Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эстетика эпического повествования в литературно-критических работах и теоретических взглядах И.И. Введенского 16
1.1. Позиция И.И. Введенского в историко-литературном процессе 40-х-50-х гг.. 16
1.2. Жанровые формы эпоса в интерпретации И.И. Введенского 36
1.3. Роман как эпос нового времени в литературно-критических статьях И.И. Введенского 49
1.4. Основные тенденции становления эстетики эпического повествования в русской литературе 60
Глава 2. Эволюция русского романа как основа переводческой стратегии отбора И.И. Введенского 75
2.1. Жанровая специфика раннего русского романа: лиро-эпические формы 75
2.2. Циклизация малых прозаических жанров как способ романного миромоделирования 82
2.3. Жанровая система классического романа второй половины XIX в.. 92
2.3.1. Исторический роман 92
2.3.2 Социально-психологический роман 113
Глава 3. Переводческая деятельность И.И. Введенского 127
3.1. Переводы И.И. Введенского в литературном процессе второй трети XIX века 127
3.1.1. Ранние русские переводы из Диккенса 129
3.1.2. Стратегия отбора, эстетика и поэтика переводов И.И. Введенского из Диккенса 141
3.2. Принципы художественного перевода в интерпретации И.И. Введенского 147
3.3. Переводы И.И. Введенского в истории художественного перевода (на примере переводов главы XXIX романа Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба») 161
3.4. Прообразующая функция переводов И.И. Введенского в жанровой эволюции русского романа 176
Заключение 198
Список литературы 204
Приложения 220
- Позиция И.И. Введенского в историко-литературном процессе 40-х-50-х гг..
- Жанровые формы эпоса в интерпретации И.И. Введенского
- Жанровая специфика раннего русского романа: лиро-эпические формы
- Переводы И.И. Введенского в литературном процессе второй трети XIX века
Введение к работе
Представленная диссертационная работа посвящена теме «Переводческая деятельность И.И. Введенского как отражение жанрово-стилевого развития русской прозы 1840-х-1860-х годов». Объектом исследования является литературно-критическое и переводное наследие Иринарха Введенского, основным предметом исследования - переводческие стратегии отбора и принципы перевода, не только находящиеся в тесной причинно-следственной взаимообусловленности, но и продиктованные острой литературной интуицией переводчика, предвосхищавшего своими текстами ближайшие перспективные тенденции русского литературного процесса второй трети XIX века.
Переводческая деятельность Введенского — это тема, изученная одновременно достаточно (в том, что касается специфики его переводческой манеры и этапов творческого пути) и недостаточно (как эстетический и историко-литературный феномен и особый этап эволюции искусства художественного перевода). В отечественном литературоведении его личность в первую очередь связывается с историей художественного перевода. Безусловно, в наше время его переводы неизбежно устарели. Известные теперь разве что специалистам в области литературоведения и истории художественного перевода, в XIX веке они считались образцовыми. Именно по ним русский читатель впервые познакомился с творчеством Диккенса. «В середине XIX века он считался лучшим переводчиком, - пишет К.И. Чуковский. - Русские читатели в течение долгого времени знали Диккенса главным образом "по Иринарху Введенскому"» . В России романы Диккенса, Теккерея, Ш. Бронте, Ф. Купера читались в переводе Введенского вплоть до 30-х годов прошлого столетия, пока не пришла ему на смену новая школа переводчиков, которые выносили суровый приговор его переводам,
1 Чуковский К.И. Высокое искусство. М., 1968. С. 301.
порывая с его своеволием, но сами при этом нередко отдаляли оригинал от читателя.
.ЯГ
Тем не менее, некоторые литературоведы (например, И. М. Катарский, К.И. Чуковский) ставили переводы Введенского выше работ более поздних переводчиков. Последних К. И. Чуковский критиковал за буквализм: «Со всеми своими отсебятинами он [Введенский] гораздо ближе к оригиналу, чем самый старательный и добросовестный труд какого-нибудь В. Ранцова, или М.П. Волошиновой, или Н. Ауэрбаха - позднейших переводчиков Диккенса»*".
