Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. К истории поэмы-цикла в русской поэзии XX века
"На поле Куликовом" А, А. Блока как поэма-цикл16
Проблема ноэмы-цикла в творчестве М. И. Цветаевой . 35
Поэма-цикл А, А. Ахматовой "Реквием"
ГЛАВА II. Поэма-цикл и, а. бродского "часть речи" 149
Литература
- "На поле Куликовом" А, А. Блока как поэма-цикл16
- Проблема ноэмы-цикла в творчестве М. И. Цветаевой
- Поэма-цикл А, А. Ахматовой "Реквием"
- Поэма-цикл и, а. бродского "часть речи"
Введение к работе
Выбор темы. На рубеже XIX - XX вв. литературный процесс поставил писателей перед необходимостью выразить эпическое содержание средствами лирики Одним из результатов творческого поиска в этом направлении стало развитие жанровой структуры, обозначаемой как поэма-цикл, позволявшее объективировать "лирические" переживания Таким образом цикл приблизился к самой границе эпоса
Первые попытки анализа этих процессов были сделаны самими поэтами — А.А.Блоком, Андреем Белым, В.Я Брюсовым, указывавшими на необходимость контекстного восприятия собственного творчества. В 1960-е годы появились работы Л К Долгополова, З.Г.Минц, В АСапогова, обращенные и к процессу формирования поэмы-цикла.
Представления исследователей о том, что такое поэма-цикл, различны, и феномен поэмы-цикла до сих пор не поставлен в центр специального исследования, несмотря на очевидный интерес литературоведов к соответствующей проблематике. Анализу явления поэмы-цикла и посвящена настоящая работа.
Сближение поэмы и цикла — одно из проявлений видоизменения, расшатывания, смешения жанров, характерного для литературы XX века. Аспект этого явления, избранный для исследования в диссертации — перерастание иикла стихотворений в поэму.
Под поэмой-циклом понимается единый текст, части которого связаны художественной идеей и образом поэта—лирического героя. В нем решается единая проблема, что создает эффект внутреннего единства текста. Особенность поэмы-цикла — определенная, фиксированная последовательность составляющих ее частей — стихотворений. Автор сам формирует ее; она воспроизводится от издания к изданию
Тексты, входящие в поэму-цикл, объединены общими мотивами, повторяющимися художественными приемами (в "Реквиеме" А. Ахматовой — апелляции к творчеству Пушкина и фольклору, создающие в произведении соответствующие контексты). Поэме-циклу может быть присуща общность метрики (пример — "Часть речи" и "Двадцать сонетов к Марии Стюарт" И Бродского). Поэма-цикл, как правило, имеет заглавие; возможен общий эпиграф для всех текстов, авторское предисловие к ним, нумерация частей. Существенно иметь в виду, какое жанровое определение дает произведению сам автор (так, Ахматова называла "Реквием" поэмой). В нашей работе мы разделяем мнение В А Зайцева и С А.Коваленко, рассматривающих в качестве образца поэмы-цикла в современной поэзии 'Теквием" Анны Ахматовой
Для анализа в диссертации избраны четыре произведения: "На поле Куликовом" Блока, "Деревья" Цветаевой, "Реквием" Ахматовой, "Часть речи" Бродского. Дабы ограничить материал для исследования, мы ориентировались на конкретную литературную преемственность: наш выбор обусловлен предположением о том, что Бродский "наследует" традиции трех старших поэтов
Научная новизна. Впервые поэма-цикл предстала самостоятельным предметом исследования, что необходимо, т. к. рассматриваемая проблема связана с возросшей жанровой динамикой, взаимодействием различных жанровых структур, появлением "гибридных" форм, характерных для литературы XX века.
