Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Предромантизм как литературная и эстетическая система 9
II. 1. Вопрос о предромантизме в современном литературоведении 9
II. 2. Историко-литературные предпосылки возникновения предромантизма в России. Взаимодействие русской и западноевропейских литератур конца XVIII-начала XIX веков 23
II. 3. Поэтика эстетика предромантизма 30
Глава 2. Истоки предромантизма и русский классицизм 39
III. 1. Элементы предромантизма в творчестве М.В. Ломоносова: «личностные» мотивы, мотив «ночи» 39
III. 2. Явления предромантизма в творчестве М.М. Хераскова: темы дружбы и добродетели в понимании М.М. Хераскова, тема времени и мотив «ночи», национально-историческая и философская проблематика 50
III. 3. Новое художественное видение мира в творчестве Г.Р. Державина: отступление от жанровой природы оды, национально-исторические мотивы, влияния Горация, Юнга, Оссиана на творчество Г.Р. Державина 80
Глава 3. Рассвет русского предромантизма 112
IV.1. Творчество М.Н. Муравьева середины 70-х годов как новый путь поэзии второй половины XVIII века. Трансформация жанра оды в творчестве М.Н. Муравьева 112
IV. 2. «Легкая поэзия» М.Н. Муравьева 134
IV. 3. Баллады М.Н. Муравьева 144
IV. 4. Переходный характер творчества С.С. Боброва: тема смерти и скоротечности времени 157
IV. 5. Элементы романтического метода в творчестве Г.П. Каменева: кладбищенская и пейзажная лирика, черты народной поэзии 180
Заключение 194
Список цитируемых и упоминаемых источников и исследований... 196
- Вопрос о предромантизме в современном литературоведении
- Элементы предромантизма в творчестве М.В. Ломоносова: «личностные» мотивы, мотив «ночи»
- Новое художественное видение мира в творчестве Г.Р. Державина: отступление от жанровой природы оды, национально-исторические мотивы, влияния Горация, Юнга, Оссиана на творчество Г.Р. Державина
- Творчество М.Н. Муравьева середины 70-х годов как новый путь поэзии второй половины XVIII века. Трансформация жанра оды в творчестве М.Н. Муравьева
Введение к работе
За последние три десятилетия в отечественной и западноевропейской литературоведческой науке явно проступают тенденции к рассмотрению романтизма в сложных взаимоотношениях с различными эпохами.
Накопление фактического материала разных национальных литератур сделало возможным изучить романтизм в общеевропейском контексте общественного и культурного развития с учетом динамики внутреннего движения каждой страны, а также специфики межнациональных контактов.
Заметной тенденцией в исследовании художественного своеобразия романтизма можно считать теоретическое осмысление сложных вопросов об исторических границах, непрерывности и прерывности и о национальных особенностях романтизма как литературного направления.
Собран огромный и перспективный материал для сравнительно-исторического изучения литературных процессов, сделана серьезная попытка его научного анализа и систематизации в трудах ученых многих стран.
На рубеже 18-19 вв. в большинстве стран Европы (включая Россию) на смену классицизму приходит романтизм. Этот общеизвестный факт, однако, при внимательном рассмотрении нуждается во многих разъяснениях.
Проблема перехода от Просвещения к романтизму имеет множество аспектов. Но все романтики по сути своего мировосприятия шли путями, отличными от просветителей, они открывали новые подходы к жизни, они ощущали исчерпанность самой логики мысли 18 века, ее метафизичность. Жизнь оказалась сложнее, она не укладывалась в те рационалистические конструкции, которые, казалось, так убедительно обосновывали просветители.
Критика просветительских принципов началась уже в литературе так называемого предромантизма.
Вопрос о предромантизме - один из самых запутанных в нашем и зарубежном литературоведении. Самый термин не однозначен. Чаще всего он применяется для обозначения художественного опыта ряда английских писателей второй половины 18 в. Однако к этому термину прибегают и при характеристике некоторых поздних просветителей, в творчестве которых обнаруживаются идеи, образы, мотивы, в той или иной мере предвосхищающие открытия романтиков. Анализ предромантизма не представляется возможным без учета современного состояния науки о сентиментализме и романтизме в русской и западноевропейских литературах, особенностей развития этих направлений и специфики их бытования в различных национальных литературах. Исследователи, занимающиеся данной проблемой, отмечают ее сложность, многоплановость. Так, М.А. Арзуманова пишет, что «сам сентиментализм не является единым течением, отсюда вытекает необходимость его серьезного изучения во всей его исторической сложности и неоднородности» [Арзуманова, 1967, 21]. Проблема единства сентиментализма как литературного направления, не подверженного другим влияниям, сложна и требует особого рассмотрения.
