Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. В. К. Кюхельбекер после 14 декабря 25
Раздел 1. Идейно-эстетические основы декабризма 25
Раздел 2. «Глагол Господень был ко мне...» 35
Раздел 3. От «Тени Рылеева» к «Последнему Колонне» 53
Раздел 4. «Перед тобою два пути...» 83
Глава 2. «Последний Колонна» в литературном ряду ПО
Раздел 1. Источник сюжета НО
Раздел 2. Роман Кюхельбекера и драматургия Шекспира 111
Раздел 3. «Последний Колонна» и немецкая литература 124
1. Кюхельбекер и эстетика немецкого Просвещения и романтизма 124
2. «Последний Колонна» и учение И.-Г. Гердера 128
3. Образ Агасфера: его литературные источники и интерпретация Кюхельбекера 137
4. «Последний Колонна» и книга В.-Г. Вакенродера 154
5. Пророчество о безумии 166
Раздел 4. Итальянская тема в романе Кюхельбекера 183
Раздел 5. «Последний Колонна» и русская литература 193
1. Роман Кюхельбекера и «Русские ночи» В. Ф. Одоевского 193
2. «Он имел несчастие писать и печатать стихи...» 204
Заключение 215
Библиография
- Идейно-эстетические основы декабризма
- «Глагол Господень был ко мне...»
- Кюхельбекер и эстетика немецкого Просвещения и романтизма
- Образ Агасфера: его литературные источники и интерпретация Кюхельбекера
Введение к работе
Трагические события на Сенатской площади, на три десятка лет перечеркнувшие любые попытки хотя бы частичной реализации либеральных идей, благодаря усилиям отечественных историков хорошо известны. Изучена роль каждого из основных участников восстания, опубликованы их сочинения, в свет вышли многочисленные историографические и литературоведческие исследования, посвященные декабристам.
И тем не менее определенные лакуны здесь существуют. Как правило, они носят частный характер и не касаются принципиальных моментов политической и художественной деятельности декабристов. Однако их обнаружение (а заполнение — тем более!) представляется делом весьма существенным, ибо касается оно неповторимой индивидуальности — общественно активной, творческой — главных участников того исторического события, которое вошло в историю России славной и трагической строкой. Иногда — как, например, в интересующем нас случае — эстетическая деятельность по своей масштабности явно превосходит деятельность общественно-историческую.
Вильгельм Карлович Кюхельбекер — поэт, драматург, литературный критик, переводчик — был одним из наиболее заметных декабристов-литераторов. Свои лучшие литературные труды ему было суждено создать в условиях одиночного заключения и ссылки1. Многое из созданного им не могло быть, по 1 С 25.01.1826 (после ареста в пригороде Варшавы) — в Петропавловской крепости; с 27. 07. 1826 — в Кексгольме; с 30. 04. 1827 — в Шлиссельбурге; с 12. 10. 1827 — в Динабурге (здесь у Кюхельбекера, по его собственному признанию, были наиболее благоприятные условия заключения); с 10. 04. 1831 — в Ревеле; с 14. 10. 1831 по 14. 12. 1835 — в Свеаборге. Уточненные данные приведены по изданию: Кунин В В. Кюхельбекер: Биографический
4 вполне понятным причинам, опубликовано при жизни и увидело свет лишь столетие спустя — по жестокой, но закономерной логике исторического развития России, в далеко не лучшие 1930-е годы.
Хотя до настоящего времени творчество этого крупнейшего поэта пушкинского круга так и не удостоилось монографического изучения, различные аспекты его творческой деятельности исследованы весьма обстоятельно.
Дореволюционное литературоведение располагало более чем скромной частью художественного наследия Кюхельбекера: обширный архив созданного им постигла драматическая судьба".
В 1912 г. С. С. Розанов издал небольшую брошюру «В. К. Кюхельбекер». Исследователь опирался на то, что печаталось до 14 декабря (и на то немногое, что было опубликовано в 1830-е гг. (646)), на два стихотворных сборника Кюхельбекера, где его лирика была представлена весьма тенденциозно3, и на некоторые дополнительные материалы, главным образом письма к родным и знакомым, напечатанные в «Русском архиве» и «Русской старине»4. Несмотря на то очерк // Дельвиг А. А., Кюхельбекер В. К. Избранное. М., 1987. С. 267, 268. С 20. 01. 1836 Кюхельбекер находился в ссылке: Баргузин — до середины января 1840, Акша — до июня 1844, Курган — до февраля 1846, с 7 марта 1846 до кончины 11. 08. 1846 — в Тобольске. Данные приведены по изданию: Литературное наследство. Т. 59. Ч. 1: Декабристы-литераторы / Гл. ред. А. М. Еголин. М., 1954. С. 398, 399. 2 Об истории этого архива см.: Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи / Изд. под- гот. <М. Г. Альтшуллер>, Н. В. Королева, В. Д. Рак. Л., 1979. С. 646—650 (на раннем этапе подготовки книги над ней работали Н. В. Королева и М. Г. Альтшуллер, имя которого не могло быть упомянуто по условиям советской печати). В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте, с указанием страницы. 3 Кюхельбекер В. К. Избранные стихотворения. Веймар, 1880; Кюхельбекер В. К. Поли. собр. стих.//Библиотека декабристов. Вып. 11. М., 1908. 4 Библиографию писем Кюхельбекера, опубликованных до 1917 г., см.: Орлов В. Н. В. К. Кюхельбекер в крепостях и ссылке // Декабристы и их время / Под ред. М. П. Алексеева и Б. С. Мейлаха. М; Л., 1951. С. 27.