Но следует отметить, что круг профессиональной деятельности и интересов Введенского, будучи довольно обширным, не ограничивался лишь переводами: он был также журналистом, критиком, литературоведом, преподавателем русской словесности.
Его литературное наследство, составляющее приблизительно 600 печатных листов, по утверждению Г. Блока, автора книги «Рождение поэта», посвященной биографии и становлению поэтической личности А.А. Фета, полностью забыто. Г. Блок не случайно посвящает значительную часть повести о молодости Фета Введенскому: «Тропинка, по которой шел этот человек [Введенский], была крутая. Дорогу Фета она пересекла как раз в то время, когда рождался поэт»3.
Эта книга написана по большей части на основе опубликованных в ней писем Фета к Введенскому, найденных среди рукописей Пушкинского Дома, а также автобиографического произведения самого Фета «Ранние годы моей жизни». И в автобиографии Фета, и в биографической повести Г. Блока личность Введенского представлена в неприглядном виде. В предисловии к своей повести Г. Блок пишет: «Теперь это имя [Введенского] известно немногим; в свое время вокруг него был некоторый шум. Выдвигать
2 Там же. С. 306.
3 Блок Г. Рождение поэта. Повесть о молодости Фета. Л., 1924. С. 6.
Введенского из сумерек заднего плана едва ли нужно - на литературно-общественной сцене сороковых и пятидесятых годов он выступал иногда в первых парах, но все же только в кордебалете»4.
Говоря о «некотором шуме» писатель, по-видимому, подразумевал появление имени Введенского на страницах периодических изданий в связи с выходом в свет его переводов и полемикой о принципах художественного перевода, которая растянулась чуть ли не на столетие. Имя переводчика упоминалось время от времени в газетных и журнальных статьях, заметках, кратких биографических очерках5. Биографии Введенского создавались вплоть до начала XX века. Среди его биографов - Г.Е. Благосветлов, А. П. Милюков, Н. Хованский, С.Д. Соколов и другие. Один из них, говоря о своих известных земляках-саратовцах (Введенский был уроженцем Саратовской губернии), отметил следующее: «Наш Саратовский край может гордиться немалым числом своих замечательных уроженцев <...>. К сожалению, о многих из этих личностей вообще имеются самые ограниченные сведения, главными источниками которых служат или «Словарь русских писателей» покойного Геннади, или краткие газетные некрологи. Только о некоторых из
4 Там же. С. 5-6.
5См.: Благосветлов Г.Е. Иринарх Иванович Введенский: биография // Общезанимательный вестник. 1857. №5. С. 177-192; №6. С. 214-221; А. <Чумиков А.А> За И.И. Введенского // Русский. 1868. 17 декабря. №129 С. 3-4; N. N. <Суворин А.С> Недельные очерки картинки // С.-Петербургские ведомости. 1870. 21 июня (3 июля). №168. С.2; Галахов А. Мои сношения с Я.И. Ростовцевым. 1850-1858 // Русская старина. 1879. Т.24. №2. С. 322-325; Гусев П. Иринарх Иванович Введенский: эпизод из его жизни в 1849 г. // Русская старина. 1879. Т.25. №8. С. 739-744; Хованский Н. Иринарх Иванович Введенский: биографический очерк // Саратовский листок. 1883. 29 января. №23. С.1; Из бумаг Ир. И. Введенского // Колосья. 1884. №11. С. 252-283; Эпизод из жизни И. И. Введенского // Исторический вестник. 1888. Т.34. №10. С. 136-175; Милюков А.П. Иринарх Иванович Введенский // Милюков А.П. Литературные встречи и знакомства. СПб., 1890. С. 62-81; Святловский В. Эпизод из жизни И. И. Введенского // Исторический вестник. 1893. Т. 52. №4. С. 293-294; В. Я. Б. <Брюсов В.Я> И. И. Введенский по его письмам // Русский архив. 1901. Кн.2. Вып. 5. С. 94-128; Амфитеатров А.В. Литературные впечатления // Современник. 1911. Кн.7. С. 262; Соколов С.Д. Саратовцы писатели и ученые: материалы для биобиблиографического словаря. Саратов, 1913. С. 55-57; Штейн С. Иринарх Введенский // С.-Петербургские ведомости. 1913. 21 декабря. №286. С.1; Лебедев А. К биографическому очерку Г.Е. Благосветлова// Русская старина. 1913. Т. 153. Кн.2. С. 366; Кн.З. С. 629-631 и др.
