Поэзия Федора Сологуба (Принципы воплощения авторского сознания) Губайдуллина Анастасия Николаевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Биографическое и мифологическое как основа поэтического мира Ф. Сологуба 24

Литературно-эстетические взгляды Федора Сологуба 24

Мифообраз «семья» 34

Миф об «учителе» 54

«Я» и «не-я» в лирике Ф.Сологуба 64

Лирическая повесть «кремлев»: от автобиографизма - к метатексту 83

Поэтика повести 83

"Пушкинское слово» в повести «кремлев» 93

Глава 2. Метатекстуальные рефлексии субъекта сознания 100

Образ «поэта» и «поэзии» в лирике Ф. Сологуба 102

Варианты стихотворных текстов в поэтическом мышлении Ф. Сологуба

Глава 3. Мотив как принцип воплощения авторского сознания 128

Мотив опьянения 132

Природные мотивы 154

Алголагнические мотивы 165

Мотив «босых ног» 177

Заключение 188

Библиография 191

• Литературно-эстетические взгляды Федора Сологуба
• «Я» и «не-я» в лирике Ф.Сологуба
• Образ «поэта» и «поэзии» в лирике Ф. Сологуба
• Мотив опьянения

Введение к работе

Творчество Сологуба в научно-критической литературе

Приметой эстетики конца XIX - начала XX века становится оригинальность художественного мышления. В личности ценится уникальность, отличие от других, «единственная единственность» (М. Бахтин). Проблема авторского сознания становится актуальной для новой поэтики, так как в литературе XIX - XX века «смысл всегда личностей - он создается человеком и не существует в отвлеченном от него виде» . Творчество Сологуба провозглашает авторский произвол в выборе тем и способах подачи материала. Его лирика и проза рождают споры о принадлежности автора тому или иному литературному направлению (декаданс, символизм, модернизм, реализм). Тяготение Сологуба к изображению экстремальных состояний и «пороговых» характеров вызывает упреки в предельном индивидуализме. Возникает вопрос о соотношении автора и героя: «прочувствован» ли субъект лирики Сологуба или это оторванный от эмпирики плод художественного вымысла, который не позволяет проникнуть сквозь мощную эстетизацию к мироощущению автора как личности?

Обращение к принципам воплощения авторского сознания позволяет не только понять своеобразие мировоззрения данного поэта, но и вписать его творчество в общекультурный контекст, обосновать возникновение литературоведческой дискуссии по проблеме его вненаходимости, непричастности к «чистому» символизму. Мнение о Федоре Сологубе как о характерном представителе русского символизма во многом скорректировано литературоведческими исследованиями конца XX века. Одной из «первых ласточек», побуждающих переосмыслить роль этого писателя в литературном процессе начала века, стала работа В. Ерофеева: «На грани разрыва («Мелкий бес» Ф. Сологуба на фоне русской реалистической традиции)». Рассматривая роман Сологуба как

~ 2

«пограничный» , ставящий под сомнение основные категории русской классики - истину, красоту, добро, - автор статьи в то же время не отрицает реалистических истоков сологубовской прозы: ориентации на творчество писателей XIX века, с их вниманием к вещному миру и к «маленькому человеку» в социально-историческом контексте его существования.

' Бройтман С. Историческая поэтика.-М., 2001гС. 257.

Сейчас идея «пограничности» творчества Сологуба находит все больше

сторонников. В разной степени изучено художественное влияние на Ф. Сологуба его

предшественников: Достоевского, Чехова, Гоголя, Салтыкова-Щедрина. И. Якубович

причисляет прозу Сологуба к традиции русского философского романа . 3. Минц и Н.

Пустыгина определяют ранний период творчества в следующих терминах: «Период

сочетания пост-народнического демократизма и идеализма «Северного вестника».

Изображение быта соседствует с отдельными элементами сатирического гротеска и

романтического «двоемирия», с мыслями о преображении мира красотой (лирика,

«Тяжелые сны»). Однако в целом и «сны» мещанской пошлости, и высокая любовь пока

оказываются разными сторонами одной - земной - действительности» . И. Жиркова

отмечает в его малой прозе «попытки соединения «бытового» реализма с символическим

принципом изображения действительности» и утверждает, что именно влиянию русской

классики обязаны литературные удачи Сологуба в жанре рассказа . Работы М. Павловой,

Е. Виноградовой, Е. Стариковой, X. Барана и других представляют Сологуба, скорее, как

писателя, опирающегося на эстетику реалистического искусства, нежели стойкого

модерниста. С опорой на теоретические статьи Сологуба переосмысляется понимание

терминов «символизм», «декаданс» самим поэтом. М. Павлова, в частности, приходит к

выводу, что декадентство определялось автором как термин, семантически близкий

понятию «натурализм». Декларативное требование Сологуба сочетать «символическое

мировоззрение с декадентскими формами» Павлова объясняет тяготением писателя к

изображению «пороговой» личности. Невротические расстройства, преступления героев

ранней сологубовской прозы «в определенном смысле санкционированы пафосом

натурализма, поощрявшего документированное изображение всевозможных уродливых

сторон личности, житейской «грязи», будничности, пошлости «среды»⁶. Павлова ведет

речь об особом типе сологубовского героя, воссозданном писателем на основе бытовых

наблюдений и потому неизбежно реалистичном.

С. Ильев называет роман «Мелкий бес» предсимволистским. А. Пайман приходит к компромиссу в полемике о принадлежности прозы Сологуба к той или иной эстетике, считая, что обращение к реализму только подчеркивает чуткость Сологуба-символиста к

² Ерофеев В. На грани разрыва// Вопросы литературы, 1985г№ 2гС. 140.

³ Якубович И. Д. Романы Ф. Сологуба и творчество Достоевского // Достоевский: Материалы и исследованиягСПб
I994.-T. 11-С. 203.

Минц 3., Пустыгина Н. «Миф о пути» и эволюция писателей - символистов // Тезисы I Всесоюзной (III) конференции «Творчество А. А. Блока и русская культура XX века»-Тарту, 1975.—С. 150.

⁵ Жиркова И. А. Рассказы Ф. Сологуба 1890 - 1900 -х годов // Из истории русской литературы конца XIX- начала XX века:-М., 1988-С. 51.

Павлова М. М. Преодолевающий золаизм, или Русское отражение французского символизма (ранняя проза Федора Сологуба в свете «экспериментального метода»)// Русская литератураГСПб: Наука,-№1гС. 218.

разным эстетическим системам .

Против попыток типизации героев Сологуба как реалистических высказывается Л. А. Колобаева. Признавая влияние традиции XIX века на автора «Мелкого беса», она утверждает, что элементы реалистического, «входя в принципиально иную художественную систему, претерпевают глубокую трансформацию и получают иное качество»⁸. С точки зрения Л. Колобаевой, имеет смысл говорить о пародировании, иронической рефлексии по поводу некоторой реальности, а также о внедрении в образы обыденного мифологической фантастики.

В рамках литературоведческой полемики об индивидуальном художественном методе Ф. Сологуба необходимо привести мнение Л. Силард, также отличное от идеи М. Павловой: писатели 90-х годов XIX века противопоставили свое творчество «эмпирическому фактографизму и натуралистическому правдоподобию» «восьмидесятников»⁹. Силард считает, что, используя узнаваемые элементы традиционной реалистической прозы (продумано отобранные мотивы из Гоголя, Чехова, Достоевского), Сологуб формирует систему «метаязыка» собственных произведений. Очевидно, что творчество Сологуба в рамках символизма в целом следует рассматривать как «неомифологическое» (3. Минц). Символизму свойственно конструирование культуры и осмысление форм и способов конструирования. В лирике Сологуба присутствует высокая рефлексия по поводу творчества. Символисты обращались к мифу как к гносеологическому инструменту, с помощью него пытались прозревать сущность мира. Сологуб познает через миф «я». Имя героя у Федора Сологуба приобретает онтологический статус, то есть «бытие есть магическое имя» .

В сологубоведении в целом доминирует традиционная точка зрения: художественное мышление Ф. Сологуба продолжает рассматриваться как символистское: пессимистическое, богоборческое, тяготеющее к идеалам инфернального мира. Так, Е. Сергеева относит Ф. Сологуба к представителям декаданса, акцентируя такие черты его творчества, как индивидуализм; антитетичность бытия, выразившуюся в системе устойчивых антиномий («жизнь - смерть», «красота - безобразие», «Дульсинея -Альдонса»); богоборческие идеи; представления об обособленности художественной

⁷ Пайман А. История русского символизма.-М., 1998ГС. 270.

Колобаева Л. А. Поэзия онтологического трагизма. Ф. Сологуб: от мировой скорби к мировой иронии. Виды и формы «редуцированного смеха» в творчестве символистов // Колобаева Л, А. Русский символизмгМ., 2000ГС. 105. ⁹ Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX - начала XX века. (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Сборник статей ученых Ленинградского и Будапештского университетов~Л., 1984" С. 265. Ибрагимов М. И. Драматургия русского символизма: поэтика мистериальностиГКазань, 2000г-С. 7.

реальности". В. Заманская считает, что интерпретация романа «Мелкий бес» может быть осуществлена только с позиции символизма. Будучи символистским романом, «Мелкий бес» отражает глубинную эволюцию русского экзистенциального сознания. Атрибутивно экзистенциальная проблема свободы решается Сологубом через отторжение субъекта от мира и социума. «Мир отражен в искаженном зеркале замкнутого, отчужденного, озлобленного сознания, которое в принципе не может быть адекватным окружающему бытию»¹². «Пограничное состояние» Передонова, описанное в «Мелком бесе», рассматривается В. Заманской не только как нарушение психики героя, но и как шаткое, несбалансированное положение окружающего мира, схваченного в момент его перехода в анти-мир. С точки зрения исследовательницы, недотыкомка - символ абсурда сологубовского «антимира», сознания «античеловека», породившего из своего страха и ненависти «антиидею» иррационального мирового устройства. Тотальное зло имеет не иррациональную природу, а является следствием человеческого безбожия, родового стремления к самоуничтожению. Таким образом, В. Заманская усматривает индивидуальную экзистенциальную формулу Сологуба в синтезе «апокалиптических идей

1 "\

экзистенциального мироощущения и эсхатологических предчувствий Н. Бердяева» . Такая логика ведет к идее того, что суть абсурдного, фантастического в сологубовской прозе - предельное сближение феноменального и ноуменального пространств, разрушение первого под влиянием второго.

Ю. Гуськов, сближая роман Сологуба с европейским экзистенциализмом, в частности, с творчеством Ф. Кафки, выделяет в «Мелком бесе» «экзистенциальный код с архисюжетом по М. Хайдеггеру» . Элементы данного «кода»: заброшенность героя в мир;борьба за преодоление границ собственной судьбы; падение, растворение в повседневности.