Нередко понятие «предромантизма» переносится на явления сентиментализма, в частности на творчество немецких писателей «Бури и натиска». Постоянно сближают понятия «предромантизм» и «сентиментализм» историки русской литературы. «Романтизм конца 18 - начала 19 века вырастал не из сентиментализма как такового, а из этого общего предромантического литературного движения, где сентиментализм был одним из наиболее заметных идейно и эстетически оформленных течений», - пишет А.С. Курилов [Курилов, 1981, 263].
В перечисленных случаях речь идет о совершенно разных явлениях, хотя используется один и тот же термин «предромантизм».
В отечественном и зарубежном литературоведении проблемы предромантизма вызывали и продолжают вызывать огромный интерес исследователей. Но общей концепции, целостного представления о поэтике и эстетике этого литературного явления так и не выработано.
В основе выбора темы лежало следующее гипотетическое предположение: т.к. в современной литературоведческой науке к настоящему времени не сложилось четкого мнения о предромантизме (самостоятельное литературное направление - переходный период в литературном процессе - отождествление с предшествующим и последующим направлениями), то в процессе анализа творчества определенного круга авторов можно получить представление о предромантизме как литературном явлении конца 18 - начала 19 вв. в русской поэзии.
Мы выбрали для анализа литературную деятельность поэтов, чье творчество может стать показательным в рассмотрении вопросов, связанных с трансформацией литературного процесса в интересующем нас аспекте.
Это исследование должно было:
1) показать наличие в русской поэзии указанного периода процесса формирования определенной эстетической системы, вызвавшей закономерный переход от одного литературного направления - сентиментализма - к другому -романтизму.
2) выявить специфику поэтики и эстетики предромантизма в русской поэзии конца 18 - начала 19 вв., ее связь с западноевропейской поэзией.
Актуальность работы определяется тем, что творческая деятельность некоторых представителей русского классицизма и сентиментализма рассматривается нами с точки зрения наличия в ней ранних романтических веяний, что подчеркивает планомерность смены одного литературного направления другим.
По признанию большинства ученых, ближе всего к исследуемой нами проблеме находятся произведения М.Н. Муравьева, М.М. Хераскова, С.С. Боброва, Г.П. Каменева, чьи сочинения анализируются в диссертации. Элементы предромантизма присутствуют в творчестве М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина.
Таким образом, объектом исследования в работе стали поэтические произведения конца 18 - начала 19 вв. Материалом послужили литературные журналы этого периода, академические издания полных собраний сочинений М.В. Ломоносова, Н.М. Карамзина, М.Н. Муравьева, В.А. Жуковского. Анализ тек стов проводится на основе авторитетных научных изданий. Непосредственным предметом исследования стали основные темы предромантизма, типы видения действительности в эту эпоху, зависимость искусства от истории, связи русской литературы с литературами западноевропейскими.
В работе была поставлена цель: проследить истоки предромантизма, его место и роль в историко-литературном процессе конца 18 - начала 19 вв.
Указанная цель определила постановку исследовательских задач:
1) изучение текстов указанного периода и их анализ с последующим выявлением поэтики предромантизма;
2) выявление специфических черт русского предромантизма ;
3) определение круга явлений западноевропейской литературы, влиявших на историко-литературный процесс в России;
4) разработка теоретических положений, определяющих круг понятий поэтики и эстетики предромантизма.
Задачи определили выбор методов исследования: историко-генетический, типологический, сравнительно-сопоставительный, метод наблюдения, элементы структурного анализа. Использован метод наблюдения и сравнительно-сопоставительный метод.
Научная новизна состоит в том, что впервые была осуществлена попытка систематизации научных знаний по данной проблеме и теоретического обоснования явлений предромантизма на основе проанализированного практического материала.
Также впервые рассматривается поэзия классицистов с точки зрения наличия в ней тенденций, связанных с началом крушения этого метода.
