Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Стилевые разновидности повествовательных стратегий... 18-109
Раздел 1.1 Многослойность повествовательных подходов и выход за пределы постмодернистской парадигмы в прозе Анатолия Королева 19-55
Раздел 1.2 Стилевые принципы прозы Павла Крусанова в рамках явления «петербургского фундаментализма» 56-84
Раздел 1.3 Постреалистическая направленность стилевого поиска Владимира Шарова 84-109
Глава 2. Жанровые разновидности повествовательных стратегий 110-197
Раздел 2.1 Жанровые эксперименты Анатолия Королева 116-139
Раздел 2.2 Неомифологические предпочтения Павла Крусанова 139-168
Раздел 2.3 Историософский метод создания эсхатологического романа Владимира Шарова 168-197
Заключение 198-201
Список использованной литературы
- Многослойность повествовательных подходов и выход за пределы постмодернистской парадигмы в прозе Анатолия Королева
- Стилевые принципы прозы Павла Крусанова в рамках явления «петербургского фундаментализма»
- Неомифологические предпочтения Павла Крусанова
- Историософский метод создания эсхатологического романа Владимира Шарова
Введение к работе
Реферируемая диссертационная работа посвящена исследованию повествовательных стратегий в современной прозе на примере произведений Павла Крусанова, Анатолия Королева, Владимира Шарова.
Проблема повествования на сегодняшний день является едва ли не центральной проблемой литературоведения. Это обусловлено всеобъемлющим характером данного элемента поэтики, способного проявить особенности и жанра, и стиля, и авторской позиции. Повествование, являющееся родовым свойством эпоса, его основой, можно охарактеризовать как главный способ построения эпического произведения. Кроме того, в современном литературоведении оформился взгляд, когда под «повествованием» подразумевается весь текст литературного произведения. Будучи предметом нарративной (М. Бахтин, В. Тюпа, В. Шмид, Ж. Женетт, Ю. Кристева) эстетики, повествовательные стратегии имеют различные определения - «нарративные стратегии», «стратегии текста», «текстовые стратегии», «повествовательные инстанции». Под авторскими повествовательными стратегиями в диссертационном исследовании понимается способ подачи фактического материала, который избирает тот или иной автор для коммуникации с читателем как основным реципиентом текста, способ, в известной мере предполагающий предусмотренность и организованность интерпретации самой структурой текста. Иными словами, особенности авторской манеры изложения событий в тексте: как автор описывает последовательность происходящих событий, каким образом их трактует, какие событийные категории при этом оказываются центральными. Единая авторская стратегия рассматривается в диссертации в двух ее разновидностях: в области стиля и в сфере жанра - на материале творчества Павла Крусанова, Анатолия Королева и Владимира Шарова.
Эти авторы конца 1990-х, идущие не по магистральному пути, не могут быть отнесены какому-то одному определенному направлению. Они занимают «пограничные зоны», вбирая в свое творчество элементы различных повествовательных стратегий. В их творчестве отражается влияние постмодернистской поэтики, что позволяет проследить пути эволюции отдельных ее черт, важных для развития литературы XXI века. Произведения данных авторов дают возможность изучить теоретические и эстетические основы различных систем и увидеть перспективы движения современной русской прозы. Литературоведение сегодня нуждается в интерпретации художественных феноменов современности, отдельных произведений словесности, индивидуальных творческих систем. Проза А. Королева, П. Крусанова и В. Шарова может быть рассмотрена как проявление в русской литературе рубежа XX - XXI веков общих тенденций литературы постсоветского времени. Анализ творчества авторов, замеченных критиками и литературоведами, но не ставших предметом монографических исследований, позволяет точнее охарактеризовать общую тенденцию развития русской литературы, выявить специфику новой художественной парадигмы, складывающейся в конце 1990-х - 2000-х годах на пересечении постмодернизма, модернизма и реализма, синтез элементов которых составляет их литературную стратегию.
Актуальность настоящей работы обусловлена необходимостью изучения характерных тенденций развития повествовательной структуры современных прозаических текстов, что является важным как для исследования динамики современного литературного процесса, так и для выделения специфических черт, характеризующих творчество выбранных авторов. Романы и повести П. Крусанова, А. Королева и В. Шарова - несомненно значительные явления в современном литературном процессе, многие тексты номинировались на литературные премии или же были отмечены ими. Актуальность исследований в области современной словесности связана и с анализом культурно- исторических изменений нашего времени, отразившихся в литературных произведениях.
