Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Анакреонтическая и горацианская лирика А.А.Дельвига и историко-литературная традиция 41
Глава 2. Идиллии А.А. Дельвига и историко-литературная традиция 90
Глава 3. Антологические эпиграммы А.А. Дельвига и историко-литературная традиция 149
Глава 4. Жанровое и тематическое многообразие произведений А.А. Дельвига, содержащих эмблематическое отражение античности 181
Глава 5. Песни пасторальной тематики и сентиментальные романсы А.А. Дельвига в контексте историко-литературной традиции 252
Глава 6. "Русские песни" А.А. Дельвига и историко-литературная традиция 261
Глава 7. Романсы А.А. Дельвига и историко-литературная традиция 314
Глава 8. Жанровое и тематическое многообразие произведений А.А. Дельвига, отражающих традиции литературной песенности...328
Глава 9. Песенность в идиллиях, антологических эпиграммах, анакреонтической и горацианской лирике А.А. Дельвига 348
Глава 10. Осмысление А.А. Дельвига славянской мифологической и оссианической традиций в контексте античной мифологии и фольклора и проблема народности 361
Глава 11. Жанровая система романтизма и творчество А.А. Дельвига с точки зрения интереса к традициям античности и народной песенности 381
Заключение 394
Библиография 403
- Анакреонтическая и горацианская лирика А.А.Дельвига и историко-литературная традиция
- Идиллии А.А. Дельвига и историко-литературная традиция
- Антологические эпиграммы А.А. Дельвига и историко-литературная традиция
- Жанровое и тематическое многообразие произведений А.А. Дельвига, содержащих эмблематическое отражение античности
Введение к работе
История изучения и восприятия личности и поэзии А. А. Дельвига в русской критике и литературоведении. Творчество Дельвига стало предметом литературно-критического анализа еще при его жизни - в 1820 г. и с того времени продолжало интересовать русскую общественность. О Дельвиге писали известные русские критики, публицисты, литературоведы, являвшиеся представителями различных школ - культурно-исторической, «социологической», сравнительной, символической и др. Внимание к творчеству Дельвига не было постоянным и во многих случаях обусловливалось событиями в общественной жизни.
Первые упоминания о поэтических опытах Дельвига появились в связи с выходом очередных номеров периодических изданий, в которых печатались произведения молодого поэта. В «Невском зрителе» [421, с. 126] В. К. Кюхельбекер характеризовал стихотворение «Е. А. Б...вой», напечатанное в № 2 «Благонамеренного» за 1820 г., как «легкую прелестную безделицу, напоминающую (...) хорошие французские послания». Стихотворение Дельвига «Видение (Кюхельбекеру)», помещенное в 1820 г. в третьей книге «Трудов Общества любителей российской словесности», вызвало резкие замечания Н. А. Цертелева в статье «Письмо к г. Марлинскому», опубликованной в «Благонамеренном» [265, с. 15] под псевдонимом «Житель Васильевского острова».
Статья Н. А. Цертелева предшествовала появлению других откликов, в которых иронически воспринимались личность и творчество Дельвига. Созданные преимущественно в стихотворной форме пародии и памфлеты А. Е. Измайлова, Н. Ф. Остолопова, О. М. Сомова, Б. М. Федорова, А. А. Крылова были направлены против провозглашенного Дельвигом в стихотворении «Поэт» (1820) «союза поэтов», обвинявшегося в метафо-ризме, безосновательных взаимных похвалах, культе эпикурейских настроений. К примеру, Б. М. Федоров в характерном стихотворении «Союз поэтов» представил Дельвига (Суркова), Кюхельбекера (Тевтонова) и Ба-
4 і ратынского (Барабинского) «баловнями» судьбы, занятыми взаимовосхвалением: «Сурков Тевтонова возносит;// Тевтонов для него венцов бессмертья просит;// Барабинский, прославленный от них,// Их прославляет обоих» [123, с. 211]. За Дельвигом и его друзьями прочно закрепилась полемическая кличка «вакхические поэты», подчеркивавшая преобладание в их творчестве гедонистического начала (см., в частности, стихотворения А. А. Крылова «Вакхические поэты» [332, с. 40], Б. М. Федорова «Сознание» [613, с. 342]). В басне «Роза и Репейник» (1823) А. Е. Измайлов противопоставил «настоящего поэта» А. С. Пушкина «невежде» Дельвигу, возгордившемуся своей близостью к великому таланту. В конце 1823 г., отмежевываясь от группы Дельвига, ранее печатавшейся в «Благонамеренном», Измайлов писал, что в дальнейшем в его журнале не будут помещаться «сладострастные, вакхические и даже либеральные стихотворения наших баловней поэтов» [56, с. 368]. Писатели «Измайловского круга» открыто противопоставляли Пушкина как подлинного представителя романтизма так называемым «ложным романтикам» Дельвигу, Кюхельбекеру, Баратынскому, творчеству которых, по их мнению, были «в полной мере присущи фанатизм, невежество, безвкусие, бессмыслица» [см.: 480, с. 107]. В тот же период времени в анонимной «Сатирической газете» [524] и в фельетоне Ф. В. Булгарина «Литературные призраки» [71] было выражено ироническое отношение к использованию Дельвигом и другими поэтами-«баловнями» художественного образа «чаши бытия».
Писатели, близкие Дельвигу, высказывали благожелательное мнение о его творчестве. А. С. Пушкин в одной из заметок цикла «Отрывки из писем, мысли и замечания», предложенной к публикации в альманахе «Северные цветы» на 1828 г., восторженно характеризовал способность Дельвига как автора идиллий «совершенно перенестись из 19 столетия в золотой век», говорил о свойственном поэту «необыкновенном чувстве изящного» [484, т. 6, с. 23, 24]. В'незавершенных воспоминаниях «О Дельвиге», написанных в начале 1830-х гг., Пушкин отмечал склонность Дельвига
5.. долго обдумывать свои произведения, развивать в разговорах темы будущих стихов. Среди писателей, творчеством которых интересовался Дельвиг-лицеист, Пушкин назвал Горация, Ф.-Г. Клопштока, Л.-Г.-К. Гельти, Ф. Шиллера, Г. Р. Державина, В. А. Жуковского. В ранних анакреонтических текстах Дельвига («К Диону», «К Лилете», «К Дориде»), по наблюдению Пушкина, «уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял» [484, т. 7, с. 293]. Пушкин отмечал также несчастливую творческую судьбу Дельвига, творчество которого не было достойным образом оценено ни при жизни, ни после смерти. П. А. Вяземский, характеризуя поэзию Дельвига, сравнивает ее с водами Аретузы, «сохраняющими свежую сладость свою и при впадении в море, протекающими между нами, не заимствуя ни красок, ни вкуса разлившегося потока», причем для лучших произведений поэта (таких, как «Друзья», «Гений-хранитель») характерно «что-то чистое, независимое, целое в соображениях и исполнении» [127, с. 434].
Выход в 1829 г. сборника «Стихотворений» Дельвига вызвал появление нескольких рецензий. Наряду с безусловно положительным кратким откликом «Северной пчелы» [530] появились и доскональные разборы опубликованного поэтом. С. Е. Раич, отмечая строгий отбор автором произведений, включенных в сборник, вместе с тем отвергал многие замыслы Дельвига, указывал на отсутствие в произведениях, ориентированных на античную традицию, «тени древнего», а также на отдельные проблемы, связанные с неудачным подбором лексем, затруднявшим выражение заду-манного [133, с. 190]. В резкой форме С. Е. Раич упрекал Дельвига в ком-плиментарности его посланий к друзьям, что побудило последнего в статье «На критику «Галатеи» отметить «всю неприличность нападок на нравственное чувство уважения (...) к Пушкину, Баратынскому и Плетневу» [210, с. 124-125].
Кс. А. Полевой, исходя из мысли о том, что в современности невозможно создавать идиллии в полном соответствии с духом древности, счи-
6 '
тал, что Дельвиг в своих произведениях выступает в качестве подражателя античным формам. По наблюдению критика, выбор формы должен непосредственно зависеть от «внутренней мысли», исходящей из реалий современности, в рамках которых совершенно утрачивается подавляющее большинство античных эмблем и символов [462, с. 359 - 374]. В полемику с Кс. А. Полевым вступил М. Н. Лихонин, признававший, что дух древней Эллады в лучших произведениях Дельвига удачно сохранен, а «простота в сравнениях» помогает поэту в ориентированных на античность текстах выразить «мысль истинно глубокую» [350, с. 187, 189]. В анонимном (за подписью: В.) отклике «Московского вестника» отмечены свойственные поэзии Дельвига естественность и «чувство», однако при этом субъективно подчеркнуты ее поверхностность, отсутствие художественной оригинальности, якобы ошибки в метрическом построении стихов [410, с. 12]. Первая публикация в издании 1829 г. идиллии «Конец золотого века» вызвала поэтический отклик В. К. Бриммера, развивавший суждение о преходяще-сти всего на земле, в том числе и ценностей идеального мира [70]. Интерес к «Стихотворениям» Дельвига проявили даже иноязычные издания: позитивную оценку книги поместил «учено-литературный» журнал на французском языке «Bulletin du Nord», издававшийся в Москве Лекуантом Де-лаво; свой отклик дал и парижский журнал «Revue encyclopedique» («Энциклопедическое обозрение»), выходивший по инициативе М. А. Жюльена де Пари [см.: 337, с. 84, 212].
В «Обозрении русской словесности 1829 г.», опубликованном в альманахе «Денница» на 1830 год, И. В. Киреевский, в целом благожелательно встретивший «Стихотворения» Дельвига, дал небольшую, но предельно емкую характеристику идиллий поэта, напластовавших на античную традицию веяния новой эпохи: «Романтическая любовь - подарок арабов и варваров; уныние - дитя Севера и зависимости; всякого рода фанатизм -необходимый плод борьбы вековых устройств Европы с порывами к улучшению; наконец, перевес мысленности над чувствами, и оттуда стремле-
7 ниє к единству и сосредоточенью, - вот новые струны, которые жизнь новейших народов натянула на сердце человека. Напрасно думает он заглушить их стон, ударяя в лиру Греции: они невольно отзываются на его песню, и вместо простого звука является аккорд. Таковы подражания Дельвига» [300, с. 54 - 55]. Суждение Киреевского о Дельвиге получило ироничную трактовку в пародии на дельвиговскую идиллию «Изобретение ваяния», опубликованной за подписью «Аполлон Зевесов» в «Сыне отечества и Северном архиве» внутри альманаха сатиры «Альдебаран» 25 апреля 1830 г.
Дельвиг, считавший, что в произведениях А.Ф. Мерзлякова, стремившегося отстоять свой приоритет в создании русского гекзаметра и в области «русских песен», можно заметить «одно намерение кое-как высказать нечистым прозаическим языком поэзию подлинника» [211], вступил в полемику с «Московским вестником», в результате которой появились публикации П. С. Савельева и Н. И. Надеждина, отказывавшие «русским песням» Дельвига в народности. В статье О. М. Сомова «Стихотворения барона Дельвига», формальным поводом к которой стал выход дельвигов-ского сборника, осуществлена глубоко продуманная защита «русских песен» Дельвига как самобытного явления русской литературы [552, с. 55 -66]. Впоследствии О. М. Сомов отмечал, что Дельвиг, по сравнению с Мерзляковым, «берет решительное преимущество и по созданию, и по отделке истинно русским» [363]. В числе характерных черт «русской песни» О. М. Сомов называл «простоту языка», «простодушие выражения», «живость ощущений», «незатейливость подобий и картин» [363], - все то, что в одинаковой мере оказалось близко и Дельвигу, и Мерзлякову. Предпочтение Дельвигу, явившемуся на литературном поприще вслед за Мерзляковым, выражал и Кс. А. Полевой: «Никто лучше барона Дельвига не воспользовался счастливой мыслью А. Ф. Мерзлякова, показавшего нам всю прелесть родных наших песен (...). Б. Дельвиг состязается с ним в сем роде поэзии и, по нашему мнению, имеет более нежности, вкуса и, сверх то-
8 . го, он более русский человек в своих песнях» [462, с. 372]. Далее характеризуя «русские песни» Дельвига, Кс. А. Полевой указывал, что в них автор «является во всей красе разгульного русского народа, у которого в песнях слышится грусть и часто веселье оканчивается слезами» [462, с. 372].
