Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Поэзия Томаса Грея в русских переводах 29
1.1. Первые переводы поэзии Томаса Грея в России 29
1.2. П.И. Голенищев-Кутузов — переводчик поэзии Грея 41
1.2.1. Перевод и масонская символика 40
1.2.2. Масонская символика в переводе "Elegy written in a country church-yard" П. И. Голени щева-Кутузова 69
1.3. Три перевода элегии Т. Грея "Elegy written in a country church-yard" в творчестве В.А. Жуковского 78
Глава 2. Русские переводы поэмы Э. Юнга "The complaint, or night thoughts" 103
2.1. М.В.Сушкова — первая переводчица Юнга и проблема буквалистского перевода 104
2.2. A.M. Кутузов - переводчик и комментатор поэмы Юнга 117
2.3. Первый поэтический перевод поэмы Э. Юнга "The complaint, or night thoughts" 135
2.3.1. «Сон» и «Смерть» 140
2.3.2. «Царица Ночь» 143
2.3.3. «Луна» и «чувствительность» 150
2.3.4. «Певец ночи» и «певец утра» 158
2.4. Переводы поэмы Э. Юнга'Тпе complaint, or night thoughts" 1803, 1806 годов 166
Глава 3. Традиции английской кладбищенской поэзии в русской лирике конца XVIII - первой трети XIX века 172
3.1. Прямой диалог с творчеством Э.Юнга и Т.Грея в поэзии Г.П.Каменева и С.С. Боброва 173
3.2. Традиции Э. Юнга и Т. Грея в творчестве В.А.Жуковского 178
3.3. Образы и мотивы поэзии Э.Юнга и Т.Грея в ранней романтической лирике М.Ю. Лермонтова 197
Заключение 210
Библиография 214
- Масонская символика в переводе "Elegy written in a country church-yard" П. И. Голени щева-Кутузова
- A.M. Кутузов - переводчик и комментатор поэмы Юнга
- Переводы поэмы Э. Юнга'Тпе complaint, or night thoughts" 1803, 1806 годов
- Традиции Э. Юнга и Т. Грея в творчестве В.А.Жуковского
Введение к работе
Начало развития межнациональных связей русской и английской литератур приходится на период сентиментализма. Это обусловлено внутренними закономерностями предшествующего национального развития русской литературы, активно осваивающей европейский философский, эстетический и художественный опыт, и особенностями английской литературы XVIII века, которая к этому времени была представлена рядом значительных имен европейского уровня: Шекспир, Мильтон, Поп, Филдинг, Дефо, Свифт, Стерн. В этом ряду появляются новые имена - это Эдвард Юнг и Томас Грей, творчество которых привлекает внимание.
Оценки поэзии Юнга и Грея в отечественном и англоязычном литературоведении далеко не однозначны. Их называют создателями кладбищенской поэзии, поэтами «нового высокого стиля», предромантиками, поэзию Грея иногда называют пасторальной. В отечественном литературоведении этих поэтов относят к сентиментализму либо к предромантизму, это связано с тем, что существует некоторая спорность в определении этих понятий. Например, в «Истории всемирной литературы» их творчество относят к сентиментализму, а предромантизм определяется как более поздний период развития литературы с иным перечнем имен1. В «Хрестоматии по западноевропейской литературе. Литература восемнадцатого века» (сост. А. А. Аникст, Г. Н. Галицкий, М. Д. Эйхенгольц) Грей и Юнг названы предромантиками, а Грей одним из основателей «кладбищенской поэзии»2.
Н. А. Соловьева определяет Юнга и Грея как предромантиков3. В монографии В. А. Лукова, одной из последних посвященных предромантизму, их также относят к этому периоду4.
В работе В. Н. Гапина «Поэзия Эдуарда Юнга: становление жанра медитативно-дидактической поэмы» (1990) более подробно рассмотрено
1 История всемирной литературы: В 9 томах. — Т. 5. - М.: Наука, 1988. — С. 66-67.
2 Хресюматия но западноевропейской литературе. Литература восемнадцатого века / Сост. Л.А. Аникст,
Т.Н. Галицкий, М.Д. Эйхенгольц.-М., 1938.-С. 131, 135.
3 Соловьева Н.А. У истоков английского романтизма. - М.: Издательство МГУ, 1988. - С. 82.
4Луков13.А. Предромантизм. - M.: Наука, 2006.-С. 210-211.
творчество английского поэта, она, в частности, сосредоточена на анализе «Ночных дум». Исследователь приходит к выводу, что сложившаяся в предшествующий «Ночным думам» период творчества схема поэтической медитации в этой поэме претерпевает изменения. Объектом медитации здесь наряду с картинами мира внешнего становятся и картины мира внутреннего, или «пейзаж души», что связано с тенденцией к более широкому проникновению в поэзию авторской индивидуальности, ростом интереса к внутреннему миру человека в литературе этого периода. По мнению Ганина, «отсутствие в поэзии достаточного опыта и языковых средств для их выражения заставило Юнга прибегнуть к помощи внелитературного ряда — отождествить образ лирического субъекта с образом реального автора, а события, изображенные в «Ночных думах», - с реальной биографией. В связи с этим можно говорить о появлении в сочинении английского поэта образа лирического героя, который несет в себе отражение авторского "Я"»5.
Однако чаще всего отечественные исследователи ограничиваются краткой характеристикой творчества Юнга и Грея, определяя его как классический пример «кладбищенской поэзии» эпохи английского сентиментализма или предромантизма. В англоязычных исследованиях представлены более подробные оценки поэтического стиля и жанровой поэтики произведений Юнга и Грея.
Обратимся к общим работам, посвященным творчеству Грея. Наиболее распространенным является восприятие Грея как поэта «кладбищенской» школы. Джон Батт в работе «Середина XVIII века» (1979) анализирует развитие творчества Грея. «Из авторов оды самым умелым был Грей. Его ранние стихи являются приятным примером небольших классических од. Его "Ода к весне", "Итонская школа" - описательные оды, но описание не является единственной целью автора». Сравнивая описания Грея и Коллинза, он гово-
5 Ганин В. Н. Поэзия Эдуарда Юнга: становление жанра медитативно-дидактической поэмы: Авюреф. дне. ... канд. филолог, наук: 10.01.05: защищена 20.10.90.-М., 1990.-С. 12.
рит, что у Грея они «.„не были ни такими динамичными, ни такими романтичными; его создания не являются фантастическими или волшебными; вместо этого у них статичная поза и характеристики фигур болонской школы искусства, которую Грей и некоторые его современники так любили»6. Вес его оды наставительны, даже насмешливая "Ode on the death of a favourite cat", но они наставляют очень легко; два последующих стихотворения - "The progress of poesy" и "The Bard" - являются более основательными. Далее Батт анализирует структуру этих двух од, сравнивая их с произведениями Мильтона и Петрарки.
Дж. С. Фрейзер в «Краткой истории английской поэзии» (1981) говорит о поэтах «нового стиля» ("new style"), «высокого стиля» ("style sublime"), «чувствительного стиля» ("style of sensibility"), который он называет сентиментализмом. К этому направлению исследователь причисляет Грея и Коллинза. По мнению Фрейзера, грустный, подавленный тон, придающий поэзии XVIII века медитативный оттенок, имеет своим источником скорее искреннюю, но безрадостную религиозность, чем мелкий культ рационализма.
По мнению Фрейзера, в эпитафии, которая завершает элегию Грея, можно почувствовать дух смирения. «Именно качество набожности делает поэзию XVIII века привлекательной для ее поклонников»7. Самая большая ошибка критиков, по словам исследователя, при анализе поэзии неоклассической эпохи — это предположение, что ее лучшие поэты очень похожи друг на друга, как и их поэзия, сатирическая или медитативная. Фрейзер вводит понятие «магии слов» ("word-magic"), под ней он имеет в виду «использование языка, в котором форма строк и строф, выбор слов, живость образов трогают нас гораздо больше, чем сам смысл, и делают этот смысл глубже»8. Он находит эту «магию слов» у разных поэтов, которые следуют за Попом, особенно у Грея и у Коллинза. «Магия слов» поэзии романтизма, которая предчувствуется у Грея в его элегии, - это магия, которая передает глубокое значение
6 Butt John. The mid-eighteenth century. - Oxford: Clarendon Press., 1979. P. 72-73.
7 Fraser G.S. A short history of English poetry. - Somerset: Open Books., 1981. - P. 170.
8 Fraser G.S. A short history of English poetry. - Somerset: Open Books., 1981. - P. 172.
внутренних ощущений, значение, которое нельзя передать абстрактными словами. Смысл здесь скорее кристаллизуется в самой форме стихотворения, чем относится к какому-то реальному, конкретному миру за пределами созданных образов.
Фрейзер анализирует стихотворение и с социальной точки зрения, утверждая, что в элегии Грея есть призыв оставить в обществе все как есть. «Элегия - попытка убедить и самих бедных, если бы они могли ее прочесть, и более состоятельных людей, которые по каким-то причинам могли быть обеспокоены тяжелой жизнью сельских тружеников, что деревенским жителям в целом повезло, что хоть гений и не присутствует в их жизни, но также они и не подвержены соблазнам этого мира»9. Грей, по словам Фрейзера, не был человеком бесчувственным. Весь его жизненный успех не мог избавить его от естественного чувства одиночества и постоянной меланхолии, вследствие чего элегия не кажется написанной «самодовольным» ("smug") автором. Можно даже подумать, что он ощущает вину за свой успех по сравнению с тем, на что обречен созданный им сельский гений.
