Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Проблема мещанства в историко-философском и художественном контекстах россии XIX- ХХ веков 17
1. Мещанство как социальное и этическое явление и его осмысление в русской литературе и публицистике XIX века 17
2. Проблема мещанства и ее решение в литературно-философской дискуссии начала XX века 40
ГЛАВА II. Эволюция типа мещанина в творческом сознании Е.И. Замятина 66
1. Провинциальное мещанство и его художественное воплощение в «уездной трилогии» («Уездное», «На куличках», «Алатырь») 66
2. Изображение «цивилизованного» мещанина в «английском цикле» Е.И. Замятина 86
ГЛАВА III. Роман Е.И. Замятина «мы» как художественное исследование феномена мещанства 109
1. Хронотоп романа «Мы» и его роль в образном воплощении мещанского миропонимания 109
2. Нравственно-философская парадигма «энтропийного человека» и ее воплощение в романе Е.И. Замятина «Мы» 127
3. Образ толпы в творческой эволюции Е.И. Замятина и в художественной структуре романа «Мы» 143
4. Конфликт «мещанского» и «скифского» начал и его решение в романе «Мы» 160
Заключение 180
Список литературы 189
- Мещанство как социальное и этическое явление и его осмысление в русской литературе и публицистике XIX века
- Проблема мещанства и ее решение в литературно-философской дискуссии начала XX века
- Провинциальное мещанство и его художественное воплощение в «уездной трилогии» («Уездное», «На куличках», «Алатырь»)
- Хронотоп романа «Мы» и его роль в образном воплощении мещанского миропонимания
Введение к работе
Творческое наследие Евгения Ивановича Замятина, одного из самых ярких и оригинальных писателей первой половины XX века, посвящено постижению многообразного и многоцветного «родимого хаоса» - жизни во всех ее проявлениях. В центре писательского внимания оказываются «утробная», «звериная» провинциальная Россия («Уездное», «На куличках», «Алатырь») и пестрая, лубочная, сказочно-прекрасная Русь («Кряжи», «Север», «Куны», «Русь»), индустриальная Англия («Островитяне», «Ловец человеков») и революционный, плывущий в неведомое город-корабль Петербург («Дракон», «Пещера», «Мамай»), стерильный, технически совершенный социум далекого будущего («Мы») и Европа эпохи нашествия гуннов («Атилла», «Бич Божий»). Талантливый прозаик, драматург, публицист, Замятин всегда и во всем оставался самобытным творцом, укорененным в русской культуре, неутомимым вопрошателем, ищущим ответы на «самые последние, самые страшные» вопросы бытия. Многогранность его дарования открылась отечественным исследователям не сразу, долгое время «визитной карточкой» творческого почерка писателя был роман «Мы» - результат провидческого озарения, ставший образцом социальной прогностики, этапным произведением как для русской, так и для мировой литературы.
Этот роман, возвращенный из многолетнего забвения в 1988 году, органично вписался в российскую «перестроечную» действительность и поначалу воспринимался как произведение конца XX века (времени публикации), созвучное эпохе своими смелыми идеями, направленностью на разоблачение не отдельных ложных ценностей, а целой государственной системы.
В отличие от зарубежной славистики (научных монографий Д. Ри-чардса, А. Шейна, А. Гилднер, Р. Гольдта, Ф. Норберта, Р. Рассела,
Л. Шеффлер, статей Л. Геллера, В. Супа, Ж. Хеттени, диссертаций Ким Се Ила, Ло Ли Вей), где оценки замятинского наследия не были обусловлены общественно-политической ситуацией, отечественное литературоведение сосредоточило свое внимание на политической злободневности романа. В произведении увидели, прежде всего, политический памфлет и острую сатиру на «казарменный» коммунизм (В.М. Акимов, А.Ю. Галушкин, A.M. Зверев, Н.Б. Иванова, В.Я. Лакшин).
Авторы первых журнальных рецензий и литературоведческих работ предлагали рассматривать произведение как полемический выпад в адрес той или иной системы идей: принципов русского футуризма, доктрины машинизации труда Тэйлора и его последователей - теоретиков Пролеткульта А.А. Богданова и А.А. Гастева, концепций «богоискательства» и «богостроительства» М. Горького и А. Луначарского (Л.К. Дол-гополов, И.В. Доронченков). Роман был прочитан через призму его полемической (антитоталитарной, антикоммунистической) составляющей и, по справедливому замечанию И.О. Шайтанова, «как политическое высказывание он оказался доступнее, яснее, чем литературное произведение» (178, 27). Одним словом, роман «Мы» надолго заслонил собой все остальное «брызжущее талантом» творчество Замятина, оттеснив на периферию научного интереса важнейшие для эстетической системы писателя темы, идеи, проблемы.
