Введение к работе
Постановка проблемы. Во второй половине XX века изменения большинства сфер общественной жизни сигнализировали о наступлении новой культурно-исторической эпохи – постмодерна. Смену культурных эпох сопровождала выработка новой философско-эстетической системы, получившей название постмодернизм, и – в ее рамках – одноименного литературного направления. Само название определяет его антагонистическую сущность по отношению к литературе модернизма. Вместе с тем, постмодернистская литература как тип художественной рефлексии противостоит мировоззрению эпохи Модерна в широком смысле понятия – «логоцентристской» мысли Нового времени, краеугольным камнем которой был культ разума.
Если задаться целью обнаружения литературных, а, стало быть, мировоззренческих истоков этого литературного движения, то, прежде всего, мы должны обратиться к тем периодам в истории Нового времени, в которых были зафиксированы бунтарские настроения в отношении разума. Наиболее ярким в числе подобных явлений является движение романтизма, характеризовавшееся решительным отказом от «рацио» в пользу интуиции. Именно в период романтизма, на рубеже XVIII-XIX веков, западноевропейское общество открыло принципиальную ограниченность и несовершенство созданной модерном картины мира.
В данной работе речь пойдет о немецком романтизме, поскольку этот национальный тип стоял у истоков движения в целом и дал импульс к его развитию в других странах. Соответственно, среди исследователей романтизма немецкий вариант считается наиболее репрезентативным. «Мы ограничиваем себя Йенским романтизмом. Поскольку наша задача сводится к анализу некоторого подлинного чувства, хочется иметь дело с наиболее подлинным его выражением», – писал отечественный специалист по романтизму В. Жирмунский (Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб.: Типография Товарищества А.С. Суворина «Новое Время», 1914. С.11).
Для современного этапа исследования немецкого романтизма характерно возрастание числа публикаций, посвященных рассмотрению преемственности и трансформации романтических идей у представителей различных направлений западноевропейской культуры. Вопрос о «воскрешении» романтизма в современной культуре неоднократно являлся предметом рассмотрения российских ученых: заслуживают внимания работы В.В. Шервашидзе, Г.А. Фролова, Л.Г. Андреева, В.О. Пигулевского, А.В. Карельского. Так, по мнению Карельского, «многочисленные «измы» двадцатого века <…> – это по прямой линии потомки романтизма. Их многие – и подчас самые главные – теоретические постулаты легко к нему возводимы» (Карельский А.В. От героя к человеку. Два века западноевропейской литературы. М.: Советский писатель, 1990. C.22).
Между тем, постмодернизм нередко рассматривается в аспекте наследования мотивов и художественных приемов предшествующих эпох. В большинстве случаев характер и мера такого заимствования обусловлены тем, что некоторые классические авторы обнаруживают определенную близость постмодернистским идеям. Так, в программном для американского постмодернизма сборнике «Surfiction: Fiction Now and Tomorrow» (1975) в качестве предшественников «новой прозаической традиции» были названы Сервантес и Стерн.
Близость или генетическая связь в данном случае означает частичное совпадение мировоззренческих установок, ведущее к схожести методов создания художественной реальности. Как указывает О. Темиршина, рассматривая общность принципов поэтики в различных литературных дискурсах, следует восходить к категориальному аппарату их моделей мира: именно на этом уровне можно увидеть «сквозь разнообразие <…> культурно-философских «воплощений» один мировоззренческий и поэтический тип» (Темиршина О.Р. Проблема литературной традиции: типологический аспект // Россия: вопросы эффективного развития. Научные труды. Вып. 2010 г. М.: ИМПЭ им. А.С. Грибоедова, 2010. С.287). Это и определяет сущность понятия традиция и ее отличие от стилизации.