5 что С. С. Розанов верно уловил некоторые религиозные мотивы последекабрь-ской лирики Кюхельбекера, работа получилась односторонней. Исследователь считал, что «религиозность Кюхельбекера коренится в сокровенной глубине его души», поэтому «ничто так не характерно для поэзии Кюхельбекера, как ее религиозные мотивы. Мысль о Боге, вернее, чувство Бога было пафосом его жизни, вдохновляло, ободряло его, составляло душу его лирики»5. При этом Розанов ни слова не говорил, например, о свободолюбивом пафосе лирики Кюхельбекера — ничуть не менее существенном для целостного понимания его творчества.
Систематическую работу по собиранию, изучению и подготовке к печати творческого наследия Кюхельбекера начал в середине 1910-х гг. Ю. Н. Тынянов. К 100-летию восстания декабристов Тынянов, еще не располагавший обширным кюхельбекеровским архивом, издал биографический роман «Кюхля» (1925), а через год выпустил монографическую статью «Архаисты и Пушкин». Кюхельбекера, наряду с Грибоедовым и Катениным, Тынянов в своей статье относит к разряду «младших архаистов» (в отличие от архаистов «старших» — А. С. Шишкова и других членов «Беседы любителей русского слова»). Эта точка зрения с тех пор неоднократно и весьма аргументировано оспаривалась6. Исследователь анализирует преимущественно первый, додекабръский период творчества Кюхельбекера и лишь в общих чертах касается второго его периода, наступившего после 14 декабря. Так, дневниковые записи Кюхельбекера ученый цитирует по единственно доступным на тот момент публикациям в «Русской старине». 5 Розанов С. С. В. К. Кюхельбекер. М., 1912. С. 8. 6 О полемике вокруг тыняновской статьи см.: Гришунип А. Л., Чудаков А. П. Комментарий // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968. С. 384.
В начале 1930-х гг. в руки Тынянова попадает значительная часть кюхель-бекеровского архива из коллекции А. Е. Бурцева7. В печати начинают появляться никогда ранее не публиковавшиеся сочинения Кюхельбекера: его «централь- ное прозаическое произведение» — роман «Последний Колонна» (1832— 1845), трагедия «Прокофий Ляпунов» (1834)9 и — в составе двухтомника10 (куда не вошел опубликованный в 1929 г. с большими сокращениями дневник11) — мистерия «Ижорский» (1827—1841), поэмы «Юрий и Ксения» (1832—1835), «Сирота» (1833—1834), «Кассандра» (1822—1828), «Семь спящих отроков» (1833—1835) и «Зоровавель» (1835—1836, по изданию 1836 г.), драматическая сказка «Иван, купецкий сын» (1832—1842), упомянутая трагедия «Прокофий Ляпунов», драма «Архилох» (1845) и лирические стихотворения. В свет выходят также статьи Тынянова, освещающие различные аспекты творчества Кю-хельбекера (включая период 1826—1846 гг.) ~.
Огромная заслуга Ю. Н. Тынянова перед отечественной наукой о литературе состоит в том, что он предпринял первую серьезную попытку дать комплексный анализ творчества Кюхельбекера. В поле зрения исследователя оказались не только художественные произведения автора «Прокофия Ляпунова», но и его критические статьи и ранее не известные переводы из Шекспира. 7 Подробнее об этом см.: Мстиславская Е. П Творческие рукописи В. К. Кюхельбекера // За- к писки Отдела рукописей ГБЛ. М., 1975. Вып. 36. С. 7. В указанной статье наиболее полно описан корпус произведений Кюхельбекера и подробно проанализирован его сборник «Песни отшельника». 8 Медведев П. В. К. Кюхельбекер и его роман // Кюхельбекер В. К. Последний Колонна. Л., 1937. С. 107. 9 Кюхельбекер В. К. Прокофий Ляпунов. Л., 1938 (предисловие Ю. Н. Тынянова). 10 Кюхельбекер В. К. [Соч.] Т. 1: Лирика и поэмы. Т. 2: Драматические произведения / Сост. и вступ, ст. Ю. Н. Тынянова. Л., 1939. 11 Дневник В. К. Кюхельбекера / Под ред. В. Н. Орлова и С. И. Хмельницкого. Л., 1929. 12 Перечень этих статей см.: Мстиславская Е. П. Творческие рукописи Кюхельбекера. С. 7, 8.
7 Наследие Кюхельбекера становится объектом пристального внимания ученых. О степени его изученности на сегодняшний день можно судить по публикациям, освещающим те или иные аспекты творчества поэта13.
Из относительно ранних работ, акцентирующих внимание на наиболее плодотворном периоде творчества Кюхельбекера — времени тюрьмы и ссылки, отметим монографию В. Г. Базанова «Очерки декабристской литературы. Поэзия» (М.; Л., 1961, см. раздел «В. К. Кюхельбекер»; первое издание озаглавлено «Поэты-декабристы». М.; Л., 1950), где автор подробно анализирует многие стихотворения из «Песен отшельника» — незаконченного сборника лирики Кюхельбекера, создававшегося на протяжении двух десятков лет (1826—1846) и имеющего сложную и разветвленную структуру 4.
