Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Шестоднев и элементы картины мира в произведениях древнерусской литературы, относящихся к целевой группе «наставление+повествование» 25
Глава 2. Рецепция Шестоднева в текстах, принадлежащих к целевым группам «повествование» и «наставление».
1. Шестоднев Иоанна экзарха и произведения, относящиеся к целевой группе «повествование» 84
2. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского и тексты, относящиеся к целевой группе «наставление» 109
Глава 3. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского в религиозной полемике XV-XVI вв 133
Заключение 175
Библиография 182
- Шестоднев и элементы картины мира в произведениях древнерусской литературы, относящихся к целевой группе «наставление+повествование»
- Шестоднев Иоанна экзарха и произведения, относящиеся к целевой группе «повествование»
- Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского и тексты, относящиеся к целевой группе «наставление»
- Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского в религиозной полемике XV-XVI вв
Введение к работе
1. Возникновение и развитие жанра шестоднева в творениях представителей различных богословских школ раннехристианской эпохи.
С тех пор, как человек-микрокосм осознал себя частью огромного целого - мира-макрокосма, он пытался осмыслить, что есть этот мир, как он был создан и каково место человека в нем. Понять - значит сделать непонятное, незнакомое - своим, родным, привычным. Основой основ, авторитетным источником знаний о мире для человека эпохи Средневековья была Библия. Неудивительно, что история сотворения мира, изложенная в первых главах Книги Бытия, неоднократно привлекала к себе внимание истолкователей. Так зародился жанр шестоднева. По свидетельству исследователей, впервые термин «шестоднев» (гексамерон) появился у Филона Александрийского, представителя иудео-александрийской богословской школы (ок. 25 г. до н.э. -ок. 50 г. н.э.), однако как название произведения и как жанр христианской экзегезы стал употребляться после Феофила Антиохийского (ум. ок. 181 г. н.э.), автора древнейшего из дошедших до наших дней шестодневов. «Труды первых толкователей, к сожалению, не сохранились, однако имеются достаточно убедительные косвенные свидетельства в пользу их существования... толкования Моисеева рассказа не обязательно носили название «Шестоднев». Известны другие названия произведений этого жанра («Гомилии на бытие», «О сотворении мира»), - отмечает С.Н. Якунин1.
Шестоднев - памятник энциклопедического характера, своего рода компендиум средневековых знаний о мире. «...Шестоднев можно рассматривать как первую славянскую энциклопедию средневековья, содержащую сведения из разных областей знаний: космологии, астрономии, географии, физики, минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии», - пишут Г.С. Баранкова и В.В. Мильков . Г.М. Прохоров, автор статьи о шестодневах в «Словаре книжников и книжности Древней Руси», указывает на то, что это «своего рода лекции по натурфилософии, но всё же это богословские, экзегетические, а не естественнонаучные сочинения». Авторы-составители издания 2001 г. «Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского» характеризуют шестодневы как памятники богословско-философского содержания.
Толкования библейской истории сотворения мира оставили представители александрийской, антиохийской и каппадокийской школ богословия. К александрийской школе принадлежали Святой Пантен (III в. н.э.), ученик Климента Александрийского (составил шестоднев, который не дошел до нас); Ориген (ум. в 234 г.), Кирилл Александрийский (ум. в 444 г.) и Анастасий Синаит (VII в.) также создали толкования шестидневного творения. Представители александрийской школы руководствовались принципом аллегорического истолкования Священного Писания. К антиохийской школе богословия принадлежали Ефрем Сирин (ок.320 - 379 гг.), Иоанн Златоуст (347-407 гг.), оставивший 12 бесед на сотворение мира, и Севериан Габальский (ум. ок. 408 г.), создавший в конце IV - начале V в.н.э. свои «Шесть речей о мироздании». В начальный период существования письменности памятник был переведен в Болгарии; однако есть предположения, что перевод был осуществлен только в XIV в. К антиохийской школе принадлежал также неоднократно цитируемый Иоанном Феодорит Киррский (388-458 гг.)
Наибольшее влияние на Иоанна экзарха Болгарского оказало творчество представителей третьей школы богословия - каппадокийской, к которой принадлежали Василий Великий (ок. 330 - 379 гг.), Григорий Нисский (325-394 гг.) и Григорий Назианзин (Богослов) (ок. 330 - ок.390 гг.). По справедливому замечанию современных философов, представители этой школы «значительно христианизировали античную философию» и «привнесли в христианство целые блоки классической культуры» . Один из самых популярных и авторитетных в христианском православном мире шестодневов был создан Василием Великим; памятник носил название «Девять бесед на Шестоднев». Полностью он был переведен на славянский язык только в 1656 г. Епифанием Славинецким, хотя был прекрасно известен читателю через компиляции. Продолжением каппадокийской богословской традиции стал Шестоднев александрийского писателя Иоанна Филопона (кон. V - нач. VI в.). Существовал также стихотворный Шестоднев Георгия Писидийского, византийского автора VII в. н.э., созданный в русле идей каппадокийской школы богословия. На церковнославянский язык его перевел в 1385 г. Дмитрий Зограф.
2. История создания и источники Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского. Статус переводной литературы в культурно-конфессиональном пространстве Slavia Orthodoxa . Бытование памятника на Руси.
Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского был самым популярным из всех памятников этого жанра, получивших распространение в православно-славянском мире. Он был создан в конце IX - начале X века. Точная дата возникновения Шестоднева неизвестна; предполагают, что Иоанн экзарх завершил свой труд до 927 года, так как в этом году умер царь Симеон, упоминаемый в Шестодневе как живой. Предварительные заготовки Иоанн мог делать на протяжении нескольких лет, так как объём написанного велик; создавался Шестоднев, по-видимому, тоже продолжительное время.
Годы жизни Иоанна экзарха точно не установлены: единственный источник знаний о нём - его труды, не содержащие дат. Иоанн был современником царя Симеона (893-927); родился он около середины IX века, получил превосходное образование, прекрасно знал греческий язык и созданные на этом языке труды античных авторов и отцов церкви. Образование Иоанн получил, как предполагают, в Плиске у византийских миссионеров; учился также в Византии.
Иоанн считался одним из лучших писателей своей эпохи. Время правления болгарского царя Симеона принято определять как «золотой век» болгарской письменности: именно в этот период были созданы некоторые произведения (помимо Шестоднева), которые по крещении пришли на Русь: например, Златоструй и Изборник 1073 г. Современниками Иоанна экзарха были Черноризец Храбр, епископ Константин, Климент Охридский, Козьма Пресвитер. На «золотой век» приходится расцвет переводческой деятельности болгарских книжников. Иоанн экзарх оставил оригинальные гомилетические произведения; также он переводил труды отцов церкви. Из наиболее известных - «Богословие», «Диалектика» и «Философия» Иоанна Дамаскина.
Иоанн экзарх происходил, очевидно, из знатного и богатого болгарского рода; доказательствами данной гипотезы служат его несомненная близость ко двору Симеона, прекрасное образование, занимаемый пост. О значении титула «экзарх» мнения исследователей расходятся. Е.Георгиев4 полагал, что под «экзархом» («шестоначальником») следует понимать лицо, осуществлявшее надзор и руководство над одной шестой частью болгарского царства, всеми болгарскими церквами или церковью в целом. Й. Дуйчев5 придерживался мнения, что экзарх - это игумен; А.К. Горский и К.Невоструев6 предлагали понимать под «экзархом» лицо, отправлявшее надзор за благочинием духовенства. СП. Палаузов7 полагал, что должность экзарха состояла в наблюдении порядка церковного, разрешении недоразумений между митрополитами, посредничестве между епархиальными властями и патриархом. СМ. Полянский и СН. Якунин (написавшие главу «Об авторе Шестоднева и его эпохе» в книге «Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского»), принимая точку зрения Е.Голубинского и архимандрита Панарета, утверждают, что Иоанн был экзархом при болгарском архиепископе, вторым лицом после него в церковной иерархии, и осуществлял наблюдение за жизнью монашества и духовенства Преславской области.
Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского состоит из Пролога и шести Слов - по одному на каждый день творения. Иоанн не просто пересказывает и комментирует первые главы Книги Бытия. В каждом Слове содержится набор разнообразных сведений - как богословского, так и натурфилософского характера - о том, что было создано Богом в этот день (о суше, воде, воздухе, животных, птицах, рыбах, человеке). Иоанн экзарх - не просто компилятор и переводчик; он, по мнению СН. Якунина, «автор сложного по составу труда, ибо, кроме оригинальной компилятивной работы в каждом из шести Слов его произведения, имеются значительные по величине отрывки, в которых Иоанн экзарх творчески развивает мысли авторитетных христианских богословов и даже вносит нетипичные для христианской экзегезы дополнения» . Среди источников, которыми пользовался Иоанн (помимо текста Св.Писания) -Шестоднев Василия Великого, Шестоднев Севериана Габальского, различные сочинения Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина, IV слово из сочинения «Врачевание эллинских недугов, или познание евангельских истин из эллинской философии» Феодорита Киррского, творения Георгия Писидийского. Из античных авторов Иоанн ссылается на Аристотеля, Парменида, Демокрита, Диогена, Анаксимандра, Анаксимена, Фалеса, Платона. Однако заимствования, в особенности у греческих авторов, не значили копирования и простого переписывания: Иоанн полемизирует с Аристотелем и другими учениками Платона, а также с Демокритом, Фалесом.