Согласно концепции Т. Цивьян (Цивьян Т.В. Модель мира и ее роль в создании (аван)текста. URL: ), традиции напрямую связаны с преобладающим типом сознания – именно он определяет парадигму художественного мироощущения и эстетические критерии того или иного автора. К примеру, за кажущимся внешним вольномыслием романтиков, вызванным сомнениями в возможности познать мир силой разума, стоит предпочтение органически сложившихся, идущих из древности особенностей уклада жизни и человеческих взаимоотношений. Возрождение архаических форм сознания, которые могут быть сведены к сознанию мифологическому, в свою очередь способствовало возвращению в сферу искусства таких элементов, как миф, сказка, карнавал, парадокс и т.д. Таким образом, разделяя константы мифологического сознания, писатель XX века вписывается в рамки романтической традиции и зачастую непроизвольно черпает из нее целостные комплексы мотивов, образов, сюжетных ситуаций, символов, композиционных, интонационных и других приемов.
Следует учесть, что в постмодернизме активно практикуется обращение к методам и элементам поэтики, созданным ранее – эту черту современной литературы в разных работах называют диалогичность, цитатность, интертекстуальность. Таким образом, рассмотрение формально-содержательных элементов постмодернистских текстов в контексте наследования традиций делает исследование структурно организованным. Однако такой подход к анализу литературы постмодернизма носит в современном литературоведении фрагментарный характер, вследствие чего целостный культурный и семантический пласт распадается на дискретные элементы. Литературная традиция «понимается либо на уровне интертекста, либо как случайное культурно-историческое совпадение», вследствие чего «упускается системный аспект заимствования, который выходит за рамки поэтики как таковой» (Е. Авилова). Таким образом, необходимостью и перспективностью комплексного изучения феномена литературной традиции, а также насущностью данной проблемы для литературы постмодернизма обусловлена актуальность настоящего исследования.
Разработка выбранной темы необходима сегодня еще и потому, что, несмотря на многолетнюю полемику, в отечественной филологии до сих пор не устоялось единое понимание постмодернизма. По мнению ряда ученых, весь спектр постмодернистских идей является не более чем новым обличием модернизма (так, М. Эпштейн, И. Смирнов и В. Курицын сходятся на том, что русский постмодернизм зиждется на притяжении и отталкивании от художественных парадигм как модернистской, так и советской культуры), в то время как в других работах наблюдается противоположный подход, согласно которому между модернистской и постмодернистской картинами мира существует ряд неразрешимых противоречий (подробные системы антитез этих направлений разработали И. Хассан и В. Брайнин-Пассек).
Прояснение этого вопроса с помощью компаративистского анализа романтической и постмодернистской картин мира было бы полезным по той причине, что в современном обществе постмодернистский мирообраз воспринимается далеко не однозначно – от идеализации до полного неприятия и отрицания его основ. Таким образом, выявление очагов, истоков постмодернизма, нахождение «следов» классической культуры в нем поможет сбалансировать позицию широкой публики.
Научная гипотеза диссертационной работы базируется на том, что образные и мотивно-тематические парадигмы художественной литературы задаются универсалиями, моделирующими картину мира. На основе их актуализации происходит обращение к конкретным чертам поэтики, поскольку модель мира задает способы сопряжения идей и, тем самым, регламентирует методы комбинации образов, которые эти идеи воплощают.
Исходя из этих посылок, мы обращаемся к концепту параллелизма культурно-исторических эпох со схожими картинами мира. Он обусловлен тем, что развитие литературного процесса осуществляется по принципу отталкивания и стремления к противоположному, благодаря чему получается сближение «с тем, что было за два шага до этого» (А. Быков). Диалектика противостояния двух типов культур в границах единого культурно-исторического процесса была изучена в теории первичных и вторичных систем (стилей), обоснованной Д. Лихачевым и подробно разработанной И. Деринг и И. Смирновым. Согласно ей, романтизм и постмодернизм уместно отнести ко вторичным (или направлениям нереалистического стиля), которые опираются на философию искусственности гармонии, антитезу созданной писателем-Творцом красоты и заведомо «дисгармоничной» и бессмысленной реальности – в противовес первичным (направлениям реалистического стиля), где доминирует фактическая действительность «природы», а мир смыслов понимается лишь как ее продолжение. Другая аналогичная теория делит культуры на «риторические» и «нериторические» на основе лингвистических моделей: нериторическая модель совпадает по своим параметрам с культурой, отражающей мифологическое (неомифологическое) сознание. Разрушение риторической культуры произошло на рубеже XVIII-XIX веков, повторно оно имело место в XX веке.