М. Задражилова также видит Сологуба стоящим у истоков философского и литературного экзистенциализма¹⁵.

Специфику деструктивного абсурда в романе «Мелкий бес» иначе осмысляет В. Ерофеев. Он вписывает фантастику Сологуба в русский литературный контекст. В творчестве предшественников Сологуба «нечисть» носит либо фольклорный, либо

Сергеева Е. В. «Я-творящее» как один из ведущих принципов в творчестве Ф. Сологуба // Сборник научных трудов молодых исследователейгМагнитогорск, 1998гВып.4тС. 53.

¹² Заманская В. В. Опыт становления экзистенциального сознания в творчестве Ф. Сологуба// Заманская В. В.
Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века.-М., 2002гС. 185.

¹³ Заманская В. Указ. сочгС. 187.

Гуськов Ю. И. Параллели «второй реальности»: (Федор Сологуб и Франц Кафка) // Московский вестникгМ., 1995 №2-С. 211.

Задражилова М. В мире антиномий Федора Сологуба. К поэтике романа «Тяжелые сны» // Europa orientalis- Institute di Linguistica (Universita di Salerno), 1992r№2.-C. 54.

сатирический характер; является приемом, позволяющим «высветлить» героя изнутри. Исключительность сологубовского творчества, по мнению Ерофеева, определяет объективация фантастических образов, в частности, недотыкомки, существование которой «продолжено за рамки не только психического состояния Передонова, но и самого романа»¹⁶. «Нечисть» Сологуба «терзает самого автора», превращается из объекта художественной реальности в субъект реальности бытовой.

Расхождения критиков в определении причастности Сологуба к тому или иному литературному течению объясняются, очевидно, тем, что в творчестве Сологуба «почти всегда допускается едва уловимая двусмысленность, позволяющая соотнести описанное явление с разными понятийными уровнями, выводящая его прозу за пределы реалистической традиции» (М. Павлова)¹⁷. Едва ли применительно к Сологубу возможно говорить о каком-либо «неореализме» - прерогатива модернизма для писателя, создающего собственную эстетическую реальность, очевидна. Но, как представляется, отдельные приметы реалистического искусства в творчестве Сологуба-символиста могут быть выявлены. Имеет смысл говорить о «диалогической цитатности» (Цимбольская-Лебода) его творчества: всякое течение непременно ссылается на то, которое «перешагивает», отрицает.

Генезис ранней романистики (от «Тяжелых снов» к «Мелкому бесу») с углублением уровня философской абстракции, с усилением фантастического элемента соотносится с развитием поэзии Сологуба. Вопросы добра и зла, жизненной цели, индивидуального пути, решаемые в ранней лирике через призму социального неравенства, в конце 90-х годов сменяются проблемой поиска человека в мире, переходят из области бытописания в сферу метафизики.

Типологические особенности лирики Ф. Сологуба, в отличие от прозы, остаются малоизученными, как в аспекте понимания лирического субъекта, так и на уровне мотивного анализа. Парадоксальность сологубоведения заключается в том, что лирика воспринимается учеными как нечто априори ясное, изученное. Критики называют Ф. Сологуба поэтом по преимуществу¹ , утверждают целостность, неразрывность его прозы и лирики. При этом количество критических публикаций, посвященных лирике Сологуба, существенно уступает числу работ, где анализируюется его малая проза и романистика.

¹⁶ Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов // Мелкий бестМ., 1997гС. 15.

Мнение о двойственной природе сологубовской фантастики разделяется не всеми литературоведами. В частности, X. Баран пишет: «<...> изображая внезапное вторжение «странного» в реальный мир, Сологуб вовсе не прибегает к<...> возможному двойному объяснению - реальному и сверхъестественному - подобных явлений<.. >» // Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века: Велимир Хлебников. Федор Сологуб. Анна Ахматова. Александр Блок. Алексей Ремизов. Вячеслав Иванов. Авториз. Пер. с англгМ., 1993.-С. 243.

Можно сказать, что осмысление Федора Сологуба как поэта только начинается.

Литературоведами уже были предприняты попытки периодизации творчества Сологуба. С. Бройтман и Л. Колобаева предлагают выделить три этапа творческой эволюции писателя.

1) Раннее творчество: с 1892 года - время первых публикаций в «Северном вестнике» - по 1904 год.

1. Период творческой активности и жанрового многообразия: 1904-1913 годы.

2. Этап творческого спада, представленный в основном лирическими сборниками: 1914- 1927 годы¹⁹.

В целом нужно признать, что резких изменений мировоззрения Сологуба не происходило. Сознавая, что творческая манера и взгляды Сологуба претерпевают некоторую эволюцию, тем не менее, возможно обнаружить глубинные, устойчивые признаки единого дискурсивного пространства, сохраняющиеся во всех произведениях.

При составлении поэтических (равно как и прозаических) сборников Сологуб включал одно и то же произведение в разные циклические структуры и менял ранее установленный порядок их публикации. В собрании сочинений издательства «Шиповник» автор обосновывал логику расположения стихотворений такими разнородными принципами, как хронология и «общность настроения». Последовательность стихотворений в книге часто определялась издателем с согласия Сологуба. Лирику для сборников «Фимиамы», «Соборный благовест», «Небо голубое» отбирала его жена, А. Н. Чеботаревская. В 1903 году, при подготовке поэтического сборника Сологуба издательством «Скорпион», автор писал В. Брюсову: «Ничего не имею против расстановки стихотворений в том порядке, который Вы найдете лучшим»²⁰. Это позволяет говорить о лирике и о лирическом субъекте на материале всех поэтических сборников Сологуба. Для исследования взяты стихотворения разных лирических циклов. Вычленение форм авторского сознания во всем богатстве лирики (включая поэзию, не изданную при жизни Сологуба), без деления ее на циклы или разделы, принципиально в данной работе. Поэтическое наследие Сологуба представляет собой некий ноумен, воплощенный в совокупности феноменальных стихотворных множеств, как реальных, так и потенциальных. Несмотря на малую художественную ценность некоторых стихотворений Сологуба, они значимы в контексте лирики в целом, поскольку черты авторского сознания выражены в них так же рельефно, как в лучших поэтических

' В частности, М. Дикман считает лирику «самой органичной сферой» творчества Сологуба. См.: Дикман М. И. Поэтическое творчество Фёдора Сологуба// Ф. Сологуб. Стихотворения:-/!., 1979гС42. ¹⁹ Колобаева Л. Указ. сочтС. 84.

произведениях, а в некоторых случаях даже отчетливее (например, в высоко эмоциональном юношеском цикле «Из дневника»). Наиболее продуктивным видится анализ его лирики как единой поэтической книги. При этом неизбежен двоякий взгляд на всякую лирическую единицу: с одной стороны, как на самоценное художественное явление, с другой - как на составную часть целого произведения. Подобный подход перекликается, например, с современными исследованиями творчества А. Блока в русле художественной целостности, подчиненной единой сквозной идее (в частности, с литературоведческой логикой Д. Максимова). Речь идет не о поэтической циклизации, а об условной гипертекстуальности лирики Сологуба, о повторяющихся семантических и лексических единицах, кочующих в пределах целостного поэтического дискурса.

Обращение к прозе в диссертационной работе будет осуществляться в отдельных случаях для доказательства целостности авторского художественного мира.

Исследователи постоянно отмечают зыбкость границы между лирикой и прозой Сологуба: «одни и те же настроения и мысли звучат у него в романах, в рассказах и стихах, часто с полными лексическими совпадениями»²¹. Г. Бахматова, усматривая в символистских романах Ф. Сологуба и А. Белого истоки орнаментальной прозы, пишет, что прозаическое слово в их творчестве начинает тяготеть к поэзии, как на лексическом уровне, так и на уровне структуры произведения. Слово приобретает «зыбкость», смысловую многозначность; «остраняется» в минимальном контексте, но распространяется на большие фрагменты текста»²². В лейтмотивной структуре произведения, основу которой составляют повторы, образующие сквозную тему, выражается сущность бытия, тогда как в сюжетно-повествовательной структуре - лишь его видимость.

Значимость повтора в содержательном плане лирики Сологуба отмечает Й. Смага. «Поэтическая система Федора Сологуба, - пишет исследователь, - отличается последовательным монотематизмом, интенсивной углубленностью в постоянный круг проблем, образов, символов. Это придает ей характерную идейно-художественную целеустремленность» ". Б. Лауэр также видит творческий путь Федора Сологуба не как обращение к различным мотивам, но «как различные обработки нескольких базовых концептов» . Функцию повтора в переводной лирике Ф. Сологуба пытается осмыслить С. Файн в работе «Поль Верлен и поэзия русского символизма». Ученый считает, что

²⁰ Цит. по: Сологуб Ф. СтихотворениягЛ.. 1979~С. 578.

²| Павлова М. Между светом и тенью // Ф. Сологуб. Тяжёлые сны.Н!., 1990.-С. 12.

²' Бахматова Г. Н. Концептуальность орнаментального стиля русской прозы I четверти XX века // Научные доклады

высшей школы. Филологические науки.-М, 1989.*№5"С. 11.

²³ Смага Й. Поэтическая модель мира Федора Сологуба// О poezji rosyjskyej.-W-wa: Krakow, 1984rCz. 2rC. 205.

«повторение звуков и образов» сближает творчество Сологуба с лирикой его французского предшественника. Однако, корректирует исследовательница ниже, если у Верлена повтор является лишь инструментом достижения музыкальности стиха, то у Сологуба «повторы - смысловое, а не мелодическое средство» . Повторения, составляющие лейтмотивную структуру творчества Сологуба, характеризуют разные парадигматические уровни: звукопись, ритмический рисунок, систему образов и мотивов, проблематику.

Архивные записи позволяют предположить, что лексическая и тематическая ограниченность осознавалась и поощрялась автором. Среди его материалов встречается запись: «Метод - бесконечное варьирование тем и мотивов» . В числе приоритетных задач сологубоведения видится исследование лейтмотивных комплексов, автоцитации и автокоммуникации, формирующих целостное пространство художественного мира Ф. Сологуба.