Большинство работ, посвященных творчеству А.Королева, В. Шарова и П. Крусанова, выполнено в критических жанрах, однако критического подхода недостаточно, чтобы всесторонне отразить особенности сложных поэтических миров. Творчество этих писателей в силу особенностей их поэтики не может быть проанализировано в рамках лишь одного из направлений, сочетает черты разных стилей, вступает в диалог с различными жанровыми канонами. Исследовательские работы замыкаются на некоторых аспектах текстов, преимущественно в свете теории постмодернизма. Таким образом, новаторство данной диссертации состоит, в том числе, в обращении к мало изученному или не изученному вообще материалу.
Объектом диссертационного исследования является русская проза конца XX - начала XXI веков.
Предмет исследования - специфика выбора повествовательных стратегий в творчестве П. Крусанова, А. Королева, В. Шарова.
В качестве материала исследования избраны произведения рубежа ХХ-XXI века, позволяющие обосновать разнообразие повествовательных стратегий обозначенных авторов и определить генезис тенденций современной литературы в избранном аспекте. Такими текстами стали повести «Гений местности» и «Голова Гоголя», романы «Быть Босхом» и «Stop, коса!» А.Королева; романы «След в след», «Репетиции», «До и во время», «Воскрешение Лазаря», «Будьте как дети» В. Шарова; романы «Укус ангела», «Бом-бом», «Американская дырка» и «Мертвый язык» П. Крусанова. Для анализа выбраны тексты, представляющие эстетическую доминанту в разные периоды творчества прозаиков, прошедших длительный путь эволюции.
Цель исследования - рассмотреть специфику повествовательных стратегий А. Королева, В. Шарова, П. Крусанова с точки зрения их взаимоотношения с постмодернистской парадигмой как ведущей для прозы последних десятилетий и выделить пути ее преодоления.
Данная цель достигается путем решения следующих задач:
-
Выявить специфику основных стилевых стратегий прозы рубежа ХХ-XXI вв. в их диахроническом (в контексте исторического развития русской литературы) и синхроническом (в сопоставлении с друг с другом) аспектах.
-
Рассмотреть функционирование прозы А. Королева в рамках постмодернистской парадигмы художественности и выявить пути ее преодоления.
-
Проанализировать стилевые принципы прозы П. Крусанова в рамках взаимодействия с поэтикой постмодернизма; охарактеризовать своеобразие литературной группировки «петербургские фундаменталисты».
-
Раскрыть особенности постреалистического метода В. Шарова, сопоставить понимание Хаоса в постмодернизме и постреализме.
-
Установить способы и характер взаимодействия основных тенденций современной прозы в её отношении к системе традиционных жанров; выявить черты авторских жанров и продемонстрировать их реализацию в прозе А. Королева, П. Крусанова и В. Шарова.
-
Показать особенности отражения авторской историософской концепции через жанровые, сюжетно-композиционные, характерологические предпочтения.
-
Выявить черты неомифологизма в произведениях современных писателей, рассмотреть истоки, структуру и функционирование основного мифа в современной словесности.
Выбор литературных текстов, подлежащих анализу, основывается на степени осмысления и воплощения в них особенностей авторской художественной и мировоззренческой концепции. Тексты, рассмотренные в данной работе, занимают на шкале филологической ценности различные позиции от признания их в качестве классики XX века до определения некоторых текстов как миддл-литературы, совмещающей в себе черты массовой и элитарной (оценки исследователей в этом вопросе разнятся). В задачи исследования не входит проблема иерархий в современной прозе. В соответствии с обозначенными критериями выбора, в поле зрения попадают тексты, наиболее известные в различных читательских кругах. Рассматриваемые произведения хронологически охватывают последние 20 лет литературного процесса и воплощают некоторые особенности национального менталитета, актуализированные ситуацией рубежа эпох, что позволяет говорить о реализации в данных текстах представлений о мифах (эсхатологическом, литературном, историческом) русской культуры.
Методологическая основа исследования определяется его проблематикой и носит комплексный характер. Работа написана с опорой на труды Ю.М. Лотмана, В. Топорова, М.М. Бахтина, А. Лосева, Р. Барта, В. Шмида. Основой диссертации также послужили работы по поэтике современных стилевых направлений М. Липовецкого, Н. Лейдермана, И.Скоропановой, Н. Маньковской, Н. Ивановой, О. Богдановой, И. Ильина, В. Курицына, М.Эпштейна, Б. Парамонова, П. Вайля, А. Гениса, И. Роднянской. В их работах осуществляются попытки проследить эволюцию русского постмодернизма, определить его специфику, сформулировать основные особенности поэтики отдельных писателей, установить их место в русской литературе и культуре конца ХХ - начала ХХІ в.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
-
Русская проза рубежа ХХ-ХХІ веков вступает в своеобразный диалог с постмодернизмом, приближаясь или отталкиваясь, подчеркивая его завершение или используя приемы — независимо от того, как сами её представители осознают своё к нему отношение. Именно этот диалог становится общим мотивом, позволяющим объединить прозу Павла Крусанова, Анатолия Королёва и Владимира Шарова при всей их непохожести друг на друга.