Считается, что «александрийская традиция непосредственно не отразилась на творчестве Иоанна экзарха Болгарского»9. Гораздо больше на болгарского книжника повлияли антиохийская («буквалистское толкование Библии») и каппадокийская традиции. В Шестодневе Иоанн экзарх приводит выдержки из текста творения Севериана Габальского, в частности, его теорию строения небес и земли. Заимствования из трудов представителей разных богословских школ не вносят противоречий в Шестоднев Иоанна. По мысли современных исследователей, болгарский книжник делал это, чтобы выдержать принцип энциклопедизма: «...Иоанн, осуществляя заимствования в свое произведение у авторов, представлявших разные богословские школы, достигает максимального катехизического эффекта. Это видно даже в тех случаях, когда Иоанн экзарх помещает рядом характеристики двух взаимоисключающих космологических концепций: каппадокийской геоцентрической и антиохийской концепции дома-Вселенной, каждая из которых генетически восходит к античности... Чересполосица не привносит в его труд противоречий, а скорее оттеняет превосходство космологии каппадокийцев, которой Иоанн отдает безусловное предпочтение»10. Вообще Иоанн экзарх Болгарский даже больше, чем каппадокийцы, трудами которых он пользовался при создании Шестоднева, обращался к наследию античности. Он высоко ценил возможность интеллектуального познания мира и его Творца Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. С.39. 9 Там же. С.32.
10 Там же. С.70. (через творение) - принцип, заимствованный им у Василия Великого. С.Н. Якунин, пользуясь термином С.С. Аверинцева, предлагает считать Шестоднев памятником «антикизирующего традиционализма», а самого Иоанна экзарха -«приверженцем философизации богословия», стоящим на позиции теологического рационализма1 . Шестоднев служил связующим звеном между новообращенными христианами-славянами и сокровищницей как византийских, так и античных духовных ценностей. Античное наследие представлено в творении болгарского книжника как в виде полемики с отдельными древнегреческими философами, так и в виде некоторых идей, воспринятых Иоанном (и цитируемыми им отцами церкви) у Платона и Аристотеля, которые, тем не менее, не противоречили христианскому вероучению.
Шестоднев - произведение частично переводное; автор дополнял компиляцию других шестодневов и святоотеческой литературы собственными размышлениями - пусть их сумма в общем тексте и уступает количеству цитат и пересказов чужих сочинений. Столь вольное обращение с переводимыми произведениями являет собой пример того, что статус переводной литературы в средневековом православно-славянском обществе отличался от современного. В настоящее время исследователи все больше говорят об отсутствии четкой оппозиции между литературой оригинальной и заимствованной: «В древнерусском книжном репертуаре статус перевода определялся теми же параметрами, что и статус сочинения. С одной стороны, переводы свободно включаются в собственно славянские своды и компиляции, с другой стороны, русские сочинения (например, Кирилла Туровского) соседствуют в сборниках с творениями классиков христианской литературы и нередко подписываются их именами»12.
Как известно, границы между автором, копиистом и редактором были размыты, и категория автора в современном понимании была неактуальна. Авторитетные тексты (Библия, святоотеческие сочинения) использовались древнерусскими книжниками при создании оригинальных произведений. В средневековой книжности текст был важнее личности его создателя. Более того, в начальный период существования древнерусской письменности, когда Шестоднев пришел на Русь, переводная литература превосходила оригинальную по объему. По мнению Н.А. Мещерского, «...90, если не 99% всего, чем мы располагаем в области древней славяно-русской письменности, это памятники, переведенные с различных иных языков, или переделки таких переводов самими славянскими книжниками»13.
Корпус текстов оригинальной и переводной литературы был общим для всего православно-славянского мира: «Народы, принадлежащие одной церкви, связывали обычно единый для них язык культуры и написанная на нем литература. Так образовывались культурные общности, не вмещавшиеся в этнические и государственные границы... Значительная часть сочинений и переводов, появившихся на свет в рамках Slavia Orthodoxa, принадлежала всем, кто входил в это культурное объединение; не нуждавшиеся в переводе тексты свободно перемещались из одной части славянского мира в другую»1 . Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского, таким образом, воспринимался на Руси не как чужое переводное компилятивное произведение, а как оригинальный текст, созданный образованным книжником, принадлежащим к общему культурно-конфессиональному пространству Slavia Orthodoxa.
Бытование Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского на русской почве имеет самостоятельную традицию, которую возможно проследить, в первую очередь, по обилию списков, сделанных с данного памятника. После своего прихода на Русь это произведение было необычайно популярно на всем протяжении существования древнерусской литературы. В начальный (Киевский) период к тексту неоднократно обращались древнерусские книжники. С новой силой интерес к Шестодневу и сочинениям подобного характера вспыхнул в XIV-XV вв. В это время из Болгарии на Русь пришли новые списки Шестоднева (появляется вторая болгарская редакция памятника)15. В XVI в. памятник был включен митрополитом Макарием в состав Миней Четьих16. Не оставляли Шестоднев своим вниманием и писатели XVII в.
3. История изучения Шестоднева.
Шестоднев как произведение философско-богословского характера привлекал внимание не только лингвистов и литературоведов, но и философов. Необходимо отметить, что большинство исследователей занималось изучением самого Шестоднева, а не его бытования и восприятия в литературе древней Руси, влияния на оригинальные произведения древнерусской литературы. На сегодняшний день не существует фундаментального труда, посвященного рецепции памятника в литературе русского Средневековья; есть исследования, касающиеся взаимосвязи Шестоднева с некоторыми памятниками древнерусской книжности, его места в системе древнерусской философии. Вообще круг работ, посвященных Шестодневу, по сравнению с объемом исследований других произведений древнерусской литературы, невелик. Поэтому представляется необходимым сначала рассмотреть историю изучения Шестоднева в целом.
Впервые к Шестодневу Иоанна экзарха Болгарского исследователи обратились в 1813 г., когда К.Калайдович нашел в архиве Московской Синодальной библиотеки сербский список памятника 1263 г. В своем труде «Иоанн ексарх Болгарский», вышедшем в Москве в 1824 г., Калайдович проанализировал Шестоднев с точки зрения его палеографических и лингвистических особенностей, добавив в приложении к книге также тексты Пролога и Слова I Дня. В 1857 г. памятник был охарактеризован А.В. Горским и К.И. Невоструевым в книге «Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки. Отделъ вторый». Помимо текстолого-лингвистического анализа, в книге содержатся некоторые сведения о личности Иоанна экзарха, его происхождении, значении титула «экзарх». Это исследование также особенно ценно тем, что А.В. Горский и К.И.Невоструев постарались определить, какие фрагменты в тексте памятника принадлежат перу Иоанна, а что переведено им с греческого (тексты Шестодневов Василия Великого и Севериана Габальского, IV Слово Феодорита Киррского). Полный текст памятника впервые издал О.А. Бодянский по сербскому списку в 1879 г. в ЧОИДР. Прошло более века, прежде чем памятник болгарского книжника был вновь переиздан на русской почве. Лишь за последние несколько лет появились сразу два издания полного текста памятника: в 1998 и 2001 гг. Издание 1998 года было подготовлено Г.С. Баранковой и содержит текст ранней русской редакции Шестоднева, известной по рукописи XV в., публикуемой впервые; также был дан текстологический анализ редакций памятника, опубликовано описание лингвистических особенностей списка. Издание 1998 года отличается от того, которое увидело свет в 2001 г. (под редакцией М.Н. Громова). В нем, помимо Г.С. Баранковой, участвовали А.И. Макаров, В.В. Мильков, СМ. Полянский, Р.А. Симонов, С.Н. Якунин. Здесь приводится не только текст, но и перевод всего древнерусского текста (отдельно переводы I и V Слов выходили в 1991 и 1996 гг.), а также статьи, тематически объединенные в раздел «Религиозно-философское значение Шестоднева». «Слово III дня» Шестоднева было также отдельно опубликовано в 2001 г. М.Н. Громовым и В.В. Мильковым в книге «Идейные течения древнерусской мысли».
