Содержание к диссертации
ВВЕДЕНИЕ 3
ГЛАВА 1 «СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА» СТ. АКСАКОВА В КОНТЕКСТЕ
ТРАДИЦИИ СЕМЕЙНЫХ ЗАПИСОК XVIII-XIX ВЕКА 31
Семейные записки XVIII-XIX века как источник жанровой модели «Семейной хроники» 31
Организация повествования в семейных записках 50
Актуализация жанра хроники в «Семейной хронике» СТ. Аксакова 56
ГЛАВА 2. ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРА СЕМЕЙНЫХ ЗАПИСОК
В «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКЕ» СТ. АКСАКОВА 70
Структура повествования в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука» 70
Взаимодействие голосов рассказчика Багрова и издателя в организации «псевдодокументального письма» в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука» 72
Издатель как автор «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» 84
Виды литературного письма, используемого в «Семейной хронике» 95
Особенности повествовательной структуры «Детских годов Багрова-внука». Традиция романа воспитания 121
ГЛАВА З.СЮЖЕТНОЕ ЕДИНСТВО «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ»
И «ДЕТСКИХ ГОДОВ БАГРОВА-ВНУКА» 135
Основание патриархального рая родовой усадьбы 139
Борьба героя с антагонистом 153
Добывание сыном чудесной невесты 157
Введение невесты в семью и рождение наследника 162
«Детские годы Багрова-внука»: собирание культурного опыта семьи в личностном опыте героя 168
Соединение романного и эпического начал в «Семейной хронике» 180
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 187
ИСТОЧНИКИ ИСПОЛЬЗУЕМОГО МАТЕРИАЛА 194
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 207
Введение к работе
Актуальность исследования; В истории литературы произведения, обладающие различного рода маргинальными чертами и включающие неоднородные элементы, всегда представляли собой интересное поле для исследования. Появление незаконченных, жанрово гетерогенных текстов отражает динамику литературного процесса эпохи. В литературе же Нового времени, когда в рамках становления в целом нового типа исторического сознания, определяющегося представлением о мире как о совокупности многообразных, неповторимых, исторически индивидуальных явлений1, завершается эпоха- «готового слова» и «рефлективного традиционализма» и вырабатывается новое понимание художественности, жанровая неоднородность. становится уже скорее закономерностью3. На смену категории жанра приходит понятие «художественной; целостности». М.М; Гиршман, развивая эту мысль,. определяет сущность понимания целого в эстетике Нового времени как единства индивидуальностей: «Художественное целое древнего искусства — это жанровое целое, которое в самом деле как целое создается многими и составляет своего рода «коллектив» индивидуальных вариаций, реализующих канон или норму. Художественная целостность искусства нового времени все в большей и в большей мере развивается; обособляется и создается как конкретное целое отдельным индивидуумом...»4.
По мнению ряда исследователей^ за счет вовлечения документальных жанров в структуру художественного произведения происходит зачастую фор-
В статье «Девятнадцатый век» И.В. Киреевский писал о «разноречивости» современной ему культуры:.«Но взгляните на европейское общество нашего времени: не разногласные мнения одного века найдете вы в нем, нет! Вы встретите отголоски нескольких веков, не столько противоположные друг другу, сколько разноречивых между собою». (Киреевский ЯД Критика и Эстетика. М., 1979. С. 81).
2 Аверинцев С. С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации// Ис
торическая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 104-116.
3 См. об этом: Аверинцев G.C. Андреев М.Л. Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В..
Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные
эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 3-39. ..
4 Гиршман М.М. Становление понятия художественная целостность // Гиршман М.М. Ли
тературное произведение: Теория художественной целостности. М., 2002. С. 29.
мирование новых художественных форм. Об этом относительно поэтики романа писал М.М; Бахтин5. По мнению Л.Я. Гинзбург, поэтика мемуарной прозы во многом определила становление жанра психологического романа XIX векаб. С.С. Аверинцев отмечал, что «изучение "младших", "гибридных", вообще полупризнанных жанров всегда очень важно для истории литературы, потому что эти жанры особенно пластичны и подвижны, в них закладываются основы более поздних жанровых явлений», в числе которых он упоминает и мемуаристику7^ М;Я. Билинкис пишет о том, что из документальной литературы вырос роман XVIII века8: Для русской литературы второй половины XIX века проблема соотношения художественной и документальной прозы особенно актуальна в связи формированием в этот период национальной романической традиции. В этом аспекте художественный опыт. СТ. Аксакова осмыслен еще недостаточно.
Объектом нашего исследования является «Семейная хроника» G.T. Аксакова (в дальнейшем - СХ), своеобразие которой'определяется соединением начал документальной и художественной прозы. В качестве предмета исследования мы выделяем СХ как сложное художественное образование, в повествовательной структуре которого соединяются элементы разных жанровых традиций и форм художественного письма. Материалом исследования послужили тексты «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука», а также тексты семейных записок конца XVIII - начала XIX, которые привлекались для сопоставления с СХ.
См;, например его высказывание: «Уже в период своего возникновения роман и предваряющие его жанры опирались на различные формы личной и общественной жизни. <„.> И в последующие эпохи своего развития роман широко и существенно пользовался формами писем; дневников, исповедей, формами и методами новой и судебной риторики». {Бах-тип ММ Эпос и роман. СПб., 2000. С. 224-225).
6 См., в частности, в работе «О психологической прозе»: «Непрерывная цепь существует
между художественной прозой и историей, мемуарами, биографиями, в конечном счете —
бытовыми «человеческими документами». Соотношение это в различные эпохи было
сложным и переменным. Литература, в зависимости от исторических предпосылок, то за
мыкалась в особых, подчеркнуто эстетических формах, то сближалась с нелитературной;
словесностью». {Гинзбург Л.Я. О психологический прозе. Л., 1971. С. 6).
7 Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанр как реальность // Риторика и истоки евро
пейской литературной традиции. М., 1996. С. 213.
8 Билинкис М.Я. Русская проза XVIII века: документальные жанры. Повесть. Роман. М.,
1995.
Специфика СХ, которая возникала не в рамках единого замысла, а складывалась постепенно, по мере того как автор дописывал новые части семейной истории Багровых, предполагает необходимость более четко оговорить, что именно мы подразумеваем под заглавием «Семейная хроника».
Текст собственно СХ состоит из пяти отрывков. Первым был написан» «Михаила Максимович Куролесов» в 1840-м году и опубликован в 1846 в «Московском сборнике». Позднее автор включил его в СХ в качестве второго отрывка. Отдельно были созданы как очерки «Оренбургская губерния» и «Добрый день Степана Михайловича», включенные затем в первый отрывок. Судя же по переписке с И.С. Тургеневым, замысел СХ как целого произведения возникает у СТ. Аксакова не ранее 1854 года9. Планируемое издание выходит в; 1856 году и* включает пока только три отрывка: «Степан Михайлович Багров», «Михаила Максимович Куролесов» и «Женитьба Молодого Багрова». Оно выходит в одном томе с. его «Воспоминаниями» в 1856 году10. Последующие два отрывка СХ: «Молодые в Багрове» и «Жизнь в Уфе», были созданы как продолжение «Семейной хроники». Автор, воодушевленный успехом своего произведения, написал их за полгода, и они были опубликованы в этом же 1856 году в «Русской беседе»11 и «Русском вестнике»12.
После выхода СХ автор публикует в 1858 году «Детские годы Багрова-внука» (в дальнейшем - ДГ) и обозначает их как «продолжение "Семейной хроники"». Кроме того, вместе с ДГ публикуется и сказка «Аленький цветочек», о которой упоминается в тексте ДГ, но вынесенная автором в качестве «Приложения». Таким образом, проблематичным оказывается само восприятие СХ: с одной стороны, как целостного художественного текста, включающего такие час-
9 См., в частности письмо СТ. Аксакова к И.С. Тургеневу от 22 августа. 1854 г., в котором
в ответ на просьбу передать что-нибудь из записок для «Современника» СТ. Аксаков за
мечает: «Я не стану печатать более отдельных статей, а вьщам целый том "Хроники" и
"Воспоминаний"». (Письма... С. 58.).
10 Аксаков СТ. «Семейная хроника» и «Воспоминания». М., тип. Л. Степановой. 1856.