Значительными вехами в истории отечественного замятиноведе-ния стали публикация материалов Первых Российских Замятинских чтений «Творчество Евгения Замятина: Проблемы изучения и преподавания» (1992) и издание одиннадцатитомной коллективной монографии «Творческое наследие Евгения Замятина: Взгляд из сегодня», начатое в 1994 году в Тамбове. В этих научных сборниках широко представлены самые различные направления исследовательского поиска: выявление своеобразия творческого метода Замятина (Л.В. Полякова, Н.В. Шенце-
ва), изучение национальной специфики и фольклорно-мифологической основы его творчества (Н.Н. Комлик, Н.Ю. Желтова, Т.А. Майорова, М.А. Резун); прочтение наследия писателя в контексте традиций русской классической (Т.Т. Давыдова, И.М. Попова, М.Ф. Пьяных, О.Е. Чернышева) и зарубежной (Г.П. Баран, B.C. Воронин, В. Супа) литературы; оценка влияния Замятина на литературный процесс XX века (Е.В. Дмит-риченко, В.И. Матушкина, А.В. Сафронов, Н.В. Сорокина, Л.А. Шахова); изучение своеобразия повествовательной структуры малой прозы и романа «Мы» (О.В. Вахнина, О.В. Зюлина, В.Н. Евсеев, Л.Е. Хворова, Л.Р. Шевлякова); архивно-биографические разыскания (А.Ю. Галушкин, И.Е. Ерыкалова, М.Ю. Любимова, В.А. Нечипоренко). В этих сборниках четко обозначились важнейшие, наиболее перспективные тенденции современного замятиноведения: пробуждение исследовательского внимания к различным граням художественной индивидуальности писателя (к «малой» прозе, публицистике, драматургии), к идейно-тематическому многообразию его наследия и резкое повышение интереса к проблемам поэтики не только романа «Мы», но и творчества Замятина в целом.
Работа в этом направлении за последние три года дала ощутимые результаты: были созданы и опубликованы интересные, содержательные монографии Т.Т. Давыдовой «Творческая эволюция Евгения Замятина в контексте русской литературы первой трети XX века» (Москва, 2000); В.Н. Евсеева «Роман «Мы» Е. Замятина: (Жанровые аспекты)» (Ишим, 2000); Н.Н. Комлик «Творческое наследие Е.И. Замятина в контексте традиций русской народной культуры» (Елец, 2000); Л.В. Поляковой «Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи» (Тамбов, 2000); защищены докторские (С.А. Голубков, Т.Т. Давыдова, В.Н. Евсеев, Н.Н. Комлик, М.Ю. Любимова, И.М. Попова) и кандидатские диссертации (Н.Ю. Желтова, О.В. Зюлина, Н.З. Кольцова, Е.А. Лядова, Т.А. Майорова, М.А. Резун,
С.С. Романов, O.E. Чернышова и другие), посвященные различным аспектам поэтики и проблематики произведений Е.И. Замятина. Можно утверждать, что к началу нового столетия преодолена однонаправленность исследовательского взгляда на творчество писателя и заложена традиция изучения всего его наследия в широком культурологическом и историко-литературном контексте, в русле национальной специфики и поэтической оригинальности. Возможно, именно на этих исследовательских путях будут сделаны неожиданные открытия, осмыслены корневые проблемы, лежащие в фундаменте творчества Замятина, одной из которых является проблема мещанства, связанная в эстетической системе художника не только с судьбой России, но и человечества в целом.
В начале XX столетия произошла смена ценностно-культурной парадигмы: время, когда была востребована личность, уходило в прошлое, наступала эпоха «восстания масс» (X. Ортега-и-Гассет). Мещанин, который в XIX веке сначала воспринимался как представитель определенной социальной среды, позже - как «средний» человек с утилитарной моралью и мелочными интересами, в новом столетии показал свое истинное лицо: инертный, косный, консервативный, он определил характер трех русских революций, и он же, агрессивный и невежественный, вышел на авансцену истории XX века в составе идущей к власти толпы.
Мещанин как ключевой персонаж новой отечественной и мировой истории, громко заявивший о себе в преддверии глобальных катаклизмов в России, вызвал бурную полемику, вовлекшую в свою орбиту имена Н. Бердяева, А. Блока, М. Горького, В. Маяковского, Д. Мережковского, П. Струве, С. Франка и многих других писателей, философов, общественных деятелей. Участником этой, затянувшейся на десятилетия, дискуссии стал и Е.И. Замятин. Включившись в эпохальный спор, он не просто усвоил опыт русской литературы и общественно-философской мысли, но и создал собственную концепцию мещанина -
главного субъекта эпохи «восстания масс». Почувствовав в мещанине знамение времени, зловещий символ наступающего XX века, Замятин на всем протяжении своего творческого пути ищет и выводит образно-философскую формулу «энтропийного человека». Начиная с «уездной трилогии», а далее в произведениях «английского цикла», «Сказках о Фите», литературно-критических и публицистических статьях послереволюционного времени («Скифы ли?», «Домашние и дикие», «О литературе, революции, энтропии и о прочем», «Федор Сологуб») и, наконец, в романе «Мы» писатель упорно и неотступно воссоздает онтологическую парадигму такого явления, как духовное мещанство.
Нельзя сказать, что проблема мещанства, столь значимая для понимания творческой индивидуальности Е.И. Замятина, совсем выпала из поля зрения исследователей. Важное значение имела републикация в 1990 году статьи критика начала XX века Я.В. Брауна «Взыскующий человека» (1923). Браун справедливо назвал тему мещанства одной из сквозных, магистральных в творчестве Замятина и, в качестве подтверждения основного тезиса своей работы, выявил и описал художественные типы «мещанина-зверя» и «мещанина-автомата», отражающие эволюцию взглядов писателя на сущность «энтропийного человека» (84, 209). Следует отметить, что данная типология и аналитические рассуждения исследователя о природе замятинских обывателей не потеряли актуальности и сегодня.