Рэймонд Саутхолл в работе «Литература, индивидуальное и общественное» (1977) анализирует элегии Грея как пример «пасторальной» ("pastoral") поэзии. «Хотя английская пасторальная поэзия в основном ориентировалась на двор, она не одинакова в своем отношении к сельской жизни. Есть попытки изобразить как настоящих пастухов в реальных условиях, так и идиллических пастухов в идиллических условиях. Разница в целях важна, хотя «реалистическая» поэзия является не менее светской, чем идиллическая или классическая. Реалистическая поэзия тем не менее не имела целью изобразить настоящие условия сельской жизни; принципы реалистичности относились скорее к внешним признакам, чем к социальной достоверности. Это означало, что действия, чувства и речь в пасторальной поэзии должны были быть «низкими», чтобы сохранить впечатление пасторальности. Отношение, внушаемое обоими направлениями пасторальной поэзии, отвлекало внима-
9 Fraser G S. Л shot t history of English poetry. - Somerset: Open Books., 1981. - P. 189.
ние от реальности жизни в деревне и утешало чувствительных»10. Творчество Грея, по мысли исследователя, представляет собой реалистическое направление пасторальной поэзии. Сравнивая элегию Грея и его «село» с произведениями Голдсмита и Крэбба, он делает вывод, что в «Элегии» Грея звучит мысль о «превосходстве поэтического сознания над пейзажем»".
Теперь обратимся к работам, посвященным анализу "Elegy written in а country church-yard" Томаса Грея, элегии, которую многие исследователи называют центральным произведением поэта.
Анна Уильяме в работе «Пророческие стихи: лирика XVIII века» (1984), представляя жанр элегии в английской литературе, обращается именно к "Elegy written in a country church-yard". «Хотя традиции и общечеловеческий опыт подтверждают, что его произведение - шедевр, и хотя никто не мог бы изменить ни единого слова, стихотворение удивительно трудно анализировать... Новые критические исследования указывают на знаменитую сегодня двусмысленность строки 93п, и вопрос в том, кто этот человек, к которому обращаются Ты?»п По мнению исследователя, если мы ответим на этот вопрос, то узнаем, чья эпитафия завершает стихотворение, и сможем судить о ее значении и отношении с остальной частью элегии.
Некоторые предполагали, что эпитафия предназначалась кому-то, кого Грей знал лично, возможно, это Ричард Уэст. Для других эпитафия прославляет poeta ignotus, или сельского камнереза, который создавал «неуклюжие рифмы» ("uncouth rhymes"). Можно предположить также, что эпитафия была создана для самого Грея или для лирического героя элегии. Но если это так, то к чему подобная маскировка? По мнению Уильяме, лирический герой «выбирает» эту эпитафию для себя, с чем согласны большинство современных исследователей.
10 Southall Raymond. Literature, the individual and society. - London: Lawrence and Wishart., 1977. - P. 53. '" Там же. - P. 62.
12 Имеются в виду слова: For thee, who mindful of th' unhonour'd Dead (И ты, помнящий о безвестных умерших). Эти слова Жуковский переводит в 1802 году так: «А ты, почивших друг, певец уединенный» п Williams Anna. Prophetic strain. The greater lyric in the eighteenth century. - Chicago and London: The univei-sity of Chicago press. — P. 93.
Ключевым понятием для этой элегии Уильяме считает «смирение», оно указывает на отношение к жизни, миру и опыт, которые лирический герой демонстрирует на протяжении всей поэмы: его мужественное принятие неизбежного. Это понятие объясняет заключительное действие элегии, когда лирический герой, наконец, лицом к лицу сталкивается с тем, чего он внутренне боится: ранняя смерть, загубленные перспективы и забвение. Но он встречает свои страхи не непосредственно, а проецируя их на «юношу», эпитафию которого читает.
Понимание того, что «юноша» - это воображаемая, перемещенная версия лирического героя, помогает объяснить необычную насыщенность литературными аллюзиями (Мильтон "II Penseroso", Спенсер «Эклоги») в строках, описывающих погребенного поэта. Отказ от самого себя, образ юноши, эпитафия, которые появляются в заключении, являются на самом деле кульминацией манифестируемых лирическим героем сдержанности и скрытности. Это итог процесса, начатого в первых строках, и они напоминают, что это лирика и что это очень индивидуализированный лирический герой, хотя эта индивидуализация и принимает форму отказа от самого себя. И наконец, благодаря объединению идеи смерти, образа могильного камня с мемориалом как последней данью поэту от «дружественного духа», последние строки элегии синтезируют все главные темы элегии. Таким образом, в целостном анализе элегии Анна Уильяме заостряет внимание на адресате эпитафии, выделяет смирение как ключевое эмоциональное состояние элегии, отмечает сложность образа юноши во второй части элегии. Примечательно, что именно эти черты элегии вызывали затруднение у переводчиков.
Ричард Сагг в исследовании «Значение голоса: Элегия Грея» (1974) также при рассмотрении элегии Грея называет важнейшей проблемой личность лирического героя, субъекта эпитафии, «ты» строки 93. Сагг анализирует содержание повествовательной структуры произведения. Исследователь отвечает на поставленный вопрос таким образом: «"Юноша" - поэт, тот же поэт, к которому относится «я» в четвертой строке и «ты» в 93-й строке, и о
нем же рассказывает крестьянин. Но повествователь, который описывает разговор между крестьянином и дружественным духом, а также эпитафию, - это голос не самого поэта, а «голос его создания» ("a creation of the poet"), который описывает поэта. Также как стихотворение может жить после смерти поэта, так и в «Элегии» поэт создает голос, который останется после его смерти и станет прославлять его»14.
Таким образом, Сагг находит у Грея три уровня развития повествовательной структуры в стихотворении. Грей написал элегию и создал поэта-рассказчика, который в свою очередь создал голос, описывающий разговор крестьянина и «дружественного духа», а также эпитафию. Это переплетение голосов дает ответ на главный вопрос стихотворения о том, как человек может остаться в живых после смерти. Человек остается через отношения, которые он создает.
Исследователь Рональд Картер в работе «История английской литературы, Раутледж» (1997) пишет: «Элегию часто связывают с более ранней «кладбищенской школой», с авторами Эдвардом Юнгом и Робертом Блэром и их произведениями «Ночные мысли» и «Могила». Эти поэты в полной мере наслаждаются образами смерти и болезненности, создавая атмосферу "восхитительного сумрака" ("delightful gloom"). Это настроение меланхолии распространилось в Европе и стало модным в эпоху европейского романтизма»15.
Элегия Томаса Грея, по его мнению, имеет совершенно другие акценты, хотя и наполнена «спокойной гуманной меланхолией» ("gently humanist melancholy"). Она в некотором смысле является жизнеутверждающим переосмыслением сельских ценностей. Элегический элемент относится к смерти самого поэта и к размышлениям о нереализованных талантах сельских жителей, жизнь которых прошла в маленьком мирке. Элегия может быть прочитана как стихотворение «против грусти» ("against mourning"). Она предрекает
14 Sugg Richard. The importance of voice: Gray's elegy II Tennessee Studies in literature. - Tennessee: I he univer
sity of Tennessee press., 1974.-P. 120.
15 Carter R. and McRae J. The Routledge history of literature in English. - L. and N. Y.: Routiedge., 1997. - P. 196.
будущий интерес Вордсворта к сельской жизни и к «полезному» труду и находит смысл в прожитых жизнях, а не в страхе перед смертью. Таким образом, Р. Картер, включая элегию Грея в традиционный контекст «кладбищенской» поэзии, видит в ней также прославление идиллической сельской жизни.
Ричард Хэйвен в исследовании «Некоторые перспективы в трех стихотворениях Грея, Вордсворта и Дункана» (1977) исследует пространственно-временные категории в английской лирике и ставит Грея в один ряд с Вор-дсвортом и Робертом Дунканом, поэтом XX века. Он рассматривает три стихотворения: "Elegy written in a country Church-yard" Грея, "Lines composed a few miles above Tintern Abbey" Вордсворта и "The fire" Дункана. Очень разные по своим темам, стихотворения оказываются близки по своей структуре, которая сформирована отношениями поэта со своим миром и слушателями.
По мнению исследователя, все эти произведения относятся к «цикличным стихотворениям», действие которых начинается и заканчивается в одном и том же месте, то есть, где бы ни находились мысли лирического героя во время его монолога, он возвращается в то же место и время, где начиналось стихотворение.
Грей повествует с места, удаленного от мирской суеты. Он находится в тихом уединении, где может размышлять о жизни и смерти. Ему не понадобилось отказываться от знакомых форм или языка, и он не переживает из-за недостатка слушателей, с которыми делится мыслями16.