них имеются печатные воспоминания знавших их лиц или более или менее цельные биографические очерки. К числу этих некоторых относится И.И. Введенский»6.
Если не считать приведенных выше биографических очерков и заметок, а также упоминаний о Введенском в мемуарах А.А. Фета, А.Н. Пыпина, А.Д. Галахова, A.M. Миклашевского, то легко можно согласиться с мнением Г. Блока относительно того, что Введенского забыли: на смену поколению, с упоением читавшему творения Диккенса и Теккерея, пришло другое, у которого были свои кумиры. Журналист А.С. Суворин (1834-1912), принадлежавший к «поколению, которое с отроческих лет зачитывалось произведениями автора «Давида Копперфильда», с сожалением писал о смерти своего любимого писателя: «Вот, например, недавно умер Диккенс -один из популярнейших писателей Европы и Америки. Не знаю, читатель, произвело ли впечатление известие о его смерти на вас; но что касается до меня лично, я считаю «тяжелой утратой» смерть этого человека. <...> Диккенс и Теккерей — вот два писателя, в дни юности бывшие для нас образцами современных романистов. Мы считали их «властителями наших дум» в такой же мере, как, например, для теперешних юношей властитель дум - Шпильгаген. Для нас образы, вызванные плодотворным творчеством названных английских романистов, почти столько же знакомы и родственны, как, например, типы Тургенева»7. Люди этого поколения еще хорошо помнили переводчика, познакомившего русскую читающую публику с Диккенсом и Теккереем, и сожалели о том, что после его смерти о нем практически забыли: «Вспоминая о влиянии Диккенса в русской литературе, неизлишне будет помянуть о человеке, который своими превосходными переводами познакомил нашу публику с Диккенсом и Теккереем и, так
Хованский Н. Иринарх Иванович Введенский: биографический очерк // Саратовский листок. 1883. 29 января. №23. С.1.
N. N. <Суворин А.С> Недельные очерки картинки // С.-Петербургские ведомости. 1870. 21 июня (3 июля). №168. С.2
сказать, акклиматизировал их на нашей почве. Я говорю о Введенском, также уже умершем и даже, как почти всегда бывает у нас, совершенно забытом. А
между тем, этого человека не подобало бы забывать русской литературе» .
В начале и середине XX века о Введенском вспоминали в связи с личностью Чернышевского9, который часто посещал его кружок в Петербурге.
Попытку выдвинуть Введенского «из сумерек заднего плана» предпринимали и те, кто занимался проблемами художественного перевода. В прошлом столетии, с развитием науки о переводе, стали появляться работы, содержащие научную характеристику его переводческой деятельности . Теоретико-методологическую базу предпринятого нами исследования составили работы, или включающие труды И. Введенского в круг источников (следует заметить, что без имени Введенского общие переводоведческие исследования практически не обходятся, так что позиция Введенского в истории русского художественного перевода представляется более значительной, чем это мыслилось его ближайшим современникам), или специально посвященные изучению его переводческих принципов и практики: это работы А.В. Федорова («Введение в теорию перевода»,
Там же. С. 2.
9 См.: Ляцкий Е. Н.Г. Чернышевский и И.И. Введенский: из биографических очерков по
неизданным материалам // Современный мир. 1910. №6. С. 148-164; Н.Г. Чернышевский в
донесениях агентов // Красный Архив. 1926. Т.Н. С. 109, 125; Базанов В.Г. И.И.
Введенский и Н.Г. Чернышевский. К истории русской фольклористики // Русский
фольклор: материалы и исследования. М.;Л., 1956. Т. 1. С. 155-195; Медведев А.П. Н.Г.
Чернышевский: статьи, исследования и материалы. