением традиций древнерусского совестного искусства в русской литературе Нового времени².

Определенный опыт изучения тверской житийной литературы накоплен группой исследователей под руководством М.В. Строганова. Еще в середине 1990-х годов был задуман выпуск серии книг, посвященных древним литературным памятникам Тверского края. В 2002 году была издана книга «Михаил Тверской. Тексты и материалы» , в которой авторами сделана попытка представить существующие тексты о Михаиле Ярославиче Тверском (XIV-XX в.) с целью воссоздания целостного литературного образа. Тексты снабжены необходимыми комментариями. В этом же году

Николаева СЮ. «Житие Михаила Тверского» в контексте Тверской литературы // Великий князь Тверской и Владимирский Михаил Ярославич. Личность, эпоха, наследие: Международная научная конференция. - Тверь, 1996. - С. 19-20; Николаева СЮ. «Житие Михаила Тверского как литературный памятник» // Михаил Тверской: Личность, эпоха, наследие: Материалы междун. научной конференции (Тверь, 27-29 ноября 1996 г.). - Тверь, 1997. - С. 199-203; Николаева СЮ. Михаил Тверской и Дмитрий Донской (об одной историко-литературной параллели в «Житии Михаила Тверского») // Актуальные проблемы филологии в вузе и в школе. Материалы II Тверской межвузовской конференции ученых-филологов и школьных учителей, 11-12 апреля 1997 г. - С. 149-151.

² Николаева СЮ. К вопросу о традиции древнерусского словарного искусства в русской
литературе Нового времени // Актуальные проблемы филологии в вузе и школе. Материалы
4-ой Тверской межвузовской конференции молодых ученых филологов и школьных
учителей (13-14 апреля 1990 г.). - Тверь, 1991; Николаева СЮ. Древнерусские памятники в
журнальных публикациях середины XIX в. как факгор литературного процесса //
Актуальные проблемы филологии в вузе и школе: Тезисы XIV Тверской межвузовской
конференции ученых-филологов и школьных учителей 14-15 апреля 2000 г. - Тверь, 2000. -
160 с; Николаева СЮ. Древнерусские памятники в литературном процессе второй
половины XIX века: Итоги и перспективы изучения // Вестник Тверского государственного
университета. - №2 (4), 2004.

³ Михаил Тверской. Тексты и материалы / Сост., перевод, комментарии М.В. Строганова. -
Тверь, 2002.

издан сборник «Литература Тверского края в контексте древней культуры» . В сборнике представлены публикации и исследования собственно литературных текстов (жития Макария Калязинского, Ефрема Новоторжского, Ефросина Псковского, повесть о Михаиле Александровиче Тверском). По мнению авторов, цель сборника — расширение круга знаний о культуре Древней Твери и Тверского региона.

В 2006 году вышла книга «Древняя Тверь - реальная и книжная: Материалы и исследования» . Новизна исследования заключается в том, что в нем представлены неопубликованные документы о святом благоверном и великом князе Михаиле Ярославиче Тверском по спискам ГАТО³.

Исследователи отмечают, что «обратившись к русской агиографии, мы сталкиваемся с парадоксальным явлением: этот жанр, имевший огромное значение для формирования христианского мировоззрения, жанр один из самых чтимых и распространенных и распространенных в древнерусской книжности, жанр, представленный в литературе Нового времени десятками публикаций и сотнями исследовательских статей, в то же время остается наименее, сравнительно с повестями или летописями, изданным текстологически (речь идет только о русских житиях»)⁴. Все сказанное в полной мере относится и к тверской житийной литературе. Поэтому одной из важных исследовательских задач является создание каталога списков житий и других памятников, входящих в агиографические циклы. Подобный свод

¹ Литература Тверского края в контексте древней культуры: Сборник статей и публикаций
/ Сост. и отв. ред. М.В. Строганов. - Тверь: Золотая буква, 2002. - 226 с.

² Древняя Тверь - реальная и книжная: Материалы п исследования / Сост. и отв. ред. М.В.
Строганов. - Тверь, 2006.

³ Древняя Тверь - реальная и книжная: материалы и исследования / Сост. и отв. ред. М.В.
Строганов. - Тверь: Научная книга, 2006. - 187 с. - С. 61.

⁴ Русская агиография: исследования, публикации, полемика. - СПб.: Издательство «Дмитрий
Буланин», 2005. - С.З.

памятников древнерусских житий подразумевает публикацию текстов по современным текстологическим правилам и сопровождение их текстологическими и историко-литературными исследованиями. Рассмотрим, что удалось сделать ученым в этом направлении применительно к тверской житийной литературе на примере отдельных житий.

О корпусе текстов, связанных с житием Анны Кашинской, упоминает еще В.О. Ключевский¹. В числе современных публикаций можно отметить статьи О.А. Белобровой и А. П. Богданова*". Исследователи отмечают, что некоторые из предпринятых ранее публикаций памятника не отвечают современным текстологическим требованиями к публикации, так как выбираются далеко не самые репрезентативные списки памятника .

В исследованиях С.А. Семячко представлен обширный корпус текстов жития Анны Кашинской . В Дополнениях к словарю книжников и книжности представлен обзор новых изданий житий и литературы о нем⁵. Отметим, что С.А. Семячко готовит критическое издание всех агиографических произведений, посвященных Анне Кашинской.

Ключгский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник // http: .

² Белоброва О.А. Житие Анны Кашинской // Словарь книжников и книжности Древней Руси.
Вып.З. 4.1. - С. 330-331; Белоброва О.А., Богданов А.П. Игнатий (в миру Иван Степанович
Римский-Корсаков) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.З. 4.2. - С. 26-
31.; Богданов А.П. Творческое наследие Игнатия Рисского-Корсакова // Герменевтика
древнерусской литературы. - М., 1993. Сб.6, 4.1. - С.171.

³ В связи с данной проблемой упоминаются например публикации памятников жития Анны
Кашинской, предпринятые еще в начале XX века: Житие благоверной княгини Анны
Кашинской по Синодальной рукописи XVII века (с предисловием Ан. Титова) [Б.м., б.г.]

⁴ См. например: Семячко С.А. Круг агиографических памятников, посвященных Анне
Кашинской. Сказание об обретении и перенесении мощей // Труды отдела древнерусской
литературы. - СПб., 1996. Т.50. - С.531-536.; Семячко С.А. Круг агиографических
памятников, посвященных Анне Кашинской. Агиографический цикл // Труды отдела
древнерусской литературы. - СПб., 1999. Т.51. - С.221-231.

⁵ Словарь книжников и книжности Древней Руси. Дополнения. - С.703-704.

Житие Ефрема Новоторжского существовало в нескольких списках, древнейший из которых до нас не дошел. В XVI веке в связи с канонизацией святого была создана новая редакция жития святого, автором которой был иеромонах Юрьева Монастыря Иоасаф. Уже в XVII веке житие было вновь переработано. Опубликованы сокращенный вид жития со службой на основании трех списков XVII века¹. Проложная редакция была издана А.И. Пономаревым". Издание текста с переводом на современный русский язык осуществлено В.3.Исковым³.

Исследованию жития Макария Калязинского посвящены работы М.Д.

Каган, Е.В. Крушельницкой, Г.С. Гадаловой⁴. Исследователи указывают на

то, что полный текст жития издан в составе Великих Четий Миней

Митрополита Макария по Успенскому списку⁵. Однако текстологического

исследования самого текста пока не существует⁶. В серии «Библиотека

литературы Древней Руси» приведена публикация текста жития,

предпринятая М.Д. Каган-Тарковской (подготовка текста Ю.А. Грибова)¹.

Таким образом, перспективу в исследовании тверской житийной традиции следует видеть в необходимости дополнить уже существующий опыт текстологов и источниковедов историко-литературными

Дробленкова Н.Ф. Житие Ефрема Новоторжского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.4. - С. 148-150/

² Пономарев А.И. Пролог. - Вып.4. - С.27-29.

³ Исаков В.З. Памятники литературы Древней Твери / Вступит, ст., пер., коммент. В.З.
Исакова. - Тверь: Тверской областное книжно-журнальное издательство, 2002. - 279 с.

⁴ Каган М.Д. Житие Макария Колязинского // Словарь книжников и книжности Древней
Руси. Вып.2. 4.1. - С. 294.; Крушепънщкая Е.В. Записка о Макарии Калязинском // Труды
отдела древнерусской литературы. - СПб., 1993. Т.46. - С.308-314.; Гадалова Г.С.
Канонизация преподобного Макария Колязинского: службы и жития святого // Древняя Русь.
Вопросы медиевистики. - 2002. №3 (9). - С.43-53.

⁵ Великие Чети Минеи Митрополита Макария: Успенский список. Weiher-Freiburg, S. 801-
816.

⁶ См. об этом: Гадалова Г.С. Службы преподобному Макарию Калязинскому: к вопросу о
комплексном подходе в изучении памятников // Труды отдела древнерусской литературы. -
СПб., 2005. Т.57. - С.396-409.

исследованиями, в которых внимание акцентируется именно на специфике художественной природы указанного жанра (с учетом особенностей средневекового типа творчества). Признавая значимость комплексного подхода в изучении древнерусского текста, мы считаем возможным рассмотрение отдельно взятого текста (списка) жития с целью выявления места тверской агиографии XVI-XVIII веков в истории развития как русской литературы в целом, так и отдельных жанровых ассоциаций (в частности, агиографической жанровой ассоциации). Особое значение в этом отношении приобретает выяснение того, насколько явления, обнаруженные в житийном тексте на разных уровнях его организации, соотносятся с основными положениями теории литературных формаций . В процессе анализа текстового материала мы считаем возможным совхмещение подходов к агиографическому тексту, принятых в «западной» и «восточной»

¹ Библиотека литературы Древней Руси. - СПб., 2003. - Т. 12. XVI век. - С. 120-133; 553-556.

² См. об этом: Уоісанков А.К Стадиальное развитие русской литературы Х1-первой трети
XVIII в. Теория литературных формаций // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2007. -
№2 (28). - С.66-80.