Среди современных исследователей данной проблематики выделяется работа Л. Кихней, доказавшей, что одинаковый набор семиотических универсалий, повторяясь в различных культурно-философских системах, обеспечивает формирование и преломление той или иной традиции (Кихней Л.Г. Акмеизм. Миропонимание и поэтика. М.: Макс-Пресс, 2001. 184 с.). Схожую идею выдвигает О. Темиршина: глобальное культурное явление может носить циклический характер, формируя собственный код, который с некоторой периодичностью реализуется в разных поэтических традициях (Темиршина О.Р. Символизм как миропонимание: линия Андрея Белого в русской поэзии последних десятилетий XX века. М., 2012. 34 с.).
В соответствии с этими теоретическими установками мы выдвигаем собственную исследовательскую гипотезу. Суть ее в том, что между романтической и постмодернистской картинами мира существует определенная связь, проецирующаяся на эстетические принципы этих направлений. Результатом доказательства этого предположения должно стать обнаружение и установление традиций романтизма (т.е. элементов, типических для романтической поэтики) в произведениях постмодернистской прозы.
При этом частичные совпадения поэтических приемов в модернизме и постмодернизме отнюдь не предполагают преемственность модернистской картины мира постмодернистами, а лишь означают наличие общего генезиса, истока, к которому восходят оба этих направления, – романтизма.
Для обоснования нашей гипотезы мы должны определиться с объектом и предметом нашего исследования. Если с объектом ситуация достаточно прозрачна – это преломление традиций романтизма в поэтике русской постмодернистской прозы, – то предмет нашего анализа требуют специальных оговорок. В качестве оных мы предлагаем сосредоточиться, с одной стороны, на прозе немецких романтиков – Э.Т.А. Гофмана, Людвига Тика, Новалиса и др., – а, с другой стороны, на творчестве русских постмодернистов Саши Соколова и Виктора Пелевина. Этот выбор объясняется тем, что важнейшие особенности смысловой структуры и элементы поэтики этих авторов восходят именно к романтической традиции и вне ее остаются непонятыми. Немаловажно и то, что сам факт принадлежности и Соколова, и Пелевина к постмодернистской парадигме творчества, при всей взаимной непохожести, не вызывает сомнений среди исследователей. Так, большинство критиков относят Пелевина к постмодернистской школе (в т.ч. С. Ульянов, А. Минкевич). Произведения Саши Соколова тоже причисляются к постмодернистским, о чем доказательно пишут И. Ащеулова и Е. Черемина.
Кроме того, мы привлекаем к нашему анализу философские работы романтиков Августа и Фридриха Шлегелей и Новалиса, а также постмодернистов Р. Барта, Ж. Бодрийяра и Ж.-Ф. Лиотара, обосновывающие картины мира исследуемых направлений.
Понимая, что романтизм и постмодернизм выходят далеко за рамки Германии и России, мы привлекаем, насколько позволяет объем и структура диссертации, материал романтизма других стран, приводя репрезентативные примеры английского и французского романтического опытов. Вместе с тем, мы отнюдь не ограничиваемся русским постмодернизмом: прежде чем приступать к его анализу, мы посчитали необходимым проверить действие нашей гипотезы на французских и английских постмодернистах (Дж. Фаулз, А. Роб-Грийе), что отразилось в соответствующих публикациях.
Цель диссертационной работы – выявить своеобразие преломления и характер функционирования романтической традиции как продуктивного компонента постмодернистской линии развития современной русской прозы.