Поэма-цикл возникает как единое художественное целое с помощью разных "наборов" художественных средств. (Так, "На поле Куликовом" Блока характеризуется разнообразием стихотворных размеров, а "Часть речи" Бродского — единообразием.) Поскольку жанры видоизменяются, границы между ними неотчетливы, а "гибриды" разнообразны, то развитие жанра определяется в его взаимодействии с традициями. Традиция понимается как в широком историко-литературном контексте, так и в более узком, как "реакция" одного автора на другого, в т. ч. и осознанная. Отношение к традиции является своего рода ориентиром при рассмотрении эволюции поэмы-цикла в процессе нарастания личностного начала в художественной словесности XX века.
Цель работы. Поэма-цикл — характерная форма, которую воспринял жанр поэмы в XX веке. Ее описание — насущная задача современного литературоведения. В связи с этим цель диссертации — выявить характерные черты поэмы-цикла в творчестве Блока, Цветаевой, Ахматовой, Бродского, что предполагает анаша жанровых образований "На поле Куликовом" (Блок), "Деревья" (Цветаева), "Реквием" (Ахматова) и "Часть речи" (Бродский). Рассматривается идейно-содержательный аспект и проблема внутреннего единства текстов в их сближении и отталкивании. Широкий историко-литературный контекст способствует решению вопроса о генезисе поэм Бродского.
Методологически работа опирается на базисные методы литературоведения: исторического изучения литературы и системного анализа. В основу их применения кладется тщательное всестороннее изучение поэтических текстов.
Практическая значимость. Диссертация может быть использована при подготовке учебных курсов по истории русской литературы XX в., теории литературы и анализу поэтического текста, при проведении семинарских занятий, посвященных творчеству Блока, Цветаевой, Ахматовой и Бродского, а также при написании учебных пособий и научных исследований
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании Отдела новейшей русской литературы ИМЛИ РАН им. М. Горького (12.04.2001). Ряд ее положений изложен в докладах на Студенческой конференции "Культурология в современном мире" (17.05.1999, РГГУ, Москва), на Первой международной научной конференции 'Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры XX века" (19-21.11.1999, Переделкино) и на Международной научной конференции, посвященной 60-летию Иосифа Бродского (24-26.05.2000, Санкт-Петербург). Результаты исследований отражены в ряде опубликованных работ автора.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.
"На поле Куликовом" А, А. Блока как поэма-цикл16
Правомочность определения блоковского цикла "На поле Куликовом" (1908) как поэмы подсказывается значением и масштабом поднятой в нем проблемы. В центре произведения -историческая судьба Руси-России1 - вопрос, имевший особенное значение для Блока и его творчества, В.А. Сапогов назвал "На поле Куликовом" "основным пунктом, идейным зерном всего построения Ш тома" лирики Блока .
Анализ этой проблемы ведется поэтом на едином пространстве цикла, что было неоднократно отмечено исследователями. ШХГромов указывает на "органичность внутренних связей в цикле" (с. 342) и называет произведение Блока "своеобразной лирической трагедией из пяти актов" (с. 334, 342), что также свидетельствует об органичности его художественного целого. Это качество отмечено исследователем на разных уровнях: "Логика органичных художественных переходов от личного к общему, от обобщенно-философского к наглядной жизненной конкретности - не в их разрыве и противостоянии, но в сложном драматическом, трагическом переплетении и взаимопроникновении . " (с. 330). Исследователь также пишет об "органичности образного движения" в цикле (с. 335), "органичности сюжета" (с. 342) и, наконец, о "небывалом у Блока художественном единстве в цикле вообще" (с. 342). Оно реализуется на основе символической природы всех элементов художественного целого произведения: лирического сюжета, образной системы...