Теоретическая значимость определяется тем, что материалы диссертации вводят в научный обиход новую информацию, выявленную на базе текстологического анализа, о поэтике и эстетике предромантизма как переходного явления в литературном процессе России. Эти данные могут заинтересовать специалистов, участвующих в разработке самых разнообразных литературных аспектов данного периода: методологии, поэтики, литературных связей, текстологии и др.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы в процессе преподавания истории русской литературы, в частности, литературы 18 и 19 вв., истории зарубежной литературы, а именно английской литературы 18 в., а также в процессе преподавания культурологии, философии, эстетики. Материал и выводы диссертации могут быть использованы при проведении спецкурсов по русской и английской литературам 18 века.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Исходя из того, что предромантизм в России проявился не столь ярко, как в странах Западной Европы, и в творчестве лишь определенного круга авторов, среди которых не представляется возможным выявить хотя бы единственного представителя, четко следовавшего только традициям предроман-тизма, мы будем рассматривать предромантизм как переходное явление.
2. Традиционную тематику, проблематику и поэтику западноевропейского предромантизма следует считать основополагающей для русского предро-мантизма.
3. Зарождение ранних романтических веяний обнаруживаем уже в недрах классицизма.
Апробация. Основные положения и результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Брянского государственного университета, на научных конференциях Московского государственного университета (1999-2000 г.), Екатеринбургского государственного университета (2003 г.).
По теме имеется 3 публикации.
Вопрос о предромантизме в современном литературоведении
По вопросам предромантизма (или как называли явления, связанные с ним, ранние романтические веяния) существует огромная литература, анализ которой вполне может вылиться в отдельное научное исследование, поэтому остановимся лишь на основных, наиболее авторитетных публикациях, проливающих свет на эту проблему и представляющих собой противоположные точки зрения на предромантизм.
Интересной в этом плане представляется точка зрения П.А. Орлова, который рассматривает сентиментализм как единое целое, до конца выдержанное, не подверженное различным влияниям направление. Подобная точка зрения обоснована автором в исследовании вопросов, связанных с возникновением и развитием русского сентиментализма. Свою концепцию П.А. Орлов изложил в специальной монографии «Русский сентиментализм».
Существуют и иные точки зрения на проблему бытования сентиментального направления в русской литературе второй половины XVIII века. Некоторые исследователи считают, что русский сентиментализм неоднороден как направление, в нем заложены и содержатся истоки иных направлений, таких, как предромантизм и романтизм. Отдельные авторы считают, что русский сентиментализм и предромантизм - различные литературные направления, имеющие свою собственную специфику, оригинальность, самобытность. В данном случае предромантизм рассматривается не только как этап, предшествующий романтизму, но и как самостоятельное направление русской литературы.
К.А. Назаретская в работах, посвященных вопросам анализа русского сентиментализма, практически не различает, не отделяет одно направление от другого. Более того, в основу своей концепции автор работ кладет принцип замены одного термина другим. Подобная точка зрения, несомненно, заслуживает внимания, вносит значительный вклад в историю вопроса [Назарет-ская, 1967, 134].
В этом плане несомненный интерес представляет работа австрийского ученого В. Неухойзера. Он выделяет три этапа в развитии сентиментализма: 1) моралистико-дидактический сентиментализм (50-60-е гг.); крупнейшими фигурами в котором являются М.М. Херасков, Ф.А. Эмин; 2) сентиментальный эстетизм (70-80-е гг.), одним из главных представителей которого, по мнению ученого, следует считать поэта М.Н. Муравьева; 3) предромантизм, который включает творчество Н.М. Карамзина [Неухойзер, 1974, 79, 89, 238]. Следует отметить, что подобная точка зрения позволяет в какой-то степени определить границы литературных направлений второй половины XVIII века.
Предметом пристального изучения вопросов сосуществования сентиментализма, предромантизма и романтизма стала точка зрения Л.И. Кулаковой, выдвинувшей теорию существования предромантизма и романтизма. Эта позиция позволяет проследить взаимовлияние и взаимопроникновение данных направлений, выявить их сложность и своеобразие.