Интересные наблюдения над развитием и образным воплощением темы мещанства в творчестве Замятина присутствуют в монографиях С.А. Голубкова, Н.Н. Комлик, учебных пособиях М.М. Голубкова, Е.Г. Мущенко, И.О. Шайтанова, предисловиях к сборникам избранных произведений писателя В.А. Келдыша, О.Н. Михайлова, статьях И.Ф. Такиуллиной, Т.В. Филат, Н.В. Филипповой и Ю.Г. Лазовского. В указанных работах намечен контур проблемы, предложены пути ее ре-
шения, но целостного исследования, посвященного своеобразию художественного воплощения Замятиным категории мещанства, до сих пор не создано. Между тем сегодня, когда общество в результате технического прогресса стремительно унифицируется, становится «обществом потребления», а «средний человек» («объизвестленный», «энтропийный») - эталонным субъектом мировой истории, подчиняющим своим вкусам мир духовных ценностей, культуру, искусство, назрела необходимость «прочесть» творчество Замятина и особенно его роман «Мы» как художественно-философское постижение автором феномена мещанства. Обращенностью к этой проблематике определяется актуальность данного диссертационного исследования.
Осмысление проблемы мещанства и своеобразия ее решения в художественном мире Замятина является главной целью исследования, обусловливающей постановку следующих задач:
проследить за эволюцией проблемы мещанства и этапами ее осмысления в историко-философском и художественном контекстах жизни России XIX - XX веков;
рассмотреть эволюцию типа мещанина и вычленить основные этапы художественной реализации темы мещанства в творческом наследии Замятина;
осуществить анализ поэтики воплощения провинциального мещанства в «уездной трилогии» и «цивилизованного» мещанства в прозе «английского цикла»;
рассмотреть роман «Мы» и публицистику конца 1910-х — начала 1920-х годов как единый разножанровый цикл, объединенный сходными идеями, мотивами, образами и оценками мещанства;
определить нравственно-философскую парадигму «энтропийного человека» и специфику его духовно-душевного пространства через призму хронотопа романа «Мы»;
проследить за эволюцией образа толпы в творчестве Замятина и своеобразием его воплощения в романе «Мы»;
определить особенности оппозиции «мещанин / скиф» в эстетической системе Замятина и выявить диалектику мещанского и скифского начал в образе героя-повествователя романа «Мы».
Обозначенные задачи решаются на материале художественной прозы Е.И. Замятина - повестей «уездной трилогии» («Уездное», «На куличках», «Алатырь»), произведений «английского цикла» («Островитяне», «Ловец человеков»), романа «Мы», отражающих эволюцию взглядов писателя на проблему мещанства, и публицистики 1910 -1920-х годов. К анализу привлекаются также сказки, литературно-критические работы, записные книжки и письма художника, помогающие проникнуть в его творческую лабораторию. Особенности развития темы мещанства и ее художественное воплощение в творчестве Е.И. Замятина являются главным предметом диссертационного исследования.
Поставленными целью и задачами обусловлен и выбор метода исследования - системно-целостного. Кроме того, важное место в работе занимает использование историко-генетического и сравнительно-типологического методов исследования, предполагающих соотнесение творчества Е.И. Замятина с произведениями русской классической литературы, философскими и публицистическими работами российских мыслителей XIX - XX веков, западноевропейским философским дискурсом начала XX века. Применяются также принципы историко-функционального, структурно-семантического и мотивного анализа.
Использование названных методов для постижения идейно-художественного своеобразия произведений Е.И. Замятина позволило сформулировать рабочую гипотезу: тема мещанства, традиционная для русской художественной и философской мысли, особенно актуализировавшаяся в начале XX века, - одна из ключевых в творческом наследии
художника. Становление писательского мировоззрения и эволюция представлений о данном явлении отчетливо прослеживаются в художественной прозе и публицистике 1910-х - первой половины 1920-х годов. От изображения «утробного» обывателя, сформированного бытом русской глубинки, традиционного для русской классической литературы, Замятин приходит к воплощению «цивилизованного» мещанина, порожденного западноевропейским «машинным» обществом. Провинциальный житель, герой «уездной трилогии», - существо плотское, ограниченное материально-телесной сферой, не приобщенное к культуре и погруженное в духовный сон, является носителем «естественного» мещанства. «Цивилизованный» мещанин - персонаж «английского цикла», сформированный в условиях культа машины, ради телесного комфорта отказывается от духовного бытия, что, по мысли писателя, несет в себе большую опасность для развития человечества: прогресс техники оборачивается деградацией личности, сознательным мещанством.
В процессе творческой эволюции Замятин приходит к пониманию мещанства как универсальной нравственно-философской категории, обозначающей сложный процесс подмены личностного бытия коллективным существованием и формирование «мы» - мировоззрения. Этот концептуальный взгляд писателя на проблему мещанства находит художественное воплощение в романе «Мы». В этом произведении мещанин предстает как «энтропийный человек», утративший импульс к развитию, не имеющий отличительных личностных качеств и идентифицирующий себя с толпой. Антитезой ему, по мысли писателя, может явиться только духовный «скиф», обладающий жизненной энергией. Но всем ходом повествования, соответствующим вектору развития российской истории, Замятин утверждает, что «энтропийный человек» в составе толпы захватывает жизненное пространство и вытесняет носителей «скифского» начала. В романе «Мы» писатель осознает мещанство как судьбу мировой
цивилизации XX века и, тем самым, выводит проблему на подлинно онтологический уровень.
