Содержание к диссертации
Введение
1. Конструктивные принципы и специфика универсального комически- игрового литературного общества «Арзамас»
1.1. Предпосылки формирования и особенности мировоззренческого комплекса арзамасских идей и представлений
1.2. Универсальный характер арзамасской смеховой культуры как ведущий принцип и определяющий фактор перехода к новым формам художественного сознания 49
2. Преломление арзамасской традиции в лирике А.С. Пушкина (1814 -1820) 77
2.1 . Арзамасская традиция в лицейской лирике 77
2.2.Проблема преемственности арзамасской традиции в петербургский период (1817 - 1820) 2.3.«Арзамасская» поэма «Руслан и Людмила» в творческой эволюции А.С. Пушкина 127
3. Арзамасская традиция в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» 138
3.1 . Арзамасские мотивы и реминисценции в романе 138
3.2.Арзамасская традиция в организации повествования «романа в стихах» А.С. Пушкина
Заключение 193
Список источников и литературы 199
- Предпосылки формирования и особенности мировоззренческого комплекса арзамасских идей и представлений
- Универсальный характер арзамасской смеховой культуры как ведущий принцип и определяющий фактор перехода к новым формам художественного сознания
- Арзамасская традиция в лицейской лирике
- Арзамасские мотивы и реминисценции в романе
Введение к работе
Феномен А.С. Пушкина, уникальность и значимость его творческого наследия как центра многообразных исканий и достижений русской культуры обусловливает непреходящий интерес отечественных и зарубежных исследователей. Изучение историко-литературных, межличностных связей, проблема генетического «воздействия и восприятия» - одна из актуальных составляющих современной пушкинистики.
Выявление закономерностей историко-литературного развития, в котором творчество А.С. Пушкина получает значение своеобразного итога, определяет характер связей и соотношений, под знаком которых совершалась эстетико-литературная эволюция. В этом отношении безусловную значимость обнаруживает рассмотрение литературно-полемической деятельности «Арзамасского общества безвестных людей» как уникальной целостной структуры особого типа, активизирующей восприятие культурного контекста первой трети XIX века: «Для Пушкина «Арзамас» был школой поэтического мастерства — и без изучения этой школы нельзя представить себе формирование Пушкина-поэта»1.
Причем, решение вопроса о длительности и глубине арзамасского воздействия в значительной мере корректируется существенным расширением временных границ (от начала 1810 - до середины 1820-х гг.) и содержательностью концентрированного взаимодействия писательских индивидуальностей в круге «арзамасского братства» .
Другое предварительное замечание о признании арзамасского влияния на творческое развитие поэта органически связано с неоднородностью и противоречивостью оценок и спецификой интерпретационных характеристик общества, определяющих исследовательскую «модель».
Противоречивая двуплановость оценок «Арзамаса» обнаруживается уже в свидетельствах современников, живых «очевидцев» и членов общества. В
1 Вацуро В.Э. Утраченные стихи Пушкина// Русская речь. 1999. № 3. С. 10.
2 Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974. С. 221.
строгом смысле слова это даже не оценки, а «выбор» идейного (точнее, идеологического) «образа» «Арзамаса»: либерального, «законносвободного» (Н.И. Тургенев, Ф.В. Булгарин) - аполитического (Ф.Ф. Вигель, В.А. Жуковский), имеющего «исключительно литературное направление», служившего «оболочкой нравственного братства» (П.А. Вяземский, С.С. Уваров); «легкомысленного», «не имеющего настоящей цели» (Ф.В. Булгарин, Н.И. Греч, А.С. Стурдза, В.А. Жуковский) - «ощутимо влиятельного» (С.С. Уваров), «плодотворного» (П.А. Вяземский). Причем существенно подчеркнуть, что достоверность и характер этих оценок определялись политизированной заданностью, «отношением к ним революционного подполья и николаевской жандармерии»2: после арестов и обысков периода следствия и суда над декабристами, быть уверенным в неприкосновенности личных бумаг и возможных последствиях не приходилось. «И если бы с таким предубеждением прочтены были протоколы и все бумаги арзамасского общества, то они только бы подтвердили сие мнение. Никто бы не поверил, что можно собираться раз в неделю для того только, чтобы читать галиматью. Фразы, не имеющие для посторонних никакого смысла, показались бы тайными, имеющими свой ключ, известный только членам. Имя Новый Арзамас, кое давало себе общество, получило бы смысл республики. А в Беседе русского слова и Академии, над коими забавлялись члены, увидели бы Россию и правительство», - писал в «Записке о Н.И. Тургеневе» В.А. Жуковский, характеризуя «Арзамас» как подчеркнуто «литературную шутку»: «не иное что»3.
Очевидно, что в этих специфических условиях восприятие пародийно-игровой сущности арзамасского универсума предопределяло отрицание ценностного значения арзамасского смехотворчества, признание «шутливости» «Арзамаса» основным недостатком и, в свою очередь,
1 Цит. по: «Арзамас»: Сборник. В 2-х кн. М., 1994. Кн. 1. С. 31-138.
2 Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. СПб., 2000. С. 24-31.
5Цит. по: «Арзамас»: Сборник. В 2-х кн. М., 1994. Кн. 1. С. 132-133.
подразумевало представление 1) о «слабом действии его на умственное движение своего времени»1, либо 2) о функциональном значении шутливости как «внешней маскировки серьезных идей»2. Между тем установившаяся тенденция получила развитие в последующих литературоведческих изысканиях разного времени.
Воздерживаясь от повторения перечня соответствующих суждений и трактовок литературоведов XIX века о сущности «Арзамаса», направленности его литературно-полемической деятельности, общего значения в истории русской литературы, сошлемся на верно очерченную и внимательно проанализированную картину критических суждений, представленную (до определенного периода) в работе B.C. Краснокутского3.
Однако, чтобы составить должное представление о постановке и общем состоянии изученности проблемы «Арзамаса» в литературоведении, выделим ряд положений, характеризующих поэтапные уровни осмысления вопроса.
1. Первоначальные (со второй половины XIX века) выводы исследователей по отношению к «Арзамасу» определяются преимущественно отсутствием непосредственного интереса к обществу, включены в свод фактов жизни и творчества индивидуального автора (Г.Р. Державина4, К.Н. Батюшкова5, А.С. Пушкина6), описательно информативны, итоговы: не «узнают, не исследуют», а уже «знают». Редкое исключение здесь составляют материалы фактологических разысканий по истории «Арзамасского общества» (Лонгинов М.Н. Материалы для истории литературного общества «Арзамас» — «Современник», 1856 (№7-8), 1857 (№ 5); Новые материалы для истории «Арзамаса». - В кн.: Отчет императорской публичной библиотеки за 1887 г.).
1 Майков Л.Н. Батюшков, его жизнь и сочинения. М., 2001. С. 387.
2 Анненков П.В. Пушкин в Александровскую эпоху. Спб., 1874.
3 Краснокутский B.C. «Арзамас» и его значение в истории русской литературы: Автореф. дис... канд. филол.
наук. М., 1974. С. 3-5.