Работы В.А. Западова проливают свет на специфику каждого отдельного направления, содержат конкретное их изучение, детальную разработку. Значительное место в исследовательских работах В.А. Западова занимают вопросы бытования предромантизма в русской литературе второй половины XVIII века. На основе значительного фактического материала исследователь говорит о предромантизме как самостоятельном художественном методе русской литературы, выявляет и определяет границы сентиментализма и предромантизма [Западов, 1983, 135-150]. Работая над изучением истории русской поэзии второй половины XVIII века, автор многих интереснейших работ этого плана отмечал немалые заслуги «львовского кружка», в котором смогли «обрести самих себя» многие молодые поэты того времени, в том числе Н.А. Львов, М.Н. Муравьев, И.И. Хемницер, В.В. Капнист, Г.Р. Державин. Более того, изучение наследия молодых авторов нового направления имело важное значение для понимания закономерностей трансформации эстетических идей, тенденций развития литературы второй половины XVIII века.
В.А. Западов считает, что в творчестве предромантиков на первый план выдвигается человеческая индивидуальность и окружающий ее объективно-реальный, конкретно-чувственный мир; предромантики пришли к пониманию романтической концепции гениальности, вдохновения как источника поэтического творчества. Несомненно, именно из этого понимания неизбежно вытекало новое поэтическое видение мира. Идея ценности личности была в центре внимания предромантиков, а внимание к этическим проблемам, вопросам морали частного человека и общества позволяло ставить новые задачи перед поэтическим творчеством. В.А. Западов отмечает характерные черты, присущие предромантикам, а именно: изображение частной жизни частного человека и связанная с этим полнейшая ломка сложившейся жанровой и образной системы; отказ от нормативности как классицистической, так и сентиментальной, и «правил» в частности, попытки создания индивидуальных характеристик людей; внимание к бытовым деталям, воплощение быта в живописно-пластических образах; смелое сочетание прозаизмов и просторечия с высокой архаизированной лексикой; эксперименты в области метрики, строфики, рифмовки; поиски индивидуальной формы произведения: пристальный интерес к проблемам национального содержания и национальной формы, то есть признание того, что в разные эпохи и у людей разных национальностей существовали различные «вкусы», иначе говоря, отказ о критерия «изящного вкуса», единого для всех времен и народов, и выход к идее исторической и национальной обусловленности человека, народов, литератур.
Предромантизм выдвинул как центральные проблемы историзма, философии истории. Поэты-предромантики с особой остротой поставили вопрос о национальных формах поэзии, о национальных системах стихосложения, обращаясь за помощью к фольклору как источнику художественного, образной выразительности, роднику древней мифологии.
Концепция предромантизма В.А. Западова проясняет особенности художественного метода поэтов-предромантиков, своеобразия каждого из них, специфику эстетических воззрений и философских взглядов на мир, окружающую действительность.
В западноевропейском литературоведении о сентиментализме существует обширная литература (исследования А. Поттла, Э. Бейкера, П. Спакс, Д. Питток), не говоря о многочисленных монографиях и статьях об отдельных представителях этого направления.
Можно заметить закономерность и регулярность в появлении работ, прямо или косвенно связанных с генезисом романтизма, а следовательно, и с предромантизмом. Наиболее плодотворными периодами в изучении романтизма в XX веке были 20, 30, 40 и 60- годы.
В 20-е годы вопрос о предромантизме впервые во всей сложности возник в английской критике, поставившей, в частности, проблему роли «готического» романа в развитии романтического движения. В книге Д. Робертсона «Генезис романтической теории в XVIII веке» предромантизм выделен в особый исторический этап со своими специфическими чертами.
Элементы предромантизма в творчестве М.В. Ломоносова: «личностные» мотивы, мотив «ночи»
Такое самоограничение закономерно привело к тому, что стихия эмоционально-поэтического не стала всеопределяющим началом поэзии Ломоносова, в ее эстетике и принципах стиля только препятствия, а не опора в своих творческих исканиях.
В одах Ломоносов писал о предметах и явлениях, которые его затрагивали и волновали как гражданина, ученого, борца за общественный прогресс. Ода не требовала биографического материала или личных ассоциаций. Иное положение существовало в жанре так называемой духовной оды, то есть в переложениях псалмов, в которых относительно свободнее допускалось вторжение личного элемента. Библейский текст рассматривался русскими поэтами еще со времен Симеона Полоцкого как общая канва, на которой можно было вышивать те или иные собственные узоры, вдохновленные чувствами или переживаниями поэта, фактами или происшествиями его жизни.
