Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Город как текст 13
1.1. Теоретико-методологические основы Петербургского и Московского текстов русской литературы 13
1. 2. Формирование Московского текста Андрея Белого 38
ГЛАВА 2. Концепция города в творчестве андрея белого .55
2.1. «Москва» и «Петербург» как составные части поэтической системы художника 55
2.2. Авторская специфика в изображении городского пространства и времени в романе «Москва» 95
2.3. Онейрическое пространство романа «Москва» 113
ГЛАВА 3. Поэтика романа «Москва» 132
3.1. Ветхозаветные и евангельские мотивы 132
3.2. Антропософия вмотивной структуре романа 174
3.3. Приемы создания образа демонического героя 204
3.4. Поэтика имени героев романа «Москва» 227
Заключение 264
Библиографический список 2
- Теоретико-методологические основы Петербургского и Московского текстов русской литературы
- Формирование Московского текста Андрея Белого
- Авторская специфика в изображении городского пространства и времени в романе «Москва»
- Приемы создания образа демонического героя
Введение к работе
Андрей Белый (Б. Н. Бугаев) – поэт, писатель, мыслитель, идеолог символизма, новатор в области формы, языка и ритма. Отечественная и западная филологическая наука с именем художника-новатора связывает появление новой поэтики, нового языка, новых тем в искусстве ХХ века и в конечном итоге нового типа художественного мышления. Важным итогом завершающего периода творчества писателя (20–30-е гг. ХХ в.) является урбанистический роман «Москва», экспериментальный как по языку, ритму, типу повествования, так и по воплощенным в нем образам, идеям, темам.
Актуальность исследования обусловлена необходимостью определения новых подходов к природе текста романа «Москва» (1926–1932 гг.) и выявления системности его поэтики. Представляется актуальным исследовать эстетические открытия, новаторские приемы писателя в области проблематики, мотивной структуры, а также особенности воплощения городского пространства в романе «Москва», входящего в Московский текст русской литературы ХХ века.
Степень изученности темы. Роман «Москва» недостаточно изучен в отечественной и зарубежной филологии и подчас понимается «как темный, загадочный текст, который не поддается расшифровке».
За рубежом исследовательский интерес к творчеству Андрея Белого достиг своего апогея в 50–80-е гг. ХХ в. В этот период издавались художественные произведения и воспоминания писателя, вышли в свет концептуальные работы ведущих западных ученых (Ж. Нива, Н. Нильссон, М. Юнггрен, Т. Байер, Дж. Элсворд, О. Мюллер-Кук, Вл. Александров, Дж. Малмстад, Л. Силард, Й. Хольтхузен, М. Карлсон, Р. Петерсон, Т. Николеску, Ф. Козлик). В 1984 г. в Милане проводился первый Международный симпозиум, посвященный творчеству Андрея Белого, и по его итогам был выпущен том «Andrej Belyj: Pro et Contra» (1987).
В 70-е гг. ХХ в. вышли работы ученых, посвященные мотивной структуре, языку и ритмической организации текста романа «Москва».
О. Мюллер-Кук (США) одной из первых приступила к изучению романа «Москва», к тому времени еще не переизданному в России. Исследовательница выявила интертекстуальные связи романа со «Страшной местью» Н. Гоголя, «Робертом Майером» Е. Замятина, сюжетообразующую роль мотива глаза («Ocular Motifs»). Дж. Янечек указал на виртуозное владение писателем в романе «Маски» (второй том «Москвы») пунктуационными знаками и выявил особую ритмическую и графическую организацию текста. Отдельной темой исследований стало антропософское прочтение произведений писателя. Так, Ф. Козлик в своем трехтомном исследовании прослеживает путь героев «Серебряного голубя», «Петербурга», «Москвы», рассматривая его как постепенное восхождение к высшему запредельному миру в духе антропософского учения Р. Штайнера.
Западная наука развивала следующие темы исследования творчества Андрея Белого: влияние антропософии (Ф. Козлик, А. Хёниг, И. Хольтхузен, Х. Шталь), история создания текста, автобиографическое и психоаналитическое толкование «Петербурга» (К. Мочульский, М. Юнггрен), историософия, архитектоника, интертекстуальные связи с произведениями классической русской литературы, прием игры с сюжетами А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского в романе «Петербург» (Вл. Александров, Ж. Нива, Л. Силард, М. Карлсон, А. Штейнберг), типологические связи поэтики Андрея Белого с модернизмом ХХ века (Р. Вебер, Вл. Александров, Л. Силард, Ал. Воронцов). На Западе и в США было частично опубликовано запрещенное в СССР эпистолярное наследие писателя, переизданы и переведены на разные языки его произведения (Дж. Мальмстад, Ж. Нива, М. Юнггрен, Дж. Элсворт).
Среди вышедших на Западе в 2000-е гг. исследований, посвященных проблемам поэтики, типологическим связям, философско-антропософской составляющей творчества Андрея Белого, внесших значимый вклад в разработку научной проблемы, следует отметить работы Х. Ю. Герика (Германия), М. Юнггрена (Швеция) и Д. Оболенска (Польша) .
В 90-е гг. ХХ в. ситуация в литературоведении качественно изменилась: на Западе интерес к Андрею Белому ослабел, а в отечественной филологии начал набирать стремительные обороты.