Основными оппонентами Дельвига в период существования «Литературной газеты», выпуск которой начался в январе 1830 г., были «Московский телеграф» Н. А. Полевого, «Северная пчела» Ф. В. Булгарина, «Северный Меркурий» М. А. Бестужева-Рюмина. Большинство негативных оценок оппонентов из этих изданий не имели отношения к поэзии, ограничиваясь восприятием Дельвига как представителя «литературной аристократии», склонного к эстетической элитарности. Вместе с тем Н. А. Полевой сочинил и опубликовал пародии на балладный романс «Сон», антологическую эпиграмму «Смерть» и некоторые другие произведения Дельвига. М. А. Бестужев-Рюмин обвинил Дельвига в том, что половину его стихов написал Пушкин, а другую половину - Баратынский [529, с. 46], однако, узнав о смерти поэта, откликнулся на нее прочувствованным некрологом [533].
Кончина поэта вызвала также появление «Некролога барона Дельвига» П. А. Плетнева в № 4 «Литературной газеты» от 16 января 1831 г., в котором указывалось, что «муза Горация была первою вдохновительницею молодого поэта», выделявшегося из основной массы современных ему литераторов «разнообразием и оригинальностью вымыслов, верным поэтическим чувством и прекрасным употреблением почти всех стихотворных форм» [см.: 459, с. 31 - 32]. Называя прижизненный сборник стихотворений Дельвига «одним из замечательнейших памятников русской поэзии текущего столетия», Плетнев особо отмечал в творчестве поэта свежесть картин, чувственность, «музыку величественной простоты» [см.: 459, с. 32]. Известны поэтические отклики на смерть Дельвига, характеризующие его как признанного мастера русской антологической поэзии (в частности, «На смерть барона Дельвига», «К нему же при погребении»
9 * Н. И. Гнедича, «Анфологическое четверостишие», «К могиле бар<она> Дельвига» М. Д. Деларю, «А. А. Дельвигу» Н. М. Языкова).
Представители пушкинского круга и близкие им современники, хорошо знавшие Дельвига при жизни, оставили ценные наблюдения о его твор-честве. В «Старой записной книжке» П. А. Вяземского содержится краткое изложение неосуществленного дельвиговского замысла бытовой повести, отмечается любовь Дельвига к настоящей поэзии [см.: 126, т. 8, с. 442 -446]. В полемической статье «Языков и Гоголь» (1847) П. А. Вяземский оценивал творчество поэтов пушкинского круга - Пушкина, Дельвига, Баратынского, Языкова - как «нераздельное явление», полно отразившее то живое, что есть в нравственной стороне жизни народа. Опубликованные в 1897 г. воспоминания Н. М. Коншина о Дельвиге проливают свет на биографические реалии, связанные с написанием поэтом «русских песен» («светлых созданий его благородной души»), стихотворных дружеских посланий к Е. А. Баратынскому, а также с его творческим участием в изданном в 1830 г. Коншиным и Е. Ф. Розеном альманахе «Царское Село» [см.: 313, с. 273 - 277]. Публикацию сопровождало послесловие А. И. Кирпич-никова, обусловливавшего интерес к Дельвигу со стороны Коншина стремлением противопоставить ярких представителей «золотого века» современным писателям, якобы чуждым порывов к высоким идеалам [301, с. 277-279].
В воспоминаниях А. П. Керн впервые опубликованы тексты и раскрыта история создания ряда поэтических экспромтов Дельвига («Хвостова
*
кипа тут лежала...», «Я в Курске, милые друзья...», «Друг Пушкин, хочешь ли отведать...», «Увижу ль вас когда-нибудь...»), а также акцентировано внимание на дружеских взаимосвязях Пушкина и Дельвига, нашедших отражение в поэзии [117, с. 679 - 683]. В «Записках» М. И. Глинки содержится история создания и музыкальной обработки стихотворения Дельвига «Не осенний частый дождичек...» [152, с. 95]; в воспоминаниях В. А. Эртеля рассказана, как оказалось впоследствии, недостоверная исто-
10 . рия коллективной работы над «Застольной песней» («Ничто не бессмертно, не прочно...»), традиционно воспринимаемой как произведение Дельвига [677, с. 263 - 265]; в «Дневнике» А. Н. Вульфа дана высокая оценка пастушеских идиллий Дельвига [124, с. 23]; обстоятельства литературной жизни рубежа 1820 - 1830-х гг., связанные с творчеством Дельвига, представлены в «Воспоминаниях» А. И. Подолинского [461, с. 859 - 863]. Фольклорист и этнограф М. А. Максимович, сотрудничавший в «Литературной газете» и переписывавшийся с Дельвигом, в своих мемуарах отмечал у последнего глубокое знание русской народной песни, во многом удивительное, поскольку традиционной для поэта, почти не выезжавшего из Петербурга, была атмосфера дворянского литературного салона [532, с. 290 - 292]. О Дельвиге как адресате антологической эпиграммы А. С. Пушкина «Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы...» и о творческих взаимосвязях двух поэтов вспоминал Е. Ф. Розен [см.: 485, т. 2, с. 277 - 278]. Отдельные наблюдения, связанные с творчеством Дельвига, содержатся также в «Записках о моей жизни» Н. И. Греча, «Записках» А. И. Кошелева, «Дневнике» А. В. Никитенко, «Записках» Кс. А. Полевого, «Записках о Пушкине» И. И. Пущина, «Записках» Д. Н. Свербеева. Наиболее полно из всех мемуарных сочинений характеризует А. А. Дельвига книга его двоюродного брата А. И. Дельвига «Мои воспоминания», в деталях рассказывающая о возникновении альманаха «Северные цветы», отношениях поэта с А. С. Пушкиным, Н. И. Гнедичем, Ф. В. Булгариным, Н. И. Гречем, А. X. Бенкендорфом, передающая историю создания стихо-творений «Друзья, поверьте, не грешно...», «Петербургским цензорам», «До рассвета поднявшись, извозчика взял...», «Федорова Борьки...», «Хвостова кипа тут лежала...» и др. А. А. Дельвиг предстает в воспоминаниях А. И. Дельвига активным участником литературной полемики 1820-х гг., отстаивавшим интересы пушкинского круга, нередко вступавшие в противоречие с интересами других литературных группировок [см.: 218].
11.
Творчество Дельвига ценил Н. В. Гоголь, включивший в готовившуюся им к изданию «Учебную книгу словесности для русского юношества» две дельвиговские идиллии «Купальницы» и «Отставной солдат», а также написанные поэтом сонет «Вдохновение» и песню «Наяву и в сладком сне...». Дельвиг был интересен Н. В. Гоголю не только как друг и единомышленник Пушкина, но и как автор заслуживающих внимания произведений, «поэт-сибарит, который нежился всяким звуком своей почти эллинской лиры и, не выпивая залпом всего напитка поэзии, глотал его по капле, как знаток вин, присматриваясь к цвету и обоняя самый запах» [цит. по: 217, с. 21].
В. Г. Белинский в своих статьях разных лет отказывал «русским песням» Дельвига в народности. Так, в статье «Литературные и журнальные заметки. Несколько слов «Москвитянину» (1843) критик писал: «Да кто же не чувствует и не знает, что русские песни забытого Дельвига столько же русские, сколько, например, идиллии г-жи Дезульер теокритовские» [42, т. 5, с. 476]. Данная мысль была повторена Белинским в десятой статье цикла «Сочинения Александра Пушкина» [42, т. 7, с. 185]. Приветствуя в 1845 г. появление литературного дарования А. В. Кольцова, критик признавал, что толчком к творческому развитию «воронежского самородка» послужило знакомство с «русскими песнями» Дельвига, однако данный факт подводил Белинского к еще более резкому отзыву: «Что же касается до русских песен Дельвига, это уже решительные романсы, в которых русского одни слова (...). В песнях Дельвига нет ничего, кроме сладенького любезничанья и сладенькой задумчивости, следовательно, нет ничего русского» [42, т. 8, с. ПО - 111]. Заняв радикально жесткую позицию, Белинский отрицал заслуги Дельвига практически во всем, даже в жанре идиллии: «Подражания древним, в которых греческого - одни гекзаметры, да и то русские, одни длинные составные эпитеты, клонящие ко сну» [42, т. 5, с. 188].
12 В. Г. Белинский считал, что Дельвиг получил литературную известность благодаря дружеским отношениям с Пушкиным и другими поэтами своего времени: «Это была прекрасная личность, которую любили все близкие к ней; Дельвиг любил и понимал поэзию не в одних стихотворениях, но и в жизни, и это-то ошибочно увлекло его к занятию поэзиею, как своим призванием; он был поэтическая натура, но не поэт» [42, т. 7, с. 179]. Под влиянием высказываний Белинского сформировалось общественное мнение, отчетливо выраженное в мемуарах сотрудника Пушкина по «Современнику» Н. И. Тарасенко-Отрешкова, указывавшего, что великий поэт, «увлекаемый дружбой ко многим писателям», чрезмерно ценил их сочинения: «Столь крайняя снисходительность и даже полная уверенность Пушкина в значительности дарования многих его друзей, как-то: барона Дельвига и других, происходили от весьма уважительного побуждения его прекрасной души» [цит. по: 586, с. 44 - 45]. Позитивные оценки Пушкиным личности и творчества Дельвига воспринимались как дружески пристрастные и в исследовании П. И. Бартенева: «Дельвиг был для Пушкина тем же, чем для Карамзина - А. А. Петров, для Жуковского - Андрей Иванович Тургенев, для Батюшкова - И. А. Петин. Любя Дельвига со всем пристрастием горячей дружбы, Пушкин думал видеть в нем те достоинства, которые желал самому себе» [35, с. 58]. Как видим, уже в 1840 -1850-е гг. творчество Дельвига в сознании критиков и историков литературы полностью ушло в тень, а сам поэт стал восприниматься как спутник Пушкина.
Внимание русской критики к творчеству Дельвига не носило в те годы системного характера, причем отношение к его произведениям преимущественно обусловливалось «расхожим» мнением о нем как о представителе «литературной аристократии», чья репутация сформировалась в условиях существования обособленных дружеских кружков, характеризовавшихся ограниченностью числа участников, элитарностью интересов. Общей позицией постепенно становилось критическое отношение к творчеству по-
13* эта, якобы чуждому подлинных проявлений народности, при этом указывалось на отступления Дельвига от традиций народной песенности. Скептическое отношение к наследию Дельвига было обусловлено влиянием резких суждений оппонентов пушкинского круга из числа сторонников А. Е. Измайлова, Б. М. Федорова, Ф. В. Булгарина, Н. А. Полевого. Скепсис усилили и высказывания В. Г. Белинского, оценивавшего произведения Дельвига, уже ставшие к концу 1830-х гг. явлением литературной истории, с позиций новой реальности, которой они не соответствовали.
Демократическая критика 1850 - 1860-х гг. во многом следовала тем представлениям о Дельвиге и его творчестве, которые закрепились в предшествующие годы. В частности, Н. Г. Чернышевский, вслед за Кс. А. Полевым, критически оценивал идиллии Дельвига, поскольку в новых исторических условиях они не могут в полной мере отразить ни картин античной жизни (как у Феокрита), ни обстоятельств близкой автору реальности [см.: 640, с. 300]. Повторяя наблюдение В. Г. Белинского относительно дельвиговского влияния на творческое становление А. В. Кольцова, Н. А. Добролюбов отмечал близость отдельных произведений Дельвига («Ах ты, ночь ли...» и др.) русскому устному народному творчеству, однако при этом указывал на «неестественность в сравнениях», использованных Дельвигом во многих других «русских песнях» [226, с. 219, 206 -207]. Особой критике Добролюбова в статьях «А. В. Кольцов» и «Повести и рассказы С. Т. Славутинского» подверглась «русская песня» Дельвига «Пела, пела пташечка...», в которой усматривались «нежное воркованье любящихся и томная задумчивость» [227, с. 39], изначально не соответствовавшие настроениям, свойственным фольклорной традиции. Интересно отметить то обстоятельство, что Добролюбов не ограничивался стремлением выявить отдельные факты следования Дельвига традициям народного творчества, поднимая вопрос о месте фольклора в художественном освоении поэтом окружающей действительности.