4 Сочинения Державина в 9-ти т./ под ред. Я. Грота. T.8. Спб., 1883. (В тексте диссертационного
исследования цитируется второе издание книги: Грот Я.К. Жизнь Державина. М., 1997. С. 591-609).
'Майков Л.Н. Батюшков, его жизнь и сочинения. М., 2001. (Первоначально в кн.: Сочинения
К.Н. Батюшкова. Спб., 1887. Т.1. С. 243).
6 Анненков П.В. Пушкин в Александровскую эпоху. Спб., 1874.
2. Работы, представляющие первый опыт обстоятельного исследования
(при всей полярности высказанных суждений), появились в самом начале XX
века: М.Е. Халанский «О влиянии В.Л. Пушкина на поэтическое творчество
А.С. Пушкина» (1900), Е. Сидоров «Литературное общество «Арзамас»
(1901). Плодотворность исследовательского подхода обнаруживается в
стремлении литературоведов выявить истоки (предысторию) и причины
формирования кружка, определить в целом характер идей и идеалов,
отстаиваемых в полемике, обозначить степень участия в «Арзамасе»
А.С. Пушкина. Сопоставительное рассмотрение М.Е. Халанским
«Арзамасского общества» в контексте разнонационального материала
позволяет поставить вопрос об общих закономерностях развития романтизма
(с точки зрения автора).
Вместе с тем полярность выводов: «Арзамас» должен занимать самое скромное место в ряду факторов, имевших благотворное влияние на русскую литературу и общественную жизнь» (Е. Сидоров)1 - «взаимное, доходившее до страстности увлечение литературной деятельностью имело самые благотворные последствия» (М.Е. Халанский) , - со всей очевидностью раскрывает недостаточность исследовательских разысканий.
3. Активизация научного интереса к «Арзамасу» в конце 1920-х годов
опосредована осознанием «литературного быта» как особого объекта
историко-литературного изучения3.
Вышедшая в 1926 г. книга выдающегося исследователя русской литературы Ю.Н. Тынянова «Архаисты и новаторы», справедливо воспринимаемая в русской литературной науке пограничной (ею начат новый период понимания литературы как системы с учетом всего «личного, интимного, домашнего, бытового»), содержала принципиально важные в разработке проблемы положения.
1 Сидоров Е.С. Литературное общество «Арзамас»// Журнал Министерства народного просвещения. Часть
CCCXXXV. 1901. № 5 - 6. С. 357 - 391.
2 Халанский М.Е. О влиянии В.Л. Пушкина на поэтическое творчество А.С. Пушкина. Харьков, 1990. С. 39-63.
3Эйхенбаум Б.М. Литературный быт./ В кн.: Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. СПб.,
2000. С. 339-349
Автор исследования впервые отметил и проанализировал феномен «архаизма - новаторства» как особой культурной ориентации в русской литературно-общественной жизни начала XIX века, во многом определившей эволюцию художественных форм и литературы в целом. Подчеркивая различие между «архаичностью литературной и реакционностью общественной», ученый уточнил принципы литературного деления, определил позиции «карамзинистов» и «архаистов» в отношении литературного языка, жанров, обрисовал тактику и типичные полемические приемы, в том числе обозначил «арзамасский канон», продемонстрировав соблюдение его молодым Пушкиным.
Ценным моментом работы является оценка «Арзамаса» как «своеобразного литературного факта», имевшего существенные расхождения с «карамзинизмом»: «уже есть элемент разложения эстетизма и маньеризма карамзинистов, есть неприемлемый для карамзинистов «бурлеск» и грубость...»1. Рассматривая историю литературы «вровень» с фактами литературного быта, Ю.Н. Тынянов признает литературно-полемическую деятельность «арзамасцев» эстетически важной: «Литературная и языковая реформа Карамзина опиралась на известные нормы художественного быта. Монументальные ораторские жанры сменились маленькими, как бы внелитературными...»
Концептуальная значимость высказанных в работе положений позволяет признать ее и на сегодняшний день одним из наиболее серьезных трудов по данной проблеме. Вместе с тем справедливо признать, что изучение «Арзамаса» и значения его все же не входило в непосредственную задачу исследования. Отдельные замечания в отношении анализа арзамасской традиции в творчестве А.С. Пушкина, ограничивающиеся беглой характеристикой немногих стихотворений лицейского периода, неизбежно приводят к обедненной трактовке проблемы, акцент постановки которой
1 Цит. по изданию: Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин.// История литературы. Критика. Спб., 2001. С. 54.
2 Там же. С. 62.
смещается более к рассмотрению участия Пушкина в «Арзамасе». И потому целый ряд справедливых замечаний и метких наблюдений ученого не «закрывает» арзамасскую тему, но задает направленность и характер последующей ее разработки.
В этот же период, в 1929, а затем в 1930 и 1933 годах, появляются наиболее значительные в отношении полноты охвата материала работы, содержащие в сопроводительных предисловиях ряд интересных замечаний относительно литературной, общественно-политической специфики «Арзамасского общества» (Литературные кружки и салоны/ Сост. и вступит, статьи М. Аронсон и С. Рейсер. - Л., 1929; Литературные салоны и кружки. Первая половина XIX века/ Ред. и вступ, ст. Н.Л. Бродского. — М.- Л., 1930; Арзамас и арзамасские протоколы/ Вводная статья, ред. протоколов и прим. к ним М.С. Боровковой- Майковой; Предисл. Д. Благого. - Л., 1933). Сводная систематизация (относительная по своей полноте и исчерпанности) материалов по истории «Арзамасского общества» стала чрезвычайно значимым, но все же «подготовительным» этапом последующей разработки проблемы.
4. Направленность и характер последующих исследовательских выводов определялся, по-видимому, вынужденным «стремлением» приспособить литературоведение к политическим доктринам советского режима: борьба арзамасцев рассматривалась преимущественно в откровенно тенденциозном (партийном) идеологическом аспекте. Задача исследования при таком подходе сводилась к тому, чтобы за «внешней» оболочкой смехотворчества обнажить «серьезное» содержание: «Все эти речи мало отличаются одна от другой, ибо авторы их старались подделаться под господствующую в «Арзамасе» манеру. И если бы мы не знали, что эти забавы имели под собой серьезное основание — действительную ненависть к литературным реакционерам, защиту просвещения, отталкивание от национализма шишковского типа, то вся деятельность «Арзамаса» в самом деле казалась бы «навязыванием бумажки на Зюзюшкин хвост» (Писарев). Безотрадному
впечатлению от арзамасских заседаний... способствует также стиль писанных секретарем Арзамаса Жуковским протоколов, в которых даже серьезным вопросам придана шуточная окраска»1.
В этой связи не приходилось надеяться на возникновение глубокого интереса к литературному кружку, деятельность которого была «весьма ограниченной»2. Это определяло диапазон привлеченных источников и их выбор в процессе анализа литературных фактов. Вопросу о роли «Арзамаса» в творчестве А.С. Пушкина не уделялось особого внимания. В посвященных изучению пушкинского наследия монографических исследованиях Д.Д. Благого , Б.В. Томашевского , Б.С. Мейлаха и др. приводятся сведения общего характера. Системность и целостность «Арзамаса» в отношении творческого развития поэта и преемственности традиций не принимается в расчет: взаимоотношения Пушкина с отдельными писателями-арзамасцами рассматривались в первую очередь как отношения отдельных творческих личностей, без акцентирования внимания на том, что основой этих отношений является их принадлежность к одному литературному кругу .
5. В 70-х годах XX века произошел отрадный перелом в отношении «Арзамаса», осмысления роли и значения творческого наследия арзамасцев. В монографических исследованиях М.И. Гиллельсона «Молодой Пушкин и арзамасское братство» (1974), «От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей» (1977) последовательно проводится мысль о значимости «Арзамасского общества» в развитии русской литературы первой трети XIX века. Книги содержат любопытные сведения об истории кружка, о его идеях, ритуалах и символах; деятельность арзамасцев осознается с точки зрения динамики и структуры историко-литературного процесса; намечены пути исследования, прямо относящиеся к вопросам арзамасского наследия в
1 Мейлах Б.С. Арзамас (1815 - 1818) / История русской литературы. М.- Л., 1941. T.5. С. 333 - 334.
2 Там же.
3 Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1813 - 1826). М., 1950.
4 Томашевский Б.В. Пушкин. Книга I (1813 - 1824). М.-Л., 1956.
5 Мейлах Б.С. Пушкин и его эпоха. М., 1958.
6 См., например: Эйгес И. Пушкин и Жуковский/ Пушкин - родоначальник новой русской литературы. Сб-к
научно-исследовательских работ. М.-Л. 1941. С. 193-216.
творчестве А.С. Пушкина. Методологический посыл М.И. Гиллельсона состоял в существенном расширении хронологических границ (1810 — 1825) арзамасского воздействия, выявлении у Пушкина отражения «вещественной» и «невещественной» символики «Арзамаса»: к первой относятся полемические «формулы», характерная терминология, второе - это усвоение арзамасского мировоззрения, предпочтений в сфере жанров и стиля.
Однако пародийно-игровая специфика «Арзамаса» по сути дела игнорируется автором исследования: «...надо судить в первую очередь не по шутливым протоколам»; деятельность общества оценивается им исключительно «по тем произведениям, которые вышли из-под пера участников «Арзамаса» в те годы» . Очевиден здесь также «перевес» историографической части исследования, в силу этого анализируемый пушкинский материал ограничен по охвату и глубине. В результате целый ряд интересных замечаний и тонких наблюдений не получает развития и отдельные факты преемственной связи по большей части просто фиксируются.
Отчасти положения М.И. Гиллельсона были развиты в монографическом исследовании Уильяма Тодда «Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху», к сожалению, вплоть до 90-х годов «закрытом» для отечественного литературоведения2. Предметом рассмотрения ученого стал «Арзамас» в аспекте его подхода к эпистолярной традиции.
Новый импульс разработка арзамасской темы получила в работах B.C. Краснокутского3, впервые обратившегося к проблеме специфики арзамасского смеха. Постановка вопроса представляется важной, даже принимая во внимание критические замечания Ю.М. Лотмана: «автор не обременяет... себя доказательствами... сближая («по Бахтину») арзамасский
1 Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974. С. 28.
2Тодд III У.М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху. СПб., 1994.
3 Краснокутский B.C. Проблема комического в трудах и творчестве арзамасцев //Вестник МГУ . 1973. № 6.
С. 16 - 28J О своеобразии арзамасского «наречия»// Замысел, труд, воплощение. Под ред. В.И. Кулешова. М., 1977. С. 20 - 41; «Арзамас» и его значение в истории русской литературы: Автореф. дис... канд. филол. наук. М., 1974.
ритуал со средневековой ярмарочной культурой и мениппеей... <...> речь (в цитируемых словах Вяземского о «множестве подобных академий» «в старой Италии») идет о традиции ученого гуманизма, а не о ярмарочных средневековых фарсах, как полагает автор»1. Как справедливо указывает позднее О.А.Проскурин, «наблюдения Краснокутского не являются совершенно неправильными: диалектику верха - низа, отрицания -утверждения, смерти - рождения и т.п. в арзамасском смехе обнаружить можно. Но ограничиваться выделением этих оппозиций - это все равно что изучение любовной лирики свести к выделению в ней мотивов любви и разлуки... архитипическое в культуре неразрывно связано с историческим» . Безусловно, выводы B.C. Краснокутского нуждаются в уточнении и конкретизации, однако едва ли возможно вступать в острую полемику с положениями исследования, по сути дела открывшего широкой литературной общественности, что «арзамасский комизм - феноменальное явление русской культуры и литературы»3.
Материал, заключающий в себе отражение арзамасской традиции в творчестве А.С. Пушкина, учтен в исследовании B.C. Краснокутского частично, анализ основывается на регистрации отдельных реминисценций. В каждом случае проблема решается на конкретном, узком участке — на примере одного эпизода, детали, вне контекстуальной связи. Отдельные наблюдения исследователя вызывают недоумение: например, пушкинская характеристика Владимира Ленского («так он писал темно и вяло») и последующая судьба героя, с точки зрения B.C. Краснокутского, интерпретируется как «беседчик поверженный»; в другом случае «неоспоримость» преемственности традиции абсолютизируется на том лишь
Лотман Ю.М. К функции устной речи в культурном быту пушкинской эпохи// Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Таллинн, 1993. Т.З. С. 436- 437.
2 Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. Материалы и исследования по истории русской
культуры. М., 2000. С. 153-154.
3 Краснокутский B.C. Проблема комического в трудах и творчестве арзамасцев //Вестник МГУ .1973. № 6.
С. 16 - 28; «Арзамас» и его значение в истории русской литературы: Автореф. дис... канд. филол. наук. М., 1974. С. 4.
основании, что это «образ вездесущий и определяющий в арзамасских протоколах»1.
6. В последние годы внимание к рассматриваемой проблеме заметно возросло. Появились работы, рассматривающие арзамасские тексты как яркие явления литературы и культуры. Предметом историко-литературного исследования становится арзамасская мифология, грамматика арзамасского смеха, его тематические доминанты; осознание глубинных уровней позволяет интерпретировать «Арзамас» как единую, многозначную и многоплановую структуру. Активизации исследовательского интереса в немалой степени способствовало уникальное издание впервые систематизированного свода мемуарных и эпистолярных материалов по истории «Арзамаса» и литературных текстов, ближайшим образом связанных с деятельностью общества3.
Статья В.Д. Сквозникова «Роль литературного общества в формировании художественного процесса («Арзамас»)» сложилась как «переходно»-итоговое по отношению к предшествующей дискуссионное вопроса заключение: «Думается, более правы те, кто не склонен переоценивать роль дружеского литературного общества, его воздействие на духовное и художественное созревание. Но одно, несомненно: столь характерная для «Арзамаса» стихия издевательства над авторитетами, известный нигилизм умонастроения, подчеркнутые приватной, непринужденной формой собраний и бесед, немало способствовали развитию у молодого Пушкина того, очень общо здесь говоря, вольтерьянства»4.