Настойчивое возвращение к одним и тем же образам и литературным коллизиям, смысловая функция повтора объясняется, в частности, автобиографизмом творчества Сологуба, попыткой черпать материал «из себя», сублимировать в произведениях собственные личностные комплексы. Большинство современных исследователей отмечает родственность лирического героя субъекту авторского сознания, хотя средства выражения и характерологические особенности этого сходства до сих пор не изучены. Г. Селегень считает, что пессимизм Сологуба глубже, органичнее, чем дань модному в 90-е годы европейскому пессимизму. По ее мнению, негативное восприятие жизни обусловлено безотрадным детскими впечатлениями поэта²⁷. Упаднические настроения персонажей Сологуба подпитываются личным социальным опытом автора. «В устойчивом облике лирического героя резко выделяется социальный момент - он беден, это его

определяющая черта» . Комплекс неполноценности, отверженности автобиографического субъекта текста включает в себя ощущение одиночества, страх, смирение, тщеславие, гордость. Этот многогранный эмоциональный конгломерат трудно раскладывается на составляющие. Очевидно, что в любом «дневниковом» стихотворении Сологуба спроецировано несколько разнонаправленных психологических векторов. М. Дикман считает, что именно жизненная конкретность, натуралистическая обнаженность автобиографических стихов определила специфику стиля лирики Сологуба,

²⁴ Цит. по: Weststeijn W.G. Sologub and the poetry of the eighties II Культура русского модернизма-М., 1993rC.366. Файн С. В. Поль Верлен и поэзия русского символизма (И. Анненский, В. Брюсов, Ф. Сологуб). Автореф. дисс. канд. филол. наукгМ., 1994~С. 20., ²⁶ Цит. по: Дикман М. Указ. соч. С. 27. ⁷ Селегень Г. «Прехитрая вязь» (Символизм в русской прозе: «Мелкий бес» Федора СологубаЭ-ХУазЫг^оп, 1968"С. 84.

способствовала «преодолению поэтических штампов, эпигонской банальной сентиментальности и «поэтичности»<...>» . Его поэзия отличается не столько экстенсивным поиском новых тем и способов их выражения, сколько интенсивной углубленностью анализа собственных переживаний, сознательной прозаизациеи лирического сюжета. Интимная прочувствованность поэзии предельно сужает лирический образ. Даже обобщенная философская тема в стихах Сологуба подается как личная. Можно сказать иначе: то, что раньше было внутренним состоянием, сложной психологической ситуацией, «становится философской позицией, мифом» . И в чужой жизни поэт пытается выявить то, что коррелирует с «открытыми вопросами» его собственной биографии, неразрешенными внутренними проблемами. «В сологубовской поэзии «ты» случается менее часто, и когда это происходит, это почти всегда собственное «я»», - считает американский исследователь .

В диалогическом взаимодействии персонажей функции авторского сознания могут быть распределены, а не закреплены за одним героем. Поэт широко использует прием двойничества. Систему двойников в творчестве Сологуба рассматривает Н. Пустыгина (на материале сборника «Пламенный круг»), В. Келдыш, Л. Колобаева («Мелкий бес»), Двойничество во многом мотивировано принципиальной несбалансированностью внутреннего мира автора, наличием противоречивых убеждений. К наиболее частотным из них, личностно прочувствованным, относятся алголагнические

мотивы , мотив порочности, детская тема, мотив «ученика - учителя» и другие.

Акцентуированные черты авторского «я» присваивают разные субъекты лирики. В то время как внешний облик персонажа может меняться от антропоморфного к анималистическому, принимать разные мифологические роли, внутренняя его сущность остается неизменной. Федор Сологуб ищет в синхронии и диахронии не преемственности и многоликости, а вневременного сходства. В отрицании поступательного хода истории Сологуб солидаризируется с другими символистами, приверженными идее «вечного возвращения».

В то же время автобиографичность произведений Сологуба выходит за пределы эстетики символизма, где на первом плане - всегда мифологизированная личность художника. Творчество Сологуба, «даже на фоне других символистов, отмечено повышенной метатекстуальностью, причем это касается не только стихов, но и прозы.

^2S Дикман М. Указ. соч. С. 15.

²⁹ Дикман М. Указ, соч. С. 17.

³⁰ Дикман М. Указ. соч. С. 27.

³¹ Weststeijn W.G. Указ. соч. С. 366.

Так, Сологуб не просто пишет роман, но дает ему заглавие, являющееся ничем иным, как автометаописанием («Творимая легенда») и широко вводит в него и в книги своих стихов метатекстуальные «комментарии» (предисловие к «Пламенному кругу», к драмам и др.)»³³. Для Сологуба характерна не мифологизация собственной биографии в соответствии с канонами символистского искусства, а «глубинное пересечение» художественных фактов с личными .

Субъективная драма сологубовского мировоззрения, по мнению Е. Тагера, во внутренней неорганичности. Неустанно призывая творчески преображать («дульцинировать») мир, Сологуб на самом деле в большей степени зависим от реальности («Альдонсы»)³⁵.

Противоположной точки зрения придерживается С. Сапожков: «Личность и творчество Ф. Сологуба, как никого другого из числа его единомышленников -символистов подверглись мифологизации. К этому, в частности, приложил руку и сам писатель, старательно «лепя» свой образ в литературном быту и почти не оставивший после себя ни дневников, ни собственных критических работ»³⁶. Определение степени приближенности субъекта текста к субъекту сознания в лирике Сологуба поможет понять индивидуальность поэта в ряду символистов, выявить меру его «поэтической откровенности» и тем самым уточнить роль литературы в жизнетворчестве писателя.

Анализ произведения с точки зрения отражения в нем конкретных концептов авторской картины мира характерен для современного литературоведения. Б. М. Гаспаров, 3. Г. Минц, И. П. Смирнов, А. Ханзен-Леве рассматривают определенные семантические концепты (символы, мотивную структуру произведения) в контексте целостного сознания художника или литературного направления. В то же время обзор современной научной литературы обнаруживает дефицит аналитических работ, обращенных к проблематике лирики Сологуба в целом и проблеме форм воплощения авторского сознания в частности. Исследователи признают своеобразие проявления авторского сознания в произведениях Сологуба. Так, Е. Тагер называет сологубовское творчество «трагедией без катарсиса», поражающей, в первую очередь, откровенностью «самораскрытия» автора . Однако несмотря на косвенное утверждение актуальности темы, содержание образа лирического героя Ф. Сологуба затронуто лишь в нескольких

О садо-мазохистском комплексе Сологуба см., например: Павлова М. Между светом и темью. С. 14; Шаталов А. Предмет влюбленных междометий. С.99 и др.

³³ Бройтман С. Н. Ранний О. Мандельштам и Ф. Сологуб // Изв. АН. Сер. лит. и язг-М.,1996.-Т.55г№2.-С. 29.

³⁴ Шаталов А. Предмет влюбленных междометий // Вопросы литературыг-М., 1996т№ 6;С. 97.

³⁵ Тагер Е. Б. Избранные работы о литературе.-М., 1998.-С. 367.

Сапожков С. Федор Сологуб на «пятницах» К. Случевского // Русская словесность? М., 1995?№5гС. 93. ³⁷ Тагер Е. Указ. соч. С. 371.

аспектах. Проблема субъекта лирики, так же как и характеристика прозаического героя, рассматривается в большинстве работ как частная, в ряду более приоритетных. Наиболее близкой к указанной теме молшо считать англоязычную работу J. Elsworth «Self and other in Fedor Sologub «Тяжелые сны»» . («Сам» и другие в романе Федора Сологуба «Тяжелые сны»). Ученый присоединяется к дискуссии о литературных ориентирах Сологуба. Внимание исследователя концентрируется на отношениях между вымышленными характерами, так как это «точка, в которой этические приоритеты реализма являются наиболее доказательно, и поэтому вызов той традиции может быть легко обнаружен». По мнению Д. Элсворда, Ф. Сологуб - характерный представитель поколения 90-х годов XIX века, провозгласивший под влиянием идей Шопенгауэра и дарвиновской теории «естественного отбора» приоритет эгоизма как главной движущей силы человеческого поведения. Чувства, понимаемые шестидесятниками как альтруистические, возникшие из сочувствия к другому, в 90-х воспринимаются основанными на страхе за себя. Центральным термином литературы становится «самолюбие», когда счастье одного персонажа обязательно влечет за собой несчастье других.

Герои «Тяжелых снов» Сологуба испытывают проблемы в общении друг с другом. Каждый преследует собственный персональный интерес, исключая все остальные, и общая цель тонет в сумбуре индивидуализма. В описании межличностных отношений улавливается видимое сходство с жизнью реальных современников Сологуба, описанной в первом его эссе о петербургских обществах и ассоциациях - «Наша общественная

жизнь» . Отсылка к биографическим подробностям не случайна. Д. Элсворд рассматривает первый роман Сологуба как сугубо автобиографический, проводя параллели между сюжетными коллизиями художественного произведения и становлением личности писателя. Самоанализ, смысл постижения Логиным (следовательно, и автором романа) своей «самости», по мнению Элсворда, заключается в том, чтобы найти основание, на котором могут быть установлены этические соотношения с другими. «Единичная «самость», уходя от самолюбия, которое является необходимым условием всего реального существования, выбирает вариант всеобъемлющей «самости», не зависящей от другого, поскольку нет никакого другого»⁴⁰. Возможность диалога с другим, по утверждению автора работы, видится Сологубом как невозможный, но необходимый отказ от собственной индивидуальности и растворение в пантеистическом бытии.

М. Павлова, анализируя тот же роман «Тяжелые сны», ставит вопрос, продолжает

. Перевод автора диссертации.

³⁹ Ф. Сологуб. Нечто о Петербургских собраниях и кружках // Северный вестник.-1895rN 1т Отд. 2гС. 49-53.

⁴⁰ . Перевод автора диссертации.

ли Сологуб тему «лишнего» человека, заданную русской реалистической литературой. По мнению исследовательницы, индивидуализм, обособленность - не сущностный признак персонажей прозы Сологуба. «Духовные силы сологубовского героя уходят не столько на осознание своей обособленности, сколько на поиски ответов на вопросы: «каков я?», «кто же я и зачем пришел в этот мир?»⁴¹. Предполагаемая возможность ответа на этот вопрос подразумевает оценку «истинности» - «неистинности» существования. Отсюда -дидактизм сологубовских романов, постоянная исповедь и суд: герой осуждает себя и окружающий мир. М. Павлова приходит к выводу, что художественным приемом Сологуба становится осознание «ирреальности внешней жизни и подлинности внутренней»⁴². Бессмысленна борьба с внешним злом, заслуживает внимания лишь попытка личности мобилизовать внутренние резервы, преодолеть собственную порочность и перейти от состояния полусна-полубреда к полнокровной творческой жизни. Шаткостью внутренних устоев обосновывается главная психологическая особенность героев Сологуба - колебания из света во тьму, из бытия в небытие. Такое душевное состояние было в большой степени присуще самому Сологубу, что подтверждает его автобиографическая лирика.