«Теория литературных формаций» - одна из базовых категорий современной медиевистики. Она учитывает тот факт, что при построении модели развития литературы и разработке ее периодизации нельзя ограничиваться лишь «историческим подходом», поскольку в этом случае практически невозможно объяснить чисто литературные явления. Свою цель авторы «теории» видят в выработке единого литературоведческого критерия, позволяющего научно объяснить эволюцию русской средневековой ли гературы от момента освоения письменности до переходного периода, а также органично вписать средневековую эпоху в контекст развития литературы от эпохи Нового времени до современного состояния. Согласно теории литературных формаций в истории русского средневекового мировоззрения отчетливо выделяются три этапа развития сознания: теоцентрический, антропоцентрический, эгоцентрический. Мировосприятие моделирует творческое сознание древнерусского писателя. При этом под литературной формацией понимается определенная художественная система, сложившаяся в рамках господствующего в определенный исторический период сознания, - теоцентрического (с Х1-конец XV в.), антропоцентрического (с конца XV в. - 40-е годы XVII в.) и эгоцентрического (40-е годы XVII в. - 30-е годы XVIII в.).

³ В рамках данного подхода работают в основном зарубежные медиевисты. К числу
российских исследований этого типа мы можем отнести работы Т.Р. Руди (Руди Т.Р.
«Imitatio angeli» (проблемы типологии агиографической топики) // Русская литература. -
2003. - №2. - С.48-59; Руди Т.Р. «Яко столп непоколебим» (об одном агиографическом
топосе) // Труды отдела древнерусской литературы. - СПб., 2003. Т.55. - С. 211-227; Руди
Т.Р. О композиции и топике житий преподобных // Труды отдела древнерусской литературы.
- СПб., 2005. - Т.57. - С. 431-500; Руди Т.Р. Праведные жены в Древней Руси (к вопросу о
типологии святости) // Русская литература. - 2003. - №3. - С.84-98; Руди Т.Р. Топика
русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: исследования, публикации,

традициях. Для «западной» научной традиции ведущим является принцип imitatio (имитации), а точкой фиксации канона - «топос», для «восточной» -наиболее адекватное изображение «образа» (святого) согласно «агиографическому» канону в соответствии с традицией памятников типикарного и нетипикарного круга. Агиография типологизировалась с учетом сферы ее функционирования: 1) синаксарное, или проложное, житие, являясь составной частью канона святому, относится к панегирическому разделу чтений; 2) минейное, патериковое, летописное жития были призваны описывать «подвиг» святого и относятся к дидактико-агиографической группе повествований. Житие могло включать в себя элемент богословского экзегезиса, однако важно, что последний никогда не был преобладающим. Это вполне объяснимо, поскольку предмет изображения жития - не вероучительные истины, а образ святого.

В нашем исследовании мы учитывали важность категории житийного топоса, однако при рассмотрении эволюции того или иного памятника или жанровой ассоциации в целом исходили из того, что изучение агиографии в аспекте ее ориентации на способы и сферу бытования (и выявление степени соответствия «канону» или отхода от него) дает более широкие возможности-для анализа текста, поскольку затрагивает его ключевые категории (к ним можно относить методы творчества писателя и характер его мировоззрения, понятия «автор» и «читатель», способы организации текста).

Актуальность исследования обусловлена тем, что тексты тверской житийной литературы недостаточно изучены с литературоведческой точки

полемика / Сборник научных работ ин-та русской литературы (Пушкинский Дом). РАН. -СПб.: Из-во «Дмитрий Буланин», 2005. - С.59).

¹ Из зарубежных исследователей следует назвать Р. Пиккио и Л.В. Левшун (Пиккио Р. Древнерусская литература. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 352 с; Левшун Л.В. О слове Преображенном и слове Преображающем: теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI — XVII веков. — Минск, 2007. - 880 с). В отечественной медиевистике можно выделить работы А.С. Демина, Л.А. Дмитриева, И.П. Еремина, Е.Л. Конявской, В.В. Кускова и др.

зрения (с учетом указанных нами новых подходов к анализу текста) на фоне возрастающего читательского интереса к ним.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые представлен литературоведческий анализ памятников тверской агиографии XVI-XVIII веков в контексте истории русской агиографической традиции.

Целью диссертационного исследования является выявление значения и места тверской агиографии XVI-XVIII веков в процессе развития русской литературы в целом и отдельных жанровых ассоциаций (агиографической жанровой ассоциации), в том числе через выявление специфических черт реализации житийного канона в тверских агиографических памятниках XVI-XVIII вв.

Достижение указанной цели требует выполнения ряда задач:

1) проследить наиболее значимые тенденции формирования и эволюции
житийного канона в истории древнерусской книжности с учетом теории
литературных формаций на материале тверской агиографии XVI-XVIII веков;

2) проанализировать типологию основных модификаций канона
построения житий в рамках текстов тверской агиографии XVI-XVIII веков;

1. рассмотреть реализацию модификаций древнерусского житийного канона в памятниках тверской агиографической литературы XVI-XVIII веков;

2. выявить типологию поэтологических приемов, посредством которых был реализован житийный канон в тверской агиографии XVI-XVIII веков;

3. проследить парадигму «автор» - «читатель» в пространстве житийного текста в тверской литературе XVI-XVIII вв.

Предмет исследования - особенности воплощения житийного канона при создании образа святого в произведениях тверской агиографии XVI-XVIII вв.

Объект настоящего исследования - образы тверских святых в житийных памятниках тверской книжности.

Структура работы отражает этапы выполнения поставленных задач.

Теоретико-методологическую базу диссертации составили труды отечественных и зарубежных ученых по медиевистике, теории и истории литературы. В их числе работы Д.С. Демина, И.П. Еремина, Е.Л. Конявской, В.В. Кускова, Л.В. Левшун, Д.С. Лихачева, Р. Пиккио, Т.Р. Руди, С.А. Семячко, А.Н. Ужанкова и других исследователей.

В диссертации используются историко-функциональный, сравнительно-исторический и системно-типологический методы исследования.

В качестве материала исследования нами были привлечены тексты житий преподобного Макария Калязинского (по рукописи Троицкого списка 1584 г.), святителя Арсения Тверского (по списку конца XVI в.), преподобного Ефрема Ыовоторжского (по списку XVII в.), преподобного Нила Столобенского (по списку XVIII в.), святой благоверной княгини Анны Кашинской (по списку XVIII в.). Отдельное внимание уделено житию епископа Арсения Тверского, созданному архимандритом Макарием, ректором Тверской духовной семинарии (1764 г.).

Научно-теоретическая значимость работы обусловлена вкладом в изучение истории тверской средневековой книжности в аспекте ее соотнесенности с основными тенденциями развития древнерусской литературы в целом.

Практическое значение диссертационного исследования заключается в возможности использования ее результатов в общих и специальных курсах по истории древнерусской литературы и истории литературы Древней Твери (в том числе на фоне возрастающего интереса к такой образовательной области, как духовно-нравственные основы культуры).

Апробация научных результатов:

Основные аспекты и результаты исследования были представлены в докладах на международных научно-практических конференциях «Детская литература и воспитание» (Тверь 2004, 2005, 2006); IX Герменевтической конференции «Понимание и рефлексия в образовании, коммуникации и

культуре» (Тверь, 2007); VI Всероссийской научно-практической конференции молодых ученых «Чтения имени профессора Сергея Александровича Леонова» (Москва, 2007); в рамках преподавания курса «Древнерусская литература» на педагогическом факультете Тверского государственного университета (специализация «Основы православной культуры») (2005-2008 гг.) и в Тверском областном институте усовершенствования учителей (2007-2008 гг.). На защиту выносятся следующие положения:

1. В тверской житийной литературе XVI-XVIII веков отражена ориентированность «автора» жития на определенную читательскую аудиторию. Это заставляет его использовать как можно большее число традиционных топосов, для того чтобы создать текст, «адекватный» житийному канону на всех уровнях своей организации (сюжет, принципы типизации, смысловая наполненность текста и т.д.).

2. Рассматриваемые нами жития имеют многоуровневую структуру, то есть в пределах одного конкретного произведения используются различные творческие методы: типологическая экзегеза, аллегорическая амплификация, обратная типология.

3. В рамках существования тверской житийной литературы нет строгой линейной тенденции в истории развития жанра. В рамках одного и того же текста могут сосуществовать черты разных литературных формаций.

4. Применительно к тверской житийной литературе XVI-XVIII веков мы можем говорить не столько об эволюции жанра, сколько о модификации канона изображения святого.

5. Древнерусский житийный канон в памятниках тверской агиографической литературы XVI-XVIII веков модифицировался посредством сочетания различных принципов изображения (соединение паремийной и четьи-минейной традиции; синтез принципа синаксаря и приемов экзегезиса с сюжетом биоса; симфония жития-биоса и традиции патерикового рассказа).

6) Ведущим элементом текста, посредством которого может быть реализован житийный канон в тверской агиографии XVI-XVIII веков, является топос. Однако принципы его использования и, как результат, смысловая наполненность текста жития напрямую зависит от характера мировоззрения «автора» и специфики рецептивных способностей «читателя».

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Прежде чем приступать к анализу того, какое отражение получил агиографический канон в тверской агиографии XVI-XVIII веков, необходимо кратко обозначить отношение медиевистов к основным категориям древнерусского текста, важнейшими из которых являются (по отношению к агиографии) «канон» и «агиобиографический канон». Однако для более адекватного понимания позиции современной медиевистики в отношении термина «канон», необходимо кратко остановиться на специфике понимания феномена древнерусской литературы в связи с такими базовыми теоретико-методологическими категориями, как «теория литературных формаций» и «категория метода в литературе Древней Руси».

Системный анализ достижений зарубежной медиевистики,

дореволюционной и отечественной медиевистики советского периода позволил ученым сделать ряд основополагающих открытий в области понимания самой природы древнерусской культуры в целом (в том числе и в аспекте словесного творчества). Рассмотрим далее суть упомянутых категорий.

Примерно с конца прошлого столетия в медиевистике все чаще рассмотрение литературного процесса не ограничивается только «историческим подходом» (процессами, происходящими в гражданской истории). Востребованной является разработка «чисто литературного

подхода» , поскольку литературное явление трудно объяснять с нелитературных позиций, равно как проблематично выделить и сам период в истории литературы без учета литературных явлений, слагающихся в определенную систему . Одновременно с этим при рассмотрении древнерусской литературы актуализируется связь литературного процесса с господствующими в ту или иную эпоху религиозно-философскими взглядами (в рамках христианской концепции мира) и связанными с ними мировоззренческими стадиями древнерусского общества".

