Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. А. А. Фет в литературной критике, воспоминаниях, переписке и дневниковых записях русских символистов 10
1.1. А. А. Фет в литературной критике символистов 10
1.2. А. А. Фет в воспоминаниях, переписке и дневниковых записях символистов 40
Глава 2. Рецепция лирики А. А. Фета в поэзии В. Я. Брюсова 52
2.1. "Фетовский" текст в заголовочном комплексе поэзии В. Я. Брюсова 52
2.2. Фетовские реминисценции, мотивы и приметы стиля в поэзии В. Я. Брюсова 83
Глава 3. Рецепция лирики А. А. Фета в поэзии А. А. Блока 99
3.1. "Фетовский" эпиграф и цитата-заглавие в поэзии A.А. Блока 99
3.2. Выбор знаковых текстов и образ поэзии А. А. Фета у B.Я. Брюсова и А. А. Блока 120
Глава 4. Рецепция лирики А. А. Фета в поэзии Андрея Белого 132
Заключение 147
Примечания 151
Приложение 159
Список использованной литературы 160
- А. А. Фет в литературной критике символистов
- "Фетовский" текст в заголовочном комплексе поэзии В. Я. Брюсова
- Фетовские реминисценции, мотивы и приметы стиля в поэзии В. Я. Брюсова
- "Фетовский" эпиграф и цитата-заглавие в поэзии A.А. Блока
Введение к работе
В работах, посвященных выявлению и изучению истоков русского
,w символизма, исследователи уделяли внимание преимущественно следую-
щим аспектам: влияние западноевропейской классики (античная литература,
Данте, В. Шекспир), романтической традиции (А. С. Пушкин, М. Ю. Лер
монтов, Ф. И. Тютчев, немецкие романтики), поэтов-парнасцев и француз
ских символистов. Вместе с тем остается практически неизученной пробле-
^ ма влияния и рецепции русскими символистами поэтической традиции пе-
риода 40-х - 80-х г.г. XIX века, когда на литературной арене блистали такие поэты как А. А. Фет, Я. П. Полонский, А. Н. Апухтин.
Первая попытка осмысления поэтического наследия А. А. Фета, его роли и значения для новой литературной школы была предпринята самими символистами. Они неоднократно упоминают Фета в литературно-критических статьях, называя его своим предшественником и учителем. В статях Д.С. Мережсковского , К.Д. Бальмонта , В.Я. Брюсова лирика А.А. Фета становится самостоятельным предметом изучения, но анализируется она в контексте зарождающейся символистской теории. Именно «субъек-<'Ф тивный» подход символистов в изучении предшествующей поэтической традиции и послужил в дальнейшем наглядной иллюстрацией к бытующим среди литературоведов мнению о том, что «символисты вычитывали у Фета свое»4. Однако в данном случае необходимо иметь в виду, что подобное сближение не могло возникнуть на пустом месте, без каких-либо предпосы-лок.
Немаловажну роль в адаптации поэзии Фета русскими символистами сыграл Вл. Соловьев. В статье «О лирической поэзии (по поводу последних стихотворений Фета и Полонского)»5 анализируя лирику Фета, Вл. Соловьев, попустив ее сквозь призму собственных религиозно-философских идей,
подготовил почву для ее восприятия и усвоения символистами, особенно младшими (Вяч. Иванов, А.А. Блок, Андрей Белый).
В 1910-1915 гг. серию статей о Фете6 выпускает Б.А. Садовской, известный критик и поэт, примкнувший к символистам, но «символистом так и не ставший»7. Статьи Б.А. Садовского выдержаны в духе символистской критики и выработанного в ней представления о Фете как поэте, провозглашавшем приоритет искусства над жизнью (ст. «А.А. Фет», 1910) и о поэте-музыканте (ст. «О сальеризме», 1915)
В научной литературе впервые о проблеме влияния поэзии Фета на русских символистов упоминается в статье Б.М. Эйхенбаума "Мелодика русского лирического стиха. Фет" . Исследуя его лирику, Б.М. Эйхенбаум отмечает, что Фет во многом предвосхитил искания символистов в области стихосложения. Следующую попытку унифицированного освещения этой проблемы предпринял А.П. Авраменко. В статье "А.А. Фет и символисты"9 он тезисно изложил основные точки соприкосновения поэзии Фета и символистов: 1) открытие философии Шопенгауэра через Фета; 2) восприятие фетовского образа «солнце мира»; 3) выработка принципов поэтического творчества. В монографии Е.А. Некрасовой «А. Фет, Ин. Анненский. Типологический аспект описания»10 предпринимается попытка типологического описания идиостиля Фета, Анненского, Блока и Пастернака. В диссертации Г.П. Козубовской «А.А. Фет и проблема мифологизма в русской поэзии XIX-XX века»11 творчество символистов (Вл. Соловьева, Ин. Анненского, Вяч. Иванова) исследуется с точки зрения трансформации фетовских принципов мифопоэтизма. О значении поэзии Фета в формировании мироощущения русских символистов упоминается в работе В. Пайман «История русского символизма»12. Именами этих исследователей и ограничивается список работ обобщающего характера, хотя проблема влияния и рецепции А.А. Фета русскими символистами осознавалась многими исследователями. В большинстве случаев их внимание сосредотачивалось на изучении индивидуального восприятия лирики Фета. В результате в ряде исследова-
ний, посвященных поэзии А. Блока, К. Бальмонта, Ин. Анненского, Вяч. Иванова, достаточно глубоко были разработаны такие аспекты, как: выявление мотивных перекличек и фетовских реминисценций в поэзии символистов13; влияние поэзии Фета на формирование импрессионистического стиля символистов14. Отдельно следует отметить фундаментальную раблту П.П. Громова15, в которой исследуется проблема создания внутреннего мира героя в поэзии Фета и Блока; определяются общие и индивидуальные подходы.