Л. Колобаева называет двойственность моральных установок героя Сологуба «психологизмом «качелей» . «Синтетическое» мышление сологубовских персонажей -мышление антиномиями. Герой пребывает в состоянии «перманентного сомнения». Его желания неосуществимы и в то же время неизбежны. По мнению исследовательницы, Сологуб вербализовал противоречие человека мыслящего и чувствующего, противоречие «сознающего и желающего»⁴⁴. Неизбежность признания лирическим субъектом собственной ограниченности в то же время не отменяет наличия в нем страстей и побуждений. Корень зла заключается в природе человека, изначально детерминированной бытием. В связи с этим в поэзии Сологуба возникает пафос мечтательно-фантастического лиризма: отрицание действительности и тяготение к созданию пространств, более комфортных для самовыражения героя. Примиренность лирического субъекта возникает в поздней лирике " на пути осознания неразрешимости противоречий. Достичь истины на каком-либо из полюсов невозможно, поэтому «каждый сколько-нибудь значимый в глазах поэта мотив получает у него принципиально разнонаправленное по смыслу наполнение,

Павлова М Между светом и тенью. С. 7.

⁴² Павлова М. Между светом и тенью. С. 8.

⁴³ Колобаева Л. Указ. соч. С.87.

⁴⁴ Колобаева Л. Указ. соч. С. 95.

Некоторые исследователи отмечают смену настроения уже в лирике 1910-гт. См., например, О. Михайлов. О Федоре Сологубе // Ф. Сологуб. Свет и тени: Избранная прозагМинск, 1988гС9.

освещенное нередко тонами трагическими или абсурдно-ироническими» .

Одно из неизменно значимых качеств лирического героя Федора Сологуба -креативные способности, творческий импульс как реакция на несовершенство социума. Демиургический потенциал на материале романов рассматривает Е. Сергеева в работе «Я-творящее» как один из ведущих принципов в творчестве Ф. Сологуба». Рассматривая концепцию «Я-творящего» у Сологуба, Е. Сергеева приходит к выводу о самодостаточности демиургического «Я», существующего без бога-творца и создающего самого себя. Абсолютизация субъективного творческого начала и мнение об отсутствии бога в онтологической модели Сологуба представляется спорным. Но можно согласиться с тем, что процесс творения, по Сологубу, неотделим от процесса познания. «И гнозис, и творение у Сологуба подчинены одной цели — преодолеть оковы бытия, уйти от обыденного, найти лучший мир, который лежит за границами земного пространства и времени»⁴⁷. Тему теургичности лирического «Я» затрагивают также М. Дикман, С. Бройтман, Б. Парамонов, Н. Пустыгина и другие сологубоведы. Б. Парамонов считает, что Сологуб высказывает заветные мысли раннего символизма о поэте - создателе мифов,

которым следует человечество . В этой связи проблема поэта-демиурга в лирике Сологуба становится интересна как постижение утопического мышления самого автора.

Стремление к достижению цельности художественного мира побуждало Сологуба к систематической работе над собой. Поэтический процесс виделся ему как преодоление внешних и внутренних барьеров. Не случайно в поэзии постоянно встречается образ долгой, мучительной дороги. Лирическое «я» часто представлено образом странника, путешественника⁴⁹. По мнению Сологуба, миссия поэта - проложить путь в идеальный мир для себя и грядущих поколений.

Утопические настроения Ф. Сологуба охватывают не только сферу творчества, контролируемой мечты. Американские исследователи Ш. Розенталь и Хелен П. Фоули в качестве идеальной альтернативы «передоновщине» выделяют в романе «Мелкий бес» гармоничный мир язычества⁵⁰. Только героям, живущим в единении с природой, дана возможность творчества, самозабвения, радости. С американскими исследователями солидаризируется И. Ю. Симачева: «Спасение мира, с точки зрения Сологуба, - это возвращение к досоциальному, вернее, естественному, природному состоянию человека и

⁴⁶ Колобаева Л. Указ. соч. С. 110.

⁴⁷ Сергеева Е. Указ. соч. С. 56.

⁴⁸ Парамонов Б. Новый путеводитель по Сологубу // Звезда.-М, 1994.~№ 4гС. 199.

⁴⁹ См. об этом: W. Weststeijn. Указ. соч. С.365

Розенталь Ш., Фоули X. П. Символический аспект романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Русская литература XX века. Исследования американских ученыхгСПб., 1993.-С. 10.

человеческих отношений»⁵¹. Пантеистическая утопия Ф. Сологуба, по мнению ученых, близка ницшеанскому культу дионисийства. Стихийный дионисический экстаз, снимающий традиционные оппозиции: красота/уродство; боль/наслаждение - заложен в мире природы. «Сологуб настаивал на нераздельности добра и зла, наслаждения и боли. Дионисический культ, подобно отношениям Людмилы и Саши, размывает границы между безумием и здравомыслием, наслаждением и болью, слезами и смехом» . Антиномичность, заключенная в самой глубинной сути дионисийства, перекликалась с внутренней психологической неустойчивостью лирического героя Сологуба, в некотором смысле, предопределяла ее. Поэт разделял общий «дионисический» настрой модернистов⁵³, определенный 3. Минц как «реабилитацию плоти» - апологию земного, природного начала⁵⁴. По мнению Сологуба, прекрасны сами земные переживания. Элементы онтологического пространства - это ипостаси лирического «я», стремящиеся перевоплотиться в реальную действительность из материи стиха. В творчестве Сологуба имеет место космогонический акт в его традиционном понимании - разъятие субъекта, расширение его до пределов макрокосма . Сознание природы и сознание человека идентифицируются. Наполнив природу собственной мыслью, лирический субъект, с одной стороны, возвращает ей утраченную духовность, а с другой, - в бессознательной рецепции приобщается к априорному знанию о мире.

Данная работа поднимает значимую проблему соотношения субъекта текста и субъекта сознания автора в едином поэтическом контексте Ф. Сологуба. До настоящего момента его лирическое наследие не рассматривалось с точки зрения феноменологии целостного художественного сознания поэта.

Материалом исследования послужил весь корпус поэтического наследия Федора Сологуба, в том числе стихотворения, не изданные при жизни поэта, а также его критико -публицистические статьи.

Цель работы - выявить и проанализировать основные принципы воплощения авторского сознания на уровне субъектной и внесубъектной организации поэзии.

В задачи исследования входит:

1. Уточнить объем и содержание понятие «авторское сознание» применительно к лирике Сологуба.

Симачева И. Ю. Явь и мечта в романе Ф. Сологуба «Творимая легенда» // Рос. литературоведческий журнал.-М.: МГУ, 1994-№5-6.-С. 128. ⁵² Розенталь НІ. Указ. соч. С. 13.

Николай Бердяев зафиксировал в своих воспоминаниях участие Сологуба в имитации мистического дионисического ритуала. (См. Розенталь.С.9).

инц 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник. Вып. III. Ученые зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 459.»Тарту, 1979гС. 88.

2. Проанализировать субъектную организацию лирики в аспекте выделения разных типов лирического сознания.

3. Определить место и значение лирической повести «Кремлев» в контексте автобиографических и метатекстуальных рефлексий Сологуба.

4. Раскрыть своеобразие лирического образа «поэта» и темы поэзии в их связи с эстетическими воззрениями Сологуба.

5. Рассмотреть семантику отдельных мотивов как способов проекции авторского сознания и типа лирического героя.

Цель и задачи исследования обуславливают методологические принципы данной работы. В диссертационной работе использовались элементы сравнительно-исторического, историко-биографического, описательного, интерпретационно герменевтического (истолкование текстов в аспекте целостного авторского мировоззрения) и психоаналитического методов.

Материал, предмет и цели исследования определили структуру диссертации. Работа состоит из введения, трех глав и заключения.

⁵⁵ Бройтман С. Историческая поэтикагС. 33.

Категория авторского сознания в теоретическом освещении

Фаза литературного развития, получившая название «поэтики художественной модальности» (С. Бройтман), открыла автономность личности, рождение уникального самосознания, позволяющего увидеть событие не с позиции третьего, как это было до середины XVIII века, а с позиции первого лица, «я-для-себя» . Самостоятельная значимость личности обусловила и «непрозрачность» переживания для наблюдателя, и подвижность модального сознания. «С такой эстетической установкой связаны <...> автор - дух (а духу, как известно, все предстоит еще), незавершенный и незавершимый герой, ирония (подвергающая сомнению все, что претендует на окончательность), поэтика фрагментарности и невыразимого, оставляющая «последнее целое» открытым и вероятностным». Постепенно девальвировалась безграничная власть всеведущего авторского слова. Движение литературы от типа к характеру, к личностной уникальности и интимности переживания сместило статус автора на периферию: от монологической единственности позиции к диалогическому «одному из...».

Проблема автора в XX веке вошла в число приоритетных проблем гуманитарного познания. После открытия М. Бахтиным динамичности взаимоотношений автора и героя авторство более не рассматривается как статичное состояние, но предполагает диалогичность позиций и многоуровневость осмысления.

С одной стороны, мы встречаемся с автором как с осуществленной идеей, его

художественное бытие находится «в поле действия внутриструктурных законов» . В связи с этим автор понимается как носитель некой концепции, некоего взгляда на действительность, выражением которого является произведение.

С другой стороны, нельзя игнорировать «вненаходимость» (М. М. Бахтин) автора, его взгляд извне, причастность к творению эстетической реальности, но невключенность в нее. По словам С. Бройтмана, автор-творец (первичный автор) в произведение не входит: он «облечен в молчание», расположен «по касательной» к произведению и являет собой феномен внеэстетического порядка⁵⁹. Читатель имеет дело не с автором, а с опосредованными формами и способами воплощения авторского сознания. «Художник -исходная инстанция творчества, определяющая создание произведения, но не выделяемая

⁵⁶ Бройтман С. Указ. соч. С. 259.

⁵⁷ Бройтман С. Указ. соч. С. 265.

⁵⁸ Свительский В. А. Об изучении авторской оценки в произведениях реалистической прозы // Образцы изучения текста
художественного произведения в трудах советских литературоведов. Вып. ІтИжевск, 1974гС. 6.

⁵⁹ Бройтман С. Указ. соч. С. 272.

внутри поэтического мира, не конструируемая в его структуре как субъект сознания или речи»⁶⁰. Определить границы жизни героя и смысл этой жизни возможно только находясь в совершенно ином плане бытия. Изнутри нельзя увидеть ни фактические, ни смысловые итоги человеческой жизни, «но извне ее, в абсолютном сознании, эти итоги уже наличествуют, так что возможно любовное созерцание становящейся жизни как уже свершившейся» .

Нами принято следующее определение авторского сознания: «оформленная в произведении функция интерпретации и оценки, изначально принадлежащая художнику и заявляемая внутри произведения при помощи различных средств <...>. В этом ряду автор - присутствие и бытие в сфере наиболее субъектной, имеющей прикладное значение роли художника, его самосознания, его личной пристрастной ноты, не потерявшей открытой связи с ее носителем - творцом художественного универсума» . Двойственность концепта автора обуславливает сложность подхода к данному феномену, опасность либо гиперболизировать, сделать тотальным авторское присутствие, либо потерять автора в его текстовой рассредоточенности. По Б.О.Корману, предложившему поэтапную методику изучения авторского сознания в лирике, в первую очередь, заслуживают внимание субъектные формы его воплощения. «Субъектная организация произведения есть соотнесенность всех отрывков текста<...> с используемыми в нем субъектами» . Чем больше субъект сознания растворен в тексте, тем значительнее он приближается к автору. «По мере того, как субъект сознания становится и объектом сознания, он отдаляется от автора, то есть чем в большей степени субъект сознания становится определенной личностью со своим особым складом речи, характером, биографией, тем в меньшей степени он выражает авторскую позицию»⁶⁴. В диссертации при исследовании субъектной структуры лирики Сологуба, анализируются наиболее характерные персонажи поэзии, способы взаимоотношений лирического «я» и «другого», самопределение сологубовского лирического героя в разных жизненных сферах, степень его автобиографизма. Признавая многосубъектность поэзии Сологуба при сохранении целостности (архитектоничности) авторского сознания, мы выделяем в качестве самостоятельных форм такие, как: «лирическое я», «лирический субъект», «лирический герой», «герой ролевой лирики». Предлагаемое другими литературоведами более дробное

Свительский В. А. Указ. соч. С. 7. Некоторые ученые предлагают различать исходное оценочное отношение («художник») и внутриструктурную оценку («автор»). См.. например, сб.: Проблема автора в русской литературе 19-20 ввї-С. 8.

⁶¹ Тамарченко Н. Д. Автор - творец//Теоретическая поэтика: понятия и определения.-М., 200I7C. 68.

⁶² Свительский В. А. Указ. соч. С. 7.

⁶³ Корман Б.О. Практикум по изучению художественного произведения.'⁴Ижевск, 1977гС. 23.

⁶⁴ Тамарченко Н. Д. Автор // Теоретическая поэтика: понятия и определеыиягС. 237.

членение («лирическая личность», «лирический персонаж», «автор - собеседник», «автор - собеседник персонажа», «ролевой персонаж»⁶⁵) остается за рамками нашего исследования.

Субъектные формы представляют собой разные степени удаления от монологического типа, разные способы реализации авторского сознания. Каждая из них воспроизводит ту или иную грань авторского отношения к действительности. Под лирическим «я» понимается не биографическое «я» поэта, а та форма или художественный образ, который он создает из своей эмпирической личности. «В лирическом «я» воплощено двуединство «я» и «другого», автора-творца и героя: это не традиционно понятый автор, но и не объективированный эпический герой, а нераздельность и неслиянность автора с героем, некая межсубъектная по своей природе целостность» .

В процессе движения от лирического «я» к лирическому герою субъект речи в лирике приобретает черты повествователя и начинает воссоздаваться не через прямой рассказ о себе, а косвенно - через рассказ о других. «Новое лирическое сознание, следовательно, может опереться на прозу, поскольку оно по структуре своей приблизилось к прозе, напоминало ее по характеру отношения субъекта к объекту»⁶⁷.

Лирический герой - наиболее емкое из выбранных литературоведческое понятие, охватывающее весь круг произведений, созданных поэтом; на его основе создается целостное представление о творчестве поэта⁶⁸. По Б. Корману, лирический герой является одновременно и субъектом и объектом в прямооценочной точке зрения; это и носитель сознания, и предмет изображения: он открыто стоит между читателем и изображаемым миром и характеризуется идейно-психологическим единством. С целостностью внутреннего облика может сочетаться биографическое единство⁶⁹. Л. Я. Гинзбург солидаризируется с данной позицией: говорить о лирическом герое имеет смысл тогда, когда личность облекается устойчивыми биографическими, сюжетными чертами⁷⁰. Существование лирического героя, таким образом, становится «ключом» к нашему представлению поэта как личности, не обязательно соответствующей эмпирической.

Герой ролевой лирики выступает как носитель нового ценностного начала.

⁶⁵ См., в частности: Ильенков А. И. Лирический герой и лирический персонаж в «Стихах о прекрасной даме» Александра Блока// Известия Уральского государственного университетаг-2000. - № 17. Гуманитарные науки.НЗып. 3."*С. 75-91. ⁶⁶ Бройтман С. Указ.соч. С. 293.

Корман Б. О. Сходство и различие эпоса и лирики в реалистической литературе XIX века // Образцы изучения текста художественного произведения в трудах советских литературоведовгС. 32. ⁶⁸ Тодоров Л. Лирический герой // Словарь литературоведческих терминовгМ., 1974.-С. 177.

Корман Б. О. Целостность литературного произведения и экспериментальный словарь литературных терминов // Проблемы истории критики и поэтики реализма.-С. 39 - 54.

Ролевое начало способствует наибольшей эпизации лирики и характеризуется разной степенью приближенности к лирическому субъекту.

«Формально-субъектная организация текста есть соотнесенность разных частей текста с носителями речи, определяемыми по формальным признакам (степень выявленности в тексте). Содержательно-субъектная организация текста есть соотнесенность текста с носителями сознания, определяемыми по мироотношению и стилю, то есть содержательно. Изучение авторской позиции предполагает определение отношений между формально-субъектной и содержательно - субъектной организацией текста»⁷¹. В символизме содержательно - субъектная сторона беднее формально-субъектной, поскольку разные носители речи по мироотношению и слогу мало отличаются друг от друга. Речь персонажей слабо индивидуализирована. При этом изучение отдельных субъектных форм позволяет приблизиться к авторскому сознанию, явленному в своих инвариантах.

М. М. Бахтин решительно отграничивает автора как творящую волю от биографической личности писателя. В данной диссертационной работе Ф. К. Тетерников и Ф. Сологуб также не идентифицируются, поскольку «писатель» и «автор» являют собой категории, принадлежащие разным системным уровням. Если «текстологическое» понятие «автор» непосредственно связано с произведением, то социологическое понятие

«писатель» отсылает к практической системе социальных агентов . В то же время наше внимание обращено именно к сфере пересечения личностного замысла и авторского воплощения. Солидаризируясь с современными исследователями в том, что реальность языка (сюжет, композиция, образная и субъектная системы) составляет область значимостей, расположенную между текстом и личностным смыслом, мы принимаем за аксиому, что «художественное находится не в вещи и не в изолированно взятой психике творца, и не в психике созерцателя - «художественное» обнимает все эти три момента»⁷³. С художественностью непосредственно связаны представления об органичности, цельности, оригинальности, творческой свободе, чувстве меры. В связи с этим в поле зрения литературоведения, изучающего произведение искусства с учетом авторской позиции, неизбежно попадают такие проблемы психологии, как проблема творческой завершенности, целостности и непротиворечивости личности автора и другие.

Многие исследователи сологубовского творчества (М. Бахтин, Л. Колобаева, С.

⁷⁰ Гинзбург Л. Я. О лирике-М, 1997гС. 144.

⁷ Гинзбург Л. Я. Автор и система субъектов сознания // Образцы изучения текста художественного произведения в

трудах советских литературоведов.*С. 51.

⁷² Зенкин С. Теория писательства и письмо теории или Филология после Бурдье \\ Новое литературное обозремие.-№ 60 "*

С. 32.

Ильев, Н. Пустыгина) замечают, что поэт обращен к собственному внутреннему миру. Внутренняя точка зрения, интенция «памяти сердца» выражает глубинные пласты авторского сознания. Поэтический образ у Сологуба всегда существует на стыке двух полюсов: внутренней и внешней точек зрения. Обращение к формированию (становление личности, внелитературные влияния, степень динамичности) и выражению авторского сознания необходимо проясняет те скрытые внутренние пласты художественного образа, которые не всегда проявляются при анализе конкретного стихотворения или лирического цикла. «Прогнозирование» адекватного восприятия сологубовского текста читателем заключается в поиске такой литературоведческой интерпретации, которая, «раскрывая семантический потенциал данного текста, актуализирует его индивидуальную значимость в горизонте современного эстетического опыта» . Чем тоньше удастся уловить воплощенную индивидуальность авторского сознания, тем яснее станут не только дальнейшие перспективы эстетического существования стихотворений Сологуба, но и уже оформившийся вектор оценки его творчества.

В современных философских исследованиях проблемы авторства последнее понимается как практика экзистенциального трансцендирования, жизненная тактика самоопределения и самовыражения, связанная с созданием образцов . Для автора всегда стоит проблема цели творческого акта, присутствует стремление придумать универсальную концепцию. Задача данного исследования - рассмотреть личностную «полярность» сологубовских произведений. Нас интересует вопрос о том, как в поэзии Сологуба запечатляется самосозидание автора, его работа с собственными мыслями, чувствами, перевод их в собственно образный ряд. В диссертации рассматриваются начальные основания, базисные постулаты способа мышления этого автора в аспекте самоосмысления, осмысления социума, личной жизни, профессиональной деятельности, своих текстов, некоторые уникальные приметы его поэтического «думання», в числе которых видятся:

1. автобиографизм;

2. метатекстуальность (постоянный самоконтроль в области творчества, мотивированный наличием внутреннего образца, шаблона, к которому нужно стремиться);

3. дуальность, противоречивость, колебания между двумя (этическими, эстетическими и др.) полюсами;

Тюпа В. И. Аналитика художественного. Введение в литературоведческий анализтМ., 2001тС. 23. ⁷⁴ Тюпа В. И. Указ. соч. С. 8.

4. постоянство сознания, анти-эволюционность;

5. внешняя мотивация, зависимость мысли от «чужого слова».

Поэзия Сологуба значима для нас как акт самосознания. Речь идет о конституировании личного факта, превращении его в факт художественный. Исходя из этого, слово понимается нами как воплощенный поступок. При этом принимается во внимание, что текст, как личность «другого», существует независимо от автора. Автор будет рассматриваться как один из субъектов отношения, упускающий или намеренно теряющий некоторые смысловые модусы текста, то есть причастный акту «непрямого говорения»⁷⁶. Хотя создание художественной реальности - это осознанно инновационная деятельность, сам творческий акт рассматривается как регулируемый не осознанной целью художника, а имеющимся результатом.

Анализ лирики осуществляется в соответствии со стратегией научного описания, охарактеризованной В. И. Тюпой как движение от фиксации ингредиентов изучаемого явления к его идентификации; поиск целого в составе его частей. Логика научного познания, адекватная для нашей работы, предполагает несколько этапов и может быть представлена следующим образом:

1. Фиксация, направленная на каждый художественный факт, в нашем случае, на единичные стихотворения Сологуба, отдельные стихотворные строки.

