Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Поэзия В.Ф.Ходасевича: развитие державинской традиции 27
1. Реминисценции из литературно-биографического текста Г.Р.Державина 27
2. Трансформация державинского прозаизма в поэзии В.Ф.Ходасевича 58
Глава II. «Державинский текст» в литературной критике В.Ф.Ходасевича 78
1. Литературно-критическая концепция личности и творчества Г.Р.Державина 78
2. Теоретические предпосылки «державинского текста» в литературной критике В .Ф.Ходасевича 101
I. Эстетическая концепция В.Ф.Ходасевича-критика. Между символизмом и формальной школой 101
II. Исследовательские методы В.Ф.Ходасевича 106
Глава III. Итог воплощения «державинского текста»: биографическая книга В.Ф.Ходасевича «Державин» 124
1. Содержательные аспекты «державинского текста»: формирование образа поэта, концепция творчества 125
2. «Державинский текст» в перекличке с литературно-биографическими текстами русских писателей 135
I. Литературные аллюзии в биографической книге «Державин» 135
II. Символизация державинского образа. Проекция «державинского текста» на «текст Поэта». Взаимодействие текстов автора и героя 140
Заключение 165
Список использованных источников и литературы .168
- Реминисценции из литературно-биографического текста Г.Р.Державина
- Трансформация державинского прозаизма в поэзии В.Ф.Ходасевича
- Литературно-критическая концепция личности и творчества Г.Р.Державина
- Содержательные аспекты «державинского текста»: формирование образа поэта, концепция творчества
Введение к работе
Вопрос восприятия Владиславом Ходасевичем державинского творчества возникает в контексте проблемы «Г.Р.Державин и Серебряный век».
Начало XX века оказалось временем высокого творческого интереса к культурно-историческому наследию XVIII века. Вспоминая это время, Осип Мандельштам писал: «Напряженный интерес ко всей русской поэзии в целом, начиная от мощно неуклюжего Державина до Эсхила русского Ямбического стиха - Тютчева, предшествовал футуризму. Все старые поэты в ту пору, приблизительно перед началом мировой войны, показались внезапно новыми. Лихорадка переоценки и поспешного исправления исторической несправедливости и короткой памяти охватила всех. В сущности, тогда вся русская поэзия новой пытливости и обновленному слуху читателя предстала как заумная» (Мандельштам, 1994,288)1.
Серебряный век выдвинул проблему переосмысления литературы допушкинской, в том числе, творчества Державина. Общепризнанная «пушкинская мера» мысли, поэзии и чувства оказалась закрепленной за прошлым веком. Новые онтологические предпосылки обращали исследователя к «мере державинской».
Основателем «пушкиноцентрической» концепции истории русской литературы был В.Г.Белинский. Великий критик проводил в своих работах мысль о линейном развитии русской литературы, достигшей своего расцвета в творчестве Пушкина. Державину отводилось место «отца русской поэзии»: «История нашей поэзии до Пушкина вся заключалась в усилии из реторики сделаться поэзиею, из книжной и школьной стать естественною, из подражательной - оригинальною, - писал Белинский. -
Полные библиографические данные цитируемых и упоминаемых источников приводятся в «Библиографии». В тексте в скобках указываются автор или первые слова заглавия, год издания, том (при необходимости), страницы.
Ломоносов сообщил русской поэзии характер чисто реторический, чисто школьный и книжный <.. .> Державин действительно пошел своим особым путем, но, не выходя из-под влияния Ломоносовской поэзии, <.. .> поэзия Державина удержала дидактический и реторический характер в своей общности»1 (Белинский, 1955,600-603).
Концепция Белинского получила развитие в трудах Н.Г.Чернышевского, Н.А.Добролюбова и впоследствии укоренилась в академической науке2. В литературной жизни первой трети XX века ситуация резко изменилась. В поисках новых истоков, мировоззренческих «пересечений», адекватных средств выразительности поэты стали обращаться к допушкинскому периоду русской литературы. Это была попытка «вглядывания» в отдаленное как возможность познать себя и современный мир. В критике интерес к допушкинской литературе фиксировался исследованиями о поэтах XVIII века, догадками о возможных пересечениях «старого» и «нового» в опыте поэзии модернизма (Айхенвальд, 1988; Садовской, 1988).
К.Мочульский, связывая отмеченные тенденции с поэзией постсимволизма (одним из представителей которой был Владислав Ходасевич), писал, что «неоклассицисты» лишили себя «материала» символистов - невыразимого и обратились к слову, занявшись усовершенствованием технического мастерства, «оттачиванием формы»:
Цитата приводится с сохранением орфографии автора.
Между тем отношение к Пушкину было лишено живого соучастия: «Во второй половине XIX века произошла подмена настоящего Пушкина -школьным, убогим, общедоступным «гением» <...> Ни одного серьезного исследования, ни одной даже приличной биографии XIX век нам не оставил», - делал вывод современник О.Мандельштама К.Мочульский (Мочульский, 1999, 32-33). Более подробно см.: Загидуллина, 2001; Загидуллина, 2002.
3 Последовательное освоение художниками XVIII века достижений литературы предшествующих веков дает основание исследователю говорить о явлении «неоклассицизм». (См.: Горбачев, 2004, 25). Статья К.Мочульского 1922 года носила название «Классицизм в современной поэзии».
«...Пробуждается острый интерес к языковедению, раскрываются глаза на внешнюю (звуковую) и внутреннюю (смысловую) природу слова <...> по-новому воспринимаются грамматика и синтаксис - вырастает в точную науку стилистика. Поэты становятся филологами» (Мочульский, 1999а, 190). В этой связи оказалось востребованным и пластическое слово Пушкина, и «непричесанная», «растерзанная», заключающая в себе массу нереализованных возможностей поэзия Державина (Иванов Вяч. Вс, 1995, 414), в целом поэзия XVIII века. В.А.Кузнецов, рассматривая, как художественное наследие В.К.Тредиаковского соотносится с опытом русской поэзии XX века, делает вывод: «Русский XVIII век как целостный и законченный период развития культуры давал богатейший материал способов построения художественного целого, «забытых» в XIX столетии и потому производивших впечатление «новизны» при их актуализации в модернистском тексте» (Кузнецов, 1998,14).
Феномен ренессанса традиций XVIII века в поэзии модернизма до сих пор нуждается в обстоятельном и вдумчивом изучении. Раскрытие причин и условий культурного взаимодействия художественных опытов XVIII и XX веков способствует формированию представления о русской литературе как едином знаковом пространстве. В рамках целостного пространства русской культуры сосуществуют уникальные структуры, тексты, каждая из которых характеризуется соположенностью, обладает определенной ценностью. Изучение того, как «сообщаются» определенные тексты на уровне «текст в тексте» выявляет специфику и равную значимость каждой знаковой структуры, открытия каждого автора. Пространство культуры расширяется за счет преодоления иерархической точки зрения на литературу, предпочтения какой-то определенной выбранной «меры». Данный подход возникает наряду с «линейной» трактовкой истории литературы, рассматривающей культурное развитие как процесс приятия и отрицания традиций ближайших литературных «поколений». Показательно, что новое представление о бытии литературы
зародилось в 10-е - 20-е годы прошлого века и было вызвано поэтической практикой того времени. Так, О.Э.Мандельштам в рецензии «О современной поэзии (к выходу «Альманаха Муз») убеждал читателя: «Никакого «высокого уровня» у современников в сравнении с прошлым нет <...> Да и какой вообще может быть прогресс в поэзии в смысле улучшения. Разве Пушкин усовершенствовал Державина, то есть в некотором смысле отменил его...» (Мандельштам, 19946, 258).
Приведенных предварительных суждений достаточно, чтобы постановить проблему «Державин и Серебряный век» и осмыслить ее с привлечением творческого наследия В.Ф.Ходасевича и применением понятия «державинский текст».
Осознание общей логики путей литературного развития посредством введения понятия авторского, «державинского» текста1, обоснования форм и способов его функционирования в творчестве другого художника актуализирует идею единого культурного пространства, онтологической матричности периодов литературы, творческого развития традиций не в виде механического «сцепления» звеньев поэтических новаций следующих друг за другом поколений, а в виде живой «переклички» текстов, может быть, и разделенных значительной временной дистанцией, но равно соположенных в знаковом пространстве культуры. В этом видится теоретическая значимость настоящего исследования.