Обращает на себя внимание диссертационное исследование5 и последующие наблюдения Н.Ж. Ветшевой6. Автором рассмотрены
1 Краснокутский B.C. «Арзамас» и его значение в истории русской литературы: Автореф. дис... канд. филол.
наук. М., 1974. С. 17.
2 Ронинсон О. А. О грамматике арзамасской «галиматьи»//Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 1988. Вып. 822. С. 4-17.
3 «Арзамас»: Сборник. В 2-х кн./ Вступ, статья В.Э. Вацуро. М., 1994.
4 Сквозников В.Д. Роль литературного общества в формировании художественного процесса («Арзамас»)//
Методология анализа литературного процесса. М., 1989. С. 161 — 181.
5 Ветшева Н.Ж. Жанр поэмы в эстетике и творчестве арзамасцев: Автореф. дис... канд. наук. Томск, 1984.21 с.
6 Ветшева Н.Ж. Роль и значение пародийно-мифологического начала в протоколах «Арзамаса»// Проблемы
метода и жанра: Сб-к статей. Томск, 1997. С. 52 - 60.
эксперименты арзамасцев в связи с проблемой жанра эпической поэмы. По мнению исследователя, становление арзамасской концепции поэмы, выразителем которой явился А.С. Пушкин (поэма «Руслан и Людмила»), неразрывно связано с общей пародийно-сатирической атмосферой «Арзамаса», с решением проблемы о способе организации материала. Концептуально содержательные суждения о глубинном «пародийно-мифологическом» уровне арзамасской системы приводят к пониманию «динамически непротиворечивых арзамасских оппозиций за счет стремления к синтезу противоречий» как «осознанию ценности и равноценности всех сфер бытия, человеческой природы»1.
Характер использования арзамасцами сакральных тем и священных текстов подробно исследуется и поясняется О.А. Проскуриным2. Рассматривая «Арзамас» как комически-игровой универсум, ученый указывает, что специфика арзамасских текстов заключается в невозможности понимания их «при имманентном, изолированном изучении»: «только в соотношении с контекстами разного рода» . В соответствии с этим требованием строится последующий анализ арзамасской речи С.С. Уварова.
Фундаментальное исследование Б.М. Гаспарова «Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка» освещает арзамасские истоки и эволюцию важнейших лейтмотивов развития творческой личности А.С. Пушкина - эсхатологических, апокалиптических, мессианистических образов4. Концептуальная четкость и глубина культурно-исторического, литературоведческого, лингвистического анализа определяют несомненную ценность монографии.
Ветшева Н.Ж. Роль и значение пародийно-мифологического начала в протоколах «Арзамаса»// Проблемы метода и жанра: Сб-к статей. Томск, 1997. С. 60.
2 Проскурин О. Новый Арзамас - новый Иерусалим. Литературная игра в культурно-историческом
контексте // Новое литературное обозрение. 1996, № 19. С. 73 - 128.
3 Проскурин О. Бедная певица. Литературные подтексты арзамасской речи С.С. Уварова./ Литературные
скандалы пушкинской эпохи. Материалы и исследования по истории русской культуры. М., 2000. С. 152 -
187.
4 Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. СПб., 1999.
Работы А. Глассе, Д. Бетиа, С. Давыдова посвящены исследованию особенностей восприятия традиции «Арзамаса» в «Повестях Белкина» . Предметом изучения и анализа здесь становятся «развязка содержательных узелков», «второго плана», стратегические маневры в «сложно-коммуникационном» поле цикла.
Итак, анализ указанных выше источников (ценность проведенных исследований неоспорима, ибо содержащиеся в них наблюдения и выводы относительно частного характера позволяют дополнить общую картину научного анализа проблемы и являются необходимой основой последующих исследований) позволяет заключить, что в целом состояние освещения арзамасской проблемы в современных научно-исследовательских работах (постепенное накопление фактологических и историко-литературных сведений и наблюдений, разнообразие тем и подходов) зримо отражает потребность в системном осмыслении «Арзамасского общества», его места и значения в русской общественно-литературной жизни первой трети XIX века и творческом развитии А.С. Пушкина. Наименее изученной сферой пушкинского наследия в интересующем нас аспекте (в связи с преемственностью арзамасской традиции) является творческая эволюция от пушкинской лирики (в особенности петербургского периода) к роману «Евгений Онегин». В русле активизировавшегося в последнее время интереса современного литературоведения к проблемам русской смеховой культуры (от М.М. Бахтина к Д.С. Лихачеву) особую значимость приобретает изучение феномена арзамасского смехотворчества и его рецепции в творческом наследии А.С. Пушкина.
Таким образом, актуальность предлагаемого исследования обусловлена интересом современного пушкиноведения к осмыслению проблемы «Пушкин и «Арзамас» как репрезентативного момента в изучении
Глассэ А. О мужичке без шапки, двух бабах, ребеночке в гробике, сапожнике-немце и о прочем: «Повести Белкина»: попытки прочтения// Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С. 45 - 75; Бетиа Д., Давыдов С. Угрюмый Купидон: поэтика пародии в «Повестях Белкина»// Современное американское пушкиноведение/ Сб ст. СПб., 1999. С. 201 -224.
пушкинской смеховой культуры и направления его творческой эволюции 1810-1830-х годов.
Научная новизна
В настоящем диссертационном исследовании впервые предполагается решение проблемы преемственности арзамасской традиции в лирике А.С. Пушкина 1814-1820 гг. и «романе в стихах» и уяснение на этой основе историко-литературной обусловленности художественных достижений поэта. В научный оборот вводятся не рассматривавшиеся ранее в аспекте восприятия арзамасского опыта тексты, что способствует созданию более полной и объективной картины творческой эволюции поэта, уточняется значение «Арзамаса» в контексте русского литературного процесса.
Цель работы - показать процесс становления и развития лирики (1814 -1820) и романа «Евгений Онегин» А.С.Пушкина в динамическом пересечении и синтезе арзамасских тенденций как своеобразной «экспозиции» творческих принципов поэта.
Этой установкой продиктован круг частных задач, которые решаются в ходе исследования:
определить конструктивные принципы и специфику универсального комически-игрового общества «Арзамас» и эстетическую концептуальность арзамасского смехотворчества;
выявить степень и характер арзамасского воздействия в лирике А.С. Пушкина (1814-1820 гг.);
рассмотреть особенности проявления арзамасской традиции на содержательном и формальном уровне романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»;
показать значение традиции «Арзамаса» как одного из важнейших факторов, определявших направленность развития творческих принципов поэта.
Постановка такого круга задач влечет отбор исследуемого материала. В этом отношении внимание исследователя определяется двумя факторами:
1 Особенностями творческого развития А.С.Пушкина: «необычная по размерам и скорости эволюция его как поэта»1, единовременность и «параллельность» многих его начинаний; 2)определение научной перспективности в разработке проблемы. Материал исследования представлен следующими группами источников:
материалы по истории «Арзамасского общества» (арзамасские протоколы, эпистолярное наследие, критические и художественные произведения писателей-арзамасцев, мемуарные свидетельства современников);
сочинения А.С.Пушкина (лирика 1814-1820 гг., отличающаяся определенной устойчивостью концептуальных и творческих решений поэта, (позднейшая лирика, согласно наблюдениям Ю.Н. Тынянова, уже не имела такого характера), поэма «Руслан и Людмила» и роман «Евгений Онегин» как закономерный итог арзамасских опытов);
— заметки и переписка А. С. Пушкина; черновые редакции и текстовые
варианты его произведений для уточнения и иллюстрации основных
положений диссертации.