Одним из первых обращений к творчеству писателя-символиста в 80–90-е гг. ХХ в. можно считать выход в свет тома «Андрей Белый. Проблемы творчества» (М., 1988) и проведение международных конференций «Андрей Белый» (ИМЛИ РАН, октябрь 1993 г.) и «Москва и “Москва” Андрея Белого» («Мемориальная квартира Андрея Белого» на Арбате, декабрь 1995 г.).
Музей «Мемориальная квартира Андрея Белого», международные научные конференции «Андрей Белый в изменяющемся мире» (М., 2005, 2010) и «Андрей Белый – философ. “История становления самосознающей души” и её контексты» (Трир, Германия, 2010), сборник статей «Андрей Белый: pro et contra», специальные выпуски журналов «Литературное обозрение» и «Russian Literature» (Амстердам) отражают глубину интереса филологов, философов, культурологов к наследию Андрея Белого.
В 2000-е гг. значительно возросло количество защищенных кандидатских диссертаций по проблемам творчества писателя. Интерес исследователей по-прежнему вызывал роман «Петербург» (Р. И Крысин, А. А. Новик, О. Г. Штыгашева, А. В. Вовна, А. О. Разумова), символистский и антропософский периоды творчества Андрея Белого (В. Коно, А. И. Ощепкова, А. Х. Вафина).
Если роман «Петербург» (1913) всесторонне изучен литературоведами, то роман «Москва» (1926–1932) рассмотрен «пунктирно», а глобальный замысел писателя о судьбе России в мятежном ХХ веке, положенный в основу двух романов, не раскрыт современной наукой в его полноте и значимости. Более полувека роман «Москва» пролежал в недрах спецхрана. Впервые он был издан как единое произведение после долгого забвения лишь в 1989 г. С. И. Тиминой.
Московский текст писателя стал главной темой на Международной конференции «Москва и “Москва” Андрея Белого», в выпущенном к 125-летию писателя томе «Андрей Белый. Александр Блок. Москва» (М., 2005).
В 2000-е гг. интерес исследователей вызывает завершающий период творчества писателя, а именно биографический и историко-культурный контекст поздней публицистики и романа «Москва» (М. Л. Спивак). Проблемное поле кандидатских диссертаций, посвященных проблематике и архитектонике романа «Москва», – это выявление смысловых рядов философемы «Восток – Россия – Запад» (К. Р. Попова), обнаружение скульптурных, живописных, музыкальных аллюзий (Е. В. Астащенко).
Несмотря на ряд серьезных исследований в филологической науке (работы Н. В. Барковской, В. М. Пискунова, Л. А. Колобаевой, Н. А. Кожевниковой М. Л. Спивак, Л. Ф. Кациса), можно констатировать: роман «Москва» во всей полноте не изучен в отечественном и зарубежном литературоведении, что обуславливает новизну диссертационной работы.
Основная цель данного диссертационного исследования – доказательно представить роман «Москва» как сложное структурно-системное образование.
Поставленная цель требует, в свою очередь, решения конкретных задач:
– обнаружить специфические особенности, символику и мифологемы городского пространства и времени, художественно претворенные в «Симфонии (2-й, драматической)», повести «Котик Летаев», романе «Москва»;
– для уяснения авторской концепции Города возникла необходимость выявить приемы и способы воплощения городского пространства в романе «Москва» в сопоставлении с романом «Петербург»;
– выявить мотивную структуру и типологию героя-чудака, демонического героя в романе «Москва»;
– обозначить приемы создания имени героев в романе «Москва».
Научная новизна диссертационного исследования состоит:
– в уточнении и более полном выявлении, по сравнению с предшествующими литературоведческими исследованиями, проблематики и поэтики романа «Москва», который концептуально вписывается в замысел единого урбанистического текста Андрея Белого;
– воссоздании особенностей Московского текста Андрея Белого и обнаружении его ключевых мифологем, концептов, символов, мотивов, образной структуры;
– выделении в структуре этого многослойного повествования различных уровней: автобиографического, историософского, мифопоэтического, библейского, антропософского, онейрического, особенностей ономатопоэтики;
– прояснении особенностей хронотопа в романе «Москва»;
– обнаружении приемов поэтики романа;
– выявлении интертекстуальных связей романа Андрея Белого и драмы И.-В. Гёте «Фауст» в контексте антропософского учения Р. Штайнера.
Объект данного диссертационного исследования – роман «Москва» и структурные особенности поэтической системы Андрея Белого.
Предметом научного исследования в диссертационной работе стали авторская концепция города-гелиополиса, приемы и способы воплощения городского пространства в романе «Москва».
Основным материалом исследования является роман Андрея Белого «Москва», состоящий из частей первого тома («Московский чудак», «Москва под ударом») и второго тома («Маски»).
Для обоснования специфики Московского текста Андрея Белого, завершением которого по праву следует считать роман «Москва», в диссертационном исследовании проанализировано пространство Первопрестольной, художественно претворенное в «Симфонии (2-й, драматической)» (1902) и повести «Котик Летаев» (1915). Кроме того, материалом исследования явилось критическое, мемуарное и эпистолярное наследие Андрея Белого: автобиографическая проза («На рубеже двух столетий», «Начало века», «Между двух революций»), корпус публицистических и литературоведческих работ Андрея Белого, переписка писателя с литераторами ХХ века.
Диссертационное исследование развивает одну из стратегий изучения творчества Андрея Белого, а именно представляет художественные, философские, филологические, автобиографические произведения писателя как фрагменты, позволяющие воссоздать его целостную поэтическую систему.
Теоретические и методологические основы исследования. Научная стратегия исследования строилась с учетом классических и современных фундаментальных трудов по теории литературы, исторической поэтике, поэтике городского пространства, урбанистической тематике, компаративистике М. М. Бахтина, В. М. Жирмунского, Д. С. Лихачёва, Ю. М. Лотмана, Н. П. Анциферова, В. Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, В. В. Дудкина, Б. В. Аверина, А. И. Ванюкова, И. Н. Сухих, С. Г. Исаева, А. В. Михайлова, А. Е. Кунильского, В. Е. Хализева, И. В. Силантьева, Н. Е. Меднис, Н. М. Малыгиной, А. Г. Лошакова, Г. Ш. Галимовой.
В диссертации учитывались принципы изучения проблематики и поэтики русской литературы Серебряного века и непосредственно творчества Андрея Белого, изложенные в трудах Д. Е. Максимова, Л. К. Долгополова, А. В. Лаврова, В. М. Пискунова, С. И. Тиминой, Л. А. Колобаевой, Н. Г. Коптеловой, Н. В. Барковской, Н. А. Кожевниковой, М. Л. Спивак, Л. Ф. Кациса, С. Л. Слободнюка, А. М. Саяповой, А. Х. Вафиной, Т. Н. Фоминых. Среди зарубежных исследователей привлекались работы Й. Хольтхузена, Л. Силард, В. Шмида, М. Юнггрена, Дж. Элсворда, Дж. Малмстада, О. Мюллер-Кук, Т. Николеску, Д. Оболенска, Х. Шталя, В. Коно, Дж. Ото, И. Ивана.
Теоретическая значимость диссертации. Исследование выявляет черты Московского текста писателя, характеризует символику и мифологемы городского пространства, связывает завершающий период творчества Андрея Белого с ранним «аргонавтическим» периодом, обозначает новые подходы к интерпретации недостаточно изученного романа «Москва».
Практическая значимость исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы для дальнейшего изучения последнего периода творчества писателя, в подготовке научного издания романа Андрея Белого «Москва», в вузовских лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по теории литературы, истории русской и зарубежной литературы рубежа ХIХ–ХХ вв., в сравнительно-типологических исследованиях.
Методы диссертационного исследования обусловлены целью и задачами: использованы методы традиционного историко-литературного, сравнительно-типологического, структурно-семиотического анализа, метод интертекстуального анализа; применены семиотические и мифопоэтические исследовательские подходы.
В соответствии с полученными результатами исследования сформулированы следующие основные положения, выносимые на защиту:
1. Художественно претворенные пространства Москвы и Петербурга в романах Андрея Белого воплощают два лика России в переломные и рубежные XIX и XX века (роман «Петербург») и в период исторического «слома» в ХХ веке (роман «Москва»). Эти романы предстают и как фрагменты единой историософской концепции Андрея Белого о судьбе и путях России, и как составные поэтической системы художника, включающие общие и отличные друг от друга символы, образы, мотивы.
2. Московский текст базируется на единстве пространственных характеристик (Москва и окрестности), трансформации мифологем, символов, культурологических кодов о городе («культуронимов»), на существовании сверхреального смысла города, мотиве его судьбоносной роли в истории России и осмыслении Москвы как сакрального центра русского миросозерцания.
3. Первопрестольная в поэтической системе Андрея Белого воплощает идейно-эстетическую и образно-стилистическую доминанту. Москва является и символом Родины, и центром славянского мира, и местом пересечения историософских идей, определенных устойчивых, закрепленных за городом мифологем, образов, символов, и страной «аргонавтов», и местом становления русского символизма, и страной детства.
4. Хронотоп романа «Москва», восприятие писателем города как отражения духовной судьбы России и всей Европы, апокалиптическая символика, резкая смена общего и частного планов при изображении городского пространства, его двухслойность, «калейдоскоп» сцен-картин, мифологическая и оккультная образность – всё это позволяет выстроить единый Московский текст Андрея Белого.
5. Текст романа «Москва» строится на сложных переплетениях мотивов, реминисценций, скрытых и явных аллюзий, ассоциаций, отсылок, образующих библейский и антропософский планы повествования. Эксперимент, реализованный автором в романе, захватывает идейно-тематический, образный, мифопоэтический, ономатопоэтический, звуковой, ритмико-интонационный и графический уровни текста.
6. Мотивы крестных мук, жертвы, страдания, распятия, переживания собственной Голгофы, заявленные в ранний период творчества Андрея Белого, достигают в романе «Москва» наивысшего развития.
Апробация основных положений диссертационного исследования проходила в разных формах. Основные теоретические положения исследования отражены в трех монографиях и 30 статьях, из которых 16 – в научных изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных результатов исследования в области литературоведения. Общий объем опубликованных работ по теме диссертации составляет 57, 4 п. л. Практические результаты исследования были представлены в докладах на научных конференциях (конгрессах, симпозиумах, методических семинарах) различного уровня, из них:
– на международных: «Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX вв.: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск, 2002, 2005, 2008, 2011), «Проблемы “другого голоса” в языке, литературе, культуре» (СПб., 2003), «Андрей Белый в изменяющемся мире» («Мемориальная квартира Андрея Белого», М., 2005, 2010), «Россия и Греция: диалоги культур» (Петрозаводск, 2006), «Русская словесность в контексте мировой культуры» (Н. Новгород, 2007), «Русская литература в формировании современной языковой личности» (СПб., 2007), «Русская литература ХХ–XXI вв.: проблемы теории и методологии изучения» (М., 2008), «Русская литература в мировом культурном и образовательном пространстве» (СПб., 2008), «Имя в литературном произведении: художественная семантика» (М., 2009), «Текст. Контекст. Интертекст. ХII Виноградовские чтения» (М., 2011); «Август Стриндберг – предшественник модернизма» (Петрозаводск, 2012); ежегодные филологические конференции (СПб., 2002, 2010);
– на всероссийских: «Русский роман ХХ века: Духовный мир и поэтика жанра» (Саратов, 2001), «“Свое” и “чужое” в культуре народов Европейского Севера» (Петрозаводск, 2003);
– на вузовских: посвященной 200-летию Г. Гейне (Петрозаводск, 1997), 250-летию И. В. Гёте (Петрозаводск, 1999), «Традиции в контексте русской культуры» (Череповец, 2001), Центра переподготовки и повышения квалификации по филологии и лингвострановедению (СПб., 2007);
– на научно-практических семинарах: по проблемам преподавания и изучения дисциплин античного цикла (Н. Новгород, 2003, 2009), «Интерпретация художественного текста» (Петрозаводск, 2001).
Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы РГПУ им. А. И. Герцена и кафедры скандинавских языков ПетрГУ.
В процессе апробирования материала на филологическом факультете ПетрГУ читались спецкурсы «Проза русского символизма» и «“Фауст” Гёте в русском и западноевропейском культурном пространстве».
Работа обсуждена на расширенном заседании кафедр русской литературы и зарубежной литературы РГПУ им. А. И. Герцена.
Структура диссертации включает введение, три главы, заключение, библиографический список.
Теоретико-методологические основы Петербургского и Московского текстов русской литературы
В последние десятилетия интерес к сверхтекстам, частным случаем которых является Петербургский и Московский городские тексты русской литературы, значительно возрос. В литературоведении и смежных гуманитарных дисциплинах на протяжении XX века, с актуализацией в начале XXI в., появилось целое направление, в задачи которого входит исследование семиотики города и его знаковых мест, обнаружение связи пространства текста и городского пространства, выявление связанности пространства города с мифологической структурой мира.
В современных филологических исследованиях по урбанистическому пространству особо актуализированы такие дефиниции, как образ города13, портрет города , город как пространство и город как имя15, городские локусы, имя-образ города 6, топос города17, город как текст18, структура городского пространства (пространственная семиотика, образы пространства)19, концепт город20.
Город в семиотических исследованиях предстал как «определенная система знаков и символов культуры»21, как текст и как механизм его порождения. Город при таком подходе наделяется своим языком, образуя семиотическое поле смыслов, где знаки - памятники, дома, конфигурации улиц и их культурный и мифологический контекст.
Городской сверхтекст строится на произведениях, связанных определенным локусом и реализующих набор пространственных образов, символов, мифологем. Согласимся с утверждением Н. Е. Меднис, которая понимает городской сверхтекст как «сложную систему интегрированных текстов (о городе), имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью» .
Кроме того, городской сверхтекст фиксирует предполагаемое наличие целого корпуса текстов, скрепленных между собой едиными семиотическими кодами, в совокупности составляющими концептосферу городского пространства.
Первоначально в отечественной филологии сформировалась концепция о существовании Петербургского текста русской литературы, а затем были разработаны теории бытования Московского текста русской литературы и локальных городских текстов, таких как северный, новгородский, крымский, кижский, орловский, пермский, карельский. Помимо этого, в исследовательской литературе разрабатывается целое направление, связанное с осознанием элизииского, римского, парижского, венецианского23 текстов, а также их включенности в русское городское пространство.
Художественные и публицистические тексты объединяются в городской сверхтекст в силу того, что они связаны между собой определенным топосом (Петербург, Москва, Крым, Великий Новгород, Север России)24.
Ориентация к внетекстовой реалии в этих произведениях является структурообразующим и генеративным фактором его отнесенности к тому или иному городскому тексту. Произведения, включенные в городской текст, вбирают устоявшуюся мифологию местности и генерируют новую.
Интерес в гуманитарной науке к городскому пространству связан в первую очередь с формированием национальной картины мира, обретением этнической идентичности народа. Город прочно связан с мифологической традицией, о чём свидетельствуют сами космогонические мифы о его возведении, мифы о нахождении особого сакрального места для его закладки.
Не случайно возникший в художественной и исследовательской литературе в XX веке интерес к городу («разыгрывание» темы города), по словам В. Н. Топорова, «нередко выводит наружу скрытые мотивы, которые осознавались первыми творцами города как модели космоса»25.
Современные исследователи урбанистического пространства (М. Элиаде, Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, И. П. Смирнов) выявили сущностную связь города с мифологическим способом постижения бытия. Полис понимается как место преображения Хаоса в Космос. Основание города в архаическую эпоху было уподоблено освоению (космогонии) самого мира. Мифологизация - это попытка человека «овнутрить» мир, пространство, дать им антропоцентричные координаты. Во многих мифологиях небо - мужской принцип бытия, земля (материя) -женский. Соединение в символическом браке этих двух сфер творит мир и космос.
Идеальный город располагался, согласно архаическим верованиям, либо в небесной, либо во внеземной сферах. До возникновения древнего Иерусалима, согласно верованиям архаичного человека, существовал его небесный прообраз (прототип, архетип). Освоение нового «чужого» пространства в архаическую эпоху (время закладки городов) понималось людьми как повторение изначального божественного акта творения, претворение Хаоса в Космос. Организация городского пространства отражает саму структуру мифа: центр / периферия, сакральное/профанное, верх/низ, правобережье/левобережье. Морфологические принципы застройки городских поселений предполагали строгое соблюдение маркированной черты между сакральным и профанным, «живым» и «мертвым», центром и периферией.
В пространственно-геометрической перспективе город может иметь «радиально-концентрическую» (Рим, Москва, Афины) либо «линейно-прямоугольную уличную структуру» (Петербург).
Одна из пространственных антиномий закладки городов, важная для нашей темы, выглядит так: «город на горе»/«город на равнине». Священная гора, на которой возведен город, воплощает собой связь между тварным и небесным, мирским и сакральным.
Перекликается с концепцией полиса как священного центра мира теория Ю. М. Лотмана об эксцентрических и концентрических городах, которая учитывает их разнообразные географические, ландшафтные, историософские и миссионерские функции. Согласно концепции ученого, концентрический город
Формирование Московского текста Андрея Белого
Герой - «золотобородый аскет» [Симфония. 141] - наделен двойственной природой. В этом наименовании героя присутствует коннотат «аскезы» (нравственного служения высшему долгу). Герой мечтает «разбудить этот сон», в который погрузилось человечество, призывает «к золотому утру» [Симфония. 149]. Мусатов грезит о наступающей последней битве, мня себя пророком и знаменосцем: «Он шептал с молитвой: "Жена, облеченная в солнце, откройся знаменосцу твоему! Услышь пророка твоего!"» [Симфония, 152]. Небо Москвы должно стать полем этой апокалиптической битвы: «Он видел Москву, а над Москвой громады туч с льдистыми верхами, а на туче жена, облеченная в солнце, держала в объятиях своих священного младенца» [Симфония. 163]. Герой переживает катастрофу, которая знаменует крах его апокалиптических упований: «Вонзился нож в любящее сердце, и алая кровь потекла в скорбную чашу. Свернулись небеса ненужным свитком ... Вся кровь бросилась в голову обманутому пророку» [Симфония. 178].
Автор в финале симфонии не дает состояться пророку («глашатай Вечности» [Симфония. 163] - «обманутый пророк»). Мотив «непонятого и обманувшегося пророка», как и мотив Вечности, обнаруживает себя во всей поэтической системе Андрея Белого (от симфоний и сборника «Золото в лазури»125 до рассказа «Йог») и, наконец, обретает глубинный смысл в романе «Москва». Пророчества героя-чудака окажутся неуслышанными: мир в романе подходит к своей последней черте, зависает над Тартаром истории и бытия.
Финалы «Симфонии (2-й, драматической)» и повести «Котик Летаев» связаны с московским пространством, которое становится полем преображения (инициации) героев.
В финале повести герой переживает «собственное распятие» как необходимый этап инициации: «Во Христе умираем, чтоб в Духе воскреснуть» [КЛ, 193]. Котик Летаев обретает самосознание, но теряет связь с Невидимым «Поэт, - ты не понят людьми» (Бальмонту, 1903) // Белый А. Золото в лазури [Репр. изд.]. - М.: Прогресс-Плеяда. 2004. - С. 5: «Хохотали они надо мной, / над безумно-смешным лжехристом». Белый А. Золото в лазури. - С. 18. градом (градом Китежем ), трансцендентной, сакральной Москвой. Герой уподобляет свой жизненный путь крестному пути Спасителя:
«Миг, комната, улица, происшествие, деревня и время года, Россия, история, мир - лестница расширений моих; по ступеням ее я всхожу ... к ... крестным мукам моим; на вершине ее -ждет распятие» [КЛ, 191].
Будучи на кресте, герой созерцает «сумятицу жизни», суету толпы, на которую будет взирать «невидящим взором». Из этого акта заклания, жертвоприношения должно родиться «живое слово»: «Мое слово могло бы родиться не прежде» [КЛ, 192].
Воскрешение (возрождение) возможно в ином, несуетном, мире: должно вспыхнуть Солнце внутри самого героя и взойти истинное Солнце правды высшего мира. Взрослый повествователь говорит о зарождении в сознании будущего поэта новых смыслов, новых слов, но плата за обретение творческого дара («глаголом жги сердца людей», А. Пушкин) - самораспятие («Распинаю себя», [КЛ, 193]). «Вспыхнет Слово, как солнце, - это будет не здесь: не теперь» [КЛ, 193].
Мотивы крестных мук героя, ожидаемого распятия, переживания собственной Голгофы, заявленные в ранний период творчества Андрея Белого, предстают в романе «Москва» главным нервом всего повествования. Если в повести герой-ребенок только предвосхищает будущее распятие, то в романе чудак-ученый обязан пройти путь перерождения через мистериальное ослепление. Герой в романе подвергнется испытанию, переродится в человека, воспарившего в эмпиреи Космоса и обретшего высшее «я».
Москва, воссозданная в симфонии и повести, пока еще фрагментарное урбанистическое пространство, но здесь намечены основные его оппозиции:
Большой материал о граде Китеже представлен в исследовании: Криничная Н. А. Легенды о невидимом граде Китеже: мифологема взыскания сокровенного града в фольклорной и литературной прозе // Евангельский текст в русской литературе XV1H - XX вв. цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жаир: Сборник научных трудов. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ. 2005. - С. 53-66. - (Проблемы исторической поэтики: Вып. 7). сакральное/профанное, мистическое/бытовое, древнее/современное, реальное / пространство сознания, которые воплотятся в структуре романа «Москва».
Подведем итоги. Большим продвижением вперед для литературоведческой науки стало осмысление в рамках семиотической школы города как текста, пространства бытования смыслов, декодировка которых и позволяет «прочитать» урбанистическое пространство как послание последующим поколениям. Разработанная Ю. М. Лотманом теория о «концентрических» и «эксцентрических» городах наметила основные признаки дифференциации двух русских столиц (географически-ландшафтные, природные, историко-национальные, конфессиональные, мифологические).
Исследования Д. С. Лихачёва, Н. П. Анциферова, В. Н. Топорова, В. Шмида, Вяч. Вс. Иванова, Н. С. Меднис, Н. М. Малыгиной, А. В. Лошакова, Г. Ш. Галимовой позволили обосновать новую дефиницию «сверхтекст», методологическая привлекательность которой обнаруживает себя в развертывании локальных текстов (городских и региональных). Первоначально в филологической науке сформировалась концепция о существовании Петербургского текста русской литературы, а затем стали возникать другие городские тексты, среди которых важное место принадлежит исследуемому в диссертации Московскому тексту.
В главе выявлены опорные пункты Московского текста Андрея Белого. «Симфония (2-я, драматическая)» стала «литературным рождением» писателя. В ней дано «фрагментарное» представление Москвы, а также воплощен и трансформирован целый пласт мистических прозрений, пророчеств писателя-«аргонавта»: Вечность, Жена, облеченная в Солнце, Третий Завет, Новое Царство, Россия - новое слово.
Московские реалии (Троицко-Арбатская церковь, дом Андрея Белого на Арбате) становятся в повести «Котик Летаев» местом преображения героя, средством воссоздания «памяти о памяти». Автор разрабатывает мифологемы внутреннего пространства московской квартиры (оно проницаемо, со щелями), в ней происходит инициация героя.
Авторская специфика в изображении городского пространства и времени в романе «Москва»
В «Москве» повествовательная техника потока сознания, если и применяется не столь широко, как в «Петербурге», но использована в наиболее значимых местах текста. В «Москве» «праздные мысли» приобретут вид математических исчислений - открытия, применимого и в военном деле. Поддавшись полету математических фантазий, Коробкин совершает открытие в духе «чистой науки», лишь со временем осознав всю губительность созданного им луча.
Романное пространство «Москвы» воплощает театр сознания, или театр самосознающей души самого автора. Черты Рудольфа Штайнера (пристрастие к учениям Востока, соединение восточных учений с христианством) пародийно проступают в мистике доктора Доннера, хотя сам Доннер предстает в романе порождением сновидческих и визионерских состояний Мандро (порождением его «мозговой игры»). Инфернальная связь двух героев зафиксирована и в фамилиях. Вяч. Вс. Иванов справедливо подмечает: «Белый признает его всего лишь фантазией Мандро (одна из анаграмм Доннера в романе, перегруженном анаграммами, строящимися на этих именах) подобной тем кантианским "мозговым играм", на сплетении которых с антропософской символикой строилась образность "Петербурга"»215.