" Аксаков СТ. «Четвертый отрывок, из "Семейной хроники" "Молодые в Багровее"» // Русская Беседа. 1856 г. Кн. П. С 1-52.
12 Аксаков С. Т. «Пятый отрывок из "Семейной хроники" "Жизнь в Уфе"» // Русский Вестник. 1856. Кн. И. С 421-469.
ти, как «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука», и, с другой стороны, как цикла воспоминаний.
Достоверность используемого материала, отсутствие видимой связи между отрывками внутри СХ, мемуарный характер иных произведений автора («Воспоминания», «Литературные и театральные воспоминания», «История моего знакомства с Гоголем»), — все это по аналогии уже заставляет воспринимать СХ, ДГ и «Воспоминания» как автобиографическую трилогию СТ. Аксакова.
Сопоставивїтекст СХ, ДГ с «Воспоминаниями», мы*должньгбудем признать близость материала, узнаваемость топоса, действующих лиц, видимую связь событий. В отдельных изданиях первых двух отрывков СХ, написанных до оформления замысла целого текста, герои и носят еще имена реальных людей13. Судя по замечаниям самого автора, можно даже заключить, что для него художественность СХ не была принципиальным вопросом. В процессе работы над текстомСТ. Аксаков называет свое произведение то «семейной хроникой»14, то «хроникой воспоминаний»15, поэтому возникает ощущение, что единственное; отличие между этими текстами — смена имен действующих лиц. Показательно в этом.смысле высказывание В. Кошелева:.«"Семейная хроника" не просто документальна и достоверна. Установка на достоверность — основной принцип организации художественного повествования. <...> Аксаков просто изменил имена, вот и вся дань художественному вымыслу» 16 (выделено нами. - Н.Н.). Однако, по мнению Л.Я. Гинзбург, не так однозначно осмысляющей соотношение достоверности и вымысла в мемуарном жанре, «иногда лишь самая тонкая грань
13 Первым был опубликован текст будущего второго отрывка в «Московском литератур
ном и ученом сборнике» за 1846, так же, как и текст первого отрывка, опубликованный в
«Московитянине» за 1854 был подписан С.А., герои здесь носили реальные имена.
14 См., в частности: Письмо СТ. Аксакова Тургеневу за 1852 г: «Попробую продолжить
"Семейную хронику"». (Письма...С. 63).
15 См.: Письмо М.П. Погодину за 1854 г., где СТ. Аксаков замечает: «Я писал вам также о
своем намерении напечатать том "Хроники" воспоминаний и том "Охотничьих статей!',
что вы и сами мне очень советовали. Издание первого я отлагаю до будущего года, ибо в
нем целая треть еще не написана». (Аксаков СТ.. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. Комментарии. С.
547.)
16 Кошелев В. Время Аксаковых // Литература в школе. 1993. № 4. С. 9.
отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа... Имена действующих лиц заменены другими - эта условность сразу же переключает произведение в другой ряд, обеспечивая пишущему право на вымысел»17.
Нередко этот прием автора объясняется, как проявление тактичности СТ. Аксакова по отношению к родным, имена которых он не стал предавать огласке. Этот подход был постулирован И.С. Аксаковым, готовившим первое полное собрание сочинений отца, уже посмертное, где он писал, что изменением имен «автор надеялся прекратить толки и пересуды, неприятные для родственного чувства многих тогда еще живых членов этих семейств. <...> Одни и те же лица выступают и в отрывках из "Семейной хроники" и в "Воспоминаниях", и читатель может, не смущаясь прежним "Предуведомлением", следить развитие характеров и составить себе цельную картину семейного быта...»18. В то же время, остается непонятным, почему, выпуская в одном томе с СХ и «Воспоминания», автор не стал оберегать «родственные чувства» и не изменил имена героев во втором случае. Вызывает недоумение также и то, что, предав имена родных огласке, написав «третью» часть - «Детские годы Багрова-внука», автор снова, оберегая память близких людей, решил обозначить своих героев Багровыми.
Отсюда закономерно предположить, что хотя все три текста, и СХ, и ДГ, и «Воспоминания» имеют мемуарную основу, первые два, по-видимому, осознавались автором как нечто отличное от «Воспоминаний», для чего и были изменены названия, имена и, главно е, введена фигура рассказчика Багрова-внука. Обратим внимание, лто автор придавал этому факту принципиальное значение.
17 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. С. 133.
18 Аксаков СТ. Полное собр. соч.: В 6 т. Т. 1. СПб.: изд. Н.Г. Мартынова., 1886. Однако
надо заметить, что в частной переписке с отцом И.С. Аксаков нигде не говорил о СХ как о
«семейных воспоминаниях», предпочитая использовать нейтральное слово «книга». Так, в
письме от 29.02. 1856 г., упоминая рецензию в «Петербургских ведомостях», возмутив
шую СТ. Аксакова, Иван Сергеевич, также замечает, как неожиданность для себя: «Из
этого же разбора видно, что Куролесов во многих местах назван Куроедовым, мать Багро
ва—то Софьей Николаевной, то Марией Николаевной, Прасковья Ивановна — Надеждой
Ивановной. Рецензент прямо говорит: "Мать автора, Мария Николаевна"». {Аксаков И.С.
Письма к родным. 1849-1856. М., 1994.). Почему И.С. Аксаков позднее переменил свою
точку зрения, остается непонятным.
В частности, первый вариант текста «Семейной хроники» он снабдил предуведомлением (которое в современных изданиях опускают), где писал: «Считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из "Семейной хроники" написаны мною по рассказам гг. Багровых, близких моих соседей, и что отрывки эти не имеют ничего общего с "Воспоминаниями", кроме сходства в названии местностей и в некоторых именах, данных мною произволь-но...»19.
Во втором издании СХ автор снова пишет: «Печатая книгу мою вторым изданием, с прибавлением двух новых отрывков "Семейной хроники", я также считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из "Семейной хроники" написаны мною по рассказам гг. Багровых ...». Идалее: «некоторым из моих рецензентов, преимущественно пишущим в, газетах, не угодно было уважить моего предуведомления, изложенного в предыдущих строках. Я был неприятно изумлен таким; нарушением везде принятого приличия,, оскорбительным и для общества и для сочинителя: лаская себя надеждою, что оно не повторится. С.А.». То же недоумение звучит ив письме СТ. Аксакова И.С. Тургеневу: «В "Петербургских ведомостях" нашел разбор моей книги. Не касаясь до похвал и осуждений, я желал бы только чтобы кто-нибудь из добрых: людей сказал г. критику,.что это верх неделикатности — печатно уверять, что лица, выведенные в "Хронике", тождественны с лицами в моих "Воспоминаниях". Неужели слова мои, что "Хроника" ничего не имеет общего с "Воспоминаниями", не заслуживают уважения пишущих о моей книге» 20.
Вторая часть СХ, которую редуцированно по традиции называют «Детские годы; Багрова-внука», также имеет автобиографическую основу, скрывать которую автор и не считал нужным. Посвящая повесть внучке Оленьке, он называл ее первоначально «дедушкиными рассказами». В январе 1857 года С.Т. Аксаков писал К.А. Трутовскому: «Мне также иногда хочется писать "Дедушкины рассказы", которые есть не что иное, как воспроизведение в искусстве
19 Аксаков С. Г. Семейная хроника. Воспоминания. М., 1856.
20 Санкт-Петербургские ведомости. 1856. 15 февраля. № 37. С. 532.
действительной истории моего детства» (выделено нами. - Н.Н.). Следует отметить, что акцент автора на слове «искусство» современники игнорировали. Так, М.П.Погодин пишет в дневнике: «Обедал у Аксаковых с Томашевским. Слушал книгу для детей. Нет, это не книга для детей, это продолжение "Воспоминаний"» 22 (выделено нами. - Н.Н.). И, тем не менее, автор в заглавии своего текста четко указал, продолжением чего он является. Полное название произведения звучит как «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением "Семейной хроники "»(выделено нами. — Н.Н.).
Уже в первой публикации «Детских годов Багрова-внука» в «Русской беседе» за 1857 год, где были напечатаны три главы из будущего произведения, СТ. Аксаков писал: «Предлагаемый отрывок составляет небольшую часть подробных рассказов молодого Багрова о своем детстве. <.. .> Рассказы записаны мною с совершенною точностью: они служат продолжением "Семейной хроники"...»23. Заметим, что автор при этом не назвал ДГ первой частью своих «Воспоминаний». Он писал в связи с этим сыну Ивану: «Я помещаю небольшое вступление, в котором стараюсь поставить читателя ног нужную мне точку зрения»24 (выделено нами — Н.Н.).