«Теория литературных формаций» - одна из базовых категорий современной медиевистики. Она учитывает тот факт, что при построении модели развития литературы и разработке ее периодизации нельзя ограничиваться лишь «историческим подходом», поскольку в этом случае практически невозможно обьяснить чисто литературные явления. Фактически цель авторы «теории» видят в выработке единого литературоведческого критерия, позволяющего научно объяснить эволюцию русской средневековой литературы от момента освоения письменности до переходного периода, а также органично вписать средневековую эпоху в контекст развития литературы от эпохи Нового времени до современного состояния. В числе первоочередных

*формулировка А.Н. Уоісанкоса в статье «Стадиальное развитие русской литературы XI-

первой трети XVIII в. Теория лшературных формаций» // Древняя Русь. Вопросы

медиевистики. - 2007. - №2 (28). - С.68.

' См. об этом: Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы ХІ-первоіі трети

XVIII в. Теория литературных формаций // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2007. -

№2 (28). - С.66-80.

² Ужанков А.Н. Стадиальное развитие...- С.68.

Интересно, что еще в 2001 году ученый-медиевист из Беларуси Л.В. Левшун издала учебное

пособие «История восточнославянского книжного слова XI-XVII веков», в котором

литературный процесс рассматривается в связи с методами художественного творчества. В

основе методов художественного творчества лежит система религиозно-философских

взглядов древнерусского «автора». Важным является и то, что сама специфика восприятия

(категория «читатель») связана все с тем же мировоззрением (Левшун Л.В. . История

восточнославянского книжного слова XI-XVII веков. - Минск: Эксмо-пресс, 2001. - 352 с.).

задач авторов - пересмотр, уточнение таких категорий, как «специфика художественного метода», «стадиальное развитие мировоззрения и эволюция синкретического метода изображения».

Согласно теории литературных формаций А.Н. Ужанкова в истории русского средневекового мировоззрения отчетливо выделяются три этапа развития сознания: теоцентрический, антропоцентрический, эгоцентрический. Каждый из типов сознания моделирует сознание древнерусского писателя (в аспекте осознания им своего творческого труда). При этом под литературной формацией понимается определенная художественная система, сложившаяся в рамках господствующего в определенный исторический период сознания, — теоцентрического, антропоцентрического и эгоцентрического¹. Каким же образом мировоззренческие стадии влияют на характер литературы в ту или иную эпоху?

Эпоха теоцентрического сознания охватывает период с Х1-конец XV в. В XI-первой половине XIV века творчество осмысляется как Божественный акт. В процессе написания осуществляется синергетическая связь человека и Бога. Словесное творение не признается актом волевого усилия писателя. Поэтому может свободно переписываться и изменяться. В период со второй половины XIV в. — по 90-е годы XV века появляется объективно-идеалистическое мышление. Творчество - синергия, но уже осознанная писателем. Творчество — акт общения с Богом. Писательское творчество — акт сотворчества с Богом (блестящее теоретическое обоснование эта идея получает у исихастов). Итак, основная задача автора в теоцентрическую эпоху - следование соборному сознанию, отражение Истины, записанной в Священном Писании.

¹ Ужапков А.Н. Стадиальное развитие...С. 75.

Эпоха антропоцентризма охватывает период с конца XV в. - 40-е годы XVII в. Это проявление рассудочного начала в писательском творчестве. Постижение мира может осуществляться не только духовно, но и с помощью естественного разума. Строго говоря, происходит зарождение авторского начала. Наиболее ярко это явление отражено в публицистике XVI в. и в исторических повестях Смутного времени. Священное Писание все еще остается основой творчества, однако автор выражает личное понимание Истины, по-своему трактует то или иное событие. Происходит осознание личной ответственности перед Богом за написанное. Особое внимание уделяется внутреннему миру человека. Мысли человека отражают состояние его души (конец ^-начало XVII вв.).

Третья литературная формация соответствует секуляризации сознания, в этот период происходит формирование эгоцентризма — 40-е годы XVII в. — 30-е годы XVIII в. Сам литературный труд воспринимается как личное дело писателя. В этот период происходит «упразднение» средневекового метода творчества, замена его методом познания и изображения действительности. Формируется «художественный метод» в привычном для нас понимании. Появляются «новые» категории, которые были неизвестны в творческом пространстве средневековья (художественный вымысел, обобщение), или категории понимаются иначе (типизация). Появляется собственно художественная литература. Талант осмысляется как Божественный дар. Таким образом, мы можем проследить, что развитие древнерусской книжности напрямую связано с системным изменением мировоззрений «пишущего» и «читающего». В то же время теория литературных формаций объясняет историю развития некоторых «генеральных» направлений в литературе. Однако многообразие литературных форм объясняется, в первую очередь, тем, что

внутри каждой из стадий существовали различные методы творчества, которые могли сочетаться исходя из специфики мировоззрения конкретного автора и той аудитории, которой предназначался данный конкретный текст.

Литература - продукт осознанной интеллектуальной деятельности человека. Какова же универсальная модель, формула взаимосвязанного развития сознания (выраженного в мировоззрении, способах мышления и познания) и литературы на разных стадиях ее развития? В самом обобщенном виде, согласно теории литературных формаций, она может быть выражена через следующее соотношение: мировоззрение - синкретический метод познания-отражения (на переходной стадии развития литературы -художественный метод) - художественная форма (жанр, элементы художественной изобразительности, стиль).

Кстати сказать, подобный подход в изучении литературных явлений позволяет увидеть конкретный результат развития литературы на примере конкретных произведений (что обосновывает возможность рассмотрения отдельно взятого произведения в контексте традиции). Кроме того, он позволяет выявить и объяснить происхождение литературно-художественных особенностей произведения. Важно учитывать, что общность поля «познания/восприятия» «автора» и «читателя» в рамках любого произведения христианской церковной словесности строится на общности веры (произведение и создается, и воспринимается в рамках единства мировоззрения, то есть по вере ). Еще В.В. Кусков в начале 90-х годов XX века говорил об этой проблеме, разрабатывая теоретический и конкретно-

¹ Левшун Л.'В. История восточнославянского книжного слова XI-XVII веков. - Минск: Эксмо-пресс, 2001. - 352 с.

исследовательский уровень в целом ряде своих статей . Кроме того, в отечественной медиевистике проведен целый ряд исследований, выявляющих специфику таких категорий, как «автор-произведение» (именно в контексте древнерусской литературы); «произведение-читатель» (проблема восприятия), пространство древнерусского текста с точки зрения специфики «художественных миров» и т.д.".

В системе древнерусской книжности существовало три основных метода познания/ отражения действительности — типологическая экзегеза, аллегорическая амплификация и обратная типология . Основа творческого метода - тип библейского экзегезиса, то есть отношения к Библии и способа ее восприятия. В современной медиевистике выявлено и обосновано три основных творческих метода.

Типологическая экзегеза представляет Библию как субъект осмысления и изображения действительности. Как художник он значим ровно настолько, насколько способен выразить смысл земной действительности через призму Священного Писания. По сути, он описывает не эмпирическую реальность (она бесконечно изменчива), но «онтологический портрет» реальности. Этот «портрет» отпечатан в библейской образности. Цель «автора» и «читателя» в рамках данного - постичь промысел Божий о какой-либо данной вещи или событии. Художественная ценность произведения измеряется напрямую именно степенью адекватности созданного художником образа по отношению к

¹ См. напр.: Кусков В.В. Роль православия в становлении и развитии древнерусской
культуры // Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения.
М., 1997.-Т.1.-С.121.

² См. об этом: Кояявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI —
середина XV в. — М., 2000. - 199 с; Демин А.С. Художественные миры древнерусской
литературы. - М, 1993.; Демин А.С. О художественности древнерусской литературы / Отв.
ред. В.П. Гребенюк. -М.: Языки русской культуры, 1998. - 848 с.

' Левшу 'И Л.В. История восточнославянского книжного слова...- С.70-78.

«Первообразу». Метод типологической экзегезы формируется и продуктивно «работает» в рамках теоцентрического мышления и на рубеже переходной эпохи (христианский антропоцентризм).

В рамках метода аллегорической амплификации Священное Писание
воспринимается как предмет дискуссии, как то, что должно быть объяснено
книжником. Сам священный текст осмысляется через ряд аллегорий. В
аллегориях сокрыта Истина, которую «автор», а вслед за ним и «читатель»
стремиться постичь. Значимым в этом процессе является то, что смыслов может
возникать сколь угодно много. Фактическим критерием художественности в
этом случае выступает искусность интерпретации священного текста. Метод
аллегорической амплификации разрабатывается в рамках

антропоцентрического типа мышления и объясняет причину перехода от «художества» (как со-творчества с Богом) в область «художественности» (воспринимаемой в роли категории эстетической).

Обратная типология демонстрирует меркантильно-прикладное отношение к тексту Священного Писания. Священный текст воспринимается как своеобразная антология философских изречений. Эти изречения писатель использует как «готовые словесные формулы», призванные описать переживаемые «автором» впечатления. При этом соотношение между священным текстом и творческой задачей автора меняется: подчиняясь творческой задаче автора, смысл библейской цитаты может корректироваться. Метод обратной типологии формируется в рамках эгоцентрического типа мышления и призван воздействовать на сферу эмпирики.

В качестве теоретического обоснования природы неоднородности отдельно взятого текста в рамках древнерусской культуры, вслед за Л.В.

Левшун , мы считаем, что указанные творческие методы могли многосложно сочетаться в конкретных произведениях. Существование в одном произведении разных творческих методов объясняется следующими обстоятельствами: Г) на характер изображения влияет не только мировоззрение «автора», но и сам статус объекта изображения; 2) в средневековой культуре различаются предметы боготворные (мироздание, Церковь и т.д.) и человекотворные (в числе которых тексты Писания, литургический канон и т.д.). 3) помимо боготворного и человекотворного бытия существует и несубстанциональное бытие (не имеющее «архетипов»), придуманное художником.

Категория «творческий метод» позволяет понять одну из основополагающих категорий поэтики древнерусской книжности - категорию «художественного канона».