14, Выпуск книгоиздателем А. Ф. Смирдиным в 1850 г. однотомного собрания сочинений Дельвига, далекого от реальной полноты, побудил В. П. Гаевского составить список ранее изданных и, частично, сохранившихся в рукописях произведений поэта [см.: 129, с. 137 - 156]. В. П. Гаев-ский стал первым биографом Дельвига, опубликовав в нескольких номерах «Современника» пространный очерк «Дельвиг» [130]. Свою публикацию, опиравшуюся как на воспоминания современников, так и на сохранившиеся документы, ранее не опубликованные стихотворения и письма, В. П. Га-евский воспринимал в качестве подсобного материала для будущей полной биографии А. С. Пушкина. Отдельные поэтические произведения Дельвига («В день моего рождения», соавторское «Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком...» и др.) В.П.Гаевский рассматривает, не анализируя их, а характеризуя исходя из биографических реалий, событий, предшествовавших их появлению. К примеру, горацианский эмблематический мотив сельского уединения в «Моей хижине» Дельвига трактовался исследователем исходя из воззрений поэта на реальность, без учета литературной традиции: «В этом идеале жизни, идеале невысоком, и потому достигнутом, Дельвиг выразил свои воззрения на жизнь, которым не изменял никогда, свои требования от жизни, свой отличительный характер» [130, т. 5, с. 47]. Историко-культурные наблюдения, способствующие восприятию стихотворений Дельвига, написанных к «лицейским годовщинам», содержатся в статье Гаевского «Празднование лицейских годовщин в пушкинское время», опубликованной в № 12 «Отечественных записок» за 1861 г. О лицейском стихотворении Дельвига «Бедный Дельвиг», якобы давшем основания современникам (друзьям-лицеистам, литературным оппонентам и др.) упрекать поэта в лености, Гаевский писал в статье «Пушкин в Лицее и лицейские его стихотворения» [см.: 132, с. 146]. Особой заслугой Гаевского были разыскание и первая публикация многих стихотворений Дельвига («К А. Д. Илличевскому», «К друзьям», «Моя хижина», «Успокоение», «К А. Е. И.», «К ошейнику собачки Доминго» и др.). Дея-
15, тельность Гаевского как биографа и издателя произведений Дельвига получила различные оценки - однозначно позитивную (Н. А. Некрасов), конструктивно полемическую (Н. С. Тихонравов), негативную (П. В. Анненков).
В 1860 - 1880-х гг. интерес к творчеству Дельвига со стороны историков литературы почти не проявлялся, что можно объяснить рядом собственно литературных обстоятельств - «теоретическим господством прозы» (Л. Я. Гинзбург), восприятием работы В. П. Гаевского как итоговой на данном этапе, закрепившейся оценкой Дельвига в качестве малозначимого поэта, чье творчество интересно только как определенный контекст при анализе пушкинского наследия. Однако именно в эти годы наблюдается несомненное внимание к творчеству Дельвига со стороны Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, А. К. Толстого, использующих реминисценции из произведений поэта-предшественника в своих сочинениях. Материал о Дельвиге в небольшом объеме включается в «Курс истории русской литературы» К. Петрова [450, с. 162], вторую часть «Истории русской литературы в очерках и биографиях» П. Н. Полевого [465, с. 256 - 261], что свидетельствует о прочном вхождении имени поэта в русскую литературу. В обоих случаях Дельвиг показан как один из ярких представителей пушкинского круга, наряду с Е. А. Баратынским, Н. М. Языковым и др. П. Н. Полевой использовал в своей работе некоторые архивные материалы, проливавшие свет на биографию Дельвига, в частности, впервые опубликовал фрагмент не разысканного до настоящего времени прошения поэта на высочайшее имя (1828).
В конце 1880 - начале 1890-х гг. продолжился процесс сосредоточения поэтического наследия Дельвига: увидели свет «Полное собрание стихотворений барона А. А. Дельвига» (1887, переиздано в 1893 г.), подготовленное А. С. Сувориным, и книга «Сочинения барона А. А. Дельвига» (1893) с приложением биографического очерка, написанного Вал. В. Майковым. Данные издания составлялись с учетом замечаний и наблюдений
В. П. Гаевского, а потому удалось избежать многих неточностей, отличавших издание А. Ф. Смирдина. «Не преследовавшее научных целей и к настоящему времени совершенно устаревшее» (В. Э. Вацуро; [см.: 85, с. 378]) издание Вал. В. Майкова стало первой попыткой свести воедино все дельвиговское наследие, включавшее не только стихотворения, но и драматические отрывки, прозаические опыты, литературно-критические статьи. Вал. В. Майков опубликовал 32 письма Дельвига различным адресатам (В. Г. Анастасевичу, Е. А. Баратынскому, Ф. Н. Глинке, Н. М. Коншину и др.), причем многие из них были напечатаны впервые. Акцентируя внимание на биографии Дельвига, сборе и систематизации дельвиговских разножанровых текстов, Вал. В. Майков не ставил целью анализа поэзии Дельвига, однако сделал несколько интересных наблюдений, в частности, указал на горацианские мотивы в послании Дельвига «Пушкину» («Кто, как лебедь цветущей Авзонии...»). На материалах предшественников (прежде всего, В. П. Гаевского, Вал. В. Майкова) основывался В. С. Рыбинский, автор статьи «Барон А. А. Дельвиг, его жизнь и литературная деятельность» [510], во многом представлявшей собой общие сведения по истории пушкинского периода русской литературы. Некритически следуя за В. П. Гаевским, объяснявшим появление произведений Дельвига исключительно биографическими обстоятельствами, Рыбинский вместе с тем был первым исследователем, который указал два источника литературного влияния на Дельвига: с одной стороны, им подчеркнута горацианская традиция, с другой - выделена традиция народной песенности, рассматриваемая на примере «Русской песни» («Ах ты, ночь ли...»).
Определенный объем сведений о поэтическом творчестве Дельвига содержится в книгах, подготовленных и изданных к 100-летнему юбилею Царскосельского лицея. Д. Д. Кобеко в книге «Императорский Царскосельский лицей: Наставники и питомцы. 1811 — 1843» [306] акцентировал внимание на отношениях Пушкина и Дельвига, назвал в этой связи стихотворения, которые поэты посвящали друг другу, рассказал о сотрудничест-
17 ве поэтов в издании «Литературной газеты», а также впервые опубликовал письма Дельвига к А. Н. Оленину от 27 сентября 1821 г. (в нем поэт говорит о своей «склонности к занятиям библиографическим»; [306, с. 486]), 8 и 26 мая 1825 г., 24 декабря 1830 г. Взаимоотношения поэтов-лицеистов во время учебы и по окончании Лицея, оказывавшие влияние на творческую деятельность, значимы и для книги Н. А. Гастфрейнда «Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею», во втором томе которой [141, с. 280 - 381] помещен отдельный биографический очерк Дельвига. Особо выделяется книга К. Я. Грота «Пушкинский лицей (1811 - 1817). Бумаги I курса, собранные академиком Я. К. Гротом. С приложением портретов, факсимиле и рисунков, а также некоторых бумаг III и VI курсов» [184], оказавшаяся ценным документальным сборником, включавшим в себя отзывы наставников и однокашников о Дельвиге и его лицейских стихотворениях, сведения о несохранившихся дельвиговских произведениях (в частности, написанных в жанрах басни, баллады). К. Я. Гротом впервые опубликованы стихотворения Дельвига «Богиня Там и бог Теперь», «Близость любовников», «Переменчивость» и др., а также ранние редакции и варианты некоторых его текстов. Заслугой К. Я. Грота стала также атрибуция Дельвигу стихотворения «Надпись к моему портрету», ранее приписывавшегося А. С. Пушкину [см.: 268, с. 137]. В подготовленной К. Я. Гротом на основе материалов, сохранившихся в архиве Я. К. Грота, статье «Празднование лицейских годовщин при Пушкине и после него» [185] впервые опубликованы и прокомментированы биографическими обстоятельствами стихотворения Дельвига, написанные к лицейским годовщинам («<19 октября 1822>», «19 октября 1824», «19 октября 1825», «Снова, друга, в братский круг...»).
В русской литературе серебряного века обращение к поэзии Дельвига является эпизодическим. Так, А. А. Блок вступает в полемический диалог с Дельвигом по вопросу о месте вдохновения в жизни поэта («Дельвигу», 1899) во многом под впечатлением от общения с двоюродной бабушкой
18. С. Г. Карелиной («тетей Соней»), хорошо знавшей семейство Дельвигов [см.: 40]. А. Белый цитирует строки о Дельвиге из стихотворения
A. С. Пушкина «Чем чаще празднует лицей...» (1831) в романе «Петер
бург» (1911 - 1913), записывает в дневнике фрагмент дельвиговской «Эле
гии» («Когда, душа, просилась ты...») при получении известия о смерти
Блока. Вяч. И. Иванов указывает, что Дельвиг, как никто другой, в своих
гекзаметрах «уловил греческую мраморную линию» [цит. по: 217, с. 33]. К
созданию отдельного художественного очерка о Дельвиге обращается
B. Ф. Ходасевич, отмечавший, что невозможно представить «пушкинскую
плеяду» без Дельвига, необходимого «ее внутреннему равновесию и сыг
равшего свою роль в механизме ее движения» [634, с. 165]. По мнению
В. Ф. Ходасевича, поэзия Дельвига «мягка, благородна, исполнена тонкого
вкуса» [634, с. 165].
В начале XX века исследователи обращаются к отдельным фактам биографии и творчества Дельвига. Особенности характера поэта, формировавшегося в лицейские годы и оказавшего несомненное влияние на его литературные приоритеты, интересовали А. Яхонтова [19, с. 1-12]. Е. А. Бобров обращался к проблеме взаимоотношений Дельвига и Н. А. Полевого [59]; В. В. Данилов, Е. С. Шумигорский и Н. К. Замков писали о деятельности Дельвига в качестве издателя и журналиста, выпуске номеров «Литературной газеты», сотрудничестве с О. М. Сомовым и разногласиях с А. X. Бенкендорфом [207; 270; 673]. Традиционные представления о Дельвиге как о поэте пушкинского круга, создававшем произведения под впечатлением от общения с друзьями, прежде всего - с А. С. Пушкиным, содержатся в статье А. К. Бороздина «Дельвиг, Языков и Баратынский» [см.: 64, с. 102 - 127]. В 1916 г. Н. П. Киселевым была опубликована первая посвященная поэзии Дельвига теоретико-литературная работа, рассмотревшая особенности метрики известных к тому времени дельвигов-ских произведений разных жанров - идиллий, «русских песен» и др. [см.: 302, с. 148 - 157]. С. В. Шервинским опубликованы две статьи, посвящен-
19 і ные поэзии Дельвига - «Барон Дельвиг и русская народная песня» [662, с. 139 - 164] и «In mortem passeris Lesbiae» и «На смерть собачки Амики» [661, с. 306 - 314]. Первая из названных статей, отличаясь крайним субъективизмом, развивала утверждения В. Г. Белинского, в жесткой форме отказывала «русским песням» Дельвига в народности, прямо противопоставляла фольклорные и дельвиговские песни, характеризовала Дельвига как салонного поэта. Существенно большую значимость имеет научная статья С. В. Шервинского, раскрывающая связи стихотворения Дельвига «На смерть собачки Амики» с древнеримскими источниками, в особенности, с одой Катулла «На смерть воробья Лесбии». Шервинский акцентировал внимание на хронологическом диссонансе двух произведений, однако не смог до конца понять его причин, установленных впоследствии С. А. Ки-бальником [297], отметившим промежуточное влияние на Дельвига со стороны Марциала.