-
А. Королев придерживается стратегии стилистического и жанрового синтеза, создает выразительный образец прозы, работающей на контрастах: писатель сочетает постмодернистскую эстетику и реализм, обращается к стилистике барокко, а использование сложно сконструированного сюжета, сознательно стремящихся к вульгарности образов, иронии составляют текстовое обрамление для ряда онтологических диспутов о двойственной природе человеческих ценностей и включаются в стратегию интеллектуальной провокации.
-
П. Крусанов, будучи представителем эстетико-литературного и философского явления петербургского фундаментализма, актуализирует в общественном самосознании Имперский элемент и, обращаясь к постмодернистской технике, опираясь на некоторые содержательные положения постмодернизма, выстраивает собственную стратегию метафорического осмысления действительности, возвращения к традициям классической русской литературы, освоенным в игровом ключе.
-
В. Шаров сопрягает пафос частного существования с интересом к архетипическим структурам, к истории и мифу. Постмодернистская философия истории, устраняющая субъекта, в романах Шарова поворачивается к конкретному человеческому сознанию. Эта тенденция ведет к синтезу постмодернистской эстетики с опытом реализма в его постреалистической трансформации. Стратегия создания текста как сложного духовно- риторического пространства, в котором мифы, архетипы и религиозные концепты берут на себя миссию управляющей формы, обеспечивает взаимодействие современных сюжетов с Традицией.
-
Для творчества П. Крусанова, А. Королева, В. Шарова характерен историософский посыл и неомифологизм как особого рода поэтика, структурно ориентированная на сюжетно- образную систему мифа (в т.ч. литературного), разновидность интертекстуальности, и тяготение к разрушению жанровых канонов, свойственное русской литературе рубежа ХХ- ХХІ веков, выражающееся в создании авторских жанров.
Научная новизна результатов исследования состоит в том, что в диссертации впервые повествовательные стратегии современной прозы рассматриваются на материале творчества А. Королева, П. Крусанова и В. Шарова в их совокупности. Наиболее плодотворными для исследования представляются произведения названных авторов, так как их творчество можно причислить к «пограничным» состояниям современной литературы, этих писателей нельзя назвать апологетами постмодернизма. Сами авторы по-разному отзываются о своей близости этой эстетике. Тем продуктивнее и показательнее обнаружить в их творчестве наличие продолжения и развития отдельных элементов постмодернистской поэтики или соотнесенности с этой парадигмой. Каждый из анализируемых авторов представляет собой определенную тенденцию современной литературы. В.Шаров рассматривается критикой как яркий представитель постмодернизма, но при этом сам категорически отрицает эту характеристику, особенности романов Шарова позволяют говорить о стратегии постреализма; в творчестве П. Крусанова очевидно игровое сочетание постмодернистских приемов с четко обозначенной идеологической программой, реализуемой, однако, в эстетическом ключе и с определенной долей иронии; А. Королев, по мысли критики, представляет собой синтез постмодернистской эстетики и реализма, знаменующий собой возвращение гуманистического измерения реальности. Анализ творчества столь непохожих авторов призван продемонстрировать многообразие спектров современной литературы, а видимая разнородность материала - раскрыть явление более разносторонне, многопланово и стереоскопично.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что впервые предпринимается попытка рассмотрения наиболее репрезентативных вариантов реализации повествовательных стратегий в прозе малоизученных авторов, в результате чего показано многообразие стратегий современной литературы, раскрывающее исследуемое явление разносторонне и стереоскопично. Делаются выводы о существовании отдельных категорий постмодернистской поэтики в современной прозе, таких, как постмодернистская игра, «мир как текст», хаосмос, рассматривается стратегия постреализма как одна из разновидностей стилевого поиска в пространстве прозы рубежа веков, а также другие стилевые направления («псевдобарокко», «трансметареализм»). Кроме того, рассматривается трансформация жанровой системы в современной прозе. Выдвинутые в диссертации положения дополняют и уточняют сложившуюся систему научных представлений о прозе 1990-2000-х годов. Методика анализа художественных текстов, содержащаяся в работе, позволяет приблизиться к авторскому пониманию различных категорий в процессе исследовательской интерпретации художественного произведения.
Принцип анализа текстов несколько разнится в зависимости от специфики творчества того или иного автора. Так, в отношении прозы А. Королева и П. Крусанова оказывается возможным всесторонний анализ отдельных текстов в рамках заявленного принципа; проза В.Шарова отличается большей степенью автоинтертекстуальности, смысловой и стилистической монолитностью, поэтому целесообразным будет отсутствие выделения отдельных произведений из всего корпуса анализируемых романов и рассмотрение текстов в их совокупности с опорой на выдвигаемые положения.