Русские литературоведы-медиевисты уделяли внимание исследованию Шестоднева вообще и его рецепции в древнерусской книжности в частности сравнительно немного внимания. До 1917 г. памятник упоминался в общих работах по истории русской и переводной славянской литературы М.Н.
Сперанским , А.И. Соболевским . Исследователи в основном ограничивались краткой характеристикой «золотого века» болгарской письменности и упоминанием об Иоанне экзархе Болгарском как о выдающемся его представителе. Одна из наиболее подробных работ, посвященных «золотому веку» древнеболгарской литературы - исследование СП. Палаузова «Век болгарского царя Симеона»19. Однако внимание исследователя привлекают в основном историко-культурная ситуация в Болгарии в рассматриваемый период; об Иоанне экзархе говорится наряду с другими выдающимися книжниками того времени. Заслуживает внимания работа А.Архангельского . В его труде дан анализ состава и поэтики Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского.
После 1917 г. интерес к памятнику почти не проявлялся, как кажется, вследствие соображений идеологического характера. Одним из первых к Шестодневу обратился Д.С Лихачев. В 1963 г. вышла его статья, посвященная вопросу влияния произведения на «Поучение» Владимира Мономаха . Лихачев отметил, что Владимир Мономах был знаком с текстом Шестоднева; помимо общей торжественно-приподнятой стилистической манеры «Поучения», вызванной преклонением перед могуществом Творца, в сочинении Мономаха содержатся и прямые заимствования из текста Шестоднева Иоанна экзарха. Так, встречаются совпадения в рассуждениях князя о разнообразии человеческих лиц, о лени и о том, что каждый человек должен быть доволен своим уделом (в Шестодневе эта мысль показана на примере рыб). В 1966 г. увидела свет статья Д.С. Лихачева, посвященная возможному влиянию Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского на «Слово о погибели русской земли» (схожий метод описания родной земли, «светло светлой и украсно украшеной», общая стилистическая тональность восхищения Родиной).
Влиянию Шестоднева на творчество древнерусских книжников посвящены труды Н.С. Сарафановой-Демковой и Т.В. Панич. Н.С. Сарафанова-Демкова в 1963 г. опубликовала в ТОДРЛ статью, посвященную взаимосвязи Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского и сочинений протопопа Аввакума . Исследовательница отмечает, что Шестоднев Иоанна экзарха был одним из самых любимых произведений Аввакума, который подробно пересказывает в своих сочинениях космогонические сведения, почерпнутые из Шестоднева, часто указывая при цитировании источник, день и даже лист сочинения. Отрывки из произведения древнеболгарского книжника Аввакум зачастую сопровождает собственными комментариями, по которым можно судить о том, что Шестоднев был близок ему по своей идейной направленности, стилистической манере. Образы-символы, встречающиеся в Шестодневе, древнерусский книжник использует, описывая современную ему действительность. Опираясь на Пролог Шестоднева, в котором Иоанн экзарх сравнивает себя с нищим, собирающим милостыню у богатых людей («богатые» в данном случае - Василий Великий, Севериан Габальский и прочие отцы церкви, труды которых использовал болгарский книжник), Аввакум противопоставляет собственную «простоту» и «неискусность» риторике, философии, «дидаскалству» и «логофетству» своих противников (Симеона Полоцкого, Епифания Славинецкого). Исследовательница установила, что заимствования из Шестоднева встречаются только в трех произведениях Аввакума: в «Книге обличений», в «Послании Симеону, Ксении Ивановне и Александре Григорьевне» и в «Нравоучении». Рукописная книга Шестоднева, по мнению Н.С. Сарафановой-Демковой, была с собой у Аввакума и в Пустозерской ссылке.
Влиянию «Шестоднева» на творчество другого книжника XVII в. -архиепископа Афанасия Холмогорского - посвящена статья Т.В. Панич23. Исследовательница отмечает, что Афанасий Холмогорский при составлении своего оригинального «Шестоднева» широко использовал Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. Однако трудность состоит в том, что архиепископ также обращался и к сочинениям Василия Великого, Толковой Палее. Сам Иоанн экзарх также включал фрагменты Шестоднева Василия Великого в свое произведение, так что не всегда возможно с точностью определить, каким именно источником пользовался Афанасий Холмогорский. В основу Шестоднева Толковой Палеи был положен Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского, а также «Христианская Топография» Козьмы Индикоплова; к Толковой Палее обращались в XVII в. при компиляции Шестоднева, включенного в Хронограф третьей редакции. Многие сведения Афанасий Холмогорский почерпнул из «Богословия» Иоанна Дамаскина (Иоанн экзарх в свое время перевел этот памятник с греческого). Следует отметить, что обилие используемых древнерусским книжником источников затрудняет ответ на вопрос о прямом заимствовании именно из текста Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского. К тому же этот памятник интересует исследовательницу только как один из возможных источников, к которым обращался архиепископ Афанасий Холмогорский. Более подробное исследование взаимосвязи двух памятников, как представляется, еще предстоит произвести.
К Шестодневу Иоанна экзарха Болгарского как к памятнику средневековой богословско-философской мысли в сопоставлении с оригинальными произведениями древнерусской книжности неоднократно обращались философы-медиевисты. В 1987 г. в сборнике «Человек и история в средневековой философской мысли русского, украинского и белорусского народов» была опубликована статья Я.М. Стратий «Проблемы человека и мира в «Шестодневе» Иоанна экзарха Болгарского и «Поучении» Владимира Мономаха». Исследовательница подробно рассматривает философские взгляды Иоанна экзарха, отразившиеся в Шестодневе, отстаивает оспариваемую некоторыми учеными мысль о том, что в Древней Руси существовала философия. Проанализировав космологические, антропологические, онтологические размышления болгарского книжника, Я.М. Стратий приходит к выводу, что взгляды Иоанна экзарха были близки Владимиру Мономаху (особенно в отношении историософии и этики). Исследовательница также упоминает, что «Речь философа» в тексте Повести Временных Лет, очевидно, была написана под влиянием философско-богословских идей, усвоенных из Болгарии и Византии (не исключено, что перенос их на русскую почву было осуществлен и через Шестоднев Иоанна экзарха).
Метод исследования, которым пользуется Я.М. Стратий и другие философы-медиевисты, обращавшиеся к проблеме рецепции Шестоднева в древней Руси, характеризуется тем, что памятники сравниваются на основании сделанных учеными общих выводов об их интеллектуальной направленности, схожему осмыслению тех или иных философских аспектов в рамках произведения. Факт прямого текстологического, тематического заимствования важен, но зачастую недостаточен «при оценке места Шестоднева в отечественной мысли»24.
Крайне ценны «общие наблюдения над характером древнерусского духовного наследия» . Авторы-составители (цитируемый раздел написан СМ. Полянским), занимавшиеся изучением Шестоднева Иоанна экзарха, выделяют «идейные направления религиозно-философского богословствования» внутри древнерусской философии домонгольского периода. Проанализировав взгляды книжников, отраженные в произведениях (особенно определения, которые авторы давали философии и то, насколько они допускали ее вмешательство в богословские вопросы), они делают вывод о близости тех или иных писателей друг другу. Исследователи выделяют в Древней Руси несколько видов определений философии: 1) древнейшее, сформулированное еще в «Житии Кирилла», согласно которому философия может и должна заниматься познанием мира - а следовательно, и его Творца; 2) определение, восходящее к «Диалектике» Иоанна Дамаскина - философия как «хитрость хитростям и художество художествам», а также любовь к мудрости, понимаемая как любовь к Богу. По мнению В.В. Милькова и СМ. Полянского, «... разными определениями задавался разный статус философии. Кирилл связывал с философией активное познание человеком природы и Бога. Дамаскиновский тип философии можно назвать пассивным. Философии здесь отводилась ограниченная, сугубо вспомогательная роль, т.к. предполагалось, что основной объем знаний уже получен в готовом виде через откровение. Сфера божественного вообще объявлялась закрытой для рационального исследования»27. В XVI в. митрополит Даниил переосмыслил определение Дамаскина; философия стала пониматься как «подвиг божественного делания... жизнь не по плоти, а по духу, как страх Господень, являющийся началом премудрости. За философию Даниилом выдавалась деятельность, выражавшаяся в молитвах, трудах, богоугодных делах и смирении»28. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского, по мысли исследователя, создан в русле кирилло-мефодиевской и дамаскиновской традиции определения философии. Иоанн является сторонником «философизации богословия», стоящим на позиции теологического рационализма. На этом основании В.В. Мильков выделяет древнерусских книжников, которым были близки взгляды Иоанна - это митрополит Иларион, митрополит Никифор, Владимир Мономах, автор «Моления Даниила Заточника», Иоанн (автор русских глав «Изборника 1076г.»), Кирик Новгородец, Климент Смолятич. Перечисленным мыслителям противопоставляются приверженцы традиции аскетического монашества -Феодосии Печерский, Нестор, «монашески мудрствующие» подвижники Киево-Печерского монастыря, Кирилл Туровский, Серапион Владимирский, Сергий Радонежский, Нил Сорский.