Значение биографических фактов как подосновы ломоносовских переложений псалмов давно уже понятно и разъяснено. Силам зла, которые грозят поэту и готовят ему самые тяжкие испытания, он противопоставляет свою мечту о жизни светлой и радостной, о торжестве добра и веселья над злом и страхом. Относительно конкретное зло («враги») служит поводом для воссоздания другого, «превратного», т.е. «перевернутого», измененного, непохожего мира, в котором нет нарушений, нет отклонений от законов разумной целесообразности, управляющей миром природы и человеческих отношений.
Одной из ярких черт предромантизма, как в западноевропейской, так и в русской литературе рассматриваемого периода, является мотив «ночи». Рецепция «ночной», «кладбищенской» литературной традиции начинается в русской литературе, по большему счету, с последней трети 18 века. Изображение ночи в русской поэзии до этого времени не соотносилось с совокупностью меланхолических мыслей и чувств, характерных для «ночной», «кладбищенской» поэзии. Ее поэтический язык не был известен в России. Появление «ночной» «кладбищенской английской поэзии в русской литературе почти тождественно моменту усвоения русской культурой меланхолического строя чувств. И.Ю. Виницкий справедливо подчеркивает новизну эстетического опыта меланхолии в литературе 18 века: «Основной парадокс русского «века меланхолии»... в том, что у нас до 18 века Меланхолии не было. То есть не было той самой культурной традиции, которая разрабатывала это понятие (или, как сейчас принято говорить, культурный концепт) на протяжении двух с половиной тысячелетий» [Виницкий, 1995, 201]. Впервые усвоенная меланхолия как тип чувствования сразу же принесла свои литературные атрибуты. Важнейший среди них - «ночная», «кладбищенская» поэзия. Мотив «ночи», однако, не является совершенно новым для русской поэзии 18 века.
Как литературная заданность и готовая форма из литературного языка предшествующих столетий переходит употребление слова «Полнощь» в значении Север, Россия, зафиксированное уже в «Повести временных лет». Словоупотребление это достаточно часто реализуется в литературе петровского времени. Например, в «Слове похвальном 1709 года», посвященном полтавской победе, Феофан Прокопович именует Россию «Глубокою полнощью». Часто встречается «полнощь» в значении «Север/Россия» у Ломоносова в произведениях, принадлежащих разным периодам его творчества. В «Оде на прибытие из Голстинии великого князя Петра Федоровича» 1742 года поэт эмблематически изображает императрицу Елизавету с принцем Петром Ульрихом на руках: Я Деву в солнце зрю стоящу, Рукою Отрока держащу И все страны полночны с ним [Там же, 66]. Сияние солнца и свет славы, исходящие от «Девы», оказываются ярче сумерка страны, которой она владеет. В сочетании «страны полночны» мотивы тьмы, мрака, ночи никак не выделены. Это условное локальное указание. В стихах политической оды абстрактность и генеральность слова встречаются со своей противоположностью - бытовой единичностью. За каждым готовым сло вом можно различить бытовой реальный коррелят. Это, конечно, объясняется спецификой предельно ангажированного жанра.
А в «Оде Всепресветлейшей державной великой государыне императрице Екатерине Алексеевне...» 1764 года, поздравляя императрицу с Новым годом, поэт так поощряет свой восторг, заклиная символ поэзии - Парнас:
Геройских подвигов хранитель И проповедатель Парнас, Времен и рока победитель, Возвыси ныне светлый глас, Приближи к небесам вершины; И для похвал Екатерины. Как наша радость расцветай. Шуми ручьями с гласом лиры, Бореи преврати в зефиры, Представь зимой в полнощи рай [Там же, 788, 789]. Голос песнопевца и «светлый глас» горы вдохновения сливаются в своем стремлении вверх, «горе», к небесам и вниз, «долу», к земле. Праздничное «цветение радости» - это наказ Парнасу как «проповедателю» славы, превозмогающему судьбу, сохраняющему память. Образ «слияния голосов» появляется в разных стихах строфы, он выдерживается с начала до конца. Желание изобразить рай «зимой в полнощи» - это сверхзадача и для источника вдохновения, и для поэта. Стремление во имя славы российской монархии превзойти природу: «бореи превратить в зефиры», подчеркивает здесь некоторую неестественность, несообразность, которую надлежит преодолеть в творческом акте, в торжественном хвалебном песнопении.
