Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Улетающий Монахов (роман-пунктир)» 20
1. Композиционная структура романа 20
2. Интертекстуальность в романе 37
3. Нарративные трансформации в романе 57
Выводы 65
Глава 2. «Пушкинский дом (роман-музей)» 68
1. Сюжетно-композиционная структура романа 68
2. Интертекстуальность в «Пушкинском доме» как способ реализации глубинного сюжета 88
3. Особенности нарратива в романе 125
Выводы 137
Глава 3. «Оглашенные (роман-странствие)» 137
1. Композиция и жанровые особенности романа 137
2. Интертекстуальность и интратекстуальность в романе 155
3. Особенности нарратива 164
Выводы 170
Глава 4. «Преподаватель симметрии (роман-эхо)» 172
1. Замысел и композиция романа 172
2. Интертекстуальные связи в романе 184
3. Система нарраторов в романе 191
Выводы 196
Заключение 198
Список литературы 205
- Композиционная структура романа
- Сюжетно-композиционная структура романа
- Композиция и жанровые особенности романа
- Система нарраторов в романе
Введение к работе
Произведенный в работе «имманентный» анализ романной прозы Андрея Битова обусловлен спецификой того положения, которое автор занимает в литературе второй половины XX века. Благодаря роману «Пушкинский дом» Битова обычно причисляют к постмодернистам, однако более ранние произведения, как правило, вписываются исследователями в совершенно иной литературный контекст, поскольку становление Битова как писателя происходило в атмосфере «оттепели».
Творчество Битова развивалось в контексте так называемой «ленинградской школы», в значительной мере тяготевшей к нонконформизму, и, следовательно, к андеграунду. В поэзии это были, прежде всего, Иосиф Бродский, Виктор Соснора, Глеб Горбовский, Александр Кушнер, Станислав Красовицкий, в прозе - Сергей Довлатов, Валерий Попов, Рид Грачев, Инга Петкевич, Генрих Шеф и другие. В то же время произведения молодого Битова - писателя, публиковавшегося в крупных советских журналах и издательствах, -воспринимались широким читателем и официальной критикой в контексте молодой городской прозы, представленной, прежде всего, именами московских писателей: Ю. Казакова, Ю. Трифонова, Ю. Домбровского, В. Аксенова.
Критика довольно благосклонно встретила ранние произведения Битова, однако после публикации романа «Пушкинский дом» в американском издательстве «Ardis» (1978) и участия писателя в самиздатовском альманахе «Метрополь» (1979) Битова перестали публиковать в СССР и фактически не упоминали в советской критике до 1986 года. В это же время за рубежом начали появляться серьезные исследования творчества Битова, представленные работами Р. Мейера, А. Ляйтнера, X. Мондри, П. Мейер, Э. Чансес, М. фон Хирш и других.
Времена гласности вернули писателю возможность публиковаться на родине и одновременно способствовали появлению ряда серьезных, профессиональных работ, рисующих общую картину его творчества, в частности, статей Н. Ивановой, И. Роднянской, А. Немзера, Б. Аверина, В. Лаврова, К. Мамаева, В. Курицына, И. Кузнецовой.
Первое полномасштабное исследование творчества Битова предпринято в монографии Э. Чансес, где последовательно проанализированы все основные сборники Битова, его роман «Пушкинский дом» и рассказы, опубликованные в «Метрополе». Но поскольку эта работа была завершена к 1993 году, в ней не рассматриваются романы «Оглашенные» (1993) и «Преподаватель симметрии» (2008).
В России первые диссертационные исследования творчества А. Битова были
предприняты Н. В. Кораблевой и Т. Г. Шеметовой . По материалам диссертации Т. Шеметовой опубликована монография , в которой осуществляется исследование инвариантных тем и мотивов творчества писателя на материале романов «Пушкинский дом», «Оглашенные» и незаконченного на тот момент романа «Преподаватель симметрии», выявляются интертекстуальные связи этих романов с произведениями Набокова и Пушкина.
Основной корпус русскоязычных исследований, посвященных «Пушкинскому дому», - работы, написанные на рубеже XX-XXI веков, ориентированные на выявление в романе постмодернистских черт. Основы такого подхода к творчеству Битова заложили работы В. Курицына, М. Липовецкого, М. Эпштейна, А. Болыпева. Среди современных литературоведческих работ о творчестве Битова имеются интересные исследования частных аспектов поэтики его прозы, например, рассматриваются проблемы жанра его произведений 1960-х - 1970-х годов , различные аспекты
5 г 6
взаимоотношении автора и героя , проблемы интертекстуальности , но в этих исследованиях не ставятся задачи целостного и многоаспектного рассмотрения романной прозы Битова. Данное диссертационное исследование призвано восполнить эту лакуну.
1 См.: Кораблева Н.В. Интертекстуальность литературного произведения (на материале романа А. Битова
«Пушкинский дом»): Автореф. дисс. насоиск. уч. ст. к.ф.н. Донецк, 1999.
2 См.: Шеметова Т.Г. Поэтика прозы А.Г. Битова: Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к.ф.н. Красноярск, 2000.
3 См.: Шеметова Т.Г. Поэтика прозы А.Г. Битова. Улан-Удэ, 2001.
4 См.: Гурьянова М.А. Жанровые процессы в прозе А.Г. Битова: 1960-1970-е годы: Автореф. на соиск. уч.ст.
к.ф.н. Екатеринбург, 2009.
5 См.: Имехелова С.С. «Авторская» проза и драматургия 1960-1980-х годов: своеобразие художественного
метода. Улан-Удэ, 1996; Карпова В.В. Автор в современной русской постмодернистской литературе: На
материале романа А. Битова «Пушкинский дом»: Автореф. на соиск. уч. ст. к.ф.н. Тамбов, 2003.
6 См.: Кораблева Н.В. Указ. соч.; Десятое В.В. Русские постмодернисты и В.В. Набоков: Интертекстуальные
связи: Автореф. на соиск. уч. степ, д.ф.н. Барнаул, 2004.
Критики и литературоведы уже неоднократно отмечали, что все тексты Битова в своей совокупности образуют единый текст, «открытый разнообразным способам членения» . Вследствие такого подхода к творчеству писателя в исследованиях, нацеленных на совокупное изучение поэтики и проблематики текстов Битова, его произведения нередко рассматриваются как фрагменты единого метатекста или гипертекста, выявляются общие доминанты, в то время как специфика отдельных произведений практически не учитывается.
Современные литературоведы в основном строят свои исследования (кроме работ о «Пушкинском доме») в соответствии с хронологией написания
отдельных рассказов и повестей, изучают сборники , а не романы (особенно это касается романов «Улетающий Монахов» и «Оглашенные»). Поэтому жанровая специфика, особенности композиции и многие другие аспекты именно романной прозы Битова все еще остаются малоисследованными.
Недостаточно изученными, на наш взгляд, являются и обширные интертекстуальные связи, присутствующие в романах Битова. Непроясненными остаются особенности интегрирующей их композиции, авторские стратегии выстраивания романного целого. Противоречивые трактовки получают некоторые эпизоды, мотивы и образы, сама проблематика романов подвергается различным, подчас взаимоисключающим интерпретациям. Происходит это отчасти потому, что романы Битова до сих пор не изучались с точки зрения авторских и в том числе повествовательных стратегий, хотя на данный момент в отечественной науке весьма высок интерес к проблемам повествования. В этом состоит актуальность темы нашего диссертационного исследования.
Научная новизна исследования обусловлена как недостаточной изученностью самой темы, так и важностью выводов, сделанных в работе. В диссертации впервые предпринято последовательное изучение всех существующих на данный момент романов Битова. Работа представляет собой комплексное рассмотрение авторских стратегий романной прозы Битова, а не отдельных аспектов ее поэтики. Под авторскими стратегиями мы подразумеваем способы выстраивания романного текста как единого целого, особенности его
7 Роднянская И. Новые сведения о человеке // Битов А. Обоснованная ревность: Повести. М., 1998. С. 6.
8 См., например: Чансес Э. Андрей Битов: Экология вдохновения. СПб., 2006. См. также: Гурьянова М.А.
Жанровые процессы в прозе А.Г. Битова: 1960-1970-е годы: Автореф. на соиск. уч.ст. к.ф.н. Екатеринбург, 2009.
взаимодействия с текстами предыдущих культурных эпох и, наконец, стратегии нарратива. Выявление соотношения классических и постмодернистских тенденций на разных уровнях текста, подробное изучение композиционной динамики, повествовательной структуры, а также сложной природы интертекстуальности романов Битова и их внутренней онтологии - все эти проблемы ставятся и решаются впервые.
Методологической и теоретико-философской основой диссертационного исследования послужили работы М. Бахтина, Ю. Лотмана, Б. Успенского, Р. Барта, Ю. Кристевой, Ж. Деррида, Ж. Женетта, В. Шмида, В. Тюпы, М. Липовецкого. Методологическую базу исследования составляет комплексный структурный подход, предполагающий изучение произведения как целостного образования. В рамках этого подхода используются историко-литературный, сравнительно-типологический, структурно-семантический и интертекстуальный методы исследования.
Материалом диссертационного исследования служат тексты четырех романов А. Битова: «Пушкинский дом», «Улетающий Монахов», «Оглашенные» и «Преподаватель симметрии». Там, где это необходимо, привлекаются и другие произведения А. Битова.
Целью работы является выявление специфических особенностей авторских стратегий в данных романах. Этой цели соответствуют поставленные задачи:
- проанализировать романы с точки зрения единства композиции и
проблематики,
- изучить авторские стратегии, находящие выражение в сюжетостроении и
формировании мотивных связей,
- рассмотреть присутствующие в романах интертекстуальные связи,
свидетельствующие о сложном соотношении классических традиций и
новаторства,
- выявить и изучить определяющие особенности нарратива в романах.
Основные положения, выносимые на защиту, можно сформулировать
следующим образом:
- Классическая романная форма претерпевает в творчестве Битова
значительные трансформации, что отражается в первую очередь в жанровых
определениях, которые автор дает своим романам: роман-пунктир, роман-музей, роман-странствие и роман-эхо.
- Каждый из романов в определенной мере вписывается в литературный
контекст породившей его эпохи, однако в гораздо большей степени из него
выбивается.
В романах присутствуют как традиции классической русской (и зарубежной) литературы, так и черты постмодернистской поэтики, причем их сочетание в каждом из романов являет собой контаминацию органично взаимосвязанных элементов.
Во всех романах Битова, помимо внешнего событийного сюжета, присутствует внутренний, «второй» сюжет, близкий к лирическому. Чем более ослаблен внешний сюжет, тем больше начинает проявляться сюжет внутренний, становясь превалирующим именно тогда, когда отдельные тексты, практически ничем не связанные друг с другом, объединяются в роман.
- В каждом из битовских романов единство текста поддерживается в
большей степени парадигматикой, чем синтагматикой. Важнейшую роль в
структуре его романов играют различные композиционные приемы, призванные
компенсировать фрагментарность повествования: постоянно используется
кольцевая композиция, возрастает количество повторяющихся образов и
мотивов, создающих в совокупности глубокий символический подтекст. Вместо
единого цельного и завершенного сюжета о герое в романах наблюдается
сплетение имплицитных тем и мотивов, актуализируемых при помощи
эпиграфов, скрытых цитат, аллюзий, реминисценций и других интер
текстуальных отсылок к произведениям русской и зарубежной литературы.
- Четкая система персонажей, особенно в двух последних романах,
оказывается разрушенной, стираются границы между реально существующими
людьми и вымышленными персонажами, между автором и его героями, между
текстом и внетекстовой реальностью. Это стремление к освобождению от
условностей традиционного романа коррелирует в романах Битова со
стремлением к освобождению от любых идеологических догм.
- Серьезная философская проблематика романов не снимается
присутствием иронии и игры с читателем, имеющей постмодернистский
оттенок, особенно различных мистификаций, в то же время, благодаря этим особенностям черты проповеди, наличествующие в романах, несколько нивелируются.
Научно-практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в общих курсах по истории русской литературы XX века, а также специальных курсах, посвященных творчеству А. Битова и ленинградских писателей второй половины XX века. Кроме того, результаты работы могут быть учтены при составлении комментированного собрания сочинений А.Г. Битова.
Апробация диссертации. Основные положения и различные аспекты темы диссертации были изложены в докладах на научных конференциях: Международная научная конференция молодых филологов (Таллин, 2007), XXXVII, XXXVIII и XXXIX Международные филологические конференции в СПбГУ (Санкт-Петербург, 2008, 2009 и 2010), III Международная конференция молодых филологов «Русская литература в европейском контексте» (Варшава, 2009), XXXVII и XXXVIII Международные научные конференции «Болдинские чтения» (Болдино, 2009; Нижний Новгород, 2010), Международная научная конференция «Событийность в различных жанрах и медиях» (Пушкинские Горы, 2010), II и III Международные конференции молодых исследователей «Современные методы исследования в гуманитарных науках» в ИР ЛИ РАН (Санкт-Петербург, 2010 и 2011), XXV и XXVI Международные Старорусские чтения «Достоевский и современность» (Старая Русса, 2010 и 2011).
Основные результаты работы изложены в 8 публикациях.
Характер исследуемого материала и специфика подхода к нему определили структуру работы: она состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии. Каждая глава делится на три параграфа, в которых последовательно проанализированы авторские приемы «собирания» текста, рассмотрены особенности интертекстуальности и нарратива в каждом из романов. В конце каждой главы приводятся выводы, сделанные на основе совокупности данных, полученных в результате совмещения разных типов анализа, дополняющих, а подчас и корректирующих друг друга. Библиография включает 229 позиций.
Композиционная структура романа
Одной из важнейших особенностей романа «Улетающий Монахов» является то, что складывался он постепенно. Сам Битов пишет об этом: «Роман пунктир "Улетающий Монахов" складывался семь лет, писался двадцать ... Главы выходили как отдельные повести и рассказы и воспринимались отдельно. Время моего героя Алексея Монахова помножено на возраст автора и смену поколений читателей»55.
Главы романа изначально представляли собой отдельные рассказы и повести, написанные в разное время и объединенные личностью центрального персонажа, Алексея Монахова. В окончательном варианте роман состоит из шести частей, при этом первые пять имеют форму рассказов или небольших повестей, шестая часть представляет собой стихотворение5 .
Рассказ «Дверь» (1960) был впервые напечатан в составе первого сборника А. Битова «Большой шар» (1963). В сборник также включены повесть «Одна страна» и рассказы «Бабушкина пиала», «Фиг», «Солнце», «Иностранный язык», «Жены нет дома», «Страшная сила», «Юбилей» и «Большой шар». Затем рассказ был включен в сборник «Аптекарский остров» (1968), в который вошли рассказы «Большой шар», «Фиг» и ряд новых - «Аптекарский остров»57, «Бездельник», «Пенелопа», «Инфантьев», а также киноповесть «Нарисуем -будем жить». В сборнике «Образ жизни» (1972) рассказ «Дверь» является прологом рассказа «Сад» и не вынесен в содержание как отдельный рассказ. Таким образом, идею объединения самостоятельных рассказов в некое единство можно датировать этим временем. В сборнике «Дни человека» (1976) «Дверь» представляет собой первую главу романа «Роль», имеющего подзаголовок «роман-пунктир». Кроме этого романа в состав сборника входят такие произведения как «Молодой Одоевцев, герой романа» и «Птицы, или Новые сведения о человеке».
«Сад» (1962-1963) впервые напечатан в сборнике «Дачная местность» (1967). Кроме «Сада» в сборник входят повести «Одна страна (Путешествие Бориса Мурашова)», «Путешествие к другу детства (Наша биография)» и «Жизнь в ветреную погоду (Дачная местность)». Включенный в контекст повестей, «Сад» приобретает соответствующую жанровую окраску. В сборнике «Образ жизни», как уже было сказано, «Сад» объединен с рассказом «Дверь» и также соседствует с повестями: «Жизнь в ветреную погоду (Дачная местность)», «Колесо (Записки новичка)» и «Уроки Армении». В «Днях человека» «Сад» является второй главой романа «Роль».
«Образ» (1965, 1973) или «Третий рассказ» впервые был опубликован под названием «Образ» в журнале «Звезда» в 1973 году . Этот рассказ должен был войти в состав сборника «Образ жизни», включенного в план издания на 1968 год39, но сборник вышел под названием «Аптекарский остров», и «Образ» в него не вошел60. Впервые в составе сборника этот рассказ выходит только в 1976 (в «Днях человека»), под названием «Третий рассказ» — уже в качестве третьей главы романа «Роль».
«Лес» (1965, 1972) был впервые напечатан в 1976 году под названием «Улетающий Монахов» в журнале «Звезда»61. Как и «Образ», впервые включен в состав сборника «Дни человека», под названием «Лес», в качестве четвертой главы романа «Роль».