Метод исследования, избранный В.В. Мильковым и другими философами-медиевистами, представляется оригинальным и продуктивным. В настоящее время с точки зрения взаимосвязи с Шестодневом Иоанна экзарха Болгарского проанализированы в основном только произведения, созданные вышеперечисленными книжниками. Однако в трудах исследователей эта проблематика далеко не исчерпана.
Изучению Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского уделялось немало внимания на родине книжника - в Болгарии. Однако необходимо отметить, что болгарских исследователей, как правило, интересует сам Шестоднев как таковой, а не его возможная взаимосвязь с произведениями древнерусской книжности. В разное время к памятнику обращались интересы таких болгарских палеославистов, как Иван Дуйчев , Боню Ст. Ангелов , Емил Георгиев . Ученые занимались проблемой датировки создания Шестоднева, источников заимствования, которыми пользовался Иоанн экзарх, уделяли немало внимания личности создателя произведения. Проблема восприятия Шестоднева в Древней Руси в целом не очень широко представлена в трудах болгарских исследователей. Л.Мончева в статье «Йоан Екзарх и руската хомилия от XII в.»32 ставит вопрос о влиянии Шестоднева на ораторскую прозу Кирилла Туровского. Исследовательница находит общие мотивы у двух книжников -восхваление мира как прекрасного творения Божьего, восхищение всем, что было создано Богом на земле, мысль о том, что мир сотворен для человека, чтобы тот жил в нем, трудился и прославлял своего Творца; акцентирование божественной любви в человеку.
Исследованием Шестоднева Иоанна экзарха занимались и болгарские ученые-философы - их также больше интересовал сам памятник и взгляды его создателя, нежели вопрос о влиянии произведения на оригинальные древнерусские тексты. В 20-3 Ое гг. XX в. к анализу творчества древнеболгарского книжника обращался М. Генов33. Философские взгляды Иоанна экзарха анализировали М. Бъчваров и Б. Пейчев во вступительной статье к изданию текста памятника - «Шестодневът» на Йоан Екзарх Български (светоглед и етика)» . Одной из наиболее полных и интересных с философской точки зрения работ является статья Й. Ватева «Същност и произход на «битието» според «Шестоднев» на Йоан Екзарх»35, в которой ученый рассматривает памятник с точки зрения онтологических представлений, отраженных в нем - что есть бытие, как Бог сотворил все сущее, что есть небытие, свет, тьма и т.д.
Из трудов зарубежных ученых можно отметить работу H.Jaksche "Das v -У/Г Weltbild im Sestodnev des Exarchen Iohannes" , представляющую собой попытку реконструкции картины мира, представленной в Шестодневе, анализ памятника с философско-мировоззренческих позиций. Статья исследовательницы F.J. Thomson "John the Exarch s Theological Education and Proficiency in Greek as Revealed by his Abriged Translation of John of Damascus "De fide orthodoxa" (опубликованная в №1 "Старобългаристики" за 1991 г.) посвящена вопросу профессионализма Иоанна экзарха в качестве переводчика с греческого трудов Иоанна Дамаскина; это исследование касается преимущественно вопросов, связанных с личностью древнеболгарского книжника. Большинство западных исследователей творчества Иоанна экзарха Болгарского интересовали именно лингвистические, текстологические и палеографические особенности Шестоднева. Вопрос о рецепции памятника в литературе древней Руси не поднимался.
К сожалению, недостаточная исследованность бытования Шестоднева на русской почве затрудняет суждения о том, кто из древнерусских книжников обращался при создании своих произведений к Шестодневу. Представляются возможными следующие пути исследования рецепции памятника: 1) литературоведческо-текстологический: по количеству списков и свидетельствам исследователей о том, что к памятнику обращались те или иные книжники в определенную эпоху, изучить оригинальные произведения, созданные на древнерусской почве, близкие по своим жанровым характеристикам и идейной направленности Шестодневу, и обнаружив заимствования, сделать выводы о характере восприятия памятника на Руси. 2) философский (то, что было сделано В.В. Мильковым, М.Н. Громовым и др.): рассматривать произведения древнерусской литературы с точки зрения философской ориентации их создателей и, не задаваясь целью отыскать текстологические заимствования, сделать выводы об идейном родстве Шестоднева памятнику, созданному тем или иным писателем. Возможен также и иной подход: анализировать Шестоднев и памятники древнерусской литературы с точки зрения общих элементов картины мира - о правомерности подобного подхода говорить излишне, т.к. Шестоднев на Руси был осмыслен как свой оригинальный памятник, созданный в культурно-конфессиональном пространстве Slavia Orthodoxa; не стоит забывать и о текстологическом анализе. Этот подход представляется наиболее интересным и плодотворным.
4. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского и произведения, принадлежащие к различным жанрам средневековой православно-славянской книжности. Вопрос о картине мира37.
Анализируя рецепцию Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского в древней Руси, следует принять во внимание вопрос о картине мира, отразившейся в текстах средневековой русской литературы, мировоззренческих позициях древнерусских книжников. Необходимо точно представлять, что скрывается за понятием «картина мира» (термин используется А.Я. Гуревичем ), или же «модель мира». По мысли В.Н. Топорова, «модель мира» определяется как «сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции... Модель мира не относится к числу понятий эмпирического уровня (носители данной традиции могут не осознавать модель мира во всей ее полноте). ... Само понятие «мир», модель которого описывается, целесообразно понимать как человека и среду в их взаимодействии; в этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и о самом человеке, причём «человеческие» структуры и схемы часто экстраполируются на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий» (Словарь «Мифы народов мира»). Представления человека о мире, картина мира как таковая содержит некие общие, универсальные категории (Бог, добро, зло, красота, благо и т.д.) и частные, бытовые, меняющиеся со временем понятия (сфера повседневности). По мысли А.Я. Гуревича, «...универсальные понятия в каждой культуре связаны между собой, образуя своего рода «модель мира» - ту «сетку координат», при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании» . Мир во всей его полноте не тождествен модели мира: человек живет в мифе, своих представлениях о мире. Миф - единственная доступная человеку реальность (точка зрения А.Ф. Лосева40). Каждый миф можно рассматривать как текст: он состоит из слов (символов), так же из символов состоит миф (в сознании человека равный миру). Слово как знак, обладающий означаемым и означающим, является символом; слово - единица текста, следовательно, и мира-мифа, который символичен (см. труды П.Бицилли41, А.Я. Гуревича42, Ю.М. Лотмана43, С.А. Аверинцева44, А.Ф. Лосева45 и др.). Тип культуры, ориентирующийся на символ (в том числе и культура Древней Руси), Ю.М. Лотман определил как «культуру семантического типа» . Для носителей этого типа культуры мир земной является отражением мира небесного, выражением Бога в тварном бытии (отсюда гносеологический принцип - по творению познай Творца). «В малой частице заключалось вместе с тем и целое; микрокосм был своего рода дубликатом макрокосма», - писал А.Я. Гуревич47. В идеале каждый отдельный текст, как часть большого целого, как осколок единого зеркала, стремится к тому, чтобы как можно более полно отразить действительность. Это соотносимо с мыслью В.М. Живова о роли Библии в системе средневековых боговдохновенных текстов как единого целого зеркала: «Св.Писание выступает как абсолютный образец, обладающий полнотой смысла, тогда как любой текст раскрывает и дополняет отдельные частные смыслы, извлечённые из этой полноты» . Тексты группируются вокруг Библии, соотносят себя с ней. Разумеется, данное высказывание исследователя справедливо не для всех древнерусских текстов и не для всех веков существования древнерусской литературы.