Практическая значимость диссертационного исследования. Результаты и материалы исследования могут быть использованы в преподавательской деятельности: в лекционных теоретико-литературных и историко-литературных курсах, в спецкурсах и спецсеминарах по теории и истории русской литературы, по проблемам творчества Анатолия Королёва, Павла Крусанова и Владимира Шарова. Конкретные результаты применения предложенных подходов могут быть использованы в построении школьных и вузовских учебных программ и учебных курсов по русской литературе конца ХХ - начала XXI века.
Апробация работы. Основные положения и результаты научного исследования изложены на научных конференциях: «Система ценностей научного общества: ХУІІ Международная научно-практическая конференция» (Новосибирск, РГТУ, 2011), «Современная филология» (Уфа, 2011), «II Международно-практическая конференция» (2011), «II Всероссийская научно-методическая конференция: Инновации и традиции науки и образования» (Сыктывкар, 2011); на семинаре профессора Ж.-Ф. Жаккара в Женевском университете в мае 2010 года и в рамках практического курса «Русская литература» в ФГОУ СПО «Петровский колледж» (в 2008, 2009 и 2010 гг.). По теме диссертации имеется семь публикаций в виде научных статей и материалов докладов, в том числе одна публикация в рецензируемом научном издании, включенном в реестр ВАК МОиН РФ.
Структура и объем работы
Многослойность повествовательных подходов и выход за пределы постмодернистской парадигмы в прозе Анатолия Королева
Анатолий Васильевич Королев принадлежит к тем писателям, в отношении которых В.Б. Катаев говорил о той или иной степени явленности постмодернистского письма: «Сегодня есть писатели, исповедующие в чистом виде принципы постмодернизма. Есть квазипостмодернистские построения. Есть случаи (они-то наиболее распространены) использования отдельных технических приемов постмодернизма. Наконец, можно наблюдать активное противостояние экспансии постмодернизма современной литературе» [155, с.8]. Многие современные прозаики сознательно отвергают привычные принципы организации художественных текстов, демонтируют традиционные повествовательные связи внутри произведения, создают как бы повествовательный хаос, выставляют напоказ скептическое отношение к любым авторитетам, предлагают иронический тип их трактовки.
А. Королев является весьма значимой фигурой современного литературного процесса: он отличается от других представителей русского постмодернизма большей эстетической глубиной в сочетании с отсутствием поиска потусторонних объяснений явлениям реальной действительности и элементами черного юмора. А. Королев - один из тех, чье творчество в наибольшей степени представляет собой синтез постмодернистской эстетики и реализма, усвоение уроков постмодернизма и стилистики барокко, выход к иным эстетическим принципам, знаменующий собой возвращение гуманистического измерения реальности. Ведущей у прозаика остаётся поэтика смешения текстовой и образной реальностей, миметической и фантасмагорической образности, вымысла и поп fiction, стратегия деконструкции чужих и собственных текстов, стратегия переключения повествовательного и риторического слова. Он не создает пародий на классиков - Гоголя, Булгакова или Достоевского: писатель использует их творчество как материал для построения своей философско-литературной теории, пытаясь выяснить предназначение человека, природу его, смысл его существования. Желая ответить на вопросы, которые занимали мыслителей на протяжении всего существования философской мысли, он использует ретроспективный метод, перенося читателя вслед за своими героями то в одну эпоху, то в другую; он объясняет связь между человеческим сознанием и поступками его, между событиями, происходящими в разные эпохи в разных странах. Постмодернистская вариативность проявляется в творчестве А. Королева в сосуществовании элементов разных дискурсов, полифонической стилистике письма.