Первые послереволюционные годы ознаменовались публикацией ряда ранее не известных произведений Дельвига. В собранном и подготовленном к печати М. О. Гершензоном в 1919 г. шестом томе серии материалов по истории русской мысли и литературы «Русские пропилеи» впервые увидели свет стихотворения Дельвига «В альбом княжне Волконской» и «Любовь» (ранняя редакция) [507, с. 80, 88]. Результатом знакомства М. Л. Гофмана с рукописными материалами Дельвига, хранящимися в Институте русской литературы, стал выход в 1922 г. сборника «Неизданных стихотворений» Дельвига, включавшего в себя значительное число ранее не публиковавшихся поэтических текстов, в том числе «К Лилете (Зимой)», «Фани», «Осеннюю картину», «Песню» («Как ни больно сердца муки...»), «Романс» («Проснися, рыцарь, путь далек...»), «Ф. Н. Глинке». В этой же книге был впервые напечатан и незаконченный фрагмент большого произведения Дельвига «Ночь на 24 июня», написанный размеренной прозой и потому включенный М. Л. Гофманом в число стихотворений. В «Сборнике Пушкинского Дома на 1923 год» М. Л. Гофман опубликовал и
20. сопроводил биографическим комментарием двадцать пять писем Дельвига невесте С. М. Салтыковой, относящихся к июню - октябрю 1825 г. [167, с. 78 - 94]. Биографический характер носит также статья М. Л. Гофмана «Страница из жизни Дельвига», помещенная в первой книге литературно-художественного и философского сборника «Феникс» [168, с. 142 - 150]. Осуществляя публикацию ранее не известных дельвиговских текстов, Гофман проводил большую текстологическую работу, сохранившую свою ценность даже несмотря на то, что многие положения научной концепции Гофмана-текстолога были отвергнуты последующим развитием науки.
Большим событием стал выход в 1922 г. книги Ю. Н. Верховского «Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературные» [100], где впервые были опубликованы стихотворение Дельвига «Крылову», отдельные письма поэта к А. Н. Оленину, Е. А. Баратынскому, Н. И. Гнедичу, П. А. Вяземскому, а также документы о Дельвиге. Книга, на первый взгляд, представлявшая собой сборник биографических документальных материалов, завершалась комментариями к отдельным стихотворениям Дельвига. Комментарии носили внесистемный характер: к примеру, в анакреонтической оде «К Лилете» внимание Верховского привлекали «богатая и чрезвычайно целесообразная аллитерация», «соединение с повторением одного и того же гласного звука», при рассмотрении «Дифирамба» («О, радость, радость, я жизнью бывалою...») для комментатора была значима история создания произведения и т. д. Верховский активно привлекал тот материал, что был накоплен об отдельных произведениях Дельвига в трудах предшественников - В. П. Гаевского, Вал. В. Майкова, В. С. Рыбинского, К. Я. Грота. Наибольшую ценность имеют те страницы комментариев Верховского, где он выявляет в некоторых произведениях Дельвига («Хлоя», «Первая встреча», «Хата», «Тихая жизнь», «Поляк») традиции предшественников - античных авторов (Горация, Анакреота, Тибулла), русских поэтов конца XVIII - начала XIX вв. (Г. Р. Державина, И. Ф. Бог-
21 . дановича). Однако и в этих случаях Верховский не выстраивает традицию как цепь взаимовлияний, ограничиваясь показом внесистемных фактов.
Другим известным литературоведом, периодически обращавшимся к творчеству Дельвига, был И. Н. Розанов. Исследователь впервые упомянул о Дельвиге в 1914 г. в книге «Русская лирика. От поэзии безличной к исповеди сердца» [494], отметив влияние стихотворения В. А. Жуковского «К ней» на Дельвига при создании им «Романса» («Только узнал я тебя...»). В дальнейшем Дельвиг интересовал Розанова прежде всего как автор «русских песен». Материал о Дельвиге содержится в книге Розанова «Поэты двадцатых годов XIX века» [см.: 495, с. 30 - 61], а также в составленных исследователем поэтических сборниках «Песни русских поэтов (XVIII -первая половина XIX века)» [446], «Русские песни XIX в.» [504], «Песни русских поэтов» [447]. Именно И. Н. Розанов в 1950 г. впервые опубликовал несохранившийся в автографе текст песни Дельвига «Не осенний частый дождичек...». Воспринимая «русскую песню» 20-х гг. XIX в. как определенный результат двух взаимных тяготений (желания высокообразованного дворянства познакомиться с народным творчеством и тяги лучших представителей простого народа к книге, к художественной литературе), Розанов называл Дельвига автором «дворянской «русской песни», отличавшейся сдержанностью, «рассудочностью», отсутствием прямоты и откровенности, свойственных фольклору [см.: 446, с. 262 - 263]. И. Н. Розанову принадлежат также ценные стиховедческие и лингвистические наблюдения над текстами «русских песен» Дельвига, в частности, над осо-
беННОСТЯМИ ИХ рифмОВКИ, НаЛИЧИеМ ОДНОВремеННО ЗВуКОВЫХ И СМЫСЛОВЫХ
соответствий в концовках стихов и т. д.
На рубеже 1920 - 1930-х гг. было опубликовано еще несколько работ, авторы которых обращались к личности и творчеству Дельвига. В. Успенский в статье «О Дельвиге», вошедшей в сборник «Русская поэзия XIX в.» [610], поднимал вопрос о следовании Дельвига фольклорной поэтике. Автор приходил к выводу, что во многих случаях поэт отклоняется от тради-
22. ции народного творчества, предпочитая моментальным параллелям прямые сопоставления, последовательно развивающиеся в параллельные ряды. В. Успенский первым обратил внимание на то, что в песнях Дельвига (таких, как «Пела, пела пташечка...») текст от начала и до конца построен на психологическом параллелизме, тогда как в фольклорной песне этот прием традиционно используется только в зачине. Вместе с тем, не признавая творческой самостоятельности Дельвига, В. Успенский приходил в своем исследовании к такому заключению: «Литературная судьба барона Дельвига печальна. Деспотическая тень Пушкина с дружеской бесцеремонностью поглотила в нем литератора и поэта» [610, с. 140]. В статье Б. Л. Модзалевского «Пушкин, Дельвиг и их петербургские друзья в письмах С. М. Дельвиг», включенной в его книгу «Пушкин» [409, с. 123 - 273], рассмотрены фактические обстоятельства жизни Дельвига как представителя пушкинского окружения в период, непосредственно предшествовавший восстанию декабристов, и во второй половине 1820-х гг. Статья Д. Д. Благого «Дельвиг», помещенная в третьем томе «Литературной энциклопедии» в 1930 г. [52, с. 190 - 193], имела в основном информативный фактологический характер, однако при этом вобрала в себя и общие представления эпохи, ориентированные на восприятие Дельвига как фигуры пушкинского окружения, литератора, который не отличался большими творческими достижениями.
В 1934 г. в большой серии «Библиотеки поэта» было опубликовано «Полное собрание стихотворений» Дельвига [214], сопровожденное вступительными статьями И. А. Виноградова и Б. В. Томашевского. В статье И. А. Виноградова «О творестве Дельвига» [110, с. 5 - 40], во многом следовавшей за известными представлениями, содержался вместе с тем несомненный прорыв в восприятии литературного наследия Дельвига. Полемизируя с предшественниками, И. А. Виноградов отмечал недопустимость требований полного единения идиллий Дельвига с античной традицией, равно как и упреков поэту в отсутствии полного соответствия его «русских
23 . песен" устному народному творчеству, поскольку и идиллии, и "русские песни" Дельвига - собственно авторские произведения, вобравшие в себя достижения, связанные с процессом литературного развития. Характеризуя манеру письма Дельвига, И. А. Виноградов вводит новый термин - "эсте-тизированная предметность изображения".
Б. В. Томашевский, являвшийся редактором издания 1934 г., провел масштабную текстологическую работу, выявил неточности в публикациях стихотворений Дельвига, осуществленных в предшествующие годы, а также ввел в научный оборот некоторые ранее не изданные произведения поэта, в том числе относящиеся к самому началу его творчества ("Русская песня" ("Как разнесся слух по Петрополю..."), "От вод холмистых средиземных...", "Дщерь хладна льда! Богиня разрушенья...", "Настанет час ужасной брани...", "Пиит и эхо" и др.), а также незавершенные стихотворения разных лет, драматические отрывки, прозаический фрагмент "Рождение Леля". Б. В. Томашевский являлся автором статей о Дельвиге, первая из которых, напечатанная в "Звеньях" [580, с. 157 - 163], была посвящена подробному рассмотрению драматических отрывков, стихотворений "Подражание Беранже", "Федорова Борьки...". В статье "А. А. Дельвиг", увидевшей свет в 1934 г. в "Полном собрании стихотворений" Дельвига [581, с. 41 - 102], а затем в переработанном и дополненном виде опубликованной в других изданиях поэта - "Стихотворениях" (1936) [584, с. 5 - 38], "Полном собрании стихотворений" (1959) [586, с. 5 - 58], Б. В. Томашевский критически оценил рассмотрение наследия Дельвига лишь в плане его принадлежности к кругу произведений друзей и последователей А. С. Пушкина, указал, что творчество Дельвига связано не с теми традициями в поэзии, которыми определялся путь его выдающегося современника. Б. В. Томашевский опроверг долгое время господствовавшее мнение об эпигонском характере поэзии Дельвига, сформировавшееся под влиянием обстоятельств литературной полемики пушкинского времени. Обратив внимание на факт соединения у Дельвига двух, казалось бы,
24 . противоположных стихий - античных тем и опытов в народном стиле -Томашевский увидел в этом некоторую традиционность, назвал в этой связи имена А. X. Востокова, А. Ф. Мерзлякова, Н. А. Львова. Б. В. Томашев-ским также были составлены библиография текстов Дельвига, перечень литературы о нем, описание рукописей поэта [583, с. 437 - 439, 504 - 510]. Несмотря на появление глубоких работ И. А. Виноградова и Б. В. То-машевского, отечественное литературоведение второй половины 1930-х гг. продолжало по инерции рассматривать творчество Дельвига в устоявшемся ракурсе. К примеру, Н. П. Андреев в статье «Фольклор и литература» критиковал Дельвига как создателя «русских песен», духовно чуждых народному творчеству, характеризующихся подкрашиванием изображаемых картин, слащавостью стиля, наличием явных лексических проявлений литературности [см.: 15, с. 83]. В статье В. Н. Орлова «Дельвиг» [435, с. 12 -16] выражены традиционные представления о Дельвиге как друге и последователе Пушкина. В интересной статье В. В. Виноградова «Неизвестные заметки Пушкина в «Литературной газете», 1830» [108, с. 453 - 476] атрибутировано несколько литературно-критических статей Дельвига, напечатанных без подписи в «Литературной газете». Г. Крейтнер, автор статьи «Вокальное творчество Н. Мясковского» [325, с. 21 - 22], с музыковедческих позиций охарактеризовал ряд романсов Дельвига, положенных на музыку Н. Я. Мясковским. Биографические материалы о Дельвиге содержались в статье Ц. С. Вольпе «Дельвиг», вошедшей в хрестоматию «Русские поэты - современники Пушкина» [116, с. 635 - 641].
В послевоенный период можно определить несколько направлений, по которым шло изучение личности и творчества Дельвига. Во-первых, выявлялись дополнительные биографические материалы: В. Г. Базанов изучил и издал в книге «Ученая республика» (М.-Л., 1964) документы Вольного общества любителей российской словесности, участником которого был Дельвиг [29]; Я. Л. Левкович опубликовал статью «Лицейские «годовщины» (в книге «Стихотворения А. С. Пушкина 1820 - 1830-х гг.»; Л., 1974),
25* содержащую интересные сведения о встречах Пушкина, Дельвига, других лицеистов по окончании Лицея [359]; В. Э. Вацуро в книге «С. Д. П. Из истории литературного быта пушкинской поры» (М., 1989) подробно рассказал историю существования литературного салона С. Д. Пономаревой, «музы» Дельвига [89]. Во-вторых, Дельвиг интересовал ученых как издатель альманаха «Северные цветы»: этой теме посвящены монографии J. Mersereau («Baron Delvig's «Northern Flowers». 1825 - 1832. Literary Almanac of the Pushkin pleiad»; London, 1967; [703]) и В. Э. Вацуро («Северные цветы»: История альманаха Дельвига - Пушкина»; М., 1978; [83]); с послесловием и комментариями Л. Г. Фризмана в 1980 г. в серии «Литературные памятники» были переизданы «Северные цветы» на 1832 г., подготовленные А. С. Пушкиным в память о Дельвиге [532]. В-третьих, исследователи обращались к материалам, характеризующим Дельвига как издателя «Литературной газеты»: по данной проблеме опубликованы монография L.-P. Michel («Die «Literaturnaja gazeta» A. A. Del'vigs (1830 - 1831). Studien zur russischen literarischen Publizistik und besonderer Bertick-sichtigung der Literaturkritik»; Miinster, 1982; [704]), библиографический указатель E. M. Блиновой («Литературная газета» А. А. Дельвига и А. С. Пушкина. 1830-31»; М., 1966; [57]), статьи Н. Л. Степанова [560], Г. В. Такшиной [567] и др.; в 1988 г. под общей редакцией В. Н. Касаткиной было осуществлено переиздание первых номеров «Литературной газеты» за 1830 г., выпущенных в связи с отъездом Дельвига непосредственно А. С. Пушкиным [см.: 364]. В 1983 г. Т. К. Батуровой была защищена дис-сертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук, рассматривающая многообразие аспектов освещения проблем лирики в «Литературной газете» А. А. Дельвига и А. С. Пушкина [36].