Чтобы выразить то или иное содержание, книжник неслучайно обращался к определенной форме, которая лучше всего отвечала его намерениям и направленности памятника. Поэтому рассмотрение вопроса о жанровых категориях в древнерусской литературе имеет большое значение для понимания условий возникновения и бытования памятников книжности, и, как следствие, отобразившейся в них картины мира. Единого мнения относительно существования и функционально-семантического наполнения категории «жанра» как таковой среди исследователей в настоящее время не существует. К вопросу о том, в соответствии с какими характеристиками следует классифицировать принадлежность произведений древнерусской книжности к определенным жанрам или иным группам, обращались в свое время Д.С. Лихачев49, Р.Пиккио50, В.М. Живов51, Г.Ленхофф52, К.-Д. Зееман53, Н.Ингэм54, Р.Марти55, Л.Левшун56 и др. Исследователи пытались найти универсальный критерий, в соответствии с которым можно было бы отнести текст к какому-либо жанру. Некоторые из них (Р.Пиккио, Г.Ленхофф и др.) отказались от понятия жанра, предлагая относить памятники литературы к тем или иным группам в соответствии с другими критериями. Р.Пиккио предложил классифицировать тексты в соответствии с «функциональными приемами для передачи сложных сообщений в зависимости от темы, особенностей аудитории и практического предназначения произведения», учитывая прямые или косвенные цитаты из Св.Писания, которые могли быть ключом к пониманию смысла произведения (т.н. «тематические ключи»); эти ключи нужно толковать «при помощи двойного кода - их непосредственного контекста и исходного образца». Вместо жанра итальянский исследователь вводит понятия «моделей» и «образцов»; всего в литературах Slavia Orthodoxa Р.Пиккио выделяет 4 имитационные модели: библейскую, патриотическую, константиновскую и монашескую. ГЛенхофф предложила вместо жанров древнерусской литературы говорит о «протожанрах»: создание текста и его форма определяются функцией, отражающей потребности одной или более социокультурных систем.
Л.Левшун, не отказываясь от понятия жанра как такового, предлагает классификацию древнерусских произведений с помощью художественных методов осмысления действительности и системы уставных чтений. Исследовательница относит памятники средневековой книжности к тому или иному жанру в соответствии с «чином спасаемых» (совершенные, преуспевающие, начинающие) и целью (воспитание ума - у совершенных, воспитание рассудка - у преуспевающих, воспитание чувств - у начинающих). Л.Левшун насчитывает 3 художественных метода осмысления и изображения действительности: 1) типологическая экзегеза (осмысление библейских текстов) - «книжник живописует не сам мир, но то, как этот мир отражен в зеркале вечности». Творческое задание при этом - толкование; 2) аллегорическая амплификация: Библия воспринимается как предмет дискурсивного анализа. Творческое задание книжника - перевод. Священные тексты содержат ряд аллегорий, в которых сокрыта истина; 3) обратная типология - Библия воспринимается как источник поучительных иллюстраций и сентенций к жизненным ситуациям.
Д.С. Лихачев в книге «Поэтика древнерусской литературы» дал, как представляется, одну из наиболее полных характеристик категории жанра в литературе русского Средневековья. Он отметил, что основное отличие одного жанра от другого кроется прежде всего в употреблении, функциях. Главная причина смешения отдельных жанров в древнерусской литературе, согласно Лихачеву, «состояла в том, что основой для выделения жанра, наряду с другими принципами, служили не литературные особенности изложения, а самый предмет, тема, которой было посвящено произведение» . Кроме того, жанры различались по тому, для чего они были предназначены. Таким образом, Д.С. Лихачев выделил два основных критерия, которые определяли жанр - функция (употребление, применение в практической жизни) и тема.
Выводам Д.С. Лихачева во многом близки положения С.С.
Аверинцева о мифопоэтическом художественном сознании, свойственном архаическому периоду («поэтика без поэтики»). Исследователь подчеркивает практическую направленность поэтики произведений данного периода, ориентацию текста на воспроизведение, внелитературную окраску жанра и стиля. Существовала тенденция к формированию синкретических сводов, освященных традицией («канон»); понятие авторитета заменяло категорию автора.
На одну и ту же тему, в зависимости от предполагаемого функционирования памятника, книжник мог создать произведения, которые с точки зрения традиционной медиевистики принадлежали к разным жанрам. Но одни только тема или функция, равно как и «чин спасаемых», не могли быть достаточными критериями для отнесения произведения к той или иной группе текстов. Таким критерием могла быть цель - задачи, которыми руководствовался книжник, создавая произведение. Л.Левшун выделяет три цели, в соответствии с которыми создавался текст: воспитание ума, рассудка или чувств, и в соответствии с этим - три чина спасаемых. Для достижения задач, поставленных в данной работе (исследование характера рецепции Шестонева на Руси) представляется более логичной следующая классификация: в истории древнерусской литературы можно выделить 3 группы, к которым следует относить произведения в соответствии с целью, которую преследовал книжник. В памятниках определенных жанров главной была назидательная цель - например, в гомилетике. Произведения такого рода можно отнести к целевой группе «Наставление». Наставление имело в виду воздействие на душу и поведение человека, «воспитание чувств» грешника (см. Слова Серапиона Владимирского, проповеди Феодосия Печерского, Луки Жидяты и др.). Книжников в первую очередь волновали бытовые, прикладные аспекты:
необходимо было наставить грешника на путь истинный (см., например, проповеди о вреде пьянства). Воспитание ума, разъяснение богословских вопросов не входили в задачи авторов произведений, относящихся к целевой группе «наставление».
В других текстах доминировала необходимость рассказать о событии, запечатлеть прошлое, разъяснить определенные богословские, концептуальные вопросы. Эту целевую группу можно озаглавить «Повествование». Повествование могло быть трёх видов: 1) повествование-сообщение (фиксация); чаще всего встречается в летописях: в такой-то год произошло определенное событие. Простое сообщение о произошедшем; 2) повествование-похвала (например, ораторская проза, в том числе некоторые торжественные Слова Кирилла Туровского; отдельные элементы повествования-похвалы можно встретить в Слове о Законе и Благодати митрополита Илариона: похвала князю Владимиру); 3) повествование-просвещение (на первый взгляд, похоже на группу «повествование+наставление», однако есть существенное различие: просвещение, в отличие от наставления, было ориентировано в первую очередь на ум, интеллектуальные способности реципиентов, расширение их кругозора. Целью наставления было воздействие на мораль и нравственность). В текстах, относящихся к данной подгруппе, книжники рассматривали различные аспекты христианского вероучения. К этой подгруппе могли относиться определенные произведения ораторской прозы; в более поздний период развития древнерусской книжности - послания (см. некоторые послания Артемия Троицкого, Иосифа Волоцкого и др.)
Существовали также произведения, где обе цели - наставление (т.е. исправление грехов, «воспитание чувств», воздействие на поведение человека) и повествование (умственное развитие, расширение кругозора, сообщение неких фактов, похвала) - равноправны, т.е. так или иначе отражены в тексте памятника, занимают сопоставимое место. Эту группу, представляющую собой симбиоз первой и второй, можно озаглавить «Наставление+повествование» (повествование здесь могло быть трёх видов - см. предыдущую группу). К данной целевой группе относится и Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. Именно в произведениях этой группы отобразилось больше всего элементов картины мира, т.к. шире охват тем и круг функциональных задач, которые книжник ставил перед собой. В ранний период развития древнерусской литературы к целевой группе «наставление+повествование» относится большинство произведений, избранных для анализа: это связано с масштабностью задач, стоявших перед книжником. Сведения богословско-философского, естественнонаучного характера (цель: повествование-просвещение) неотделимы в произведениях этой группы от назидания (цель: наставление): Бог сотворил этот мир прекрасным, и каждое творение послушно Его святой воле; так следует поступать и человеку.
Подобная классификация соответствует задачам изучения произведений, созданных в ранний период существования древнерусской литературы. Если в XV-XVI вв. уже можно говорить о более или менее ясной, стройной системе взглядов того или иного книжника, анализируя его тексты, то в ранний период очень много анонимных сочинений, которые, возможно, принадлежат перу разных авторов, но, тем не менее, сходятся по своим целям и характеру осмысления действительности, отображения элементов картины мира.
Названия целевых групп отражают основную задачу, однако они тоже до известной степени условны, несовершенны. С системой, предложенной Л.Левшун, эту классификацию сближает восприятие цели как основополагающего фактора; однако «чин спасаемых», для которых создавались произведения второй и третьей групп, мог варьироваться от «начинающих» до «совершенных».
В первой главе - «Шестоднев и элементы картины мира в произведениях древнерусской литературы, относящихся к целевой группе «наставление+повествование» - рассматривается взаимосвязь текстов, относящихся к указанной целевой группе, которые были созданы в домонгольский период существования древнерусской книжности, и Шестоднева Иоанна экзарха Болгарского. Вторая глава - «Рецепция Шестоднева в текстах, принадлежащих к целевым группам «повествование» и «наставление» -посвящена анализу рецепции памятника в произведениях, принадлежащих к целевым группам «наставление» и «повествование». В третьей главе -«Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского в религиозной полемике XV-XVI вв.» - исследуется характер восприятия Шестоднева в XV-XVI вв. - эпоху борьбы с ересями, составления обширных богословских трактатов.