Воссоздание наиболее полной картины культурного освоения эстетическим сознанием XX века наследия XVIII века на примере художественного диалога Державина и Ходасевича восполняет пробел в
1 На основании исследовательских материалов по теории текста в работе рассматриваются такие его разновидности, как авторский текст, связанный с творческим наследием, литературным и концептуальным образом определенного автора, и локальный текст - вариант особого осмысления топоса.
выявлении культурной подосновы поэзии Серебряного века, что составляет актуальность темы представленной работы.
Объектом изучения стало творчество Ходасевича, рассматриваемое с точки зрения рецепции личности и творчества Державина.
Предметом исследования является «державинский текст» в творчестве Владислава Ходасевича - реконструированная система биографических фактов, художественных смыслов, поэтических приемов, элементов литературного писательского образа, включающая различные формы державинского слова; в целом высказывание Ходасевича о жизни и творчестве Державина.
Материалом диссертационной работы послужили лирические, прозаические, критические тексты Державина и Ходасевича; лирические тексты и критическая проза ведущих поэтов Серебряного века (О.Мандельштам, М.Цветаева, В.Маяковский); основополагающие работы символистов (В.Брюсов, Вяч.Иванов, А.Белый); статьи и прозаические произведения теоретиков формальной школы (Ю.Тынянов, В.Шкловский).
Особо следует отметить, что нами был исследован ряд материалов, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства (рукописи С.Парнок), Российской государственной библиотеке (не переиздававшиеся произведения В.Ходасевича «Иридион», «На Родине»).
В творчестве Владислава Ходасевича впервые реконструируется «державинский текст», описываются его смысловые и структурные элементы, анализируется значение «державинского текста» для творчества Ходасевича и Серебряного века. Это составляет научную новизну диссертационного исследования.
В настоящем исследовании охватывается целый комплекс проблем, недостаточно изученных до настоящего времени. Прежде всего, это
О необходимости изучения данного явления свидетельствуют темы диссертаций последних лет (Кузнецов, 1998; Мурашов, 2003; Горбачев, 2004).
проблема восприятия творчества Державина поэзией русского модернизма.
Проблема актуальности державинского слова в поэзии Серебряного века была обозначена в 1916 году Б.М.Эйхенбаумом: «У Державина можно еще учиться, - писал Б.М.Эйхенбаум, - и я думаю, что для поэтов не символистской школы он до сих пор должен давать много. Кто хочет говорить о мире через вещи, <...> найдет в его поэзии много для себя ценного» (Эйхенбаум, 1988,297).
Мысль Эйхенбаума была подхвачена другим представителем формальной школы И.Н.Розановым. В статье «Литературные репутации» (1922) он выстроил державинскую линию литературного наследования, сближающую Державина, Некрасова и Маяковского. По наблюдению И.Н.Розанова, для творчества этих поэтов были характерны личный темперамент, сознательное смешение стилей и тема частного человека. Исследователь проводит идею, что движение в литературе складывается из процессов притяжения, отталкивания и инерции: «Между поколениями новаторов - прочие поколения не в счет - идет постоянная борьба отцов и детей. Но, отталкиваясь от отцов, которые, в свою очередь, оттолкнулись от дедов, сам становишься в каком-то отношении ближе к дедам, чем к отцам <.. .> На этом основан ритм поэтических эпох» (Розанов, 1990, 23).
Ю.Н.Тынянов в изысканиях 1924 года («Промежуток») сопоставлял открытия русского футуризма с поэзией XVIII века, объясняя парадокс сходства изобразительных средств типологическим сходством культурных моделей: «Русский футуризм был отрывом от срединной стиховой культуры XIX века, - утверждал Ю.Н.Тынянов. - Он в своей жестокой борьбе, в своих завоеваниях сродни XVIII веку, подает ему руку через голову XIX века, Хлебников сродни Ломоносову, Маяковский сродни Державину. Геологические сдвиги XVIII века ближе к нам, чем спокойная эволюция XIX века» (Тынянов, 1975в, 176).
Своеобразно перекликается с наблюдениями Ю.Н.Тынянова теория Вяч.Вс.Иванова о двух типах культур - «горячих» и «холодных». «Горячие» культуры (к которым относится и культура модернизма) сосредоточены на открытии необычного и свежего. Они принимают элементы культурного наследия, интерпретируя их, адаптируя к современному пониманию. Им противопоставляются культуры «холодные», воспроизводящие наследие прошлого практически без изменений (См.: Иванов Вяч.Вс, 1995, 408; Иванов Вяч.Вс). В соответствии с предложенной классификацией культуры XVIII и XX века следует отнести к «горячему» типу.
Суждения Б.М.Эйхенбаума, И.Н.Розанова, Ю.Н.Тынянова и Вяч.Вс.Иванова приводят нас к выводу, что за типологическим сближением художественных эпох можно увидеть глубинное сходство исторических ситуаций и мировоззренческих позиций художников1. В поэзии начала XX века, как и сто пятьдесят лет назад, назревала эпоха созидания, высвобождения «энергии» слова. «Матричное» сходство эпох заключалось в том, что глобальные бытийные перемены требовали качественно нового выражения в слове. Творческая ситуация выявила реформаторов поэтического языка, породила литературные эксперименты, обращение к наследию мировой литературы.
В отечественном литературоведении до 60-х годов работы по проблеме сопоставления поэзии XX и XVIII веков посвящались исключительно творчеству Маяковского. Исследователи (Степанов, 1940, Перцов, 1945), выявляли сходство эстетических принципов Маяковского и поэтов XVIII века (наличие в поэзии государственного пафоса),
1 Данное направление исследовательской мысли обнаруживается в монографии Ильи Кутика «The Ode and the Odik. Essays on Mandelstam, Pasternak, Tsvetaeva and Mayakovsky» (Kutik, 1994). В работе выражается идея, что столь разных поэтов Серебряного века как Цветаеву, Мандельштама, Пастернака и Маяковского объединял «эпический взгляд на мир», стремление, скорее, к описанию и «собиранию» мира, чем к его анализу.
поэтических средств (на лексическом, интонационном, синтаксическом уровнях).
Начиная с 60-х круг имен в рамках подобного сопоставления расширился: державинские «черты» обнаруживались не только в поэзии Маяковского (Кожинов, 1965), но и в творчестве Заболоцкого, Мандельштама. Следует выделить статьи И.Смирнова, В.Терраса, Л.Гинзбург.
И.П.Смирнов, опираясь на статью Б.М.Эйхенбаума 1916 года, в исследовании «Заболоцкий и Державин» писал о возрождении державинской традиции в творчестве художников «постсимволистской формации», относившихся к слову как инструменту точного живописания: «В стихах Державина слово было лишено семантической двуплановости, символико-иносказательного ореола <...> Заболоцкий стремился воскресить державинское отношение к слову как носителя точного знания о мире» (Смирнов, 1969).
В.Террас, изучая творческие истоки поэзии Мандельштама впервые указал, что толчком к созданию «Грифельной оды» послужило предсмертное восьмистишие Державина «На тленность»1 (Террас, 1968). В дальнейшем державинские мотивы и ассоциации в «оде» выявлялись в рамках текстологического подхода, изучения черновиков, общего описания источников и подтекстов стихотворения (См.: Ronen, 1983; Седых, 1978; Семенко, 1995; Гаспаров, 1995).
Относительно малое количество работ по интересующей нас теме объясняется тем, что в исследованиях советского периода тема «Державин и Серебряный век» возникала нечасто. Во-первых, оказывала свое влияние специфическая оценка поэзии начала прошлого века: «Речь шла (пусть и с рядом оговорок) об отступлении от заветов и традиций, «выпадении» из них, о разрыве в цепи поступательного художественного развития»
' Также об этом писала Л.Я.Гинзбург в статье «Поэтика Осипа Мандельштама». (См.: Гинзбург, 1972).
(Келдыш, 1992, 3). Во-вторых, на протяжении длительного времени господствовала традиционная концепция истории литературы как последовательного, поэтапного движения к реализму, составляющему вершину культурного развития.
Смена идеологических позиций и методологических установок в конце XX века привела к актуализации тех научных проблем, которые находились «на обочине» традиционного метода исследования русской литературы, в том числе, к осмыслению проблемы освоения державинского творчества литературой Серебряного века. Расширилась область исследования - в поле внимания исследователей оказались тексты М.Цветаевой (Прохорова, 1993; Матушкина, 1993), Вяч.Иванова, В.Хлебникова (Кузнецов, 1998; Иванов Вяч.Вс, 1995), критиков Серебряного века (Крылов, 1993). Изучению подверглись отдельные приемы, интонационные ходы, реминисценции из Державина, ожившие в творчестве поэтов первой трети XX века.