Вслед за Ю. Н. Тыняновым Базанов дает развернутый очерк творчества Кюхельбекера. Декабрьская катастрофа не сломила его, отмечает исследователь; о трагедии «общественного героя» — поэта-трибуна — как о варианте его судьбы Кюхельбекер писал еще задолго до восстания. В заключении онпро- 13 Во «Введении» к диссертации мы дадим только обзор статей, посвященных интересующе му нас роману Кюхельбекера «Последний Колонна». Полный перечень статей о жизни и творчестве Кюхельбекера см.: Восстание декабристов: (Библиография) / Сост. Н. М. Ченцов. М.; Л., 1929; Движение декабристов: (Указатель литературы): 1928—1959 / Под ред. акад. М. В. Нечкиной. М., 1960; Движение декабристов: (Указатель литературы): 1960—1976 / Отв. ред. акад. М. В. Нечкина. М., 1977; Движение декабристов: (Указатель литературы): 1977—1992 / Ред.-сост. Р. Г. Эймонтова. М, 1994 (в вышеназванных указателях см. оглавле ние и указагель имен). Мстиславская Е. П. Творческие рукописи В. К. Кюхельбекера. С. 5— 33. Очерк творчества Кюхельбекера и список основных публикаций см.: Пулъхритудова Е. М. Кюхельбекер // Русские писатели. 1800—1917: Биограф, словарь / Гл. ред. П. А. Нико лаев. М., 1994. Т. 3: (К — М). С. 258. С 1993 г. по настоящее время см.: Новая литература по социальным и гуманитарным наукам. Литературоведение: Библиогр. указ. М., 1993 (рубрика «Personalia»). 14 Подробно о структуре и содержании «Песен отшельника» см.: Мстиславская Е. П. Творче ские рукописи В. К. Кюхельбекера. С. 32—37.
8 должает начатое на воле: «...памятники старины, народные предания и песни — все это становится предметом тщательного обдумывания и претворения в собственную поэзию»1 . Вместе с тем В. Г. Базанов не говорит ни об усилении в лирике Кюхельбекера религиозных настроений (одном из важнейших аспектов его последекабрьского творчества), ни о постоянном его обращении к типично романтическим темам и мотивам, связанным с пограничными состояниями человеческой души: сна (в том числе вещего, или, напротив, сна-воспоминания), молитвы, предчувствий и предзнаменований. Лишь в заключении своей статьи ученый отмечает, что настоящее врачевание духа, по Кюхельбекеру, состоит в нравственном созерцании и в религиозном подвиге16.
В 1951 г. вышел в свет сборник избранной поэзии и прозы декабристов17. Помимо лирических стихотворений Кюхельбекера, здесь были опубликованы его прозаические произведения, не вошедшие в составленный Ю. Н. Тыняновым двухтомник: «Европейские письма» (1820), «Адо» (1824) и «Земля без-главцев» (1824). В сборник также были включены статьи Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» (1824) и «Разбор фон-дер-Борговых переводов русских стихотворений» (1825), не переиздававшиеся со времени публикаций в «Мнемозине» и «Сыне отечества». Значительный интерес для нас представляют «Европейские письма» и «О направлении...» — произведения, ярко характеризующие эстетическую позицию Кюхельбекера додекабрьского периода. 15 Базанов В. Г. Очерки декабристской литературы. Поэзия. М.; Л., 1961. С. 304. 16 Там же. С. 332. 17 См.: Декабристы: Поэзия. Драматургия. Проза. Публицистика. Литературная критика / Сост. Вл. Орлов. М.; Л., 1951.
9 Появление двух изданий, включивших в себя основной массив переписки Кюхельбекера18, значительно облегчило труд исследователей. В первом из них содержится 28, во втором — 51 письмо. Письма проливают свет на литературные предпочтения Кюхельбекера — узника и ссыльного, раскрывают замыслы произведений и живописуют условия жизни и творчества их автора. Кроме того, в 59-м томе «Литературного наследства» были впервые опубликованы, во-первых, парижская лекция Кюхельбекера о русской литературе и языке (1821) — своего рода манифест радикального (республиканского) декабризма, и во-вторых, его статья «Поэзия и проза» (1835—1836), содержащая завуалированную, но ожесточенную полемику с издателем «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковским, автором статьи «Барон Брамбеус (псевдоним Сенковского. — А. Щ.) и юная словесность», яростно нападавшим на новейших французских писателей: Гюго, Бальзака, де Виньи и др.
Несмотря на то что к середине 1960-х гг. многое из написанного Кюхельбекером увидело свет, огромная часть его творческого наследия оставалась неопубликованной.
Не была напечатана по авторизованной копии трагедия «Аргивяне» (I редакция — 1822—1823), Ю. Н. Тынянов включил в упоминавшийся нами двухтомник лишь несколько отрывков из нее; дневник (1831—1845) в издании 1929 г. был приведен с большими сокращениями и цензурными искажениями, имевшими место в публикациях «Русской старины»; поэма «Агасвер» не печаталась с 1908 г.19; многие лирические стихотворения 1820—1830-х гг., в том числе включенные Кюхельбекером в сборник «Песни отшельника», оставались неизвестными читателю, ибо отсутствовали в тыняновском двухтомнике 1939 г.; 18 См.: Декабристы и их время. С. 28—87; Литературное наследство. Т. 59. Ч. 1: Декабристы- литераторы. С. 402—478. 19 См.: Кюхельбекер В. К. Поли. собр. стих. М., 1908. «Агасвер» здесь публиковался с цен зурными сокращениями.
10 текст «Путешествия» (1820—1821, отрывки были напечатаны в 1824 и 1826 г. (см.: 651 — 660)) никогда полностью не публиковался; из поэмы «Давид» в 1-м томе издания 1939 г. появилось несколько небольших отрывков; не увидели своего читателя и более двух десятков статей Кюхельбекера конца 1810— 1830-х гг. (в их число входят и статьи, посвященные Шекспиру); наконец, все еще хранились в архивах переводы некоторых произведений английского драматурга и комедия «Шекспировы духи».
Эти и некоторые другие лакуны (касающиеся по преимуществу неизученных аспектов творчества Кюхельбекера) были заполнены благодаря появлению двух изданий, по которым на сегодняшний день принято цитировать его произведения.
В 1967 г. в «Большой серии „Библиотеки поэта"» печатается наиболее полное из существующих двухтомное собрание избранных произведений Кю-хельбекера . В двухтомник были включены не вошедшие в издание 1939 г. наиболее художественно ценные его произведения (их перечень см.: I, 605).