Тем і не менее, история дальнейших публикаций текста СХ и ДГ демонстрирует явное игнорирование авторской точки зрения, всеобщее восприятие этих произведений как воспоминаний СТ. Аксакова. Так, Н.Г. Мартынов, издатель первого полного собрания сочинений СТ.Аксакова, называл его произведения: «воспоминаниями», имеющими «исторический интерес». Более того, в обращении «От издателя» он замечал: «Автор писал их отрывочно, безо всякого систематического, заранее определенного плана, в таком виде выпускал их в свет...» , что и позволило выстраивать произведения «по событиям в хроноло-
11 Аксаков СТ. Собр. соч.: В 3 т. М., 1986. Т. 1. Комментарии. С. 547.
22 Аксаков СТ. Собр. соч.: В 5 т. Т.1. Примечания СИ. Машинского. С. 587.
23 Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением «Семейной хрони
ки» // Русская беседа. 1857. Т. IV. Кн. 8. С. 1-33.
24 Аксаков СТ. Собр. соч.: В 5 т. М., 1966. Т. 1. Примечания СИ. Машинского.
25 Аксаков СТ. Полное собр. соч.: В 6 т. Т. 1. СПб., 1886. изд. Н.Г. Мартынова. С. 3.
гическом порядке» , а не в порядке публикации. Этот же принцип соблюден в издании А.Г. Горнфельда27. В примечаниях к собранию сочинений в пяти томах, вышедшему в 1966 году, СИ. Машинский также писал: «В своей совокупности основные сочинения СТ. Аксакова составляют как бы историю его жизни. Тем самым определяется порядок, в котором они должны следовать одно за» дру-гим...» ...
Игнорирование авторского замысла, продуманной структуры, внутреннего порядка расположения частей СХ и ДГ при их видимой стилевой и содержательной завершенности повлекло и традицию свободного обращения с текста-ми. Часто публикуются отдельно «Детские годы Багрова-внука» и даже отдельные отрывки из СХ в качестве самостоятельных текстов: «Помещик Куро-лесов»30, «Первая весна в деревне»31. Есть пример даже публикации «Избранного», где текст «Семейной хроники» разрывается и содержит вообще только два первых отрывка32, то есть не соотносится ни с одной прижизненной редакцией автора.
Ограниченность подобного подхода со стороны издателей проявляется в; том, что при восприятии текстов СХ и ДГ как воспоминаний СТ. Аксакова, приобретающих в таком случае статус исторического документа, мы сталкиваемся с рядом противоречий. Целью мемуариста является запечатлеть свой опыт именно в силу его неповторимости, уникальности, следовательно, он стремится выделить индивидуальное, то что отличает единственность объекта, обеспечивающуюся в том числе и особенностями эпохи и проч. СТ. Аксаков (как следует из воспоминаний современников), создавая свою СХ, не обращался ни к воспоминаниям близких, ни к документам, более того, он явно избегал встречи с тем местом, о котором писал. А. Даркин приводит ряд его писем к жене, в которых
' Там же. С. 3.
1 Аксаков СТ. Собрание соч.: В 6 т. Под ред. А.Г. Горнфельда. СПб., 1909-1910. ! Аксаков СТ. Собрание соч.: В 5 т. Под ред. СИ. Машинского. М.: Правда, 1966. ' Аксаков СТ. Детские годы Багрова-внука. М., 1953. Аксаков СТ. Помещик Куролесов. Из «Семейной хроники». М., 1926. 1 Аксаков СТ. Первая весна в деревне. СПб.,1910. 'Аксаков СТ. Избранное. М., 1975.
сквозит сожаление и разочарование от посещения имения Аксакове, поскольку вид тех мест, где автор провел детство, напротив, разрушал образ, запечатленный в сознании, навевал мысли о старости и смерти. Так, если в СХ постоянно подчеркивается присутствие и ощущение прошлого и в настоящем, то в письмах С.Т. Аксаков писал: «Места все те же, та же вода, деревья, луга, но ни одного знакомого человека. Я едва ли встречу хоть одно знакомое лицо, за исключением нескольких стариков,. которые не найдут ничего большего, как заметить, что я постарел»33.
Подобный образ утраченного навсегда прошлого создается ив стихотворении «Осень», написанном в связи с поездкой в Аксакове: «Я был в Аксакове, и грусть / Меня нигде не оставляла, мне все тебя напоминало, / Мне дом казался скучен, пуст; <...> / Прошедшее сокрылось вечно. Его не возвратит ничто. / И; как ни больно, но, конечно, / Все будет то же - да не то»34.
В СХ же создается совсем иной образ прошлого, во многом определившийся атмосферой другого имения - Абрамцева. В шутливом стихотворении, написанном СТ. Аксаковым, по поводу покупки этого имения, акцентируются такие характеристики, которые затем отзовутся и в СХ: уединенность, замкнутость, уютность окружающей природы, скромное благополучие, дарованное мирным трудом крестьян. Так, автор писал: «Прекрасно местоположенье, / Гора над быстрою рекой, / Заслонено от глаз селенье / Зеленой рощею густой../ Там есть и парк, и пропасть тени, / И всякой множество воды. I Там пруд — не лужа по колени, / И дом годится хоть куцы... / Там вечно мужики на пашне, I На Воре нет совсем воров, / Там есть весь обиход домашний,/ И белых множество грибов. / Разнообразная природа, / Уединенный уголок, I Конечно, много нет дохода,. / Да здесь не о доходах толк»35 (выделено нами. — Н.Н.).
Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: С.Т. Аксаков, патриархальный консервативный помещик, желая «не дать погибнуть ценным свидетельствам очевидцев о прошлом, о старой Руси, о бытовой и психологической
33 DurkinA. Sergey Aksakov and Russian Pastoral. New Jersey, 1983. P. 44-45.
34 Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. М., 1966. С. 254-256.
35 Цит. по: Отчина. № 1. 2002. С. 50.
атмосфере русской жизни последней трети XVIII века» , что требовало от него «объективности и добросовестности:мемуариста-хрониста» , «строгой фактичности и полной достоверности изложения»38, уезжает из Москвы, не в родовое имение Аксаково, а поселяется в имении Абрамцево, которое семья Аксаковых купила только в 1843 году. И по образу этой среднерусской усадьбы и своей собственной семьи автор и «восстанавливает» атмосферу жизни помещиков XVIII века, их быт и нравы, детали жизни соседей башкирцев и чувашей и многочисленные черты ландшафта, природы Оренбургского края.
Итак, можно заключить, что, несмотря на существование длительной традиции восприятия и публикации текстов С.Т. Аксакова как его воспоминаний, что, в частности, предполагает выстраивание трех разбираемых выше текстов в порядке, отражающем якобы хронологию жизни автора, либо разъединение текстов СХ и ДГ, а также разбиение этих произведений на отдельные отрывки, такой подход принципиально расходится с замыслом автора, обозначившего СХ и ДГ как две части одной семейной истории Багровых, не имеющей отношения к «Воспоминаниям». Этой точки зрения>мы и будем придерживаться в своем исследовании, и поэтому далее используем общее обозначение СХ.
Целью работы является изучение СХ и> ДГ как формально-содержательного единства в контексте традиций мемуарной и художественной прозы, выявление начал, определивших поэтику СХ. Цель конкретизирована в следующих задачах:
Рассмотреть «Семейную хронику» С.Т. Аксакова в контексте традиции семейных записок XVIII - XIX вв.
Описать механизм трансформации жанровой модели семейных записок в произведении СТ. Аксакова, через выявление структуры, повествования, в «Семейной хронике» и «Детских годах Багрова-внука» и используемых типов письма: документальное, литературное и фольклорное.
36 См.: Видуэцкая И.П. «Пошехонская старина в ряду семейных хроник русской литературы» (Салтыков-Щедрин. 1826-1876. Л., 1976. С. 208). 7 Там же. Машинский СИ. Аксаков С.Т. Жизнь и творчество. М., 1973. С. 392.
Проанализировать сюжет отрывков СХ и ДГ, выяснить место каждого элемента в структуре целого.