Новое художественное видение мира в творчестве Г.Р. Державина: отступление от жанровой природы оды, национально-исторические мотивы, влияния Горация, Юнга, Оссиана на творчество Г.Р. Державина
Величия, доброт венец;... [Там же, 96]. Однако такими скрепами можно было соединить только две соседние строфы, а Державину нужно было связать большие словесные группы в логиче-ски-прояснимом единстве.
Державин объединяет по несколько строф при помощи анафорического начала, повторяющегося в трех, четырех, а в «Водопаде» даже в семи строфах подряд. В оде «На счастие» анафорическое начало подчеркивает одновременность целого ряда событий европейской политической жизни с тем, что в это же время вершит Екатерина, благоразумие и государственную мудрость, которой Державин восхваляет, высмеивая ее европейских коллег на тронах. Вся ода написана как обращение в богу счастья, которому поэт жалуется на свое печальное положение и рисует иронически всеобщую земную путаницу и неразбериху. Единое начало («В те дни..») объединяет строфы четвертую - тринадцатую, то есть 90 строк, но объединение это имеет чисто внешний, «формальный», а не «содержательный» смысл. Для Державина важна только одновременность событий, поэтому он не только перечисляет (в шуточном изложении) различные политические конфликты и происшествия 1789 года, но и в пределах одной строфы соединяет самые разнородные по характеру, смыслу и значению факты:
В те дни людского просвещенья, Как нет кикиморов явленья, Как ты лишь всем чудотворишь: Девиц и дам магнизируешь, Из камней золото варишь, В глаза патриотизма плюешь, Катаешь кубарем весь мир; Как резвости твоей примеров Полна земля вся кавалеров, И целый свет стал бригадир [Державин, 1998, 74]. О чем только ни говорится в этой (четвертой) строфе! Здесь упоминается увлечение гипнотизмом, который в XVIII веке называли «животным магнетизмом», поиски философского камня, с помощью которого рассчитывали превращать металл в золото, щедрая раздача Владимирского ордена Екатериной, частое производство в бригадирский чин - все эти события 1788-1789 годов, так сказать, местного, петербургского значения - и, рядом с этими бюрократически-придворными слухами и сплетнями, строка - «в глаза патриотизму плюешь», значение которой выходит уже за уровень местных новостей и, очевидно, касается каких-то отношений России. Державин сопоставляет явления только потому, что они существуют одновременно, а не в логике развития определенной темы или сочетания двух тем, как это делал Ломоносов. «На счастие» - одна из тех «шуточных» од, в которых Державин позволил себе еще большую свободу в выборе фактов и выражений, чем в «Фелице» или «Решемысле» и чтобы оправдать эту свободу тона, к заглавию было дано в первой публикации объяснение: «писано на маслянице», в рукописи стояло далее, но было зачеркнуто: «когда и сам автор был под хмельком». Этим примечанием Державин как бы «оправдывался» перед своими читателями в тех отступлениях от канонического типа похвальной оды, которые он разрешил себе сделать, превратив, по верному определению Г.А. Гуковского, оду «На счастие» в некое подобие политического фельетона в стихах. Это «оправдание» Державина явное и несомненное свидетельство, что представление о жанровой природе оды у него было очень точное и что те отступления, которые он себе разрешал, имели поэтический смысл и эстетически ощущались только на фоне этого представления об устойчивой форме похвальной оды. Поэтому не удивительно, что почти в одно время с «шуточной» одой на «На счастие» Державин пишет вполне серьезные оды «Изображение Фелицы» (1789) и «На взятие Измаила» (1790), в которых, особенно в последней, он приближается к ломоносовской одической манере. В больших одах Державина, таких как «Водопад» (444 строки), «Изображение Фелицы» (580 строк), «На взятие Измаила» (380 строк), «На коварство» (320 строк) со всей наглядностью обнаружился отход Державина от ломоносовской идеи высокого слога - «равного подбора слова», как определял этот стилистический принцип Ломоносова Державин. Державин стал смело вводить в оду слова и обороты из того стиля, который Ломоносов называл «подлым» (в смысле низким, простым), слова и обороты из