Шестоднев и элементы картины мира в произведениях древнерусской литературы, относящихся к целевой группе «наставление+повествование»
Произведения, анализируемые в данной главе, относятся к домонгольскому периоду древнерусской литературы. Время сразу после крещения Руси, когда народ, дотоле пребывавший во тьме язычества, узрел свет правой веры, накладывало особый отпечаток на памятники книжности. Авторы, осмысляя себя в координатах культурно-конфессионального пространства Slavia Orthodoxa, через творчество приобщались к огромному пласту христианской культуры, обретали Благодать истины. А.Н.Ужанков1 отмечает, что с конца XI по конец XV вв. (т.н. «синергетический» период) творчество представлялось как божественный акт, передача в письменах сакрального смысла, открытого человеку по бесконечной милости Господней. В процессе творчества осуществлялась синергетическая связь Бога и человека; автор текста, предстающий в данном случае как послушный инструмент в руке Создателя, мыслил себя в координатах вечности.
Преобладание в данный период произведений, относящихся к целевой группе «наставление+повествование», неслучайно: здесь отразилось, как кажется, то со-полагание нескольких задач, которые стояли перед авторами текстов. Духовная жажда, характерная для эпохи крещения Руси, должна была быть утолена: новообращенным христианам необходимо было не только дать представление об основных догматах усвоенного ими вероучения, но и охарактеризовать его обрядовую сторону. Неизбежные ошибки и погрешности, возникающие при усвоении нового, как кажется, и послужили стимулом для создания большого количества дидактических сочинений, авторы которых, опираясь на авторитет отцов церкви, старались воздействовать как на душу, ум, так и на бытовую, поведенческую сторону жизни своей паствы.
В произведениях, относящихся к целевой группе «наставление+повествование», эти две задачи - наставление (то есть исправление грехов, «воспитание чувств») и повествование (развитие умственных способностей, расширение кругозора, сообщение неких фактов, похвала) - равноправны; следовательно, так или иначе отражены в тексте памятника, занимают в нем сопоставимое место. Повествование могло быть трёх видов -1) повествование-сообщение, повествование-фиксация 2) повествование-просвещение 3) повествование-похвала (хула). Тексты, принадлежащие к целевой группе «наставление+повествование», отличаются широтой охвата тем, полнотой отражения элементов картины мира.
В главе анализируются следующие произведения: 1) Слово о неделе Иакова, брата Господня, епископа Иерусалимского («О праздновании воскресного дня») (СОН). 2) Слово святых отец о постах (ССОП). 3) «Слово истолковано мудростью оть св.апостолъ и пророкъ и отець о твари и о дни рекомомъ неделе. Яко не подобаеть крестьяномъ кланятис неделе ни целовати ея, зане тварь есть» (СТДРН). 4) «Кирила мниха притча о человечстей души и о телеси, и о преступлении Божия заповеди, и о воскресении телесе человеча, и о будущемь суде, и о муце» (ПЧДТ). 5) «Повесть Кирила многогрешнаго мниха к Василию игумену Печерьскому о белоризце человеце, и о мнишьстве, и о души, и о покаянии» (ПБ). 6) «Того же грешнаго мниха слово о раслабленемъ, от бытия и от сказания евангельскаго, въ неделю 4 по Пасце» (СР). 7) Послание Феодосия Печерского князю Изяславу о неделе (ПФПН). 8) Послание митрополита Никифора Владимиру Мономаху о посте и воздержании чувств (ПМН). 9) Поучение Владимира Мономаха (ПВМ). 10) Житие Феодосия Печерского (ЖФП). 11) Повесть временных лет (ПВЛ). Выбор произведений обусловлен отображением в них элементов древнерусской картины мира, как сознательно вносимых в текст памятника книжником, сополагавшим задачи просвещения паствы и исправления грехов прихожан, так и отразившихся в сочинении имплицитно. Как можно заметить, некоторые поучения содержат в себе фрагменты из творений святых отцов, в которых анализируется интересующий автора вопрос - будь то обряд или догмат. Ссылка на авторитет (а зачастую и приписывание своего текста отцам церкви) должна была придавать ему нравоучительную и просветительскую ценность в глазах тех, к кому произведение было обращено. Элементы древнерусской картины мира отражены в сочинениях, созданных в соответствии с энциклопедическими принципами (при относительно небольшом объеме, не идущем ни в какое сравнение с богословскими трактатами более позднего этапа развития литературы) наиболее полно. Представляется возможным провести параллель между рассматриваемыми текстами и Шестодневом Иоанна экзарха Болгарского: цели, стоявшие перед книжниками, определили осмысление аспектов картины мира, отобразившейся в произведениях, что позволяет сделать вывод о характере рецепции Шестоднева в древнерусских текстах. Следует отметить, что в некоторых случаях окончательная атрибуция заимствования того или иного фрагмента из Шестоднева может быть затруднена тем, что существовал третий текст (или группа боговдохновенных текстов), откуда книжник мог черпать сведения. В тексте древнерусского памятника, таким образом, встречались, по терминологии В.Н. Топорова, «цитаты цитат», «пересказы и вариации цитат»: «Прежде всего создателю текста как бы отказывается в праве быть автором-творцом; он - всего лишь составитель, «композитор», исходящий из некоего уже созданного канонического текста (практически - из серии разной степени авторитетности текстов, составляющих в сумме Канон). Тем самым составляемый текст смиренно выступает всего лишь как воспроизведение исходного текста в связи с конкретной (но частной по отношению к целому) ситуацией Ыс et nunc, своего рода выборкой, композицией, актуализирующей некоторые ключевые идеи «прототекста» через соотнесение с ними наших конкретных событий, внеположенных тексту. Исходный текст был создай до этих событий, и поэтому, строго говоря, он не мог их описывать. Но глубина идей и провиденциальная мощь этого исходного текста такова, что он может (принципиально) выступать и как описание конкретного события последующих времен. Чтобы это описание было достаточно целенаправленно и эффективно, необходимо произвести некоторые преобразования в исходном тексте: отбор нужных элементов, их комбинацию, определение стержневой идеи, расстановку соответствующих акцентов и т.п., а также указать точки включения в этот преобразованный исходный текст реалий сего дня и места».2 В перечисленных случаях намного важнее факт наличия схожего осмысления определенных элементов картины мира.
Шестоднев Иоанна экзарха и произведения, относящиеся к целевой группе «повествование»
Целевую группу «повествование» (в соответствии с задачами, которые ставил перед собой книжник, создавая произведение) можно подразделить на три части:
1) повествование-просвещение. Здесь автор текста имел в виду прежде всего просвещение, образование ума тех, кому адресовано произведение (например, Послание митрополита Климента Смолятича пресвитеру Фоме).
2) повествование-похвала. Повествование такого рода чаще всего встречается в церковных торжественных «словах» на определенный праздник (например, слова Кирилла Туровского), а также в летописях, когда книжник составляет похвалу (посмертную, как правило) тому или иному правителю.
3) повествование-сообщение (фиксация). Этот тип повествования характерен в основном для летописных статей; он представляет собой описание события, констатацию свершившегося факта.
В рамках одного и того же произведения различные типы повествования могут сочетаться друг с другом.
Произведения, относящиеся к целевой группе «повествование», в начальный период существования древнерусской литературы количественно уступали сочинениям группы «наставление+повествование». Это связано, как кажется, с масштабностью задач, стоявших перед древнерусскими книжниками - вчерашних язычников, еще не забывших верования и обусловленные ими модели поведения своих предков, необходимо было не просто знакомить с основными догматами и положениями христианства, но и наставлять в нравственных правилах поведения истинного христианина. Так возникали тексты, принадлежащие к группе «наставление+повествование».
Древнерусский книжник, создавая произведение, как правило, четко представлял себе своего адресата. Владимир Мономах, обращаясь к своим детям, фактически писал для всех потомков, которым суждено было править. Иларион адресовал СЗБ определенной аудитории - «преизлиха насыщьшися сладости книжныя» - великому князю и его окружению. Некоторые поучения, анализируемые в первой главе и во втором параграфе этой главы, предназначались простым людям - пастве, прихожанам, среди которых остатки язычества (как в верованиях, так и в поведении, в повседневной жизни) искоренить было не так просто. Темы, которые затрагивал книжник, обращаясь в первую очередь к людям образованным, высокопоставленным, могли отличаться от тех, которые автор разбирал в произведении, адресованном «простой чади». Это зависело также от повода написания текста. Слова Кирилла Туровского представляют собой с этой точки зрения некоторое исключение - они были адресованы всем, кто способен их воспринять. Здесь, как кажется, можно говорить о двух разных типах целевой группы «повествование-просвещение»: рассказывать, «просвещать» паству следовало по-разному. То, что для окружения великого князя было само собой разумеющимся, не являлось таковым для обычного человека.