Теоретико-методологическая основа диссертационного исследования разработана с учетом научных концепций представителей разных литературоведческих школ в замятиноведении: А.К. Воронского, Я.В. Брауна, А. Гилднер, Л. Геллера, С.А. Голубкова, Р. Гольдта, Т.Т. Давыдовой, В.Н. Евсеева, В.А. Келдыша, Н.Н. Комлик, Б.А. Ланина, М.Ю. Любимовой, О.Н. Михайлова, Е.Г. Мущенко, В.А. Недзвецкого, Л.В. Поляковой, И.М. Поповой, Р. Рассела, Е.Б. Скороспеловой, В.А. Туниманова, В.А. Чаликовой, И.О. Шайтанова, А. Шейна. В диссертационном исследовании нашли отражение идеи крупнейших ученых в области истории литературы, сравнительно-исторической поэтики и культурологии А.Н. Афанасьева, М.М. Бахтина, В.В. Иванова, Ю.М. Лотмана, М.М. Маковского, A.M. Панченко.
Существенное значение для разработки теоретико-методологических принципов диссертации имели философские, публицистические и литературно-критические работы М. Горького, Р.В. Иванова-Разумника, Д.С. Мережковского, Д.Н. Овсянико-Куликовского, Г.В. Плеханова, П.Б. Струве, С.Л. Франка, созданные в рамках дискуссии о мещанстве начала XX века. В диссертационном исследовании использованы философские системы Н.А. Бердяева, А.И. Герцена, К.Н. Леонтьева, а также труды западноевропейских мыслителей Г. Ле-бона, Г. Маркузе, С. Московичи, Ф. Ницше, X. Ортеги-и-Гассета, Й. Хейзинги, О. Шпенглера, К.Г. Юнга. При формировании научной гипотезы учтены также работы по истории и теории проблемы мещанства современных исследователей В.А. Бачинина, Е.Н. Иваницкой, А.И. Новикова.
На защиту выносятся следующие положения:
Проблема мещанства, традиционная для русской литературы XIX - XX веков, в творчестве Замятина занимает центральное место.
Тип мещанина в художественной прозе Замятина не статичен. Он проходит значительную эволюцию: от «утробного» обывателя «уездной» России до «цивилизованного» мещанина западноевропейского образца и безликого «нумера» мира будущего. Общие для всех указанных персонажей черты ограниченности, бездуховности, стертости индивидуальных признаков, тяготения к коллективному существованию позволяют рассматривать эти образы как различные ипостаси одного социально-этического, нравственно-духовного явления.
Роман Замятина «Мы» и публицистика конца 1910-х - начала 1920-х годов, представляющие собой единый разножанровый цикл, посвящены художественному осмыслению мещанства как нравственно-философской категории.
Все уровни организации текста романа «Мы» - сюжетно-композиционный, идейно-тематический, пространственно-временной, конфликт, система образов, мотивная структура - подчинены созданию целостной картины мещанского социума, в котором принципы ограниченности, оседлости и унификации приобрели статус моральных догм.
Объектом художественного исследования в романе «Мы» становится мещанин, понимаемый Замятиным как «энтропийный человек». Принципиальными чертами «энтропийного» мировоззрения, по Замятину, являются разрыв с предшествующей культурной традицией, лого-центризм, ведущий к утрате духовности, и философский позитивизм, обусловливающий некритичность мышления.
В основе системы образов романа «Мы» лежит оппозиция художественных типов «мещанина» и «скифа». Опираясь на законы термодинамики Р. Майера, В. Оствальда и Р. Клаузиуса, Замятин изобража-
ет конфликт мещанского и скифского мировоззрений как вечное противостояние «энтропийного» (статичного, безжизненного) и «энергийно-го» (динамичного, развивающегося) начал.
7. Центральным в системе образов романа является толпа-строй -безликое, анонимное образование, максимально нивелирующее личность. Этот интегральный образ, сочетающий в себе признаки стихийной толпы и организованного строя, становится наиболее емким выражением сущности мещанства Нового времени.
Научная новизна диссертации заключается:
в прочтении творчества Е.И. Замятина («малой» прозы и романа «Мы») через призму проблемы мещанства, ключевой как для писателя, так и для литературно-философского дискурса XIX - XX веков;
в выявлении динамики и этапов эволюции типа мещанина в творчестве Замятина (от «уездной трилогии» к роману «Мы»);
в применении теории энтропии, созданной Замятиным в связи с осмыслением революционных процессов, для изучения феномена мещанства и нравственно-философской парадигмы мещанина;
в обнаружении оппозиции «мещанин / скиф», принципиальной для эстетической системы Замятина, и рассмотрении основного конфликта романа «Мы» как противостояния мещанского и скифского начал;
в исследовании образа толпы и поэтики его воплощения в разножанровом цикле (публицистике конца 1910-х - начала 1920-х гг. и романе «Мы») и выявлении новаторства Замятина в сфере художественного отражения «массового сознания».
Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что в ней систематизирована история становления и развития темы мещанства в русской художественной и публицистической литературе; выявлены этапы эволюции взглядов Замятина на проблему мещанства; дан типоло-
гический анализ «утробного» обывателя, «цивилизованного» мещанина и «энтропийного человека», воплощающих различные аспекты мещан-
І ского миропонимания; определено своеобразие нравственно-
философского содержания и художественной структуры романа «Мы» в контексте проблемы мещанства.