Описать повествовательную модель СХ и ее соотношение с жанром хроники и романа в контексте процессов жанрообразования в русской литературе второй половины XIX века.
Стремление понять СХ как. явление художественной прозы ставит перед исследователем проблему поиска адекватных способов описания поэтики данного произведения^ близких жанровых моделей, того литературного контекста, в котором оно может быть осмыслено как «литературный факт» (Ю. Н. Тынянов). Внутренняя же гетерогенность СХ делает решение данной проблемы весьма сложным. Характерным в этом смысле является высказывание В.А. Кожинова: «В "Семейной хронике" как. бы содержатся семена или, точнее, завязи всей будущей русской прозы. И охарактеризовать это произведение в целом, в его многообразных сторонах и -гранях - слишком объемная задача»39. Результат интерпретации СХ во многом .зависит от выбора читательской позиции. Это подтверждает множественность точек зрения, часто противоположных, но каждый раз аргументированных, которые существуют в исследовательской практике уже с момента публикации текста..
Один из распространенных подходов к тексту СТ. Аксакова, сформированный уже в' рамках современной автору литературной критики - восприятие СХ в качестве мемуарного текста. Эта позиция была впервые обозначена Н.Г. Чернышевским40, и несколько позднее - Н.А. Добролюбовым41. Позднее*мему-
Кожинов ВВ. Семейная хроника СТ. Аксакова// Литература в школе. 1995. № 1. С. 22. 40 См., в частности, высказывание Чернышевского Н.Г.: «Семейная хроника» удовлетворила слишком явной потребности нашей в мемуарах», - писал критик (выделено нами. — Н.Н.). (Чернышевский Н.Г. Заметки о журналах // Поли. собр. сочинений.: В 15 т. Т. 3. М., 1947. С. 699).
41«Решаясь говорить о новой книге г. Аксакова, мы, прежде всего, отстраняем от себя всякое суждение о і художественных достоинствах этой книги. Распространяться ; о них мы считаем излишним по многим причинам, главные состоят в том, что, во-первых, это было бы крайне скучно, а, во-вторых, что мы слишком уважаем фактическую правду мемуаров г. Аксакова, чтобы силиться отыскать в них еще правду художественную. <...> Его воспоминаниями мы будем пользоваться как мемуарами, заключающими в себе действитель-
арная основа текстов, составляющих СХ, стала поводом к рассмотрению их в рамках документальной прозы в работах В1 Острогорского42, М.А. Протопопова43, П.Н. Милюкова44, С. Лонгинова45, С. Архангельского46. Характерным для указанных работ является игнорирование смены имен героев, и восприятие СХ и ДГ как первых двух частей автобиографической трилогии, куда включаются и воспоминания. Важно в данном случае даже не упоминание СХ в контексте мемуаристики, а акцент на документальности, осмысление текста СТ. Аксакова и мемуаристики, в целом, через противопоставление художественной прозе, по принципу исторического документа.
История изучения творчества СТ. Аксакова в XX веке также обнаруживает те или иные модификации парадигмы восприятия, заданной Н.Г. Чернышевским и Н.А. Добролюбовым. Прежде всего, такая позиция*доминирует в критических работах, монографиях, обзорах. (А именно в рамках литературной критики долгое время и оставалось аксаковедение). Прежде всего, следует указать монографии М.Лобанова47, М.Чванова48, а также статьи В:А. Кошелева49, Е. Калмановского50. В данном случае предметом внимания литературной критики становится не столько сам текст СТ. Аксакова, сколько личность писателя, его окружение, семья. Характерным является в целом, использование текстов по принципу документального источника?1, и, как следствие, игнорирование проблемы эстетической целостности произведения.
но случившиеся события, без всякой примеси поэтического вымысла». (Добролюбов Н.А. Деревенская жизнь помещика в старые годы // Современник. 1858. № 3. Отд. II. С. 1-29).
42 См., в частности, его статью в сборнике: СТ. Аксаков. Его жизнь и сочинения. Сб. ста
тей. Сост. В. Покровский. М., 1905. С. 101-116.
43 Протопопов М.А. С.Т.Аксаков //Литературно-критические характеристики. СПб., 1898.
С. 294-298;
44 Милюков П.Н. СТ. Аксаков // Русская мысль. 1891. № 9. С. 89-106.
45 См. его статью в сборнике: СТ. Аксаков. Его жизнь и сочинения. С. 58-65.
46 Там же. С. 5-58.
Л1 ЛобановМ. СТ. Аксаков. М., 1987.
48 Чванов М. Быль о великом семьянине // Москва. 1991. № 9. С. 178-193.
49 Кошелев В. Время Аксаковых // Литература в школе. 1993. № 4. С. 9-17.
50 Калмановский Е. Перед третьим веком // Нева. 1991. № 10. С. 167-171.
См., например, следующее высказывание М. Лобанова: «В двух своих главных книгах Сергей Тимофеевич воспроизвел семейное предание, историю трех родов поколений рода.
Статья Г.А. Вялого , помещенная в десятитомной Истории русской литературы, была первой пыткой осмыслить СХ в аспекте литературоведческой проблематики.. Однако автор также заключает, что «все произведения, принесшие Аксакову громкую известность и оставившие значительный след в литературе, представляют собой воспоминания»*3 (выделено нами. — Н.Н:).
В западном литературоведении в этом аспекте текстСТ. Аксакова исследует Э. Саламан54, которая также рассматривает СХ, ДГ и «Воспоминания» как автобиографическую трилогию, сопоставляя ее с произведениями Л.Н. Толстого, Де Квинси и М. Пруста, но при этом дает только анализ содержания, по сути, как пересказ произведений СТ. Аксакова, проецируемый на его биографию.
В истории толкования текста СТ. Аксакова можно выделить другой подход, обозначенный первоначально в; славянофильской критике, представители которой полемично воспринимали творчество СТ. Аксакова как новое направление в литературе. Так, Константин Аксаков вообще отошел от попытки вписать СХ в ту или иную традицию современной ему литературы. В контексте его эстетических представлений, принципа противопоставления романа (связь интриги, события) и эпоса (внутренняя «органическая связь»)55, СХ и ДГ являются художественными произведениями, но обладают не романным, эпическим единством. Расценивая роман как авантюрное вымышленное повествование, СП. Шевырев также обозначил СХ и ДГ как «биографический эпос»56. Мысль
Аксаковых (фамилия Аксаков в повествовании заменена вымышленной - Багров)». (Лобанов М. Уроки Аксаковых // Слово. 1991. № 10. С. 1).
52 Бялый Г.А. СТ. Аксаков // История русской литературы.: В 10 т. Т. 7. М.; Л., 1955. С.
571-596.
53 Там же. С. 578.
54 Salaman Е. The great confession: from Aksakov and de Quincey to Tolstoy andProust. Lon
don, 1973. P. 2-28.
55 См.: Письмо K.C. Аксакова к И.С. Тургеневу от авг. 1853 г., где он, в частности, замеча
ет: «Я вовсе не думаю, чтобы целостность романа, достигалась ниткой интриги, сшиваю
щей в одно все лица и события, напротив, я думаю, что единая живая связь жизни, связь
внутренней причины и внутреннего смысла всего сильнее выставляется в "Мертвых ду
шах", где нет никакого события». (Письма...С. 53).
5 «"Семейной хронике" и "Детским годам" менее всего прилично название романа <...> автор всего вымышленного, всего так называемого романического боится как безобразной лжи», - писал СП. Шевырев. (Шевырев СП. Детские годы Багрова-внука, служащие про-
об «эпичности» СХ разрабатывается и у А.С.Хомякова , но следует учесть специфичность эстетических воззрений славянофильской критики, и в частности, того, что под категорией «эпическое» понималось возрождение древней традиции Гомеровского эпоса. А.С.Хомяков считал достоинством истинного художественного произведения отсутствие вымысла, находимого у древних. И' на основании этого полагал художественными все произведения СТ. Аксакова, утверждая, что они обладают достоинствами «первоначальной поэзии» Гомера, когда образ не преломляется в тексте ни в каких литературных традициях. То есть, в каком-то смысле восприятие А.С. Хомякова, К.С. Аксакова, СП. Шевы-рева^ для которых СХ была ценна имена как проза, лишенная художественного вымысла, коррелирует с точкой зрения H.F. Чернышевского и Н.А. Добролюбова, воспринимавших СХ в качестве документа эпохи. .