Во вступительной статье, написанной Н. В. Королевой, дан развернутый очерк творчества Кюхельбекера. Отправным пунктом рассуждений литературоведа является тезис о том, что изобразительные средства высокой поэзии XVIII века применялись Кюхельбекером для создания романтического, героического образа поэта-борца, поэта гонимого, поэта-страдальца. Творческая индивидуальность Кюхельбекера периода 1815—1825 гг. определяется прежде всего лирической поэзией, создающей романтический образ борца с трагической судьбой. Заметное внимание Н. В. Королева уделяет анализу связующих звеньев его до- и последекабрьского творчества (о них мы неоднократно будем говорить в 1-й главе диссертации) — это темы гонимого поэта и поэтического вдохнове- 20 Кюхельбекер В. К. Избр. произв.: В 2 т. / Вступ, ст., подгот. текста и примеч. Н. В. Королевой. В дальнейшем при ссылках на это издание римской цифрой указывается том, арабской — страница. ния, в котором Кюхельбекер-узник черпал душевные силы, тема рока, «черной судьбы» (одна из доминирующих в поздней лирике узника и ссыльного). Психологическая надломленность Кюхельбекера после трагедии 14 декабря своеобразно преломилась в центральных произведениях этого периода — поэмах «Давид», «Агасвер», трагедии «Прокофий Ляпунов».
Заполнить последние из главных лакун, связанных с трудностями поиска произведений Кюхельбекера и их подготовкой к печати, был призван выход в свет академического «литпамятниковского» издания Кюхельбекера (Л., 1979)" . В это издание вошли: дневник, текст которого был исправлен и дополнен по автографам и спискам Государственного литературного музея, Отдела рукописей ИР ЛИ, а также статьям Ю. Н. Тынянова, в чьем распоряжении длительное время находился архив Кюхельбекера (660—661); избранные статьи 1817—1825 гг., большинство из которых ранее не публиковались; беловой автограф прозаической части («обрамления») «Русского Декамерона 1831-го года»; роман «Последний Колонна» (текст воспроизведен по беловому автографу Отдела рукописей ИР ЛИ (765)).
Послесловие к указанной книге («Личность и литературная позиция Кюхельбекера») дает ранее не известные и> уточненные по материалам дневника, архивным источникам и библиографическим разысканиям Е. П. Мстиславской сведения о биографии Кюхельбекера, его литературных пристрастиях и фило-софско-эстетических воззрениях. Авторами предпринята одна из первых в отечественном литературоведении попыток (не считая нескольких публикаций по частным вопросам) проследить историю соприкосновений Кюхельбекера с европейской литературой: романтически воспринятым Шекспиром, Байроном, Вальтером Скоттом (с их творчеством он знакомится главным образом по под- 21 О подробностях подготовки этой книги к печати рассказал М. Г. Альтшуллер в заметке «Неопубликованная редакция повести В. К. Кюхельбекера „Адо"» // Russian Literature Journal. 1992. Vol. 46. № 153—155. P. 192—196.
12 линникам, некоторые произведения читает во французском либо немецком переводе); Гердером, Гете, Шиллером, Тиком, Гофманом, Гейне (по переводам в русских журналах); с Жанлис, А. Лафонтеном, Констаном, и с новейшими французскими писателями — Бальзаком, Гюго, Мериме, Виньи (о последних Кюхельбекер судит по журнальным рецензиям и приводимым в них цитатам). Также в статье впервые освещается ряд аспектов творчества Кюхельбекера разных лет: тема «маленького человека» в литературе 1810—1840-х гг., отклики на произведения русских авторов: Пушкина, Бестужева-Марлинского, В. Одоевского, Лермонтова, Даля и др.; дается анализ эстетического своеобразия дневника. Авторы статьи прослеживают изменения творческого метода Кюхельбекера на протяжении трех с лишним десятков лет: его метод «обретает черты подлинного историзма и все более опирается на реальные причинно-следственные связи личности человека, его судьбы и социально-общественных обстоятельств» (625).
Творческий путь Кюхельбекера — это путь от подражательной, незрелой юношеской лирики начала 1810-х гг. к созданным в 1830—1840-е «Прокофию Ляпунову» и «Последнему Колонне».
Ф и« и<
Единственный роман Кюхельбекера, небезосновательно считающийся одним из наиболее высокохудожественных его произведений периода тюрьмы и ссылки, не раз привлекал внимание исследователей. Так, П. Н. Медведев считал «Последнего Колонну» центральным прозаическим произведением Кюхельбекера*"", а в издании «Литературные памятники» оно охарактеризовано как его лучшее произведение (615). В публикациях как непосредственно посвященных роману, так и затрагивающих особенности его поэтики в общих чертах, явственно прослеживается мысль о том, что «Колонна» стал своего рода контра- 22 Медведев П. Н. В. К. Кюхельбекер и его роман. С. 107.
13 пунктом последекабрьских настроений Кюхельбекера. Прежде всего это настроения религиозные, связанные с целым комплексом идей: идеей нравственного очищения души, где гнездятся мирские страсти, мизантропия и эгоизм; идеей предопределенности человеческой судьбы Божьим промыслом, сопряженной с давним философским вопросом о «свободе воли»; идеей религиозного искусства. В литературоведческих трудах, обзор которых будет приведен ниже, отмеченный комплекс идей был лишь обозначен, но полного освещения не получил. Между тем он лежит в основании проблематики «Последнего Колонны», и без его обстоятельного анализа невозможно объяснить ни логику развития авторской мысли, ни смысл финала (художник Джиованни Колонна приведен к безумию и преступлению). Восполнить этот пробел — одна из целей данной диссертации.