Практическая значимость исследования обусловлена возможно-
' стью использовать материал диссертации при разработке общей концеп-
ции истории русской литературы XX века, при чтении курса лекций и спецкурсов, проведении спецсеминаров и факультативов в вузе, в преподавании школьного курса литературы в классах гуманитарного профиля. Кроме того, отдельные наблюдения и выводы могут быть использованы при подготовке учебников, учебных и методических пособий, образовательных программ и планов для высшей и средней школы.
Апробация работы. Основные положения диссертации изложены в 7 публикациях. Ключевые положения, отдельные разделы и параграфы исследования были предметом обсуждения на кафедре русской литературы XX века и зарубежной литературы Елецкого государственного
университета имени И.А. Бунина. Концептуально важные идеи и наблю-
дения становились темами публичных выступлений на конференциях
различного уровня (международных, всероссийских, республиканских, межвузовских, вузовских): научной конференции «Христианство и русская культура», посвященной 2000-летию от Рождества Христова (Елец, ЕГПИ, 2000); Первой международной научной конференции «Русское Зарубежье - духовный и культурный феномен» (Москва, Университет Натальи Нестеровой, 29-31 января 2002); республиканской научной конференции «Русский роман XX века: духовный мир и поэтика жанра» (Саратов, СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 9-11 апреля 2001); VII Всероссийской научно-методической конференции «Мировая словесность для детей и о детях» (Москва, Ml 11 У, 2002), Международной конференции
«М.А. Шолохов в современном мире» (Москва, МГОПУ, 27-30 мая 2002); III Всероссийской конференции «М.А. Шолохов в современном мире» (Москва, МГОПУ, 22-24 апреля 2003); XVI и XVII Тверской межвузовской конференции ученых-филологов (Тверь, 12-13 апреля 2002; 27-29 марта 2003); XIII Ершовских чтениях (Ишим, ИГПИ им. П.П. Ершова, 18-19 февраля 2003); международной конференции «Становление и развитие образовательного комплекса в условиях малого города России», организованной Фондом Сороса (Елец, ЕГУ им. Бунина, 17-19 апреля 2003); ежегодной научно-практической конференции преподавателей (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, апрель 2001-2003).
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 212 наименований. Объем работы - 208 страниц.
Мещанство как социальное и этическое явление и его осмысление в русской литературе и публицистике XIX века
Мещанство в сфере современных исторических и общественных наук понимается, во-первых, как «сословие в дореволюционной России, включавшее различные категории городских жителей (ремесленников, мелких домовладельцев, торговцев и т.п.)» (186, XIX, 205), во-вторых, как совокупность людей «с мелкими интересами, ограниченным кругозором» (195, 800). Второе значение, вошедшее в обиход и используемое повсеместно, является результатом длительного освоения темы мещанства русской художественной и общественной мыслью. Отделение сословной принадлежности (социального мещанства) от характеристики внутреннего состояния человека (этического мещанства) начинается в 40-е годы XIX века и закрепляется в философских и публицистических работах А.И. Герцена. Основные этапы эволюции взглядов на мещанство в отечественной культуре впервые стали предметом всестороннего исследования в работе Р.В. Иванова-Разумника «История русской общественной мысли» (1906), во второй половине XX века изучение проблемы было продолжено в работах В.А. Бачинина «Мещанство как социально-нравственная проблема» (1982) и А.И. Новикова «Мещанство и мещане: Против мелкобуржуазной философии жизни» (1983).
Как только русская литература, преодолев односторонность классицизма, сентиментализма и романтизма, начала показывать человека во всем многообразии его проявлений - идейном, нравственном, социальном, бытовом, - она столкнулась с таким явлением, как обыватель, представитель безличного «среднего типа». Первая половина XIX века -эпоха официального мещанства (Р.В. Иванов-Разумник), возведшая в добродетель «покорность, смирение, отсутствие личности, беспрекословное подчинение» (41,1, 109), давала обширный материал для исследования представителя «середины» человечества. Одним из первых, кто осуществил попытку осмыслить роль такой фигуры в обществе, был А.С. Грибоедов. Создавая характер Молчалина в комедии «Горе от ума» (1824), писатель отмечает два важнейших «таланта» среднего человека -«умеренность и аккуратность», ставшие визитной карточкой мещанина любой формации. В этом герое концентрированно выражено духовное пространство обывателя («В лице ни тени беспокойства, / И на душе проступков никаких» (11,1, 109)), поэтому он становится отправной фигурой в размышлениях о мещанстве А.И. Герцена («Концы и начала») и М.Е. Салтыкова-Щедрина («Господа Молчалины»).
Отсутствие индивидуальных, личностных черт и оригинальных взглядов, заявленное как жизненное кредо героя («В мои лета не должно сметь / Свое суждение иметь» (11,1, 115)), делает Молчалина идеальным представителем светской толпы, где каждый силен до тех пор, пока за ним стоят «отечества отцы». Несмотря на то, что эта толпа не безлика и многие герои показаны автором как самостоятельные характеры (Хле-стова, Фамусов, Скалозуб) или названы (Максим Петрович, Татьяна Юрьевна, пресловутая Марья Алексевна), комедия оставляет ощущение безраздельной власти некоего анонимного, всесильного и безжалостного в своей власти сообщества светских мещан, одержимых галломанией, «нежностью» к мундиру, стремлением «порадеть родному человечку», претензиями на роль «ценителей и судей».