Повод к подобным заключениям давал и сам СТ. Аксаков, который всегда оценивал свою художественную манеру как лишенную фикциональности58. Учитывая высказывания самого автора о своей художественной манере, подход к его произведениям как к воспоминаниям, конечно, не исключен, но, следуя этой логике, все творчество СТ. Аксакова нужно рассматривать как гипертекст памяти, присовокупляя к СХ и ДГ не только «Воспоминания», но и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», «Записки об ужении рыбы», «Театральные и литературные воспоминания», «Историю моего знакомства с Гоголем», поскольку все они связаны образом вспоминающего автора, излагающего события своей жизни, что, однако, выходит за рамки нашего исследования.
должением «Семейной хроники» СТ. Аксакова. Русская беседа. 1858. № 10. Отд. 3. С. 63-
92).
51 Хомяков А.С. СТ. Аксаков. Русская беседа. 1859. №3. С. 1-8.
со .
См.:,Воспоминания Н.М. Павлова, согласно которым СТ. Аксаков замечал: «Какой я писатель! Творчества у меня нет. Изобретение - вот в чем сила первоклассных писателей; а оно остается до сих пор, и было смолоду камнем преткновения для меня. Я только передатчик и простой рассказчик. Изобретения у меня на волос нет». Также он писал Ф.В. Чи-жову в 1857 году: «...заменить действительность вымыслом я не в состоянии. Я пробовал несколько раз писать вымышленные происшествия и вымышленных людей. Выходила совершенная дрянь, и мне самому становилось смешно». (Цит. по: Машинский СИ. Указ. соч. С. 355).
В современном аксаковедении близка славянофильской позиции идея П.М. Тамаева59 о том, что жанр аксаковских произведений связан с традицией древнерусской литературы. Исследователь находит и адекватную, с его точки > зрения, жанровую аналогию всему конгломерату аксаковских текстов. «"Записки..." СТ. Аксакова, подобно различным памятникам древнерусской литературы, представляют собой ансамбль, художественную форму, объединяющую в себе многое», - и далее: «ведущая идея книг Аксакова— идея мироустроения -навеяна "Поучением" Владимира Мономаха»60. В « монографии Л .К. Савиной6' «Детские годы Багрова-внука» рассматриваются в контексте традиции житийной литературы. Автор осмысляет сюжет, в целом.поэтику произведения через указанную традицию. Однако подобные сопоставления представляются нам весьма далекой жанровой аналогией: общности текстов, подобно тому, как это делали А.С. Хомяков и K.G. Аксаков, устанавливаются по принципу подобия, без выяснения конкретных факторов и механизмов влияния или заимствования..
Очевидно, что и рассмотрение СХ в рамках мемуаристики і (не важно в данном случае - в аспекте содержания или жанра) и поиски жанровых аналогий в древней литературе (Гомеровский эпос, древнерусская литературы) демонстрируют попытку скорее уйти от проблемы, нежели решить ее. Очевидно, что СТ. Аксаков создавал свое произведение уже «отягощенный» культурным опытом своей эпохи. И если мы говорим о СХ как о «литературном факте», мы закономерно выходим на проблему тех литературных традиций, форм письма, которые и определяли стиль СХ.
Уже: И.С.. Тургенев, который присутствовал при чтении отрывков из СХ еще до публикации текста, писал автору: «Много думал я все это время об услышанном мною продолжении "Семейной хроники" <.. .>. "Семейная хроника"
ТамаевП.М. «Записки...» С. Т.. Аксакова как художественное целое // Жизнь и судьба малых литературных жанров. Иваново, 1996. С. 73 - 83. 60 Там же С. 78, 80.
Савина Л.К. Проблематика и поэтика автобиографических повестей о детстве второй половины XIX века: (Л.Н. Толстой «Детство», СТ. Аксаков «Детские годы Багрова-внука», Н.Г. Гарин-Михайловский). Волгоград, 2002.
- вещь положительно эпическая» . Он также писал, что в «"Семейной хронике"
есть задатки будущего русского романа»63. Заметим, что И.С. Тургенев в это же
время (1855-56 гг.) работал над собственным романом и обсуждал с
С.Т.Аксаковым проблемы его организации, а с Константином Аксаковым вел
переписку, рассуждая о романе как повествовательной форме, что отразилось и*
на восприятии «Семейной хроники».
Пожалуй, первым критиком, обозначившим подобный подход к СХ публично, был П.ВІ Анненков. В рецензии на издание СХ в 1856 году он отмечал, что «в "Семейной хронике" СТ. Аксаков оказался, по большей части, совсем не летописцем, а полным и совершенным творцом типов и характеров как любой писатель или романист...»64. Однако каких-либо определенных заключений критик не сделал.
Расплывчатость определений жанра СХ в современной Аксакову критике
— явление распространенное. В частности, А.С. Венгеров писал: «Что такое
представляет "Семейная хроника" по форме и содержанию? Роман, повесть,
мемуары? <...> Ни то, ни другое, ни третье»65. Также и В.Ф. Саводник говорил
о совмещении в СХ и ДГ черт мемуаров и романа, но однозначно дать точного
жанрового определения произведения не решался66. В 1856 году С.С. Дудышкин
в своем критическом очерке писал, что «автор задумал создать нечто вроде ро
мана или повести...,. но действительность не позволила, этим материалам сде-
Тургенев И.С. Письмо СТ. Аксакову от 25 мая 1856 года // Письма СТ., К.С и И.С. Аксаковых к И.С Тургеневу. М., 1894. (Далее ссылки на это издание с сокращением названия: «Письма...» и указанием в скобках страницы). ьъ Тургенев И.С. Собр. соч.: В 12-ти томах. Т. 12. М., 1956. С. 200.
м Анненков П.В. СТ. Аксаков и его «Семейная хроника» // Современник. 1956. Т. 56. С. 1-24.
65 Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых.: В 6 т. Т.
1. СПб., 1915. С. 191-192.
66 См. замечание В.Ф. Саводника о том, что СТ. Аксаков «этою книгою создал особый,
новый вид литературных произведений, до него не существующий: это не роман, в собст
венном смысле слова, хотя в нем есть и романный элемент; но это также и не мемуары,
хотя весь рассказ основан на воспоминаниях автора о лицах, окружавших его в детстве».
{Саводник В.В. Очерки по истории русской литературы XIX века. Ч. II. М., 1918. С. 3).
латься романом»67, поэтому критик предлагает название «портретная галерея»^.
Двумя годами позднее С.А. Рачинский, комментируя восприятие СХ европейской критикой, назвал СХ «записками», отмечая, однако, что, хотя они «избавлены от тех условий, которые должен исполнять роман: изображение картин жизни в некоторой необходимой внутренней связи, поэтическое углубление в судьбы людей, <...> но книга г. Аксакова только по тому внешнему обстоятельству, что в ней изображается судьба одного семейства, цельнее многих других...»69 (выделено нами. -Н.Н.).
Из приведенных высказываний видно, что мысль современников блуждает около слова «роман». Более того - возникают настойчивые сопоставления с историческим и семейным романами. Так в статье П.В. Анненкова, хотя и не обозначавшего прямо «Семейную хронику» как исторический роман, содержится, однако, отсылка к В. Скотту, актуализирующая соответствующее видение. Рассуждение С.С. Дудышкина вводит «Семейную хронику» в контекст исторического романа А.С. Пушкина70. Н.П. Гиляров-Платонов также отмечал, что СХ «обладает внутренним единством взамен внешнего», а достоверность и историческая обусловленность материала позволяет ему обозначить СХ как «нечто близкое историческому роману» . «Романом на старый;. лад», вероятно, также имея в виду пушкинские строки из «Евгения Онегина», в которых он шутливо
67Дудышкин С.С. «Семейная хроника» и «Воспоминания» СТ. Аксакова// Отечественные записки. 1856. Т. 35. № 4. Отд. 3. С. 69-90.
68 Там же. С. 66.
69 Рачинский С.А. Письмо из Берлина // Библиографические записки. 1858. № 1. С. 238-
242.
70 См. высказывание С.С. Дудышкина: «Манера г. Аксакова, повторяем, больше всего на
помнила нам манеру Пушкина в повестях последних его лет... Им суждено долго жить и
жизнью этой они будут обязаны кроме художественных причин обилию исторического
материала, в них скрытого. <...> После "Капитанской дочки" и "Дубровского" мы не чи
тали рассказов, которые были бы так богаты исторически материалом и в то же время так
полны в художественном отношении». (Дудышкин С.С. Указ. соч. С. 84).