Наряду с биографическими материалами, исследованиями, посвященными «Северным цветам» и «Литературной газете», в которых поэтическое творчество Дельвига не анализировалось, увидели свет и статьи, непосредственно рассматривающие поэзию Дельвига. Н. П. Верховский, кри-
26 . тикуя предшественников, обвинявших поэта в ирреальности, слащавости, отсутствии правдивого изображения картин жизни, призывал смотреть на дельвиговское творчество с позиций исторического хода литературного процесса, принадлежности Дельвига к эпохе романтизма, в целом характеризовавшейся стремлением увидеть красоту, возбудить эстетическое чувство. Исследователь также обратил внимание на характерное для Дельвига прославление полноценности земного бытия, его достоинств и преимуществ [см.: 99, с. 404, 408]. Общее представление о литературном творчестве Дельвига отражено в статье В. Б. Сандомирской «А. А. Дельвиг» [521], имеющей отчасти описательный характер, но наряду с этим содержащей ряд ценных наблюдений над некоторыми произведениями, в частности, над «Идиллией» («Некогда Титир и Зоя, под тенью двух юных платанов...»), сближающейся с эпизодом «Метаморфоз» Овидия.
Отдельные наблюдения над поэзией Дельвига содержатся в работах фольклористов (В. И. Чичеров [650], Н. И. Кравцов [320; 321], Т. М. Акимова [5], В. Е. Гусев [200]), исследователей русской античности (Л. И. Савельева [516], С. А. Кибальник [298], Г. С. Кнабе [305], Т. В. Саськова [523]), пушкинистов (С. М. Бонди [63], Д. Д. Благой [54; 55], Б. П. Городецкий [163], Б. С. Мейлах [40], В. Н. Касаткина [295], В. А. Грехнев [176]), исследователей международных связей русской литературы (М. П. Алексеев [8; 9; 10; И], В. М. Жирмунский [263; 264], Р. Ю. Данилевский [204], Ю. Д. Левин [356]), музыковедов (Б. В. Асафьев [151], В. А. Васина-Гроссман [76], Я. И. Гудошников [188], Б. С. Штейнпресс [670], О. Е. Левашова [354], М. С. Пекелис [444], Г. К. Иванов [275], О. М. Ламм [351], М. А. Овчинников [431], Г. Г. Соболева [545]), однако до настоящего времени нет системных исследований по проблемам «Дельвиг и античность», «Дельвиг и фольклор», «Дельвиг и Пушкин», «Дельвиг и зарубежная литература», «Дельвиг и музыка».
Сведения о Дельвиге и его творчестве содержатся в некоторых научно-популярных книгах, посвященных поэзии пушкинского круга
27. (И. М. Семенко [535], Вс. А. Рождественский [492], С. Б. Рассадин [488]), однако данные издания практически не добавляют нового научного знания о поэте. Весомым вкладом в изучение творчества Дельвига стала глава «Поэзия Дельвига» в книге В. И. Коровина «Поэты пушкинской поры» [316, с. 33 - 56]. «Дельвиг - большой поэт, - пишет В. И. Коровин, - и то, что он мало изучен и недостаточно хорошо известен, ни в коей мере не объясняется качеством его поэзии» [316, с. 56]. В. И. Коровин излагает свое представление о дельвиговской античности как о недостижимой, хотя и прекрасной мечте о гармоничном обществе, причем характер античного человека у Дельвига соотносится исследователем с мифологическим типом мышления. В. И. Коровин обращает внимание на «конкретно-психологический характер» философской лирики Дельвига, отмечает пластичность экфрастических эпиграмм поэта, проводит содержательную параллель между дельвиговским сонетом «Вдохновение» и элегическим стихотворением Е. А. Баратынского «Разуверение», а также делает ряд других интересных замечаний.
Творчество Дельвига стало объектом внимания специалистов в области теории литературы. Вслед за исследованиями С. М. Бонди [63], Б. В. Томашевского [588], М. Л. Гаспарова [137], содержащими отдельные наблюдения над стихом Дельвига, публикуются специальные работы Л. Т. Сенчиной «Метрика и строфика А. А. Дельвига» (в книге «Русское стихосложение XIX в.»; М., 1979; [536]) и В. С. Совалина «О связи ритмики с жанровыми признаками в стихотворениях А. А. Дельвига» (в сборнике научных трудов «Преемственность в развитии жанров русской литературы»; М., 1979; [548]). Таким образом, поэзия Дельвига может считаться в целом изученной с позиций стиховедения. Исследования стиховедов позволяют историкам литературы, обращающимся к творчеству Дельвига, проводить более системные параллели, устанавливать взаимовлияния.
L. Koehler опубликовал англоязычную монографию о Дельвиге «Anton Antonovic Delvig. A Classicist in the Time of Romanticism Mouton» (The
28* Hague-Paris, 1970; [697]), во многом опирающуюся на достижения российского литературоведения, в особенности - на статьи Б. В. Томашевского, И. А. Виноградова, Н. П. Верховского. Концепция монографии состояла в выявлении классицистических черт в произведениях Дельвига, создававшихся в романтическую эпоху. Несмотря на спорный характер концепции книги, приведший к тому, что она фактически оказалась невостребованной российским литературоведением всех последующих десятилетий, нельзя не признать весомой заслуги исследователя, привлекшего внимание зарубежной филологической науки к биографии и творчеству Дельвига.
Вклад в изучение дельвиговского наследия внесли научные труды В. Э. Вацуро, относящиеся к 1960 - 1990-м гг. Отдельные статьи исследователя посвящены «Литературной газете» А. А. Дельвига - О. М. Сомова [см.: 80], литературным полемикам 1820-х гг., активным участником которых был Дельвиг [см.: 81], русской романтической идиллии, в том числе идиллическим произведениям Дельвига [см.: 92], влиянию на Дельвига произведений скульптуры и живописи [см.: 86], пушкинским воспоминаниям о Дельвиге [см.: 87]. В статье «История одной ошибки: Из записок филолога» [88, с. 17 - 23] В. Э. Вацуро аргументированно атрибутирует Н. И. Гнедичу стихотворение «К Морфею», печатавшееся в сборниках произведений Дельвига. В. Э. Вацуро является автором статьи о Дельвиге во втором томе биографического словаря «Русские писатели. 1800 - 1917» [90, с. 99-104].
Следует особо сказать о подготовленном В. Э. Вацуро издании «Сочинений» Дельвига, вышедшем в 1986 г. В данной книге на современном научном уровне были впервые собраны литературно-критические статьи, для которых авторство Дельвига устанавливается с полной достоверностью на основании обнаруженного автографа или авторитетных свидетельств. В. Э. Вацуро также впервые опубликовал прозаические планы идиллий, некоторые письма Дельвига. Во вступительной статье «Антон Дельвиг - литератор» В. Э. Вацуро называл Дельвига «одной из самых
29. примечательных фигур в русской литературе пушкинской эпохи» и при этом признавал, что «только в наше время Дельвиг стал изучаться как самостоятельный и оригинальный поэт» [84, с. 3]. Статья В. Э. Вацуро, не ориентированная на анализ поэзии Дельвига, вместе с тем содержала ряд конструктивных предложений будущим исследователям наследия поэта: «Творчество Дельвига нелегко для понимания. Оно нуждается в исторической перспективе, в которой только и могут быть оценены его литературные открытия. Но понять его, осмыслить его внутреннюю логику и закономерности, почувствовать особенности его поэтического языка - значит во многом приблизиться к пониманию эпохи, давшей человечеству Пушкина. Тот, кто решится на эту работу, будет сторицей вознагражден: перед ним раскроются художественные и - шире - духовные ценности, которые были сменены другими, но не умерли и не исчезли и постоянно напоминают о себе нашему эстетическому сознанию - хотя бы тогда, когда мы слушаем романсы Глинки, Даргомыжского, Алябьева или М. Яковлева на слова Дельвига - «Соловей», «Когда, душа, просилась ты...» и др.» [84, с. 3]. Таким образом, В. Э. Вацуро наметил пути дальнейшего изучения дельвиговского творчества - призвал будущих исследователей обратиться к литературному контексту, рассмотрению поэтического языка Дельвига.
В последнее десятилетие были опубликованы статьи, посвященные отдельным аспектам биографии и творчества Дельвига. В частности, С. и Т. Рудаковы поместили в газете «Литература» [499, с. 2 - 3] статью «Прошли, пролетели те времена!», посвященную идиллиям Дельвига. В журнале «Русский язык в школе» опубликованы две статьи о Дельвиге лингвистического плана [см.: 443, с. 59 - 62; 630, с. 61 - 65], а в журнале «Литература в школе» помещена статья Н. Б. Мызниковой, рассказывающая о тульской усадьбе семейства Дельвигов [см.: 417, с. 95 - 96]. Начиная с 1990-х гг., нами опубликовано более восьмидесяти научных работ, посвященных Дельвигу, в т. ч. монография «А. А. Дельвиг: Мир творчества» [250], в хронологическом плане рассматривающая творчество Дельви-
30 , га, выявляющая его эволюцию, статьи в журналах "Образование" [258], "Филологические науки" [254] и др.
Целью настоящего исследования является анализ поэтического творчества А. А. Дельвига в контексте русской романтической литературы 1810 - 1830-х гг. При этом главное внимание сосредоточивается на установлении места, значения и взаимодействия античного и народно-песенного начал в поэзии Дельвига.
В соответствии с целью исследования были поставлены следующие задачи: 1) выявить место и значение античного начала в поэзии Дельвига с учетом представлений, сложившихся в русской литературе к 1810 - 1830-м гг.; 2) установить место и значение народно-песенного начала в поэзии Дельвига с учетом тенденций развития русской литературы; 3) рассмотреть взаимодействие в поэзии Дельвига античного и народно-песенного начал в плане проникновения песенности в идиллии, антологические эпиграммы, анакреонтические, горацианские произведения и осмысления славянской мифологической и оссианический традиций в контексте античной мифологии и фольклора; 4) рассмотреть жанрово-тематическое многообразие романтических произведений Дельвига с точки зрения авторского интереса к традициям античности и народной песенности; 5) показать сближение античного и народно-песенного начал в художественном сознании Дельвига на основе идей народности; 6) установить факты влияния на творчество Дельвига отечественной литературы с древности по первую треть XIX в. и выявить дельвиговские реминисценции и традиции в русской литературе последующего времени.
Актуальность работы определяется целостным изучением поэтического творчества Дельвига в историко-литературном контексте. В прежние годы в центре внимания исследователей - В. П. Гаевского, Вал. В. Майкова, В. С. Рыбинского, Ю. Н. Верховского, Б. В. Томашевского, В. Э. Вацу-ро и др. — традиционно оказывались биографические материалы, касавшиеся лицейской дружбы поэта с А. С. Пушкиным и В. К. Кюхельбеке-
31 . ром, деятельность Дельвига в качестве издателя'альманаха "Северные цветы" и "Литературной газеты"; чаще всего имя Дельвига лишь упоминалось в кругу знаменитых современников, а в тех случаях, когда происходило обращение к его творчеству, анализ почти всегда ограничивался изучением узкого круга наиболее значимых произведений. Вместе с тем только целостное рассмотрение всего многообразия литературного наследия Дельвига способствует осмыслению весомых фактов и явлений, обстоятельств трансформации традиционного понимания сущности идиллии, установлению значимости эпикурейских мотивов для раннего этапа литературной биографии поэта, особенностей формирования и развития авторских приоритетов при создании произведений песенных жанров и др.
Существенным представляется не только целостное рассмотрение наследия Дельвига в аспектах означенной проблематики, но и выявление национальных истоков творчества поэта, фактов его знакомства с произведениями отечественной словесности. Подобные обстоятельства помогают осознать эстетические пристрастия Дельвига, его неиссякаемую тягу к духовной свободе, патриотический настрой творчества, в большинстве случаев не выраженные напрямую, а скрытые в подтексте, обнаруживаемом путем специального анализа. Исследование позволяет выявить широкий диапазон профессионально-писательской эрудиции Дельвига, расширить пласт историко-литературной ретроспективы и, следовательно, глубже понять специфику художнического мышления, причины обращения поэта к определенной тематике в тот или иной исторический период. Весьма существенным является и учет фактов восприятия конкретных произведений, элементов поэтики Дельвига отечественными литераторами последующего времени. Творчество Дельвига оказывается представленным в проекции на литературную историю. Отмечаются значимые факты культурного контекста: переложение на музыку дельвиговских песен, влияние на поэта произведений изобразительного искусства. Подобный подход способен конкретизировать часто носившие абст-
32 рактный характер рассуждения о месте поэта в истории русской литературы и культуры.
Источниками для анализа послужили: 1) окончательные редакции, варианты и наброски художественных произведений и литературно-критических статей А. А. Дельвига; 2) оказавшие влияние на творчество А. А. Дельвига произведения античной литературы, русского устного народного творчества, русских писателей XVIII - начала XIX вв.; 3) произведения русских писателей XIX - начала XX вв., содержащие дельвиговские реминисценции; 4) комментированное собрание материалов о А. А. Дельвиге, составленное Ю. Н. Верховским, а также иные значимые документальные сборники ("Остафьевский архив", "Языковский архив" и др.); 5) исследования литературы и быта пушкинской эпохи, затрагивавшие творчество А. А. Дельвига (Д. Д. Благой, Н. А. Гастфрейнд, В. Н. Касаткина, Б. С. Мейлах, Б.Л.Модзалевский, Л.Г.Фризман и др.); 6) литературоведческие исследования отдельных аспектов творчества Дельвига (В. П. Гаевский, В. И. Коровин, В. С. Рыбинский, В. Б. Сандомирская, Л.Т.Сенчина, С.П.Шервин-ский и др.); 7) труды исследователей античных и фольклорных традиций в русской литературе эпохи романтизма (Т. М. Акимова, С. А. Кибальник, Н. И. Кравцов, Л. И. Савельева, Т. В. Саськова и др.); 8) музыковедческие исследования "русской песни" и романса первой трети XIX в. (В. А. Васина-Гроссман, Я. И. Гудошников, М. А. Овчинников, М. С. Пекелис, Б.С.Штейнпресс и др.); 9) исследования международных связей русской литературы, интересные в плане выявления отдельных западноевропейских влияний в поэзии Дельвига (М. П. Алексеев, Р. Ю Данилевский, В.М.Жирмунский и др.); 10) материалы, хранящиеся в Институте русской литературы РАН, Российской национальной библиотеке, Российском государственном архиве литературы и искусства, Санкт-Петербургской государственной театральной библиотеке.
Новизна работы состоит в том, что в ней представлен целостный анализ поэтического творчества Дельвига, детально рассмот-
33 рены античное и народно-песенное начала, являющиеся основными в поэзии Дельвига, а также показаны и конкретизированы факты взаимодействия этих двух начал, проявляющиеся в проникновении песенности в произведения античной тематики, включении в поэтические тексты элементов славянской мифологической и оссианической традиций, коррелирующих с античностью и народной песенностью. Эволюционный подход к анализу дельвиговского творчества позволил увидеть динамику его развития в общем контексте литературных традиций, отметить тенденции изменения авторского отношения к проблемам взаимодействия человека и природы, загробного мира, смысла жизни, возвышенного предназначения поэта и т. д. Многие произведения Дельвига, замыслы которых реализованы с "оглядкой" на предшественников, в диалоге с "чужим словом", предстают более сложными и содержательно глубокими, нежели это представлялось ранее, поскольку расширяется и уточняется эстетическая ретроспектива, ставшая основой для авторского самовыражения Дельвига. Вводятся в научный оборот новые литературно-критические и публицистические материалы, касающиеся творчества Дельвига, факты его связи с русской литературой.
Теоретическая значимость исследования заключается в опыте многоуровневой систематики наследия конкретного писателя. В рамках развития двух основных начал в творчестве Дельвига - античного и народно-песенного - выявляются закономерности жанровой эволюции и изменения авторских предпочтений. В общелитературном плане раскрыты значимые аспекты, свидетельствующие о полноценном врастании творчества Дельвига в широкий отечественный историко-литературный контекст. Следовательно, устанавливаются обстоятельства и факты эволюции как в рамках индивидуального творчества, так и в масштабе отечественной литературы. Поэты пушкинского круга, в том числе и Дельвиг, отличались большой культурной и литературной эрудицией, а потому применительно к их творчеству мы вводим понятие "многослойного контекста", когда, к примеру, в конкретном произведении элементы античной традиции восприни-
34 маются как непосредственно, так и в позднейших интерпретациях зарубежной литературы, русских поэтов-предшественников, причем в одном произведении гармонично сочетаются и дополняют друг друга различные влияния: античная традиция может сочетаться с народно-песенной, оссиа-новской и др. Обращение к вопросам диалектики и динамики литературного развития, творческой преемственности на уровне мотивов, образов, художественного языка и др., рассматриваемым в рамках определенного темпорального и идейно-эстетического пространства, позволяет увидеть типологическую близость писателей, произведений, накапливает материал, способствующий более полной реконструкции исторической поэтики русской литературы.
Достоверность выводов основана прежде всего на результатах детального анализа художественной системы писателя, его идейно-эстетических представлений, элементов преемственной связи с предшественниками и авторами последующего времени. Значимым в этой связи видится привлечение к рассмотрению полного объема содержащих античные и народно-песенные традиции сочинений Дельвига, в том числе и тех, что имеют незначительную художественную ценность, являются несовершенными, недоработанными, сохранившимися фрагментарно. В качестве дополнительной аргументации выводов привлекались литературно-критические выступления современников поэта, а также сведения, содержащиеся в их письмах.
Практическая значимость. Результаты исследования окажутся полезными при подготовке курсов лекций по истории русской литературы XIX в., истории русской литературной критики, при разработке спецкурсов и спецсеминаров, а также при историко-литературном, текстуальном комментировании произведений как самого Дельвига, так и писателей, чье творчество связано с дельвиговским. Положения и выводы диссертации используются в рамках курса "А. А. Дельвиг в истории русской литературы", программа которого разработана и опубликована в 2001 г.
Методология работы основывается на достижениях русской литературной науки и критики XIX-XX вв., современного отечественного и зарубежного литературоведения. Использованы методы исторической поэтики, утвержденные в фундаментальных трудах Александра Н. Веселовского, В. М. Жирмунского, что позволяет осмыслить материал, связанный с функционированием некоторых типичных мотивов, усмотреть черты национального своеобразия в дельвиговских вольных переводах, понять специфику характеристик лирического персонажа и т. д. Воссоздание отдельных биографических реалий, нередко необходимое для объективного восприятия литературного текста, потребовало использования элементов социально-психологического метода.
Нами приняты во внимание положения теории М. М. Бахтина о диалоге и "чужом слове", структурно-семиотический подход тартуско-московской школы Ю. М. Лотмана, идеи, заложенные в исследованиях Ю. Н. Тынянова, В. Э. Вацуро и др. Согласно принципу историзма отдельные факты и обстоятельства рассмотрены во взаимосвязи с другими, а также с учетом историко-литературного и культурного опыта. Существенно уточнить представления о предмете изучения позволили труды Б. В. Томашевского, ставшие образцами внимательного отношения к художественного тексту. В исследовании показывается, что своеобразие творчества Дельвига состоит не в формировании новых литературных традиций, а в развитии имеющихся возможностей и правил, своего рода "очищении" устоявшихся форм. Уже в силу этой причины нельзя не учитывать того состояния в развитии конкретного жанра, которое наблюдал Дельвиг, обращаясь к созданию идиллий, антологических эпиграмм, "русских песен", романсов и т. д. В противном случае стало бы невозможным выявление творческих достижений поэта, установление значимости его наследия для понимания обстоятельств литературной и культурной жизни пушкинского времени.
36, В литературной истории существенна преемственность разнообразных содержательных и формальных компонентов. Эволюция характерна не только для отдельного жанра или творчества конкретного автора, но и для литературы в целом. Изучение процесса непрекращающегося диалога контекстов способствует развитию представлений о методах интерпретации произведений, о путях реализации литературных влияний. Особый интерес представляет вопрос о взаимодействии двух значимых для творчества Дельвига начал - античного и народно-песенного, в сближении которых проявилась существенная для русской литературы первой трети XIX в. тенденция единения наивысших образцов, достижений художественного творчества на основе идей народности. Многовековой опыт предшественников сливался воедино с новым опытом художественного постижения мира, в результате чего и появились творческие открытия, значимые для последующего литературного развития. Во многом благодаря вниманию к литературным традициям, достижениям поэтов-предшественников, получавшим дальнейшее развитие и усовершенствование, Дельвиг обрел творческую индивидуальность, отчетливо проявившуюся при обращении к античным темам и песням. Целостное рассмотрение поэтического наследия Дельвига существенно дополняет общее представление о многогранности талантов литераторов, составивших славу «золотого века» русской поэзии. На защиту выносятся следующие положения:
1. Обращение А. А. Дельвига к античной традиции, ограничивавшееся на раннем этапе творчества употреблением греко-римских мифологических имен и названий, учетом жанрово-стилевых традиций, эмблематики и традиционных символических смыслов в произведениях анакреонтической и горацианской тематики, в последующее время, при создании идиллий и антологических эпиграмм, способствовало раскрытию глубоких философских, морально-этических проблем, значимых для окружавшей поэта действительности. Античная традиция проникала в авторское сознание Дельвига как непосредственно, так и через произведения зарубежной литерату-
37 . ры, творчество русских поэтов-предшественников, в особенности, К. Н. Батюшкова, В. А. Жуковского.
2. Обращение Дельвига к народно-песенной традиции, изначально проявлявшееся в создании в духе карамзинистов пасторальных песен и сентиментальных романсов, имевших отдаленное отношение к фольклору, в процессе эволюции творческого сознания привело поэта к созданию "русских песен", сближавшихся с народными песнями мотивами, образами, символикой, особенностями художественного языка, причем поэт избегал переработок конкретных фольклорных песен (что было у А.Ф.Мерзлякова и других поэтов-предшественников), а предлагал оригинальные авторские интерпретации традиционных тем и мотивов, неизменно вносил в тексты приметы литературности, по-новому использовал приемы устного народного творчества. Одновременный учет народно-песенных традиций и особенностей салонной культуры российского дворянства, а также творчества поэтов-предшественников, вел Дельвига по пути создания произведений смешанных жанров - балладного романса ("Сон"), элегического романса ("Элегия" ("Когда, душа, просилась ты...")), имевших жанровые признаки, позволявшие отличать их от собственно романса, баллады, элегии.
3. Важной особенностью самобытного стиля Дельвига является взаимодействие в его поэзии двух начал - античного и народно-песенного, проявляющееся, в частности, в проникновении песенности в произведения Дельвига на античные темы, которые были положены на музыку композиторами и даже в отдельных случаях перешли из литературной в народную среду, где подверглись существенной переработке и в конечном итоге стали неотъемлемой частью русского песенного фольклора. Другим проявлением взаимодействия двух начал стало целостное осмысление Дельвигом, сформировавшим под влиянием античной традиции представление о "золотом веке" человечества, славянской мифологии и оссианизма как харак-
38. терных элементов древней «северной» культуры, во многом отличной от культуры античности.
О значимости античной и народно-песенной традиций для всего творчества Дельвига свидетельствует то обстоятельство, что их влияние наблюдается не только в произведениях на античные темы и в песнях, но и в опосредованном виде в отдельных стихотворениях, относящихся к жанрам дружеского послания, сонета, элегии, эпитафии, а также в стихотворениях, имевших в условиях размывания жанровой системы романтизма внежанровый характер.