Доктор Доннер словно вырос из подсознательных импульсов Мандро, является воплощенной «мозговой игрой» героя, или, по терминологии писателя, «алхимическим актом претворения мысли в уродца» (291). Вначале автор дает вполне реалистическое (вещественное), осязаемое описание доктора Доннера: в Мюнхене «...жил доктор Доннер, буддолог, известный трудами «Problem des Buddhismus», которого на Гималаях считали почти Боддисаттвой,
Доктор Доннер говорил Мандро, что «во славу "Иисус а" проткнет земной шарик войной мировой» (295). А. Белый подробно воспроизводит цепь ассоциаций (Мюнхен, печеное яблоко) и соединений разных лиц-прототипов в лице Доктора: Мандро выступал здесь в роли творца мысленных форм, Доннер воплощал «желанье» Мандро, «чтобы люди, подобные Доннеру, мир заплели в свои сети; мечтал бескорыстно о гадине, о мировом негодяе, которому в мыслях своих он служил с удивительной верностью; выдумал Гада себе; и его - любил нежно» (303). Доннер - одна из «моральных фантазий» Мандро. Его функция (демоническая миссия) зашифрована в его имени ("der Donner", гром). Последующая деятельность «спрута»-Мандро протекала «под знаком Доннера». После знакомства с Доннером «его действия, - обогащение, деятельность многих "Ко", им открытых, - имели фиктивные цели: служить авансценою действия «доннеровского» просекающегося импульса; стал он сознательно пешкою, средством введенья какой-то ему самому неизвестной игры» (296). Мировой масштаб притязаний Доннера овладели самим Мандро. «Все карьеры померкли в сознанье Мандро перед этой уже не карьерой, а ... мироправлением», «безумие ... почтенный буддолог вертел судьбой мира, не прячась, не превозносяся» (295). Цвет крови, в который выкрашена вторая часть первого тома «Москва под ударом», несет в себе, кроме революционного, военного смысла, еще и «доннеровский» (мистический). Таким образом, мы можем говорить об эзотерическом подтексте провокации в «Москве».
Художественно преломленные Петербург и Москва предстают в романах Андрея Белого на грани материальной и сновидческой, реальной и астральной стихий. Индивидуально-авторские дефиниции («мозговая игра», «второе пространство», «моральная фантазия») являются проявлением особого плана романа - пространства сознания - и реализацией новой повествовательной формы «потока сознания». Таким образом, открытия Андрея Белого сыграли важную роль в рождении и утверждении такой формы «новой художественности» как интеллектуальное направление в прозе XX века, ярким образцом которого предстают романы «Петербург» и «Москва».
Романы Андрея Белого вбирают в себя мифологическое поле противостояния Хаоса и Космоса. Одна из устойчивых тенденций в восприятии «Петербурга» была обозначена еще в ранних статьях Вяч. Иванова и Н. Бердяева как «вдохновение от ужаса» и «распыление мира» (т.е. как повествование, реализующее хаологическую картину мира). В дальнейшем Е. М. Мелетинский, сравнивая романы Ф. Достоевского с символистским романом А. Белого, приходит к выводу, что у русского классика «удельный вес хаоса был грандиозен», а «в "Петербурге" А. Белого - хаос решительно доминирует»21б.
В противоположность этой точке зрения В. М. Пискунов определяет художественную стратегию символистского романа как «жажду гармонии», но «не гармонии ренессансного типа, основанной на вере в упорядоченность, целесообразность всего сущего», а гармонии, по определению самого Белого, «барочного типа», сочетающую в себе «высокое и низкое, трагическое и комическое» 17.
Автор пытается (по наблюдению В. М. Пискунова) «гармонизировать открывшийся его взору хаос бытия»218.
Город в романе «Петербург», зависший над водной бездной, на грани загробного мира ожидает «второе пришествие» Христа, новая Калка -преображение России и человека. Космическим началом, превозмогающим хаос, является в романе «Петербург» образ автора и образ «белого домино» -Христа. Вместе с тем возрождение мира и перерождение героя в финале символистского романа предстает как утопическая программа, а не результат.
Проблема соотношения хаоса и космоса в архитектонике романа не менее остро встает при интерпретации романа «Москва». Так, В. В. Полонский утверждает: «...в романе "Москва" ... ожидаемый синтез ...
Е. М. Мелетинский поясняет, что «мифическая ментальность отождествляет начало (происхождение) и сущность, тем самым динамизируя и нарративизируя статическую модель мира» . Ученый продолжает: «При этом пафос мифа довольно рано начинает сводиться к космизации первичного хаоса, к борьбе и победе космоса над хаосом (т. е. формирование мира оказывается одновременно его упорядочиванием)»223.
За обращением к мифу скрывается желание восстановить утраченную «память веков» и возможность опереться на вечные ценности. Наиболее остро эта потребность обращения к древним формам постижения и объяснения мира возникает в период «эсхатологических предчувствий»224, в кризисные рубежные эпохи225, к которым относятся как конец XIX, так и 20-30-е гг. XX века.
Москву в романе Андрея Белого, нависшую «над Тартаром истории», ждет возрождение, и заявлено оно через внутреннее преображение героя. В романе «Москва» в параллель пережитому героем появляется и образ восходящего над Москвой солнца как символа преображения героя: «Солнце -взойдет!» [М., 119]. Солнце воплощает в творчестве Андрея Белого некий абсолют, идеальный образ-символ с христологическими коннотациями (Солнце-Христос). В поэтической урбанистической системе писателя Солнце как животворящее начало соотнесено с «импульсом Христа» (термин Р. Штайнера).
Приемы создания образа демонического героя
В отрывке, предваряющем ослепление Коробкина, Москва (гелио-город) палима солнцем («Жоги носилися»), «из мути» которой «горел умный взгляд осьминога» (300).
Приведенный выше анализ эпизодов романа «Москва» позволяет говорить о разработанной А. Белым уникальной повествовательной технике при воссоздании онейрической образности и об экспериментальном характере самого повествования. Сновидение обладает особым кодированным языком, порой непонятным и самому сновидцу. Так, в повествовании связаны в единое целое сны профессора-математика Коробкина и сны-галлюцинации Лизаши (через насильника Мандро-Аримана, образы Солнца и Архангела Михаила).
В сновидениях в романах Андрея Белого пробуждается уходящая в архаические времена прапамять человека, и герой может получать знания о том, кто его прародители, каковы предшествующие реинкарнации и в чем заключается особая миссия кровного рода. То, что переживает в своем сне-видении герой, близко архаическим практикам многих народов. Давая анализ древним сакральным техникам, М. Элиаде подчеркивает, что «речь не идет о том, чтобы повторить сотворение Космоса, но о том, чтобы обрести вновь состояние, предшествующее космогонии, состояние Хаоса»299.
Видение Великого потопа возникает во сне Мандро после совершенного насилия над собственной дочерью (так связаны плотский грех с возмездием и наказанием целого народа). За реальным историческим временем (эпоха начала XX века) проступает доисторическое прошлое (согласно антропософской теории, эпоха атлантов, предшествующая нынешней расе людей, арийской). Таким образом, мифопоэтическое пространство города неоднородно: «со складками», трещинами и провалами. Выход в запредельное (параллельное) пространство может быть реализован в зеркальном мире. Автор дает через сны героев видения конца человеческой цивилизации (на языке антропософии -возврат земли в мир атлантов), тем самым переводя исторические потрясения, происходящие в начале XX века в Москве, в Петербурге, России, мире, в вечный мифологический пласт (как возврат в правремя и в прапространство).
Герой (alter ego автора) переживает потерю себя (сумасшествие) и последующее обретение «я» на новом витке развития. И путь этот пролегает через «Сон, изменяющий судьбы».
А. Ханзен-Лёве точно подметил, что в текстах символистов происходит актуализация «мифологического мышления», а именно: «...в структуре и с помощью структуры "художественного мышления", т.е. не столько о тематической аналогии в мифологическом "переодевании", сколько о структурной гомологии схематической и в конечном счете универсальной основной ситуации: инициация, переход на другие уровни, восхождение и нисхождение, растворение в хтоническом и рождение заново, "умри и стань" ("Stirb und Werde"), разделение и объединение, утрата "я" и самостановление»300.
Одна из особенностей сновидений, зафиксированная Андреем Белым в романе, их алогичность, внешняя бессвязность, но в то же время ассоциативность, символичность онейрических образов. Сновидения 2,9 Элиаде М. Аспекты мифа.- С. 90. м Ханзен-Лё ве А. Мифопоэтический символизм. - С. 15-16. 130 («oveipoc,») героя, по замыслу автора, подчиняются в романе одной сверхзадаче, понятой в высшем духовном смысле, инициации героев. В хронотопе снов-видений воплощен авторский миф о рождении художника, мистерия «сотворения себя и переживание себя».
Итак, Андрей Белый космизировал и мифологизировал в своем творчестве как Россию, так и обе её столицы, уподобив их универсуму. Его роман «Москва» вступает в сложный диалог с «Петербургом» через архетипы и мифологемы, индивидуально-авторскую символику пространства, образы хаоса и космоса двух городов-столиц России, антропософские мотивы и образы. Выявленные глубинные связи текстов свидетельствуют о том, что оба романа составляют сложное диалогическое целое на разных уровнях (мировоззренческом, историософском, антропософском, уровне городского хронотопа, поэтики), образуя единый «урбанистический текст» писателя.
В символистском романе Андрея Белого приметы «панмонголизма» превращают Петербург в арену противопоставления Запада и Востока, индивидуализма и всеобщности, в то время как в романе «Москва» автор фиксирует процесс «обрушения старого состава» древней столицы. Автор выносит свой бесповоротный приговор как холодному, казенному Петербургу начала XX века, так и замшелой, но родной Москве, уносимой потоком в бездну, в «Тартар истории». Помимо значимого историко-реального и историософского пласта, архитектоника романов «Петербург» и «Москва» строится на антропософской картине мире, в основу которого положено сопряжение реального мира с астральным, сновидческим и подсознательным уровнем реальности.
Город в мифологической поэтике Андрея Белого пребывает на грани сакрального и профанного, исторического и оккультного, реального и сновидческого (онейрического), приобретая в творческом сознании автора статус метафизического пространства.
В тексте романа «Москва» за историческими реалиями встает мистическая Москва. За точной топонимикой Первопрестольной в архитектонике романа проступают иные культурные эпохи (Египет, эпоха ацтеков, Греция, Атлантида). В тексте романа даны изломы, «складки» пространства, в которые «проглядывают» образы других временных пластов. Война, разразившаяся в Европе и России, возвращает человеческую цивилизацию, согласно замыслу автора, к ледниковому периоду.
Хронотоп произведений, двухслойность городского пространства, в «щели» домов которого проникают мифологические и оккультные персонажи, построение мифопоэтического пространства Первопрестольной, апокалиптическая символика, резкая смена общего и частного плана при изображении города, калейдоскоп сцен-картин, восприятие Города как отражения духовной судьбы России и всей Европы, - всё это позволяет выстроить единый Московский текст Андрея Белого.