71 Гиляров-Платонов Н.П: «Семейная хроника» и «Воспоминания» СТ. Аксакова// Гиля
ров-Платонов Н.П. Собр. соч. Т. 2. М., 1899. С. 75-143.
наметил содержание своего будущего семейного романа , назвал СХ Ап. Григорьев73. Надо заметить, что Ю.М. Лотман в комментарии к этим строфам Пушкина также отмечает, что здесь содержится непосредственная отсылка к семейным романам XVIII века74.
Сам факт попытки осмыслить СХ в контексте романного жанра показателен и обнаруживает смещение в понимании сути романа как жанра современниками СТ. Аксакова. В работах СП. Шевырева, В: Титова, Н.И. Надеждина, Кс. Полевого, А.С Пушкина, В.Г. Белинского новая теория романа складывалась под влиянием форм нравоописательного и семейного романов Г. Филдинга, Т. Смоллетта, О. Голдсмита и исторического романа В. Скотта. Видимо, имея в виду нравоописательное и историческое начала в СХ, современники и позволяли говорить о ней как о произведении романическом.
И хотя современная СТ. Аксакову критика ограничивалась только констатацией тех или иных литературных аналогий, нам важно, что СХ была воспринята современниками как целостный художественный текст, обладающий эпическим единством. Об «эпических приемах повествования» в СХ (в ином, по сравнению со славянофилами, аспекте) говорил не только И.С Тургеневу но и А.К Бороздин75. Наличие «эпического тона повествования» отмечал в СХ и В. Саводник76 и К.Ф.Головин (косвенно, сопоставляя СХ с романами Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского через категорию эпического77), в XX веке об эпическом начале СХ, сближающем манеру С .Т. Аксакова с Л.Н. Толстым
См, в частности: строфы XIII-XIV третьей главы «Евгения Онегина»: «Быть может, волею небес, / Я перестану быть поэтом, / В меня вселится новый бес, / И, Фебовы презрев, угрозы, / Унижусь до смиренной прозы; / Тогда роман на старый лад / Займет веселый мой закат. / Не муки тайные злодейства / Я грозно в нем изображу, / Но просто вам перескажу / Преданья русского семейства, / Любви пленительные сны, / Да нравы нашей старины. // Перескажу простые речи / Отца иль дяди-старика, / Детей условленные встречи / У старых лип, у ручейка; / Несчастной ревности мученья, / Разлуку, слезы примиренья, / Поссорю вновь, и наконец / Я поведу их под венец». {Пушкин А.С. Евгений Онегин. Поэмы. М:, 1970. С. 51-52.)
73 Григорьев А.А. Воспоминания. М.;Л., 1930. С. 100.
74 Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980. С. 215-
216.
75 Цит. по: Машинский СИ. Указ соч. С. 356.
1ЬСаводник В.Ф. Указ. соч. С. 6.
77 Головин К. Ф. Русский роман и русское общество. СПб., 1897. С. 112-115.
писал В. Попов' и М. Пришвин . Главные аргументы в пользу эпического начала в СХ у современников - отсутствие традиционной любовной интриги, искусственно привносимой в логику сцепления событий в романе, широкий охват событий, и способность СТ. Аксакова воссоздать в тексте «логику жизни».
Рассмотрение СХ и ДГ как художественных произведений, и их отличие от «Воспоминаний», начатое критикой 60-х годов, в 80-х годах продолжил О. Миллер. Критик говорит уже не просто о наличии «внутреннего» или «эпического» единства, а об использовании СТ. Аксаковым художественного вы-мысла, к необходимости которого в тексте О. Миллер приходит дедуктивно . Щ хотя О. Миллер не дает, положительного определения жанра СХ, однако важно, что он допускает саму возможность художественной переработки воспоминаний. В поисках наиболее адекватной литературной традиции, с которой можно сопоставить СХ и ДГ, он приходит к роману Гете «Поэзия и Правда».
Подобно О. Миллеру, избегая дихотомии литература - мемуары, осмыслял СХ позднее и С.Г. Смирнов. «Не голые описания фактов, встречаемые нами у летописца, находим мы в сочинениях г. Аксакова, а воспроизведение действительной жизни, прошедшее через горнило творческого духа художника»81, - писал он.
В советском литературоведении СИ. Машинский в своей монографии затронул вопрос о жанре СХ, тем не менее, хотя он и отделяет СХ и ДГ от «Воспоминаний» СТ. Аксакова82, определяя художественную природу аксаковского
Попов В. Из встреч 50-х годов (Л.Н. Толстой и СТ. Аксаков) // Прометей, 1980. Т. 12. С. 50 - 62.
79 См. замечание М.М. Пришвина: «Эпическое творчество, Гомер, Аксаков, Толстой».
(Пришвин М.М. Записи о творчестве// Контекст, 1974. М., 1975. С. 323).
80 См., в частности, статью О. Миллера, в которой он иронично замечает: «Такая феноме
нальная память едва ли не является авторскою фикциею. А ведь только с такою памятью и
можно было написать "Детские годы Багрова-внука" и "Семенную хронику", под услови
ем такой же феноменальной памяти и у тех, чьими рассказами пользовался автор». (Мил
лер О. Русские писатели после Гоголя. Чтения, речи, статьи. СПб.; М., 1887. С. 44-45).
и Смирнов С.Г. СТ. Аксаков //Десять чтений по литературе. М., 1895. С. 124; 82 См., в частности, его замечсание: «Элемент поэтического обобщения здесь сильно ослаблен. Это мемуарная проза, в которой документальность преобладает над художественной типизацией. Аксаков здесь больше летописец-автобиограф, нежели мемуарист — художник». (Машинский СИ. Указ. соч. С. 521).
текста, СИ. Машинский явно колеблется между двумя точками зрения и даже противоречит сам себе. С одной стороны, отталкиваясь от тезиса Н.Г. Чернышевского, он отмечает, что «документально-историческая основа и особенности художественно-композиционной структуры позволяют рассматривать это произведение при всем его неповторимом своеобразии в рамках мемуарного жанра»** (выделено нами. - Н.Н.). В то же время, чуть ниже в своей работе он пишет: «Мемуарная основа "Семейной хроники" не мешает воспринимать ее как; произведение, в сущности, близкое к роману. <...> Многослойная композиционная структура "Семейной хроники" сближала это произведение с романом. По существу "Семейная хроника" и есть мемуары в форме романа»84 (выделено нами. - Н.Н.).
Подход СИ. Машинского разрабатывает в своей диссертации О.Н. Белокопытова. Исследовательница, допуская возможность вымысла в художественной; мемуаристике, рассматривает СХ в рамках мемуарно-автобиографического жанра. «Художник может додумывать некоторые подробности вольно или невольно, вследствие отдаленности предмета, не искажая сущностные черты характера изображаемых им людей и общественного смысла исторических событий» , — пишет О.Н. Белокопытова (выделено нами. — Н.Н.). В целом, соглашаясь с заявленным подходом, мы должны признать, что вымысел в СХ касается не только уровня невольного «додумывания» фактов, свойственного любому процессу восприятия прошлого. Спорным представляется и определение автором СХ в качестве «социального романа», хотя и логичным с точки зрения общего методологического подхода к реализму XIX века как «отражению действительности».
Заметим, что в западной традиции вопрос о жанре СХ также не ставится категорично. Авторы предпочитают говорить о синтезе в;повествовательной
" Там же. С. 399. 84 Там oice. С. 415.
Белокопытова О.Я. Семейная хроника и Детские годы Багрова-внука СТ. Аксакова и проблема мемуарно-автобиографического жанра в русской литературе 40-50-х годов XIX века. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1966. С. 6.