Специальных работ, посвященных исследованию этой проблемы на материале поэзии В.Я. Брюсова и Андрея Белого, нет. Первые подходы к изучению проблемы влияния лирики Фета на поэзию Брюсова и Белого были предприняты в работах Н.К. Гудзия "Из истории раннего символизма"16 и в незаконченной статье П.А. Флоренского "Золото в лазури" Андрея Белого. Критическая статья"17. Н.К. Гудзий, усматривая определенную преемственность, в сфере стиля, между лирикой Фета и поэзией раннего Брюсова (периода «Русских символистов), отмечает, что характерной чертой их поэзии являются стихотворения, состоящие из «ряда отрывистых, коротких безглагольных и беспридаточных предложений» [с. 207]. П.А. Флоренский, размышляя о генетической связи Фета и Белого, в плане к неоконченной третьей главе этой статьи зафиксировал ряд стихотворений Белого из сборника «Золото в лазури», написанных, по его мнению, под непосредственным влиянием поэзии Фета. Вскользь о влиянии Фета на Брюсова и Белого упоминается в монографиях Д.Е. Максимова, К.В. Мочульского, А.В. Лаврова Д.Е. Максимов в работе «В. Брюсов. Поэзия и позиция»18, анализируя раннюю поэзию Брюсова, отмечает, что «одной из важнейших особенностей его поэзии является двойственность ее литературной ориентации. Его поэзия в равной степени зависит от русской традиции -главным образом лирики Фета - и от французских влияний (символисты и парнасцы)» [с. 23]. В работе К.В. Мочульского «Андрей Белый»19 Фет упоминается в числе источников первого сборника Белого «Золото в лазури» [с.
б 315]. А.В. Лавров в монографии «Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и ли-
л/ч
тературная деятельность» пишет о воздействии философии Шопенгауэра и
поэзии Фета на формирование мироощущения раннего Белого [с. 28]. В ряде
статей выявляются фетовские образы: рыдающий рояль (А.П. Авраменко) ,
щ открытый рояль (С.Н. Бройтман) , змея-молния (В. Коно) .
До сих пор остаются не изучеными и не систематизироваными высказывания о Фете в литературно-критических, теоретических статьях и мемуарных источниках символистов. Исключением является статья Е.П. Тихна-чевой «Брюсов о Фете»24, в которой впервые предпринимается попытка описать этапы становления Брюсова-интерпретатора Фета, выявить причи-ны интереса к поэзии Фета и проследить его эволюцию. Однако методика анализа поэтических текстов в этой статье вызывает ряд возражений, о чем будет сказано ниже (см. Глава 2).
Таким образом, проблема рецепции лирики Фета Брюсовым и Белым
осознавалась многими исследователями, однако она до сих пор не стала
'» самостоятельным предметом изучения. В работах указанных исследователей
предполагаемые пути решения данной проблемы оказываются только намечены; наблюдения носят фрагментарный характер, в большинстве случаев они не подкреплены сопоставительным материалом, что несомненно требует дальнейшего развития и доработки. По причине неразработанности этой проблемы до сих пор не предпринимались попытки определить роль и значение поэзии А.А.Фета в становлении и формировании поэтической системы В. Брюсова, Андрея Белого и проследить эволюцию ее восприятия Тема действительно является актуальной, поскольку она продиктована необходимостью изучения закономерностей истрико-литературного процесса в плане литературной преемственности и выявления специфики символизма.