В 1994 году была опубликована монография Ильи Кутика «The Ode and the Odik. Essays on Mandelstam, Pasternak, Tsvetaeva and Mayakovsky» (Kutik, 1994). Проблема «Державин и Серебряный век» рассматривается в ней как проблема эволюции одической традиции в творчестве О.Мандельштама, В.Маяковского, Б.Пастернака и М.Цветаевой. Исследователь обосновывает взаимосвязь между поэтическим языком, мировоззрением художника и жанром. Так, Маяковский через утверждение в своих стихах государственного пафоса принял от одического жанра риторический жест, метафорический стиль и грандиозность образа. Для Мандельштама обращение к русской оде было способом «собирания» разрозненного мира, соединения разорванной цепи мировой культуры. На примере стихотворений «Бессонница», «Грифельная ода», «Ода Сталину» И.Кутик рассматривает трансформацию такого одического приема как ассоциативный перечень образов. Наличие одических черт в поэзии Пастернака (прежде всего, метонимической
метафоры) обусловлено философской позицией автора - отсутствием дистанции между «Я» и миром, осознанием себя частицей времени и государства. Одическое у Цветаевой выявляется через концепты «мускул» и «свобода» (понятия, вводимые Кутиком), метафорический образ Горы, анализ синтаксической структуры поэтического текста.
В поиске культурных взаимосвязей И.Кутик идет от рассмотрения сходства языковых средств поэзии XVIII и XX веков к обоснованию жанрового и мировоззренческого сходства. Такой подход представляется весьма плодотворным, методически направляющим для настоящей диссертационной работы.
Повторимся, что работ по проблеме «Державин и Серебряный век» немного, еще реже исследователи обращались к проблеме освоения В.Ф.Ходасевичем дерэюавинскои художественной системы. Поиск сопоставлений неизменно ограничивался критикой Ходасевича и его биографической книгой «Державин»1.
С «Державина» началось узнавание Ходасевича в советской России, увлекательная интерпретация биографии поэта привлекла внимание к самому интерпретатору: «Слово поэта о поэте всегда обладает для нас особой привлекательностью, - как нельзя к месту звучат слова И.Кудровой. - Ходасевич ли рассказывает нам о Державине и Пушкине, Набоков ли оценивает творчество Ходасевича или Марина Цветаева размышляет о Бальмонте, Пастернаке и Маяковском, - всякий раз можно быть уверенным: мы столкнемся с неожиданными ракурсами и акцентами, открывающими с незнакомой нам стороны и того, кому посвящена статья или книга, и самого автора. Сам жанр обеспечивает нам выстраданно-
1 В работе произведение В.Ф.Ходасевича «Державин» определяется как «биографическая книга». Это обусловлено тем, что в диссертации не рассматривается сложная проблема жанра данного произведения, требующая отдельного исследования. Можно только отметить, что «Державин» синтезирует разные жанровые традиции - от агиографии до лирического романа.
личный подход, собственный взгляд на историю литературы вообще и на ценности поэзии в частности» (Кудрова, 1997, 7-8)1.
В статье А.Л.Зорина (Зорин, 1988), предваряющей первую на родине публикацию биографической книги о Державине, особого внимания заслуживает предположение об исповедальном характере «Державина». А.Л.Зорин пишет об автобиографичности рассуждений Ходасевича о природе вдохновения, описания ощущения поэта в момент создания стихотворения.
В работе Д.Бетеа и А.Бринтлингер (перевод Д.И.Унгуряну) высказывается мысль, что изложение в «Державине» реальных фактов проникнуто «некой отраженной литературностью», возникающей за счет текста-посредника - «Капитанской дочки» Пушкина (Бетеа, Бринтлингер, 1995, 387). Сходное предположение, поданное с большей осторожностью, встречается у Дж.Малмстада: «Его жизнь (Г.Р.Державина - М.Г.) похожа на приключенческий роман XIX века, и Ходасевич время от времени отсылает к предшествующим произведениям русской литературы об этом времени» (Malmstad, 1975, XVII). Это замечание для нашей работы ценно как свидетельство текстовой переклички, возникающей в рамках повествования о Державине.
У Н.А.Асановой, автором статьи «Книга В.Ходасевича «Державин» как творчество» обнаруживается верное замечание об элегическом характере книги, что нашло выражение в «скрытом пафосе» «Державина» - в «восприятии внутренней жизни поэта как поэзии, а не как обычного течения событий» (Асанова, 1993, 7),
Недостаточно изучены и критические работы Ходасевича о Державине. Обзор статей Ходасевича о литературе XVIII века, представленный в диссертации Л.И.Гавриловой, хотя содержателен и
В случае с книгой В.Ф. Ходасевича все эти «ракурсы и акценты» до сих пор остаются не проговоренными, нуждаются в научном обосновании. 2 Как правило, критика В.Ф.Ходасевича рассматривается в более широком контексте. (См.: Крылов, 1993; Горбунова, 2004).
концептуален, тем не менее нуждается в существенных добавлениях за счет привлечения нового исследовательского материала, более глубокого изучения критической манеры Ходасевича, его методов и приемов. В существенной корректировке нуждается точка зрения исследователя, заключающаяся в представлении о невысокой оценке Ходасевичем русской литературы XVIII века.
Общим местом в исследованиях о поэзии Ходасевича являются замечания о классическом характере его музы и о том, что традиция входила в ходасевический текст через реминисценции и освоение приемов. Наиболее полный обзор «слов, с которыми связана драгоценнейшая традиция» («Колеблемый треножник» - II, 82), обнаруживается в статье Ю.И.Левина «О поэзии Владислава Ходасевича» (Левин, 1998). Отдельные «текстовые пласты» поднимались в работах Д.И.Магомедовой (платоновский миф о душе в сборнике «Тяжелая лира» - Магомедова, 1990), Н.А.Богомолова (традиция поэтов пушкинской эпохи - Богомолов, 1999в), А.М.Ранчина (лирические тексты Пушкина - Ранчин, 2004).
Несмотря на то, что в данном направлении было сделано очень много, без должного исследовательского внимания остались державинские реминисценции в поэтическом тексте Ходасевича. Этот «текстовый пласт» вне общего цитатного контекста пока не рассматривался, хотя, как показывают наблюдения, державинские реминисценции занимают значительное место в поэзии Ходасевича, а своей временной и историко-культурной заданностью вызывают не меньший интерес, чем, например, реминисценции из Пушкина.
Таким образом, очевидно, что какая бы сфера проявления Ходасевича-художника ни оказывалась в центре внимания исследователей, остаются «пробелы», вызванные недостаточной изученностью державинских «корней» в творчестве Ходасевича. И все эти «пробелы» складываются в некую «немую» схему, а «заполненные», как показывает
проведенное исследование, являют собой целостную и четкую систему «державинского текста».
Прежде чем говорить о «державинском тексте», необходимо дать «рабочее» определение понятия, а для этого обратиться к понятиям «текст»1 и «культурный текст».
Наиболее широкое определение текста принадлежит М.М.Бахтину. Текс, по Бахтину, включает «всякий связный знаковый комплекс» (Бахтин, 1986, 297), за которым стоит система языка. Текст - это «выражение сознания, что-то отражающего» (Бахтин, 1986, 231), субъект диалога в рамках гуманитарно-философского взаимодействия.
На правах участника коммуникативного акта текст вступает в соотношения с культурным текстом, обогащая его и «обретая семиотическую жизнь» (Лотман, 1999, 21). В статье «Семиотика культуры и понятие текста» Ю.М.Лотман дал следующее определение понятия «культурный текст»: «это сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» (Лотман, 1992, 132). Отражаясь в сознании аудитории, «подпитываясь» данными культурной памяти (традиции), текст обнаруживает способность накапливать информацию, обретая бесконечность смыслов и интерпретаций. Р.Барт выделял такие приметы текста, как символическая природа, безграничность, множественность и потребность «в деятельном сотрудничестве»: «Произведение, понятое, воспринятое и принятое во всей полноте свое символической природы, -это и есть текст» (Барт, 1989,417).
Данному пониманию культурного текста соответствует представление о локальных текстах, связанных с мифологией и историей
1 Вопросы теории текста рассматриваются в работах М.М.Бахтина (Бахтин, 1986), Р.Барта (Барт, 1989), Ю.М.Лотмана (Лотман, 1992; Лотман, 1992а, Лотман, 19926), Гржибека (Гржибек) и других.