Данная цель предполагает решение следующих задач:
1.рассмотреть социально-исторические и теоретические предпосылки формирования романтического и постмодернистского типов сознания и определить их общие неомифологические основания;
2.определить осевые (неомифологические) универсалии романтической и постмодернистской моделей мира;
3.установить механизм взаимодействия мировоззрения и поэтики в романтической и постмодернистской парадигмах;
4.вычленить и описать представленные в текстах авторов-постмодернистов смысловые и структурно-содержательные компоненты, преемственные по отношению к принципам романтической поэтики.
Теоретическую базу настоящей работы составили материалы по теории и истории литературы, посвященные специфике исследуемых художественных направлений и феномену литературной традиции. Основные положения работы базируются на анализе теоретических положений работ Р. Барта, М. Бахтина, Н. Бердяева, Н. Берковского, А. Веселовского, Д. Данна, Ж. Дерриды, В. Жирмунского, А. Карельского, Ж.-Ф. Лиотара, Ю. Лотмана, О. Маркварда, Е. Мелетинского, В. Топорова, Ф. Шеллинга, М. Элиаде.
В методологическом отношении важным подспорьем явился литературоведческий инструментарий, создаваемый современными филологами А. Ботниковой, А. Генисом, М. Калинеску, Э. Клесманом, С. Корневым, В. Курицыным, М. Липовецким, В. Рудневым, М. Селеменевой, И. Скоропановой, Я. Солдаткиной, К. Фрумкиным, Л. Хатчион, В. Шервашидзе, В. Шмидом, М. Эпштейном. Комплексный литературоведческий подход обеспечивает использование современных методик сбора и обработки информации, в том числе цитирование авторитетных интернет-источников – www.pelevin.nov.ru, www.vestnik.yspu.org, www.russned.ru, www.bse.sci-lib.com, www.ruthenia.ru и др.
Методология работы. Для анализа проблем, связанных с художественным функционированием литературных явлений, целесообразно обратиться к системному подходу, в рамках которого используются а) культурно-исторический метод, представляющий романтическое и постмодернистское движения как отражение массового сознания в определенные моменты исторического развития; б) сравнительно-исторический (компаративистский) метод, в рамках которого разрабатываются критерии сопоставления двух хронологически разведенных художественных парадигм; в) структурно-семантический метод, позволяющий выделить смысловые и формальные доминанты исследуемых философско-эстетических систем в целом и созданных на их основе литературных текстов в частности. Использование совокупности вышеназванных методов помогает более объективно судить о закономерностях историко-литературного процесса и типологических взаимосвязях романтической и постмодернистской культур.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые на системном уровне выявлена романтическая составляющая модели мира русской постмодернистской прозы, влияющая на ее поэтику и прагматику. Инновационным является и предложенный механизм исследования типологически сходных, но разведенных во времени литературных направлений. Предложенный алгоритм позволил реконструировать инвариантный (неомифологический) тип мироощущения, лежащий в основе как романтической, так и постмодернистской эстетики. Установлены закономерности его воплощения на уровне поэтики.
Теоретическая ценность работы обусловлена тем, что в ней уточнен механизм функционирования литературной традиции, в рамках которой должно изучать не прямые семантические заимствования, но системно подкрепленные сходством мироощущения изоморфные трансформации мотивно-образных парадигм. Таким образом, выводы исследования могут быть использованы при изучении феномена традиции в любом другом литературном дискурсе.
Практическая значимость работы определяется возможностью использования материалов исследования в учебном процессе при составлении спецкурсов по истории русской литературы ХХ века, а также включения их в учебные пособия.