Другая ее цель — дать всесторонний идейно-художественный анализ романа в контексте творчества Кюхельбекера и выявить литературные источники «Последнего Колонны». До сих пор эта задача была выполнена едва ли наполовину. В частности, вопрос об источниках «Колонны» ни разу комплексно не рассматривался, хотя отдельные (и небезуспешные) попытки такого рода анализа предпринимались.
Наконец, последняя из главных целей диссертации — рассмотрение русского литературного контекста романа «Последний Колонна». Роман Кюхельбекера представляет интерес как одно из многочисленных в западноевропейских (главным образом немецкой) и русской литературах произведений об искусстве и художнике. Данные произведения составляют особую тематическую группу романтических повестей, основой которых является «представление о художнике как о личности, способной проникать в сложные идеальные сущно-
14 сти мира и человеческой души и передавать эти сущности в художественно совершенных образах»"3.
Поскольку, во-первых, интересующий нас роман увидел свет лишь столетие спустя после его создания, и во-вторых, В. К. Кюхельбекер, оторванный, начиная с января 1826 г. (он был арестован в пригороде Варшавы и под конвоем доставлен в Петербург), от живого литературного процесса эпохи, не знал большинства произведений русских писателей 1830—1840-х гг., мы можем говорить лишь о типологических схождениях «Последнего Колонны» и русских повестей указанного периода — схождениях не столько историко-культурного, сколько литературно-эстетического порядка. Исключением являются известные Кюхельбекеру повести В. Одоевского, вошедшие в состав книги «Русские ночи», и «Живописец» Н. Полевого. В'диссертации идет речь о литературных связях «Русских ночей» и «Последнего Колонны», выявляются точки соприкосновения романа Кюхельбекера с повестями о художниках, принадлежащими перу Н. Полевого, Гоголя, Пушкина (для анализа были отобраны наиболее заметные в идейно-художественном отношении произведения, тексты явно второстепенных литераторов не рассматривались):
Композиция диссертации выстроена в соответствии* с изложенными задачами.
В Главе 1 («В. К. Кюхельбекер после 14 декабря») подробно прослеживаются изменения, произошедшие в мировоззрении и творчестве Кюхельбекера периода заключения и ссылки. Глава состоит из четырех разделов. Подготовительный Раздел 1 — «Идейно-эстетические основы декабризма» — предваряет три основных: Раздел 2 — «Глагол Господень был ко мне...» (исследуется изменение роли концептов 'Бог', 'предопределение', 'судьба' в творчестве Кюхельбекера разных периодов); Раздел 3 — «От „Тени Рылеева" к „Последнему 23 Иезуитова Р. В. Пути развития романтической повести // Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра / Под ред. Б. С. Мейлаха. Л., 1973. С. 104.
15 Колонне"» (здесь говорится о своеобразии творческого метода Кюхельбекера 1826—1846 гг., анализируются основные произведения указанного периода, на фоне которых исследуется роман); Раздел 4 — «Перед тобою два пути...» — посвящен комплексному идейно-художественному анализу романа «Последний Колонна», вопросам о его месте в творчестве Кюхельбекера и о его жанровой дефиниции (повесть или роман?).
Идейно-эстетические основы декабризма
«В преходящем нас постигшем несчастии вижу праведное наказание за мои великие прегрешения. Благословляю святую десницу, карающую меня, — покоряюсь святой воле твоей — ты наказуешь, ты и милуешь!»48 Эта выдержка из дневниковой записи М. А. Фонвизина как нельзя лучше свидетельствует о настроениях, владевших многими участниками восстания после декабрьской катастрофы и допросов Следственного комитета. Что произошло — возмездие за грехи? Помрачение рассудка? Просто «несчастное происшествие»49?
Свеаборгский узник Кюхельбекер в «Исповеди перед причастием» (1832) сделал следующее признание: «Известно всем моим родным и знакомым, что я подвержен бывал временному затемнению умственных способностей, а свидетельство человека, страждущего подобным недугом, ни коим образом не может быть принимаемо за достоверное... ... Человек, склонный к помянутой болезни, при сильных душевных потрясениях легко в оную впадает; в том же, что происшествиями 14 декабря душа моя сильно была потрясена, надеюсь, никто не усомнится; а из сего явствует, что вероятно я действительно в тот день был не в полном уме и что сие помешательство, быть может, отчасти продолжалось и во время исследования нашего дела и даже еще долее.. .»
Кюхельбекер лукавит: никакого «помешательства» в тот злополучный день у него не было. А. Д. Боровков, правитель дел Следственного комитета и автор «Алфавита членам бывших тайных злоумышленных обществ», писал: «...14 декабря, узнав о замышляемом возмущении, Кюхельбекер принял в оном живейшее участие; ходил в Московский полк и Гвардейский экипаж. 14 декабря был в числе мятежников с пистолетом, целился в великого князя Михаила Павловича и генерала!Воинова. ... По рассеянии мятежников картеча-ми, он хотел построить Гвардейский экипаж и пойти на штыки, но его не послушали»51.
Трудно представить, чтобы человек с помутившимся рассудком по внезапной «слабости» сначала принимал бы деятельное участие в организации восстания, а затем повел бы солдат на штыки. Кюхельбекер, очевидно, догадывался, что пришедший к нему — «государственному преступнику»! — священник мог быть подослан III Отделением. В этой ситуации объяснение своего участия в восстании болезнью выглядит вполне убедительным.