2. Систематизация. Предполагает обнаружение связей и отношений между отдельными фактами: «кочующие» образы и мотивы, система двойников, видоизменение субъектной струкктуры в рамках как отдельного произведения, так и всего поэтического универсума.

3. Идентификация как модус научности предполагает определение типа, класса, разряда познаваемого явления, то есть введение выявленной эмпирической системы фактов в рамки иной системы более высокого (теоретического) порядка. Всякое «событие» возникает как прецедент, выпадение из нормативного поля. Этим обоснован интерес к маргинальное Сологуба. Однако «одиночество в духовном самоопределении не предполагает культурного одиночества: это лишь дистанциирование от одних социальных ролей и позиций и выбор других, со сменой привлекаемых культурных ресурсов» . Индуктивное движение от частного стихотворения к лирической системе в целом позволяет причислить эту систему к некоторому инварианту,

⁷⁵ См. об этом: Баронене С. Г. Философско-антропологическое исследование авторского посредничества как феномена
культуры. Диссертация... канд. философских наук.-Томск, 2002гС. 10.

⁷⁶ Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.'М., 1979"С. 289.

в частности, уловить корреляцию сологубовской поэзии с символизмом. Таким образом, постановка проблемы принципов воплощения авторского сознания вырастает из специального анализа конкретных поэтических текстов. Мы стремились к тому, чтобы целостная картина отражала воплощенные в произведениях художественные основания, а не была абстрактно постулирована теоретическими положениями. Понятие «принципы», более семантически насыщенное, чем «формы» воплощения авторского сознания (за которыми закреплено конкретная семема субъектности / внесубъектности), отсылает нас не только к тексту как к последней инстанции, но и к первоначальному личностному плану, к индивидуальному мышлению художника.

Баронене С. Г. Указ. соч. С. 67.

Литературно-эстетические взгляды Федора Сологуба

Сущность творчества Сологуба оправдывает совмещение литературоведческого анализа с обращением к философии как мировоззренческой основе его творчества. Писатель создает монолитный философско-художественный дискурс. Творчество Сологуба, в силу глубинной теоретизированности и высокой интертекстуальности, предполагает наличие истоков в различных идеологических и религиозных системах. Литературоведы находят точки соприкосновения мировоззрения Сологуба с гностицизмом (Е. Сергеева, С. Слободнюк), буддизмом (Н. Пустыгина, Д. Элсворд, А. Магалашвили), христианством (М. Аблаев, Е. Милюгина, И. Пантелей). В числе философских теорий, оказавших влияние на творчество поэта, называются учение о «Единой Воле» Шопенгауэра (М. Дикман, Л. Колобаева, И. Симачева); кантианство (Б. Парамонов, М. Павлова); ницшеанские идеи «вечного возвращения» и деления мировых основ на «дионисийское» и «аполлоническое» (М. Дикман, З.Минц); экзистенциальная философия (А. Долгенко); представления О. Вейнингера об андрогине, а также «хаотическом ничто», коррелирующем с сологубовской идеей отрицания мира (А. Магалашвили). Подобно многим символистам, Ф. Сологуб соединял положения новейшей философии с учениями европейских, восточных религий, был внимателен к психологическим и эзотерическим течениям, изучал бессознательные механизмы творчества, его мистическую природу, соединяя научный и литературный дискурсы.

Поэтическая система Сологуба опирается на его философскую концепцию, поэтому при обращении к первой требует рассмотрения и вторая. В современных критических работах отмечается стилистическая неоднородность лирики Ф. Сологуба, объясняемая стремлением художника донести до читателя непосредственное движение мысли. Его поэтическая манера характеризуется стихийностью впечатлений, неровностью поэтического языка и одновременно глубиной мысли, оригинальностью философского содержания. Лирика Сологуба является примером интенсивного взаимодействия поэтического и философского дискурсов. А. Ханзен-Лёве применительно к сологубовскому творчеству вводит определение «лирическое теоретизирование», суть которого в том, что религиозные и научные термины становятся поэтическими символами. По мнению А. Ханзен-Леве, рассмотрение теоретических высказываний символистов имеет смысл тогда, когда влечет за собой вскрытие мифопоэтических истоков стихотворной парадигматики .

Философские категории облекаются Сологубом в форму имен и мифов (Лилит, Айса, Ананке) и в некоторых случаях приобретают индивидуально значимую терминологическую функцию («дульсинирование» мира). В связи с тем, что Сологуб рассматривал свое литературное творчество не только как вид искусства, но и как дидактическое средство, инструмент рефлексии, заслуживают анализа его статьи, содержащие квинтэссенцию литературно-эстетических взглядов писателя и включенные им самим в полное собрание сочинений. В них Сологуб излагает устойчивую философско-эстетическую базу своего творчества и мировоззрения, заявляет о себе как о проницательном критике, теоретике литературы.

Несмотря на аполитичность, провозглашаемую в поэзии, Сологуб всегда отдавал дань актуальной публицистике. (См., в частности, серию статей об образовании в «Новостях и биржевой газете», авг. - окт. 1904 года). Когда же « ... ему суждено было выдвинуться в ряд немногих всероссийски признанных писателей, он почувствовал возможность конкретно и действенно влиять на умы и вкусы ... современников, способствовать воспитанию и совершенствованию общественного сознания» . Сологубу и его жене Ан. Чеботаревской принадлежат идеи организации тематически разных мероприятий: диспутов (о современном театре, 21 дек. 1913 года); публичных собраний («Современная молодежь и женский вопрос», 18 марта 1914 года); собеседований; общества «Искусство для всех», под эгидой которого прошел ряд литературно-художественных вечеров и чтений; а также лекционного турне 1913 - 1916 годов с докладами «Искусство наших дней», популяризирующими основы русского символизма.

Помимо этого перу Сологуба принадлежат несколько десятков статей, опубликованных в газетах и журналах 1904 - 1920-х годов. Среди них такие значимые, как: «Порча стиля», «Я, Книга совершенного самоутверждения», «Человек человеку -дьявол», «Демоны поэтов», «Искусство наших дней».

По мнению Пустыгиной, которая находит в статьях подтверждение стержневой идеи произведений 900-х годов, сологубовская концепция творчества должна быть рассмотрена, как минимум, в двух аспектах: философско-эстетическом; психологии творчества .

Философская основа творчества Сологуба заключается в резком разграничении объективного и субъективного начал в мире, находящихся в извечном диалектическом взаимодействии. Существование каждого человека протекает в рамках жестокой необходимости. Свобода иллюзорна для Сологуба уже потому, что человек смертен и бытие его изначально детерминировано. Миром правит необходимость (Ананке), отмеривающая человеку отрезок времени от рождения до смерти . С точки зрения единичного существования, хронология, событийный фон - лишь цепочка случайностей (Айса).

Однако каждое «Я» зафиксировано во времени и пространстве и является закономерным итогом длинной цепи причин, а затем, в свою очередь, оказывается промежуточным звеном в бесконечной цепи грядущих следствий. Признавая казуальные связи бытия и социальную детерминированность личности, Сологуб отдает дань объективности реального мира. Но поскольку действительность представляет собой лишь набор случайностей, конечная сознательная телеологичность обыденного человеческого существования отрицается Сологубом -философом, как отрицается им и разумность космоса. Реальностью управляет бессознательная множественность разнонаправленных и враждебных друг другу воль .

Созидающей основой мира Федор Сологуб считает творящую личность, именуемую по-разному: поэт, «Единый», «Я». Художник преображает мир в соответствии с заданной идеологической схемой. Декадентская теория «преображения жизни искусством» последовательно отстаивалась поэтом на протяжении всей жизни. Субъективному демиургическому началу противопоставлен термин «Не-я» - емкая, мистическая сила, предстающая в типологическом многообразии . Только в повторяющемся диалектическом взаимодействии «Я» и «Не-я» возможно познание онтологической модели, поэтому череда событий представляется Сологубу бесконечным круговоротом, где зло вечно.

По мнению Сологуба, возможны два пути к обретению внутренней свободы личности, разрушению изначальной заданности объективного хронотопа. Первый -полное одиночество, обращенность субъекта внутрь себя. Второй путь - создание мира нового, то есть творчество . Поскольку первична воля творца, художника, он имеет право на любые формы выражения. В связи с этим Сологуб декларативно отрицает существование таких явлений, как нарушение литературного стиля85, плагиат86.

В серии статей «Демоны поэтов» Сологуб, с позиции авторского сознания, разделяет всю «область поэтического творчества» на два полюса: лирика и ирония - в границах которых, по его мнению, происходит генезис поэтического таланта. Подобное деление соответствует символистской концепции двоемирия. Область лирического парадоксально видится Сологубом как «отрицание», «забвение данного мира», принесение его в жертву авторской мечте , а область иронии - как приятие действительности через обличение «сонмища уродливых демонов» ущербной

«Я» и «не-я» в лирике Ф.Сологуба

Кризис рационализма в творчестве Сологуба выражен через мотив гносеологической дезориентации, разрушения сознания: герой перманентно погружается в состояние безумия, экстатического отстранения от действительности, раздвоения, перерождения. Личностную дезориентацию отражает общая вопросительная интонация поэзии: «Что же тревоге сердечной ответит?», «Что я могу?», «Где же мой кроткий Эдем?», «Что мне делать? Заклинать ли? / Дверь рукою задержать ли?». В большинстве случаев вопрос не находит ответа, становится риторическим восклицанием, выражением жизненной неопределенности, вызывающей страх, тоску лирического «я».

Герой не может локализовать себя в пространстве: «А куда же мне идти? / Неотвязная истома / Все запутала пути»20 . Он затрудняется определить свою витальную или мортальную причастность: «Быть может, это сон в могильной тишине» ; «Еще дышу. Так мало сил/ Так жизни мало»211; «Она была в гробу живая,/ А я за гробом мертвый шел» . Основной проблемой лирического героя Сологуба видится проблема определения своего места в мире. Вследствие неопределенности эмпирической реальности, чужеродности социума герой замыкается в границах собственного сознания, которое становится для него наиболее убедительной системой координат. Индивиду сложно находить конструктивные социальные связи: «Нет друзей тебе в народе»213; «Я глубоко печаль затаю, / Замолчу перед злою толпой»2 . Лирический герой Сологуба априори одинок, и воспринимает это одиночество как заключение в индивидуальном мире неосуществимой мечты.