Творчеству Королева даются разнообразные, зачастую полярные характеристики, называют его романы либо «высококачественным китчем», «красотой, отравленной трупным ядом» [201, с.228], «манифестом литературного сатанизма» [251, с.227], а самого писателя «классическим типом агрессивного графомана» [81, с. 188], либо сложными философскими построениями, а автора - эстетом, мистиком, интеллектуалом, импровизатором, экспериментатором и фантазером, Мичуриным русской литературы из среды «поведенческого андеграунда» [292, с. 12]. Разброс оценок связан с эклектичностью художественной практики писателя при наличии некой общей для всего творчества доминанты. С. Чупринин очень метко назвал Королева «идущим встречным курсом» [295, с. 195], подчеркивая, что в его прозе отражается тенденция, противостоящая вектору общего движения художественного процесса. А. Степанов относит Королева к разряду писателей (наряду с, к примеру, Л. Андреевым), всегда остававшихся чужими и реалистам, и авангардистам: «...каждый раз ? S начинается критическая канонада: эстетство, издевательство, антигуманизм, патология, просто постмодернизм какой-то. А какой там постмодернизм, если в каждом тексте автор только тем и занят, что ищет в человеке Бога?» [335]. Интересно, что сам Королев говорит о своей причисленности к постмодернистам, а освоение повествовательной стратегии постмодернизма сопровождалось попыткой «ухода от сервильности», от прислужничества не в идеологии, а в языке. Парадоксально, но в публицистике середины 90-х, когда о литературе российского постмодернизма говорили особенно много, Королев, наоборот, часто оставался незамеченным теоретиками «новой литературы» [292, с. 12]. В 2000-х же ситуация изменилась. По оценке С.Чупринина, Королев — «безусловный и безоговорочный, эталонный постмодернист» [295, с. 195]. Отношение А. Королева к постмодернистам в большей степени имеет формальную природу. Появление первых текстов совпало с активизацией в России идей постмодернизма, что автоматически повлекло тенденцию усматривать особенности лишь постмодернистской стратегии в прозе автора, основываясь на сознательно культивируемой поэтике китча, вольном обращении с историческими реалиями, легком переходе от бытописания к сатирической или трагической фантасмагории, обильном цитировании и так далее. Но не всегда в основании этого, за этими внешними признаками текстов лежит постмодернистская суть, а именно -убежденность в утрате смысла, утрате значимости чего бы то ни было. А. Королев не приветствует отсутствие риска в постмодернизме, его беспро-игрышность и бесконечную воспроизводимость. В собственной прозе автор выдвигает на первый план принципиальный эстетизм, подчеркнутый субъективизм и полемичность. Писатель разделяет мнение о том, что постмодерн обогатил литературу конца XX века рядом бесценных находок: самоиронией (ставшей нормой любого текста), вниманием к феномену времени и истории, сделал приключение мысли не менее важными, чем приключения героя. Наконец, он утвердил новаторство как форму искренности [342]. Но дальнейший вектор развития современной прозы писатель видит в главенстве документа и отказе от вымысла. А. Агеев выдвигает вполне справедливый тезис о том, что Королев - единственный из современных писателей, который наследует не по прямой - то есть не реализму, не модернизму, не XIX и не XX веку, а рационалистической литературе эпохи Просвещения, «в каковую эпоху писатели не столько живые человеческие образы создавали, не столько жизнь отражали, сколько решали нравственно-философские уравнения» [71, с.208]. Критики, характеризуя картину мира Королёва, показывая её близость эпохе Просвещения. Экзистенциальная горечь, и возврат к крупноплановым темам, к истории, эпике, к диалогу с предшественниками - черты классической русской литературы, а не образцово постмодернистского письма. При этом, используя все наработки отечественного постмодернизма во-первых, и в соответствии с собственным литературным кредо (поднимающий онтологическую проблематику текст не должен быть скучен) - во-вторых, Королев создает выразительный образец, сочетающий несочетаемое, работающий на контрастах. Главный отличительный признак его прозы — стилистический и жанровый синтез. Авторская повествовательная стратегия соединяет элементы разнообразных жанровых и стилистических стратегий, создавая одновременно абсурдный, трагический, смешной текст на стыке фантастического, мистического, детективного, реалистического, исповедально-психологического и интеллектуального.
Стилевые принципы прозы Павла Крусанова в рамках явления «петербургского фундаментализма»
Даже если на месте универсальных истин окажется пустота, у человека всегда остается возможность обретения субъективных, «частных» истин. Множеством рациональных и иррациональных связей он соединен с настоящим и прошлым (история семьи, рода, своего поселка или города). Проза постреализма внимательно исследует «сложные философские коллизии, разворачивающиеся в ежедневной борьбе человека с безличным, отчужденным хаосом. Однако прежде всего постреализм - это экзистенциальный реализм, с его идеей личной ответственности, идеей свободы, требующей индивидуальной проверки и примерки, идеей связанности и убежденностью в незавершимости и неразрешимости поединка личности с хаосом. Пафос частного существования в постреализме сопрягается с интересом к архетипическим структурам человеческого сознания (например, в прозе В. Маканина), к истории и мифу (в прозе Ю. Буйды, В. Шарова, Ф. Горенштейна). Частная жизнь осмысляется как уникальная «ячейка» всеобщей истории, созданная и «обустроенная» индивидуальными усилиями человека, проникнутая персональными смыслами, «прошитая» нитями самых разнообразных связей с биографиями и судьбами других людей. Постреалистическая повествовательная стратегия рассматривается подробно на примере анализа произведений Владимира Шарова.