определенного топаса. Научная тенденция выводить локальные тексты была задана основополагающей статьей В.Н. Топорова 1973 года «Петербург и петербургский текст русской литературы (введение в тему) и его последующими исследованиями (подробнее об этом см.: Строганов). Одно из определений «петербургского текста», данное В.Н.Топоровым: «Петербург <...> может быть понят как своего рода гетерогенный текст, которому приписывается некий общий смысл и на основании которого сможет быть реконструирована определенная система знаков, реализуемая в тексте» (Топоров, 1995, 274-275)1.
Другая разновидность культурного текста - это текст авторский, связанный с творчеством писателя-«источника», образом определенного автора. Знаковую систему авторского текста составляют «выраженные писателем идеи, концепции, смыслы, то есть художественное содержание» (Словарь, 1999, 530). Существенной составляющей текста автора является словесная интерпретация смыслов, «речевая грань литературного произведения» (Там же).
Исходя из определения авторского текста, можно говорить, что в творчестве Ходасевича проступает «державинский текст». Художник последовательно задействует идеи, концепцию, смыслы державинского творчества, средства поэтики, цитаты.
Методика описания «державинского текста» обусловлена жанрово-родовой природой его воплощения в творчестве Ходасевича. Структурные элементы «державинского текста» удобнее представить, «разделив» творчество Владислава Ходасевича на родовые составляющие - поэзию, критику и прозу.
О локальных текстах см. также работы: В.В.Абышева (Абышев, 2000), О.С.Карпухиной (Карпухина, 2004), А.П.Люсого (Люсый, 2003), А.Д.Рапопорт (Рапопорт, 2003), сборник статей «Москва и «московский текст» русской культуры» (Москва, 1998) и др.
Результаты исследования показывают, что в поэзии Ходасевича «державинский» текст заявляет о себе массивом реминисценций и трансформацией державинского приема - прозаизма.
Также «державинский текст» представляет собой литературно-критическое высказывание Ходасевича о личности и творчестве Державина. Данные наблюдения оформляются в «жизнетворческую» концепцию пророческого предназначения поэта, его роковой судьбы, роли Державина в русской культуре. Наиболее полное свое выражение концепция обретает в биографической книге «Державин».
Таким образом, о «державинском тексте» в творчестве Ходасевича можно говорить, употребляя это понятие в трех значениях.
«Державинский текст» в лирике и литературной критике Ходасевича реконструируируется на основе знаков присутствия державинского смысла (цитат, биографических фактов, поэтических приемов, элементов литературного писательского образа). В этом отношении реконструируемый «державинский текст» представляет собой метасюжетное единство, хотя и сочиненное по вольным законам исследовательской интерпретации, но по узнаваемым реалиям жизни и творчество Державина (которые актуализирует Ходасевич) вполне ощутимое, чтобы говорить о нем именно как о «державинском тексте».
«Державинский текст» в биографической книге Ходасевича «Державин» (1931) равен повествовательной (сюжетной) протяженности данного произведения.
«Державинский текст» понимается как высказывание, объединяющее «державинские смыслы» в лирике, литературной критике и биографической книге «Державин».
В критике Ходасевича «державинский текст» формируется посредством биографического метода, формально-содержательного
анализа текста. В биографии выявляются такие способы построения державинского текста как прием психологических расшифровок, литературные аллюзии и литературоведческий комментарий.
Логика поэтапного анализа трех форм выражения авторского сознания Ходасевича (поэзия, критика, проза) с позиций рецепции державинского наследия объясняется, в первую очередь, творческими приоритетами художника, хронологическими и одновременно жанрово-родовыми этапами его творчества. До 1927 года Ходасевич мыслил себя в основном как лирик. Так продолжалось до тех пор, пока Ходасевич не разочаровался в своих силах - сборник «Европейская ночь» (1927год) оказался последним и открыл новый этап деятельности - критической (до этого Ходасевич предавался ей ради заработка). Как пишет Ю.Терапиано: «Ходасевич-критик вскоре заслонил в глазах многих читателей Ходасевича-поэта. Да и он сам <...> начал считать эту деятельность своей «правильной, настоящей линией» (Терапиано, 2002, 76). При этом Ходасевич мечтал о создании большого прозаического произведения. Воплощением его давних замыслов, масштабным выражением «державинского текста» стала биографическая книга «Державин» 1931 года.
Поэзия была той областью, где наиболее ярко раскрылся творческий потенциал художника, в критике Ходасевича преобладает оценка, а в биографической книге «Державин» наблюдается некий синтез творческого, художественного начала и оценки критика, историка, литературоведа.
В творчестве Ходасевича выделяются некие «смысловые узлы», выводящие высказывание о Державине на онтологический уровень, на уровень высказывания о Поэте . Эти моменты текста заключают в себе предельные бытийные смыслы, касающиеся вопросов жизни, смерти,
1 Поэт как метафизический персонаж, универсальная художественная величина, символ русской литературы.
предназначения поэта, предопределенности судьбы, Божественной природы поэтического дара. Итогом осмысления онтологических вопросов является формирование сюжета Поэта, решение главной для Ходасевича тайны - тайны творчества. Метафизический сюжет Поэта проступает сквозь основную канву биографической книги «Державин», он складывается из пересечения двух сюжетных линий - основной, державинской, и подтекстной, связанной с именем Ходасевича. Выявление подтекстной авторской линии и описание сюжета Поэта - основные методы исследования повествования о Державине, подсказанные самим Ходасевичем: «...мы вдруг открываем точку или ряд точек, одновременно лежащих и в плоскости творчества, и в плоскости жизни <...> можем проследить линию пересечения этих плоскостей. Именно этому прослеживанию первоначального творческого процесса, наблюдению над тем, как действительность становится искусством, как переживание человека преломляется в творчестве художника, служит изучение писательской биографии» (II, 248).
Определение специфики «державинского текста» в творчестве Владислава Ходасевича составляет цель настоящей диссертации.
В соответствии с выдвигаемой целью и обозначенными ориентирами в работе ставятся следующие основные задачи исследования:
- раскрывается понятие «державинского текста» как неотъемлемой
части культуры Серебряного века и творчества Владислава Ходасевича;
- выявляется специфика развития «державинского текста»
литературой модернизма;
рассматриваются структурные основы «державинского текста» Владислава Ходасевича как знаковой системы, являющей себя в трех формах выражения авторского сознания - поэзии, критике и прозе;
выявляются способы формирования «державинского текста» в семантическом пространстве творчества Владислава Ходасевича.
Методологической базой исследования послужили
литературоведческие работы по теории текста, культурного текста, локального текста (М.М.Бахтин, Ю.М.Лотман, В.Н.Топоров, В.В.Абышев, А.Д.Рапопорт и др.); труды о типологии и эстетических принципах русского модернизма (З.Г.Минц, М.Л.Гаспаров, О.А.Клинг, В.А.Сарычев, В.В.Заманская и др.); теории лирики (Л.Я.Гинзбург, Т.И.Сильман, Ю.М.Лотман и т.д.); эстетических и методологических принципах критики эпохи русского модернизма (Дж.Малмстад, В.ККрылов, А.В.Злочевская, А.И.Горбунова и др.), а также исследования биографической книги В.Ходасевича «Державин» (Дж.Малмстад, А.Л.Зорин, Д.Бетеа, А.Бринтлингер).
При системном анализе художественных текстов был задействован комплекс историко-литературного, сравнительно-типологического, интертекстуального и структурно-семантического методов анализа текста, разработанных в трудах Ю.Н.Тынянова, Л.Я.Гинзбург, М.М.Бахтина, Ю.М.Лотмана, З.Г.Минц, Б.О.Кормана, Вяч.Вс.Иванова, Е.А.Козицкой и др.
Научно-практическая значимость диссертационного
исследования заключается в том, что полученные результаты, собранный фактический материал могут быть использованы при разработке курсов по истории русской литературы XVIII века, по истории литературы русского зарубежья, семинарских занятий, спецсеминаров и спецкурсов по проблеме взаимодействия поэзии XVIII и Серебряного веков.
Положения, выносимые на защиту:
творчество Ходасевича относится к постсимволистской культуре, ориентированной на усвоение и переосмысление классических традиций;
«державинский текст» в творчестве Ходасевича представляет собой реконструированную целостную систему знаков, значений, смыслов и символов, связанных с творчеством и личностью Державина, включает в себя различные формы державинского слова; равен повествовательной
протяженности биографической книги «Державин»; понимается как высказывание Ходасевича о жизни и творчестве художника XVIII века.