Введение в круг исследуемых текстов поэмы «Руслан и Людмила» обусловлено проблематикой работы, ее логикой. Цель настоящего обращения — конкретизировать природу структурно-содержательных доминант поэмы в общем движении идейно-эстетических принципов, выработанных А.С.Пушкиным в лирике 1814-1820 гг., в диалогической соотнесенности с арзамасской традицией.
Мы сознательно не включаем в число исследуемых ряд других произведений поэта, отмеченных ориентацией на вполне определенные сферы арзамасских традиций: либо это нашло отражение в научно-исследовательской литературе (мессианистические, эсхатологические мотивы и их развитие, «Повести Белкина), либо это произведения иного характера и настроения (например, период пребывания в Южной ссылке:
1 Тынянов Ю.Н. Пушкин// История литературы. Критика. СПб., 2001. С. 133
южные поэмы, творчество этих лет шло под знаком романтизма; «стихотворный эпос Пушкина 1830-х годов эволюционно также связан с жанром байронической поэмы»1 (принцип пародийных смещений возможно отнести к традициям «Арзамаса», но в то же время это свойственно механизму пародии вообще).
Методология исследования
Основным направлением анализа является системное рассмотрение фактов в синтезе генетических и структурно-функциональных представлений. В соответствии с проблематикой работы определяющими следует считать историко-генетический, сравнительно-исторический методы как необходимое условие успешного изучения процессов формирования историко-литературных явлений и особенностей трансформации арзамасских традиций в индивидуально-творческом сознании А.С. Пушкина. Использование сравнительно-типологического метода позволяет в аналогии с западноевропейским литературным процессом выявить своеобразие развития русской литературы.
Основным предметом изучения являются конструктивные принципы и специфика универсального комически-игрового литературного общества «Арзамас», эстетическая концептуальность арзамасской смеховой культуры, особенности восприятия и преемственности арзамасской традиции как одного из важнейших факторов, определявших направленность развития творческих принципов в произведениях А.С. Пушкина (от лицейской лирики к роману «Евгений Онегин»).
Методологическая основа исследования
Методологическую базу работы составляют литературно-критические сочинения писателей-арзамасцев, критические работы отечественного и зарубежного литературоведения, посвященные проблемам «Арзамаса» и творчества А.С. Пушкина; важную роль в формировании концепции сыграли труды Ю.Н. Тынянова, М.М. Бахтина, М.И. Гиллельсона,
Худошина Э.И. Жанр стихотворной повести в творчестве А.С. Пушкина. Новосибирск, 1987. С.32.
Ю.М. Лотмана, В.Э. Вацуро, Н.Ж. Ветшевой, Б.М. Гаспарова,
О.А. Проскурина, У. Тодда III.
Научно-теоретическая значимость работы заключается в том, что она позволяет углубить существующие литературоведческие и эстетические представления как о творчестве А.С. Пушкина, так и о некоторых общих тенденциях историко-литературного процесса в России первой трети XIX в.
Научные результаты исследования могут быть сформулированы следующим образом:
— выделены и проанализированы предпосылки формирования и
особенности мировоззренческого комплекса арзамасских идей и
представлений;
исследован универсальный характер арзамасской смеховой культуры как ведущий принцип и определяющий фактор перехода к новым формам художественного сознания;
поставлена проблема соотношения смеховой культуры «Арзамаса» и романтической иронии, что позволяет уточнить характер русского романтизма;
исследованы особенности восприятия и преемственности арзамасской традиции в творческом наследии А.С. Пушкина (от лирики 1814-1820-х тт. к роману «Евгений Онегин»);
обоснована историко-литературная обусловленность художественных достижений поэта на основе преемственности комплекса арзамасских идей и опытов.
Практическая значимость работы обусловлена возможностью использования результатов и материалов исследования в разработке лекционных курсов и практических занятий по истории русской литературы XIX в., при подготовке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам пушкиноведения.
Апробация. Основные положения диссертационного исследования отражены в публикациях, изложены в докладах на заседаниях кафедры
литературы Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, кафедры истории русской и зарубежной литературы Томского государственного университета и заседаниях аспирантского объединения, представлены на научно-практической конференции, посвященной 70-летию Хакасской автономной области (Абакан, 2001), Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы языка и литературы» (Абакан, 2002, 2003 гг.). Диссертация была обсуждена на заседании кафедры истории русской и зарубежной литературы ТГУ. Конкретные наблюдения и выводы использовались в практике вузовского преподавания.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Общий объем работы составил 222 страницы, список литературы включает более 300 наименований.
Предпосылки формирования и особенности мировоззренческого комплекса арзамасских идей и представлений
Русская литература первых десятилетий XIX века уже давно и довольно обстоятельно изучалась с позиций идеологических, социологических, историко-фактологических, идейно-художественных и пр., тем не менее, исследователей, пытающихся осознать и воспринять эту литературную эпоху, феномен Пушкина как центр всех творческих исканий и достижений ее, всякий раз охватывает чувство некоторой недосказанности, неполноты в освещении и изучении историко-литературного процесса этого времени.
Причины и суть особого духа, состояния литературы, крайне осложняющие типологическое членение и анализ ее, — в синкретизме, переходности литературных явлений, незавершенности концепций, противоречивости суждений и мнений, противоборстве и взаимовлиянии литературных направлений, отразивших единовременное многообразие типов «личностной самоидентификации в ценностно-смысловой соотнесенности человека с миром и другими субъектами» сквозь призму общественных, политических, эстетических приоритетов, формирующихся в поиске среди «смысложизненных» альтернатив выбора1. Ю.М. Лотман писал, что в русской культуре той поры сложилась «амальгама европейских идей XVIII века, руссоизма, культа Природы, в конце века уже окрашенного влиянием штюрмерства и молодого Шиллера, гельвецианской этики и древнерусской литературной традиции, церковнославянской языковой стихии и идеала готовности к героической гибели, мученической смерти, почерпнутого из житийной литературы...»
Сложная, динамичная литературно-эстетическая система рассматриваемого периода складывалась в результате взаимодействия и взаимовлияния устоявшихся форм, тенденций, сочетавших в себе старые эстетические принципы с новыми творческими возможностями, и решительно заявивших о себе новаторских устремлений, которые сходились в разработке комплекса «субъективированной» модели культуры, которая в литературе русской во многом соотносится с всеобъемлющим универсализмом эстетической и художественной эклектичности предромантизма, хронологической и типологической смежности литературных явлений классицизма, сентиментализма и романтизма, сверхзадачей и результатом взаимодействия которых становится поиск, утверждение и осознание «самости», не тождественности «иному». Литературно-эстетические разногласия определяли консолидацию и конфронтацию сил, организуемые «кружки тут являлись своеобразной мобилизацией сил данной литературной партии для данной литературной цели»3.