Традиция рассматривать светское общество как аристократическое по форме и мещанское по сути была продолжена А.С. Пушкиным. Так, в романе «Евгений Онегин» (1830) поэт показывает не блеск и роскошь света, а однообразие и скуку. Пушкин развивает мысль Грибоедова о приверженности «света» к словесным и поведенческим клише, уподобляющим аристократическое общество толпе. Воплощением идеалов светского мещанства становится в романе некий N.N. - «средний человек», не имеющий индивидуальных черт и не заслуживающий даже личного имени. «Кто странным снам не предавался, / Кто черни светской не чуждался / Кто в двадцать лет был франт иль хват, / А в тридцать выгодно женат; / Кто в пятьдесят освободился / От частных и иных долгов, / Кто славы, денег и чинов / Спокойно в очередь добился, / О ком твердили целый век: / N.N. прекрасный человек» (21, II, 318), - в этом портрете рядового представителя светской черни поэт воссоздает модель жизненного пути, отмеченного всеми признаками духовного мещанства. Исследуя мещанство как способ мироощущения, Пушкин убеждается, что даже незаурядная личность в светском обществе вынуждена усвоить подобное жизненное кредо: «...глядеть на жизнь, как на обряд, / И вслед за чинною толпою / Идти, не разделяя с ней / Ни общих мнений, ни страстей» (21, И, 319).
Заметим, что поэт не использовал для обозначения обывательской ограниченности термин «мещанство». В 1820-30 гг. это понятие употреблялось только для характеристики сословной принадлежности и, соответственно, не имело негативной семантической составляющей. По этому поводу А.И. Новиков приводит интересный пример - стихотворение «Моя родословная» (1830), первоначально называвшееся «Моя родословная, или Русский мещанин» (140, 6-7). Будучи потомственным дворянином, Пушкин в этом произведении добровольно причисляет себя к иному сословию: «Я грамотей и стихотворец, / Я Пушкин просто, не Мусин, / Я не богач, не царедворец, / Я сам большой; я мещанин» (21,1, 494). В этом стихотворении - «первом манифесте профессионального литератора» (А.И. Новиков) поэт, называя себя «мещанином», подчеркивает особое положение человека труда, но при этом он не выходит за рамки социального истолкования данного термина.
Проблема мещанства и ее решение в литературно-философской дискуссии начала XX века
В российском обществе XIX века, несмотря на многочисленность выразителей «общей физиономии жизни» (Салтыков-Щедрин), доминирующее положение в политической, культурной, духовной сферах занимали люди, отмеченные «одной общей чертой — устремленностью к особому индивидуальному пути, специфическому личному поведению» (48, 254). К девятнадцатому веку, времени, когда была востребована личность, а этическое мещанство уравновешивалось духовной элитарностью, вполне применимо определение, данное Ю.М. Лотманом восемнадцатому столетию, - «век богатырей». Пришедший на смену XX век ознаменовал собой торжество коллективного «мы». Уже в начале столетия в русской и западноевропейской философии, литературе, публицистике появились термины «пресмыкающийся человек» (Ф. Ницше), «грядущий Хам» (Д. Мережковский), «человек массы» (X. Ортега-и-Гассет), свидетельствующие об отсутствии своего лица и личности у нового субъекта мировой истории.
В соответствии с духом эпохи вопрос о мещанстве стал предметом политических, литературных, культурологических дискуссий. Первым, кто после А.И. Герцена поднял этот вопрос на уровень философских обобщений, был М. Горький. Критерием нравственного потенциала своих персонажей писатель считал активность, способность противостоять «свинцовым мерзостям жизни». Уже в раннем творчестве Горького заявлен острый конфликт двух различных мировоззренческих позиций «Человека» и «мещанина». Суть этой антитезы выразительно сформулирована в одном из ранних произведений - «Песне о Соколе» (1894). Система оппозиций, обусловившая создание образов-антиподов Сокола и Ужа, - «небо / ущелье», «взлет / паденье», «летать / ползать», «храбрость / благоразумие», - позволяет выявить сущность мировоззренческого конфликта произведения и своеобразие типологии героев. Сокол (воплощение высокого духовно-душевного потенциала Человека) видит цель жизни в том, чтобы познать «счастье битвы», то есть ощутить наивысшую концентрацию своих творческих, моральных, интеллектуальных сил, и обрести «свободу», как физическую (возможность летать), так и духовную (право выбирать свой путь). Уж (аллегорическое представление сущности мещанина) привязан к своей телесной оболочке и ценит только «пищу» и «опору живому телу». Базовыми понятиями его философии можно назвать постоянство («Ну что же - небо? ... Мне здесь прекрасно...тепло и сыро!») и ограниченность («Земли творенье -землей живу я!») (9, I, 153-154). Представленное в этом произведении противопоставление личностного («человеческого») и мещанского начал достаточно условно, но, на наш взгляд, здесь наглядно передана суть противоречий и в емкой, афористичной форме представлены основные философские константы антагонистичных мировоззрений.
Герои раннего романтического (Лойко Зобар, Радда, Ларра, Данко, Изергиль) и реалистического (Мальва, Челкаш) творчества Горького, как правило, являются художественным воплощением различных ипостасей «Человека», их роднят обостренное ощущение собственного «я», стремление расширить рамки дозволенного, познать жизнь во всем ее многообразии, культ свободы как высшей ценности. Первым значительным художественным исследованием противоположного типа - «мещанина» и, по сути, началом литературной дискуссии является драматическое произведение, само название которого достаточно определенно обозначает объект авторского интереса, - «Мещане» (1901).