Разумеется, отнюдь не «болезнь» и не «слабость» привели Кюхельбекера , на Сенатскую площадь. Его политические убеждения отчетливо прослежива ются начиная с юношеской лирики и со знаменитого «Словаря» (1815—1817), пронизанного вольнолюбивыми и антикрепостническими идеями3". В парижской лекции 1821 г., ставшей причиной его высылки из Франции, эти идеи вы-сказаны совершенно недвусмысленно: автор относит себя к числу людей, «предпочитающих свободу — рабству, просвещение — мраку невежества, за \ Ї коны и гарантии — произволу и анархии». Российское самодержавие для него — образец деспотического правления, которое с неизбежностью должно смениться правлением представительным, выборным. Новгородская вечевая республика — вот, по Кюхельбекеру, эталон государственного устройства. Именно здесь, «в свободной стране», «древний славянский язык превратился в русский». Этот язык «никогда не терял и не потеряет память о свободе, о верховной власти народа, говорящего на нем». Говоря о важности просветительских идей, знаменующих «великий переворот в духовной и гражданской жизни человеческого рода», Кюхельбекер вполне прозрачно для своих слушателей на-мекает на европейские революционные движения 1820—1821 гг.
Вольнолюбивые и тираноборческие идеи властно заявляют о себе и в художественном творчестве молодого Кюхельбекера. В одном из стихотворений, посвященных освободительной борьбе греков против османского ига, —- «К Ахатесу» (1821), где под именем персонажа «Энеиды» Вергилия скрывался его тогдашний друг поэт В. И. Туманский, — Кюхельбекер писал: И в вольность и в славу, как я, ты влюблен, Навеки со мною душой сопряжен! Мы вместе помчимся туда, Туда, где восходит свободы звезда!
«Глагол Господень был ко мне...»
Как пример сочинения на историческую тему (с присутствующим в нем подтекстовым слоем) приведем «Листок из дневника гвардейского офицера» Бестужева-Марлинского (1821) — рассказ с включенным в него обширным стихотворением. Высоким слогом описывает Бестужев одну из лучших страниц российской истории — победу Александра Невского и русского войска в Ледовом побоище. «Пламенная мечта» сидящего на берегу Чудского озера лирического героя Бестужева «носится в тумане древности» и «оживляется былою жизнью». Зрелище русского войска, возглавляемого Александром Невским, и монументальный образ самого князя наводят на мысль о другом Александре, въехавшем на белом коне в побежденный Париж, что вызывает неизбежные ас-социациис победой русского народа в войне с Наполеоном. «Наполеон вторгся в Россию, — писал Бестужев Николаю I из Петропавловской крепости, — и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной»5 . Идея освобождения народа от крепостной зависимости присутствует в стихотворении Бестужева в скрытом, подтекстовом виде и вычитывается через цепочку ассоциаций.
В приведенной далеко не полностью — по причине ее многочисленности — группе произведений национально-историческая тематика и иносказательно выраженные, ассоциативно связанные с ней злободневные политические идеи соседствовали с тематикой религиозной.
Сочинения декабристов, как художественные, так и критико-публицистические, пронизаны идеей нравственного совершенствования личности в соответствии с божественным Промыслом.
Бестужев-Мартшский А. А. Об историческом ходе свободомыслия в России (письмо Николаю I) // Избранные социально-политические и философские произведения декабристов: В 3 т. / Под общ. ред. И. Я. Щипанова. Л., 1951. Т. 1. С. 491.
Будучи неотъемлемой частью общеромантической эстетики в целом и эстетики декабристской в частности, эта идея (точнее, комплекс идей) представляет для нас — в контексте настоящего исследования — особый интерес.
Декабристы жили в эпоху, общим представлением которой было представление о Боге, божественном Промысле как о движущей силе исторического процесса. Человечество — совокупность отдельных народов, соизмеряющих свою волю с волею Промысла, — движется к конечной цели своего историче-ского развития: «высшей степени человечности» (Кюхельбекер) , «усоверше-нию» (Рылеев)58, «усовершаемости» согласно «общему закону» (Фонвизин)59. Однако путь к «усовершаемости» тернист, полон потерь и тяжких испытаний, ибо воля Провидения «изъявляется в духе времени»6 (курсив наш).
Этот термин требует пояснения.
По логике декабристов, время, т. е. эпоха, сопряжено с роковыми, противными свободной воле человека и объяснимыми лишь метафизической волей Промысла явлениями национальной (и общемировой) истории. Под такими явлениями следует понимать те бедствия и невзгоды, которые Бог ниспосылает на человека, испытывая его нравственную и духовную природу (этот крайне важный аспект декабристской этики получит особую актуальность после разгрома восстания). Подлинным, соответствующим воле Бога земным воплощением сверхъестественной воли становится «дух времени», с необходимостью возводимый в ранг общечеловеческого нравственного закона: «Поступай так, чтобы ( твои поступки не противоречили воле промысла» (Рылеев)61. Этот постулат, поразительно напоминающий «категорический императив» Канта и в общефилософском плане не менее умозрительный, развертывался и уточнялся в эстетическом учении декабристов, идейным ядром которого как раз и было введенное немецким просветителем, идеологом «Бури и натиска» И.-Г. Гердером понятие «дух времени» (Zeitgeist). Дух своего времени, своей эпохи декабристы видели в освободительных стремлениях народов62.
Для цели мы высокой созданы: Спасителю, сей истине верховной, Мы подчинить от всей души должны И мир вещественный, и мир духовный.
Рылеев. Князю Е. П. Оболенскому Бог — «верховная истина» — избирает проповедника истины на земле . Этот проповедник — поэт-пророк — и становится главным героем декабристской поэзии. В нем «горит любовь к общественному благу», он готов «для будущей борьбы за угнетенную свободу человека» (Рылеев. «Бестужеву», «Я ль буду в роковое время...»). Поэт-пророк «столь же мало гордится своею жиз-нию, как своими творениями, ибо чувствует, что все ему данное есть дар свыше, а он только бренный сосуд той божественной силы, которая обновляет и возрождает человечество!» (Кюхельбекер. «Путешествие» (53)).