просторечия, до него употреблявшиеся только в басне или ироикомиче-ской поэме. Начинал свои опыты в этом направлении Державин с небольшого, он стал ставить в одном ряду слова из разных стилистических групп - высокие с низкими. В оде «На смерть князя Мещерского» у него «бледна смерть на всех глядит» - сочетание невозможное ни у Ломоносова, ни у самых смелых поэтов 1770-х годов. В оде «На отсутствие ее величества в Белоруссию» (1780) конкретное определение сначала приводится в связи с конкретным же предметом -«пусты домы, пусты рощи», а затем производное от этого определения - прилагательного отвлеченное существительное («пустота») сочетается в метафориче ском обороте с другим словом, вполне конкретным по своему основному значению («сердце»), но в поэзии уже получившем устойчиво переносное значение: Пустота у нас в сердцах... Это сочетание конкретного по общему содержанию понятия («пустота») с переносным «в сердцах» является нарушением нормы «трех штилей», практически довольно строго соблюдавшейся и в 1770-е годы. В «Фелице» и цикле од с нею связанных и на нее похожих Державин отвел низкому слогу, просторечию определенное, довольно строго очерченное поле действия. Поэт, от имени которого ведется все изложение в «Фелице», «мурза», употребляет, действительно, слова и выражения до этой оды имевшие доступ только в поэзию комическую, в такие жанры как басня или ирои-комическая поэма. О себе и вельможах екатерининского двора «мурза» (в «Фелице») говорит так: А я, проспавши до полудни, Курю табак и кофе пью; ... То вдруг, прелыцаяся нарядом, Скачу к портному по кафтан... [Державин, 1998, 49]. Я под качелями гуляю, В шинки пить меду заезжаю; ... Имея шапку набекрене, Лечу на резвом бегуне... Иль, сидя дома, я прокажу, Играя в дураки с женой; То с ней на голубятню лажу, То в жмурки резвимся порой; [Там же, 50]. Приведенные выше положения доказывают то, что Державин с конца 70-х годов, явно отступает от жанровой природы оды в некоторых своих произведениях. 1779 год Державин считал начальным своего «особого пути» в литературе, который привел поэта к отказу от классицистических догматов в искусстве и освоению новых предромантических идей. Новое художественное видение мира Державина проявлялось в поэтизации личной жизни частного человека, внимании к этическим проблемам в бытописании, живописности и пластичности стиля, взаимопроникновении высокого и низкого начал. Державин не мог не отозваться на те поэтические веяния, какими жила русская поэзия 1780-1790-х годов. Это была эпоха очень напряженных и разнообразных творческих поисков. В это время усилился интерес к национальной истории и к народному творчеству, к былинам и сказкам. Левшин в «Русских сказках» (1780-1783) пересказывает, иногда дословно, русские былины, а Богданович вводит в свою поэму «Душенька» (1783) персонажей русских народных сказок. К концу века интерес к народной поэзии обостряется после открытия «Слова о полку Игореве», которое воспринимается как явление русского героического эпоса.
Творчество М.Н. Муравьева середины 70-х годов как новый путь поэзии второй половины XVIII века. Трансформация жанра оды в творчестве М.Н. Муравьева
Намеченное в оде отражение индивидуального характера отдельного человека, обращение к пейзажу как средству художественного воплощения жизни сочетается с детализацией событий, заключенных в поэтические строки. Исследователи отмечали специфику поэзии Муравьева как воплощение точного воспроизведения пейзажа и природы конкретного места действия. Так, Ф.Н. Фортунатов, автор обстоятельного исследования «Памятные записки вологжанина» пришел к выводу: «М.Н. Муравьев с особой точностью воспроизводит в оде окрестности Вологды, детально описывает пейзаж местности, присущий только этому краю» [Фортунатов, 1867, 165].
Увлечение литературой, поэзией было одним из основных средств постижения окружающей жизни, действительности, себя, своих способностей и своего таланта: «Писать что-нибудь есть истинное врачество души. О ежели бы был я только всегда в состоянии писать. Чтобы не было сие только упражнением души, усилием мыслить, любовию просвещения и добродетели. Вот все мое чистолюбие» [Муравьев, 1819-1820, т. 1, 306].