Основа для определения индивидуального художественного своеобразия памятника - специфика отражения «идеальной» модели в памятнике. Интересно, что определенная терминологическая «размытость» (а, возможно, это само представление о сущности явления) сопровождает понятие «канон». Проблема понимания сущности «канона» возникла, естественно, не сегодня. Достаточно вспомнить исследования в этой области Д.С. Лихачева, Л.А. Успенского, С.С. Аверинцева, Г.К. Вагнера, В.В. Бычкова и других ученых". Обобщая весь накопленный опыт, современные

¹ См. об этом: Левшун Л.В. Категория метода в восточнославянском литературном
творчесіве XI-XVII веков. Автореф. дисс.док. филол. наук, Минск, 2007. - С. 18.

² См. об этом: Вагнер Г.К. Проблема жанров в древнерусском искусстве. — М., 1974; Бычков
В.В. Византийская эстетика. - М., 1977; Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы //
Избранные работы. - Л., 1987. Т.І.; Вагнер К.Г. Канон и стиль в древнерусском искусстве. -
М., 1987: Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. Переславль, 1997;
Авериниев С.С. Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и
разомкнутое пі // Взаимосвязь и взаимовлияние жанров в развитии Античной литературы. -
М., 1989: Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации //

ученые-медиевисты предлагают существенное, по нашему мнению, уточнение в определении сущности «канона». Итак, каков же современный взгляд на термин «канон»?

Л.В. Левшун отмечает, что каноничность творчества является основополагающей аксиомой средневековой книжной культуры. Как следствие все категории поэтики средневековой книжности неизменно связаны с категорией «канона». Однако несмотря на кажущуюся очевидность таких понятий, как «каноническое искусство», «жанровый канон», «стилистический канон», «предписание канона» и т.д., «нетрудно заметить, что «понятны», определенны и уместны они лишь в косвенных и к тому же абстрактно-теоретических контекстах»¹. При попытке же осмыслить содержание упомянутых выше понятий выясняется, что «канон» в традиционном его понимании «оказывается тождественным некоему образцовому жанру или стилю, то есть фактически предстает как некий устойчивый жанрово-стилевой комплекс, каковой по непонятным... причинам обязательно должен воспроизводиться в каждом произведении и устойчивость какового декларируется современными интерпретаторами, но также не объясняется и не аргументируется»". Иными словами в современной медиевистике «канон» понимается лишь как некий формальный набор образцов-клише и приемов выражения. В свете данного подхода каноническое искусство рассматривается лишь как искусство «устойчивых

Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. - М., 1986; Левшун Л.В. Проповедь как жанр средневековоґг литературы (на материале проповедей в древнерусских рукописных и старопечатных сборниках). - М., 1992.; Бычков В.В. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthctica : [В 2-х томах] /В. В. Бычков; Под ред. Л. С. Бычковой; ЦГНИИ ИНИОН РАН. - М.;СПб.: Университетская книга: УРАО, 1999. - Т. 1. - 1999. - 575 с; Т. 2. - 1999. -527 с.

¹ Левшун Л.В. Категория жанра в средневековой восточнославянской книжности: жанр и
канон // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2006. - №4 (26). — С. 101.

² Там же.

жанрово-стилевых комплексов»¹, что дает право многим исследователям называть его «этикетным». В связи с таким подходом возникло большое количество терминологических синонимов, которые скорее затрудняют, нежели облегчают понимание сущности поэтики древнерусской литературы: средневековое книжное творчество называется «каноническим», «этикетным», «традиционалистским» и даже «риторическим».

Проанализировав возникновение и бытование термина «канон» в медиевистике, Л.В. Левшун приходит к выводу, что «канон» - это не формально-изобразительное клише, а некий «язык творчества и задаваемый законом этого языка алгоритм творчества, ...особый вид традиционализма, или способ преемственности, когда воспроизводится не известное заданная («каноническая») форма..., но творческий принцип, актуализирующий прежде всего известную функцию (цель) произведения, а через нее уже — сообразную функции художественную форму»".

Таким образом, канон, вслед за Л.В. Левшун, мы рассматриваем как некий способ связи между «объектом изображения», «автором», «заказчиком» и «творческим продуктом». Именно канон позволяет быть «творческому продукту» таким, чтобы реальность (в церковной культуре это реальность Божия) изображалась в нем в доступных «адресату» формах. Всякий созданный образ должен был отсылать к архетипу, который и является неизменным. А вот специфика восприятия «заказчика» / «адресата» могла меняться (в связи с изменениями философско-религиозной системы в целом). Таким образом «канон - не жесткая производственно-

' Лихачев Д.С. Поэтика Древнерусской литературы"// Избранные работы. - Л: Наука, 1987. -Т. I.-C.261-654.-C.289.

¹ Левшун Л.В. Категория жанра в средневековой восточнославянской книжности: жанр и канон // Древняя Русь. Вопросы медиевисшки. - 2006. - №4 (26). - С.106.

технологическая или художественно-эстетическая норма, но способ создания художественного содержания в церковной культуре, то есть творческий метод, который задает прочие категории поэтики» .

Другим ключевым понятием для нашего исследования является категория «жанра». Подобно понятию «канон», понятие «жанр» также имеет большое количество интерпретаций. В большинстве исследований по медиевистике оно, так же, как и канон, употребляется и понимается как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, вопрос о самом термине «жанр» применительно к древнерусской литературе остается дискуссионным. В настоящий момент происходит процесс развития, уточнения и более строгого обоснования (с опорой на иерархию функционирования текстов, учет языковых регистров и дискурсов) традиционного подхода к понятию «жанр», разработанного в советской медиевистике. По вполне понятным причинам актуализация религиозно-философского аспекта при рассмотрении феномена древнерусской книжной культуры в определенный период развития науки была весьма затруднительна. Вопрос, возможно, будет решен, когда традиционное представление о жанре будет расширено. Жанр — некая идеальная модель, которая определяется традицией, особенностями адресата и утилитарно-функционал ън ыл і и характ ер и cm икам и.

Предметом отдельной дискуссии является вопрос о соотношении «жанра» и риторической традиции.

См. об этом: Левшун Л.В. Категориальная структура поэтики средневековой восточнославянской книжности // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2005. - №3. -С.55-56.; Левшун Л.В. Категория жанра в средневековой восточнославянской книжности: жанр и канон //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2006. - №4 (26).-С.101-116. ² Конявская Е.Л. Комплексный подход... - С.20.

Традиционно корреляция между «жанром» и риторической традицией, воспринятой Русью через различные посредства, не подвергалась сомнению. Однако если рассматривать риторическую традицию как «объективный закон» словесного произведения, то можно допустить и иные варианты решения проблемы.

Рассмотрение понятия «жанр» актуально для настоящего исследования, поскольку именно жанром, а точнее жанровой ассоциацией, определяется цель создания того или иного произведения. По отношению к агиографическому жанру, который традиционно предназначался для чтения начинающим (то есть людям, находящимся на нижней ступени лестницы духовного совершенствования), цель создания любого жития можно определить как воспитание благоговейных чувств (не эмоциональной чувственности) путем воспроизведения образов-архетипов.

Типология житийных повествований¹

Житийный текст невозможно более или менее адекватно проанализировать, если не опираться на определенную типологию житийных повествований. Отметим, что здесь мы наблюдаем как минимум два подхода. Первый сближается по своим принципам с западной христианской традицией, согласно которой в основе каждого житийного повествования лежит свой принцип имитации (или уподобления)". Однако существует и другой подход, согласно которому все житийные тексты можно разделить в соответствии со спецификой повествования на несколько типов (житие как

¹ В данном случае мы руководствовались типологизацией, предложенной Л.В. Левшун в
книге: Левшун Л.В. О слове Преображенном и слове Преображающем: теоретико-
аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI - XVII веков. - Мн.,
2007.-880С.-С.268-387.

² См. работы Т.Р. Руди.

словесная икона, проложное житие, биос, парериковые рассказы житийного характера)¹.

Общность этих двух подходов выявляется в использовании такого ключевого понятия, как «агиотип».

Ориентируясь на него, создатель житийного текста, как правило, старался найти, кому из уже известных святых подобен его герой. Этого известного святого принято называть «агиотипом». Чаще всего в качестве «агиотипа» выступал святой, тезоименитый святому, чье житие предстояло написать «автору». В процессе создания литературного образа нового святого «агиотип» выступал как промежуточное звено между святым как «первообразом» и его литературным воплощением в житийном тексте. «Будучи «конкретно-индивидуальной» моделью святости, «агиотип» как бы «предлагал» собой уже готовую «форму» для последующего литературного изображения нового святого»". Уподобление могло осуществляться как вербально, то есть с помощью развернутого сравнения «нового святого» с «агиотипом», так и невербально, то есть посредством выстраивания нового агиографического текста по образцу некоего канонического текста, посвященного «агиотипу». Следует отметить, что второй (невербальный) способ был наиболее распространенным в древнерусской агиографии. Например, житие Нила Столобенского создано на основе жития Авраамия

¹ См. об этом: Левшун Л.В. О слове Преображенном и слове Преображающем: теоретико-
аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI - XVII веков. - Мн.,
2007.-880 с.

² Пинченко О.В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в
древнерусской агиографии, эпидейктике и гимнографии) // Труды отдела древнерусской
литерагуры. - М.: Наука, 2003. - Т.54. - С.491-534. - С.493.

Затворника, который таким образом выступает в роли агиотипа по отношению к преподобному Нилу Столобенскому¹.

Напомним, что Церковным Уставом предписывалось три типа назидательных чтений: 1) агиографические повествования, 2) толкования и оглашения, 3) похвальные слова святым и праздникам. Соответственно возникли и три типа жанровых ассоциаций - агиография, экзегезис, панегирика. Агиографическая жанровая ассоциация была призвана назидать «верующих на поучительных примерах жизни подвижников и святых, определенным образом показанных исторических лиц и событий...»*". Цель агиографической литературы - научение благочестивым переживаниям, утверждение в подсознании «модели» христианского поведения, а если говорить шире - демонстрация пути соединения с Богом. Причем интересным является как вопрос об авторе того или иного агиографического текста в аспекте следования традиции, соответствия канону, так и о «читателе» произведения, изменении характера его мировоззрения, способности воспринимать текст определенного характера. По верному замечанию Л.В. Левшун, именно агиография (в отличие от экзегезиса и панегирики) «обладала наибольшим потенциалом «приспосабливаемости» к характеру субъекта восприятия ...не должна была касаться догматики и сложных вопросов вероучения, а потому была более свободна и разнообразна в изобразительных средствах»³. Последнее замечание исследователя интересно в аспекте рассмотрения пространства поэтики житийного текста, осмысления его художественной природы (естественно, в контексте

¹ Панченко О.В. Там же. - С.497. О.В. Панченко ссылается на исследование А.П.
Кадлубовского «Очерки по истории древнерусской литературы житий святых», Варшава,
1902.