Ситуация одиночества и непонятости, с которой автор столкнулся с детства, была обусловлена, с одной стороны, внешними факторами, с другой стороны, одиночество было спровоцировано характером его личности. По воспоминаниям современников, с детства Федор Тетерников был скрытным, замкнутым, мало общался со сверстниками, предпочитал книги обществу людей. Его литературные увлечения не находили сторонников. В заметках о годах учения в институте он фиксирует: «Насмешки: поэт и т. д. - Читает Шекспира, прочтет и подражает» . Лирический цикл Сологуба «Из дневника», а также обрывочные впечатления, составившие «Канву к биографии», свидетельствуют, что авторская самооценка (застенчивого, непонятого, порочного, неуспешного) сформировалась уже к 16 годам. Мизантропические настроения Сологуба укреплялись со временем. «Путь спасения Сологуб связывал только с индивидуальной личностью, ее энергией, волей, мечтой» . На протяжении всей жизни поэт страдал обидчивостью, мнительностью, эгоцентризмом, поддерживал близкие отношения с узким кругом лиц, и потеря каждого близкого человека усугубляла разрыв связи с человечеством в целом. Так, летом 1908 года, после смерти сестры Сологуб писал В. Брюсову: «Мы прожили всю жизнь вместе, дружно, и теперь я чувствую себя так, как будто все мои соответствия с внешним миром умерли, и весь мир на меня, и все люди меня ненавидят»

В конечном итоге одиночество стало личным мифом, перешло из области эмпирической реальности в выигрышную субъективную позицию, послужило фундаментом для формирования несбалансированной самооценки. Избранность, непонимание окружающими, особый статус личности - Сологуб продолжал воспринимать так собственную судьбу даже тогда, когда находился на пике общественного признания и стал символом высокой поэзии для молодого поколения. «Тогда мы принимали - только бред / И вместе восхищались Сологубом», - писал В. Гиппиус о 90-х годах XIX века . Шарж 1907 года сопровождала патетическая подпись: «Федор Навьич Сологуб, ныне славою пасомый». Сологуб старательно не замечал своей славы. В 1912 году - немногим после триумфального успеха «Мелкого беса», после выхода поэтического сборника «Пламенный круг», единодушно признанного лучшим, - в ответ на памфлет М. Горького, опубликованный в «Русском слове», Сологуб с горечью высказывался: « ... и злословить меня удобно именно потому, что я не имею ни популярности, ни влияния, какую мерзость про меня ни напиши, ей поверят. Переменить это я не умею и, по всей вероятности, не сумею. Ну, а через сто лет все это, конечно, изменится, потому что вообще потомки лучше разбираются в делах предков, чем сами предки» 19. Сологуб придумал героя -себя также, как героев своих произведений, и вымышленный образ зачастую доминировал над собственно авторским «я» не только в художественных произведениях, но и в письмах, в публицистике. По словам А. С. Долинина, «центральная его идея: все и всё надо мной издеваются, все и всё строят мне козни. Очень ли это далеко от мироощущения самого Сологуба, от одной, как мы увидим ниже, органически свойственной ему антитезы: я да мир? Думаю, что нет» . Чувство одиночества служило для Сологуба мощным стимулом творческого процесса.

Характер вымышленного авторского образа концентрирует лирический герой. На протяжении всего творческого пути Сологуба в лирике лейтмотивно присутствовала тема болезненности отношений лирического «я» с человечеством, недовольство героя собой, его переживания в связи с неадекватной оценкой его творческих способностей и поведенческих особенностей. Комплекс «шута», веселящего толпу, ощущение собственного избранничества Сологуб пронес через всю жизнь («Я лицо укрыл бы в маске», 1895-96 гг.; «Шут», 1905 г.; «Тебя господь накажет», 1915 г. и др.). Образ Дон Кихота, трансформировавшийся в одну из мифологем сологубовского художественного космоса (всего в разное время Сологуб написал о Дон Кихоте 12 стихотворений), был близок автору, в частности, погруженностью в себя, «безумием», противопоставленностью социуму: «Сквозь проклятья, свист, глумленья, хохот, / Меч утратив, щит, копье, коня, / Добредет к ограде Дульцинеи / Дон-Кихот»Взаимодействие «я» и общества в лирике Сологуба сопровождает тема злого смеха (хохота, насмешки, глумления). В своих литературно-биографических заметках

Сологуб отмечает: «Маскарад, как средство осмеяния...» . В соответствии с идеей карнавальной культуры смех выступает атрибутом масочности, подмены подлинной сути мира ее фальшивым, деструктивным эквивалентом. «Всякий фарс в наше время становится трагедией. Смех наш звучит для чуткого уха ужаснее нашего плача, и восторгу нашему предшествует истерика. В старину смеялись веселые и здоровые. Смеялись победители. Побежденные плакали. У нас смеются печальные и безумные, смеется Гоголь. У моего безумия - веселые глаза»223. Ирония становится миромоделирующей категорией, приобретает «онтологический статус» как ведущий «структурно-экспрессивный принцип повествования» . Подчеркивается разрушительная суть смеха, его причастность жестокому социальному пространству: «Ты живешь безумно и погано, / Улица, доступная для всех, - / Грохот пыльный, хохот хулигана, / Пьяной проститутки ржавый смех» .

Образ «поэта» и «поэзии» в лирике Ф. Сологуба

Как и автор, герой причастен двум родам деятельности, двум профессиям: поэзии - личностно значимой, приносящей духовное удовлетворение, и преподаванию - работе не любимой, но социально востребованной, необходимой для жизнеобеспечения. Лирический герой Сологуба осмысляет поэзию как единственно ценное для себя мастерство, «творческое дело». Поэтический труд, «окруженный у Сологуба ореолом чистоты и святости»354, противопоставлен преподавательскому ремеслу («скучному», «надоевшему», «невольному»). По воспоминаниям современников, Сологуб, нуждаясь в средствах, «...должен был отдавать много времени и сил неприятной ему службе -особенно неприятной тем, что она заставляла его вставать рано и ограничивать ночную работу, которую он очень любил» . Личный конфликт «ночной» и «дневной» работы Сологуб в полной мере отразил в своей поэзии. Антагонизм двух сфер деятельности реализуется в образном пространстве его лирики как противоречие «живого», нового («звенящего», «цветущего», «струящегося») поэтического слова и «мертвой», «косной» речи изучаемой классической науки.

«Муза любит стих свободный, «Не учись по этим книгам, И живой, и новый»356. ср.: Что лежат перед тобой, Лицемеры их писали, Вознесенные толпой» Текст школьного учебника не обладает, по Сологубу, истиной, простотой, новизной (поскольку является элементом фальшивой, закостеневшей системы преподавания) и не нуждается в восприятии потомков. Противопоставление двух профессиональных родов деятельности: сочинения своего стихотворного и чтения чужого научного текста - на уровне субъектной организации выражается антиномией: мое слово - чужое слово. «Только будь всегда простою, «Все эти ваши слова Как слова моих стихов. ср.: Мне уж давно надоели» Я тебя любить готов...» Чужой, уже созданный, «мертвый» учебный текст оказывает на воспринимающего губительное, разрушающее воздействие, в отличие от своего стихотворного, обладающего живительной силой, в процессе сотворения которого «поэт» наделяется божественным могуществом, демиургическими функциями: «Ликуй, звени, блести, мой легкий, тонкий стих.../ И так люблю, губя, - и так, любя, гублю, / И, погубив, опять прильну - и оживлю» . Ср.: «Хирели груди их, согнутые над книгой, / Слабели зоркие, пытливые глаза. / Слабели мускулы, как будто под веригой, / И гнулся хрупкий стан, как тонкая лоза»361. Отрицая научную преемственность, лирический герой Сологуба в то же время осознает необходимость поэтической традиции и поэтического канона. Обозначив стихотворный процесс как «творческое дело, / А не в безумие прыжок» , герой акцентирует осмысленность, рациональность поэтического акта («Изучай прилежно слово/ Трезвой головою» ), совмещающего новизну фантазии («творчество») с монотонностью труда («дело»). (Сам Сологуб писал: «Победа в искусстве достигается непомерным трудом и великой мукой». Ср. также: «В ценность импровизаций мы не верим, небрежные стихи нам также мало радостны, как все небрежное и, стало быть, косолапое и глупое»364). Трудность аналитического создания стихотворного произведения, кропотливый подбор лексики, тематическая и стилевая осмысленность -признаки мучительной работы над словом отражены в поэтическом пространстве Сологуба. «И сказка вешняя горит / Над вечной мукой старых слов»365. Или: «Ах, кому ж какое дело / До того, что мудрый ищет / Вечные слова» . В лирике Ф. Сологуба присутствует постоянная корректировка собственного слова традицией, заданной великими предками («Суровый звук моих стихов -/ Печальный отзвук дальной речи» ). Сологуб апеллирует к классической русской поэзии, основные черты которой: строгость, четкость стихотворной формы («А мой устав - простой и ко строгий» ), обязательное наличие рифмы («Стих с рифмами звучит, блестит, благоухает.../Но темен стих без рифм и скуку навевает» ), приоритет трехсложных размеров как национальных, канонических для русской поэзии («А наш хорей, а те трехсложные размеры,/ В которых так легко вложить и страстный крик,/ И вопли горести, и строгий символ веры» [Там же]). Требовательное отношение как к творческому процессу, так и к готовому произведению, наличие внутренних авторских «критериев состоятельности» поэзии порождают оценочность лирики. Авторская точка зрения на стихи характеризуется дидактичностью, пытается удержаться в границах: «положительное - отрицательное» или, иначе, «удавшееся - не удавшееся». Неизменно антитетичный строй лирики Сологуба предполагает приятие одного рода символов, поэтических форм, готовых произведений -и отрицание других.

Помимо антиномий поэтический текст - научный текст и свое слово - чужое слово в лирике Сологуба можно вычленить антиномию создаваемое стихотворение -созданное стихотворение. Звучание поэтической речи - это жизнь стихотворения в процессе его создания. Поэзия видится автором как непрерывное движение, поток, противопоставленный статичной безжизненности уже созданной книги. Поэтический процесс описывается всегда как актуальный, незавершенный, в настоящем или будущем времени. «Таким образом отличительный признак «творимого» состоит в том, что у него есть начало, но нет конца, можно говорить о творении «незавершенном» или «бесконечном» . Употребление же глаголов прошедшего времени, соответствующее воспоминаниям героя о завершенных к моменту рефлексии стихотворениях, как правило, сопряжено с семантикой несовершенства, несостоятельности созданного текста или утраты поэтического дара. «Но высмеян опять мечтатель, / И затаилася мечта»371. Или: «Был когда-то я поэт, / А теперь поэта нет»372. Или, ироническое: «И я, как прежде, думал, что я - большой поэт, / Что миру будет явлен мой незакатный свет»3 .