В сборнике од 1775 года несколько поэтических произведений, написанных Муравьевым в 1773-1774 годы. Это оды «На случай Кагульской битвы», «На взятие городка на Выборгской стороне», «На замирение с портою оттоманскою». Тематика и идейная направленность данных од в целом - это прославление русского оружия, русских воинов, истинных героев битв и побед на поле брани. Традиционно они продолжают поэтическую систему М.В. Ломоносова, ее художественно-образную структуру. В то же время следует отметить, что внимание исследователей в поэзии Муравьева привлекла ода «На замирение...». В.А. Западов, например, выделял ее из ряда других од особой сентиментальной направленностью. Он считает, что тематика оды в какой-то степени традиционна, но последние три строфы, повествующие об общем ликовании русских сел и городов по поводу победы русских войск, написаны в ином ключе - сентиментальном [Западов, 1979, 46].
Впервые в русской поэзии XVIII века появился так называемый сентиментальный штамп, который впоследствии станет общеупотребительным и традиционным: Града и села ликовствуют, Благословляя небеса, И безмятежно торжествуют, Прияв сей слух во ушеса [Муравьев, 1847, 9]. Именно сентиментальную направленность сборника, его необычность видят исследователи поэзии второй половины XVIII века. Л.И. Кулакова назвала «Оду седьмую» из этого сборника «бунтом против многовековой традиции» [Муравьев, 1967, 23]. Воспринял я лиру в длани И хощу гласити песни, Песни громки и высоки. Но мои незвонки струны Не хотят бряцати песни, Песни громки и высоки, А хотят гласить природу, Обновившуюсь весною. Я, покинув звуки громки, Не для вас пою, потомки [Муравьев, 1967, 23]. Как видно, в основе оды заключен протест против традиционного написания произведений одического жанра в привычной схеме и плане.
Рукописи также свидетельствовали о протесте молодого поэта, который стоял на пути выработки собственных идейно-эстетических принципов. Он тяготеет к художественному проникновению в мир природы и сферу человеческих чувств, мир души и сердца. Тема протеста продолжена в оде десятой, no us священной В.И. Майкову, имеющей подзаголовок «Весна. К Василью Ивановичу Майкову». Основная мысль оды десятой была предначертана и определена не внесенной в сборнике одой.
Посвящение оды В.И. Майкову не случайно. В.И. Майков внимательно следил за поэтическим творчеством молодого поэта. Он оказывал ему практическую помощь своими советами, замечаниями. Муравьев подробно записывал его замечания в тетради. Советы поэта, широко известного в то время, касались в основном «техники стихотворства». Например, «По прочтении моего «Болеслава»: «В.И.М. В первом действии много действия и жару, что против экономии расположения. Стих 16... чтобы сделать пояснее, можно стих на конец отбросить, чтобы к нему прибрать рифму. В стихе 22 стечение букв СДНССХ с СО, так лучше бы: «Едва ли уж я сходствуя с собою». В следующем стихе рифма не хороша, для того, что «назади» не говорится, а «назад». Забылась кичливая душа «не довольно наблюдено отношение идей; лучше «унизилась» и т.д. Получил (нрзб.) не очень свойственно, лучше «имел». «Пошла» не гладко, лучше «осталась» [Муравьев, 1772-1801, 6].
Забота В.И. Майкова о развитии поэтического таланта Муравьева не сводилась к частностям. Он старался направить способности молодого поэта в русло стихотворной традиции, характерной для 50-60-х годов. Отдавая дань уважения, признательности поклонения В.И. Майкову, Муравьев настойчиво искал свой путь в поэзии. Именно об этом открыто заявляет поэт в оде десятой.
Муравьев избрал форму «послания», что позволило ему вести повествование от первого лица, высказать свое мнение свободно и независимо. Центральной темой произведения является тема определения своего места на поэтическом поприще, он решает вопрос выбора пути, по которому пойдет в поэзии, заявляет об особой проблематике поэтических произведений. Он приходил, в частности, к тому выводу, что основу стихотворений должны составлять личностные чувства и настроения, душевные волнения, за которыми стоит сам автор, его мировосприятие. Уже в подзаголовке «Весна» Муравьев заявляет о своем намерении отразить в оде необычность всего происходящего. Произведение передает радость приобщения человека к жизни природы в дни весны. Именно природа помогала ему видеть в мире вечную красоту и гармонию. Автор свободно вводит в повествование картину пробуждающейся русской природы. Она представляет собой своеобразный поэтический этюд, мгновенную зарисовку совершающихся в природе явлений, представленных в движении, развитии.