- специфика «державинского текста» в творчестве Ходасевича заключается в следующем:
«Державинский текст» в творчестве Ходасевича имеет трехслойную структуру: поверхностный фактологический уровень развертывания текста, более глубокий культурно-психологический уровень и сокровенный онтологический. Выходы на высшие уровни осуществляется через «текст-посредник», через соотнесенность с неким духовным каноном (античным, библейско-евангельским, барочным, каноном классической русской литературы).
«Державинский текст» в поэтической интерпретации Ходасевича на фактологическом уровне представлен комплексом реминисценций из Державина и трансформацией поэтического приема - прозаизма. На уровне культурно-психологическом (и отчасти онтологическом) структуру «державинского текста» образуют полярные по содержанию концепты «человеческого бессмертия», «принятия мира», «довольства малым и «неизбежности смерти», «игры» (как способа бытия и художественного выражения). За каждой из данных смысловых координат закреплена своя, отличная от других, традиция: христианская - анакреонтичная - горацианская - барочная.
Способы организации «державинского текста» в поэзии Владислава Ходасевича отличаются разнообразием и включают в себя: эпиграф, аллюзии к стихотворным текстам и фактам биографии поэта, переосмысление метафоры (в том числе, ироническое), использование в качестве отсылки одного, узнаваемого слова, заимствование сюжетно-образного мотива,
воспроизведение ритмико-синтакстической структуры
державинской цитаты.
Специфика державинского прозаизма, творчески переосмысленного Ходасевичем, состоит в отсутствии гармонизирующего контекста, придающего «высокий» смысл «низкому» (бытовому, «непоэтическому») слову. В поэзии Державина в качестве скрепляющих структурных компонентов были задействованы рифма, метафора, олицетворение, параллелизм высокого и низкого. На этой основе Ходасевич создал собственный уникальный поэтический прием, обозначенный Ю.И.Левиным как «преображение», «высокое сквозь низкое». Он заключается в том, что слово, взятое из «высокого» контекста, преобразует «низкий» контекст, возводя стихотворение на уровень высокой онтологической истины. Наряду с этим прозаизм Ходасевича наследует функции державинского приема - разоблачение поэтической условности и эстетизация действительности. 3. Под «державинским текстом» в литературно-критическом наследии Ходасевича подразумевается высказывание Ходасевича о личности и творчестве Державина, представленное в работах В.Ф.Ходасевича о русской литературе XVIII века. Фактологическому уровню «державинского текста» соответствует биографический метод исследования В.Ф.Ходасевича-критика. В тоже время данный метод символизирует собой идею глубинной связи жизни и творчества, шире - жизни и культурной ситуации эпохи, поэтому он является проводником к культурно-психологическому уровню «державинского текста».
Структуру «державинского текста» в критике Ходасевича формирует ряд идей - ответов на историко-литературные
вопросы, характерные как для творчества Ходасевича, так и для исканий Серебряного века. Это проблема исторической несправедливости, понятая как проблема недооцененности державинского наследия и неверной оценки литературного периода классицизма, вопросы державинской традиции в творчестве Пушкина, актуальности державинского слова в XX веке, концептуальной характеристики личности Державина, тематического своеобразия державинской поэзии.
Решая вопрос актуальности поэзии Державина, Ходасевич отмечал, что своим реалистичным содержанием державинская лирика оказала большое влияние на творчество Пушкина; контрасты и языковые «вольности» поэтики Державина привлекли внимание экспериментаторов начала XX века.
Ходасевич пишет о тематическом своеобразии державинской поэзии, связывая каждую сферу поэтического творчества - гражданскую, бытовую, лирическую - с разными обликами поэта: Державин-законодатель, Державин-хлебосол, Державин-влюбленный. За поэтической реалистичностью, бытовой цельностью державинского образа стоит высоко ценимое Ходасевичем единство формы и содержания, поэзии и жизни. Державинский образ концептуален, он разрастается до масштабов мифа, символа Екатерининской эпохи. В статье «О Чехове» (1931) Ходасевич предрекает, что эпическая, созидательная, победная поэзия Державина и сам державинский образ окажутся востребованными новой строящейся стране, культуре России будущего.
«Державинский текст» в критике Ходасевича формируется с помощью методов и приемов выражения авторской концепции, которые складывались под влиянием эстетических принципов символизма и «формальной школы». Это метод формально-
содержательного анализа произведения и биографический критический метод Ходасевича (который также можно охарактеризовать как культурно-исторический). 4. Биографическая книга «Державин» (1931) стала для Ходасевича итоговой формой воплощения «державинского текста»: в «Державине» обрели развитие ранее высказываемые мысли и наблюдения Ходасевича, критические методы и приемы, а «державинский текст» «вырос» до масштабов символического «текста Поэта».
В биографической книге «Державин» представлены все три уровня «державинского текста»: уровень канвы биографических фактов, культурно-психологический слой, который выражается в концепции личности и творчества Державина, онтологический уровень, открывающий выход на глобальный «текст Поэта».
В работе выделяются два способа формирования «державинского текста»: прием «психологической расшифровки» (термин А.Л.Зорина) и литературоведческий комментарий. Концептуальным ядром «державинского текста» являются утверждение связи поэзии и жизни, единства личного и государственного в судьбе и поэзии Державина.
Оценивая в книге державинское творчество с точки зрения истории литературы, Ходасевич отмечает самобытность, национальный колорит, преодоление жанровых условностей, ритмико-интонационное, фонетическое и образное богатство поэзии Державина.
«Державинский текст» в биографической книге «Державин» вступает в активное взаимодействие с литературно-биографическими текстами русских писателей, в том числе и самого Ходасевича, что проявляется в наличии аллюзий к литературно-биографическим текстам русских писателей
(Радищев, Фонвизин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь) и исповедальном характере повествования.
Основная функция литературных аллюзий в «Державине» -формирование державинского мифа. Привлекая описанные в литературе факты в качестве документальных свидетельств, наделяя образ Державина чертами узнаваемых литературных персонажей (Петруши Гринева, гоголевского ревизора, Чацкого, пушкинской Татьяны (сон с медведем), Ходасевич придавал сюжетным коллизиям дополнительную семантическую глубину, а державинскому образу - бытийную основательность мифа.
Исповедальность повествования выражается в наличии подтекстных отсылок к литературно-биографическому тексту Ходасевича. Подтекст формирует независимую сюжетную линию биографии Поэта, становления и развития творческого дара. Выстраивая сюжет Поэта в «Державине», Ходасевич актуализирует некоторые структурно-сюжетные единицы агиографического жанра. Это избранность Поэта (в интерпретации Ходасевича - телесная «слабость» при рождении, что должно компенсироваться духовностью), отверженность. Узнаваемыми элементами жанра являются мотивы искушения, в качестве которого выступает карточная игра, чудесного (пророчества Поэта о собственной судьбе), служения Поэта (державинский «подвиг» Ходасевич видит в служении Закону и Правде, служение самого Ходасевича состояло в сохранении заветов русской литературы).
Идейную сердцевину сюжета Поэта составляет тема
творчества.
5. «Державинский текст» одновременно обладает признаками
устойчивости и эволюционного развития: возникнув как слово о
поэте XVIII века, «державинский текст», не теряя своей
историко-литературной конкретики, привязанности к фактам биографии и творчества Державина, вырастает до большого символического «текста Поэта», становится воплощением глобальной идеи всего творчества Владислава Ходасевича. Апробация работы.
Основные положения диссертационного исследования были представлены в виде статей и докладов на международных конференциях: 13-я международная конференция молодых ученых «Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы» (Санкт Петербург, 2002), «Проблемы изучения русской литературы XVIII века» (Самара, 2003), «Смех в литературе: семантика, аксиология, полифункциональность» (Самара, 2003), «Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (Москва, 2004), на Всероссийской конференции и XXIX Зональной конференции литературоведов Поволжья (Тольятти, 2004), международной конференции «Коды русской классики: Проблемы обнаружения, считывания, и актуализации» (Самара, 2005). Отдельные главы и диссертация в целом обсуждались на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Самарского государственного университета. Результаты исследования отражены в семи публикациях.
Структура исследования определена особенностями воплощения «державинского текста» в творчестве Владислава Ходасевича и логикой подачи материала. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка.