Еще одно произведение Грея, которое особо выделяют исследователи, — это "Sonnet on the death of Richard West". Джудит Мур в работе «Сонет Томаса Грея: обстоятельства и стиль» (1974) рассматривает его как произведение, в котором сильны автобиографические мотивы. Контекст, зависящий от обстоятельств, является частью содержания сонета. Стихотворение становится демонстрацией главного тезиса — изолированность поэта в обществе. Его
16 Haven Richard. Some perspective in three poems by Gray, Wordsworth, and Duncan II Romantic and modern. Revelations of literary tradition. - Pittsburgh: University of Pittsburgh press., 1977. - P. 70.
единственный идеальный читатель, который может откликнуться на содержание сонета, отсутствует, этого читателя нет в живых, а все остальные неспособны разделить гармонию дружбы Грея и Уэста, для них нужно особое толкование текста. Это произведение не есть внутренний диалог лирического героя с самим собой, а является последним обращением к Уэсту. Стихотворение - вовсе не формальная, публичная элегия, жанр, в котором окончание традиционно иное, а намеренно личное произведение. Его автор не просто поэт, обращающийся к абстрактному читателю, а Томас Грей, говорящий в последний раз с Ричардом Уэстом17.
Обзор англоязычной критики позволяет сделать ряд выводов. Творчество Томаса Грея вызывает интерес у современных исследователей, при этом особое внимание обращается на "Elegy written in a countiy church-yard", которая выделяется среди остальных произведений новизной тематики и художественных средств.
Вполне заслуженное внимание привлекает субъектная структура стихотворений Грея, ее усложненность, множество разных форм авторского присутствия в тексте, от прямых сентенций к созданию сложной системы голосов, то приближенных к авторскому, то отстоящих от него, выступающих своего рода ретранслятором, проекцией содержания авторского слова, преломленного сквозь чужое сознание.
Современные англоязычные исследователи творчества Т. Грея не всегда относят его к «кладбищенской поэзии», как это в основном принято в русской традиции, а часто называют этого автора предтечей романтических открытий «озерной школы» и в наибольшей степени сельской темы у Вордс-ворта. В жанровой поэтике элегии "Elegy written in a country church-уагсГ они находят существенную трансформацию субъектной структуры по сравнению с одой, сонетом, что было выражением растущих романтических тенденций.
17 Moore Judith Thomas Gray's "Sonnet on the death of Richard West": the circumstances and the diction II Tennessee studies in literature... - P. 113.
Изучение Эдварда Юнга, другого, не менее значимого для этого литературного направления английского автора, сосредоточено в основном вокруг его "The complaint, or night thoughts". Большинство англоязычных литературоведов, выделяя это произведение в творчестве Юнга, совершенно по-разному оценивают значение и даже художественные достоинства поэмы. Используя многообразные методики анализа, они связывают поэму с разными литературными направлениями, философскими и религиозными течениями, а также обнаруживают ее влияние на различных авторов более поздних этапов английской литературы. Авторы сходятся в одном: произведение имело большое значение для развития литературного процесса и стало настоящим событием в английской поэзии второй половины XVIII века.
Дж. Маккейл в работе «Исследования английских поэтов» (1968) посвящает Юнгу целую главу, в которой определяет его место в истории английской литературы и объясняет его несомненную популярность. Он говорит о том, что Юнг в своей поэме создал новый жанр: «Юнг, можно сказать, представляет свой собственный период, около, но не вместе с общим движением»^.
Маккейл указывает на заимствования, присутствующие в поэме, упоминая Мильтона, а также античных поэтов Каллимаха и Лукреция. Эти заимствования послужили для того, чтобы обогатить саму поэму, и не могут быть названы плагиатом, так как Юнг делает это очень открыто, что не оставляло сомнений в источнике.
Анализируя теологическую концепцию поэмы, исследователь говорит о том, что в ней опровергается атеизм и отстаивается христианское мировоззрение. В трактовке христианства Юнг «колеблется между рационалистическим деизмом и доктриной, заимствованной в методизме, основной мыслью которой он считает положение о вознаграждении и наказании, идущих от Господа»19.
18Mackail J.W. Studies of English poets. - Freeport, N. Y.: Books for libraries press, 1968. - P. 119. 19 Mackail J.W. Studies of English poets. - Freeport, N. Y.: Books for libraries press, 1968. - P. 129.
Но главным в этом произведении Юнга, по мнению Маккейла, является то, что поэт «был инициатором и протагонистом одной из сторон романтического движения; он сразу стимулировал и удовлетворил то, что французы называют le gout du sombre (мрачная манера)». Влияние этой манеры сохранилось и остается сильным даже в период романтического движения 1830-х годов. Но в поколении, которое последовало сразу после появления «Ночных мыслей», le gout du sombre, как в литературе, так и в живописи, распространилась во Франции, а оттуда по всей Европе. «Печаль "Ночей" стала страстью. Это определило моду на следующую половину столетия, в которой основными составляющими были могила, лунный свет, череп, тис, чувствительный человек, произносящий монолог, и, если возможно, накрытое тело. И в литературе и в искусстве происходит также внедрение в исконную 1е gout du sombre "чувствительности", которая доминировала в общем стиле»20. Ценность характеристики Маккейла состоит в точном и емком определении юнговских мотивов и образов. Можно сказать, что он достаточно точно, хотя и с некоторой долей иронии, сформулировал основные константы юнговско-го текста.
Анна Уильяме в уже упомянутой книге об английской поэзии, в главе «Ранний расцвет пророческой прозы» рассматривает поэму Юнга «Ночные мысли» параллельно с «Временами года» Томпсона. Она указывает на то, что оба эти произведения поучительны в своей всесторонней, хотя и иногда «неловкой ассимиляции» тем, поэтических принципов и предположений. Действия обеих поэм происходят в «театре сознания» ("the theatre of the mind"), каждая представляет собой медитации одного человека. Оба произведения, на взгляд исследователя, являются намеренной лирической переработкой «Потерянного рая» Мильтона, так как оба представляют собой попытку оправдать пути Господа перед людьми. Но герои Томпсона и Юнга обходятся без помощи музы21.
20 Mackail J.W. Studies of English poets. - Freeport, N. Y.: Books for libraries press, 1968.-P. 131.
21 Williams Anna. Prophetic strain. The greater lyric in the eighteenth century. - Chicago and London: The univer
sity of Chicago press. 1984. - P. 70.
Но далее, развивая параллель между двумя авторами, исследователь находит различия. Некоторые части поэмы Юнга повторяют физико-теологические размышления о целях и значении природы, которые представлены у Томпсона во «Временах года», при этом Юнг обращается и к другим источникам, содержащим современную ему философию и апологетику христианства. Как и у Томпсона, «рамки» для подобных размышлений - это опыт одного человека, одного разума. Эта поэма становится «важной связью между ранним протестантизмом и некоторыми принципами романтизма»"".
Уильяме говорит о том, что эти произведения повлияли на развитие творчества Вордсворта: «"Ночные мысли" удивительно предсказывают поэтическую практику Вордсворта»23. Вывод, который исследовательница делает по этим двум произведениям, заключается в определении их статуса как предположительных моделей лиро-эпических произведений Вордсворта о природе и разуме человека.
Еще один исследователь, уже упомянутый выше Джон Батт, относит Юнга к «кладбищенским поэтам». Он анализирует источники, которые использовал Юнг в своей поэме, и указывает на традиции апологетики христианства, которые доказывали несостоятельность атеизма и деизма. Существование и природа Бога в его созданиях демонстрировались в самом популярном доказательстве - наличии звездной вселенной и утверждении истинности христианского Откровения, особенно в том, что касается уверенности человека в бессмертии его души. В качестве прототипов поэмы он называет имена Мильтона, Томпсона и Попа. Однако он находит некоторые отличия в произведении Юнга: «Юнг больше, чем Поп, полагается на чувство внезапности и на драматическую манеру развития темы»2'. Особый слог поэта дает ему возможность говорить своим собственным, отличным от других голосом, что позволяет ему заявить о своей оригинальности. Характерная манера Юнга восклицательна и полна афоризмов, которые живут и сейчас. Хотя он был
" Williams Anna. Prophetic strain. The greater lyric in the eighteenth century. - Chicago and London: The university of Chicago press, 1984. - P. 75.
23 Там же.
24 Butt John. The mid-eighteenth century. - Oxford: Clarendon Press, 1979. - P. 84.
наделен необычайной силой воображения, с легкостью мог использовать слова, был виртуозом в создании ритма, он, однако, не мог создать кульминацию. Но «Юнг со всеми его недостатками был гением и поэтом»25.
Таким образом, в итоге нашего обзора англоязычной литературы о Юнге можно отметить, что исследователи помещают поэму в широкий литературный ряд, сближают ее с «Потерянным раем» Мильтона и подчеркивают в ней особую значимость традиции апологетики, проявившейся в утверждении существования Бога, раскрытии картины звездного неба, провозглашении веры в бессмертие души. В характеристике литературных достоинств поэмы исследователи выделяют особый юнговский стиль и комплекс традиционных для него тем и мотивов.
Приведенные русские и англоязычные исследования произведений Юнга и Грея помогают выделить те черты, которые выразили многие основополагающие идеи сентиментализма как зарождающегося литературного направления. Они увлекали новизной мировосприятия и создавали новые возможности поэтического раскрытия внутреннего мира личности, обращенной к бытийным проблемам жизни и смерти, бессмертия души, вечности и бренности, предлагали для этих размышлений новые пространственные то-посы и временные парадигмы.