«Вкус» (1966, 1980) впервые опубликован в журнале «Литературная Грузия» в 1983 году . В состав романа «Роль» этот рассказ не вошел, зато он стал завершающим рассказом в англоязычном варианте романа - «The Lover. А
По воспоминаниям редактора сборника, К. М. Успенской, рассказ был исключен по цензурным соображениям: его сочли слишком эротическим. Novel with Ellipses», опубликованном в сборнике «Life in Windy Weather» (1986). Рассказ имел название «The Taste». «Вкус» вошел в сборник «Человек в пейзаже» (1988), состоящий из трех разделов. «Вкус» открывал первый раздел, вслед за ним в этом же разделе шел отрывок из «Пушкинского дома» под названием «Что было, что есть, что будет...»63, затем «Аптекарский остров», «Похороны доктора» и «Рассеянный свет». В роман, получивший окончательное название «Улетающий Монахов. Роман-пунктир», «Вкус» был включен (в качестве пятой, заключительной части) в 1989 году, когда роман был напечатан в сборнике Битова «Повести и рассказы. Избранное».
Стихотворение «Лестница (Шестой рассказ)» было издано и включено в состав романа «Улетающий Монахов» только в 1990 году, когда этот роман впервые был издан целиком, отдельным изданием. Битов так объясняет появление «шестого рассказа»: «Пять, как в старину говорили, пиес. Я потратил героя как только мог, больше с ним ничего нельзя было поделать. Однако для издания первого и полного хотелось шесть. Шесть как-то круглее. И вот нашлось. Среди уже написанного. Название уж больно прилегало» .
Не только состав романа, но и его название неоднократно менялись. Так, например, в книге «Дни человека» (1976) «Дверь», «Сад», «Третий рассказ» и «Лес» впервые объединены в роман, и он называется «Роль, роман-пунктир». Роман состоит из четырех рассказов про Алексея Монахова и, казалось бы, совершенно выделяющегося из этого ряда рассказа «Инфантьев» (1961—1965). Э. Чансес пишет: «Вследствие того, что пятым рассказом "Роли" стал именно "Инфантьев", роман обрел оптимистичный конец: некий человек, похожий на Монахова, пробуждается духовно после смерти своей жены Натальи (как мы помним, в рассказе "Лес" Натальей звали возлюбленную Монахова, живущую в Ташкенте). В "Третьем рассказе" и в "Лесе" рисуется все возрастающее оцепенение Монахова, однако эта линия разрушается тем духовным воскрешением, которое переживает герой "Инфантьева"»65. При этом фамилия «Монахов» также упоминается в рассказе: женщина, встретившаяся Инфантьеву на кладбище, рассуждает о происхождении различных фамилий, и, по ее мнению, фамилия «Монахов» свидетельствует о происхождении человека из семьи актеров. Монахов же действительно постоянно ощущает себя играющим какую-то роль. Однако Э. Чансес утверждает, что «Инфантьев» не должен был стать завершающим эпизодом романа, на замене «Вкуса» «Инфантьевым» настоял, по словам Битова, издатель66.
Впоследствии, как уже было отмечено, в английском переводе этот роман, вышедший в сборнике «Life in Windy Weather» (1986), назывался «The Lover. A Novel with Ellipses». По словам Присциллы Мейер, Битов дал своему роману такое название, потому что счел, что название «The Role» звучит по-английски неловко. Помимо этого названия писатель рассматривал такие варианты, как «The Twin» («Близнец») и «The Double» . Следует отметить, что название «Близнец» обдумывалось автором еще задолго до выхода английского перевода: 29 декабря 1976 года он дарит К. М. Успенской сборник «Дни человека» с дарственной надписью и собственноручно зачеркивает в названии романа слово «Роль» и пишет «Близнец»68. Возможно, это название некоторым образом связано с тем фактом, что по знаку Зодиака Битов - Близнец, и это даже становилось предметом его рефлексии. Писатель отмечал, что остро ощущает разрыв между собой пишущим и собой живущим: «...отдельно живу, отдельно пишу. Разные люди. Тут подошла мода на астрологию69: мол, автор -выраженный Близнец. ... "Дачная местность", "Улетающий Монахов", "Пушкинский дом", "Преподаватель симметрии" и "Оглашенные", вещи, наименее списанные с натуры, более подобны окружавшей и окружающей жизни, моей собственной в том числе, чем вещи от Я и о том, что я непосредственно пережил»70.
Сюжетно-композиционная структура романа
Композиционное своеобразие «Пушкинского дома» во многом обусловлено историей создания этого романа. Если «Улетающий Монахов» формировался как цикл рассказов, постепенно все более тяготеющих друг к другу, и этим тяготением все отчетливее определялись и динамика образа героя, и единство проблематики, то роман «Пушкинский дом» изначально строился вокруг единого сюжетного и идейного центра. По свидетельству самого писателя, осенью 1964 года возник первоначальный замысел рассказа под названием «Аут», сюжетную основу которого должен был составить анекдот, рассказанный автору Б. Бухштабом. А. Битов вспоминал: «...два молодых сотрудника, оставленные на праздники дежурить в приданном учреждению музее, перепились и устроили в этом музее дебош и драку с порчей стекол и экспонатов, но на следующий день (все еще длились праздники), очнувшись, занялись рекордной приборкой и реставрацией и успели привести все в полный порядок к первому присутственному дню, да так, что никто ничего и не заметил ... История эта, рассказанная как-то голо, без ярких деталей, чем-то очень поразила, задела меня» .
Битова в этой истории больше всего заинтересовала тема бунта и последующего его подавления собственными силами. Чтобы разобраться в причинах возникновения этой странной ситуации, писатель оказался перед необходимостью «вкратце изложить некую предысторию героя, с тем чтобы намеченный предварительно характер мог проявиться именно в этом анекдоте как более типический, чем условия его проявления»139. Но описать только одного главного героя оказалось недостаточно, требовалось показать окружающую действительность, как условие возникновения такого персонажа.
Предметом рассмотрения становился уже не отдельный анекдотический случай, а судьба героя, данного во взаимодействии со средой, понятой очень широко — как время, эпоха. Судьба самого героя обретала новое измерение, становясь частью общей судьбы не только поколения тех, кто вступал в сознательную жизнь в середине 50-х, но и бывшего когда-то аристократическим рода Одоевцевых, и шире — частью судьбы целого социального слоя, испытавшего в XX веке драматическую трансформацию. Жанровые рамки рассказа уже не выдерживали такого рода нагрузки. Рассказ стал постепенно превращаться в роман: «Я сел писать этот средней величины рассказ, постепенно убеждаясь, что он становится несколько более длинным, постепенно соглашаясь с тем, что пусть это будет даже не рассказ, небольшая повесть, но и повесть становилась довольно большой, форма ее вытягивалась, образуя уже длинный и неудобный в употреблении предмет ... . Итак, это был уже не рассказ "Аут", а начало романа "Дом" ... . У сына объявились папа и мама, у внука родился дедушка...» .
Так появилась первая часть романа. Автор довел повествование до описания сцены дежурства, но дальше продвинуться не мог: «Я обнаружил, что, рассказав все о прошлом героя, ничего-то, оказывается, не рассказал о нем самом .. . . Я понял с некоторой досадой и оторопью, что так и не достиг начала избранного сюжета, что придется начинать все сначала и заново, что все то, что я рассказал о семье и прошлом героя, существует только как первая часть, а нужна еще вторая, прежде чем я с полным основанием приступлю к лелеемому продолжению»141. Возвращение к неоконченному роману произошло осенью 1968 года, но только летом 1970 года была завершена вторая часть. Описав еще один круг, повествование снова приблизилось к кульминационной точке - сцене пьянки и разгрома в Пушкинском доме.
Примечательно, что еще в предварительных набросках к третьей части, о которых мы можем судить по черновику заявки, поданной в ноябре 1968 г. в ленинградское отделение издательства «Советский писатель», присутствует некая двойственность в разработке и осмыслении образа главного героя. С одной стороны, герой совершает некий несовместимый с понятиями нравственности поступок: «Обстоятельства нашего времени уже не так жестоки, чтобы требовать от героя в сюжетной его точке непременно либо злодеяния, либо подвига. Нет, время поступает с героем и мягче, и страшнее; несовершение положительного, нравственно-здорового поступка - уже есть зло и даже злодеяние. За несовершение такого поступка не грозит наказание, более того, возможно, это даже выгодно в карьерном отношении. Но зато, не совершив того, что требует от него совесть, человек становится навсегда нравственным уродом, изменения же эти необратимы»142. Но, с другой стороны, Битов собирается воскресить своего падшего героя. Он пишет далее в, заявке: «Герой же наш, поколебавшись и намучившись, когда, казалось бы, мы уже вряд ли можем надеяться и рассчитывать на него, все-таки находит в себе силы и приходит к правильному выводу, решению и поступку»143.
Третья часть была написана осенью 1971 года, и «по инерции пера» после окончания романа автор приступает к комментарию, писанному якобы в 1999 году, от лица героя, ставшего уже академиком. Но Битов вскоре отказывается от" этой идеи, увлекшись комментированием общеизвестных ко времени окончания романа реалий, поскольку, как он справедливо полагал, именно они быстрее всего канут в последующее небытие.
Таким образом, масштабность выявившейся проблематики определила жанровые особенности нового произведения. Однако на читательском восприятии романа сказалось и вмешательство внелитературных сил. Вследствие невозможности опубликовать «Пушкинский дом» в Советском Союзе полностью автор оказался вынужден разрывать живую ткань романа на части и печатать отдельные фрагменты в виде новелл, повестей и эссе в журналах или в составе сборников.
По материалам домашнего архива редактора издательства «Советский писатель» К.М. Успенской. См. также: Савицкий С. Как построили «Пушкинский дом» (досье) // Битов А. Пушкинский дом. СПб., 1999. С. 429. 143 Там же. С. 430.
Первая часть романа представляла наибольшие трудности для публикации, и все-таки удалось напечатать рассказ «Солдат: (Из воспоминаний о семействе Одоевцевых)» в журнале «Звезда» (1973. № 7. С. 24 40). Однако по цензурным соображениям были исключены все намеки на лагерное прошлое дяди Диккенса: так, во фразе «Дядя Диккенс ... воевал во всех войнах, а в остальное время сидел»144 в журнальной публикации стояло вместо «сидел» — «строил», что явственно упрощало этот образ, лишало его трагической глубины: маниакальное стремление героя к чистоте, его отчаянные попытки поддерживать хотя бы внешнее достоинство лишались внутренней мотивировки.
История любви Левы Одоевцева к Фаине под названием «Что было, что есть, что будет... (История однолюба)» была напечатана в журнале «Аврора» (1975. № 1. С. 25-44). Однако вне контекста других «любовей» Одоевцева (к Альбине и Любаше) история его первой любви приобретала совершенно иное звучание. Впрочем, в журнале «Дружба народов» (1975. № 7. С. 89-99) вскоре был напечатан еще один отрывок из второй части романа: «Под знаком Альбины. (Из хроники семейства Одоевцевых)». Наконец, в сборнике «Дни человека» (1976) была опубликована практически вся вторая часть романа под названием «Молодой Одоевцев, герой романа». Важное для автора упоминание о романе придавало этому тексту нарочито фрагментарный характер, но читателями он воспринимался как самостоятельное произведение. При этом за рамками повествования оставался весь трагический фон эпохи, сформировавшей именно такого героя. Его взаимоотношения с женщинами становились лишь фактом его личной биографии, утрачивая универсальность. Таким образом, облик «героя романа» испытывал «обратную трансформацию», обретая более частный и узкий смысл.