В этих условиях — полемики, смешения видовых признаков, переходных форм, странного сочетания новаторских начинаний с изживающими себя традициями, «свернутых» литературных явлений - и возникает неожиданное, на первый взгляд, стремление молодых, талантливых людей к сотрудничеству в «развлекательно-шутовском» литературном обществе «Арзамас». Каковы же были причины, породившие общество и определившие особый характер («Арзамас» не мог бы существовать вне смехотворчества, безудержного веселья, которому трудно подобрать прецеденты в русской истории XIX века»1) данного образования?
Как верно отмечает В.Д. Сквозников: «фактическая сторона дела уже восстановлена с не исчерпывающей, к сожалению, но с достаточной для принципиальных суждений и оценок полнотой»2. Всестороннее же изучение общества смыкается по существу с исследованием всего русского литературного движения начала века, ибо возникновение «Арзамаса» было следствием тех процессов, которые наметились уже в литературе предшествующего десятилетия, а деятельность его стала одним из определяющих факторов отдаленных результатов последующего литературного развития. Не претендуя в данной части работы на полноту охвата этой темы, считаем необходимым рассмотрение вопроса о генезисе общества, его специфических чертах, отличавших стилевую индивидуализацию поэтики, психологический и социальный облик.
В связи с поставленной задачей позволим себе несколько уточнить точку зрения B.C. Краснокутского, который, вслед за первым исследователем «Арзамасского общества» Е.Сидоровым, указывает причиной возникновения кружка «веселье мира, окрыленного победоносной войной 1812 г., и оптимистическую перспективу истории»4.
Безусловно, «время от 1812 до 1815 года (выделено мной, Е.Л.) было великою эпохою для России»5, разумеется, более всего в «освобождающе-образовательном», гражданственном значении этого периода, что обнаружилось в полной мере в формировании декабристских обществ и несколько иначе - в «Арзамасе». Арзамасские документы, центральной темой которых становятся Просвещение, свобода, единение, уничтожение рабства и т.п., неоспоримо свидетельствуют об этом. Разумеется, «Арзамасское общество» нельзя ни в коей мере ограничивать социально-политическими рамками тайных обществ. Вместе с тем, связанность художественной практики арзамасцев, эстетических идей с актуальными проблемами современности становится особенно важной, если говорить о таких чертах «Арзамаса» как организация «нравственного братства», императивная направленность литературного сознания, изначальная ориентированность, как и устремления декабристов, на «европеизацию» России (неслучайно «декабристские кружки, стремясь использовать для политических целей кружки чисто литературные, сближались с ними») .
Можно сказать, арзамасцы были «западниками» задолго до появления этого термина, как и их противники были «славянофилами». Этот несравненно более глубокий, чем чисто литературный и стилистический, смысл своей полемики объяснял К.Н. Батюшков в письме к Гнедичу (1 ноября 1809 г.): «...Любить отечество должно. Кто не любит его, тот изверг. Но можно ли любить невежество? Можно ли любить нравы, обычаи, от которых мы отделены веками и, что еще более, целым веком просвещения (выделено мной, Е.Л.)? Зачем же эти усердные маратели выхваляют все старое? Я умею разрешить эту задачу, знаю, что и ты умеешь, — итак ни слова. Но поверь мне, что эти патриоты, жаркие декламаторы, не любят или не умеют любить Русской земли»4.
Существенным здесь оказывается, что европеизированное сознание арзамасцев заключало в себе просветительски-сентименталистский «заряд».
Ограничимся некоторыми примерами трансформации идей Просвещения, перенесенных с французской почвы на русскую. Так, одной из наиболее продуктивных была восходящая к работам Руссо идея о внесословной ценности личности, внешне взаимопротиворечащее единство положений «освобождения сущности от социальных отношений» и «здоровом обществе — едином организме»1. Ю.М. Лотман в работе «Руссо и русская культура XVIII - начала XIX века» так определял эту концепцию: «Общество, суверен получает те верховные права, которые в естественном состоянии присущи человеку, — свободу, самобытность, отдельность. Составляющие же общество люди наслаждаются этими правами не непосредственно, а лишь как члены свободного и полноправного целого» . Вполне может оказаться, что эта структурная емкость во многом была востребована «Арзамасом».
Универсальный характер арзамасской смеховой культуры как ведущий принцип и определяющий фактор перехода к новым формам художественного сознания
Комически-игровое в структуре «Арзамаса» следует понимать как важнейший конструктивный принцип («Арзамас строился на буффонаде и умер сам собой, когда захотел стать серьезным»1), сложная сущность, специфика которого определяется прежде всего такими свойствами, как: — снятие при оппозиционной поляризации резко категоричной антиномии юмор/сатира, приоритет «веселости»; — развертывание принципа амбивалентности; — ассоциативно-мифологизированная ориентированность восприятия полемической ситуации (мотивы регенерации, смерти и бессмертия, «военного» противостояния и пр.) — эмблематично-приобщающая (разграничивающая) «узловая» значимость; — литературно-бытовая маркированность; — развертывание герметического потенциала отдельных словесных или тематических мотивов; — ироничность, сознание веселой относительности систем и правил; — открытие в субъективизме «вкусовых» пристрастий возможности нового понимания проблем комического, переосмысление комических жанров.
О названных свойствах дополнительно поясним следующее. 1. Первое из названных свойств: «арзамасское» означало господство комического порядка, т.е. открытость к восприятию смешного, осознание его ценности и отмена назидательной классицистической односторонности, в арзамасской традиции сатира и юмор не антонимы, а две сложно взаимодействующие сущности - проявляется как в плане литературно-бытового выражения во всякого рода арзамасской «дурашливости», что было отчасти рассмотрено нами выше, так и в плане эстетико-теоретических наблюдений и выводов арзамасцев, литературно-жанровых предпочтениях их.
В статье «О сатире и сатирах Кантемира», ставшей теоретическим обоснованием арзамасской концепции смеха, В.А. Жуковский подчеркивал, что «насмешка сильнее всех философических убеждений отвергает упорный предрассудок и действует на порок: осмеянное становится в наших глазах низким; а вместе с уважением к вещи теряется и наша к ней привязанность»1. Причем, согласно его размышлениям, «не должно думать, однако, чтобы насмешка могла исправить порочного: она только открывает ему дурные стороны его»... Жуковский предупреждает против излишней «угрюмости и пристрастия мизантропов» в сочинениях комических и сатирических, ибо «тогда они поселяют в сердцах своих читателей одно только мрачное чувство ненависти..., ненависть стесняет душу...» Таково действие сатиры, в которой «замечаем одно желание и искусство порицать и не находим ничего питательного для сердца». Напротив, подчеркивая ценностно-образующую, живительную природу смеха добродушного, шутливого, он здесь же указывал: «Смех производит веселость, а веселость почитается одним из счастливейших состояний человеческого духа... Смех оживляет душу, или рассеивает мрачность ее, когда она обременена печалию, или возбуждая в ней деятельность и силу, когда она утомлена умственною, трудною работою» . Наблюдения В.А. Жуковского об особенностях смеха и личности сатирического стихотворца подкрепляются анализом горациевых и ювеналовых сатир, причем очевидно, что предпочтение отдается более универсальному и богатому оттенками смеховому мироотношению, свойственному Горацию: «веселость, чувствительность, приятная и остроумная шутливость». Ювеналу, по его мнению, свойствен монотон: «одно негодование, или презрение. Он не философ...»