Апробация результатов диссертационной работы осуществлялась на III и IV научных конференциях «Массовые коммуникации и литература: взгляд из нового тысячелетия» (Москва, 2010, 2011), на I и II Всероссийских научных конференциях молодых ученых «Грибоедовские чтения» (Москва, ИМПЭ им. Грибоедова, 2012, 2013), на V Международной научной конференции «Восток-Запад: типология пространства» (Волгоград, ВГСПУ, 2012), на Международной научно-практической конференции «XVIII Шешуковские чтения: Литература ХХ-ХХI веков в научном и критическом восприятии. Итоги и перспективы изучения» (Москва, МПГУ, 2013), на VIІI Международной научно-практической конференции «Стратегические вопросы мировой науки» (Пшемысль, Польша, 2013). Кроме того, в 2012 году в рамках аспирантской практики был прочитан лекционный курс литературы романтизма студентам очного отделения факультета журналистики ИМПЭ им. А.С. Грибоедова (16 академических часов).
На защиту выносятся следующие положения:
1) Сюжетно-образная гомология разведенных во времени литературных направлений – романтизма и постмодернизма - обусловлена сходством мировоззренческих векторов обеих эпох. Феномен литературной традиции проявляется прежде всего на уровне их базовых универсалий (картин мира).
2) Романтизм и постмодернизм в своих онтологических поисках ориентируются на мифологические установки архаических сообществ с целью познания и реинтерпретации глубинной логики архетипов. Вместе с тем, литераторы обоих направлений трансформируют мифологические установки, подвергая их вольной интерпретации (романтики) и деконструкции (постмодернисты).
3) Художественные парадигмы обоих направлений основаны на демонстративном отказе писателя от изображения единой объективной действительности и ее фрагментации с целью представления картины всеобщего «космического» хаоса. Кроме того, апелляция к мифологическим установкам проявляется у представителей немецкого романтизма и русского постмодернизма на уровне хронотопа, главными составляющими которого становятся принцип дехронологизации (в прозе романтизма) и стремление к преодолению субъектно-объектного универсума (в прозе постмодернизма).
4) Типологическое сходство романтической и постмодернистской картин мира приводит к общности поэтической семантики, а также принципов текстопорождения. Последние могут быть сведены к феномену «текстового хаоса», который складывается из структурно-повествовательных и словесных игр, фрагментарности развертывания сюжета и его особого рода незавершенности, движении от риторичности к естественно-органическому стилю и устному свободному эссеистическому высказыванию («речевым лавинам»).
5) Наследование поэтических традиций также проявляется на уровне субъектообразования: герои и образы вещного мира романтической и постмодернистской прозы обнаруживают амбивалентные характеристики, склонность к метаморфозам. Кроме того, они в большинстве случаев являются носителями аномального сознания, представленного в форме безумия или юродства, а также регулярно переживают визионерские опыты, описание которых обладает известной важностью для выделения аксиологических координат произведения.
6) Писатели-постмодернисты Пелевин и Соколов заимствуют и переосмысляют традиционный романтический конфликт протагониста произведения и внешней по отношению к нему реальности, охватывающий композиционную, субтекстуальную и смысловую структуры текста. Немецких романтиков и русских постмодернистов объединяет устремленность их героев-протагонистов к «трансцендентному прорыву», итогом которого становится обретение субъектом своей подлинной идентичности, «окончательного Я». В соответствии с философской позицией солипсизма, находящей свое отражение в большинстве произведений обоих изучаемых направлений, подобная самоидентификация является залогом освобождения от диктата и догм регламентированной действительности и сосредоточения источника онтологических интенций в действующем субъекте.
7) Существенное значение в художественном мире романтиков и постмодернистов наблюдается известный изоморфизм аксиологических оценок, в частности критического отношения к цивилизации. В данном аспекте романтическому мотиву «механизации» («автоматизации») общества соответствует постмодернистское развенчивание метанарраций (идей прогресса и рациональности, «логоцентризма») и подменяющих собой объективную реальность симулякров.
По теме диссертации опубликовано 9 работ, в том числе 1 монография, 1 научно-методическое пособие, 2 статьи в журналах, входящих в перечень ВАК, и 5 статей в российских и зарубежных научных изданиях.
Систематизация материала в соответствии с поставленными целями и задачами определила структуру исследования. Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 322 наименования.