Два центральных персонажа, созданных декабристами, — борец с несправедливостью и поэт-пророк — предсказывают как вариант своей судьбы «страдальческий венец», ибо в социальной действительности, где царит беззаконие, они оказываются «между молотом и наковальней»: «А в жизни — раб или тиран, / Поэта гнусный оскорбитель» (Кюхельбекер. «Проклятие»).
Кюхельбекер и эстетика немецкого Просвещения и романтизма
Кюхельбекер, чьи родители — Карл Генрих, воспитанник Лейпцигского университета, и Юстина Яковлевна, урожденная фон Ломен — были чистокровными немцами, с ранних лет и на протяжении всего творческого пути обращался к образам литературы и художественно-философским идеям немецкого Просвещения и романтизма. Общеизвестны слова Пушкина: «Клопштока, Шиллера и Гельти прочел он (Дельвиг. — А. Щ.) с одним из своих товарищей, живым лексиконом и вдохновенным комментарием»1б6. Под «одним из товарищей» разумелся Кюхельбекер, чье имя не могло быть упомянуто по цензурным соображениям.
Из названных Пушкиным имен особо отметим Ф.-Г. Клопштока (1724— 1803), поэта-сентименталиста, чье творчество открывает период высшего расцвета немецкой литературы XVIII столетия. Кюхельбекер, всегда бывший человеком глубоко религиозным, не мог пройти мимо самого знаменитого творения Клопштока — эпической поэмы «Мессиада» (1748—1773) на евангельский сюжет смерти Христа. В поэме, написанной гекзаметром (размер «Илиады» и «Одиссеи» был близок юному Кюхельбекеру), в отвлеченно-возвышенной ма нере повествуется о противоборстве небесных и адских сил; космический сюжет включен в сферу переживаний лирического героя, который выступает как свидетель изображаемых событий. Клопшток обращается к теме нравственного совершенствования человека, для чего необходимы как подлинная сила религиозного чувства, так и смиренное страдание. В одах Клопштока на первый план выдвигается душевный мир поэта, возвышенность чувства, вера в благость мироздания.
Тема совершенствования отдельного человека, ведущая к нравственному преображению всего человеческого рода, — одна из центральных тем публицистики Кюхельбекера начала 20-х гг. («Путешествие», «Европейские письма»). Восходит она к немецкому Просвещению, и главным образом к учению Герде-ра; ее детальное осмысление было начато Кюхельбекером еще в лицейские годы (см. выписки в его «Словаре»).
В трудах исследователей обширный круг вопросов, связанных с разработкой Кюхельбекером идей, тем и образов немецкой литературы и эстетики, под-робного освещения не получил . По нашему убеждению, наиболее полное выражение немецкие влияния нашли в «Последнем Колонне».
126 Среди лирических стихотворений, написанных Кюхельбекером преимущественно в До декабрьский период творчества, есть переводы, переделки, а также стихи, восходящие к образам Ф. Шиллера («Дифирамб і к Дельвигу», «Вакхическая песнь», «Поэты», «К радости», «Надовесская похоронная песнь»; поэма «Кассандра»), И. В. Гете («Амур-живописец», «Лес», «К Промефею» и др.), X. Геллерта («Блаженство», «Благодать господня»); Ф. Г. Клопштока- («Сокра-тизм», «Первое раскаяние»), К. М. Виланда («К музе»); религиозных проповедников Т. Кернера («Молитва воина») и X. В. Шпикера («Луч из-за облак»). В. М. Жирмунский считал, что возникновение замысла мистерии Кюхельбекера «Ижорский» связано с «Фаустом» Гете . О возможности превратить «самозванца» в «русского Фауста» размышляет Кюхельбекер перед тем, как засесть за «Прокофия Ляпунова» (II, 754—755). Влиянием лирической рапсодии К. Д. Шубарта «Вечный Жид» (1787), по-видимому, отмечена поэма Кюхельбекера «Агасвер». Эти произведения,-сближает трактовка образа Агасфера как личности глубоко трагической. Вечный скиталец обречен не только быть невольным свидетелем жизни мира, но и впитывать в себя его скорбь в бесконечных поисках искупления.
В дневнике и критических статьях Кюхельбекера встречаются имена почти всех сколько-нибудь заметных немецких литераторов XVIII—XIX вв., начиная с классициста И. К. Готшеда и заканчивая романтиком. Э. Т. А. Гофманом. Вкратце остановимся на выдвинутых ими и воспринятых Кюхельбекером идеях, относящихся главным образом к периодам позднего Просвещения и романтизма.
Представление Кюхельбекера о Шекспире как о гении, т. е. о творящем по законам природы выразителе подлинной духовной жизни, восходит к идеям «Бури и натиска», оно нашло выражение в эстетике Гете, Шиллера и Гердера, позже — Гофмана. Лучшие свои произведения автор «Ижорского» считал «более произведениями природы, нежели искусства», но никак не «следствием холодно обдуманного предначертания и отчетливого труда» (запись от 31 октября 1834 г., с. 338).
У деятелей «Бури и натиска», прежде всего у И.-Г. Гердера, заимствует Кюхельбекер и понятие национального духа. Под ним Гердер понимал неповторимые особенности жизни данного народа. Понятие было одним из центральных в декабристской эстетике; оно нашло прямое отражение в «Последнем Колонне».
Воспринявшие многие просветительские идеи и,по-своему их интерпретировавшие йенские романтики (Новалис, братья Шлегели, Вакенродер и др.) полагали, что только художник, т. е. творец искусства, обладает подлинной духовной жизнью. Поэт «раскрывает чужое бытие в-собственном, обнаруживает внутреннюю связь человека и универсума, восстанавливая тем самым сущностную духовность универсума» , подлинным выражением которой является искусство — единство эстетического и религиозного. Расставание с такого рода единством означает постепенную деградацию искусства, которое йенцы в своих критических сочинениях часто уподобляли молитве.