В данной главе рассматриваются следующие произведения, созданные в ранний период бытования древнерусской книжности: 1) Слово о Законе и Благодати (СЗБ). 2) Послание митрополита Климента Смолятича пресвитеру Фоме (ПКС). 3) «Слово Кюрила недостоинаго мниха на святую Паску во светоносный день воскресения Христова отъ пророческых сказаньи» (СП). 4) «Слово Кирила недостоинаго мниха по Пасце, похваление въскресения, и о арътусе, и о Фомине испытаньи ребр Господних» (СФИРГ). 5) «Святого Кюрила мниха слово о сьнятии тела Христова с креста, и о мюроносицах, от сказания евангельскааго, и похвала Иосифу, в неделю 4-юю по Пасце» (СМ). 6) «Кюрила мниха слово о слепьци и о зависти жидовъ, от сказания евангельскаго, въ неделю шестую по пасце» (СС). 7) «Кюрила грешнаго мниха слово на сбор святых отець 300 и 18, от святых книг указание о Христе, Сыне Божий, и похвала отцем святаго Никейскаго събора, в неделю преже пянтикостия» (ССоб).
Как можно заметить, произведения, традиционно относимые к «церковному красноречию», распределены по двум главам работы. Подобное разделение обусловлено целеполаганием создававших их книжников, эксплицитно выраженным в тексте памятников: если в сочинениях Серапиона Владимирского главное - наставление неправедно живущих прихожан на путь истинный, то в СЗБ и Словах Кирилла Туровского основная задача — не только (и не столько) исправление поведения грешников, но разъяснение определенных богословских вопросов, «просвещение очей мысленных» своей паствы.
Прежде чем перейти непосредственно к анализу избранных произведений, хотелось бы упомянуть об их взаимосвязи с Шестодневом Иоанна экзарха Болгарского.
Взаимосвязь Слова о Законе и Благодати и ШИЭБ. Н.С. Тихонравов3, рассматривая вопрос о возможном влиянии Толковой Палеи на ПВЛ, писал, что Палея повлияла на Слово о Законе и Благодати, а не на летопись, которую исследователь связывал с Исторической Палеёй. Толковая Палея, «Речь философа» в составе ПВЛ и Слово о Законе и Благодати связаны между собой, вне зависимости от того, считать ли Илариоиа автором «Речи философа»,4 или нет.5 Логично предположить и существование взаимосвязи между СЗБ и ШИЭБ. Иларион мог быть знаком с ШИЭБ непосредственно или через какое-либо другое произведение - например, через ТП, при составлении которой был использован ШИЭБ. Оба памятника (СЗБ и ШИЭБ) обнаруживают схожее миросозерцание книжников, создавших их, одинаковое осмысление тех или иных элементов картины мира.
Взаимоотношения ШИЭБ и Послания митрополита Климента Смолятича пресвитеру Фоме.
В тексте Послания (в частях, атрибутируемых как вставки, сделанные Афанасием мнихом, современником Климента, который, как предполагает Н.В.Понырко,6 дополнил Послание спустя приблизительно 20 лет после его создания) обнаруживаются прямые заимствования из Шестоднева - рассказы об «алкионе» и «ехионе». Очевидно, с текстом ШИЭБ был знаком Афанасий мних; однако не исключено, что Климент Смолятич также мог использовать при составлении своего послания сочинение болгарского книжника. Климент пользовался Книгой толкований Никиты Ираклийского на 16 слов Григория Богослова, которая, по свидетельству исследовательницы,7 изобиловала ссылками на древнегреческих авторов (Гомера, Аристотеля, Платона, Эврипида, Диогена, Демосфена). Сведения об античных авторах Климент мог почерпнуть как из Книги Толкований, так и из ШИЭБ, в котором содержится немало сведений об античной философии. Иоанн экзарх, как известно, при составлении Шестоднева пользовался и трудами Григория Богослова. Схожее осмысление элементов картины мира, идейное родство двух памятников (Послания Климента Смолятича и ШИЭБ), использование книжниками при создании своего текста практически одних и тех же источников делают возможным сопоставление данных произведений. Взаимосвязь Слов Кирилла Туровского и ШИЭБ.
Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского и тексты, относящиеся к целевой группе «наставление»
В текстах произведений, относящихся к группе «наставление», отображено гораздо меньшее количество элементов картины мира, чем в сочинениях, принадлежащих к группам «повествование» и «наставление+повествование». Жанр, в русле которого созданы тексты, рассматриваемые в данном параграфе, - проповедь, но проповедь сугубо «прикладного», «утилитарного» характера, отличающаяся от памятников ораторского красноречия, принадлежащих перу Илариона или Кирилла Туровского. Авторы анализируемых проповедей, как правило, неизвестны; тексты - компилятивны (или, по крайней мере, были, как «Слово некоего Христолюбца», дополнены вставками). Произведения, созданные Серапионом Владимирским, стоят в стороне от массы текстов такого рода, во-первых, потому, что они атрибутированы определенному историческому лицу; во-вторых, они были созданы практически два века спустя после возникновения остальных произведений, разбираемых в этом параграфе; в-третьих, в случае с сочинениями, принадлежащими Серапиону, можно говорить о едином авторском стиле и системе взглядов книжника. Список различий легко продолжить; тем не менее, именно в проповедях Серапиона Владимирского наиболее полно воплотилась тематика, разрабатываемая в сочинениях книжников предыдущих периодов - теория казней Божиих как воздаяния за грехи (в первую очередь, двоеверие, уклонение в язычество).
В задачи всех книжников - авторов проповедей, принадлежащих к группе «наставление», входило искоренение пороков паствы, «воспитание чувств», исправление поведения верующих. Применительно к раннему периоду распространения христианства, а, следовательно, и письменности на Руси можно говорить о стремлении книжников, помимо общечеловеческих, присущих многим людям в разное время, искоренить те привычки, верования, суеверия прихожан, которые расценивались проповедниками как языческие. Книжники, творившие в более поздние периоды, также уделяли внимание этой теме, но в ранний период она была особенно актуальна. Именно этим обусловлено наличие в произведениях элементов картины мира, рассматриваемых в предыдущих частях под пунктом «язычество». Примеры отражения в текстах целевой группы «наставление» прочих элементов картины мира сравнительно немногочисленны. Произведения, анализируемые в данном разделе: 1) «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» (СХРПВ). 2) «Слово Иоанна Златоустаго о христианстве» (СИЗХ). 3) «Слово Св.Отец како жити Христианом» (СКЖХ), 4) «Слово Святыхъ Апостолъ и Святыхъ Отецъ, како жити христианомъ» (САОКЖХ). 5) «Слово Святаго Отца нашего Иоанна Златоустаго архиепископа Костянтина града о том, како пьрвое поганий веровали въ идолы и требы имъ клали, и имена имъ нарекали, яже и ныне мнози тако творять и въ крестьянстве суще, а не ведають что есть крестьянство» (СКПВИ). 6) «Слово оть Святаго Евангелия» (ССЕ). 7) «Святаго Василия о том, како подобаеть въздръжатися от пьянства» (КПВП). 8) I Поучение Серапиона Владимирского (ПСВ-І). 9) IV Поучение Серапиона Владимирского (ПСВ-IV). 10) V Поучение Серапиона Владимирского (ПСВ-V).
Эти сочинения были выбраны для анализа как наиболее репрезентативные (для своей целевой группы), содержащие максимальное количество отраженных в тексте элементов картины мира. Кроме того, обилие списков свидетельствует о том, что в рассматриваемый период существования древнерусской литературы данные произведения были широко востребованны проповедниками, обращавшимися к ним для поучения паствы.
С «Шестодневом» анализируемые сочинения, как правило, сближает схожий метод осмысления действительности, отражение тех или иных аспектов мировидения в тексте. О авторах и времени создания произведений (кроме поучений Серапиона) практически ничего не известно; представляется необходимым рассмотреть историю создания текстов, ориентируясь на наиболее достоверные гипотезы исследователей.
Е.В. Аничков,74 исследовавший «Слово некоего Христолюбца» и другие памятники, перечисленные выше под №№2-7, убедительно доказал, что «Слово некоего Христолюбца» было создано между 1037-1054 в Киеве при Софийском соборе. Аничков постарался вычленить вставки, сделанные впоследствии в оригинальный текст Слова, и заключил, что он был создан тогда же, когда возник (по гипотезе А.А. Шахматова) Древнейший Летописный Свод. Среди особенностей обоих памятников, позволивших исследователю сделать подобный вывод - то, что автор ни СХРПВ, ни Древнейшего Свода не называют имени языческих богов, рассказывая о крещении Руси. По мысли Аничкова, это могло быть связано с тем, что древнерусский книжник считал невозможным по крещении упоминать имена языческих божеств - «о язычестве срам говорить»75 (ср. Пс. 15, 4 «Пусть умножаются скорби у тех, которые текут к богу чужому; я не возлию кровавых возлияний их и не помяну имен их устами моими»; Нав. 23, 7 «не воспоминайте имени богов их»). Также существовали и другие поучения, созданные в середине XI в., в заглавии которых был упомянут «Христолюбец». По мнению исследователя, это мог быть псевдоним какого-то конкретного лица. В пользу определения времени создания СХРПВ промежутком 1037-1054 гг. говорит и стилистический характер Слова. Слушатели, к которым обращено Слово - приходские священники, собиравшиеся на «сборную неделю» в кафедральный Софийский собор в Киеве. «Слово некоего Христолюбца» повлияло на другие сочинения древнейшей церковно-учительной литературы. Аничков утверждал, что, к примеру, в тексте Поучения новгородского архиепископа Луки-Иоанна встречается «пересказ по памяти» сведений, заимствованных из СХРПВ.