Типизация как черта реализма XIX века в творческой стратегии Шарова претерпевает изменение. Если в отношении реализма, всегда изображавшего типы, образы, эпоху в максимальной близости к тому, чем она являлась, может быть использован метод «обобщенной фотографии», распространенный в этнографии, при котором друг на друга накладываются фотографии сотен людей: в результате такого наложения рождается обобщенный образ жителя определенной местности; то во всех романах В. Шарова происходит смещение акцентов с типичного на индивидуальное. «її Реалистическое отражение эпохи, по Шарову, упрощает единичного человека, «унижает» его сходством с другими, отдавая предпочтение именно эпохальному. В этом понимании кроется для писателя причина исчерпания реализмом собственных ресурсов: «огромная и фантастически сложная работа по описанию и сохранению в человечестве всего того, что в нас есть общего, типического, рядового, в чем мы схожи со своей эпохой, со своим народом, даже со своими родными братьями и сестрами, или окончена, или близка к окончанию. Соответственно, и тот реализм, целью которого было это описание, также близок к концу» [62].
Писатель говорит о существовании вида реализма, основанного на иных принципах, при котором единицей измерения видится не обобщающее, а отличное: в этом реализме «мерило Господа — один человек, одна живая душа» [Там же]. Шаров признает достойным собеседником Бога не народ, не племя, а только единственного человека, отстаивая таким подходом ценность не временного (типичный герой в типичных обстоятельствах), а универсального подхода (душа одного человека так же ценна, как Вселенная, и ее «утрата... будет для Бога такой же страшной бедой, как и гибель Вселенной» [Там же]). Подобное понимание мира полностью соответствует повествовательной стратегии постреализма, где главное и единственно нужное - личное, а типическое, не исчезая полностью, берет на себя функции следствия, но не цели и задачи. Категория типического при этом не нивелируется окончательно, ошибки, неумение видеть себя, человеческие неудачи и заблуждения остаются основой для типизации, весь же положительный опыт каждого, личные победы, достижения и открытия, инаковость, «непохожесть» на всех прочих составляют суть нового метода. Таким образом Шаров, выбирая постреалистическую стратегию романного повествования утверждает ценность человека, оправдывает его. В такой позиции заключается великий гуманизм Шарова, забытый, почти утраченный к концу XX века.
Довольно часто обвиняемый в том, что пишет параисторию, Шаров отстаивает свою принадлежность к реалистической парадигме. «Я реалист, и жизнь, какая она у меня есть, вполне адекватна настоящей. Есть история, , Йі которую мы изучаем в школе, история фактов и событий. Но есть история -реально есть! - которая не попадает ни в один учебник» [28]. Для писателя важно восстановить целый пласт верований, которые сыграли огромную роль в русской истории, в частности, в Гражданской войне. В таком утверждении Шаров опирается на некое необщепринятое понимание истории, не зафиксированное в официальных версиях в всей полноте, а основанное на личном опыте людей, близких к семье Шаровых: «Стараюсь писать в рамках той правды, которая адекватна реалиям и сложностям русской истории. Иногда это мало напоминает то, что излагается в учебниках истории...» [333]. Именно бесконечно ценные воспоминания тех, кто 15-20 лет провел в лагерях, читал запрещенные книги, занимался изучением генетики и евгеники, создают в своем разнообразии основу для представлений о революции и о русском ХХ-ом веке. «Я реалист ... . Бог нас судит не только за поступки, но и за намерения. Я пишу совершенно реальную историю помыслов, намерений, вер» [28].
В литературной критике начала 1990-х происходит корректное оживление интереса к реализму. Например, в «Независимой газете» за 1992 год А. Немзером публикуется цикл статей о современной прозе, одновременно выполняющий функции текущей хроники возрождения реализма и монографического по мысли высказывания о принципиально новом облике, который обретает русский реализм; в статье Карена Степаняна «Реализм как заключительная стадия постмодернизма» [269, с.234] обозначен эстетический феномен глубокого органического проникновения совершенно постмодернистских элементов в традиционно реалистическую поэтику и возникающего эффекта взаимного освещения этих, казалось бы, противостоящих друг другу художественных систем.