В соответствии с целью диссертации, которая состоит в изучении механизмов рецепции лирики А.А. Фета в творчестве В. Брюсова, А. Блока и Андрея Белого, были выработаны следующие задачи:
— Исследовать и систематизировать высказывания о Фете в литера
турно-критических, теоретических статьях и мемуарных источниках симво
листов;
- Выявить роль и значение поэзии А.А. Фета в становлении и форми
ровании поэтического творчества В. Брюсова, Андрея Белого и А. Блока и
эстетики символистов.
Научная новизна предлагаемой диссертации заключается в том, что проблема рецепции поэзии А. А. Фета русскими символистами впервые рассматривается на материале поэтического творчества В. Я. Брюсова и Андрея Белого и не исследованных ранее текстах А.А. Блока (цикл "За гранью прошлых дней" (1908), сборник "За гранью прошлых дней" (1920)).
Методологической основой исследования служат основные подходы структурного и сопоставительного анализа поэтического текста, изложенные в трудах таких ученых, как М.Л. Гаспаров, В.М. Жирмунский, И.В. Корецкая, Н.А. Кожевникова, А.В. Лавров, Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, Д.М. Магомедова, Б.В. Томашевский. Наиболее продуктивными для данной работы представляются теоретические положения статьи З.Г. Минц "Функции реминисценций в поэтике А. Блока"25, в которых учитываются такие разновидности реминисценций, как: 1) перефразировки "текста-источника"; 2) сокращенные знаки-указания на тот или иной "чужой текст", в каждом из которых в свернутом виде заключен и их "текст-источник" (например, имена, ключевые слова и мифемы) [с. 393-395].
В работе сочетаются методы сравнительно-исторического и структурного анализа художественного текста, что обусловлено целью и задачами исследования
Материалом исследования являются литературно-критические, теоретические статьи, мемуарные источники символистов (дневниковые записи, переписка, воспоминания) символистов, поэтические тексты В.Я. Брюсова, Андрея Белого (до 1921), А.А. Блока и А.А. Фета как прижизненные (Андрей Белый «Золото в лазури» (1904), «Пепел» (1909), «Урна» (1909),
«Королевна и рыцари». Сказки (1919); А.А. Блок цикл «За гранью прошлых
дней» («Золотое руно», 1908. № 1)), так и наиболее авторитетные современ
ные издания указанных авторов: В .Я. Брюсов. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1973-
1975; А.А. Блок Собр. соч.: В 8 т. -М;Л., 1963; А.А. Блок. Полное собр. соч.
» и писем: В 20 т. -М., 1997. - (ПАСС); А.А. Фет. Стихотворения и поэмы. -
Л., 1986. -(Б-ка поэта. Большая сер.); А.А. Фет. Вечерние огни. -М., 1971. -(Лит. памятники).
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы в общих курсах по истории и на практи-
I ческих занятиях по теории литературы, в спецкурсах по изучению творчест-
ва А. А. Фета, символистов, влияния русской поэтической традиции XIX
века на поэзию начала XX века, а также при составлении комментариев к
изданиям символистских текстов.
Основные положения работы были отражены и апробированы в
статьях: «Фетовский» эпиграф в поэзии В. Я. Брюсова (Владимир, 2001),
+ґ «Понятие «граница» в лирических циклах А. А. Блока «За гранью прошлых
дней» (Оренбург, 2002), «А. С. Пушкин в «фетовских» циклах В. Я. Брюсова» (Оренбург, 2003), «К вопросу о влиянии А.А. Фета на раннюю поэзию В. Я. Брюсова ("Juvenilia", "Chefs d' ceuvre", "Me eum esse")» (Москва, 2003) и
f в выступлениях на научных конференциях: «Художественный текст и куль-
тура IV. Материалы и тезисы докладов на межвузовской конференции 24-27 октября 2001 г.» (Владимир, 2001); шестая научная конференция «Феномен заглавия. Эпиграф как элемент заголовочного комплекса» (Москва, 2002). Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, четы-
(ф рех глав, заключения, списка использованной литературы и приложения. В
первой главе анализируются литературно-критические и мемуарные источники символистов, в которых цитируются стихотворения Фета или упоминается его имя. Во второй, третьей и четвертой главах проводится сопоставительный анализ поэзии А.А. Фета с поэзией: В.Я. Брюсова (глава 2), А.А. Блок (глава 3, раздел 1), Брюсова Блока (глава 3, раздел 2), Андрея Белого
(глава 4). Выявляются тематические переклички, общие художественные и стилистические приемы. В заключении суммируются итоги исследования, здесь же определяются сходства и различия в восприятии поэзии Фета старшими и младшими символистами. В приложении приводится сводная таблица статей и стихотворений В.Я. Брюсова с цитатами и реминисценциями из лирики А.А. Фета.