Кюхельбекер, как романтик, ничуть не сомневался в том, что художник — личность исключительная, однако он не считал воображение художника высшей реальностью, а самого художника — микрокосмом, в котором отображаются высшие начала жизни. Еще в «Путешествии» (1820—1821) он отметил, что Новалис, автор «Генриха фон Офтердингена», «не старался быть ясным и совершенно утонул в мистических тонкостях» (письмо-XVI, 15).
Образ Агасфера: его литературные источники и интерпретация Кюхельбекера
Легенда об иерусалимском еврее, оскорбившем шедшего на Голгофу Христа, получила широкое распространение в средние века. Согласно легенде, этот еврей должен вечно скитаться по миру, не зная ни отдыха, ни смерти, до Второго Пришествия, которое избавит его от тягостной жизни. В различных вариантах легенды человек этот звался и Картафилусом, и Боттадио, и Будедео (т. е. «ударивший/оттолкнувший Бога»), но наибольшее распространение получило имя Агасфер (искаженное «Ахашверош» — персидский царь Ксеркс из ветхозаветной Книги Эсфирь). Остановимся на Картафилусе — персонаже «Большой хроники» Матиаса Париса (ок. 1250), представляющей интерес для наших дальнейших рассуждений.
По словам хроникера, прибывший в 1228 г. в Англию армянский архиепископ рассказал о некоем Иосифе — живом по сию пору свидетеле страданий Христа. Когда вершился суд над Христом; Иосиф (Картафилус) был привратником преториума, присутственного места Понтия Пилата. Христос переступил порог преториума, и Картафилус ударил его кулаком в спину со словами: «Иди же, Иисус, иди скорее: почему ты медлишь?» — на что Иисус ответил: «Я пойду, а ты останешься, пока Я не вернусь». С тех пор Картафилус ждет его возвращения. При Христе Картафилус был молодым человеком, и каждый раз, достигнув ста лет, он заболевает загадочной болезнью, а затем поправляется и оказывается в том же возрасте, какой имел в день казни Христа. Картафилус ведет праведный образ жизни, говорит только тогда, когда его спрашивают, по вествует о разных подробностях древности и крестной смерти Христа, одевается просто, питается скудно и надеется на прощение .
В 1602 г. в числе книг, рассказывающих о чудесах, антихристе и конце света, появляется немецкая народная книга «Краткая повесть о еврее по имени Агасфер» («Kurtze Beschreibung und Erzahlung von einem Juden mit Namen Ahasueras»194). История, описанная в книге, за короткое время облетела Европу. Действие ее происходит в середине XVI века.
Доктор богословия Пауль фон Эйтцен во время церковной проповеди заметил босого длинноволосого человека, с большим вниманием слушавшего проповедника. Когда тот произносил имя Иисуса, человек склонялся в величайшем благоговении. Одет он был крайне убого. По словам многих присутствовавших, его видели почти во всех странах Европы.
Подойдя к старику, фон Эйтцен спросил его, откуда он пришел, куда идет и-сколько времени пробудет здесь. Странник ответил, что зовут его Агасфер, он иерусалимский еврей, по профессии сапожник. Он1 также сказал, что собственными глазами видел крестную смерть Христа и с тех пор посетил многие страны и города. В доказательство этого старик рассказал многие подробности из жизни других народов и описал последние минуты жизни Спасителя. Затем он поведал о том, что вместе с другими евреями считал Христа лжепророком и возмутителем спокойствия, которого следовало казнить. Когда ведомый на Голгофу Иисус остановился у дверей егодома, чтобы отдохнуть, сапожник стал гнать его, говоря, чтобы он быстрее шел туда, куда лежит его путь. На это Христос, строго взглянув на него, проговорил: «Я отдохну, а ты будешь ходить, пока Я не приду вновь». После казни Спасителя Агасфер, не в силах противиться предсказанию, отправился странствовать. По его мнению, Бог оставил его в живых до Страшного Суда с тем, чтобы он неустанно свидетельствовал верующим обо всем случившемся. Поэтому Агасфер терпеливо и спокойно переносит ниспосланную ему кару. Его никогда не видят смеющимся. Деньги, которые ему предлагают, он раздает бедным. В какую бы страну ни пришел Агасфер, он говорит на языке этой страны так хорошо, как будто там родился и вырос. Особенно резко Вечный Жид воспринимает хулу на Христа, всегда заставляя обидчика замолчать и покаяться.
В течение XVII века книга об Агасфере неоднократно переиздавалась, переводилась на разные языки и перелицовывалась. «Der wandernde Jude» в Германии, «the wandering Jew» в Англии, «le juif errant» во Франции, «Pebreo errante» в Италии... Странствующего по миру еврея считают и проповедником Евангелия, «избранным сыном» Бога, и добрым кудесником, и шпионом, и провидцем, и хранителем неразменных пяти су.
Такое обилие трактовок получает своеобразное развитие в XVIII столетии. К середине века легенда, уже прочно обосновавшаяся в фольклоре, привлекла внимание людей образованных.
В 1765 г. Т. Перси публикует анонимную английскую балладу «The Wandering Jew» в сборнике «Памятники старинной английской поэзии»195. Баллада имеет ярко выраженный назидательный характер. Так, поступок Агасфера в ней назван «гнусным прегрешением» (heinous guilt), а сам Вечный Жид — «проклятым сапожником» (cursed shoemaker). Всячески подчеркивается, что Агасфер заслужил свою участь — неустанно странствовать по свету и напоминать людям о жизни и страданиях Христа.