Реминисценции из литературно-биографического текста Г.Р.Державина
«Державинский текст» в поэзии Владислава Ходасевича заявляет о себе художественным, концептуально направленным освоением державинского слова и включает прямое высказывание в виде реминисценций и трансформацию поэтических приемов.
Державинские реминисценции1 в поэтических текстах Ходасевича свидетельствуют о развитии поэтом традиций русской классической литературы, что дает возможность говорить о «неоклассицизме» Владислава Ходасевича.
Традиционность поэзии Ходасевича обусловлена общей установкой модернистской культуры пост-символистского периода и в тоже время проникнута глубоко личным отношением Ходасевича к русской культуре XVIII века, Пушкину, а через него - к Державину. Русская литература была для Ходасевича (человека, в силу происхождения2 лишенным родины ) искомой «почвой», преодолением отчуждения. Обстоятельства вынужденной эмиграции спровоцировали ещё больший, насколько это было возможно, интерес Ходасевича к наследию русской литературы, который приобрел характер сознательной ориентированности поэта на сохранение традиций. В стихотворении «Памятник» 1928 года Ходасевич «оставил нам выверенную, сдержанную и трезвую формулу своей роли и места в поэтической истории» (Бочаров, 1996, 5):
Во мне конец, во мне начало. Мной совершенное так мало! Но все ж я прочное звено: Мне это счастие дано.... Особое место и значение державинского текста в общем интертекстуальном поле поэзии Ходасевича определяется ценностными и структурными аспектами. Поэтому в данном параграфе главы ставится задача осветить весь пласт державинских реминисценций, выявить стратегию употребления державинского слова, логику его концептуального использования. У раннего Ходасевича обращение к Державину встречается лишь однажды - в стихотворении «Поэту» (сборник «Счастливый домик»). Но и оно показательно. Как указал Н.А.Богомолов (Ходасевич, I, 502), эпиграф - «Со колчаном вьется мальчик, // С позлащенным легким луком» (См.: 1,421)4 - взят из стихотворения Державина «Анакреон в собрании» (1791г.). Цитата из Державина находится в сильной позиции, выступает в роли эпиграфа: по выражению И.В .Арнольда, «самая необязательность эпиграфа делает его особенно информативным» (Арнольд, 1978, 27). Согласно точному определению Е.А.Козицкой, дотекстовая позиция «обеспечивает эпиграфу ... возможность сразу отсылать читателя к тексту-источнику, предвосхищать, программировать ассоциации и направлять их дальнейшее движение» (Козицкая, 1999, 90).
Цитатная направленность стихотворения поддерживается внетекстовой заданностью - стихотворение было опубликовано за подписью «Елисавета Макшеева». Вот как прокомментировал этот факт сам Ходасевич:
Эпиграф из Державина в стихотворении Ходасевича подключает несколько смысловых пластов. На поверхностном уровне он задает анакреонтическое представление о любви как нечаянном увлечении, за которым чаще всего следует награда. Это впечатление подкреплялось образом некой Елисаветы Макшеевой - одной из молодых харит, которым Державин щедро дарил свои стихотворные признания.
На уровне осведомленного читателя эпиграфом выстраивался параллельный подтекстовый сюжет, узаконивалась отличная от сюжетной линейной вневременная точка зрения. «Елисавета Макшеева», под маской которой скрывался Владислав Ходасевич, занимала место советчика Державина, а в роли Анакреона-Потемкина выступал страдающий от любви поэт Александр Беклемишев (Муни). Призыв к трезвому восприятию «горестей», подогретый иронически-назидательным тоном «Елисаветы», усиливался призраком текста-источника. Дело в том, что «Анакреон в собрании» не только отсылал воздыхателя под щит небесной Паллады (мудрости), но и самой целью разрушал романтику влюбленности - стихи были написаны Державиным на заказ, во-первых, за деньги, а во-вторых, с прямой целью - чтобы поспособствовать делам любовным. Значение игры усиливается сквозным мотивом детскости, обозначенным все тем же образом «мальчика с луком». Образ маленького проказника Амура - первое звено в ассоциативном ряду мотива. Его дополняют значения по-детски серьезного, на деле мимолетного, «банального» первого чувства, наивного лада ученического пафосного стихотворства («...написанный прилежно, II Мятежных слов исполненный сонет»). Мотив детскости знаменует собой преходящее, тогда как автор послания занимает позицию константы, вечного.
Эпиграф не только предшествует тексту послания Ходасевича, он определяет важнейшую конструктивную доминанту всего «державинского текста». Эта доминанта - легкое, фривольное представление о любви, свойственное Екатерининскому веку и выражаемое анакреонтикой Державина. В поэтике оно выражается посредством аллегорий, и в общем тексте поэзии Ходасевича обретает статус смысловой координаты игры, шутки. Выделенная нами смысловая координата - одна из скреп «здания» «державинского текста», подкрепляемая шуточными стихотворениями Ходасевича, построенными на державинских цитатах.
Стихотворением Ходасевича «Поэту» задается ситуация историко-литературного диалога, ситуация выявления смысла через обращение к традиции, к творчеству Державина. Замечателен сам способ включения державинского слова - эпиграф, воспринимаемый как знак выхода за пределы текста, подключения широкого поля внеконтекстных смыслов.
Второе по счету обращение Ходасевича к Державину в стихотворении «Ищи меня» 1918 г. (сборник «Путем зерна») вводит философско-онтологический комплекс смыслов, связанных с проблематикой смерти и смысла жизни.
Трансформация державинского прозаизма в поэзии В.Ф.Ходасевича
Нетрудно заметить, что «державинский текст» в поэзии Ходасевича держится на эмоциональных и смысловых перепадах от высокого (библейского) к бытовому (шутливому). Эта тенденция «державинского текста», отражающая особенность художественного сознания поэта XVIII века, закрепилась в поэзии Ходасевича в виде так называемого «державинского» прозаизма.
«Державинский прозаизм» является наиболее характерным конструктивным элементом «державинского текста» в поэзии Ходасевича. По точному замечанию Н.Берберовой, «Ходасевич вел свою генеалогию от прозаизмов Державина» (Берберова, 1939, 260).
Прежде чем говорить о функции державинского прозаизма в поэзии Ходасевича, о его роли в концептуализации «державинского текста», следует дать определение этого поэтического приема.
Понятие «прозаизм» применительно к поэтическому языку ввел А.С.Пушкин: «Я снова жизни полн - таков мой организм. // (Извольте мне простить невольный прозаизм)» (Пушкин, 1963, III, 262). Л.Я.Гинзбург отмечала: «Для Пушкина прозаизм важен в своем дифференциальном качестве как слово, наделенное в поэтическом тексте оттенком инородности» (Гинзбург, 1997, 200). После «прозаизм» как термин в пушкинском понимании надолго исчез из оборота, показавшись вновь у Тынянова в работе 1924 года «Стиховые формы Некрасова». К проблеме прозаизма обращалась Л.Я.Гинзбург в книге «О лирике». Статьи о прозаизме встречаются в литературных статьях и энциклопедиях, в частности, в «Поэтическом словаре» А.П.Квятковского (Квятковский, 1966), Краткой литературной энциклопедии (КЛЭ), Литературном энциклопедическом словаре (ЛЭС).
По Л.Я.Гинзбург, прозаизм прежде всего «нестилевое слово, то есть эстетически нейтральное, не принадлежавшее к тому или иному поэтическому стилю» (Гинзбург, 1997, 201). Вырванное из определенной художественной системы - стиля, «прозаичное» слово перестает читаться в заданном смысловом ключе, вписываясь в стихотворный текст благодаря ассоциативным значениям контекста.
Словари определяют прозаизм с точки зрения функционального употребления слова. Прозаизм - это выражение из бытовой, научной, деловой лексики, вторгающееся в поэтическую речь.
В данном диссертационном исследовании «прозаизм» рассматривается одновременно как слово и прием. Прозаизм есть слово, которое ассоциативно соотносится с семантическим планом быта, а в поэтическом контексте воспринимается «инородным, внутренне мотивированным материалом» (Квятковский, 1966, 224). С другой стороны, включение в текст прозаизма есть акт творческой деятельности, поэтому прозаизм интерпретируется нами как прием, обозначающей границы стилей, контекстов и поэтических миров.
В исследовательской литературе наблюдаются два подхода к проблеме прозаизма: диахронический и синхронический.