А. А. Фет в литературной критике символистов
Итак, мы видим, что литературно-критическая деятельность Вл. Соловьева была посвящена изучению и пропаганде "истинно" лирической поэзии. И именно благодаря Вл. Соловьеву поэтическое наследие Тютчева, Фета, Полонского стало достоянием читающей публики16 и, претерпев значительную трансформацию, нашло свое продолжение в новом литературном направлении.
Творчество А.А. Фета интересовало символистов на разных этапах становления, но, несмотря на это, литературно-критических статей, специально посвященных исследованию его поэзии, ни у старших, ни у младших мы не найдем. Между тем, практически во всех ключевых статьях символисты ссылаются на А.Фета как на одного из ярких представителей русской лирической поэзии и называют его своим предшественником: В. Брюсов ("О искусстве", "Ключи тайн", "Священная жертва", "Вл.Соловьев" и др.), К. Бальмонт ("О русских поэтах", "Сквозь строй", "Элементарные слова о символической поэзии", "Поэзия как волшебство"), Андрей Белый ("Лирика и эксперимент", "В. Брюсов", "Формы искусства", "Апокалипсис в русской поэзии"), Ал. Блок ("О лирике", "Письма о поэзии", "Судьба Ап. Григорьева", "О современном состоянии русского символзма", "О назначении поэта и поэзии"), Вяч. Иванов ("Заветы символизма"), И.Ф.Анненский17 и Д.С.Мережковский18.
"Поэт-мистик" (Д.С. Мережковский)19, "виртуоз-импрессионист" (К. Бальмонт)20, "учитель" Вл. Соловева и К. Бальмонта (В. Брюсов)21, "символист" (Андрей Белый)22, "певец "Вечерних огней" (Вяч. Иванов)23 -так символисты называли А. Фета. И уже в этих номинациях сконцентрирована характеристика его поэзии.
Каждый из них закрепляет за Фетом значимое для него "слово". Так, К. Бальмонт, сам писавший в импрессионистической манере, и в поэзии Фета прежде всего оценивает его достижения в создании "точного соответствия между мимолетными ощущениями и прихотливыми рифмами".24 В. Брюсов, называя Фета "учителем" Вл. Соловьева, пишет: "Вл. Соловьев в стихотворстве был учеником Фета. Его ранние стихи до такой степени перенимают внешние приемы учителя, что их можно было бы почти нечувствительно присоединить к сочинениям Фета..." [т. 6, с. 220]. Из этого следовало бы сделать вывод о том, что поэзия Вл. Соловьева и не существовала бы для Брюсова как самостоятельное явление, если бы он не оговорился "можно было бы присоединить"; значит, существовало какое-то отличие. И, действительно, он проводит это разграничение, отмечая, что в поэзии А. Фета преобладало художественное начало, а в поэзии Вл. Соловьева - мысль (очевидно, В. Брюсов имел в виду то, что поэтическое творчество Вл. Соловьева явилось отражением его религиозно-философских идей).
Андрей Белый, поясняя, почему он причисляет А.Фета к символистам, пишет, что его поэзия - "гармоническое пересечение миросозерцания с мироощущением: в нечто третье"25. Объяснить мысль Белого можно, исходя из эстетических задач, которые ставили перед собой символисты (особенно младшие). Рациональное осознание символистами несовершенства окружающей действительности и интуитивное представление о мире идеального, порождало стремление его переделать. По мнению символистов, именно поэтическое творчество мыслилось ими как часть преобразующего, жизнетворческого акта. В то же время поэзия Фета "открывается вместе с миром философии Шопенгауэра"26, и тогда, по Белому, можно, поставить знак равенства между философской и символистской поэзией.
Характеризуя поэзию Фета, символисты писали, что он - "нежнейший певец неуловимых ощущений"27, "он передает не звук, а его трепетное эхо, не свет, а его отражение на поверхности волны"28.
В. Брюсов в статье "Владимир Соловьев", разделив всю предшествующую поэзию на два рода - "рассудочную" и "чистую" лирику, писал, что "ее (поэзию второго рода - О.А.) влекут темные и загадочные глубины человеческого духа, те смутные ощущения, которые переживаются где-то за пределами сознания" [т. 6, с. 219] (к поэтам второго рода он и относит Фета, Тютчева, Вл. Соловьева).