Статьи из романа также издавались как самостоятельные тексты. В «Литературной газете» была опубликована статья «Ахиллес и черепаха» (1975. 22 янв. С. 6), а в «Вопросах литературы» статья «Три "пророка"» (1976. № 7. С. 145-174). В 1986 году вышел отдельный сборник под названием «Статьи из романа», в который помимо «Ахиллеса и черепахи», «Профессии героя» и «Полета с героем» - текстов, включенных так или иначе в состав «Пушкинского дома», — были напечатаны и другие статьи Битова, посвященные творчеству Пушкина, но в роман не вошедшие.
Полностью роман был опубликован в 1978 году в Америке (издательство «Ардис»), а в СССР только в 1987 году в журнале «Новый мир». Таким образом, для единичных читателей до 1978 года, а для массового - до 1987 года роман существовал только виртуально: о нем было известно, но он был представлен в отрывках, не всегда дающих адекватное представление о целом. Именно поэтому А.Битов, понимая, насколько такая ситуация разрушительно действует на саму возможность верного прочтения и восприятия романа, принял решение напечатать его за границей, даже ставя под удар возможность публиковаться на родине в дальнейшем145. В «Предисловии издателя» (в издании «Ardis»), написанном, по свидетельству Битова, им самим, прежде всего с целью отмежеваться от якобы самовольно предпринятого Карлом Проффером издания, дана, однако, достаточно жесткая оценка значения этих отрывочных советских публикаций: «За истекшие годы в советской печати был опубликован лишь ряд глав и то в крайне искаженном, "отредактированном" виде, не дающем правильного представления не только о романе в целом, но даже и об этих главах. ... Не обсуждая готовность автора «резать» свой роман на кусочки и печатать их в крайне искаженном виде, нам кажется, что и возможность «выстричь» из романа еще какой-нибудь пригодный для советской печати отрывок исчерпана предприимчивым автором» .
Композиция и жанровые особенности романа
В романе «Оглашенные» Битов возвращается к тому же композиционному принципу, что был уже использован в «Улетающем Монахове»: роман постепенно собирается в единое целое из повестей, написанных в разное время и издававшихся как самостоятельные произведения.
Первая повесть «Птицы, или Новые сведения о человеке» (1971, 1975) была напечатана в сборнике «Дни человека» (1976). Затем она была опубликована в сборниках «Грузинский альбом» (1985), «Книга путешествий» (1986), «Человек в пейзаже» (1988). В составе романа ее название было изменено - «Птицы, или Оглашение человека».
Вторая повесть «Человек в пейзаже» (1983) была впервые напечатана в № 3 журнала «Новый мир» в 1987 году, затем в серии «Библиотека журнала "Огонек"» (1988, № 15), а в 1988 году была включена в состав сборника «Человек в пейзаже», дав ему свое название. Следует отметить, что этот сборник состоит из трех разделов, в первый из которых включены рассказы разных лет, третий целиком занимает роман «Преподаватель симметрии» , ,а второй раздел объединяет в себе три повести: «Ибо я называюсь лев...», «Птицы, или Новые сведения о человеке» и «Человек в пейзаже». Первая из них — повесть для кино, написанная по материалам книги Ашота Арзуманяна «Братья Орбели». Она и по стилистике, и по проблематике достаточно резко контрастирует с двумя другими повестями, и принцип, по которому она объединена с ними в одном разделе, не совсем ясен. Зато две другие повести уже очевидно связаны между собой.
«Ожидание обезьян» (1993) — третья повесть, впервые опубликованная в 1993 году в № 10 журнала «Новый мир». Уже в этой публикации автор отмечает: «Эта вещь завершает более обширное сочинение - роман-странствие "Оглашенные"...», но в качестве частей романа «Оглашенные» эти повести выступают только в 1995 году, в издании Ивана Лимбаха. Этот роман напечатан также в четвертом томе четырехтомника «Империя в четырех измерениях» (1996).
В издании 1995 года писатель отдает дань постмодернистскому синкретизму, дополняя повествование иными видами искусства, соединяя художественный текст с литературоведческими и читательскими отзывами: за основным текстом романа помещен второй раздел книги — «Оглашенные II (баян) или 22 с липшим способа прочесть эту книгу». Он включает в себя эссе от лица автора («Попытка утопии»), отклики людей, ставших прототипами героев романа («Заметки героя о романе и его авторе» Виктора Дольника и «Рисунки по телефону» Резо Габриадзе), заметки критиков, отзывы переводчиков, отклики на роман представителей различных профессий (литературоведа, богослова, физика, компьютерщика, композитора, художника, архитектора, психиатра), а также актера-эколога, кентавриста, эсхатолога, алкоголика, астролога, ребенка и даже предполагаемого читателя254. Отклики на роман представлены не только в виде текстов, но и в виде рисунков («Рисунки по телефону» Резо Габриадзе и работы «Митьков» Александра и Ольги Флоренских). В этот раздел включены также «Краткое послесловие, или запоздалый эпиграф» - набор цитат из различных источников, дающих ключ к пониманию романа, «Таблица амбиций» — своеобразный комментарий к роману, где комментируемые слова расположены в алфавитном порядке, и список действующих лиц и исполнителей. Автор отмечает в сноске, что все действующие лица, кроме одного, являются подлинными, тем самым загадывая читателю загадку — кто же является выдуманным персонажем? На первый взгляд, ответ - автор, ведь не случайно роман предваряет такое замечание «В этой книге ничего не придумано, кроме автора. Автор», однако, ответ может быть и иным.
Здесь присутствует элемент интерактивной игры - для читателя оставлена чистая страница, где он мог бы выразить свое мнение, и даже имеется почтовый адрес, на который можно это мнение отправить.
В издании 1996 года нет деления на разделы, но уже собственно в состав романа помимо трех вышеуказанных повестей включены «Краткое послесловие, или запоздалый эпиграф», «Попытка утопии», «Таблица амбиций», то есть тексты самого Битова, а также критическая статья «астролога» по имени Ай Сноусторм, якобы переведенная Битовым с немецкого. В составе издания 1995 года она фигурировала среди других критических отзывов реально существующих людей и не вызывала подозрений, но если внимательно изучить ее стилистику, становится понятно, что этот персонаж является вымышленным, это очередная мистификация Битова.