Поучения, перечисленные под №№2-7, дошли до нас в составе разных сборников церковно-учительной литературы (Измарагд и т.п.). Е.В.Аничков писал, что применительно, например, к СКПВИ, уместно говорить о компиляции, т.к. «самостоятельное переплетается с заимствованным; но ни свое не вставлено в чужой текст, ни какой-то чужой, но коренной текст не обновлен в новой редакции добавлениями».76 Перед глазами книжника не было текста, из которого он мог бы делать заимствования в свое произведение, и он пишет по памяти. «Таких проповедей компилятивного характера целый ряд. Их главное отличие от других заключается в том, что, хотя они и ссылаются на Священное Писание и отцов церкви, мы напрасно стали бы подыскивать эти тексты; если таковые и найдутся, то взятым из них окажется два-три слова, иногда короткая фраза, словом, именно то, что легко можно запомнить наизусть, и не будучи особым начетчиком», - отмечал Аничков.77 СКПВИ местами совпадает со «Словом некоего Христолюбца», «Словом о твари и о дни, рекомом неделя» (этот текст рассматривался в первой главе) или каким-то другим поучением, схожим с ним; а также «Словом Иоанна Златоуста о христианстве» (произведением, очевидно, переводным, в текст которого древнерусским книжником были сделаны вставки).
Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского в религиозной полемике XV-XVI вв
Рассматриваемый период истории Руси изобилует событиями как в социально-политической, так и в культурной1 жизни государства. На это время приходится активная борьба с монголо-татарским игом, собирание земель вокруг Москвы и образование сильного Московского государства; в культурной сфере следует отметить такие феномены, как Предвозрождение (термин Д.С. Лихачева2; И.Экономцев3 предлагает считать это восточноевропейским Возрождением), второе южнославянское влияние (началось между второй половиной XIV в. и второй половиной XV в. и захватило первую половину XVI в.), возникновение ересей4. Конец XIV-XVI вв. - во многом переломный момент русской истории. Идейные течения, зародившиеся в этот период, сохранят влияние и в дальнейшем: так, следы ереси «жидовствующих» можно проследить и в наше время в секте так называемых «субботников». Зарево костров, на которых жгли еретиков-«жидовствующих», в XVII веке вернулось самосожжениями раскольников.
Исследователи отмечали необыкновенный духовный подъем, свойственный рассматриваемому периоду: появлялись новые монастыри, был осуществлен переход на Иерусалимский устав (вторая половина XIV в.). Г.М.Прохоров связывает это с проникновением на Русь византийских идей и осуществлением исихастской политики.5 XV в. называют «величайшим столетием русской святости»6, ее «золотым веком»7. Следующий, XVI век (начало этому было положено еще в веке XIV) пройдет под знаменем борьбы с еретиками. Обилие самых разных, зачастую противоположных друг другу по характеру (как, например, ереси, с одной стороны, и «расцвет» святости, исихазм, с другой) событий получило отражение в литературе.
Религиозная полемика тех лет (как в том виде, в котором она дошла до нас, то есть только в сочинениях противников ересей, так и в текстах, бытовавших в рассматриваемый период) носила, как кажется, односторонний характер: еретики, очевидно, не писали трактатов, в которых бы излагались их взгляды на вероучение, не писали посланий своим единомышленникам. Произведения такого рода, если они некогда и существовали, не дошли до наших дней. Представления о верованиях еретиков можно получить, только обратившись к сочинениям их противников.
Возникновение еретических движений на Руси исследователи, как правило, объясняют при помощи одного из следующих положений: 1) внешнее, иноземное влияние (подобный взгляд характерен, как правило, для большинства дореволюционных исследователей, которые, как кажется, могли воспринять его непосредственно из «Просветителя») 2) внутренний, исконно русский протест против «дороговизны» духовенства и обострение классовой борьбы (точка зрения подавляющего большинства советских историков) 3) внутренний (общечеловеческий) протест против косности некоторых церковных установлений и затемненности догматов. Ересь, таким образом, предстает как движение свободомыслящих людей (взгляд некоторых как дореволюционных, так и постсоветских исследователей).
Прежде чем перейти к рассмотрению собственно ереси «жидовствующих», против которой (и рудиментов которой) боролись книжники, чьи произведения анализируются в данной главе, необходимо сказать о возникновении стригольничества. Большинство исследователей справедливо называют стригольничество прямым предшественником «жидовства».
Исследователи толковали возникновение стригольничества (а впоследствии и «жидовства») по-разному. Ф.И. Успенский связывал учение стригольников с греческими и болгарскими богомилами; Н.С. Тихонравов9 указывал на возможное происхождение учения стригольников от верований немецких флагеллянтов. В пользу русского происхождения стригольничества высказывался Е.Е.Голубинский: основной мотив движения - борьба с симонией - еще в начале XIVB. стал предметом полемики (об этом свидетельствует послание монаха Акиндина тверскому князю Михаилу Ярославичу). А.Д.Седелышков10 выступал за русское происхождение стригольничества: недовольство определенными порядками, существующими в русской церкви, по мысли исследователя, нашло отражение уже в памятниках, созданных ранее XIV в. Идеи, получившие распространение в среде стригольников, возникли, согласно мнению А.Д.Седелышкова (а вслед за ним и А.И.Клибанова"), в Тверской земле. Седельников высказывается в пользу зарождения движения стригольников в недрах православной византииско-славянской традиции: «...обследуя местную, северно- и среднерусскую письменность XIV в., легко убедиться в существовании обширного круга памятников, примыкаших к идеологии стригольничества, причем они, в свою очередь, уходят литературными корнями вглубь византииско-славянской традиции, но не обнаруживают связи с западноевропейскою»12. К памятникам такого рода исследователь причисляет проповеди домонгольского периода существования древнерусской книжности, в которых критикуется образ жизни и действий отдельных представителей духовенства - в частности, «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере», «Слово о том, как первое поганий веровали в идолы», «Слово о посте к невежам». В этих текстах, помимо недовольства духовенством, Седельников видел также следы проповедничества от лица «христолюбцев»-мирян. Исследователь полагал, что такие слова не могли звучать в церкви. Стригольническому движению, по мысли Седельникова, также близок Измарагд I и II редакции. «Вводя Измарагд в литературу стригольников, мы тем самым сдвигаем с привычных устоев понятие о ней. Становится ясным, почему можно искать ее и не находить, если ожидается что-либо резко отступающее от церковно-православной догмы. Такие ожидания не могут оправдаться, раз стригольническая литература состоит по преимуществу из старых учительных памятников, с давних пор входивших в «почитание книжное»... движение было слишком ортодоксальным и консервативным, чтобы ожидать от его литературы каких-нибудь специфических признаков. Людям, взявшим на себя охрану канона, остались чужды образовательные интересы, одинаково с элементами ли научной схоластики или религиозной гностики»13, - отмечает исследователь. По мысли Седельникова, черты стригольничества содержит в себе практически весь Софийский сборник 1262 г.
Важно отметить, что А.Д.Седельников правильно понимал природу еретического движения: это было именно движение ортодоксальное и консервативное, в защиту благочестия и канона (в том виде, в каком его понимали стригольники), но ничуть не революционное. Еретики, скорее, имели в виду возвращение к истокам древнего благочестия; только с этой точки зрения движение стригольников можно считать реформационным - преобразование существующего положения в сторону обращения к изначальной чистоте. Важно отметить, что еретики (как и их противники, которых еретики в свою очередь обвиняли в «ереси», то есть неверном истолковании православия) считали еретиками противоположную сторону, себя самих полагая единственными истинными ревнителями благочестия. Еретик, сознавший себя еретиком, уже фактически им не является.
А.И.Клибанов становление «реформационных течений» датировал концом ХШ-первой половиной XIV в. По мнению исследователя, с середины XIV в. открытые ереси, как и отдельные выступления в религиозно-реформационном духе, наблюдались в Пскове, Новгороде, Твери, Ростове.