Символичность создаваемых Блоком картин порождает единство хронотопа в цикле3. Место действия - Куликово поле, изображенное уже в первой строфе 1-го стихотворения; время - 8 сентября 1380 года. При первом описании мы можем "не понять" этого: перед нами может быть любая русская река, любая степь, любая осень; подобная мнимая неопределенность входит в "художественное задание" произведения. Однако прояснение "куликовской тематики" текста дает импульс вновь обратиться к его началу и увидеть в созданном Блоком пейзаже именно место Куликовской битвы4. По замечанию В. Паперного, первая строфа содержит отсылку на текст "Задонщины", где те же пейзажные образы использованы в описании поля Куликовской битвы: "Лежат трупи крестьянский аки сенныи стоги а Дон река три дни кровию текла"5. Вместе с тем это конкретное время и пространство расширяются, символизируя всю
Русь и всю ее историю6. Таким образом реализуется задача, которую ставили перед собой поэты-символисты: "уловить единый смысл в многообразии его конкретных проявлений"7. При этом "процессы создания и восприятия художественных произведений поэтов шли не просто от детали к целостному охвату явления, а отображали непрерывное становление этого целого в каждой части бытия"8. В цикле "На поле Куликовом" Блок являет именно совокупность разновременных событий, в которой вырисовывается "единый смысл". "В цикле говорится, -пишет П. П. Громов, - не об "истории" и "современности" порознь, но и о том и о другом вместе, об их органической связи", "сама современность становится движущейся историей, ее этапом "На поле Куликовом" - ... лирический разговор о том, что вся совокупность национальной истории, и особенно ее решающие, главнейшие переходные этапы живут сегодня в современных событиях, в канун нового и столь же решающего перелома самой истории"9.
Таким образом, "в каждой точке" цикла происходящее наделено двумя смыслами: конкретным и подразумеваемым. Соотношение этих смыслов не остается постоянным ни от стихотворения к стихотворению, ни на уровне отдельных текстов. "Путь" персонажа и "Руси" в первом стихотворении совершается не только в пространстве, покрывая необъятные степные просторы, но и во времени: он начат в древнейшем прошлом, и у него "нет конца"; очевидно "древнерусское" второе стихотворение завершается взглядом в будущее ("Долго будет родина больна"); даже в третьем фрагменте, где происходящее очевидно относится только к моменту Куликовской битвы, а герой - ее участник, образ героини включает составляющую, восходящую к "Стихам о Прекрасной Даме" - циклу с иным, "не древнерусским" контекстом, который, таким образом, отзывается в цикле "На поле Куликовом". В четвертом и пятом тексте доминирует настоящее, однако увидено оно "в свете" прошлого10.
Образ героини цикла вызвал целую дискуссию в критической литературе. Ее сопоставление с Прекрасной Дамой проводилось еще А. Белым. П. П. Громов возражает против такого соположения11; Н. Н. Бвреинова пишет о "неорганичности" образа Богородицы для стихотворения12. Однако представляется, что это сближение возможно, так как сам Блок призывал к восприятию своих произведений в контексте всей своей "лирической трилогии".
Образ лирического героя также имеет две ипостаси: древнерусского воина и человека современности. Исследователи пишут: "Персонаж - воин Куликовской битвы и одновременно современное лирическое "Я"14; " ... древнерусский воин... это герой лирический, это сам поэт, ощутивший себя участником Куликовской битвы"15; Н.Н. Евреинова считает образ лирического героя в цикле Блока "подсказанным" "Сказанием о Мамаевом побоище"16. В. Паперный характеризует это сближение как "вцитирование" и "вживание" поэтического "Я" в историческую ситуацию; история "осознается как индивидуальная судьба"17. З.Г. Минц пишет о "специфически символистском чувстве истории" в поэзии Блока, когда глубинные связи личности с мировым целым и с человечеством раскрываются через историко-культурные уподобления18. Двоятся и множатся значения и других образов стихотворения: "путь степной" это и путь к полю битвы, и исторический путь Руси; кроме того, Блок глубоко лично воспринимал идею творческого и духовного "пути писателя"19. Двойственность и множественность значений образов и позволяют проецировать исторические события на настоящее и видеть в этой повторяемости и взаимосвязи отражение исторического пути России.