На рубеже XVIII - XIX веков в России наблюдается уже систематический интерес к творчеству этих английских авторов. Их произведения переводятся, оцениваются, в русской поэзии возникают подражания, и постепенно формируется целый комплекс образов и мотивов, восходящих к «кладбищенской» поэзии. Хотя межнациональные связи русской и английской литератур подробно изучались в отечественном литературоведении несколькими поколениями исследователей, в ряду которых М. П. Алексеев, В. М. Жирмунский, Ю. Д. Левин, П. Р. Заборов, Ю. М. Лотман и др.26, этот про-
Butt John. The mid-eighteenth century. - Oxford: Clarendon Press, 1979. - P. 86. См. «Библиографический список» в нашей диссертации.
цесс во всей его полноте пока не был предметом специального рассмотрения в отечественной науке.
Основное внимание исследователи сосредоточили на переводе "Elegy written in a country church-yard" Т. Грея, который выполнил Жуковский. Под названием «Сельское кладбище» этот перевод вошел в русскую литературу и оказал заметное воздействие на развитие элегической школы в эпоху пред-романтизма и раннего романтизма. Как пишет В.Э. Вацуро, под влиянием элегии Грея и ее перевода Жуковским формируется новое понятие "суггестия" - "подсказывание", "внушение", "наведение", стремление вызвать в нас представления, не называя их. Элегия Грея сконцентрировала в себе предшествующую традицию, «в ней были отобраны и сведены в единый фокус характерные для жанра художественные средства»27.
В связи с этим литературные критики и исследователи рассматривают элегию Т. Грея в эволюции художественной системы Жуковского как образец нового типа перевода, помещают ее в ряду первых элегий поэта и связывают с началом творческого пути Жуковского.
Г. А. Гуковский вписывает опыт перевода элегии в развитие стиля Жуковского: «"Сельское кладбище" Грея не один раз переводили до него... Но о человеке как центре мира, в освобождающем плане - и в отрыве от всего «внешнего» - так до него не писали... именно он, с такой полнотой, и силой, и глубиной выразил в русских стихах суть романтизма. Индивидуализм и субъективизм - это и есть эта суть, в применении к вопросу о человеке»28.
Р. В. Иезуитова пишет о «Сельском кладбище»: «Один их опытов элегии нового предромантического типа, "Сельское кладбище", отчетливо показывает живую преемственную связь поэта, воспитанного в школе русского классицизма, с одической: высокая, торжественная элегия вбирает в себя жизнеспособные элементы поэтики и стилистики оды, трансформирует их. Эти элементы ассимилируются принципиально иной художественной систе-
Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры «Элегическая школа». - СПб.: Наука, 1994. - С. 50. Гукопский Г.Л. Пушкин и русские романтики. — М.: Интрада, 1995. - С. 67.
мой, попадают в иной поэтический контекст, приобретают новую функцию <...> Жуковский <...> резко эволюционирует в направлении меланхолического лиризма»29.
А. С. Янушкевич, анализируя перевод элегии Грея, отмечает, что «"Сельское кладбище" открыло потенциальные возможности Жуковского как поэта новой эпохи. В его переводе — ощущение простора чувств. «Я» поэта обнаруживается во всем: и в пронизанности пейзажа лиризмом, и в задушевных эмоциях размышления на кладбище, и в тщательной разработке образа лирического героя»'0.
Работа В. Н. Топорова «"Сельское кладбище" Жуковского: к истокам русской поэзии» (1981) — одно из последних обобщающих исследований как по проблеме влияния элегии, ставшей «событием в истории русской поэзии», на развитие русской поэзии, так и по истории ее перевода в творчестве самого Жуковского. В. Н. Топоров подробно анализирует перевод и выявляет стремление Жуковского найти в русском языке поэтические средства, которые производили бы на читателя то же впечатление, которое производит оригинал. Он рассматривает, как Жуковский усекает строку, ищет совпадающую метро-ритмику, выявляет особенности перевода звукописи с одного поэтического языка на другой.
С публикацией «Сельского кладбища» и других стихотворений, продолжающих ту же линию, для русского читателя наиболее близкими и насущными поэтическими ценностями стали те, которые начали появляться в русской литературе. По мнению В. Н. Топорова, Жуковский создал поэтический текст, структура которого обладает сложностью, не имеющей прецедентов в поэзии XVIII века. Язык поэтических произведений Жуковского 1800-х (начиная с «Сельского кладбища») - 1810-х годов вошел как целое (язык русской элегии) важной составной частью в фонд русского поэтического языка".
Иез) и гова Р.В. Жуковский и его время. - Л.: Наука, 1989. - С. 58-59. 30 Янушкевич А.С. В мире Жуковского. - М.: Наука, 2006. - С. 50.
"'' Топоров B.H. «Сельское кладбище» Жуковского: К истокам русской поэзии // Russian Literature (North-Holland Publishing Company). 1981. Vol. X.
A. H. Гиривенко в исследовании о русском художественном переводе первой половины XIX века также говорит о переводе Жуковского, но рассматривает его в свете общей истории развития поэтического перевода конца XVIII - XIX вв. Он отмечает, что «с перевода элегии Томаса Грея «Сельское кладбище» следует вести отсчет и в поэзии самого Жуковского, и в истории русской романтической поэзии вообще»1". Именно в интерпретации Жуковского, по мнению А. Н. Гиривенко, «элегия превратилась не просто в грустную медитацию (подчиненную мысли о величии всякого человека), но и в своеобразную песню грустного содержания, где существенны риторические вопросы и восклицания, передающие атмосферу романтической элегии. Мир "Сельского кладбища" элегичен по своей сути, все в нем от начала до конца погружено в единое настроение. Пейзаж органично переходит в медитацию, а в последней части элегии становится как бы частью душевных переживаний молодого поэта, ...здесь сплавились воедино различные жанровые элементы - описание и размышление, исповедь и рассказ, поток чувств и ораторские интонации»33.
Таким образом, обзор научных исследований показывает, что художественные открытия Жуковского, сделанные в процессе перевода "Elegy" Грея, подробно изучались. Но предыстория переводов элегии Грея не привлекала внимание исследователей, тогда как работе Жуковского предшествовал целый ряд переложений, переводов, подражаний "Elegy written in a country church-yard". Перевод Жуковского не был одномоментным явлением, это был итог достаточно длительного процесса вхождения поэзии Грея в контекст русской литературы, который нуждается в изучении и восстановлении его значимости. На фоне определения этой значимости будут более объективно видны художественные открытия Жуковского.
Юнг был вторым английским поэтом эпохи сентиментализма, творчество которого становится популярным, переводится, интерпретируется в Рос-
Гиривенко Л.Н. Из истории русского художественного перепода первой половины XIX века. Эпоха романтизма. - М.- Флинта; Наука, 2002. - С. 44. 3 Гиривенко А.Н. Из истории русского художественного перевода первой половины XIX века... — С. 44.
сии. Как и Грей, он привлекает внимание благодаря литературным вкусам и пристрастиями развивающегося сентиментализма. Обращаются к Юнгу Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский, Ф. А. Эмин, Г. П. Каменев, С. С. Бобров.
Ю. Д. Левин отмечает, что «Юнга скорее рассматривали в ряду мыслителей и моралистов, чем поэтов. Тем не менее постепенно формируется представление о Юнге как о скорбном и трогательном поэте, питающем чувствительные сердца сладостной печалью»34. Первоначально размышления Юнга о жизни и смерти, бессмертии души, времени, добродетели, его попытка нравственно воспитать читателя падают на благодатную почву русской литературы, подготовленную особым интересом философов и поэтов того времени именно к этим проблемам. «Субъектом философствования выступает как бы все человечество, рефлексирующее по поводу своей сущности35 <...> Моральная аргументация, моральное обоснование теоретической концепции, достижение нравственного идеала как цель философствования - вот характерные черты метафизики в России»36.
Н.Д. Кочеткова, характеризуя литературу русского сентиментализма, отмечает особую популярность, которой пользовалось произведение Юнга в России. Он становится любимым автором не только реальных читателей второй половины XVIII века: «от "чувствительного" читателя XVIII в. суждение о книге и ее авторе переходит к литературному герою, а этот герой в свою очередь служит образцом для подражания другим многочисленным читателям». Исследовательница называет Юнга «утешителем несчастных»37.
История переводов центрального произведения Юнга "Night thoughts" в России представлена в работе П. Р. Заборова. Исследователь отмечает: «Полтора десятка переводов одного и того же литературного произведения на протяжении нескольких десятилетий — не считаться с подобным фактом нельзя. Каким бы частным и второстепенным этот факт ни казался, его сле-
J' Левин Ю.Д. Английская поэзия и литература русского сентиментализма. Восприятие английской литературы в России.-Л.: Наука, 1990.-С. 183.
35 Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века. - СПб.: Наука, 1996. - С. 11. jG Мысли о душе. Русская метафизика XVIII века. - СПб.: Наука, 1996. - С. 68. 37 Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма. - СПб.: Наука, 1994. -С. 168.