Диахронический подход подразумевает изучение истории бытования приема, что позволяет раскрыть некоторые особенности исторического развития литературы, осветить вопросы преемственности и борьбы традиций. В данном ракурсе рассматривался стиховой прозаизм Некрасова (Тынянов, 1977), Пушкина (Гинзбург, 1997).
В синхроническом срезе прозаизм интересует исследователей как комплекс значений приема, характерный для определенного автора.
Прозаизм Ходасевича в работах В.Вейдле (В.Вейдле, 1989), С.Фомина (Фомин, 1997), Ю.Левина (Левин, 1998) анализируется как целостная закрытая система. Дэвид Бетеа видит в прозаизме Ходасевича развитие пушкинской техники и таким образом поднимает вопрос диахронического изучения проблемы прозаизма.
В нашей работе представляется важным учесть специфику прозаизма Ходасевича, определенную В.Вейдле, С.Фоминым и Ю.Левиным и в тоже время отталкиваясь от заявления самого поэта, выявить начало державинской традиции в поэтическом приеме Ходасевича.
Задача осложняется тем, что традиционно поэзию Ходасевича представляли наследницей поэзии Пушкина и поэтической традиции XIX века в целом: «На фоне экспериментов модернизма в области художественной формы, активной эскалации способов и приемов творчества, эпатажа, парадоксальным образом стимулирующего духовный поиск, поэзия В.Ф.Ходасевича воспринималась современниками как продолжение (в отдельных случаях - реставрация) поэтической традиции XIX века» (Горбачев, 2004, 3).
Еще А.Белый в статье 1922 года «Рембрандтова правда в поэзии наших дней» отметил классическую простоту и отсутствие «небывалого стиха» у Ходасевича и назвал его потомком по линии Баратынского, -догадка, нашедшая полное подтверждение в современном литературоведении (См.: Богомолов, 1999в).
Стихи «Тяжелой лиры» В. Брюсов находил похожими на пародии стихов Пушкина и Баратынского. «Автор все учился по классикам, -иронично отмечал Брюсов, - и до того заучился, что уже ничего не может, как только передразнить внешность» (Брюсов, 19906, 616).
О классической форме стихов Ходасевича писал Ю.Тынянов. В статье 1924 года «Промежуток» ученый отмечал: «Обычный же голос Ходасевича, полный его голос - для нас не настоящий. Его стих нейтрализуется стиховой культурой XIX века» (Тынянов, 1977в, 173).
В рецензии на сборник «Тяжелая лира» (1923 год) Глеб Струве соглашается, что всей своей поэзией - лексикой, синтаксисом, ритмикой -Ходасевич корнями уходит далеко вглубь, в первую половину XIX века (Струве, 1996, 210). Вместе с тем критик опровергает устоявшееся мнение о поэте как о «поэтическом реставраторе»: «Приемы начала XIX века сочетаются у него с чисто современной остротой поэтического восприятия и смелостью образов» (Там же). Литературное «родство» Ходасевича, согласно наблюдениям Г.Струве, проявляется через обилие архаизмов в текстах его поэзии, воспроизведение приемов и тем Пушкина, Баратынского, Языкова.
По справедливому замечанию А.В.Лаврова, «глубиной и пристальностью анализа», «подлинно исследовательским подходом» (Лавров, 1989, 147) отличается статья В.Вейдле 1928 года «О поэзии Владислава Ходасевича». Вступая в полемику с А.Белым и Ю.Тыняновым, Вейдле утверждает, что в основе противоречивых оценок традиционности поэзии Ходасевича лежит «верное чувство ... того совершенно особого отношения, в каком находятся стихи Ходасевича ко всему прошлому русского стиха» (Вейдле, 1989, 148). Вслед за Белым Вейдле отличает внешнее сходство стихов Ходасевича с «Сумерками» Баратынского.
Литературно-критическая концепция личности и творчества Г.Р.Державина
О «державинском тексте» в литературной критике В.Ф.Ходасевича можно говорить, основываясь на статьях В.Ф.Ходасевича о художественном наследии Державина и русской литературе: «Державин» (1916), «О Чехове» (1929), «Слово о полку Игореве» (1929), «Дмитриев» (1937), «Богданович» (1937) и др. Под «державинским текстом» в данном случае понимается высказывание Ходасевича о жизни и творчестве Державина.
Если в поэзии Ходасевича «державинский текст» проявлялся в творческом преобразовании державинского слова, то в критике главная роль отводится системе оценок жизни и творчества Державина -историко-литературной, эстетической, философской и этической.
Логика развития «державинского текста» в критике Владислава Ходасевича определяется комплексом проблем, связанных с изучением и популяризацией творчества Державина. В связи с творчеством Державина Ходасевич выдвигал ряд принципиальных тезисов, которые отстаивал на протяжении всего своего творческого пути1. Данные тезисы и обозначают контуры «державинского текста». Важно отметить, что в критике Ходасевича наблюдается тенденция к метафизическому обобщению, «онтологизации» факта, что объясняется наличием лирической точки зрения Ходасевича-поэта.
Как известно, творчество Владислава Ходасевича было неотделимо от атмосферы эпохи, исканий современников. Вот почему в настоящей работе высказывания Ходасевича о державинском творчестве рассматриваются с учетом «настроений» критики начала XX века и, прежде всего, самой влиятельной литературной школы - символизма. Также работы Ходасевича о Державине представлены в общем контексте работ художника по русской культуре XVIII века. В ходе последовательного анализа статей нами выносятся замечания о критической манере, проблематике и методах Ходасевича-критика. Наиболее полно эти наблюдения предстанут в выводах второго параграфа настоящей главы о теоретических предпосылках формирования «державинского текста».
По замечанию В.Н.Крылова, символистская критика взяла курс на воскрешение забытых имен и привлечению общественного внимания к культурно-историческому наследию XVIII века (Крылов, 2005). Исследовательский заряд был настолько мощным, что на несколько десятилетий вперед определил сферу интересов русской критики и литературоведения.
Одной из основных проблем, поднятых при осмыслении восемнадцатого века, стала проблема исторической несправедливости, что было связано с загадочными обстоятельствами жизни и смерти Павла I. Интерес к событиям 1801 года подстегнуло снятие цензурных запретов с публикаций о перевороте (См.: Зорин, 1988, 379). В это время вышли в свет книги Н.К.Шильдера «Император Павел Первый» (1901), Е.С.Шумигорского «Император Павел I» (1907), А.Г.Брикнера «Смерть Павла I» (1907) и других. Все публикации были задействованы Ходасевичем в работе над книгой о Павле Первом, которая свидетельствует об интересе молодого автора к событиям XVIII века и открывает ряд исследований об этом времени.
В предисловии к задуманной книге (в конечном счете замысел реализовался в неоконченных отрывках целого) Ходасевич объяснял, что легенда о неумолимом тиране возникла из сумбурных рассказов современников, «стремившихся или вполне оправдать убийство императора, или хотя бы с ним примириться» (Ходасевич, 1988, 290). А потому сложившееся представление о Павле I как императоре-деспоте нельзя считать объективным. Как показывает план книги (См.: Ходасевич, 1988, 309-311), в жизнеописании Павла Ходасевич планировал выступить в этой роли историка, предложить свою трактовку известных фактов. Главную задачу поэт видел в том, чтобы посредством живого, занимательного повествования создать портрет Павла-рыцаря, и, быть может, пошатнуть сложившееся мнение о покойном императоре как об изверге и тиране: «До тех пор, пока позорное клеймо тирана и изверга не будет снято с памяти императора Павла, все слова о нелицеприятном суде истории будут звучать кощунственною насмешкой. Он осужден своими убийцами. Осуждая его, они оправдывали себя» (Ходасевич, 1988, 291).
Итак, за основу рассуждений Ходасевич берет последние труды о Павле и находит в них один пункт, не устраивающий его ни с фактической, ни с моральной стороны. И Шильдер, и Шиман, и Брикнер оправдывали поступки Павла его сумасшествием. Ходасевич вступает в полемику, пытаясь на основании исторических свидетельств (Записок Екатерины II, Записок Прошина) развенчать этот миф. Сама идея повествования, манера изложения содержат приметы, сопутствующие Ходасевичу-критику на протяжении всей его жизни. Ходасевич берет понравившуюся мысль и нанизывает на нее факты. В случае с Павлом Ходасевич отталкивается от убеждения, что император не мог быть сумасшедшим, последовательно подтверждая эту мысль аргументами (бездетность брака великого князя Петра Федоровича и принцессы Ангальт-Цербстской, советы Чоглоковой, беременность великой княгини от Сергея Салтыкова и т.д.)1.