Проблема ноэмы-цикла в творчестве М. И. Цветаевой
В статье Народ и интеллигенция" Блок, опираясь на мысль Гоголя, предлагает путь преодоления человеком-"интеллигентом" собственной "воли к смерти": необходимо "отречься от себя во имя России. Духовная основа русского народа ассоциировалась Блоком - вслед за Гоголем - с устоями православия (об этом поэт пишет в статье "Стихия и культура", где приводятся письма русских крестьян)53. Отказ от "влюбленности в свою тоску" сменяется, как видно из стихотворения, именно обращением героя к христианству - молитвой. Таким образом разрешается конфликт цикла: хотя ситуация "вечного боя" повторяется, единство с народным началом, утерянное персонажем, который был устрашен размахом "вечного боя" и поддался "диким страстям", обретено вновь. При этом слова Но узнаю тебя, начало / Высоких и мятежных дней" - несомненно, свидетельствуют о положительном отношении героя к грядущим событиям: в статье "Стихия и культура" поэт выражал надежду на то, что "огонь" "мести стихийной и земной", направленной против Культуры, будет "очистительным"54. Подобно своему древнерусскому предшественнику, он чист сердцем, готов к гибели в битве и приветствует ее приближение.
Внутреннее единство цикла "На поле Куликовом" было неоднократно отмечено исследователями и охарактеризовано в разных аспектах. В первую очередь следует указать, что сюжетная последовательность составляющих его стихотворений организована логично и законченно. Первый текст - своего рода стихотюрение-"магистрад" - дает абрис всего содержания цикла (т. е. всей русской истории). Во втором отрывке автор обращается к прошлому - собственно Куликовской битве, а персонаж является ее участником; он исполнен решимости "за святое дело мертвым лечь". Третье стихотворение - П. П. Громов назвал его "кульминацией" цикла55 - также отнесенное в прошлое, содержит образ светлой "Ты", укорененный одновременно в древнерусских религиозных представлениях и в контексте лирики Блока - символ того, во имя чего идет на битву персонаж. Действие четвертого стихотворения переносится в настоящее, а ареной борьбы становится душа самого героя, поскольку в настоящем светлый идеал утерян. Наконец, в пятом фрагменте персонаж с новой решимостью ожидает возвращения "Куликовской битвы" - возможно, "последнюю битву" в истории человечества. При этом лирический сюжет, построенный на "дешифровке" смысла Куликовской битвы за счет постепенного приближения этого образа к настоящему моменту и увеличения в нем доли "современного", реализуется с помощью "целого комплекса цитат"56 из "Задонщины" и "Сказания о Мамаевом побоище", пронизывающих весь цикл. Через цитаты из древнерусских памятников дается "тема предчувствия, предсказания будущего"57 - сквозная в произведении Блока и связующая его фрагменты в единое целое: герой-воин провидит из древнего прошлого настоящее, которому принадлежит герой-современник и который, в свою очередь, ожидает катаклизмов в будущем; одновременно ожидание роковых событий становится константой русской истории (ср. образ "вечного боя").
Образ героя эволюционирует от стихотворения к стихотворению. Смена переживаний персонажа тесно связана с изменением соотношения двух составляющих образа: "древнерусской" и "современной". В первом тексте образ древнего воина "переходит" в образ современника; во втором речь идет о человеке прошлого, прозревающем историю ("Я не первый воин, не последний"); в третьем герой - участник Мамаева побоища, но обращение к героине роднит его с лирическим героем других циклов Блока, и тем самым он сближается с человеком современности; в четвертом и пятом стихотворениях персонаж - человек настоящего. Анализ "развития психологической коллизии" в цикле проводит в своей статье Н. Н. Евреинова58: по ее мнению, наблюдается "единство, повторность или своеобразный параллелизм психологических ситуаций каждого из первых - Е. С трех фрагментов. Тема преодоления сомнений курсив мой - Е. С выступает в каждом из них как основа, как лейтмотив" (с. 165). Она "пронизывает всю структуру цикла, выявляется в реализации всего замысла" (с. 171).