структуре произведения и документальных, и фольклорных, и литературных традиций. Так, уже английский критик П. Мерски86 сравнивал СХ с Одиссеей и > Библией. М. Левитт87, ставя целью своей работы определение жанрового статуса текста, приходит к выводу о том, что «мир устных преданий, передаваемый Аксаковым в СХ, оставил глубокий след в поэтике произведения» . Он вводит понятие «логоса» в качестве основной жанровой единицы в СХ (по аналогии с древними логографами, которые могли включать историю, миф,.сказку, легенду). Мысль о принципе наложения фольклорных моделей на документальный < материал в сюжетах СХ высказывает в своей монографии А. Даркин89. О создании мифопоэтического образа прошлого в СХ с опорой не столько на литературные модели, сколько на традицию богатырского эпоса и сказки в СХ также упоминает и Э; Вахтель90. В і Шмид заключает, что «поэтика "Семейной хроники" колеблется между несколькими нарративными' стратегиями: документального повествования, сказки и семейного романа»91. При этом, как отмечает исследователь, «ни один из этих жанров повествования не доминирует в тексте, каждый элемент определенного жанра только дозирован и введен с определенной единственной; целью: вывести систему ценностей семьи»92. Однако В. Шмид не углубляется далее в эту проблему, что, видимо, обусловлено, иной направленностью работы. Он «прочитывает» СХ и ДГ как форму автобиографии С .Т. Аксакова.
Итак, на сегодняшний день можно констатировать тенденцию отказа от осмысления подобного рода текстов, каковыми являются СХ и ДГ, через дихотомию мемуары - художественная проза или через критерии изначально заданного жанра; Ясно, что мы имеем дело с произведением середины XIX века, на-
86Prince М. Introduction // Aksakov Chronicles of Russian Family. London; New York.
Левитт M. К вопросу о жанровой принадлежности «Семейной хроники»//Декабрьские литературные чтения. Ереван, 1989: С. 63—70.
88 Там лее. С. 65.
89 Durkin A. Sergey Aksakov and Russian Pastoral. New Jersey, 1983.
90 WachtellA. The battle for childhood: Creation of a Russian Myth. California., 1990. P. 16, 18.
91 Schmid U. Ichentwurfe Die russische Autobiographie zwischen Awakum und Gercen. Zurich,
2000. P. 302.
92 Там же. С. 302.
писанным в эпоху уже не жанровой, а авторской поэтики, формирование которой в русской литературе начинается уже в 30-е годы XIX века93. В этот период во многом под влиянием романтической философии искусства Шеллинга в эстетике выдвигается категория органической целостности, приходящая на смену нормативного понимания* жанра; Этот подход развивается в работах А.И; Галича, СП. Шевырева, А.А. Григорьева, В.Г. Белинского, K.G. Аксакова, И.В. Киреевского, Н.И. Надеждина94.
А.В. Михайлов так объясняет сформированное в этот период понимание художественного произведения: «Презумпция цельности не исключает того, что все построенное внутри заведомо целого... образует еще и то, что на самом деле получилось и сложилось. Итак, есть целое, которое заведомо притязает на свою цельность, однако такая. цельность заключает в себе еще и органику того, что реально сложится в произведении, сложится как результат, и у этого результата тоже будет своя мера цельности, достигнутой или же не достигнутой»95. Иллюстрацией этой мысли; могут служить рассуждения, Л;Н. Толстого, которые он высказывал в предисловии к «Войне и миру»: «Предлагаемое сочинение не есть повесть, <...> еще менее оно может быть названо романом» и далее вынесено в примечания: «Мы русские вообще не умеем писать романы в том смысле, в ко-
93 См., в частности, коллективную работу: Аверинцев С.С. Андреев М.Л., Гаспаров М.Л.
Гринцер П.А., Михайлов А.В. «Категории поэтики в смене литературных эпох», в которой
отмечается: «Категории поэтики в смене литературных эпох», отмечается, что в XIX веке,
«центральным «персонажем» литературного процесса стало не произведение, подчинен
ное заданному канону, а его создатель, центральной категорией поэтики - не стиль или
жанр, а автор». (Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного соз
нания. М., 1994. С. 33).
94 См., например, рассуждения Н.А. Надеждина в статье Рославлев или русские в 1812 го
ду, в которой он через категорию целостности противопоставляет современный роман ро
ману прошлых эпох: «Характер современного возраста творческой деятельности опреде
ляется общим характером современной жизни; Сей последний состоит в стремлении к
гармоническому уравниванию противоположностей, на которые распадается бытие в сво
ем развитии». И, если, по его мнению, в предшествующие эпохи литература отражала
только один аспект действительности, то «современное положение творческого духа тако
во», что «его идеал есть гармоническое равновесие всех элементов жизни, и следователь
но, сама действительность». Н.А. Надеждин далее утверждает, что современный роман
может соединять элементы драмы, эпоса и лирики, примером чего являются романы В;'
Скотта (Надеждин Н.А. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 277-278).
95 Михайлов А.В. Герой нашего времени и историческое мышление формы,// Михайлов.
А.В. Обратный перевод. М., 2000. С.299.
тором понимается этот род сочинений в Европе. Я не знаю ни одного художественного русского романа, если не называть такими подражания иностранным. Русская художественная мысль не укладывается. в эту рамку и ищет для< себя і новой;..». На полях сделана пометка: «Вспомнить Тургенева, Гоголя; Аксакова»96 (выделено нами. - Н.Н.).
Итак, в рамках новой художественной парадигмы само понятие жанрового канона размывается. Показательным; в этом отношении оказывается факт, появления крупных эпических произведений, где жанр либо вообще не указывается, либо автор, наоборот, выносит его в заглавие. Роман в стихах «Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, поэма «Мертвые души» Н;В. Гоголя, роман-эпопея? «Война и мир» Л.Н. Толстого. «Семейная хроника» СТ. Аксакова, написанная в 1857 году, по-видимому, должна рассматриваться в этом же ряду.
Учитывая еще и тот факт, что в данном случае мы имеем дело с произведением с автобиографической основой, где степень индивидуального начала возрастает, мы выходим: на проблему автора и способов индивидуальной авторской организации произведения. Те или иные жанровые традиции, вовлекающиеся в структуру произведения, должны рассматриваться в данном случае скорее уже именно как традиции и формы письма, которыми пользуется автор, создавая свое оригинальное произведение.
В 60-е годы XX века этот подход к мемуарным текстам был обозначен Ж. Старобинским и был предпринят в его анализе «Исповеди» Ж.Ж. Руссо. Исследователь считает, что категорию жанра в отношении автобиографических произведений целесообразнее заменить понятиями стиля и письма97.
96 Толстой Л.Н. Вступления, предисловия и варианты начал «Войны и мира». Рукопись №
39 // Толстой Л.Н. Полное собр. соч. М., 1992. Т. 13. С. 55.
97 См., в частности высказывание Ж. Старобинского в статье «Интерпретатор: движение к
успеху»: «Стиль - частный способ, посредством которого сочинитель автобиографии...
создает правдивое повествование о своей жизни» - и далее: «как бы сомнительны ни были:
излагаемые факты, письмо непременно будет содержать в себе «достоверный» образ лич
ности того, кто «взялся за перо». (Старобинский Ж. Поэзия и знание. История литературы
и культуры: В 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 218).
В отечественном литературоведении альтернативой «документализирую-щему» и жанровому подходу к мемуарной и автобиографической прозе были исследования Л.Я: Гинзбург . В ее работах демонстрируется подход к мемуарным произведениям как к сложному динамическому единству. Как отмечает исследовательница, «для эстетической значимости не обязателен вымысел и обязательна организация. <...> В сфере художественного вымысла образ возникает в движении от идеи к выражающему ее единичному, в литературе документальной - от данного единичного и конкретного к обобщающей мысли»99 (выделено нами. -Н.Н.); По мнению исследовательницы, степень структурности и сюжетности возрастает от писем идневников к мемуарам и автобиографическому роману. Таким образом, подход Л.ЯІ Гинзбург выводит нас также на проблему организации нарратива.
Следует отметить, что сложная организация повествования в СХ и ДГ, «расслаивание» образа рассказчика уже являлись предметом рассмотрения в ряде исследований. Так, в монографии Н.А. Николиной100 анализируются некоторые . принципы повествования в «Детских годах Багрова-внука» в»рамках: рассмотрения общей поэтики русской автобиографической прозы. Проблема субъектной, организации повествования в ДГ разрабатывалась М.В. Грицановой101. Исследовательница рассматривает в качестве субъектов речи образ рассказчика, героя- и автора, а также ряд иных голосов, вводимых в повествовательную структуру повести, отмечая многоуровневость жанра? произведения. Однако М.В. Грицанова не касается этой проблемы относительно СХ, а также разделяет тексты СХ и ДГ. Целью же нашей работы является исследовать взаимосвязь этих текстов в рамках целого произведения.
Гинзбург Л.Я. О психологической прозе.
99 Там же. С 10.
100 Николина Н.А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002.
101 Грицанова М.В. Проблема повествования в произведениях СТ. Аксакова для детей //
Проблемы метода и жанра. Вып. 14. Томск, 1988. С.183-200; Она же: Соотнесение голосов.
рассказчиков в повести СТ. Аксакова «Детские годы Багрова — внука» // Проблемы лите
ратурных жанров. Материалы научной межвузовской конференции 15-18 октября 1985 г.
Томск, 1987. С 59-60.
Т.П. Селитрина рассматривает поэтику ДГ на фоне традиции автобиографической прозы, причем в контексте западно-европейской литературы XX века, в частности, М. Пруста102. Однако очевидно, что сопоставление может быть только косвенным, поскольку авторы принадлежат разным эпохам, и, хотя в СХ и ДГ мы и находим элементы «вспоминающего письма», манера Аксакова далека от манера Пруста.
Можно в целом сказать, что в указанных работах происходит углубление в проблему повествования, но, во-первых, только на материале ДГ. Во-вторых, отмеченные еще Л.Я. Гинзбург процессы взаимодействия литературы и документа, сам механизм трансформации документального материала в художественный, осмысление СХ в контексте литературных традиций не затрагивается.
В этом смысле более продуктивным нам представляется подход Е.К. Созиной103, которая изучает проблему формирования в русской литературе письма сознания, приходящего на смену классическому. По мнению исследовательницы, этот тип письма вырабатывается уже в XIX веке, прежде всего - в автобиографической прозе, где сама память и сознание становятся объектом изображения. Согласно Е.К. Созиной поэтика автобиографической прозы строится на пересечении «текста памяти» автора и форм «фикционального письма». И, хотя Е.К. Созина находит некоторые элементы «вспоминающе-визуалистского письма» ДГ СТ. Аксакова, которые усложняют и размывают нарративную структуру этого произведения, все же, по мнению исследовательницы, сознание как таковое еще не самоценно для авторов середины XIX века. «В традиционном, классическом автобиографическом письме <.. .>- повествование облекает мимесис - историю жизни, историю души, но в нем крайне незначительны выходы в личный дискурс автора-повествователя, выходы же к дискурсу вспоми-
Селитрина Т.П. Детские годы Багрова-внука С. Аксакова и «В поисках утраченного времени» М. Пруста (опыт типологического исследования) // Аксаковские чтения (1996— 1997) Уфа, 1997. С. 71-77. 103 Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2002.
нающего скриптора-нарратора вообще не характерны для классических автобиографий XIX века»,104 - пишет Е.К. Созина.
Это наблюдение соотносится и с мыслью Ю.М. Лотмана о том, что для текстов середины XIX века, категория сюжетного единства была актуальна105. Что позволяет нам уже выдвинуть предположение о том, что и СТ. Аксаков, не пытаясь создавать свое произведение по канонам определенного жанра, все же оставался в;рамках традиционного, «логоцентричного» (Е.К. Созина) письма, предполагающего повествование как построение связной истории, сплетение событий в некий сюжет, а не подчинение их. одной только логике воспоминаний, потоку сознания, как это будет происходить в автобиографических произведениях XX века, например, И. Бунина или М. Пруста;
Методологическая: основа работы. Характер поставленной проблемы и специфика материала исследования определяют методологическую направленность работы, в которой сочетаются теоретический и историко-литературный подходы. Актуальным для нас явились концепция автора как единого «изображающего начала» произведения М.М.Бахтина, исследования субъектной структуры текста Б.О. Кормана и типов повествования в русской литературе, описанных Ю.В. Манном. Рассмотрение GX в контексте фольклорных и литературных традиций* потребовало привлечения, работ Е.М;Мелетинского, Б.Н. Путилова,. а также концепций і С.С. Аверинцева и А.В: Михайлова. Выбор подхода к осмыслению поэтики СХ осуществлялся с опорой на концепции Ж. Старобинского и Л.Я. Гинзбург.
104 Там же. С. 373.
105 См., в частности, высказывание Ю.М. Лотмана в работе «О сюжетном пространстве
русского романа XIX столетия»: «Резко возрастающее в XIX веке разнообразие сюжетов
привело бы к полному разрушению повествовательной структуры, если бы не компенси
ровалось на другом полюсе организации текста тенденцией к превращению больших бло
ков повествования и целых сюжетов в клише. <...> Закон..., подразумевающий, что рост
разнообразия и вариативности элементов на одном полюсе обязательно должен компен
сироваться прогрессирующей устойчивостью на другом, соблюдается и на уровне роман
ного сюжетосложения. <...> Так рождается глубинное родство романа с архаическими
формами фольклорно-мифологических сюжетов». (Лотман Ю.М. О русской литературе.
СПб., 1997. С. 716).
Научная новизна работы состоит в том, что СХ СТ. Аксакова включается в историко-литературный, в том числе и западноевропейский, контекст эпохи: семейные записки XVIII-XIX вв., поэма о сельской усадьбе, традиции сентиментальных повестей начала XIX в., готического романа, западноевропейского семейного и исторического романов, путешествия и романа воспитания.
В работе СХ и ДГ осмысляются как единое художественное образование, при всей его гетерогенности, не распадающееся на отдельные, не связные между собой отрывки. Принципиальным моментом является тот факт, что единство всей «Семейной хроники» осмысляется через категорию сюжета (а не единства «документального» материала), и автора, для чего предпринимается анализ сюжета отрывков СХ и сюжета ДГ и выяснение места каждого элемента в структуре целого.
Впервые ставится вопрос о соотношении повествовательной модели СХ с жанром хроники в контексте тенденций образования романа, как сложного эпического единства.
Теоретическое и прикладное значение работы заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке общих и і специальных учебных курсов по истории русской литературы XIX века в вузовскош и школьной практике преподавания, в руководстве научной работой студентов, включая написание курсовых и дипломных работ.
Апробация работы. Фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях сектора-литературоведения института; филологии СО РА№ (Новосибирск). По результатам исследования сделаны доклады на конференциях: V межвузовская научно-практическая конференция «Текст: варианты интерпретации» (Бийск, 26 - 27 апреля 2000 г); вторая школа-семинар «Лингвосинергетика: Проблемы и перспективы» (Барнаул, 2 июля 2001г.); конференции молодых ученых (Новосибирск, апрель 2002, апрель 2003 гг.); V международная летняя школа «Коммуникативные стратегии культуры: событие и его интерпретация в нарра-тиве»; IV всероссийская конференция молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, 1Г - 12 апреля 2003
года). По теме диссертации имеется четыре публикации, одна находится в печати.
На защиту выносятся следующие положения:
СХ и ДГ соотносятся с традицией семейных записок ХУШ-ХГХ вв., жанр которых запечатлел стереотипы сознания патриархального дворянства, выразившемся в мифопоэтическом образе прошлого, в основе которого лежит хронотоп патриархальной идиллии.
В СХ и ДГ мы можем наблюдать процесс романизации мемуарного жанра семейных записок, выражающийся в усложнении структуры повествования, появлении уровня изображаемого мира (куда входят и рассказчик, и издатель), в рефлексивности стиля повествования (документальное письмо присутствует в СХ уже как прием), в появлении сюжетного единства; а не просто изложения семейной истории по хронологии (семейные хроники XV-XVII вв.), или «письма памяти» (мемуарные записки XIX века).
Все отрывки «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» складываются в сюжет, имеющий мифологическую природу, и образуют замкнутую структуру: от основания предком мира патриархального рая до формирования героя, в личностном опыте «собирающего» культурный опыт своей семьи.
В данном случае мы сталкиваемся с процессом романизации мемуарного жанра семейных записок. Тем не менее, СТ. Аксаков называет, свое произведение не семейным романом, а именно хроникой, что является оптимальным обозначением самой повествовательной модели данного произведения. СХ не может быть отнесена ни к традиционным мемуарам (запискам), ни к классической форме романа. Однако, учитывая тот факт, что жанр романа XIX века уже не определялся каким-либо каноном, мы вполне можем рассматривать СХ и ДГ как одну из возможных форм семейного романа.
Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав и Заключения. Библиографический список включает 161 наименование.