Фрагменты книги о Павле I предвещают мастерство портретной характеристики Владислава Ходасевича. Несколькими штрихами дается портрет некоего Мировича, решившегося на освобождение Иоанна Антоновича: «молодой человек, расточительный, обремененный долгами, большой любитель картежной игры» (Ходасевич, 1988, 303).
Выбор героя и трактовка образа также во многом определяет и скорее всего отражает рано сформировавшуюся политику Ходасевича-критика. Личность - будь то персонаж истории или поэт - притягательна для Ходасевича своими нравственными качествами. Для Ходасевича характерно понимание «исторического» не только как фактического и произошедшего, но как живого, продолжающегося, актуального своей онтологической, нравственной проблематикой.
По Ходасевичу, истинный талант не может не сочетаться с благородством. Всех сознательно выбранных героев своих очерков Ходасевич невольно возвеличивает, укрупняя привлекательные черты их личности. Можно сказать, что Ходасевич выделяет одну-две главные особенности характера, проецируя их на область творчества, как правило, литературного, или, как с Павлом, - государственного.
Содержательные аспекты «державинского текста»: формирование образа поэта, концепция творчества
При создании «державинского текста» в биографической книге «Державин» Ходасевич активно использует прием психологических расшифровок и литературоведческий комментарий. Эти приемы позволяют, с одной стороны, объективно концептуализировать державинский образ, а, с другой, спроецировать одну эпоху на другую, судьбу одного поэта на судьбу другого.
Понятие «психологической расшифровки» применительно к «Державину» вводит А.Л.Зорин: «Избранный им (Ходасевичем - М.Г.) принцип построения повествования можно с известной долей условности назвать принципом психологических расшифровок. Известные эпизоды биографии Державина последовательно излагаются в книге в проекции на внутреннее состояние участвующих в нем персонажей, их побуждения, переживания и реакции» (Зорин, 1988, 20-21). Нами психологический комментарий определяется как описание мотивов поведения и феноменов творчества персонажей. Принципы психологического комментария восходят к биографическому критическому методу.
Данный прием позволяет актуализировать две концептуально значимые стороны духовного облика Державина: - сородственность поэзии и жизни; - единство личного и государственного.
Творческое развитие поэта Ходасевич обусловливает бытовыми и психологическими факторами при этом, как отметил еще П.М.Бицилли, подчеркивая взаимопроникновение сфер личного и общественного, «у Ходасевича Державин-поэт не отделяется от Державина-«человека», солдата, офицера, губернатора, министра, супруга «Плениры» и «Милены» (Бицилли, 1988, 374).
Ходасевич отвергает «пошлое» представление, что стихи для Державина были «способом для добывания орденов и чинов». Напротив, «поэзия и служба сделались для него как бы двумя поприщами единого гражданского подвига» (III, 215). Отношение поэта к власти не было однозначным: «Державину с малых лет была внушена идея о святости самодержавия, о его происхождении свыше» (III, 216). Но после пугачевщины, «помазания и титул перестали для него значить что бы то ни было», и Державин стал искать для власти «иную опору». Ходасевич видит эту опору в народе - суждение, применительно к Державину, парадоксальное и не только для современников Ходасевича. Если монарх станет «защитой и покровом всего слабого и угнетаемого», то и народ будет ему опорой - такова, по мнению Ходасевича, «любимая мысль» Державина. В Екатерине поэт видел все задатки стать «народной монархиней» (III, 217), поэтому и выбрал ее своей музой.
Екатерининский Наказ, прямые заимствования из которого Ходасевич обнаруживает в Читалагайских одах, стал провозвестником Закона -ключевого понятия державинскои поэзии: «Екатерина в его глазах была навсегда озарена сиянием Наказа»; «Его поэтический гиперболизм превращался тут в политический» (III, 218), - пишет о Державине Ходасевич.
Нетрудно заметить, что Ходасевич строит здесь «державинский текст» в соответствии с библейским архетипом, что придает тексту «Державина» метафизическую высоту, превращая его в тринитарную структуру. Ходасевич - библейско-евангельская высота - Державин. Наказ (Закон) - это завет бога Моисею, посредством которого Моисей выводит народ в новую жизнь, а «зашита и покров слабого» придают монарху христологические черты.
Полную лестных слов «Оду на новый 1797 год», посвященную Павлу I, Ходасевич рассматривает как искреннее проявление надежд поэта на перемены к лучшему: «Державин видел еще лишь начало царствования, ознаменованное, при всех резкостях, рядом великодушных поступков и благих начинаний» (III, 295). Ходасевич находит множество свидетельств «начинаний», но на этом не останавливается. Против обвинения Державина в лести он приводит и аргументы из самой природы творчества, и доводы психологии поступка. «Обвинять Державина в лести не только не справедливо, но и непроницательно, - уверяет Ходасевич. - Льстить государю как раз не входило в его расчеты. Помирить он был не прочь, но искать близости, домогаться новых благ и должностей ему уже не хотелось» (III, 296).
Связывая поэзию и службу в одно целое, Ходасевич подчеркивает тот факт, что, отстранившись от государственных дел, Державин сменил настрой своей лиры: в его творчестве возникла анакреонтика и деревенская тема: «с самой отставки ему сдавалось, что на покой он уволен вместе с Пегасом» (III, 338).
Отражение жизни в поэзии и поэтическое осмысление жизни составляют ту высшую органику творчества, которую Ходасевич называл реализмом и которая является признаком подлинности поэтического гений. Удачно расшифровала замысел Ходасевича Н.А.Асанова, назвавшая скрытый пафос «Державина» «восприятием внутренней жизни поэта цщ поэзии, а не как обычного течения событий» (Асанова, 1993, 7). Однако, соглашаясь с Н.А.Асановой, хотелось бы уточнить: Ходасевич концептуализирует «внутреннюю жизнь поэта как поэзии» в библейско-евангельском ключе, выделяя те духовные состояния (любовь, милость, раскаяние, служение), которые скрепляют жизнь и творчество в единое целое и, более того, становятся составляющими творческой судьбы Поэта.
Так, говоря о литературных пробах молодого Державина, Ходасевич использует прием обнажения бытовой подоплеки сочинительства. «Корявость» и «неумелость» раннего Державина, по Ходасевичу, было следствием его придавленности солдатской службой: «...все это время и жил, и работал, словно бы подобравшись» (III, 139). Следуя логике Ходасевича, получается, что успех «Фелицы», нашедший Державина в достаточно зрелом возрасте (ему было 39 лет), не мог прийти к нему раньше. Обделенность в чинах, нестабильность положения и бедность объясняли скованность таланта. И подобных примеров в «Державине» достаточно.
Психологические «сдвиги» в жизни Державина, как показывает Ходасевич, определяли этапы развития державинской поэзии от подражательного творчества до естественного самовыражения. Например, первые державинские стихи, «в которых ни предмет, ни чувства не были позаимствованы» (III, 146), Ходасевич связывает с душевным кризисом, моментом «отрезвления» героя в период шалой московской жизни, самопокаянием. «Возгнушавшись сам собою», - таким Державин запомнил момент раскаяния. «Возгнушавшись», герой «поскакал без оглядок в Петербург» (VI, 456). В данном эпизоде «Записок» временной остановки нет, художественное время набирает обороты, Державин как будто бежит от воспоминаний. В аналогичном эпизоде «Державина» обнаруживается временная заминка: моменты раскаяния и отправки Державина в Петербург разделены промежутком в три месяца. В это время Державин делает свои первые самостоятельные шаги в поэзии.
Демонстрируя взаимосвязь поэзии и жизни в судьбе Державина, Владислав Ходасевич не только показывает путь «из жизни в поэзию», дает психологические пояснения поэтическим феноменам, но и «претворяет поэзию в жизнь»: включает в текст скрытые державинские цитаты. Рассказывая о том, как Державин любил проводить время, Ходасевич «овеществляет» поэзию Державина. Сценки и персонажи рифмованных строк («Ода на смерть князя Мещерского», «Кружка») оказываются реально произошедшими случаями с живыми людьми: «Он был свой человек и на пышных пиршествах князя Мещерского, с генералом Перфильевым (имена из «Оды на смерть Мещерского»), и среди людей не столь знатных, там, где попросту пенилась старая серебряная кружка, налитая пополам русским и английским пивом (в пиво сыпались гренки и лимонная корка)» (III, 199).