С подобной же интерпретацией поэзии А. Фета мы уже сталкивались в критике XIX века. Еще Ап. Григорьев отмечал, что Фет "развил, собственно, одну ее (поэзии - О.А.) сторону, сторону неопределенных, недосказанных, смутных чувств, того, что называют французы (Ie vague29)"30. An. Григорьеву вторит и А.В. Дружинин, определяя основную черту поэзии А. Фета, как умение "забираться в сокровенейшие тайники души человеческой".31
О значении поэзии А. Фета для эстетического самоопределения нового направления свидетельствует и то, что в критике русских символистов он упоминается в числе "сакральных" для них имен представителей русской поэзии: А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Е.А. Баратынский, Ф.И. Тютчев, Вл. Соловьев. Чаще всего его имя появляется рядом с Ф.И. Тютчевым и Вл. Соловьевым и в зависимости от цели статьи, со- или противопоставляется друг другу. Сопоставляется в том случае, если в статье ставится задача выявить отличительные черты поэтической традиции, на которую опираются символисты, от предшествующей. Противопоставляется, если в статье ставится задача провести внутреннюю дифференциацию, с целью определить точки соприкосновения нового литературного течения с поэзией Тютчева, Фета, Вл. Соловьева.
"Фетовский" текст в заголовочном комплексе поэзии В. Я. Брюсова
Стихотворение состоит из двух строф. В первой части стихотворения герой приходит к осознанию мимолетности всех эмоций и ощущений, кото fr рые испытывает человек от красоты окружающего мира ("радует утро тебя"), от состояния влюбленности ("на миг полюбя"), сменяющими друг друга с молниеносной быстротой ("Хоть полюбишь кого, хоть снесешь / Не одну ты житейскую грбзу"). Состояние восторга проходит и ничего не остается. Поэтому все стихотворение построено в форме декларации: стремиться запе-чатлеть эти краткие мгновения жизни. Об этом — вторая часть этого стихотворения. Оказывается единственным способом преодолеть сиюминутность и быстротечность ощущений, остановить мгновение можно только воплотив свои переживания в поэтическом произведении.
Изменение мировосприятия героя можно проиллюстрировать на примере смены семантических составляющих слова роза. Во-первых, появляясь в конце каждой строфы, оно само по себе становится маркированным, сигнализируя в первой строфе о завершении первой части стихотворения и начале второй, а уже во второй ставится финальная точка всего стихотворения и, как мы увидим дальше, подводятся его итоги.
Первая строфа - "Подари эту розу поэту" - эта роза в контексте стихотворения является синонимом тех эмоций, которые переживает человек на разных этапах своей жизни.
Вторая строфа - "Эту вечно душистую розу" - под сочетанием вечно душистая роза уже понимается конкретное впечатление, воплощенное в поэтическом произведении и тем самым увековеченное. Этим обусловлено употребление эпитетов вечно душистая. Стихотворение Брюсова "Вечер" состоит из трех строф. Первая и вторая строфы - описание природы, тихо погружающейся в дрему: "Утомленный, сонный вечер / Успокоил тишью волны". В третьей строфе сюжет стихотворения получает, неожиданное развитие и завершение. На фоне умиротворенной, засыпающей природы особенно ярко чувствуется присутствие чужого, чье сознание именно при условии абсолютного покоя окружающего мира начинает активно работать: Мысль полна глухих предчувствий, Голос будущего слышит... Пусть же в строфах, пусть в искусстве Этот миг навеки дышит!4 Лирический субъект стихотворения - поэт, для которого именно в момент всемирного покоя открывается истинная красота мира, но только на миг, который нужно, как писал Вл. Соловьев, "уловить и навеки идеально закрепить"5 в создании искусства. Интересно, что последняя строка стихотворения Брюсова является скрытой реминисценцией из текста-первоисточника (= цитаты из эпиграфа), что не только усиливает смысл эпиграфа, но и подчеркивает его значение. Сравним: Эту вечно душистую розу. Этот миг навеки дышит! Как и в стихотворении Фета, заключительная строка стихотворения Брюсова начинается с указательного местоимения: эту (Фет), этот (Брюсов). Вслед за предшественником Брюсов вводит и мотив вечности: вечно (Фет), навеки (Брюсов). Совпадения прослеживаются также на фонетическом: душ, т (Фет,), дыш, т (Брюсов) и на семантическом уровне, если принять, что эпитет (душистый) и предикат (дышит) является синонимами жизни. Строка из стихотворения Брюсова сохраняет