Как было отмечено выше, действие в цикле разворачивается на едином пространстве. По замечанию 3. Г. Минц, родина у Блока - "это всегда открытые дали"59, и этот образ присутствует во всех стихотворениях цикла. В общем контексте произведения прослеживается и временная динамика. В финале первого стихотворения мы видим "закат в крови", в следующем герои "над степью в полночь встали"; в третьем также описана ночь и утро битвы. В четвертом стихотворении эта ночь повторяется через столетия, в "настоящем" героя; наконец, в финальном тексте описано приближение "грядущего дня". На тесную связь "пейзажа" в цикле с "множеством конкретных, исторически локальных примет национальной поэтической стихии", появляющихся из стихотворения в стихотворение и тем самым объединяющих произведение, указывает В. Н. Орлов: это "желтая глина обрыва, грустящие стога, степной простор, кобылица, мнущая ковыль, юшки лебедей, темный и зловещий Дон, горючий белый камень, мать, бьющаяся о стремя ратника, орлий клекот, широкий и тихий пожар, пыльная и горячая кольчуга на плечах воина..."60 Еще один объединяющий фактор - пронизывающий цикл гоголевский контекст: связь образа скачки кобылицы у Блока с Русью - "птицей-тройкой" у Гоголя, плачущей матери из 3-го стихотворения - с образом матери в "Тарасе Бульбе"61, всадника на белом коне среди туч - со всадником из "Страшной мести53, а также связь 1-го стихотворения цикла с письмами XX и ХХХП из "Выбранных мест из переписки с друзьями", процитированных в статье "Народ и интеллигенция".
Все вышесказанное свидетельствует о внутренней спаянности фрагментов в единое целое, что характеризует "На поле Куликовом" как поэму. Имеет место и формальная особенность, свойственная поэмообразным циклам (отмеченная 3. Г. Минц62) -последовательное создание входящих в них частей за относительно небольшой промежуток времени (первое стихотворение датировано 7 июня, последнее - 23 декабря 1908 года). Однако тексты, составляющие произведение Блока, вполне автономны и могут восприниматься как самостоятельные стихотворения, хотя такое прочтение настолько непривычно, что на первый взгляд кажется невозможным. Автономность стихотворений с точки зрения формы подчеркивается тем. что метрически они не "наследуют" друг другу (как отмечено выше, частичное исключение - 2-й и 3-й фрагменты).
Небольшой - всего 5 стихотворений - цикл стал "обобщающим произведением о России" за счет значительности поднятой в нем проблемы судьбы родины, воспринятой как остро личная, "упирающаяся" в индивидуальную участь лирического "я" Одной из причин этого является отразившееся в цикле предчувствие и ожидание Блоком эсхатологических событий, должных вскоре свершиться, и своего непосредственного участия в них. В ожидании Последнего Суда герой проводит своеобразную "поверку" собственной позиции; отсюда -апелляция к древнерусской истории, к тем временам, когда "жизненные отношения были прозрачны" (П. П. Громов), и позиция героя - определенна: у него было четкое представление о том "святом деле", за которым он собирается "мертвым лечь" (освобождение Руси от татар). Духовные ценности средневекового воина сходятся с тем воплощением "высшей силы", "идеала", которому служит лирический герой Блока. Однако душа человека современности охвачена "дикими страстями", единство со светлой "Ты" утеряно, персонаж испытывает ужас перед "вечным боем".
Поэма-цикл А, А. Ахматовой "Реквием"
Показательно, что стихотворение М. И. Цветаевой, обращенное к Ахматовой: "Кем полосынька твоя / Нынче выжнется? ... " (1921), - близко народной песне и частушке теми же признаками: нанизыванием характеристик, дактилическими окончаниями, ритму стиха, поддающегося скандированию ("Чернокосынька моя, / Чернокнижница!"): это можно расценивать не только как свидетельство пристрастия Цветаевой к фольклорному началу, но и ориентации на стихи самой Ахматовой с ее интересом к формам народной поэзии. В свою очередь, произведение Цветаевой было "на памяти" у Ахматовой: из него взят эпиграф к посвященному ей стихотворению "Поздний ответ"(1940, 1961).