дует понять и исторически объяснить; в противном случае неизбежно окажутся неполными и недостаточными наши представления о литературном процессе в России последней трети XVIII в., а также о русско-западных литературных связях этих лет»38. Но в своем обзоре Заборов в большей мере сосредоточивается на истории появления разных переводов этого автора 1770-х годов, не вдаваясь подробно в отличительные особенности переводов и дальнейшую судьбу юнговских мотивов в русской литературе.
На наш взгляд, сопоставление переводов необходимо в связи с тем, что в русской поэзии постепенно сформировался своеобразный «ночной текст», связанный с "Night thoughts". Он включал в себя ночное бдение поэта, занятого размышлениями о бытийных проблемах, особую ночную и кладбищенскую атрибутику. Смерть и бессмертие, утраты и страдания, время и вечность раскрывались в переживаниях одинокой и отрешенной от повседневности личности, сознание которой было ориентировано на постижение тайны бытия. Весь этот комплекс тем, мотивов и символов долгое время осознавался как юнговский. Отсылки, скрытые цитаты, переклички и диалоги, а также прямые упоминания имени Юнга встречаются у Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, С. С. Боброва, Г. П. Каменева.
Большое количество переводов произведений Юнга и Грея, выполненных в России в разное время разными авторами, говорит о долго не ослабевавшем интересе русских поэтов и переводчиков к творчеству этих английских сентименталистов. Очевидна проблема определения истоков этого интереса, развития переводческой традиции и разных форм влияния, которое оказало творчество английских авторов на русскую литературу.
Актуальность заявленной нами темы диссертационного исследования обусловлена неослабевающим интересом современного литературоведения к русско-английским литературным связям, начальный этап которых изучен сравнительно мало, тогда как его роль в развитии литературного процесса в
38Заборов II.Р. «Ночные размышления» Юнга в ранних русских переводах // Русская литература XVIII пека. Эпоха классицизма. М.; Л.: Наука, 1964. - С. 279.
России существенна и нуждается в дальнейшем конкретном рассмотрении. Эпоха сентиментализма была одним из первых периодов в истории становления как переводческой традиции в России, так и самой русской литературы конца XVIII — начала XIX вв., развивавшейся в активном контакте с европейской литературой. В ней формировались тенденции последующей эволюции русской переводческой традиции и укреплялся диалог русской литературы с литературой европейской. Актуальность видится и в необходимости уточнения методики ведения анализа художественного текста в выбранном аспекте и выработке научного аппарата описания переводов для дальнейшего их изучения.
В качестве предмета исследования избраны переводы Юнга и Грея в русской литературе, выполненные в 1770 - 1810 гг.
Методологической основой предлагаемого исследования являются теоретические труды (М. М. Бахтина, М. Л. Гаспарова, Л. Я. Гинзбург, В. М. Жирмунского, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Ю. Н.Тынянова и др.), историко-литературные исследования по сравнительному литературоведению и компаративистике, посвященные русскому и английскому сентиментализму и раннему романтизму (М. П. Алексеев, Д. Д. Благой, В. Э. Вацуро, А. М. Веселовский, Г. А Гуковский, Н. П. Дьяконова, Э. М. Жилякова, В. М. Жирмунский, П. Р. Заборов, А. В. Западов, Е. П. Зыкова, Ф. 3. Канунова, О. Б. Кафанова, Н. Д. Кочеткова, О. Б. Лебедева, Ю. Д. Левин, Ю. М. Лотман, В. А. Луков, П. А. Орлов, Т. В. Саськова, Н. А. Соловьева, В. И Топоров, А. С. Янушкевич, J. Butt, R. Carter, G. S. Fraser, G. Hammarberg , R. Haven, S. Johnson, A.L. Lytton Sells, J. Moore, R. Southall, R. Sugg ) и переводоведов (A. H. Гиривенко, Ю. Д. Левина, А. В. Федорова, В. Н. Комиссарова, Е. Г. Эт-кинда, и др.) Особенность материала работы, связанная с сопоставлением текстов разных языковых систем (английской, русской, французской), потребовала осмысления методологии и методики исследования. Переводы поэзии Юнга и Грея рассматриваются в сравнительно-сопоставительном аспекте по отношению друг к другу, а также к оригиналу в процессе их появления в рус-
ской литературе конца XVITI - первой трети XIX века с применением структурно-типологического, сравнительно-исторического, культурологического методов исследования.
Исходя из ведущей роли лексической структуры в формировании смысла произведения (хотя велика значимость образного, сюжетно-композиционного и идейно-тематического уровней), а также учитывая особенность поставленных цели и задач, методика работы с материалом предполагала наблюдения, которые позволили бы представить смысловые изменения и сдвиги в переводах (включая изменения и эмоционального плана). На первой ступени анализа (при ведении подстрочного перевода) описываются лексические замены на уровне стиха и поэтической строфы; на следующем этапе анализируется система сопряженных смыслов, то есть описываются изменения поэтической структуры целого как результат данных замен. Думается, это позволит полнее исследовать содержание ведущих мотивов и идейно-философскую трактовку переводов.
Материалом исследования в диссертации являются произведения Эдварда Юнга и Томаса Грея, их европейские и русские переводы XV1I1 - XIX веков и комментарии к ним, а также отдельные стихотворения русских поэтов конца XVIII - начала XIX века, содержащие отчетливый диалог с этими авторами. Для первой главы были выбраны первые поэтический и прозаический переводы "Elegy written in a country church-yard" Т. Грея, как первое обращение к этому автору, переводы П. И. Голенищева-Кутузова, основанные на целостном подходе к творчеству английского автора, а также переводы В. А. Жуковского как наиболее значимый этап восприятия Грея в России. Материал в этой главе расположен в хронологическом порядке, за исключением раздела, посвященного творчеству Жуковского, в котором прослежена внутренняя хронология развития интереса Жуковского-переводчика к элегии Грея.
Для второй главы были отобраны переводы М. В. Сушковой, создавшей первый перевод части поэмы Юнга "The complaint, or night thoughts", ne-
ревод А. М. Кутузова, как пример значимости комментария к переводу для русских читателей, перевод С. Н. Глинки, представляющий собой первый полный поэтический перевод "The complaint, or night thoughts" Э. Юнга, и последующие поэтические переводы П. Политковского и М. Паренаго как наиболее яркие образцы в ряду освоения произведения Юнга в России. В третьей главе рассматриваются произведения С. С. Боброва и Г. П. Каменева, связанные с первой волной влияния Юнга и Грея на творчество русских поэтов. Из произведений В. А. Жуковского были выбраны те, в которых наиболее заметно обращение к мотивам и образам поэзии Юнга и Грея. В последнем разделе третьей главы представлены произведения Лермонтова как образцы дальнейшей судьбы этих традиций в русской поэзии первой половины XIX века. В работе также учитывается материал русской периодики, касающийся отзывов на произведения английских сентименталистов и их переводов.
Цель работы - воссоздать этапы восприятия творчества Юнга и Грея в русской литературе конца XVIII - первой трети XIX века, исследовать типологию переводов на разных этапах рецепции творчества этих английских авторов и рассмотреть разные формы существования традиций Юнга и Грея в русской поэзии указанного периода для создания более полной картины развития русско-английских связей в начальный период их возникновения в литературе.
В соответствии с этим решается ряд конкретных задач:
- создать эмпирическую базу исследования и описать собранный мате
риал в лексическом и стилистическом аспектах;
- сопоставить русские переводы с оригиналами и переводами-
посредниками для выявления особенностей каждого текста;
создать и описать типологию переводов поэзии Юнга и Грея в процессе рецепции их творчества;
на основе сопоставления разных переводов одного автора установить общий характер эволюции переводов;
- проследить возникновение и развитие традиций Юнга и Грея в русской поэзии первой трети XIX века.
Научная новизна настоящей работы заключается в том, что в ней впервые предпринято системное изучение переводов поэзии Юнга и Грея, начиная с первых обращений до создания полных поэтических переложений, и рассмотрена дальнейшая судьба героя, мотивного комплекса и хронотопа «кладбищенской» поэзии в русской лирике конца XVIII - первой трети XIX века.
Научные результаты исследования:
Выявлены и рассмотрены на материале рецепции поэзии Юнга и Грея разные типы переводов: буквалистский перевод, перевод фрагмента, перевод-интерпретация, перевод с комментарием, прозаический перевод поэтического текста, перевод с использованием языка-посредника - в связи с развитием переводческой традиции конца XVTII - начала XIX века.
Впервые исследуются переводы Грея и Юнга в контексте русской масонской философии и использование текстов перевода для передачи масонских идей.
Представлена предыстория наиболее значимого перевода "Elegy written in a country church-yard" Т. Грея, выполненного В. А. Жуковским в 1802 году, от анонимных переложений фрагментов до полных переводов элегии в контексте всего творчества английского поэта.
Прослеживается влияние национальной культуры французского перевода-посредника на рецепцию английского оригинала в русских переводах.
Впервые намечены связи переводческой рецепции с возникновением традиции английской кладбищенской поэзии в русской лирике первой трети XIX века и формированием греевско-юнговского комплекса мотивов и образов.