Неомифологические предпочтения Павла Крусанова
Обращение к мифу для П. Крусанова знаковое и в том смысле, что именно мифологизацию, а не следование канонам реализма петербургские фундаменталисты понимают под традицией как эстетической и этической доминантой своих произведений: «реализм на древе литературы возник как ответвление лишь в XIX столетии» [19, с. 10] - а миф - источник, из которого литература «не одну тысячу лет черпала вдохновение» [Там же, с. 12]. Мифологизация становится главной стратегией если не исторического исследования, то, по крайней мере, исторического повествования П.Крусанова как одного из фундаменталистов. «История не есть набор объективных эмпирических фактов; история - это миф. Миф - это не выдумка, а реальность; однако это реальность иного порядка, нежели так называемый эмпирический факт»,- отмечал Н.Бердяев в работе «Смысл истории»[91]. Настоящая задача крусановского мифа не в том, чтобы дать объективную картину мира; в нем, скорее, выражается понимание автором и его соратниками своего места в окружающем мире: «Сверхзадача автора — осознанно изменять мир вокруг себя так, чтобы мир стал ему мил и не оскорблял его достоинство» [47]. Романы и повести фундаменталистов и есть своеобразная иллюстрация, комментарии к масштабному общественному мифу, творимому петербуржцами, текстовая реализация лелеемой ими мечты об Империи - России. Помня о том, что миф не является выдумкой, а объясняет действительность, Крусанов создает произведения как «полигон», где проводятся испытания идеального государственного образования, небесной России, достойной не сочувствия и сердечной печали, а гордости, уважения и не униженной жалостью любви. То есть вырабатывается эталон, на который земной проекции России «останется лишь равняться» [48, с. 16].
В трилогии «Триада», состоящей из романов, не связанных ни сюжетно, ни сквозными персонажами, автор проходит целый путь идеологической эволюции («В идеале должна сложиться этакая гегелевская триада: тезис, антитезис и синтез. Если, конечно, Господь попустит» [167, с.6]): от обыгрывания классических мифов в «Укусе ангела», через создание Идеального, но несколько нереального человека в «Бом-боме», Крусанов в «Американской дырке» творит тот гармоничный мир, в котором мечтают жить все петербургские фундаменталисты, пока способные приблизить мечту лишь на уровне текстов, действуя посредством Логоса: «не остаётся ничего иного, как вырабатывать безупречные стратегии и практики того государства, в котором мы могли бы обрести полноту смысла и с чувством собственного достоинства продолжать жить дальше» [48, с. 16]. В художественной историософии Павла Крусанова на первый план выходит проблема воли, движение героя к решению внутренней, духовной задачи. Писатель создает драматические и одновременно оптимистические альтернативные сюжеты, раскрывающие силу и амбивалентность имперского строительства. Эта трилогия формирует определенный идиостиль Крусанова, его индивидуальную поэтику. Оригинальные художественные решения в нем связаны с идеей Империи. В произведениях и многих других писателей «нулевых» (Д.Быкова, А.Иванова, И.Стогова, О.Славниковой, Л. Юзефовича, А. Терехова, А. Проханова) очевиден феномен последовательной реализации на российской территории имперских проектов, вскрывающий базовое противоречие: между национальными интересами русских и их традицией имперских амбиций. Такая заинтересованность выявляет тревогу из-за «утраты подлинности» (национальной идентичности, оригинальности, истинности), подмена оригинальной реальности — глобальной, фальшивой. В романе «Мертвый язык», развивающем многие линии «Триады», но гораздо более пессимистичном, эта тревога по поводу омертвления действительности составляет центр повествования, при этом сохраняя идею реставрации Духовной Империи.
В основе романа «Укус ангела» - игровая стратегия воссоздания могущественной Российской Империи, процветающей под скипетром императора, великого воина Ивана Некитаева. Сюжет - альтернативная история России, которая примерно с середины XIX века сложилась иначе: без революции и Второй мировой войны. Действие разворачивается в другом мире, с отличной политической географией и иными физическими законами. Здесь Российская Империя включает не только Польшу и Финляндию, но и Болгарию, Румынию, черноморские проливы, Константинополь. Это мечта об имперском величии России, желание увидеть историю переигранной, которая быть истолкована читателем как своеобразная компенсация: проигравшая (по мнению многих) в реальной истории рубежа тысячелетий, Россия Крусанова оказывается значительно сильней, чем в действительности. Роман «Укус ангела»- вымышленный, фантазийный, хотя в нем называются реальные исторические лица (М. О. Меньшиков, последний Государь Российской империи, Зигмунд Фрейд, революционеры-нигилисты XIX века), они ничего не определяют в фактуре романа, поскольку используются скорее как символы и знаки различных идей. Автор романа действует вполне в рамках постмодернистских традиций, когда персонажами произведений (а не только материалом для рефлексии) становятся основополагающие интеллектуально - философские и культурологические понятия и категории. Вся история России представлена в романе в виде идеи - идеи Мировой Империи. Стратегия Крусанова включает соединение мифологической архаики и элементов постмодернистской литературной традиции как средства модернистского переосмысления русской жизни.