Не случайно подобная интонация в "Реквиеме" возникает в тех строках, где героиня вспоминает о своем прошлом. Именно в то время в поэзии Ахматовой ярко проявлялась та двойственность, что отразилась в рассматриваемом тексте. При всех сближениях стихов Ахматовой с народной поэзией, при всей широте использования ею народных поэтических форм переживания ее героини несли на себе явный отпечаток того, что называли "дворянской культурой", она явно принадлежала не к "народу", а к "интеллигенции" в понимании Блока. То же и в "Реквиеме": слова "царскосельской веселой грешнице", невозможные в народной поэзии, резко контрастируют с "фольклорным" ритмом стихов. Вновь, как и в "Тихо льется тихий Дон ... ", поэт обращается прежде всего к интонации народного стиха, к звуковому образу (здесь стоит употребить именно слово "звуковой", поскольку крик голосящей женщины мало напоминает о музыке). Однако было бы ошибкой сказать, что в эту "народную" форму автор вкладывает исключительно личные переживания. Героиня, обращаясь к самой себе, говорит: " ... трехсотая, с передачею, / Под Крестами будешь стоять ... ", - т. е. она разделяет судьбу тех "трехсот". Таким образом, обращение к народному искусству служит здесь двойной цели: с одной стороны, alter ego Ахматовой становится причастна к традиции народного плача, с другой - поэт создает новый эпос, описывая в той же, уходящей вглубь веков, традиции горе стоящих "под Крестами". Будучи объединено способом выражения с народными плачами, события сталинской эпохи приобретают статус народной катастрофы. Так выполняется задача, поставленная в прозаическом вступлении к поэме: описать случившееся. При этом от того, в каких словах поэт его опишет, зависит статус события в сознании людей, общества, народа. Тем самым подчеркивается роль, миссия поэта в изображении "роковых минут" "сего мира". (Этот мотив найдет продолжение в "Эпилоге", где героиня-Поэт приносит все свое творчество на алтарь памяти о произошедшем, желая, чтобы воспоминание о ней было неразрывно слито с воспоминанием о случившейся трагедии.)
Заключительные строки стихотворения вновь возвращают читателя к мотиву звучания, столь важному для цикла. Вернее, речь идет об отсутствии звучания ("Там тюремный тополь качается, / И ни звука"), о тишине, в которой голос женщины "выкликает" свой плач. Аналогию, может быть, случайную, можно найти в стихотворении "Белая ночь" (1914). Голос ("задорный", т. е. "выкликающий" частушку или песню, а не плач) не принадлежит героине, она только слышит его, но образ крика в тишине, причем соединенный с образом тополя: "Надо мною близко тополь черный / Ни одним листком не шелестит" - тот же, что содержится в более позднем тексте309. Другой сквозной мотив "Реквиема", присутствующий в финале нашего фрагмента - мотив смерти: им, в ожидании рифмующейся с "А сколько там ... " строки, завершается стихотворение, как будто мысль об обрывающихся "неповинных жизнях" лишает героиню последних сил, дара речи, сознания . Вспоминается предыдущее стихотворение, которое завершает образ наступившей ночи, темноты - не только реальной ночи, но и мрака, окутавшего сознание героини. Параллель этому можно увидеть в "Аде" где в финале главы III герой, ослепленный "багровым блеском" преисподней, "упал, как тот, кто схвачен сном" (Ад, III, 136); глава IV завершается погружением героя во тьму (правда, в реальную: он идет "во тьме, ничем не озаренной" - Ад, IV, 151); в финале главы V герой, не в силах вынести увиденное, теряет сознание, подобно мертвому: "И я упал, как падает мертвец"(Ад, V, 142).