Теоретическая и практическая значимость диссертации заключается в том, что избранный подход к исследованию рецепции произведений Юнга и Грея в России открывает новые перспективы для более глубокого и конкретного понимания культурного диалога русской и английской литературы.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в работе представлено исследование на лексико-стилистической основе концептуальной системы текстов, которая охарактеризована как синтез разных культурных парадигм: английского и русского сентиментализма, христианства, масонства. Наблюдения и выводы, а также предложенный прием текстового анализа можно использовать в дальнейшей разработке проблем текстовой организации с точки зрения комплексного лингвопоэтического подхода. Материалы диссертации могут быть применены при разработке курсов по истории русской литературы XVIII - XIX веков, а также по истории перевода в спецкурсах по английскому и русскому сентиментализму.
Структура работы определяется целями и задачами в исследовании материала. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Во введении обосновываются цели и задачи исследования, его актуальность, рассматривается история вопроса восприятия Юнга и Грея в русском и зарубежном литературоведении, устанавливается научная новизна работы.
В первой главе «Поэзия Томаса Грея в русских переводах» проводится сравнительное, хронологическое исследование разных форм перевода "Elegy written in a country church-yard" Грея в России, проанализированы основные подходы и принципы освоения этого стихотворения в русской поэзии. Сделана попытка вновь объяснить в данном контексте значение перевода Жуковского 1802 года. Прослеживается направление эволюции переводов Грея. Анализируются первые переводы, а также переводы П. И. Голенищева-Кутузова для уточнения картины русско-английских связей рубежа XVIII -XIX веков.
Во второй главе «Русские переводы поэмы Э. Юнга "The complaint, or night thoughts"» представлено три раздела, включающие в себя ранние обращения к поэме Юнга, исследование комментариев одного из самых значительных переводов Юнга в России, созданного А. М. Кутузовым, анализ перевода С. Н.Глинки, выполненного при помощи перевода-посредника, а также поставлен вопрос о значении творчества Юнга для русской литературы рубежа XVIII - XIX веков.
Третья глава «Традиции английской кладбищенской поэзии в русской лирике конца XVIII - первой трети XIX века» состоит из трех параграфов, в которых рассматриваются разные формы дальнейшего освоения юнговско-греевского комплекса тем и мотивов. В первом параграфе рассматривается прямой диалог С. С. Боброва и Г. П. Каменева с английскими поэтами, во втором параграфе прослеживаются особенности освоения традиций Юнга и Грея в творчестве В. А. Жуковского. В третьем параграфе выявлены мотивы и образы поэзии английских сентименталистов в русском романтизме на примере творчества М. Ю. Лермонтова.
В заключении представлены основные итоги работы и намечены перспективы дальнейшего исследования проблемы.
Положения, выносимые на защиту:
Русско-английский диалог культур начинает интенсивно развиваться в последней трети XVIII века. Особый интерес к английской «кладбищенской» поэзии был обусловлен тем, что произведения поэтов этого течения, особенно Э. Юнга и Т. Грея, соответствовали потребностям формировавшегося в России сентиментализма. Рецепция поэзии Юнга и Грея представляет собой сложный процесс, протекавший в разных формах и состоявший из нескольких этапов.
Первый этап восприятия был связан с освоением содержания произведений Юнга и Грея. Переводчиков привлекали новизна образов и новая концепция человека, поэта и окружающего мира. Однако слабо развитые языковые и художественные средства не позволили создать
достойный стихотворный аналог, поэтому большинство первых переводов были выполнены в прозе.
Переводы П.И. Голенищева-Кутузова стали одной из первых попыток стихотворного перевода и единственной попыткой целостного подхода к переводимому автору. На переводы Кутузова оказали влияние его масонские убеждения, поэтому он вносит в тексты своих переводов новый, скрытый смысл, связанный с масонской символикой, по-новому интерпретируя произведения этого автора.
Перевод Жуковского «Сельское кладбище» 1802 года стал наиболее важным этапом в восприятии Грея в России и ознаменовал собой новую ступень развития русской переводческой традиции. Для русской литературы он стал вершиной развития сентиментализма. Три перевода 1801, 1802 и 1839 годов наглядно демонстрируют эволюцию Жуковского как поэта и переводчика, изменение его творческих приоритетов и переводческих принципов.
А. М. Кутузов, автор одного из самых известных переводов поэмы "The complaint, or night thoughts" Юнга, развил новую форму диалога с английским автором в виде обширного биографического, культурологического, философского комментария к поэме, который послужил дальнейшему процессу освоения комплекса идей английской «кладбищенской» поэзии в русской литературе.
Появление стихотворных переводов Юнга было связано с развитием интереса к нему как к поэту. В первом полном поэтическом переводе "The complaint, or night thoughts", автором которого был С. Н. Глинка, использовался французский язык-посредник в виде перевода Летурне-ра, что повлияло на конкретизацию образов и мотивов, связанных с ночным миром поэмы Юнга.
7) Переводы произведений Юнга и Грея способствовали созданию в рус
ской поэзии узнаваемого комплекса мотивов: ночь и ночной пейзаж,
вечер, кладбище. Сформировался особый лирический хронотоп и новое
лирическое сознание, обращенное к бытийным темам, которые осмыслены отдельным частным человеком, стоящим перед лицом вечности. 8) Традиции Юнга и Грея продолжают свое существование в русской поэзии в разных формах. Прямой диалог в виде цитат, заимствований появляется у поэтов позднего сентиментализма, разрабатывающих бытийные темы. Более сложные формы освоения традиций в виде влияний, включений, переосмысления основных мотивов, хронотопа, образа лирического героя присутствуют в поэзии В. А. Жуковского и других русских романтиков первой трети XIX века.
Масонская символика в переводе "Elegy written in a country church-yard" П. И. Голени щева-Кутузова
Произведение "Elegy written in a country church yard" имеет в России свою особую судьбу. Многие исследователи считают перевод именно этого произведения, выполненный В. А. Жуковским, началом нового периода в развитии русской литературы. Перевод П. И. Голенищева-Кутузова, который мы рассмотрим здесь, представляется интересным, так как он выполнен поэтом, который критиковал школу Карамзина. Главными вопросами для нас при обращении к элегии Грея будут следующие: почему Кутузов выбрал это стихотворение для перевода, как он воспринял это произведение, как оценивал его, что нового он привнес в понимание этого стихотворения?
В своем Известии П. И. Кутузов пишет о Грее: «Он докончил свою славную Элегию на сельское кладбище около 1750 года. Сие прекрасное сочинение, обнародованное Вальполем, с коим он давно уже был паки в согласии, утвердило его славу»40. Кутузов выделяет элегию, подчеркивая ее большое значение для творчества Грея. Он называет это стихотворение «славным», «прекрасным», ему лично оно тоже нравится.
В переводе Кутузов полностью сохраняет структуру и достаточно точно передает содержание оригинала. Замены, которые он делает в этом стихотворении, на первый взгляд незначительны, но, как и в других переводах, они есть и определенным образом меняют смысл. В этом произведении, как и в предыдущих, Кутузов вновь развивает оппозицию света и тьмы, связанную с масонской гносеологией. Эти образы есть и у Грея, но в свете концепции всего сборника переводов они получают новый смысл, включаясь в систему масонской символики, передающей процесс обретения знаний.
Начало размышлений связано с семантикой тьмы: «во тьме ночной», «вечерний мрак скрывает», так как герой изначально непросвещен. А с образом молодого поэта ассоциируется символ света: «видали мы его на утренней заре», «чтоб солнца восход увидеть на горе», то есть молодой поэт сближается с братством. Нужно сказать, что в антропологии масонства прозрение человека часто связывается с творчеством. Например, говоря о возможном скрытом гении поселян, он пишет:
Огонь связан напрямую с масонской символикой света. В своей оригинальной «Оде на торжество дня Святого Иоанна Крестителя» 1809 года Кутузов также использует этот знак:
Таким образом, огонь является символом, объединяющим братьев, а здесь он ассоциируется с мотивом творчества.
В некоторых случаях Кутузов использует те образы, которые есть в оригинале, но развивает их по-своему. Например, в четвертой строфе в оригинале:
В этой части появляется слово «гроб», которое затем в переводе повторяется еще дважды, хотя в оригинале есть другие слова, заменяющие его: "lowly bed" (скромное ложе), "grave" (могила). Таким образом, в переводе появляется нагнетание этого образа, это можно объяснить тем, что в масонстве гроб имеет символическое значение. Перед посвящением человека в степень мастера его заводили в «комнату размышлений», где стояли три гроба, в двух из которых лежали муляжи покойников, а третий был пустой и предназначался для самого посвящаемого, символизируя прощание с его старой жизнью. И одновременно гроб напоминал о суетности, бренности земной жизни и о том, что всех ждет этот конец44.
У переводчика храм становится местом события, символика которого является одной из центральных в масонстве. Главная задача масона — построить свой «внутренний храм», то есть работать над собой, достигнуть духовного совершенства. Этот символ строится на использовании библейского мифа о храме царя Соломона45. Переводчик называет храм «древним», что еще более напоминает об этом. В ритуальном стихотворении Кутузова «Речь при открытии работ в учрежденном вновь Храме» (1814) есть такие строки:
Речь идет о масонском храме, и главной чертой для Кутузова является его простота. Примечательно, что этот же эпитет использован переводчиком в элегии, где он говорит о «простых стенах» храма. Этот храм — место собрания братьев, их объединения, но в то же время он становится источником их мудрости и знаний. В данном случае храм понимается буквально, но в его творчестве есть и другое значение этого символа. В «Оде на торжество дня Святого Иоанна Крестителя» появляется храм как вместилище внутренней духовной энергии каждого человека:
Создание храма воспринимается как путь духовного исправления и обогащения. Построение своего внутреннего храма является главной задачей масонов. В переводе элегии Кутузов употребляет этот образ дважды.
A.M. Кутузов - переводчик и комментатор поэмы Юнга
После перевода М. В. Сушковой появилось много вариантов переложений поэмы Юнга, но выполнялись они в основном не с английского, а с языков-посредников, французского и немецкого. Одним из самых известных переводов был немецкий, выполненный Арнольдом Эбертом (1760-1771), который стал основой для нового и значительного представления этого произведения в России. Автором нового перевода стал А. М. Кутузов. Об этом авторе известно не так много. В основном отмечается его дружба с Карамзиным и принадлежность к одной масонской ложе с Н. М. Новиковым. Как и многие его друзья, он также пробовал свои силы в поэзии и переводах. Вместе с И. П. Тургеневым, директором Московского благородного пансиона, он был главным переводчиком и редактором в Переводческой семинарии . Перевод Юнга стал одной из самых значительных работ в его творчестве. Первые части его перевода стали появляться в журнале «Утренний свет», издаваемом Новиковым, в 1778 году, первое же издание всех глав в его переводе было опубликовано в 1785 году под названием «Плач Эдуарда Юнга, или Нощные размышления о жизни, смерти и бессмертии, в девяти нощах помещенные». П. Р. Заборов, высоко оценивая перевод Кутузова, отмечает: «Пленившись глубокими мыслями "истинного стихотворца сего", во многом созвучными его собственным, в "пользе, которую всякий добросердечный человек из книг его почерпнуть может", Кутузов работал над своим переводом с большим упорством ... Тщательный, снабженный обширными комментариями (отчасти заимствованными у Эберта), перевод Кутузова был, несомненно, самым значительным в истории русского юнгианства. Об этом свидетельствуют и его переиздания (1799, 1812)».2
Не стоит, однако, забывать о том, что А. М. Кутузов принадлежал масонскому братству и входил в ту же ложу, что и Новиков, и какой-то период времени Карамзин. Е. И. Тарасов пишет: «Кутузов был способен весь отдаваться служению какой-либо идее, и это видно из того, что он пожертвовал всем состоянием и карьерой, может быть, даже семейным счастьем для масонских предприятий»3. Следовательно, он разделял убеждения, проповедовавшиеся в масонском учении. Быть может, это была одна из причин, почему его так привлекло это произведение Юнга. Действительно, поэма, переполненная космологическими аллегориями, и с таким значительным дидактическим содержанием не могла не привлечь внимания масона, ведь в ней проповедовалось то, что жизнь земная — ничто, что человек должен думать всегда о своей душе и что главное — это добродетель, которую нужно в себе воспитывать. Это соответствовало масонской философии и личным убеждениям Кутузова. Е. И. Тарасов так характеризует его: «Мысли Кутузова всегда имели серьезное и даже философское направление .... Он — человек вдумчивый, он мыслитель, обращенный к мистическому созерцанию самого себя, своего внутреннего мира .... Совершенствование себя, своего духа путем самопознания - вот цель его стремлений».4
Кутузов очень долго переводил поэму, пытаясь как можно точнее передать ее содержание. Некоторые исследователи считают, что поэма эта отрицательно повлияла на Кутузова, так как он считал, что никак не может передать красоты этого произведения, и это его очень угнетало: «чем лучше, как ему кажется, он понимает красоту его творения, тем мучительнее осознает, насколько сам далек от своего идеала ... И это осознание повергает его в еще большую мрачность! ... В мучительных переживаниях, в порыве самоуничижения, он очень близко подходит к разочарованию в людях и в самом себе»5. Сама тематика также повлияла на впечатлительного поэта, заставляя его думать о смерти.
Основой для перевода Кутузова послужил немецкий источник, хотя, по словам Е.И. Тарасова, Кутузов был «наиболее образованным членом (ложи. -А. С), знавшим не только французский и немецкий, но еще и английский язы ки»6. Близость перевода английскому варианту позволяет предположить, что Кутузов использовал не только немецкий посредник, но и оригинал. Все же то, что в основном перевод был сделан с немецкого, повлекло за собой некоторые изменения в тексте русского перевода. Однако далее если прочитать вариант Кутузова, не имея посредника, можно получить некоторое представление о том, на что в первую очередь обращал внимание русский автор, какой эта поэма стала в тексте, рассчитанном на русских читателей. На этой основе можно сделать вывод, как проходила его работа, какую тональность он пытался придать этой поэме, какое впечатление на читателей он хотел произвести и, следовательно, каким это произведение видели в России, что в нем выделяли, а что опускали, ведь, как уже было сказано, это был один из самых значительных переводов Юнга в России. Е. И. Тарасов отмечает: «Литературная заслуга его (А. М. Кутузова. - А. С.) состоит в переводе сочинения Юнга «Ночные думы» (The complaint or night thoughts), которые содействовали распространению сентиментализма в русской литературе»7.
По словам И. Ю. Виницкого, Кутузов в этом произведении формирует особую меланхолию. «Созданная им мистическая «философия меланхолии» -результат напряженнейших духовных поисков и печального опыта»8.
Нужно заметить, однако, что перевод Кутузова, несмотря на то что он был выполнен с использованием посредника, достаточно точен в передаче содержания поэмы. Кутузов следует за размышлениями автора, сохраняя почти все образы, использованные Юнгом. Следует также учитывать, что создается прозаический перевод стихотворного текста, а это предполагает соответствующие изменения.
Переводы поэмы Э. Юнга'Тпе complaint, or night thoughts" 1803, 1806 годов
Почти одновременно с переводом С. Н. Глинки в 1803 году в журнале «Новости русской литературы» появляется перевод одной из частей поэмы Юнга. Как и перевод Глинки, он был выполнен с французского варианта Летурнера. Из всего произведения английского автора была выбрана IV ночь «Нарцисса», в которой говорится о смерти дочери героя. Автором перевода был П. Политковский. Примечательно, что в самом начале освоения поэмы Юнга в России для перевода в основном выбирались первые главы его произведения, в которых главное внимание уделялось рассуждениям на философские темы. В этой же части, особенно в переводе Летурнера, акцент сделан на описании ночного пейзажа и переживаний героя, и позднее переводчики Юнга чаще выбирают именно эту часть. В 1789 году в журнале «Иртыш, превращающийся в Иппок-рену» появляется перевод под названием «Смерть Нарциссы, дочери славного Юнга», сделанный Николаем Смирновым. Еще один перевод «Нарциссы» выходит в 1799 году в журнале «Иппокрена, или Утехи любословия».Таким образом, раньше русских литераторов больше привлекали дидактические и философские фрагменты произведения, теперь их заинтересовало лирическое содержание этой поэмы.
В оригинале это третья ночь, но французский автор несколько изменил членение текста, поэтому у него это четвертая ночь. Нужно сказать, что вообще Летуренер очень вольно обходится с этой частью, обращая внимание на главное, с его точки зрения, и опуская незначительное, таким образом он сокращает объем этой части. Русский перевод выполнен в стихах, что вновь указывает на то, что в России Юнга стали воспринимать как поэта-лирика.
С самых первых строк этого перевода вводятся все ключевые образы поэмы. Достаточно сказать, что слова ночь и тьма упоминаются восемь раз только на первой странице в различных вариантах: «царица мрака - нощь», «я один во тьме ночной», «царица нощи». В первой же строке русского перевода появляется мотив смерти, чего нет ни в оригинале, ни во французском переводе:
Расторгнув узы сна, смерть вижу пред собой1
В этой главе одно из центральных мест занимает обращение к луне. Можно проследить различие в восприятии этого образа во всех трех вариантах. В английском:
Как видно, луна занимает одно из главных мест в системе художественных образов Юнга. Она связывает человека с небом, она имеет отношение к божественному творческому началу, она правит ночью, и ее же он называет Фебом, то есть божеством — покровителем искусства.
Французский вариант . «Devinite des ames sensibles, б lune, 6 toi qui, dans les heures de silence, regnes en paix et seule sur la foule des astres, descends de ton trone d argent; quittes les airs, et viens m inspirer des chantes dignes des cieux ...Daignes, dans un songe favorable, repeter a mon ame leurs celestes accords...Ah! je sens deja ta melancolique influence ; elle penetre mon ame attendrie.»3 (Божественность чувствительных душ, о л на, о ты, кто в эти часы тишины правишь в спокойствии только звездами, спускаясь с серебряного трона, покидаешь воздух и скоро вдохновишь меня небесными песнями... Изволь в благосклонном сне повторить моей душе их небесные аккорды... Ах! я уже чувствую твое меланхоличное влияние, оно проникает в мою размягченную ду-шу.)
Можно заметить, что Летурнер значительно расширил этот эпизод, развил образ, созданный Юнгом. Он особо выделяет влияние луны на душу героя. Она размягчает ее, делает ее еще более чувствительной. Луна для него связана в первую очередь именно с настроением героя, его душевным состоянием. Эти ее свойства он переносит на всех чувствительных людей. Русский перевод: В этом варианте подчеркнуто центральное место луны в ночном пейзаже. Она предстает как правительница ночи. Примечательно, что переводчик ни разу не использует слово луна, прибегая к различного рода метафорам.