В этой пьесе Горький разрушает традиционную для русской литературы оппозицию «мещанство интеллигенция», отчетливо обозначившуюся в творчестве Грибоедова, Лермонтова, Тургенева, Чернышевского, Чехова. Интеллигент-дворянин или интеллигент-разночинец был, как правило, противопоставлен обывательской среде, и даже уступив натиску «сплоченной посредственности» (например, герои «позднего» Чехова), не уподоблялся окончательно «среднему» человеку. Автор «Мещан» отказывается от этой коллизии, считая ее нежизнеспособной, в его драме интеллигенция есть мещанство, а единственная сила, которая реально может им противостоять, - это люди труда. От лица рабочего класса в пьесе выступает Нил с его оптимистическим восприятием бытия («Большое это удовольствие - жить на земле!») и идеями переделки всего, что этой радости жизни угрожает («Нет такого расписания движения, которое бы не изменялось!») (10, II, 217-218).
Мещанство представлено на страницах произведения образами старика Бессеменова и его детей - Петра и Татьяны. Тип характера Бес-семенова-отца знаком нам по литературе XIX века, такого «среднего» человека пытались обрисовать Пушкин, Гончаров, Салтыков-Щедрин. Этот герой «в меру - умен и в меру - глуп; в меру - добр и в меру - зол; в меру честен и подл, труслив и храбр...» (10, II, 175-176), словом, Бес-семенов - «образцовый мещанин», интересующий Горького только как носитель обывательской морали «отцов», на фоне которой рельефнее и ярче выступает новая этика «детей».
Провинциальное мещанство и его художественное воплощение в «уездной трилогии» («Уездное», «На куличках», «Алатырь»)
Евгений Иванович Замятин вошел в русскую литературу «новым Гоголем» (К. Чуковский) и в первой же книге - повести «Уездное», высоко оцененной М. Горьким, — обозначил свою основную тему, свое «самое главное» - летописание русской провинции, ее быта и нравов, человеческих типов и явлений повседневности. Пытаясь осмыслить судьбу русской глубинки и предугадать ее исторические перспективы, Замятин поставил проблему, определившую своеобразие его творческого пути, — проблему обывателя, своей жизнью и складом характера воплощающего идеалы духовного мещанства. Обращаясь к исследованию «стертых людей» (А.И. Герцен), писатель, несомненно, учитывает опыт своих предшественников - Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, А.И. Куприна, М. Горького, Ф. Сологуба, но при этом напряженно ищет оригинальные художественные средства воссоздания данного человеческого типа. В повестях «Уездное» (1912), «На куличках» (1913), «Алатырь» (1913), образовавших так называемую «уездную трилогию», Замятин создал впечатляющую картину быта и бытия «уездного» человека начала XX столетия.
Местом действия всех трех повестей является русское захолустье, в котором концентрированно выражены сущностные черты быта и нравов провинциальной среды. Уездный мир в «трилогии» Замятина локален, замкнут, живет по собственным законам. Здесь воссоздан традиционный хронотоп «провинциального городка» (М.М. Бахтин) с его «обыденно-житейским» или «циклическим» временем, которое «лишено поступательного исторического хода, . бессобытийно и потому кажется почти остановившимся» (30, 182). Этот вид хронотопа лучше других передает оторванность провинциального мира, куда долетает только эхо событий, происходящих в губернском городе или столице. «Уездное» пространство, в основе которого «лежит замкнутая кривая» и заданные такой топографией «оторванность, отгороженность, локальность» (119, 29-30), воспроизводит духовно-душевное состояние обывателя.
«Уездная» мещанско-крестьянская Россия, заброшенная, забытая на обочине истории, инертная и консервативная, часто становилась объектом критики русских писателей XIX - XX веков. Мотив заброшенности - центральный и в «трилогии» Замятина, но авторская оценка такого положения «уездинцев» неоднозначна. «Мы вроде как во граде Китеже на дне озера живем: ничегошеньки у нас не слыхать, над головой вода мутная да сонная» (14, 78), - говорит Тимоша, один из героев «Уездного». В этих словах обозначены два концептуально важных понятия, через призму которых Замятин смотрит на русскую провинцию: «Китеж» и «болото». Согласно художественной концепции писателя, Россия начала XX века - это одновременно и хранительница традиций (Китеж), и неподвижное болото, в котором душа народа предается сну, постепенно утрачивая свою жизненную энергию.
Образ духовного болота становится отправной точкой в размышлениях Замятина о сущности провинциального мещанства, понимаемого на данном этапе творческого пути как торжество плоти над духом, быта - над бытием. Для создания этого образа в контексте «уездной трилогии» писатель использует контаминацию мотивов скуки и сна.
Однообразная, бедная яркими впечатлениями и событиями жизнь «уездного» города, гарнизонных «куличек», Алатыря протекает в атмосфере скуки. Если обратиться к «провинциальному тексту» русской литературы XIX - XX вв., то можно легко заметить, что скука является онтологическим принципом жизни русской глубинки. Царством неподвижности и лени предстает существование обитателей Обломовки (И.А. Гочаров «Обломов»), тосклива и скучна жизнь затерянного на бескрайних просторах России дома Головлевых (М.Е. Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы»), беспросветны и унылы будни многих героев А.П. Чехова («Учитель словесности», «Моя жизнь», «Ионыч»). Скука естественна и привычна для Матвея Кожемякина, героя «окуровского цикла» М. Горького, настолько привычна, что она «уже не чувствовалась в душе, словно хорошо разношенный сапог на ноге» (9, VI, 148). В провинциальном городке - царстве «мелкого беса», порожденного фантазией Ф. Сологуба, скукой поражен не только внутренний мир обывателей, но и вся окружающая среда: «Тоскою веяло затишье на улицах, и казалось, что ни к чему возникли эти жалкие здания, безнадежно-обветшалые, робко намекающие на таящуюся в их стенах нищую и скучную жизнь» (24, 72). [Курсив мой - М.С.]. «Скука», «тупая тоска», -так чаще всего называют свое состояние и отношение к жизни братья Тихон и Кузьма Красовы (И.А. Бунин «Деревня») (6, II, 37, 106).