«Злая сатира - не смешно» , - писал в письме от 23 ноября 1809 г. Гнедичу и К.Н. Батюшков. По его мнению, сатирик должен увидеть и запечатлеть порок в его неприглядности, но вместе с тем соблюсти картину равновесия в мире, противопоставить идеал. «Гордость и низость, суеверие и кощунство, лицемерие и явный разврат, скупость и расточительность неимоверная: одним словом, страсти, по всему противуположенные, сливались чудесным образом и представляли новое зрелище равнодушному наблюдателю и философу, который только ощупью, и с Горацием в руках, мог отыскать счастливую середину вещей»4. При этом весьма существенно замечание Батюшкова (от лица Кантемира) о том, что именно в сатирах «первый осмелился писать так, как говорят...»5.
Даже острая сатиричность полемических выступлений П.А. Вяземского не мешает ему видеть достоинства веселости, неразлучной с истиной, оценить умение посмеяться над собой: «брань ядовитая - не признак дарованья» (Кн.2, 161). Позднее, обосновывая значение смеха в романтизме, он указывает: «Романтики ужасаются веселости. Они в счастии и веселии видят одну прозу, а поэзию в одном бедствии и горе. Смеяться хорошо! говорят простолюдины; плакать сладостно! отвечают наши Гераклиты! Что за определение романтизма? ...Ариост, Шекспир, Гете умеют смеяться и смешить. Неужели на одной элегии вертится весь романтизм? Если говорить, подытоживая, совсем коротко, следуя арзамасскому мировоззрению, позиция сатирика откровенно тенденциозна, публицистична, и смех в этом случае отчуждает мир художника от обличаемого предмета, ставит его во внешнее, враждебное положение к объекту (позиция отрицания), тогда как более интимная, «снисходительная» позиция «комика» тяготеет к «философичности» (позиция познания). Смех приобретает характер философский, мировоззренческий. «Миссия комического ничем не уступает обязанностям философии» , - замечает Жуковский.
Над миром и над собой можно смеяться, и отрицая бытие, и утверждая его. Однако, наше понимание мира и сам мир не одно и то же. И там, где человек видит удручающее бессмыслие, возможно, скрыта бездна смысла, ему недоступного. Приятие влечет за собой возможность познания. Вы имеете дело с отрицательными, ущербными явлениями, они вас угнетают и сердят, вы хотите «отделаться» от них смехом и сатирой - невеселыми, но стоит совершить в сознании некоторую перестановку, и этот смех досады сменится свободным, праздничным юмором.
Свидетельством известного отхода от просветительской трактовки «намерения» сатиры и безусловной веры в ее способность «исправить порочное» становится немногочисленность чисто сатирических сочинений и изменение содержания и предмета жанра в арзамасской практике. Природа сатиры начинает рассматриваться с «новых позиций»: прежде всего, у исследователей появляется ощущение двойственности сатиры, ее неоднозначности (см. ст. В. А. Жуковского), осознается и факт взаимодействия «важной» и «веселой» сатиры, ее возможная синтетичность, фиксируется отказ от нормативности, жанровой регламентации, изменяется оценка личности сатирика .
Арзамасская традиция в лицейской лирике
Обращаясь к летописи жизни А.С. Пушкина, просматривая дневники и письма поэта и его современников, мы легко, вслед за многими литературоведами, обнаруживаем ранний и глубокий интерес его к литературному творчеству, что, впрочем, легко объясняется условиями, ситуацией того «переломного» времени. М.И. Гиллельсон, характеризуя эпоху, писал: «Стремительное развитие литературы втиснуло в небольшой временной отрезок писателей различных эстетических устремлений. Устои русского классицизма подтачивались с разных сторон: вначале это были волны сентименталистской и преромантической литературы, затем начали накатывать волны неоклассицизма и романтизма. Эти новые течения, иногда соперничавшие, а порой вступавшие между собой в сложные творческие взаимоотношения, составили пеструю «мозаику» русской литературы первых десятилетий XIX столетия»1. Литературный покров облекал и светские, и интимно-бытовые отношения.
Литературные споры, дружеские состязания входят в сознание юного поэта, определяют его поэтическое и идеологическое созревание. Однако при всей пестроте, «путанице перекрещивающихся воззрений и учений» произведения Пушкина той поры не содержат свидетельств продолжительных и тяжелых сомнений и колебаний в выработке определенного эстетического мировоззрения. Напротив, его отличительная черта проявилась, прежде всего, в цельности воззрений, определенности и устойчивости идеала на фоне того многообразия идей и устремлений.
Овладение культурой «легкой поэзии» при почти полном отсутствии гражданских тем и мотивов, усвоение полемического опыта борьбы с эпигонами классицизма в защиту «изящного вкуса» и просвещения, гедонистические интонации дружеских посланий, тесные личные отношения со многими из арзамасцев - данность пушкинской лицейской поэзии. Достаточно свести известные факты воедино, и становится ясно, что в решении эстетических и языковых задач юный Пушкин во многом руководствовался поэтической системой и идеологией «Арзамасского общества», «благотворным влиянием» которого, наряду с «гениальностью натуры», объяснял «развитие таланта поэта» П.В. Анненков1.
Однако, сосредотачиваясь в рамках данной части на вопросе о характере, принципах и значении арзамасского влияния на творческое развитие поэта, все же приходится подчеркнуть особую значимость «общества» как историко-культурного феномена, поскольку в исторической перспективе отечественного литературоведения, уже с 60-80 годов XIX столетия, выделяется двойственная оценка деятельности арзамасцев. Точка зрения Я.К. Грота, Л.Н. Майкова, Е.А Сидорова, Д.И. Писарева, А.Н. Пыпина, с одной стороны, в целом сводившаяся к отрицанию значимости «Арзамасского общества», и полярное мнение — восприятие самих арзамасцев, размышления П.В. Анненкова, М. Халанского и др. исследователей этого времени, с другой.. «В эпоху утверждения в русской критике идеалов реализма и социальной направленности в литературе, -справедливо указывает Б.М. Гаспаров, — на «Арзамас» нередко смотрели с пренебрежением, как на беспредметную буффонаду» . Недооценка комическо-игрового характера общества, либо искусственная попытка «социально-политической» интерпретации деятельности его успешно преодолевается в современном литературоведении, закрепляя тем самым «воспитательное» воздействие его в личностном и творческом развитии А.С. Пушкина.
Прослеживая традиции «Арзамасского общества» в творческом развитии А.С. Пушкина, мы должны, прежде всего, уяснить, насколько сильным и продолжительным было арзамасское влияние на поэта.