Поэт сравнивает луну с женщиной, вспоминает о своей дочери. Луна окончательно приобретает женский образ, который тем не менее очень близок самому герою, она меланхолична, как и поэт. При помощи этого образа одновременно превозносится и образ Нарциссы, с которой сравнивают луну.
У Летурнера: «Моп sujet te plait et t interesse. Je pleure la perte d une beaute modeste et touchante comme la tienne...» [27] (Моя тема тебе нравится и тебя интересует. Я оплакиваю потерю красоты скромной и трогательной, как твоя). Французский автор особо отмечает, что луне может понравиться тема, на которую он говорит, то есть он вновь ищет в ней отзыв, сочувствие. В первую очередь он выделяет в Нарциссе красоту и лишь затем остальные ее качества. Он развивает ее сравнение с луной.
В русском переводе эта параллель, к сожалению, потеряна. Автор пишет лишь:
Я чувствую твое присутст вие со мной;
Уже ты на меня льешь твой луч ночной;
Ты скорбью тронута и жалобой унылой [246]
Акцент сделан именно на отклике луны на печаль героя. Все внимание оказывается сосредоточено на красоте ночного пейзажа с его лунным светом, падающим на героя. В отличие от перевода Глинки, в котором сравнение с
Нарциссой сохранено, Политковский в данном случае не считает это необходимым.
В целом можно сказать, что этот перевод несколько сокращает содержание оригинала, концентрирует его, и из всей главы автор выделяет именно описание переживаний героя и ночной пейзаж, философским же размышлениям уделено немного внимания.
В 1806 году появляется один из первых переводов с английского, но не с оригинала поэмы, а из антологии «Beauties of Edward Young, carefully selected from his poetical and prose writings» (Красоты Эдварда Юнга, тщательно отобранные из его поэтических и прозаических работ) Эванса. Автором перевода был Михаил Паренаго (1780 - 1832), один из издателей «Нового Английского Российского Словаря» (1808 — 1817), а также «Теоретическо-практической грамматики английского языка» (1828). Он же перевел книгу Архен гольца «Англия и Италия»4, то есть он интересовался английским языком и культурой Англии. В названии он сохранил заглавие Эванса «Стихотворческие красоты Эдуарда Йонга».
Традиции Э. Юнга и Т. Грея в творчестве В.А.Жуковского
Прямое цитирование произведений Юнга и Грея постепенно сменяется в русской литературе рубежа XVIII - XIX вв. более глубоким освоением тем, восприятием художественных форм. Вместе с прямым заимствованием отдельных образов и мотивов появляется их развитие, переосмысление. Говоря об этом направлении в освоении творчества Юнга и Грея в России, необходимо отметить особую роль Н. М. Карамзина. Глава сформировавшегося течения русского сентиментализма, Карамзин был одним из писателей, который обогащал отечественную литературу связями с европейскими художественными созданиями и прошлого, и современной ему эпохи. Карамзин интересовался Англией и ее литературой.
Ю. М. Лотман указывает на то, что одной из главных целей поездки Карамзина по Европе была Англия, «"любимая мечта" путешественника»1.
Один из немногих русских писателей того периода, Карамзин знал английский язык и, совершив поездку в Англию, в своих знаменитых «Письмах русского путешественника» рассказал о своих впечатлениях. Описывая Англию русскому читателю, Карамзин фактически создавал культурологический фон для восприятия английской литературы. В «Письмах» несколько раз Карамзин упоминает Э. Юнга и Т. Грея. О Юнге он говорит в разделе, посвященном английской литературе: «Йонг, гроза щастливых и утешитель нещастных ... заключили фалангу бессмертных Британских авторов»2. Карамзин отмечает наиболее важные, по его мнению, идеи, озвученные в творчестве Э. Юнга. В своем стихотворении «Поэзия» он пишет:
О Йонг, несчастных друг, несчастных утешитель! Ты бальзам в сердце льешь, сушишь источник слез, И, с смертию дружа, дружишь ты нас и с жизнью По поводу оценки этого стихотворения Ю. Д. Левин отмечает: «Окончательно ... сентименталистское понимание Юнга-поэта сформулировал Ка рамзин»4. Карамзин упоминает Юнга в ряду с такими британскими поэтами, как Оссиан, Шекспир, Мильтон и Томсон. Он пишет о Юнге как о поэте, который часто находился в состоянии меланхолии и в этом состоянии духа постигал мир и добродетель. Карамзину была близка мысль Юнга о быстротечности жизни, о том, что «все на земле есть тень»5, а настоящая жизнь начинается после смерти, когда «воскреснем мы для жизни, для жизни человеческой и божьей»". Это и является утешением для несчастных.
Еще одно упоминание о Юнге у Карамзина мы находим в его Предисловии к переводу трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». О. Б. Кафанова указывает на то, что это был первый «полный русский перевод пьесы великого английского драматурга»7. «Все лучшие английские писатели, после Шекспира жившие, с великим тщанием вникали в красоты его произведений. Мильтон, Юнг, Томпсон ... пользовались многими его мыслями, различно их украшая»8. Вновь Карамзин ставит этих авторов в один ряд, формируя для русского читателя представление о великих британских поэтах.
В своей переписке с Лафатером Карамзин ссылается на Юнга, цитируя его «Ночи» по-английски: « and at the destin d Hour Punctual as Lovers to the Moment sworn I keep my Assignation with my Woe» (И в назначенный час так же, как влюбленные, принесшие клятву верности, я прихожу на свидание с моей скорбью9) (перевод Ю.М. Лотмана).
Перед этой ссылкой Карамзин говорит, что он «все еще меланхолик». В стихах Юнга Карамзин находит глубокое выражение меланхолии, одного из главных состояний души героя-сентименталиста, во время которого душа очищалась, выздоравливала, улучшалась. Традиции Юнга и Грея нашли свое отражение во всем творчестве Карамзина и связаны с появлением новых эсте тических и этических ценностей (чувствительность, меланхолия, медитация, размышления на бытийные темы, происходящие на лоне природы).
Отмечая особую роль Карамзина в становлении русского сентиментализма, Ю. Д. Левин отмечает совокупное воздействие Карамзина, а также прозаических переводов Томсона, Юнга, Грея и их последователей на развитие русского сентиментализма и его основных тем10.
В контексте этих процессов освоения поэзии английского сентиментализма развивался интерес к творчеству Юнга и Грея у В. А. Жуковского, поначалу ученика и последователя карамзинского направления развития русской литературы, а затем сформировавшего свой неповторимый романтический художественный мир.
В начале XIX века жанр унылой элегии вообще и кладбищенской элегии в частности претерпевает значительные изменения. Эти жанры ищут новое содержание и новую форму для наполнения, поэтому традиции Юнга и Грея уходят на второй план. Ю. Д. Левин отмечает, что «в начале XIX в. ... воздействие их (Юнга и Грея. - А. С.) постепенно ослабевает. Убывает число переводов, подражаний. Своеобразное изменение претерпевают упоминания этих поэтов, по-прежнему встречающиеся в литературе. Они как бы обезличиваются, превращаются в нечто вроде нарицательных имен для обозначения поэта вообще или скорбного поэта (Юнг), поэта кладбищ (Грей), ... его (поэта. — А. С.) творчество из действенного живого фактора постепенно становится литературным наследием и утрачивает былую актуальность, вытесняемое новыми явлениями»11. Однако некоторые мотивы, образы, а также темы и художественные приемы, использованные английскими сентименталистами, остаются в русской литературе и получают новое развитие, уже независимое от жанра, в котором они зародились.
Этот процесс более всего можно проследить в творчестве В. А. Жуковского. Его творчество, как и вся русская литература того периода, прошло путь развития от ранних опытов, связанных с традициями классицизма и сентиментализма, до романтических открытий. Будучи переводчиком Грея, Жуковский не мог не испытать влияния лирики этого поэта. Знакомство с поэзией Э. Юнга происходит в Московском Благородном пансионе, где были сильны традиции масонства.
В освоении Жуковским традиций Грея и Юнга можно выделить два этапа. Ранний период, — когда он наиболее близок этим авторам. Эту связь отмечают И. А. Айзикова, В. А. Вацуро, Ю. Д. Левин, В. Н. Топоров, А. С. Янушкевич. В произведениях присутствуют скрытые цитаты, схожи многие темы и образы.
Заметное влияние творчества английских сентименталистов присутствует в «Майском утре» (1797), одном из первых опубликованных стихотворений В. А. Жуковского. Оно было написано под впечатлением от смерти В. А. Юш-ковой, сводной сестры поэта12, и поэтому его тематика связана с размышлениями на вечные темы жизни и смерти. А. С. Янушкевич указывает на «очевидную связь этого первого опыта Жуковского ... с "Ночными размышлениями" Юнга»13.
Основной акцент в стихотворении сделан на описании утра, что не совсем соответствует ночному и вечернему пейзажу, характерному для произведений английских сентименталистов. Ночь предстает здесь как мрачное и страшное пространство, которому противопоставлено утро. У Юнга можно найти эту же оппозицию: «night» (ночь) и «pitying ray» (сочувствующий луч).