Хронотоп романа «Мы» и его роль в образном воплощении мещанского миропонимания
К началу 1920-х годов, обнаружив тупики духовного развития и в «уездной» России, и в «цивилизованной» Западной Европе, Е.И. Замятин приходит к мысли об универсальности мещанства как этического феномена, не детерминированного ни национально, ни социально. Такой философский подход к данному явлению находит отражение в художественной структуре романа «Мы» (1921). Следует отметить, что на этом этапе образно-художественный, публицистический и этико-философский уровни осмысления Замятиным проблемы мещанства тесно взаимодействуют. Его литературно-критические и публицистические работы 1918-1921 годов («Скифы ли?» (1918), «О равномерном распределении» (1918), «Домашние и дикие» (1918), «Беседы еретика» (1919), «Завтра» (1919), «Рай» (1921)) сегодня могут быть восприняты как своеобразная творческая лаборатория, где оттачивалась сама постановка проблем романа «Мы», его стилистика и образная система, где все внимание писателя поглощено анализом причин процесса омещанивания человека. В статьях, написанных в середине 1920-х годов («О литературе, революции, энтропии и о прочем» (1924), «Белая любовь» (1925)), Замятин как бы договаривает, комментирует роман «Мы», проясняет нравственно-философское основание такого явления, как духовное «объизвестление». Так что, в известном смысле, мы имеем здесь дело со своеобразным разножанровым циклом, объединенным общей темой -темой мещанства.
На наш взгляд, созданию художественной модели мещанского мира в романе «Мы» способствует, прежде всего, его пространственно-временная организация, или хронотоп (М.М. Бахтин). Эта структурная категория романа привлекала внимание многих ученых-замятиноведов: чаще всего в ней обнаруживали признаки модели тоталитарного государства (Б.А. Ланин, Т. Лахузен, Е. Максимова, Э. Эндрюс (см.: 124, 161; 128, 82-84)). Исследователи Т.Ю. Дубровина и Е. Максимова рас-матривали хронотоп романа «Мы» через призму фольклорно-мифологической поэтики (см.: 102, 74-76; 131, 70-75), известный замя-тиновед Л. Геллер увидел в своеобразном пространственном построении произведения реакцию Замятина на идеи конструктивистов (см.: 91, 90-92). Не отрицая возможности подобных трактовок романного хронотопа, мы утверждаем, что пространственно-временная организация произведения отражает своеобразие духовного и нравственно-этического кредо мещанина.
Первым признаком мещанского миропонимания, по Замятину, является отгороженность от остального мира, островность. В статье «Скифы ли?» (1918) образным выражением такой жизненной позиции становится «обнесенный тыном город с запахом жилья, оседлости, щей» (16, 25). Локальному, огороженному «тыном» пространству города противопоставлена «широкая степь» с ее простором и «вечно-буйной» волей. Город и степь соотносятся между собой как ограниченное и бескрайнее пространство и символизируют два различных способа бытия: замкнутый, самодостаточный (город) и открытый, свободный (степь). Подобным образом организовано и художественное пространство в романе «Мы». Важнейшая его составляющая, идейный и топографический центр - Единое Государство - город-полис, обнесенный Зеленой Стеной («тыном»). Эта граница, замкнувшая город в своеобразное кольцо, непроходима, вернее, считается таковой «нумерами», населяющими город.
По утверждению главного героя романа, Д-503, никто из его сограждан «со времен Двухсотлетней войны не был за Зеленой Стеной» (14, 554). Подобный изоляционизм - следствие сознательной политики идеологов Единого Государства - Благодетеля и его предтеч, создавших некогда гигантский стеклянный город-лабораторию.
В своем творчестве Замятин часто обращает взгляд на мир, существующий в рамках определенного locus а, о чем свидетельствует поэтика заглавий («Уездное», «Алатырь», «На куличках», «Островитяне»). Но только в романе «Мы» территориальная и духовная ограниченность достигает абсолютизации лабораторного эксперимента. (Н.Н. Комлик даже сравнивает среду обитания героев романа с «прозрачной колбой, доступной в любое время суток взору экспериментатора» (118, 94)). Отмечая эту особенность пространственной организации произведения, Б.В. Дубин называет его «робинзонадой третьего тысячелетия» (101, 164), где роли новых «робинзонов», отлученных от культурно-исторического багажа мировых цивилизаций, исполняют «нумера».
История создания города-острова в романе «Мы» передана Замятиным как борьба города и деревни. Описывая этот конфликт, автор вводит в повествование тему урбанизации. Устами своей героини 1-330 писатель высказывает предположение, что именно город как особая социокультурная среда вытесняет истинно человеческие качества и, тем самым, способствует формированию мещанина. «Вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми в леса» (14, 640), - обращается героиня к Д-503 и, через него, ко всем «нумерам» - жителям Единого Государства.