максимальную близость к тексту-источнику, но ему не тождествена Брюсов, в данном случае, занимает открыто полемическую позицию по отношению к Фету. По его мнению, для поэта не любое ощущение или когда-то пережитый эмоциональный подъем может или должен стать предметом искусства. Цель художника и задача его творчества состоит в том, чтобы воплотить в своем произведении то впечатление, которое возникает в короткий миг прозрения, когда поэту открывается истинная красота мира. Таким образом, в стихотворении Брюсова мотив мига приобретает эзотерическое значение, хотя его отголоски слышны и в стихотворении Фета: "Хоть на время, на миг полюбя, I Подари эту розу поэту". Ведь, как известно, для человека в период влюбленности мир тоже преображается. "Радостный миг" (раздел "Объятия снов", сб. ЗТ6) — стихотворение Брюсова с эпиграфом из стихотворения Фета: "... тот радостный миг, / Как тебя умолил я - несчастный палач" [с. 292]! "Часть" эпиграфа выносится Брюсовым в название стихотворения (как мы увидим дальше, этот прием станет для Брюсова одним из любимых). Однако, заимствуя словосочетание "радостный миг" из стихотворения Фета, Брюсов вкладывает в него иной смысл. Стихотворение Фета: Долго снились мне вопли рыданий твоих, -То был голос обиды, бессилия плач; Долго, долго мне снился тот радостный миг, Как тебя умолил я — несчастный палач [с. 294]. Ситуация, разворачивающаяся в этой строфе, остается до конца непо нятной, поскольку основные события остаются за пределами текста. В стихо } творении содержатся только отголоски состоявшегося разговора: "вопли ры даний", "голос обиды", "бессилия плач" и намек на его разрешение: "...тот радостный миг, I Как тебя умолил я - несчастный палач". Знаковым в стихотворении Брюсова оказывается тот факт, что само словосочетание радостный миг в стихотворении не фигурирует (в тексте есть только его перифрастическая замена "минутный восторг"). Связано это с тем, что ощущение "радостного мига" занимает все пространство стихотво рения, сюжетом которого является ретроспективное описание пережитого героем минутного восторга (= "радостного мига"). Таким образом, один из мотивов стихотворения Фета у Брюсова разворачивается в краткий "рассказ в стихах", получает единственную сюжетную реализацию.
Фетовские реминисценции, мотивы и приметы стиля в поэзии В. Я. Брюсова
Во-первых, эти стихотворения очень напоминают "ряд отрывистых коротких" фетовских стихотворений типа: "Ночь светла, мороз сияет", "Летний вечер тих и ясен", "Щечки рдеют алым жаром" и т.п. Во-вторых, Брюсовым заимствуется из стихотворений Фета способ развития темы, заключающийся в постепенном переходе от безоценочного, объективного описания окружающего мира к оценочному, субъективному. Первые две строки (1 строфы) каждого из стихотворений: "Стаял снег...земля, каменья / Облака и облака... "(1), "Холод ночи; смерзлись лужи; / Белый снег запорошил..." (2) -объективная оценка. С третьей строки (1 строфы) и до конца стихотворений меняется точка зрения, вводится субъективная оценка (во втором стихотворении это даже выделено с помощью противительного союза яо). Таким образом, на глазах у читателя "наблюдаемый мир становится пережитым миром — из внешнего превращается во внутренний, интериоризируется"46.
Наблюдается и определенная преемственность тем: с приходом весны оживает природа и человеческая душа, как, например, в стихотворениях Фета "Уж верба вся пушистая", "Еще весны душистой нега", "Еще, еще! Ах, сердце слышит" и Брюсова "Холод ночи; смерзлись лужи".
Здесь следует отметить, что мы намеренно оставляем в стороне вопрос о влиянии импрессионистической поэзии Фета на формирование поэтического стиля Брюсова, поскольку эта проблема, на данный момент, исследована всесторонне и достаточно глубоко . Нам же лишь остается добавить, что проанализированные выше стихотворения Брюсова "Мрачной повиликой...", "Отреченного веселья...", "Стаял снег...", "Холод ночи; смерзлись лужи..." не только являются типичными образцами импрессионистической лирики, характеризующейся фрагментарностью и отсутствием формальной логики ("Мрачной повиликой...", "Отреченного веселья...") с преобладанием в произведении субъективного впечатления от окружающего мира над объективным, с полным вытеснением последнего ("Стаял снег...", "Холод ночи; Смерзлись лужи..."), но и подтверждают факт усвоения Брюсовым импрессионистической традиции через Фета.
В предисловии к следующей книге стихов "Tertia Vigilia" Брюсов пишет: "Я равно люблю и верные отражения зримой природы у Пушкина или Майкова, и порывание выразить сверхчувственное, сверхзримое у Тютчева и Фета, и мыслительные раздумья Баратынского, и страстные речи гражданского поэта, Некрасова"48. Это предисловие оказывается особенно важно по нескольким причинам. Во-первых, здесь Брюсов впервые открывает истоки своей поэзии. Во-вторых, упоминая имена Пушкина, Майкова, Тютчева, Фета, Баратынского и Некрасова в пределах одного контекста, он как бы уравнивает степень их влияния на него ("Я равно люблю..."), хотя в статье "Владимир Соловьев. Смысл его поэзии", опубликованной им в этом же году (1900), разделяет их на "своих" и "чужих". Двойственность позиции Брюсова можно объяснить скорее всего тем, что, с одной стороны, он ощущает себя учеником, впитавшим и органично переработавшим предшествующую поэтическую традицию, с другой, он родоначальник нового направления, основная задача которого состоит в его самоопределении и утверждении на литературной арене. Несмотря на то, что имя Фета и упоминается в предисловии, явных от сылок к его поэзии здесь нет. Только в конце этой книги (в разделе # "Лирические поэмы") Брюсовым была помещена поэма "Краски", анализи руя которую, Е.П. Тихначева пишет, что " ... в лирической поэме "Краски", написанной им 17 декабря 1898 г., Брюсов, прозрев от символизма, изложит свое новое поэтическое credo устами 15-летнего отрока-эмпирика, который "науку" считает "головой", а "искусство - руками". На предупреждение опытного собеседника, в прошлом "материалиста и позитивиста", о том, что юноша может разочароваться в своих убеждениях (все проверяется только экспериментом), он отвечает: [т. 1, с. 238]. Из этого Е.П. Тихначева делает вывод, что "в конце 1898 г. у Брюсова уже слабеет интерес к поэзии Фета и его продолжателям в символизме , (Бальмонт, Добролюбов)"49. Действительно, вывод, к которому приходит Тихначева, верен (см. Гл. 1. р. 1.2. С. ), однако, интерпретация этой поэмы, предложенная Тихначевой, представляется нам не совсем правильной. Во первых, на определенном этапе Е.П. Тихначева перестает учитывать, что по эма "Краски" написана в форме поэтического диалога, и голоса двух собе седников: Брюсов периода "Tertia Vigilia" и Брюсов-отрок сливаются в ее ин терпретации в один. Далее она пишет, что "Брюсов, прозрев от символизма, изложит свое новое поэтическое credo устами 15-летнего отрока-эмпирика"50, но оно ни в коем случае не является новым. Позитивистских взглядов Брюсов придерживался в далеком прошлом51: "О боже, как искренно надо мной рассмеялся он, / И я вспомнил, что был матерьялистом и позитивистом" [т. 1, с. 237]. Таким образом, сформулированное credo как раз принадлежит 15- лет нему отроку, Брюсов же периода "Tertia Vigilia" ему возражает: ф "Но, друг, - я промолвил, - такой ли теперь час? От заблуждений стремятся все к новому свету! Тебе ли вновь повторять, что сказано тысячу раз! Пойми тайны души! стань кудесником, магом..." "Ну, нет, — он вскричал, — я не хочу остаться за флагом" [т. 1, с. 238]! И ведь именно в призыве: "Пойми тайны души! стань кудесником, магом..." изложена основная идея статьи "О искусстве", работа над которой как раз шла в период с 1898-1899 г.: "Тот более велик из художников, кто глубже понял и полнее пересказал свою душу. ... Пусть художник с новых и новых точек зрения озаряет свою душу. Пусть, как к цели, стремится он к тому, чтобы воссоздать весь мир в своем истолковании" [т. 6, с. 46].
"Фетовский" эпиграф и цитата-заглавие в поэзии A.А. Блока
Несмотря на то, что поэзия А.А. Фета в равной степени оказала влияние и на старших (Ин. Анненский, К. Бальмонт), и на младших (Андрей Белый, А. Блок, Вяч. Иванов) символистов, с феноменом "фетовского" эпиграфа (заглавия) мы сталкиваемся (помимо В. Брюсова) только в лирике А. Блока. Он предпосылает "фетовскую" строку к отдельным стихотворениям ("Сумерки, сумерки вешние...", "Еще бледные зори на небе...", "Как тяжело ходить среди людей..."6), циклу ("За гранью прошлых дней" 1908 г.) и сборнику ("За гранью прошлых дней" 1920 г.).
В эпиграфе к первому из перечисленных текстов Блок цитирует стихотворение Фета "Вдали огонек за рекою...": "Дождешься ль вечерней порой / Опять и желанья и лодки, / Весла и огня за рекой?" [с. 184], - из которого им заимствуется исходная ситуация (герой, находясь на одном берегу реки, стремится переправиться на противоположный). Пространственная структура также реализуется через образ берега {этот берег, на котором находится герой и тот берег, на который он стремится переправиться). Однако, каждый из этих элементов в стихотворении Блока претерпевает определенную трансформацию.
Противоположеный берег ассоциируется у блоковского героя с образом любимой, которая ждет его на том берегу: "Плачет душа одинокая / Там на другом берегу ... Ты ли зовешь вдалеке?" , но поскольку "переправа" так и не осуществилась, то и мистической встречи и преображения жизни героя не произошло: "надежды нездешние" и "клики на том берегу" так и остались для него чужими. Таким образом, фетовская ситуация переосмысливается Блоком, во-первых, в контексте фольклорной традиции, поскольку "связь брака с рекой - общеизвестна в фольклоре (тема переправы, реки, разделяющей невесту и жениха)"8; во-вторых, в контексте соловьевского сюжета
Софии. Блок "в чисто бытовую ситуацию, привносит элемент тайны"9, пе реводя ее в другую реальность, внепредметную, где есть только: "отзвуки" (песни), "отблески", "надежды нездешние".
Переклички между текстами Фета и Блока прослеживаются и на композиционном уровне. Блок так же вводит в структуру своего стихотворения внутренний вопрос, адресованный героем самому себе ("Да что же? Зачем бы не ехать?" (Фет); "Тайна ль моя совершается, / Ты ли зовешь вдалеке?" (Блок). Сохраняется принцип кольцевой композиции, в результате, первые и последние строки стихотворений оказываются идентичными:
Несмотря на очевидность совпадений, между стихотворениями Фета и Блока существуют различия. Герои стихотворений Фета и Блока принципиально разные: один - элегический герой (Фет), другой - поэт (Блок). И поэтому под несбыточным, неосуществимым, невыполнимым каждый из них понимает свое. Так, для героя стихотворения Фета несбыточной оказывается мечта о возвращении давно ушедшей молодости и связанная с этим возможность прожить жизнь заново. В стихотворении Блока герой - поэт, и основной спектр проблем, мучающих его, целиком связан с областью поэтического творчества ("Невозможные сны за плечами / Исчезают, душой овладев"), — где невозможные сны, те впечатления и эмоции, которые его переполняют, но не могут быть переданы, высказаны, "спеты" ("Я шепчу и слагаю созвучья, / Небывалое в думах моих"). Но у поэта нет адекватных средств к их воплощению, и поэтому то, что он создает, это лишь "...серые сучья, / Словно руки и лица у них".
Блок, как и Фет, прибегает к эпитетам с частицей не: невидимый, невозможные, небывалое, - тождественными оказываются и синонимические пары: невидимый табун (не видно, но слышно) - незримый дух (не видно, но его присутствие ощущается); невозможные сны - несбыточное грезится (мечта, которая не может быть воплощена в реальности).
Проанализировав стихотворения Блока, к которым был предпослан "фетовский" эпиграф, мы можем сделать один общий вывод, что ситуация и основные мотивы, заимствованные Блоком у Фета, трансформируются и, погружаясь в контекст собственно блоковского стихотворения, приобретают совершенно иной смысл, становясь сигналом незримого присутствия иной реальности, а "созданию нематериального, неземного колорита" в поэзии Блока вообще, и в этих стихотворениях в частности, "служит ... довольно разветвленная система повторяющихся эпитетов: иной, нездешний, тайный, таинственный, неземной, небесный, несказанный, непостижимый, небыва-лыйм и т.п.
В 1908 году Блок публикует в журнале "Золотое руно" цикл "За гранью прошлых дней", в заглавии и эпиграфе к которому он процитировал стихотворение Фета "Когда мои мечты за гранью прошлых дней..." Здесь следует отметить, что до сих пор этот цикл, как и сборник 1920 года Блока, не становились предметом специального анализа.
Цикл "За гранью прошлых дней"11 (1908 г.)12 состоит из трех частей: Провидения (приближение Небесной Возлюбленной), Свидания (напряженное ожидание преображения мира), Проклятия (крах мистических чаяний).
Вся первая часть цикла - напряженное ожидание героем прихода Небесной Возлюбленной, о скором приближении которой возвещает донося-щаяся до героя песня : "Разверзлись тучи, месяц встал, / Звучала песня издалека." (III), "Отзвуки, песня далекая..." (VI). Если в начале первой части героя переполняют сомнения и само ожидание оказывается для него томительным: "И полнится душа тревожно и напрасно / Воспоминаньем дальним и прекрасным" (II), "Но скорбью полнится в ответ / Душа, истерзанная песней" (III), "То был безжалостный порыв / Бессмертных мыслей - вне сомнений, / И он промчался, разбудив / Толпы забытых откровений" (IV), "Придет наверное она." (V), "В сердце - надежды нездешние, / Кто-то навстречу - бегу..." !), то в конце он уже твердо уверен в скором Ее появлении: "Будет день, словно миг веселия. / ... Ты сама придешь в мою келью / И разбудишь меня ото сна" (VIII), "Будет день - и свершится великое, / Чую в будущем подвиг души" (IX).