Сближение античного и народно-песенного начал в художественном сознании Дельвига происходило на основе идей народности, причем и фольклор, и античная литература воспринимались как наивысшие достижения народного духа. Самобытный стиль Дельвига отразил как общую тенденцию в среде передового российского дворянства к усвоению народной культуры, приравненной по значимости к античному литературному эталону в его исторической и художественной определенности, так и индивидуальные черты, заключающиеся в максимальном учете характерных особенностей народной поэзии и их творческом переосмыслении с позиций литературы русского романтизма.
В поэзии Дельвига, в существенной мере питавшейся национальными корнями, получили отражение традиции русской литературы нового времени - от творчества писателей XVIII в. (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, М. М. Хераскова, И. Ф. Богдановича и др.) до произведений со-временников поэта. Вместе с тем дельвиговские реминисценции и традиции нашли отражение в русской классической литературе второй половины XIX - начала XX в., существенно дополнившей и скорректировавшей оценку поэзии Дельвига в критике, объективировавшей истинную меру идейной и художественной ценности тех или иных произведений поэта. Таким образом, можно говорить о прочном врастании произведений Дельвига, его поэтики, духовной ауры в отечественный литературный контекст.
39 Апробация работы. Результаты исследования были изложены в выступлениях на ряде научных конференций: Международной научной конференции «Александр Сергеевич Пушкин и русский литературный язык в XIX-XX веках» (Нижний Новгород, 1999), 3-ей Всероссийской школе молодых лингвистов «Актуальные проблемы лингвистики в вузе и в школе» (Пенза, 1999), Международной конференции «А. С. Пушкин и культура» (Самара, 1999), Всероссийской научно-практической конференции «А. С. Пушкин и духовное наследие России» (Саранск, 1999), Всероссийской научной конференции «А. С. Пушкин и русская культура XIX-XX веков» (Пенза, 1999), Международной конференции «Коммуникативно-прагматические аспекты фразеологии» (Волгоград, 1999), Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы психологии, этнопсихолин-гвистики и фоносемантики» (Пенза, 1999), 4-ой Всероссийской школе молодых лингвистов «Актуальные проблемы психологии и лингвистики» (Пенза, 2000), XVI Тверской межвузовской конференции «Актуальные проблемы филологии в вузе и школе» (Тверь, 2000), научно-практической региональной лингвистической конференции «Экология языка и речи. Слово в школе» (Тамбов, 2000), Третьей международной конференции «Литературный текст: проблемы и методы исследования» (Тверь, 2000), Всероссийской научной конференции «Отечественная культура и развитие краеведения» (Пенза, 2000), Международной научной конференции «Язык образования и образование языка» (Великий Новгород, 2000), межвузовской научной конференции «IV Житниковские чтения. Актуальные проблемы лексикографирования научных исследований» (Челябинск, 2000), Второй международной школе-семинаре по когнитивной лингвистике (Тамбов, 2000), Общероссийской конференции «Русское слово в языке и речи» (Брянск, 2000), Всероссийском научном симпозиуме «Человек культуры» (Бийск, 2000), межвузовской конференции «Русское слово» (Орехово-Зуево, 2000), Всероссийской научной конференции «Бренное и вечное: Проблемы функционирования и развития культуры» (Великий Новгород,
40« 2000), научно-практической конференции «Пенза на рубеже тысячелетий: идеалы и реальности культуры российского города» (Пенза, 2000), Международной научной конференции «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, 2000), Международной научно-практической конференции «Филологическая подготовка преподавателя-словесника в университете» (Саранск, 2001), Всероссийской научной конференции «Язык и мышление: психологические и лингвистические аспекты» (Пенза, 2001), Международной научной конференции «Текст в лингвистической теории и в методике преподавания филологических дисциплин» (Республика Беларусь, Мозырь, 2001), Международном симпозиуме «Переходные явления в области лексики и фразеологии русского и других славянских языков (Вторые Жуковские чтения)» (Великий Новгород, 2001), Третьей международной конференции «Филология и культура» (Тамбов, 2001), XV Тверской межвузовской конференции «Актуальные проблемы филологии в вузе и школе» (Тверь, 2001), Всероссийской научной конференции «В. О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии» (Пенза, 2001), научно-практической конференции «В. И. Даль и восточнославянская наука» (Елец, 2001), Всероссийской научно-практической конференции «Панорама философской мысли в России XX века» (Рязань, 2001), межвузовской научной конференции «VI Ручьевские чтения. На рубеже эпох: специфика художественного сознания» (Магнитогорск, 2001), Международных научных чтениях «Русистика и белорустика на рубеже веков» (Республика Беларусь, Могилев, 2001), Международной научно-практической конференции «Фразеология в аспекте науки, культуры, образования» (Челябинск, 2001), XVI Тверской межвузовской конференции «Актуальные проблемы филологии в вузе и школе» (Тверь, 2002), III научно-практической конференции «Идеалы и реальности культуры российского города» (Пенза, 2002), II Всероссийской научной конференции с международным участием «Язык образования и образование языка» (Великий
РОССИЙСКАЯ
41 ГОЫ,ЛИОТ|КА
Новгород, 2002), II Международной научно-практической конференции
"Проблемы преемственности в системе непрерывного педагогического образования" (Мичуринск, 2002), региональной научной конференции "Актуальные проблемы изучения литературы и культуры на современном этапе", посвященной доктору филологических наук, профессору С. С. Конкину (Саранск, 2002), II Международной научной конференции "Текст в лингвистической теории и в методике преподавания филологических дисциплин" (Республика Беларусь, Мозырь, 2003), Всероссийской научной конференции "Вторые Лазаревские чтения" (Челябинск, 2003), Третьей Всероссийской научной конференции "Язык и мышление: психологические и лингвистические аспекты" (Пенза, 2003), III Международной научно-практической конференции "Инновационные технологии подготовки будущих учителей в системе непрерывного педагогического образования" (Мичуринск, 2003), Международной научной конференции "Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе" (Магнитогорск, 2003), Международном симпозиуме "Словарное наследие В. П. Жукова и пути развития русской и .общей лексикографии (Третьи Жуковские чтения)" (Великий Новгород, 2004), Международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения А. И. Полежаева (Саранск, 2004) и др. Основные положения диссертации использованы как в авторских статьях о поэзии пушкинского времени, увидевших свет на страницах журналов, так и в учебных и методических разработках.
Структура диссертации подчинена логике поставленных задач и включает в себя введение, три части и заключение.
Анакреонтическая и горацианская лирика А.А.Дельвига и историко-литературная традиция
Кризис классицизма с его ориентацией на общечеловеческое начало, нормативными типизированными образами, безразличием к индивидуальности человека предопределил активное обращение русских поэтов в конце XVIII - начале XIX в. к анакреонтической и горацианской тематике [344; 572; 695; 437]. Анакреонтика стала одним из художественных выражений представлений европейского Просвещения, согласно которым человек всегда стремится к удовольствиям, избегает страданий, а потому его натура глубоко гедонистична [см.: 436, с.35]. К жанру анакреонтической оды, воспевавшей сферу частной, личной жизни, беспечную любовь, беззаботное винопитие, обращались большинство русских литераторов того времени, в частности, Н.А. Львов [562], Г.Р. Державин [220], Н.М. Карамзин [см.: 284; 389], И.И. Дмитриев [см.: 386, с.31-32]. В произведениях Г.Р. Державина, В.В. Капниста и др. развивались традиции русского горацианства, прославлявшего уединенную сельскую жизнь, любовь, тишину и покой, во многом являвшиеся символами отхода от канонизированных классицизмом поэтических норм, предпочтения независимости, духовной свободы [691; 101; 455]; во многих горацианских одах преобладающими оказывались указанные выше мотивы од анакреонтических. Сущность и специфика анакреонтических и горацианских мотивов в русской литературе раскрыта В.И. Панаевым в стихотворении «К родине» (1820): «С Горацием на блеск, на пышность ополчался,//Изобличал временщиков;// С Анакреоном пел роскошные обеды,// Вино, любовь и красоту,// Дев русских прелести, их пляску, простоту,// Восторги чувств, любви победы» [477, т.1, с. 194]. Дельвиг, перед которым в ранний период античность раскрывалась своей декоративно-мифологической стороной, начинал творческое освоение древних литератур с анакреонтики с ее застольными и эротическими мотивами. Обращение поэта к анакреонтике было обусловлено его эстетической позицией в период раннего творчества, связанной с провозглашением близкой Пушкину поэтической группой («союзом поэтов») культа дружбы и земных наслаждений, утверждением эпикурейского отношения к жизни, необходимости стремления к полноте . и яркости ощущений. Прежде всего из чувствительной «легкой» поэзии XVIII в. Дельвиг получил представление об античности как богатой сокровищнице понятий, атрибутов, имен. Произведения анакреонтической и горацианской тематики, бесспорно, способствовали дальнейшему развитию интереса поэта к античности.
Раннее стихотворение Дельвига «К Диону» (1814, 1819), отразившее свойственные молодости гедонистические настроения, во многом предвосхитило обращение поэта к жанру идиллии [см.: 436, с.37], что побудило отдельных исследователей, на наш взгляд, не вполне объективно считать его первой дельвиговской идиллией [см.: 316, с.39]. Ода «К Диону» сближалась с идиллией только по формальным признакам (большое произведение, написанное гекзаметром), тогда как ее содержание полностью соответствовало традициям анакреонтейи и горацианской поэзии, причем сложная философская проблема смысла жизни разрешалась автором в соответствии с традициями эпикурейства. Характерной чертой дельвиговских од, впервые отмечаемой в данном произведении, стало традиционное начало текстов, представлявшее собой обращение к собеседнику, божеству или природной стихии («К Лилете», «К мальчику», «Вакх» и др.); этот прием, также использованный Дельвигом впоследствии, как мы увидим, при создании антологических эпиграмм, встречается еще у Горация, который, впрочем, предпочитал «не риторические, а реальные обращения к лицу, действительно существующему или исторически возможному» [466, с.54].
Идиллии А.А. Дельвига и историко-литературная традиция
Обращение к жанру идиллии стало для Дельвига одним из путей к осознанию и принятию культурно-эстетических достижений и этических норм античности. Нравственные нормы, которым должно следовать при осуществлении своих целей, осознании и необходимой оценке жизненных ситуаций, воспринимались как императивные требования в силу сформированных личностных убеждений, а также велений общественного мнения, ориентированного на понятия добра и зла, одобрение или осуждение поступков. Представление о далекой исторической эпохе, о мире души и особенностях отношений идиллических героев Дельвиг сформировал на раннем этапе творчества в результате знакомства с переводами идиллий, а также оригинальными произведениями и общественными взглядами немецких поэтов эпохи раннего романтизма, в частности Л.-Г.-К. Гельти, Ф.-Г. Клопштока, Ф. Шиллера [см. об этом: 484, т.7, c.293]. Возвышенное романтическое восприятие названных авторов, отразившееся на содержании их произведений, в том числе и идиллий, гармонично сочеталось с идеализацией далекого прошлого самим Дельвигом, который "безошибочно угадывал (...) дух и способ мышления, порядок мыслей и систему мирочувствования человека, выходца из "золотого века", открывая в том времени недоступные для современного мира мудрость и великие простоты" [498, с.2]. О том, что Дельвиг первоначально мыслил свои идиллии как вольные переложения сочинений немецких авторов, свидетельствуют, в частности, его перевод идиллии Х.-Э. Клейста "Cephis" ("Цефиз"), а также фабула задуманной в Лицее идиллии "Отставной солдат", близкая сюжету произведения Л.-Г.-К. Гельти (в редакции И.-Г. Фосса) "Костер в лесу" ("Das Feuer im Walde") [85, C.397].
Представления Дельвига об античности формировались не только под влиянием сочинений немецких романтиков, но и под воздействием творчества современников - К.Н. Батюшкова и Н.И. Гнедича. "Для Батюшкова, Дельвига, Гнедича, - указывает Г.С. Кнабе, - жанр переложений и подражаний произведениям греческих и римских поэтов, многочисленные античные ассоциации, следование античным стихотворным ритмам являются (...) формой выражения глубоко лирических (...) переживаний" [305, с. 142]. Восприятие античности А.А.Дельвигом, К.Н.Батюшковым и Н.И.Гнедичем в целом характеризовалось противопоставлением действительности глубокого мира души, мира мечты, пристальным вниманием к духу и творчеству народа. Вместе с тем "героическая" античность Гнедича, восхищавшегося гражданственностью мышления и поэзии древних греков, была далека от "интимно-психологической" [см.: 624, с. 121] античности Батюшкова, которого вдохновляли могучее жизнелюбие и преклонение перед красотой в культуре ушедшей цивилизации [см.: 514, с. 12]. Для Дельвига значительно ближе была творческая позиция Батюшкова, характеризовавшаяся, как отмечал В.Э. Вацуро, интерпретацией античного мира в духе александрийских поэтов, привнесением гедонистических мотивов [92, с.533; см. также: 693].
Изучение античности в существенной степени способствовало формированию эстетического идеала Дельвига. Вслед за К.Н. Батюшковым, другими поэтами-современниками, Дельвиг занимал позиции "античного гедонизма" (по выражению В.Г. Белинского -"изящного эпикуреизма") и потому, видя всеобщий хаос, трагический разрыв внутренних связей в существовавшем обществе, не скрывая критического, в духе просветительских традиций, отношения к нему, создавал в мечтах картины изобилия благ и разнообразия наслаждений. Вместе с тем Дельвиг не верил в возможность чистого, свободного от зла и жестокости земного бытия, основанного на внутренней близости человека с окружающим миром. Дельвиговская античность, как верно отметил В.И. Коровин, представала в качестве "романтического идеала, мечты о гармоничном обществе, но мечты недостижимой, хотя и прекрасной" [316, с.62]. У Дельвига, как и у Батюшкова, являвшийся нормой существования высокий эстетический идеал хотя и соотносился, но не совпадал с реальностью античного мира, с конкретной жизнью, с человеческой душой. Созданный поэтическим воображением условный идиллический мир не был тождествен ни миру действительности, ни возвышенному царству вечных истин [см.: 379, с.422].
Антологические эпиграммы А.А. Дельвига и историко-литературная традиция
В первой трети XIX в. усилилась ориентация русской литературы, проявлявшей глубокий интерес к античной культурной традиции, на поэзию древнегреческих антологий - сборников, включавших в себя небольшие стихотворения, преимущественно эпиграммы многочисленных авторов. В числе прочих Дельвиг обратился к созданию антологических эпиграмм, характеризующихся существенным тематическим разнообразием, небольшим объемом, серьезностью поэтического содержания и написанных элегическим дистихом. В отличие от Дельвига, в совершенстве овладевшего жанром антологической эпиграммы, испытывавшего потребность регулярного обращения к нему, другие русские поэты (К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, Ф. Н. Глинка и др.) отдавали очевидное предпочтение антологической миниатюре, как более свободной в плане формального выражения, сосредоточенной на внутреннем мире человека, его чувствах, отличающейся лиричностью, неоконченностью ("открытостью"), относительной приземленностью содержания. Гекзаметрическая эпиграмма выделялась возвышенностью, объективностью, почти полным отсутствием внимания к внутренней сфере, эпичностью (за исключением очень коротких текстов, содержавших только высказывание о вещи), а также "классической гармонией завершенных, точных образов" [527, с. 59], создававшей "впечатление какой-то исключительной отделанности, законченности" [62, с. 358]. Создателем русской антологической эпиграммы был А. X. Восто-ков, произведения- которого "Надгробная М. И. Козловскому" и "Изящнейшие феномены" стали образцами для авторов-последователей - Дельвига, В. К. Кюхельбекера и др.
При рассмотрении антологических эпиграмм Дельвига важно не ограничиваться общей констатацией античных мотивов, но "исследовать их национально-историческую модификацию, как и индивидуально-авторское их истолкование" [392, с. 7]. Увлечение древнегреческими антологиями имело существенную политико-культурную почву, заключавшуюся в широком распространении в России так называемого «греческого проекта» [396, с. 52 - 78]. В основу антологической эпиграммы Дельвига «Переменчивость» (1816) была положена обеспокоенность изменениями в судьбе утратившего национальную гордость греческого народа: «Все изменилось, Платон, под скипетром старого Хрона:// Нет просвещенных Афин, Спарты следов не найдешь,// Боги покинули греков, греки забыли свободу,// И униженный раб топчет могилу твою!» (с. 112). Сочинения Платона, к которому обращался автор эпиграммы, воспринимались, наряду с творчеством Гомера, «как образец высокой поэзии» и ценились на общем фоне «тяготения к героическим традициям древнегреческой литературы», свойственного, по наблюдению А. Елистратовой, «для эллинистического направления в романтизме, представленного И.-Х.-Ф. Гёльдерлином, так же, как отчасти Дж. Китсом, Э. Шелли, а в России - Батюшковым и Дельвигом» [231, с. 95]. Дельвиговская эпиграмма не только вобрала в себя подсказанное временем содержание, но и способствовала раскрытию интересов и творческой индивидуальности самого автора [см.: 648, с. 152]. Греки оказались близки Дельвигу и как наследники непревзойденной античной культуры, и как народ с наиболее древними православными традициями. Дельвиг не размышляет «о двух тысячах лет истории, изменившей облик (...) народа», поскольку античные воспоминания «кажутся ему реальностью его времени» [192, с. 346].
Предшественники и современники Дельвига, в частности, М.М.Херасков, О. М. Сомов, писали о тяжелом современном положении порабощенного греческого народа: «В стране, исполненной бессмертных нам примеров,// В отечестве богов, Ликургов и Гомеров,// Не песни сладкие всплывают музы днесь -// Парнас травой зарос, опустошился весь» (М. М. Херасков, «Чесменский бой», 1771) [см.: 273, с. 30]; «Взгляните: ныне грек, потомок ваш, в цепях!// В поносном рабстве век влачит он бесполезный!» (О. М. Сомов, «Греция (подражание Ар дану)», 1822) [477, т. 1, с. 220]. В отличие от Дельвига, выражавшего пессимизм по поводу дальнейшей судьбы древнего народа, другие поэты высказывали в своих стихах веру в славное будущее греков: "Но близок, может быть, приход златых веков!// И греки из своих исторгнутся оков" (М. М. Херасков, "Чесменский бой") [632, с. 176]. В стихах поэтов пушкинского круга, написанных после греческого восстания, происходило окончательное совмещение двух Греции - античной и современной, исторические контуры которых совпадали, тем самым подчеркивая "двуединую направленность мечты поэта-романтика", что на примере "Олимпийских игр" (1822) В. К. Кюхельбекера подобно рассмотрела Е. М. Пульхритудова [481, с. 54].
Историзм антологических эпиграмм, в том числе "Переменчивости" Дельвига, состоял не в точном изображении конкретных эпизодов и реалий прошлого, а в передаче эмоционального впечатления от величия ушедшей культурно-исторической эпохи, в целостном проявлении народного духа. Прав Г. А. Гуковский, утверждавший, что античность понималась поэтами пушкинского времени не в конкретном историческом плане, а в качестве "условного (...) идеала, не связанного органически (...) с этнографическими (...) чертами породившей его культуры и действительности" [192, с. 232]. Дельвигу было важно как воспринять античность, так и показать с ее помощью современность, причем он обращал миг жизни к античности настолько, насколько тот обращен ко всему общечеловеческому, "выявленному в ракурсе (...) гармонии" [см.: 176, с. 90, 286], что, в конечном итоге, придавало особую смысловую емкость лирической ситуации. Традиция изображения современности средствами античной поэзии (с учетом характерной образности, ритмико-композиционной схемы стиха) была воспринята русскими романтиками, в том числе Дельвигом, из творчества А. Шенье, а также из немецкой литературы (сочинения И.-В. Гете, Ф. Шиллера, И.-Г. Гердера, И.-Х.-Ф. Гёльдерлина).
Жанровое и тематическое многообразие произведений А.А. Дельвига, содержащих эмблематическое отражение античности
Глубокое проникновение в жизнь, уважение и любовь к людям, самоотверженность в борьбе с трудностями и невзгодами, благородная требовательность к самому себе - характерные черты Дельвига-поэта. В его творчестве, базирующемся на античных традициях, проникновенно передаются "то невыразимое душевное волнение, те зыбкие оттенки настроений, которые составляют суть внутренней жизни сознания и для которых внешняя природа является лишь условным возбудителем" [192, с. 47]. В художественном сознании романтической эпохи возникал образ поэта как любимца муз и вдохновения, погруженного в высокие думы, чуждого толпе и повседневной суете. Творческое осмысление личности поэта соединено с восприятием бытия как непосредственной данности, осознанием исторического времени, движения эпох - от античности к современности, и принципиально подчинено Дельвигом, равно как и многими другими писателями того времени, романтической теории народности. Каждое время предпочитало видеть в воспринимаемой им исторической эпохе лишь созвучные себе стороны, а потому описанное представало не в объективном, фактурно обоснованном, а в образном, авторско-индивидуальном виде, что обстоятельно аргументировал в своей книге о русской античности Г. С. Кнабе [см.: 305, с. 20]. В контексте сказанного приобретает существенное значение анализ сквозных тем и мотивов, служащих для выражения значимых для поэта мыслей, т.е. анализ, способствующий выявлению «некоей идейно-кристаллизующей силы», которую содержит «всякое поэтическое переживание», того «притягательного центра», около которого концентрируется определенное идейное содержание [620, с. 4 - 8].
Тема поэта и поэзии раскрывается в творчестве Дельвига в полном соответствии с существовавшей литературной традицией [см.: 138]. Лирический герой вовсе не совпадает с самим автором, предстает ленивым мечтателем, уединенным философом, мудрецом-эпикурейцем. Дух анакреонтики, ассоциировавшийся как с античной лирикой, так и с легкой французской эпикурейской поэзией, пронизывает многие дельвиговские произведения указанной тематики. Дельвиг во многом следовал и за творчеством К. Н. Батюшкова, создававшего в духе античности образ поэта-мечтателя, отошедшего от сиюминутных земных дел и не желавшего поддерживать отношения с тщеславной знатью. Батюшковский образ был близок к раннему Пушкину, рассказывавшему о поэте, который живет «мечтами окры-ленный» («К сестре»), ему сопутствует «мечтанье легкокрыло» («Городок»). Однако если Дельвиг, в полном соответствии традиции Батюшкова, прославлял поэта, который «с леностью живет» и «блажен своей судьбою» («Бедный Дельвиг»), то Пушкин нередко стремился создавать собственный поэтический образ, колоритный облик творца, «легко и свободно владеющего стихом, пишущего безо всякого труда дружеские послания, не преследующие никакой иной цели, кроме воспевания дружества, лени, любви и частной независимой жизни» ([163, с. 123]; см., например, стихотворение А. С. Пушкина «Князю А. М. Горчакову» (1814)). Лирическим героем нередко становился не просто поэт, но «естественный человек», свободный от сложных норм общественного этикета, светских обязанностей и при этом не утрачивавший дружеских связей, не выключенный из сферы культуры полностью, пребывавший в состоянии эмоционального подъема, раскрывавший свою натуру в ситуациях ревности, любовной страсти.
Ненавязчивым налетом эпикурейства, соответствовавшим новым романтическим веяниям [см.: 699, с. 420 - 424], привлекал поэтов последующего времени облик «бедного поэта», мастерски обрисованный Н. М. Карамзиным («К бедному поэту», «Посвящение кущи»), а позднее воссозданный К. Н. Батюшковым в «Мечте» («Так хижину свою поэт дворцом считает,// И счастлив - он мечтает!» [38, с. 83]) и В. А. Жуковским в произведениях 1810-х гг. [см.: 279, с. 65]. Отмечая, что леность и беспечность считались в русской романтической поэзии необходимой принадлежностью поэта-мечтателя, В. П. Гаевский указывал на преемственную связь «Похвального слова сну» К. Н. Батюшкова и дельвиговского стихотворения «Бедный Дельвиг» (между 1814 и 1817), в котором поэт «воспел свою «святую леность», которая с тех пор (...) нередко давала повод к шуткам и эпиграммам» [132, с. 146]. Однако «святая леность» поэта была подмечена задолго до появления «Бедного Дельвига», где автор проводил мысль, что подлинное творческое достижение не может основываться исключительно на суетливом желании сочинителя соответствовать веяниям времени, происходящим общественным процессам. Восхваление тишины и уединения с позиций горацианства сопровождалось в «Бедном Дельвиге» незавуалированным отказом поэта от литературной конъюнктуры, от прислуживания корыстным, неблаговидным интересам.