² Левшун Л.В. Категория жанра.. .С. 115.
^J Таи Dice. СПб.

средневековой традиции). Центром внимания при этом становится рассмотрение топоса . Само понятие топоса является в древнерусской литературе одним из наиболее тонких и сложных вопросов, однако «открытия в этой области могут стать во многом переломными в нашем представлении о художественности древнерусской литературы» .

Принципы имитации и соответствующие им основные топосы в древнерусских агиографических текстах («западная традиция»)

Неоценимую помощь при рассмотрении того или иного типа жития в контексте традиции оказывает материал, рассматривающий схемы их литературных топосов — мотивов, образов, устойчивых формул, библейских и святоотеческих цитат и т.д. Степень адекватности отражения «образа» (аспект imitatio) в какой-то мере зависит от полноты реализации идеальной схемы. Интересен, безусловно, и сам момент отхода от традиции в трактовке «образа» святого.

Одной из наиболее устойчивых характеристик средневекового текста (особенно значительной в памятниках с нормативной поэтикой) является принцип имитации . Принцип imitatio получил наиболее яркое выражение

Вслед за большинством исследователей, мы понимаем термин топос в «широком» смысле: топосом может быть «любой повторяющийся элемент текста от отдельной устойчивой формулы до мотива, сюжета или идеи» (Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: иссчгдоваиия, публикации, полемика / Сборник научных работ ин-та русской литературы (Пушкинский Дом). РАН. - СПб.: Из-во «Дмитрий Буланин», 2005. - С.59-60.

'Конявская ЕЛ Ав юрское самосознание древнерусского книжника (XI- сер. XV в.). - М: Языки русской культуры, 2000. - 199с. - С.33.

³ См. об этом: Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография:
исследования, публикации, полемика I Сборник научных работ ин-та русской литературы
(Пушкинский Дом). РАН. - СПб.: Из-во «Дмитрий Буланин», 2005. — С.59.

⁴ См. об этом: Панченко A.M. Топика и культурная дистанция // Историческая поэтика: итоги
и перспективы изучения. - М.: Наука, 1986. - С.236; Буланин Д.М. Античные традиции в
древнерусской литературе XI-XVT веков // Slavistische Beitracge. Muenchcn, 1991.- Bd. 278. -
S. 218-219.

как литературный феномен именно в агиографии. Большинство типов святости может быть определено, помимо характеристики подвига святого, ориентацией на тот или иной духовный авторитет или «сакральный образец» .

Можно выделить несколько принципов имитации, соответствующих определенному типу подвига.

I. Imitatio Christi

В данном случае суть подвига святого - жертва за веру. Текстам данного типа свойственны следующие топосы:

а) желание полного уподобления Христу, вплоть до мученической
смерти;

б) восприятие собственной смерти как уподобления страданиям
прежних христианских мучеников;

в) предсмертное прощение врагов.

Необходимо отметить, что подражание Христу в широком смысле -цель не только всех святых, но и всех христиан. Однако только в житиях мучеников мы можем проследить наличие указанных топосов как факт фиксации канона.

II. Просветители народов (Imitatio apostoli или Imitatio Constantini)
Топосы, свойственные указанному типу имитации, в большинстве

своем ориентированы на апостольские жития или на житие Константина Великого как первого христианского императора.

Руди Т.Р. «Imitatio angeli» (проблемы типологии агиографической топики) // Русская литература. - 2003. - №2. - С.48-59. - С.48.

В восточно-христианской традиции миссионерам приписывался особый титул - «равноапостольный». Данному принципу имитации свойственны следующие топ осы:

а) именование крестителя того или иного народа равноапостольным, а
подчас и собственно апостолом;

б) уподобление святого апостолам или Константину Великому;

в) использование аллюзий на фрагменты из Псалтири;

г) описание в устойчивых формулах жестокости язычников,
пытающихся убить святого;

д) мотив «прения с волхвом» (или волхвами), восходящий к сюжету о
прении с Симоном-волхвом из апокрифических Деяний Петра и Павла;

е) использование фрагмента «Слова о Законе и Благодати» о
прославлении просветителей народов («Хвалить же похвальными гласы
Римьскаа страна Петра и Паула») как преамбулы для похвалы новому
крестителю.

III. Imitatio angeli (жития преподобных)

Наиболее разработанными в настоящий момент (с точки зрения выявления житийной топики) являются преподобнические жития. Проанализировав значительный корпус древнерусских иноческих житий XI-XVII веков, Т.Р. Руди выделяет (по отношению к житиям преподобных) особый вариант агиографической схемы (имеется в виду схема основной части), состоящей из 25 топосов¹. Конечно, как отмечает исследовательница, далеко не все они обязательно присутствуют в том или ином конкретном житии преподобного. Однако, по нашему мнению, наличие указанных

Руди Т.Р. О композиции и топике житий преподобных // Труды отдела древнерусской литературы. - СПб., 2005. Т.57. - С. 431-500.

топосов в схеме жития позволяет решить вопрос о том, насколько конкретное житие отражает представление об «идеальном» в сознании древнерусского «автора» и «читателя». Приведем далее краткое описание преподобнических топосов:

6. мотив божественных знамений до рождения святого и / или во младенчестве, свидетельствующих о его избранности и посвященности Богу (топос может присутствовать и в других типах житий, но в житиях преподобных он получил особое распространение);

7. отрок, будущий святой, с самого детства мечтает о постриге, будучи объят божественной любовью (этот топос часто сопровождается цитатами из Евангелия, которые отрок услышал во время церковной службы);

8. подвижник покидает родительский дом и уходит в монастырь, не взяв с собой ничего, кроме одежды и (иногда) хлеба;

9. уход святого в монастырь (или, позднее, из монастыря в пустыню), который зачастую описывается с использованием ряда вербальных формул, передающих его душевное состояние (например, «окрылатев умом»);

5) игумен монастыря первоначально не соглашается на постриг
будущего святого, объясняя свой отказ молодостью отрока и/ или тяжестью
постнического жития;

6. после испытания отрока игумен постригает его, провидя «внутренними очами», что тот «сосуд хочет бытии святому духу» или, в другом варианте «сосуд избран»;

7. при описании пострига святого часто используется особый мотив, который можно определить как топос «отъятия влас» (вместе с волосами подвижник как бы оставляет и все мирские помыслы ради жизни духа);

8. в случае если подвижник уходит из мира не в монастырь, а в пустыню (или из монастыря в пустыню), обретение им места будущих подвигов, как правило, сопровождается библейскими цитатами, самыми распространенными из которых являются цитаты из Псалтири (например: «Се покой мой в век века, зде вселюся, яко изволихъ и» (Пс. 131:14));

9. в монастыре молодой монах (или отрок еще до пострига) внимает поучениям игумена, принимая их, «как земля доброплодная принимает семена и возвращает их с торицей» (аллюзия на Евангельскую притчу о Сеятеле);

10. святой усердно посещает церковную службу, первым приходит в храм и последним его покидает (топос, заимствованный из византийской агиографии);

11. в монастыре преподобный проходит различные службы, в том числе в поварне, где, глядя на огонь печи, вспоминает о геенне огненной;

12. святой ходит в нищенских одеждах (топос также восходит к византийской агиографии);

13. аскетические подвиги святого, различные формы «томления тела»;

14. сон святого всегда краток: он чаще всего спит сидя или стоя, или вообще проводит ночь без сна в молитвах;

15. мотив «лествицы» при описании иноческих подвигов святого (восходит к известному произведению Иоанна Синайского «Лествица»);

16. мотив борьбы святого с бесами (это мотив присущ и другим типам житий, однако в житиях преподобных он особенно широко распространен и является их обязательным топосом);

17. святой тверд в вере (этот топос часто реализуется при помощи формулы «Яко столб непоколебим» (например, в житии Ефрема

Новоторжского) или «Яко твердый адамант» (например, в житиях Макария Калязинского и Нила Столобенского);

18. повсюду разносится слава о святом, о его добродетельном житии в трудах и подвигах;

19. святой не может терпеть «славы от человек» и уходит из монастыря в пустыню.

Отдельно можно говорить о топосах, свойственных житиям основателей монастырей. К ним в частности относятся следующие:

1. мотив божественных знамений на месте будущего монастыря;

2. мотив постановки креста на месте будущей монастырской церкви;

3. мотив отеческой любви игумена к братии, одним из элементов которого является формула «Яко отец чадолюбивый» (например, в житии Ефрема Новоторжского);

4. мотив предсмертного наставления святого братии (обязательный топос во всех житиях основателей монастырей);

5. при описании преставления святого (как правило, известном подвижнику заранее) используются особые формулы;

6) мотив плача иноков о преставившемся игумене.
IV. Imitatio Mariae

Данный тип имитации относится к житиям святых жен. При создании житий святых жен прослеживается ориентация на «Каллистратово житие Пресвятой Богородицы» как иа сакральный образец . Основными топосами житий святых жен являются следующие:

а) описание нрава;

¹ См. об этом: Творогов О.В. Житие Богородицы // Словарь книжников и книжности Древней Руси.-Вып. 1.-С. 137-138.

б) мотив обучения грамоте и Священному Писанию;

в) мотив рукоделия;

г) мотив «внутреннего разума»;

д) мотив безбрачной жизни¹.

Рассмотренные выше принципы уподобления и имитации, а также соответствующие им топосы, являются, по нашему мнению, точками фиксации «канона» в тексте, помогают реализации основных смыслов, заложенных в житийном тексте, позволяют с большой степенью «адекватности» отразить образ того или иного святого с учетом определенного адресата текста. Поэтому они будут использованы нами в дальнейшем в процессе практического анализа текстов житий тверских святых с целью выявления степени соотнесенности конкретного текста с каноном либо отступления от него.