Определяя степень участия в деятельности «Арзамаса» исследователи (Б.В. Томашевский, М.И. Гиллельсон, В.Э. Вацуро и др.) обозначают, с одной стороны, фактическое участие А.С. Пушкина с сентября (октября)1; (август, июль)2 1817 года, другие подчеркивают приверженность Пушкина арзамасцам с лицейских лет. Для рассмотрения интересующего нас вопроса принятие одного из мнений является принципиально важным.
Действительно, документальное подтверждение о принятии Пушкина в «Арзамасское общество» относится ко времени окончания Лицея3. Логично в таком случае говорить о наибольшем влиянии применительно к этому периоду жизни поэта.
Между тем, мы располагаем доводами, представляющими обратную картину: во-первых, время вступления Пушкина совпадает со временем распада этого литературного общества, поэтому влияние, явно ощутимое, должно быть значительно меньшим. Во-вторых, уже в 1818 году Пушкин сближается с Катениным — представителем иного литературного лагеря, что, по мнению Ю.Н. Тынянова, говорит «об изменении эстетической ориентации самого поэта» . Наконец, в-третьих, почти (за исключением некоторых разрозненных отрывков) не сохранились протоколы заседаний «общества», в которых Пушкин принимал участие.
С другой стороны, мы располагаем множеством свидетельств осведомленности и активного участия Пушкина — лицеиста в делах «Арзамаса». Приведем лишь некоторые из них.
Уже с 1814 года в своих стихотворных опытах поэт использует литературные имена как характеристические символы: «Рифматов», «Графов», «Бибрус» — прозрачные и всем посвященным понятные маски литературных «староверов», «безграмотных славян», «отверженных вкусом».
Арзамасские мотивы и реминисценции в романе
Уникальность пушкинского романа в стихах отчетливо проявляется в широком спектре его интерпретаций в отечественном и зарубежном литературоведении. Это касается и поэтики «Евгения Онегина», которая также описывалась неоднозначно. «Суммарно» определяя важнейшие особенности поэтики романа, Ю.Н. Чумаков выдвинул на первый план природу жанра, на особенность которого в свое время указал сам автор. Как справедливо заключает ученый, «жанр остается неуловим при подходе со стороны общих теоретических концепций, со стороны общих родовых черт, при суммарном пересечении ряда признаков, при сопоставлении с другими жанрами и текстами, при рассмотрении его как ансамбля жанров и даже при описании поэтической структуры романа как таковой»1.
Между тем конструктивные принципы организации художественного целого романа (фрагментарность, разомкнутость, «диалогичность» разнохарактерных частей и др.) не являются бессистемными, внутренняя логика их обусловлена определенным переломным моментом историко-литературного процесса. Это имело место в некоторые периоды эллинизма, в эпоху позднего средневековья и Ренессанса, но особенно сильно и ярко со второй половины XVIII века. В эти эпохи закладываются основы романного жанра. «Вся литература тогда бывает охвачена процессом становления и своего рода «жанровым критицизмом»2.
1800-1820 годы для русской литературы были тем временем особенно интенсивного развития, обновления жанрово-стилистических форм, становления новых эстетических принципов и норм художественности. Напряженные поиски велись одновременно во многих, не совпадающих друг с другом направлениях, на различных идейно-художественных уровнях, в недрах целого ряда литературных течений, объединений и групп. Переориентация и разрушение старой иерархии времен, ощущение «нового» времени в литературе получили наиболее яркое выражение в литературно-полемической практике «Арзамасского общества безвестных людей», возникшего как идеологический и эстетический антипод «Беседы русского слова».
М.М. Бахтин в статье «Эпос и роман (О методологии исследования романа)», достаточно точно определяя особенности романа, особенно подчеркнул качества его как «становящегося, вовлекающего» жанра: «роман пародирует другие жанры, разоблачает условность их форм и языка, вытесняет одни жанры, другие вводит в собственную конструкцию, переосмысливая и переакцентируя их» и проницательно заметил, что главная сторона в борьбе литературных направлений и школ — «становление и рост жанрового костяка литературы»1. И далее: «роман формировался именно в процессе разрушения эпической дистанции, в процессе смеховой фамильяризации мира и человека, снижения объекта художественного изображения до уровня неготовой текучей современной действительности» .
С этой точки зрения проблема соотношения арзамасского мировоззрения, литературно-полемической практики, эстетического поиска и «романизации» (по терминологии М.М. Бахтина) литературы заслуживает самого пристального внимания.
Отправляясь от модели, представленной ученым, в многоплановой деятельности арзамасцев вполне опознаются признаки «становящейся современности», «романизированного» самосознания новой литературы. Можно выделить несколько факторов данного процесса: 1. Универсальный характер «арзамасской» смеховой культуры — это тот конструктивный принцип, который определял формирование нового отношения к человеку, к миру: стихия неофициального слова и неофициальной мысли (праздничная форма, фамильярная речь, профанация), оппозиция «домашнего» человека официозу и публичности; личностный «суверенитет», наличие элементов намеренного и открытого автобиографизма; положение автора в зоне контакта с изображаемым миром; настоящее, современность как таковая, «я сам», «мои современники» и «мое время», весь мир и все самое священное в нем даны без всякой дистанции, в зоне грубого, порой, контака. (Сюжет, к примеру, движется с исключительной фантастической свободой: с неба на землю, с земли в преисподнюю, из настоящего в прошлое. В смеховых загробных видениях герои «абсолютного прошлого», деятели исторического прошлого и живые современники фамильярно сталкиваются друг с другом для бесед). 2. Пародийные стилизации «прямых» жанров и стилей занимают существенное место: в эпоху творческого подъема романа — и, в особенности, в периоды подготовки этого подъема — литература наводняется пародиями и травестиями на все высокие жанры и высокие образы национального мифа.. Для оформления своих литературно-полемических выступлений «арзамасцы» привлекают множество традиционных сюжетов и мотивов, которые находят в эпических источниках и соотносят с современной литературной ситуацией. Очевидны пародические использования библейских текстов, атрибуты и признаки «церковности», модель «Божественной комедии» Данте в изображении «Беседы» — ада, наконец, гекзаметр, тематические ассоциации которого уводят к античному эпосу. 3. Активизация внешнего и внутреннего «многоязычия». Именно здесь складывается принципиально новое отношение к языку, к слову. 4. Сознание и время становятся историческими: они раскрываются как становление, как непрерывное движение в реальное будущее, как единый, всеохватывающий и незавершенный процесс.
Трансформация эпического материала в творческом поиске «Арзамаса» ни в коей мере не может расцениваться как случайная. Стремление к освоению целостности бытия в его самодвижении и незавершенности, в синтезе бытийного и бытового, в языковом разноречии и жанровой диалогизации, пронизывающее атмосферу общества на разных уровнях, является необходимым условием становления романа1 и, вместе с тем, типологическим свойством первоначального этапа романтизма. При этом необходимо учитывать, что арзамасский литературно-критический комплекс - явление особого рода, отразившее сложный процесс формирования нового литературного языка.