Историософский метод создания эсхатологического романа Владимира Шарова
Подобный нелинейный, гипертекстуальный способ рассказывания может быть назван «номадическим». Кроме того, романы Шарова принципиально недискретны, их никак нельзя разделить на части и главы (тексты делятся только на абзацы), что тоже отвечает циклическому принципу организации. Черты децентрированного, многомерного способа художественного мышления освоен русскими писателями . В этом постреализм на первый взгляд сходится с постмодернизмом, с его аналогичным отсутствием центра и заменой его пустотой. Но если постмодернизм приходит в своей эволюции к эстетике карнавального приятия пустоты и немоты и далее останавливается, повторяя авангардизм начала века XX века, то постреализм настойчиво ищет выход. У Шарова также речь не столько о постмодернистской ризоматичности, сколько о циклическом мифологическом мышлении.
Фрактальный способ мышления, о котором шла речь в отношении произведений А. Королева, в отражен и в текстах В. Шарова. Важным связывающим фактором романов Шарова является «дление» одного и того же мотива. Повторы касаются и персонажной сферы: практически все герои Шарова имеют двойников (в «Репетициях» двоятся биографии комедиографа Жака де Сертана и переводчика Поля Берлина, герои играют те же роли, что \ и их отцы, повторяя даже библейские имена; то же повторение имен в разных поколениях очевидно и в романе «След в след» и напоминает ветвящееся семейное древо в «Сто лет одиночества» Г. Маркеса; мотив «трех сыновей» есть и в романе «До и во время»; Жермена де Сталь трижды длит свою жизнь с помощыо волшебного корня манрдрагоры; Лев Толстой в старшем сыне тоже как бы продлевает себя, воспринимает его не как сына, а как не развившегося в утробе собственного брата-близнеца, В «До и во время» новый муж Лены становится своеобразным двойником её предыдущего мужа Савина. «Если сказать /.../, что он стал продолжением Савина, здесь не будет большого преувеличения, они и вправду сделались словно одним человеком» [24, с.29]. Двойники есть у партийных деятелей в романе «След в след». Сталин, к примеру, полон уважения в отношении своих двойников: «Отношения Сталина со своими двойниками были не просто товарищескими, а по-настоящему братскими. Сталин чрезвычайно ценил этих людей, прислушивался к их советам, берёг их» [26, с.221]. Бывший военнослужащий в конце романа - Константин Кострюков -раздваивается на следователя и подследственного. Описывая эту ситуацию, рассказчик называет первого «Константином Николаевичем», а второго «К.Н. Кострюковым».
Несколько отличной и поэтому более значимой является ситуация удвоения с помощыо учеников. Концепция ученичества излагается в романах «Репетиции» (ученики Сертана как ученики Христа), «До и во время» (в связи с фигурой Л. Н. Толстого) и «Воскрешение Лазаря» (сам рассказчик является учеником Суворина). В учениках изначальный идеализм часто перерождается в агрессию: характерная черта именно российской истории -борьба идеалистических учений, приводящая к страшным войнам и революциям. Но узко, жестко и безапелляционно сформулированный, идеал становится опасным: так он перестает воспринимать индивидуальные особенности людей. Поэтому Шаров осторожно относится к идее какого бы то ни было учительства, во многом имеющего идеалистический посыл. Эта проблема, по признанию самого писателя, является одной из наиболее волнующих его проблем истории и общественной жизни и раскрывается в
«Репетициях», где в концентрированной форме показано, какие опасности таит в себе «учительство», когда ученики в слепом рвении обращают в противоположность, до неузнаваемости искажают первоисточник. «Учитель отвечает за своих учеников, а как ученики повернут твою мысль, неизвестно» [32], «я не чувствую себя ни учителем, ни пророком» [65, с. 194], «я принципиально не публицист и просто панически боюсь быть учителем, боюсь прямолинейности, однозначности» [28] - в разных интервью говорит писатель. Ученичество - это революционный и мгновенный по своей сути путь праведности, нарушение естественного хода вещей. Путь, оказавшийся более опасным, в отличие от естественного пути передачи знаний - от отца к сыну.
Но в проблеме ученичества Шаров не оставляет без внимания и другой аспект. Потребность иметь учеников обусловлено желанием передать накопленные знания. К примеру, Суворин, профессор в «Воскрешении Лазаря», в конце жизни он берёт себе на кафедру «аспиранта мужского пола», то есть рассказчика: «То, что он взял на кафедру меня - первого и единственного, - объяснялось не упадком его потенции, а ... желанием оставить после себя... школу» [23, с.21]. Ученичество, в его положительном аспекте, связано для автора с темой памяти, т.к. вся русская история представляется Шарову наполненной глубоким смыслом, и судьбы людей ее составляющих наполнены таким же смыслом, а «Сохранить эти судьбы - вот ... главная задача» [327]. Память - единственное, что позволяет обрести гармонию в разрушенном мире, вернуть ему некоторую статичность среди вселенского кошмара.
Похожие диссертации на Повествовательные стратегии в современной прозе : П. Крусанов, В. Шаров, А. Королев
-