V-й фрагмент цикла, в противоположность предыдущему, явно восходит к классическому образцу стихотворной формы - сонету (рифмовка ABABCDCDEEFGGF), хотя образ героини, которая "кидалась в ноги палачу", связанный скорее с русской традицией и восходящей к ближневосточному обычаю простираться перед государем зп, противоречит "сонетной" образности, поскольку сонетная форма воспринимается как восходящая к западноевропейскому искусству. (Другим отличием от традиционного сонета является длина строки: как правило, сонет основывался на 5-стопном (реже - 6-стопном) ямбе; у Ахматовой чередуются 4-х- и 3-стопные строки312.) Смысловое членение V-ro фрагмента также можно связать с традиционным для сонета. "Каждая строфа" (в ахматовском стихотворении они выделяются на основе рифмовки) - "это законченное целое" . 1-й катрен содержит "тезис": изображено трагическое состояние героини, и это изображение изобилует глаголами активного действия: "Семнадцать месяцев кричу, I Зову тебя домой, / Кидалась в ноги палачу ... "
Обращает на себя внимание срок, прошедший с момента ареста сына героини: "семнадцать месяцев". Он конкретен, четко определен, однако исчисление его необычно: мы бы сказали "год и пять месяцев". Так создается впечатление однородности текущего времени, наполненного страданиями: понятие "год" подразумевает цикличность, смену зимы - весной, лета - осенью, новогодний праздник, а для героини Ахматовой ничего этого нет (ср. выше: "Для кого-то веет ветер свежий, / Для кого-то нежится закат - / Мы не знаем, мы повсюду те же ... ").
Поэма-цикл И. А. Бродского "Часть речи"
Главной героиней 2-го четверостишия становится Мать. Заметим, что четкость подхода автора к изображаемому присутствует и на уровне композиции микроцикла. В 1-м четверостишии главным героем был Иисус, во 2-м - Мария. В обоих случаях первые две строки посвящены "второстепенным" персонажам: в 1-м тексте это "хор ангелов" и "небеса в огне", в 2-м - Магдалина и Иоанн; вторые же две - главным. В первом случае изображение строится в виде последовательного показа "заднего плана" (глобальной панорамы). Композиция 2-го фрагмента напоминает построение 1-го. Однако если фон в нем присутствует, хотя и "локальный"- две фигуры - то вместо центрального персонажа оказывается "белое пятно", он так и не появляется перед читателями: "А туда, где молча Мать стояла, / Так никто взглянуть и не посмел".
Выше уже говорилось о воплощении "Я" в "Распятии" в нескольких ипостасях. Во-первых, на фоне предшествующего стихотворения выделяется пророчица, чье видение воплощается в стихи. Воплощает их, придавая экстатическому видению четкую целостность и "литературную" законченность, автор-Поэт. Но есть и третья, условно говоря, "ипостась Ахматовой" - сама Мария.
Отождествление ее с героиней уже встречалось во фрагменте "Легкие летят недели ... ". Х-е стихотворение отличается от него значительно большим разграничением и большей "отвоплощенностью" ипостасей. (Эту тенденцию можно увидеть намеченной в Ш-м фрагменте: "Нет, это не я, это кто-то другой страдает ... ") Можно сказать, что Мать, героиня и Поэт являются в стихотворении столь же непосредственно, как Троица явилась Аврааму. Столь явно выраженное воплощение "ипостасей" лирического "я" по сравнению с другими текстами "Реквиема" можно связать с тем, что стихотворение посвящено "вечному событию", и речь в нем идет непосредственно о Богоматери, а остальные "ипостаси" как бы вынесены за рамки повествования: образ автора-Поэта "просматривается" в том, как организовано произведение, а об образе "женщины 30-х годов" можно говорить лишь в связи с несколькими намеками (об этом см. ниже) и с предыдущими текстами. Последние же имеют в центре повествования участницу событий "страшных лет ежовщины", которая одновременно является Поэтом и в которой на основании отдельных образов (ср. ее слова, обращенные к сыну: "о кресте твоем высоком ... ") угадывается Мария: все три "ипостаси" слиты воедино.