Итак, полный текст романа состоит из трех частей-повестей и четырех своеобразных приложений, каждое из которых раскрывает особую смысловую грань романа.
Роман «Оглашенные» имеет подзаголовок «роман-странствие», что довольно точно отражает его жанровые особенности. Развитие тем и идей, то есть, собственно, то, что и составляет движение сюжета этого своеобразного романа, определяется перемещениями героя в пространстве и времени, новыми встречами на его жизненном пути.
По сравнению с двумя предыдущими романами внешний сюжет в «Оглашенных» еще более ослаблен, его уже практически полностью заменяет собой внутренний сюжет, сюжет поиска человеком знания о самом себе. Не случайно в первом варианте название повести было «Птицы, или Новые сведения о человеке» — именно сведения о человеке интересуют автора: что есть «я» можно узнать, только поняв, что есть «не я».
Истоки этого типа повествования можно найти в книгах Битова «Уроки Армении», «Семь путешествий», «Грузинский альбом», где двигателем внешнего сюжета является странствие героя, а основным сюжетом оказывается постепенное познание себя, своей страны, своего народа через изучение и приобщение к принципиально иной культуре иного народа. В «Оглашенных», которые представляют собой «гибрид просто "путешествия" и просто "романа"» , проблема ставится шире: все три повести, ставшие частями романа, призваны ответить на вопрос о том, что такое человек вообще, чем он отличается от животного, чем он отличается от Бога и чем — от другого человека. «Мы живем на границе двух сред»256, - говорит повествователь, и это не только граница между небом и водой, но и самая существенная для автора граница - между Богом и животным, между творцом и тварью. Человек одновременно тварь и творец, но он не животное и не Бог, он «середина контраста».
Роман строится таким образом, что в первой его части человек рассматривается как элемент животного мира, в то же время, однако, из этого мира выпадающий. Благодаря общению с доктором Д. герой узнает, что многое из того, что он считал сугубо человеческим - благородство в поединке, готовность к самопожертвованию, чувство юмора - присуще животным не в меньшей степени. Кроме того, по словам доктора Д., человек «размножается, питается и умирает, как животное» (32).
Формальным сюжетом в первой части может быть история взаимоотношений повествователя с ручной вороной Кларой, своего рода любовная интрига, и поскольку «любовь есть познание» (20), через взаимоотношения с Кларой герой познает сущность универсальных законов мироздания, одинаково действующих и для птицы, и для человека. Но возникает вопрос, кто выдумал эти универсальные законы? Действительно ли они существуют и созданы Богом, или человек только навязывает окружающему миру свое представление о нем? «Что мы видим: предметы или слова, называющие их? По крайней мере, ясно то, что у мира, который мы познаем, нет обратной связи с нашим знанием. Даже если оно точно отражает мир. Оно лишь его отражает. Но мир не смотрится в это зеркало» (50).
Система нарраторов в романе
По мнению исследователей, нарративная тактика Битова в этом романе, хоть и сложна, но вовсе не оригинальна: структура битовского романа напоминает «Повести Белкина», «Русские ночи» и «Героя нашего времени» . С «Повестями Белкина» и «Героем нашего времени» «Преподавателя симметрии» объединяет структура рассказов в рассказе, причем имеется некий первичный нарратор, в руки которого попадает рукопись героя. У Битова происходит удвоение этой ситуации — он публикует роман Тайрд-Боффина, который, в свою очередь, публикует произведения Урбино Ваноски. В некоторых случаях происходит даже утроение - в новелле «В конце предложения» Ваноски представляет нашему вниманию отрывок из рукописи Тишкина, а в «Посмертных записках Тристрам-клуба» его герой, заметим, не сам Урбино, а некий выдуманный рассказчик по имени Эрнест, пересказывает несколько сюжетов своих и чужих незаконченных романов.
С «Русскими ночами» роман Битова совпадает в том, что это в первую очередь философский роман в рассказах, построенный как беседа о смысле жизни, и в контексте романа прежде самостоятельные новеллы приобретают дополнительный смысл, таким образом, целое оказывается больше суммы частей. Каждая новелла предстает чем-то вроде реплики в споре о смысле жизни, иллюстрацией какой-либо определенной точки зрения. Если вторичные нарраторы часто не могут быть абсолютно беспристрастны по отношению к рассказываемой ими истории, то первичный нарратор всегда остается как бы в стороне, предоставляя право читателю сделать окончательный выбор в пользу какой-либо точки зрения.
Первичным нарратором является переводчик Тайрд-Боффина, вторичным -сам Тайрд-Боффин, третичным - Урбино Ваноски. Казалось бы, каждый нарратор персонифицирован, мы знаем какие-то факты из его биографии, однако эти факты противоречат один другому. Портрет Тайрд-Боффина с датами жизни (1859-1937) мы видим на титульном листе. Указано также, что его роман "The Teacher of Symmetry" написан в Лондоне в 1937 году. Однако портрет этот принадлежит деду Андрея Битова и уже был однажды использован в качестве портрета героя другого его романа — Модеста Одоевцева из «Пушкинского дома» . Кроме того, в предисловии автор пишет, что о биографии Тайрд-Боффина ничего не известно, и можно только предположить, что он, как и его герой, «ровесник века» (т.е. родился примерно в 1900 году) (13). Далее в тексте первой новеллы сказано: «Бум Ваноски, безвестного автора тридцатых-сороковых годов, пришедшийся на конец шестидесятых...» (20), то есть, даже если Урбино и мог умереть в 1937 году, то его автор Тайрд-Боффин, кстати, совсем не его ровесник, поскольку в момент их встречи Урбино уже старик, а Боффин - молодой человек, дожил как минимум до 1970. Однако и Урбино не мог умереть в 1937, поскольку он ровесник века и умирает стариком, то есть как раз в конце шестидесятых, и как раз перед смертью к нему приходит молодой журналист Тайрд-Боффин, опубликовавший после смерти Ваноски его последний роман. Ирина Роднянская пишет по этому поводу: «Распутать этот узел времен я бессильна; разве что скажу впрок, что время — один из двух главных философских героев "Преподавателя симметрии", а второй из них -текст как, худо-бедно, синоним вневременности, вечности. И описанная путаница, нарочита она или нет, понуждает читателя ни на миг не выпускать категорию времени из поля своего внимания»340.
Путаница происходит и на уровне собственно нарратива. Изначально (в первой главе) Тайрд-Боффин выступает как персонифицированный диегетический нарратор, рассказывающий о своей встрече с Урбино Ваноски. Затем, в главе «Забывчивое слово», он предстает как экзегетический, имплицитный нарратор, описывает события в третьем лице, но с точки зрения Урбино, свободно проникая в его мысли, таким образом, перед нами персональная повествовательная ситуация. В главе «Экстренный вызов» остается загадкой, кто именно является повествующим лицом,- поскольку подразумевается, что история рассказывается нам Тайрд-Боффином, но он не мог видеть описываемых событий своими глазами. Мы можем предположить, что Тайрд-Боффин, пришедший к Урбино и нашедший вместо него лишь дыру в стене, целиком выдумал эту историю, однако это предположение не разрешит создавшуюся путаницу.
Нарратор становится на позицию экзегетического безличного повествователя, который описывает последние часы жизни Урбино, его мысли и переживания, а затем передает диалог двух ангелов по поводу смерти героя. В повествование от третьего лица постоянно вклинивается несобственно-прямая речь, например: «Одно можно сказать: действовали они слаженно, явно не впервой, еще заставили и бумажку подписать: мол, работа выполнена и претензий нет. Какие тут претензии, когда ему и рта не дали раскрыть?» (363). При этом несобственно-прямая речь постоянно перемежается речью от первого лица и без кавычек, например: «Джойс... не украл он у меня только последний роман — "Исчезновение предметов", — и то лишь потому, что он так и не написан. Роман тут же всплыл в сознании Урбино, огромный, как "Титаник" (если бы тот мог всплыть)» (366). Еще один характерный пример: «Урбино испугался и стал прицеливаться из револьвера в кнопку. "Не, не попаду", — трезво подумал он, опираясь на стул. Спинки не было — табуретка! С нее я дотянусь» (382). Таким образом, разрушается граница между повествующим и повествуемым «я».
Смятение героя как будто передается нарратору, придавая нарративу странный хаотический характер. Как бы «забывая» о том, что и Урбино, и Тайрд-Боффин носители английского, а не русского языка, повествователь говорит о западающей на клавиатуре печатной машинки букве «Щ» . Это тем более странно, что в предыдущих главах «переводчик» старательно извинялся в примечаниях перед читателем за вольности в переводе стихов героя или слов из кроссворда.
Можно отметить еще несколько деталей, свидетельствующих о взаимоотражении персонажей романа «Преподаватель симметрии». И. Роднянская уже указала на то, что чуланчик на чердаке, в котором Урбино дописывает свой последний роман, очень сильно напоминает чердак, описанный Битовым в «Дачной местности»342. Печатная машинка с давно торчащим в ней листом бумаги и творческие муки автора, неспособного за нее сесть и хоть что-нибудь написать, также впервые появляются в «Дачной местности», а затем фигурируют и в «Ожидании обезьян». Мы, в свою очередь, можем отметить, во-первых, любимые шведские очки Урбино, круглые, как у Джойса, которые упоминаются также впервые в «Ожидании обезьян» как очки самого Битова-повествователя, во-вторых, - бритву отца, которая упоминается в «Пушкинском доме», и ей даже уделено место в автокомментарии к роману. Заметим еще, что король Варфоломей, персонаж произведения Урбино, имеет личного «придворного вора», а в конце романа Урбино вспоминает о своем собственном придворном воре. В то же время многие мелкие детали жизни Варфоломея соответствуют фактам биографии самого Битова, например, место жительства (квартира № 28) или наличие старшего брата (бежавшего из страны), больной матери и двух сыновей.
Таким образом, разрушается граница между «переводчиком» и Тайрд-Боффином, Тайрд-Боффином и Урбино Ваноски, Урбино и его героями, то есть полностью разрушается вся система персонажей, так старательно возводимая Битовым в начале романа. Возникает закономерный вопрос: для чего она создавалась и для чего разрушена?
Вероятно, это нарочитое запутывание читателя, введение разнообразных вторичных, третичных и даже четверичных повествователей объясняется стремлением отделить себя от своих героев, «выдумать того, кто пишет» . Ирина Сурат отмечает: «Битов снял с себя персональную ответственность за эти сюжеты и этих героев, отвел всякие подозрения в личной причастности к ним. Они выплывают из беспамятства, из глубокого сна - тем ярче на этом размытом фоне сами новеллы-сны, отделенные от автора и ему неподвластные» .
И в то же время эта путаница дает намек на то, что и Тайрд-Боффин, чья дата смерти соответствует дате рождения Битова, и Урбино Ваноски, и все его герои - всё это различные ипостаси одного авторского Я, принципиально несоединимые в одном персонаже. «Никакой аутентичный герой, каких мы знаем по другой прозе Битова, не мог бы собрать в своей личности такой фокус, так сконцентрировать экзистенциально важные для автора вещи. И в героях "Преподавателя...", и в- его сюжетах состоялось такое уплотнение реальности, какое случается только во сне ... . Это не фантастика, не другая реальность — это сверхреальность, или метареалъностъ снов, в которых возможен прорыв к простым основам бытия»345.