Поэтическое сознание всегда динамично. Поэтическое слово одухотворяется, наделяется предикатами и эпитетами живого существа: «ликуй», «чарует», «убегает»; «сладкозвучная», «шалунья», «резвая» (рифма); «растрепанный», «вялый», «звонкий», «свободный», «живой» (стих). Сологуб метафорически представляет поэзию как подвижную водную или музыкальную стихию. Свойства, сближающие элементы двух сфер (музыки и воды), важные для понимания поэзии, это: высокая звуковая интонация, мелодичность, природная благозвучность («Ликуй, мой звонкий стих, о радостях моих»; «Какую правду облеку/ Его звенящим покрывалом?»); легкость, игривый тон («И песни я слагал веселые/ На берегу лазурных вод»; «Ликуй, звени, блести, мой легкий, тонкий стих»); неразборчивость голоса природы («И только звук, неясный звук/ Порой доносится оттуда»; «Вам голос поэта/ В потемнении неба/ Звучит, словно флейта/ Уходящего Феба»).

В стихотворении «Я слагал эти мерные звуки...» (1893), поэзия представлена одновременно причастной водной стихии и имеющей музыкальную природу. Лирический герой обращается к поэзии как к выразительнице мечты, пытается с помощью стихов избавиться от влияния жестокой, мучительной реальности: «Чтоб звучал, как напев соловьиный, / Твой чарующий голос, мечта, / Чтоб, спаленные долгой кручиной, / Улыбнулись хоть песней уста»374.

«Серебристые струи» лирики, в данном случае, становятся «живой водой», осуществляют жизнетворную, излечивающую функцию: «Я слагал эти мерные звуки, / Чтобы голос души заглушить, / Чтоб сердечные вечные муки / В серебристых струях утопить».

Мотив опьянения

Протест против монотонного существования обыденности, против узости позитивистской науки заставляет художников начала XX века искать новые формы эстетического восприятия. Стремясь передать внутреннее состояние через внешние символы и, с другой стороны, признавая непознаваемость бытия, символисты приходят к противоречию между выдвигаемыми ими гносеологическими теориями и их практическим осуществлением. Истина существует вне языковой системы. Сознание утрачивает функции гносеологического инструмента. Разум человека наделен стремлением к познанию, но, будучи «временным» началом, не извлекает из онтологической «вечности» априорно присутствующей в ней мудрости. Пространство закрыто для традиционных способов познания (для разума, оперирующего работой органов чувств). Мир превращается в набор таинственных символов, требующих расшифровки, становится условностью.

Слово в символизме должно давать лишь намек, импульс к пробуждению воображения. Признаком подлинной личности, выделившей себя из аморфного бытия, становится способность «прозревать» иные миры. Большой авторитет приобретает особое душевное состояние, в котором пробуждаются сверхчувственные возможности человека. По замыслу символистов, художник не приобретает знание (согласно привычному гносеологическому алгоритму), а погружается в знаковую сферу бытия и транслирует впечатления в отраженном, вербализованном виде. «Установка на «овладение» искусством, характерная для раннего символизма в фазе панэстетизма перерастает в представление об «одержимости» художника искусством»461. Сакральное происхождение искусства делает поэта, во многом, зависимой фигурой, не контролирующей процесс творчества. Актуализируется тема творческого безумия (создание произведений без ума, вне рационального императива).

Два типа безумцев, представленных символизмом: безумец дионисийского типа (характеризуется «пророческим даром», экстатичностью); безумец, близкий к русскому образу шута, юродивого (не соответствует идеалам общества или лично автора, то есть находится вне нормы, не-нормален). При совпадении этических идеалов автора и героя-безумца, отклонившимся от эталонной нормы признается мир вокруг героя. Если же авторский идеал лежит вне этики героя, то персонаж сопровождается негативной характеристикой. В творчестве Сологуба присутствуют обе модели «безумия» Символистами приветствуются способы достижения экстатического, творческого безумия. Одной из форм преодоления ограниченной рациональности является наркотическое воздействие, сформировавшее в лирике рубежа веков соответствующий мотив опьянения, галлюциногенного эффекта. Привлекательность темы алкоголя (варианты: табака, яда) для Сологуба, без сомнения, объясняется способностью психоактивных веществ возбуждать к деятельности мистические свойства человеческой природы, обыкновенно подавляемые холодом и сухостью повседневной рассудочной жизни. Одну из трагических тайн жизни представляет то обстоятельство, что проблески высшей жизни, вызванные таким образом, оплачиваются столь низменными проявлениями, неизбежно связанными с состоянием опьянения. Поэтому тема опьянения не получает однозначно положительной оценки в лирике Сологуба. Могущество инстинктов остается для лирического субъекта одновременно привлекательным и пугающим. Мотив опьянения в лирике Сологуба, связанный с частичной или полной утратой сознания субъекта, нельзя рассматривать в узком смысле, как употребление конкретного галлюциногенного вещества. Дурманящее воздействие на психику достигается разными способами. Мотив опьянения реализуется с помощью широкого круга образов-символов, семантически коррелирующих между собой. Основные из них, это: Символ яда (семантический эквивалент «напитка, изменяющего сознание»). Туман, как символ преграды между макрокосмом и микрокосмом. Дым. Триаду «туман - яд - дым» предлагается рассматривать как связанный смысловой ряд, отражающий попытку экстатического контакта человека с бытием. В данном диссертационном исследовании каждый из компонентов триады рассматривается как инвариант единого мотива, условно названного мотивом опьянения, предполагающего нерациональное, интуитивное соприкосновение лирического субъекта с миром. По мнению лирического героя-поэта, публика воспринимает его стихотворения как «туманы да обманы» («Голос из публики»463). Таким образом, тема тумана самим автором воспринимается как наиболее характерно выраженная в творчестве. «Все туманы да обманы» у Сологуба - признак непонятности текста для читателя. Поэт предполагает, что у адресата нет инструментария для дешифровки его поэтических текстов. Присутствие тумана индексирует состояние, в котором совершаются ошибки и недоразумения. Душа должна пройти от тьмы и смятения, из тумана, к ясности и просветлению. Изменение, превращение, развитие или сверхъестественное вмешательство — таково значение тумана в традиционном символизме вообще. Туман символизирует неопределенность, прелюдию к откровению или появлению новых форм. У Сологуба спутником, во многих случаях синонимом тумана выступает «мгла». Туманным может быть как день («Во мгле почиет день туманный» ), так и ночь («В тоске туманной ночных долин / Его подругой была ночная мгла» ). Туман ассоциируется с развоплощенностью, неопределенностью, он скрадывает действительность. Окруженный туманной дымкой, эмпирический мир становится ирреальным, теряет свою предметность, плотскость, силу реальности: «Толпы домов тускнели / В тумане млечном, / Томясь в бессильи хмуром / И бесконечном»466. В стихотворении «Толпы домов тускнели» героиня, стремящаяся перейти от жизни к смерти, оказывается в пограничной ситуации между двумя мирами. Граница миров - мост с чугунными решетками - пространственно разделяет верх и низ, но сущностно верхний и нижний миры идентичны, обладают сходными характеристиками. Болезнетворная, сырая, состоящая из воды (туман, дождь), благодаря туману неразборчивая в очертаниях эмпирическая реальность перетекает в нижний мир (струями стекает по граниту в канал). «Низ» дублирует верхний мир зрительно: туманный город мутно, неразборчиво отражается в канале. Сходство пространств выражено также в общности настроений: сверху «бессилье хмурое», «измученность жизнью» - снизу «дрожь отвращенья», «злая вода». В лирике Сологуба феноменальный и ноуменальный миры для героя благодаря туману становятся равно чужими, отдаленными. Туман выполняет не связывающую, а, скорее, разъединяющую человека и мир функцию. Мгла позволяет ощутить существование внешнего мира, но не позволяет понять его структуру. Реальный мир с помощью тумана развоплощается, теряет как четкость своих внешних очертаний, так и смысловую, эмоциональную четкость происходящих в нем явлений. Туман уравнивает социальные объекты с природными, город - с морем, с лесом, тем самым позволяя персонажу адаптироваться, преодолеть зависимость от социума: «Бледна и сурова, / Столица гудит под туманною мглой, / Как моря седого прибой» . Люди перестают быть враждебны лирическому герою, они становятся недифференцированной, бесплотной массой, перемещаясь в слабовыраженное, отчужденное от героя пространство: «Мелькают и вновь уничтожиться в ней (во мгле -прим. наши) I Торопится стая / Теней» [Там же]. Отношение лирического героя к туману амбивалентно: «Этот зыбкий туман над рекой.../ Ненавистен он мне, и желанен он мне / Тишиною своей и тоской»468. Амбивалентность восприятия обосновывается двойственной функцией тумана в лирике. Туман способен стать емким многоплановым символом, ценным для поэта начала XX века. Ценным свойством этого образа для символиста является неоднозначность толкования. Подобно героине Гиппиус, требующей «то, чего нет на свете», лирический герой Сологуба декларирует вненаходимость своих идеалов для обыденного мышления: «Я люблю всегда далекое, / Мне желанно невозможное.../ Там я счастлив, где туманные / Раскрываются видения»

Похожие диссертации на Поэзия Федора Сологуба (Принципы воплощения авторского сознания)

Типология воплощения рубежного сознания в художественной прозе конца XIX - начала XX века : на материале произведений А. Мейчена и Ф. СологубаГоловина, Оксана Юрьевна

Поэтика русской постмодернистской прозы рубежа ХХ–ХХI вв.: типы пространства и времени в воплощении кризисного сознанияКолмакова Оксана Анатольевна

Концепция "времени / вечности" в творческом сознании Вл. Соловьева : Философия - литературная критика - поэзияМокрова Анна Владимировна

Поэзия С. М. Соловьева. Эволюция творческого сознанияСитникова Наталья Николаевна

Система персонажей исторической эпопеи А. И. Солженицына "Красное колесо" как форма воплощения эстетических принципов и мировоззренческих позиций автораГуськов Вячеслав Владимирович

Принципы и средства художественного воплощения концепции человека в киноповестях "Звенигора", "Арсенал", "Земля", "Украина в огне", "Повесть пламенных лет" А. ДовженкоКасьянова, Светлана Петровна

Кумулятивный принцип сюжетостроения в неклассической поэтикеФедоров, Василий Викторович

Проза Джона Фаулза. Эстетические принципы и их художественное воплощениеПирузян, Анаит Анатольевна

Вычисление объемных свойств, высокочастотной диэлектрической проницаемости и частот длинноволновых фононов в двухатомных диэлектриках из первых принциповФедоров, Александр Семенович

Обеспечение допустимого уровня вибраций системы связанных роторов на основе исследования критических частот вращения с использованием модульного принципа Трифонов Федор Михайлович