Восточнославянская агиография типикарного и нетипикарного круга («восточная традиция»)"

Другой подход к типологизации житийных текстов связан с определением трех составляющих не только агиографического текста, но и средневекового текста в целом. Поэтому агиография типологизировалась с учетом сферы ее употребления: 1) синаскарное, или проложное житие являлось составной частыо канона святому и относится к панегирическому разделу чтений; 2) минейное, патсриковое, летописное жития были призваны описывать «подвиг» святого и относятся к дидактико-агиографической группе повествований. Важно, что житие может включать элементы

Подробнее об этом см. в статье: Руди Т.Р. Праведные жены в Древней Руси (к вопросу о шіюлоіии свяюсш) // Русская литератора. - 2003. - №3. - С.84-98.

² О слове Преображенном и слове Преображающем: теоретико-аналитический очерк истории восточнославянского книжного слова XI - XVII веков. — Мн., 2007. - 880 с.

богословского экзегезиса, однако доминирующим в житии экзегезис никогда не бывает, поскольку предмет его изображения вероучительные истины. Житие же призвано или показать, или прославить праведную жизнь (а чаще соединить эти две цели).

В свою очередь жанровые модификации агиографии зависели от того, насколько подробно агиограф хотел рассказать историю святого. Так возникли основные разновидности - мартирии (описание мученической смерти святого); житие-биос (по возможности полное описание жизни и подвигов святого от рождения до преставления); похвала святому - краткое изложение основных событий жизни с последующей похвалой святому; проложное житие - со-восхваление читателем-слушателем подвига святого (имеется в виду итог, а не процесс восхождения по духовной лестнице; повествование в этом типе жития сведено до минимума).

Мартирии рассказывали о том или ином примере страдания христианина, часто распространялись в виде письма одной христианской общины другой. Они использовались в качестве назидательного чтения.

В житии-биосе агиограф стремился как можно более подробно описать идеальную жизнь святого, в отличие от мартирия, в котором описывался идеальный момент.

«Похвала» святому - это лаконичное изложение основных событий его

жизни и восхваление ему.

Главная цель «патерикового» жития — пробудить в людях, которые только что встали на путь веры горячее желание подражать тому или иному святому. Важно, что несмотря на всю трудность духовного восхождения, в финале жития подвижник не обязательно достигал высшей степени святости

(как это практически всегда мы можем наблюдать в минейных житиях), поскольку агиограф помнил о духовной немощи «начинающих». Поэтому богословские истины выражались в патериковом житии именно как норма житейского поведения, а не абстрактная идея.

Паремийное и четьи-минейное житие были сходны между собой по форме изложения, поскольку ориентировались на тех, кто мог видеть путь восхождения к Богу во всей полноте. Таким читателям необходимо было указать главное направление. В то же время четьи-минеи отличались от паремийного варианта жигия тем, что в них содержалось немало подробностей будничного свойства. Читающий житие был ориентирован на желание подражать именно потому, что между святым и христианином не г границы, которую невозможно было бы потенциально преодолеть.

Проложное житие (синаксарий) восхваляет итог подвига, а не его

процесс. В нем образ праведника должен быть максимально схожим с

Первообразом. Поэтому в нем нет места никаким деталям и реалиям земной

жизни.

В связи с описанными особенностями функционирования различных типов житийных повествований возникает множество стилистических вариантов жития: в патериковом рассказе святой показан «как один из нас, грешных», в паремийном житии - «святой как духовный труженик», в проложном житии - «святой как предстоящий перед Богом, молитвенник и заступник». От характера предмета изображения зависит и стиль текста: проложное житие отражает особенности символически-панегирического

стиля; паремийное и минейное призвано со стилистических позиций «психологического анализа» отображать образ; патериковое же житие воздействует прежде всего на чувственно-эмоциональную сферу читателя и ориентировано на «начинающих». Однако действительно важным является то, что в намеченное разделение на группы является уловным по отношению к конкретному тексту, поскольку в реальной жизни различные модификации житийного канона постоянно смешивались.

Еще одним важным аспектом, который влиял на характер произведения, являются типы гнозиса (познания) в христианской культуре.

Опишем кратко их сущность . Способы, или типы гносиса (в христианской культуре - собственно богопознания) могут и должны быть разными, а именно, по словам св. Василия Великого, «сообразные со званием каждого».

1. Кто-то полагает единственно надежным и истинным познание, основанное на личном чувственном опыте, то есгь познание, руководимое органами чувств в человеке. Познающих этого типа принято называть «эмпириками» (от греч. empeiria - опыт, то есть человеческий опыт вообще, восприятие посредством органов чувств, в противоположность научно поставленному опыту, эксперименту). При таком восприятии действительность, «данная в ощущение», существует для человека лишь постольку, поскольку он ее воспринимает органами чувств.

2. Кто-то более доверяет человеческому разуму, нежели чувствам, и

проверяет любую форму опыта рассудочно-понятийным анализом. Этот тип познающих мы назовем «гномиками» (от греч. gnoma — доказательство; gnome -мысль, вообще познавательная способность, выбор). Среди открывающихся «гномику» образов мира он сознательно выбирает для изображения те, которые,

¹ При описании типов гнозиса мы придерживаемся концепции Л.В. Левшун.

на его взгляд (основанный на скрупулезном рассудочно-логическом анализе явлений) наиболее точно отражают Истину. Неизбежность субъективного выбора в гномике приводит к существенным погрешностям при «реконструкции» и к возможности нескольких или даже многих, причем, не только никак не связанных друг с другом, но подчас и противоречащих друг другу, художественно-образных «реконструкций» Истины. «Гномик», как правило, и не задается целью представить цельную картину мироздания. Увлеченный каким-то одним аспектом познания, он «забывает» об остальных, а потому и не подпадает под их корректирующее воздействие.

3. Существует и третий тип познания. Представителей этого типа познания можно назвать «мистиками» (от греч. mystika — таинство; mystikos -іаинсі'венньїй) . Для художника, в творчестве которого преобладает этот способ познания, земная (эмпирическая) реальность со всеми ее земными атрибутами воспринимается и описывается как символ/отражение трансцендентной логосной реальности, что принято определять как «символический реализм» в собственном смысле. Он отличается от всех прочих известных «символизмов» тем, что, художник-мистик «в любой конкретной вещи усматривал онтологическое отражение приобщенности Бога к миру».

Возможно, что именно в указанных нами обстоятельствах и заключается основная причина того, чго при наличии основных направлений, или тенденций в развитии литературы в самом общем смысле, на практике конкретный текст строгой линейности не обнаруживал. В каждом конкретном тексте указанные компоненты могли сочетаться, что и обосновывало многообразие типов текста. Эта же причина обусловила, на наш взгляд, возможность рассмотрения отдельного списка произведения вне рамок историко-текстологического подхода.

¹ Мистика рассматривается в данном случае как совершенство, как вершина всякого богословия.

«Соединение паремийной и четьи-минейной традиции в Житии Макария Калязинского (по рукописи Троицкого списка 1584 г.)»

В настоящем исследовании в качестве материала для анализа нами используется Троицкий список Жития Макария Калязинского из собрания Российской го с) дарственной библиотеки1. Житие Макария Калязинского принадлежит к числу наиболее известных и, без сомнения, почитаемых житийных памятников прошлого. Объясняется это, в первую очередь, интересом к личности самого Макария Калязинского как со стороны его современников, так и со стороны потомков. Духовная грамота Иосифа Волоцкого свидетельствует о том, что почитание Макария Калязинского установилось еще при жизни святого. Тексты жития Макария Калязинского привлекали внимание таких ученых, как П.С. Строев, Н.П. Барсуков, В.О. Ключевский, М.Д. Каган и других. В числе исследователей жития известные богословы - архиепископ Филарет (Гумилевский) и архимандрит Леонид (Кавелин).

Текст жигия Макария Калязинского формировался поэтапно. Вскоре после смерти святого (1483 г.) по рассказам его учеников Маркела и Сергия была составлена памятка, которая легла в основу будущего жития. После обретения мощей преподобного (во время строительства нового храма в монастыре) было создано сказание, рассказывающее историю открытия мощей основателя обители. Одновременно подробно записывались чудеса об исцелениях у мощей преподобного (их более 90). Затем было установлено местное почитание преподобного Макария (в Калязинской обители), а затем местнопочитаемому святому была написана служба. Канонизирован же преподобный Макарий в числе других известных и почитаемых святых на соборе 1547 года при митрополите Макарий. Именно под руководством митрополита Макария на основе записей ц предании лучшими церковными писателями были составлены жития и службы новым святым.

Как отмечает Г.С. Гадалова1, Троицкий список (РГБ.Ф.304/1. №692) является самым ранним списком редакции 1584 года. Он представляет собой текст Пространной редакции жития преподобного. Статьи рукописи датируются исследователями в промежутке 60-ми и 80-ми годами XVI в. Житие Макария входит в состав сборника, составленного в 90-е годы XVT в. В нем содержатся также агиографические и литургические произведения о русских святых и Апокалипсис толковый архиепископа - Андрея Новокесарийского. Статьи о Макарий Калязинском расположены на л. 463-529.

Житие Макария Калязттнского традиционно начинается вступлением, в котором, однако, мы не наблюдаем столь привычного для агиографического жанра самоуничижительного топоса. Автор размышляет над тем, сколь полезно для души созерцание подвигов праведника. Прибытком и веселием для души он называет ситуацию, в котором человек приносит похвалу святому, потому что это весьма полезно. Здесь стоит заметить, что форма похвалы - это момент духовного восхождения, в похвале человек созерцает святого словно предстоящим перед Богом. Похвала, по сути, это словесная икона святого. «Ибо похвала святого подлинно до самого Бога восходит и возносится с благолепием не потому, что они таковой требуют, но потому, что Бог так хочет прославить угодников Своих»1. Мы видим, что апюграф ставит перед собой и перед читателями совершенно определенную творческую и духовную задачу - изобразить и увидеть «портрет» святого так, чтобы он с наибольшей степенью адекватности отражал Первообраз. Свою творческую задачу он подтверждает словами из Евангелия: «Прославляющего меня прославлю и всякого, кто исповедует Меня перед людьми, исповедую его и Я перед Отцом Моим Небесным»". Вполне можно предположить, что автор житийного текста представляет себе читательскую аудиторию как людей, знающих Священное Писание. Пространная уничижительная формула следует после того, как определена духовная задача. Примечательно, что в финале топоса самоуничижения апюграф, повинуясь логике теоцентричного мировоззрения, сообщает о том, что он возлагает всю надежду на Бога и преподобного отца и игумена Макария, а не надеется на собственные силы.