Но вместе с тем между ними как бы проводятся четкие связующие линии. Образ Матери с Поэтом явно отождествляет ее молчание: в Ш-м и IV-м фрагментах, как мы писали выше, горе героини, не способной говорить о нем, воспринимается как значительно более сильное, если помнить, что она - Поэт, и что такое дар речи для Поэта. Как тогда Поэт молчал о своих чувствах, так теперь о них молчит Богородица. Связаны между собой и ипостаси героини и Поэта: они объединяются с помощью слова "никто" из последней строки 2-го четверостишия. "Никто" - это Магдалина и Иоанн и не упомянутые в тексте свидетели Распятия; они не посмели взглянуть на Богоматерь. Должна была ее видеть "пророчица", "сообщающая" о произошедшем автору-Поэту. Но и та, и другая отказываются говорить об увиденном: это слишком страшно и не может быть доверено слову.
Другая "линия связи" объединяет Мать и героиню. Они отождествимы не только по аналогии с VI-м фрагментом ("Легкие летят недели .„ "). Отказ говорить о Матери можно воспринять как отказ героини говорить о себе. (Такой подход можно проиллюстрировать, вспомнив стихотворение другого автора - И. А. Бродского, которого сама Ахматова аттестовала как своего ученика - "Сретение". Оно посвящено Ахматовой;
К. Верхейл определил его по ряду особенностей как "ахматовское" . Ориентируясь, с одной стороны, на библейский сюжет, с другой - на картину Рембрандта "Симеон в храме", Бродский, тем не менее, не упоминает присутствующего в обоих источниках Святого Иосифа. "Я просто не мог всерьез писать стихотворение, в котором герой был бы моим тезкой", - сказал поэт . "Полное умолчание этой фигуры в стихотворении Иосифа Бродского мне кажется выразительным примером, - сознательным или инстинктивным ... - того поэтического такта и той недосказанности и тишины, которые иначе не назовешь, чем ахматовскими" (с. 19 - 20). Представляется, что слова исследователя об ахматовском "поэтическом такте", "недосказанности и тишине" адекватно характеризуют "умолчание о Марии" из "Распятия"363.
В перспективе "Реквиема" молчание в Распятии воспринимается как крайнее выражение горя. Героиня мучилась им с самого начала цикла, оно закрывало уста Поэту, и наконец достигло такой силы, что Мать умолкает, а героиня и Поэт отказываются описывать Ее, страдающую. Однако одновременно в творчестве Ахматовой молчание -свидетельство приобщения к высшей тайне. В цитированной выше статье "Тишина у Ахматовой" К. Верхейл, анализируя стихотворение "Творчество", пишет об "идее тишины" в нем "как предпосылки для восприятия потаенных истин, тишины ужасающей и в то же время дающей доступ к сути физического и нравственного мира" (с. 16) и отмечает связь с образом тишины "мотива Сошествия Святого Духа - утешителя и вдохновителя пророческого логоса" в "Предвесенней элегии", открывающей цикл "Полночные стихи" (там же). Представляется, что молчание героини (образ которой, несмотря на троичность, все же "един в трех лицах") в трагичнейший момент - свидетельство нового шага ее духовного восхождения. Условно говоря, именно в этот момент героиня цикла стала Богоматерью: полное и безусловное отождествление ее с Марией влечет за собой перемены в образе лирического "Я" в следующем фрагменте.
Перерождение переживает и сама Мария. Она становится Матерью-Заступницей именно там, у креста: после этой высшей муки ей делаются близки мучения всех матерей. Это еще одна причина того, что в тексте нет Ее портрета: происходящее с ней таинство должно свершаться в молчании, подобающем тайне обретения святости.