Отметим сразу, что в уже в начале Жития Макария присутствуют ключевые топосы, свойственные житиям преподобных: «рождение от благочестивых родителей» (имена которых называются - это некий муж города Кашина Василий, по прозвищу Кожин, и супруга его Ирина, о которой сообщается, что она благочестива и живет в Законе Господнем, соблюдая заповеди Евангельские); «чудеса, которые случаются сразу после рождения будущего святого» (он не сосет молока в среду и пятницу); «прилежание в Божественном учении и нежелание играть с другими детьми». Следующий ключевой для понимания образа топос, которому строго следует агиограф, -принуждение ко вступлению в брак. Когда юноша входит в возраст, родители увещевают его о вступлении в брак. Причем мы наблюдаем, что агиограф стремиться сохранить именно те ключевые топосы, которые с наибольшей степенью могут показать силу духа святого и, одновременно не отвлекать читателя от сути.

Примечательно, что в житии Макария родители представлены в качестве некоей искушающей силы: они не просто увещевают юношу, но и «с гневом и яростью, как каменья» обращают свои слова к нему, он же, испуская слезы умиления, ничего им не отвечает. Конфликт разрешается очень «простым» способом: «Благоразумный же отрок с тихим взором и сладким голосом отвечал им: «Вы Господа мои, посему я не отказываюсь и ничего не говорю вопреки. Воля Господня да будет. Вы же, что захотите, делайте со мной» (л. 465 об.). Как видим, благоразумный отрок уступает воле родителей и предает свою судьбу в руки Бога. Судьба будущего святого решается довольно быстро - его молодая жена Ирина1, по попущению Бога, умирает через три года после свадьбы, и Макарий отправляется в монастырь, раздав все свое имение. На этом моменте заканчивается повествование о жизни преподобного Макария в миру.

Следующий житийный фрагмент обозначен агиографом «О пострижении святого». Сюжетно он начинается с того, что блаженный, а именно так величает его агиограф, по своему обещанию посвятить жизнь служению Богу, приходит в один из монастырей, называемый Клобуков, на территории которого находится храм святого Николая. При описании момента пострижения используются все надлежащие топосы. Два из них непосредственно связаны между собой - топос «отъятия волос» и «обличения во святой ангельский образ». Игумен монастыря «облекает его во святой ангельский образ» - еще один традиционный топос, который символически обозначает переход в совершенно иное состояние. Отметим, что в указанном сюжетном фрагменте топосы как бы нанизываются один на другой, составляя единую мозаику, из которой складывается образ.

«Синтез принципа синаксаря и приемов экзегезиса с сюжетом биоса в Житии святителя Арсения Тверского (по списку конца XVI в.)»

В качестве материала для анализа нами используется текст жития свт. Арсения, представленный в монографии Е.Л. Конявской «Очерки по истории тверской литературы XTV-XV в.» . Как отмечает автор, основной список, по которому воспроизводится Житие свт. Арсения, в настоящее время входит в состав небольшой по объему рукописи (РГБ. Собрание В.М. Ундольского №286. Жития вкмц. Евдокии и свт. Арсения Тверского. В 4 (19,5 х 14,5), на 26 листах). Е.Л. Конявская, анализируя специфику текста рукописи, приходит к выводу о том, что данный список жития можно отнести к периоду не ранее конца XVI века, однако элементы позднего вмешательства в текст рукописи незначительны2. Благодаря этому обстоятельству данный житийный текст может быть интересен с точки зрения того, каким образом был сохранен средневековый канон в отношении данного житийного текста, каков образ святителя (а соответственно и личность самого «автора»), описанный «автором», и каков возможный образ того «читателя», к которому он (автор) обращался.

Текст жития предваряется заголовком, в котором традиционно указывается дата преставления святителя Арсения (месяца марта 2 день), а затем описывается, какой именно текст по замыслу автора должен быть представлен читателю: «еже отчасти житие его боголюбезное и от чюдесъ сказание» . Далее уже в самом заголовке «автор» житийного текста указывает на важнейшие качества святителя Арсения — пастырь добрый, исполненный Духом чадолюбия, предстоящий и молящийся «за ны» перед общим пастырем Владыкой Христом. Интересно, что «автор» испытывает необходимость словесно обозначить данную параллель — пастырь святитель Арсений и пастырь Христос, поскольку в контексте традиционной системы восточнославянского канонического творчества (типологической экзегезы1) не предполагается объяснение невидимого мира через видимый. Можно сказать, что сам метод, используемый автором, является частью этикетного творчества (далее нами используются термины, предложенные Л.В. Левшун: консервативно-традиционалистский и имитационно-риторический методы)". Скорее всего, приведенное выше сравнение является частью «похвальной топики», использующейся как в заключительной, похвальной части жития, так и в самостоятельных памятниках - похвальных словах и службах3. По мнению Т.Р. Руди, значительная группа топосов «похвальной топики» представляет собой в основном литературные формулы4, использование которых, по нашему мнению, свидетельствует и о сохранении (точнее консервации) традиции, и о мастерстве автора (имитации), который может более или менее искусно подобрать соответствующую «случаю» словесную форму.

Обратимся далее к тексту жития и попробуем проследить, каков же творческий метод, используемый автором и соответственно каковы те средства, при помощи которых «автор» говорит «читателю» о главном — образе святого (а следовательно и о Первообразе).

Как мы уже говорили ранее, еще в заголовке «автор» жития сравнивает пастырство святителя Арсения со Христом-Пастырем. Однако далее, вопреки традиционному мотиву «самоуничижения» автора, следует лишь краткая формула благословения на описание жизни святителя Арсения: «Благослови, Отче» .

Само жизнеописание святителя Арсения вместе с описанием посмертных чудес занимает в тексте рукописи лл. 9 об. - л.26 об. На лл.8, 8 об, 9 и 9 об. содержится авторское «вступление», которое по сути представляет собой панегирический текст внутри житийного текста, призванный как можно более «многогранно» описать образ святого через похвалу. Автор жития обращается к братии (видимо, монахам Желтиковой обители) и прямо говорит о цели, которая стоит перед ним и читателями созданного им текста — сотворение памяти святому через похвалу ему. Отметим, что данная цель поставлена и реализуется не самим автором, но содержится в тексте Священного Писания, а автор лишь ссылается на текст:

«Да есте відуще, братие, яко нынъ намъ приспъ торжество преподобнаго отца, яко же рече божественный пророкъ: Память преподобнаго с похвалами бываетъ... ... ». Далее следует еще одна отсылка к тексту Священного Писания, где говорится о необходимости прославления святого. Автор описывает и те духовные «плоды», которыми может быть награжден человек, прославляющий святого: «Кольми паче, егда памяти святыхъ приплетаемся, не благовонии ли исполняемся, не врагомъ ли страшни бываемъ, от мирских бо вещей, яко на небеси стояти мнимся, аггеломъ сликоствоующе, пророкомъ свеселящеси, праведникомъ соиграющсся, сице вкоупе небесний со земными радоующеся? ... . Далее автор призывает отринуть все земные соблазны, в числе которых объедение и пьянство, а также иные плотские похоти, и обратиться к ценностям духовным — посту, молитве, прочим добрым делам, которые не чрево питают, но обращены к сфере духа (душу питают и дух веселят). Сам процесс приобщения к «горнему» автор поэтически сравнивает с процессом наслаждения ангельской брашной (вином) и пивом духовным. Заметим, что по верному замечанию Е.Л. Конявской, « ... в агиографии высказывания «от автора» в силу сложившейся традиции представлены наиболее широко, однако поскольку житийный жанр был одним из наиболее устойчивых и канонизированных, в авторском комплексе жития далеко не всегда легко отличить индивидуальное от канонического ... » . Далее по тексту предисловия мы можем проследить, что в рамках реализации «похвальной топики» автор использует вполне традиционные литературные формулы (метафоры): « .. иже бо яко звезда восия от обители преподобныхъ и оогоносныхъ отецъ нашихъ Антония и Фе(омега)досия и до насъ доиде, яко солнце просвещая вноутрь сердца наша ... »3. Святитель Арсений сравнивается со звездой и солнцем просвещения. В данной традиционной формуле можно проследить аллюзии на евангельский текст, связанный с появлением Вифлеемской звезды и на текст «Слова о Законе и Благодати», где Владимир как просветитель народов именуется подобным образом (в свою очередь традиция прославления святого восходит к традиции прославления апостолов Петра и Павла).

«Житие Нила Столобенского (по списку XVIII в.): между каноничностью и новаторством»

Неоценимую помощь при рассмотрении того или иного типа жития в j контексте традиции оказывает материал, рассматривающий схемы их литературных топосов - мотивов, образов, устойчивых формул, библейских и святоотеческих цитат и т.д. Наиболее разработанными в настоящий момент с этой точки зрения являются преподобнические жития. Проанализировав значительный корпус древнерусских иноческих житий XI-XVII веков, Т.Р.Руди выделяет (по отношению к житиям преподобных) особый вариант агиографической схемы (имеется ввиду схема основной части), состоящий из 26 топосов . Конечно, как отмечает исследовательница, далеко не все они обязательно присутствуют в том или ином конкретном житии преподобного. Однако, по нашему мнению, наличие указанных топосов в схеме жития позволяет решить вопрос о том, насколько конкретное житие отражает представление об «идеальном» в сознании древнерусского «автора» и «читателя». Степень адекватности отражения «образа» (аспект imitatio) в какой-то мере зависит от полноты реализации идеальной схемы. Безусловно , интересен и сам момент отхода от традиции в трактовке «образа» святого.

Итак, попытаемся рассмотреть на примере отдельного типа ; преподобнических житий, как реализуется топика «идеальной» схемы монашеского жития. В качестве текстового материала нами будет использовано факсимильное издание рукописи «Жития Нила Столобенского», предпринятое В.З. Исаковым в 2002 году .

Указанный текст рукописи является одним из наиболее полных рукописных сборников, посвященных Нилу Столобенскому. Это рукопись XVIII века, происходящая из Ниловой пустыни и представляющая собой . монастырскую редакцию «Жития». Согласно В.З.Исакову, автором этой редакции предположительно является настоятель Ниловой пустыни Нектарий Теляшин . Собственно Житие занимает в тексте рукописи лл. 25-56 об. Поскольку текст рукописи является «поздним» по своему происхождению, он интересен, с одной стороны, с точки зрения сохранения в , \ нем традиций «канонического» жития преподобных, а с другой стороны -наличия элементов отхождения от указанной традиции.

Рассматриваемая нами редакция Жития Нила Столобенского начинается фразой: «В последние времена явился подобный древним святым, ; оставил тревоги мирской суеты, потрудился и угодил Нил Господу: от Него же небесных благ награду принял за труды свои»3. Как справедливо замечают исследователи, наличие указанного вступления свидетельствует о том, что первоначальный рукописный вариант жития был литературно обработан. Вступление в итоговом варианте занимает место истории «О сотворении...» жития Нила Столобенского. По мнению Н.П. Барсукова, именно наличие рассказа о составлении (сотворении) Жития говорит в пользу того, что житийный текст принадлежит к более ранней (древней) редакции. Как видим, для последующих редакторов Жития было важно уже в самом начале житийного повествования дать некую «прорезь» образа святого, в краткой и весьма поэтической форме (которая представляется в логике культуры Нового времени самоценной категорией и призвана воздействовать на восприятие мира «читателем» через эмоциональное переживание) указать на одну из главных составляющих монашеского подвига - подражание древним святым, уединенный образ жизни, труд во : имя Господа.

Начало жития вполне соответствует традиционным средневековым канонам. Сообщаются сведения о рождении и воспитании святого. Указывав гея и точное место рождения — область богоспасаемого Нова града, предел Деревской пятины, село Жабенское. Далее агиограф поясняет, что точных сведений о родителях святого нет, поскольку с момента его рождения прошло очень много лет. Однако отсутствие указанной информации восполняется автором житийного текста за счет того, что он (вполне в логике стремления канона к абстрагированию) называет преподобного Нила гражданином Вышнего Иерусалима, поскольку тот имеет отцом «Создателя всех Бога, который его породил водою и духом, ... матерью же имеет Православную Отчую Церковь... ... . При этом мы видим отсутствие в тексте жития мотива божественных знамений до рождения святого и/или в раннем младенчестве, свидетельствующих о его избранности и посвященности Богу.

Так, вполне в рамках традиции, агиограф говорит о трудности монашеского подвига, і непременным условием которого является преданность Христу и верность , раз и навсегда избранному пути: «Никто, возложивший руку свою на плуг и оглядывающийся назад, не войдет в Царствие Небесное» . Интересно, что эта j же цитата из Евангелия употреблена, например, и в житии благоверной княгини Анны Кашинской, когда речь идет о сходной в смысловом отношении ситуации . Кроме того, мы находим в указанном фрагменте еще » ряд синонимичных в смысловом отношении цитат: «Если кто не возьмет : креста своего и не пойдет вслед за Мною, не может быть Моим учеником»; «Если кто любит отца или мать больше Меня, не достоин меня, и если кто хочет душу свою спасти, погубит ее» . Интересным, с нашей точки зрения, является факт наличия далее в структуре житийного текста и усложненных , «поэтических» оборотов, свойственных скорее стилистике экспрессивно-эмоционального стиля и свидетельствующих, вероятно, о более поздней литературной обработке первоначального текста.

«Черты литературы Нового времени в житии Анны Кашинской (по списку XVIII в.)»

Тема, связанная с созданием и бытованием агиографических памятников, посвященных Анне Кашинской, вот уже много лет вызывает активную дискуссию в научных кругах. Практически уже не одно столетие священники, историки, источниковеды размышляют над вопросами, связанными с историей канонизации святой благоверной княгини Анны Кашинской, проблематикой авторства жития и т.д. Получил житийный текст, посвященный Анне Кашинской, и оценку со стороны филологических j «достоинств» текста. Вслед за известным русским историком В.О. і I Ключевским, большинство исследователей склоняются к тому, что данный текст не представляет интереса. Например, в статье из «Словаря книжников и книжности Древней Руси»1, посвященной Анне Кашинской, авторитетный ; исследователь О.А. Белоброва пишет: «...В литературном отношении Житие не представляет особого интереса: это многословное подражательное сочинение, отмеченное традиционными для житийного жанра «общими местами» и длинными диалогами...»2. Тем не менее, нам представляется t весьма интересным обращение к конкретному списку жития Анны і

Кашинской с целью выявления «типичных черт», топосов житийного жанра j и примеров отхода от канона. Особенный интерес, с нашей точки зрения, представляет и то, как проявляется характер самого «автора» житийного текста, какие «мысли», «идеи» и «образы» получают свое осмысление и ! воплощение, поскольку в случае с житием Анны Кашинской мы имеем дело с текстом «поздним» по времени своего создания. В качестве материала для рассмотрения нами был взят текст жития Анны Кашинской, изданный В.З.

Исаковым в 2002 году . По замечанию В.З. Исакова, данный список является самым «древним» из имеющихся в коллекции рукописей ГАТО, время его создания относится к XVIII веку.

Обратимся непосредственно к рассмотрению самого текста жития. Житие начинается вполне традиционным для житийных текстов XV-XVI вв. «предисловием» или вступлением автора, в котором он говорит о важности Христова учения, приводит библейские цитаты, передающие слова Спасителя о необходимости просвещения всех народов и о тяжелом пути учеников. Причем можно сказать, что автор житийного текста обращается и соответственно обращает внимание «читателя» на часто цитируемые и естественно знакомые всем слова Спасителя. Например: «Возьмите иго мое на себя и научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго Мое благо и бремя Мое легко» или «Если кто оставит отца, или мать, или жену, или детей, и села, и имение имени Моего ради, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Вполне определенно можно сказать, что приведенные слова являются, с одной стороны, устойчивыми «литературными формулами», этикетным оформлением текста, но, с другой — именно эти цитаты вполне осознанно выбираются автором для того, чтобы задать некое направление, некий вектор мыслям читателя, который должен был найти подтверждение сказанному непосредственно в самом описании жизни святой благоверной княгини Анны Кашинской. Можно заметить, что, по верному замечанию Л.В. Левшун", при таком способе мышления автора не происходит объяснения мира через призму Библии или даже не сама Библия объясняется посредством сопоставления с увиденным в мире. Библия для «автора» - лишь некий набор цитат, который он может использовать по своему усмотрению. Обобщая высказанную идею, автор подводит итог своего размышления, говоря о своих «героях»: «Ибо ; всем сердцем возлюбили Господа Бога и потому за ним невозвратным путем шествовали, как впереди явит слово об этом»1.

Далее в тексте жития мы можем найти вполне традиционную часть, представляющую собой реализацию типичных топосов, свойственных как житиям вообще (мотив рождения от благочестивых родителей), так и свойственных женским житиям (по верному замечанию Т.Р. Руди, в основе житий святых жен лежит так называемый тип имитации imitatio Mariae)": описание нрава, мотив обучения грамоте и Священному Писанию, мотив «внутреннегоразума»: « ... И добрі има воспитанна во страсі Господни, и j наказана того пресвятым заповеди творити. И наоучена же бышоу божественному писанию. И добре поучашеся страху Господню и того поучению возгораше бо ся на красоту віка сего, яко прелесть 6t ниже оуклоняшеся къ сладости пищи и покоя. Но пищи бо ей молитва непрестанная и желание ненасытное къ Богу, ниже честь и слава возбрани когда ей от любви Божия, но присно прилъпиаше благимъ дъламъ. Како бы оугодити Богу, и на того пресвятую волю полагаше оупование свое, и веема поучашеся в законі Господни и яко древо при исходищих водъ напомемо бяше божественныхъ свовесъ пооучениемъ, и оттого навыче духовнаго ; веселия моляшеся часто Господеви. Ако да не лишит ю небеснаго своего чертога, но да сотворитъ о ней, ако волити пресвятая воля его ... » . В приведенном нами отрывке мы можем заметить наличие всех трех указанных . мотивов в «свернутом» виде - будущая благоверная княгиня Анна была кротка нравом (потому что была воспитана родителями в «страхе» Господнем, то есть испытывала чувство благоговения и трепета по отношению к Богу), хорошо знала Священное Писание и отвергала суету мира земного, предпочитая всем радостям земным покой душевный и пищу духовную. Отметим попутно, что реализация еще двух мотивов — «мотив рукоделия» и «мотив безбрачной жизни» - представлен в тексте жития по-разному: первый из них отсутствует (или скорее подразумевается), а второй проявляется в полной мере лишь во второй части жития, когда княгиня Анна уходит в монастырь.

Похожие диссертации на Жанр жития в тверской литературе XVI-XVIII веков

Сюжетная типология жанра жития в русской литературе XI-XVI вековВасильев Владимир Кириллович

Пинежская книжно-рукописная традиция XVI- 1-ой четверти XVIII веков и памятники местной литературыСавельева, Наталья Вячеславовна

Русская комедия 80-х - 90х годов XVIII века (жанр, конфликт, характер)Куликова, Ирина Дмитриевна

Эволюция жанра песни в русской литературе XVIII векаЕфимова Полина Анатольевна

Роман И.А. Гончарова "Обыкновенная история" и "роман воспитания" в русской и немецкой литературе XVIII - XIX веков : эволюция жанраПлужникова, Юлия Александровна

Русская литературная песня второй половины XVIII века в контексте жанров лирической поэзии : (Идиллия, элегия, романс, ода)Саркисян, Елена Викторовна

Эволюция жанра трагедии в русской драматургии XVIII века и проблема историзма Кокшенева Капиталина Антоновна

Становление жанра баллады в русской поэзии второй половины XVIII века Александровская Мария Александровна

Эволюция жанра литературного путешествия в произведениях писателей XVIII-XIX вековМихайлов Вадим Александрович

Становление и развитие жанра романа в русской литературе 70-80-х годов XVIII века : мифогенный роман в творчестве М.Д. Чулкова, М.И. Попова, В.А. ЛевшинаДзюба Елена Марковна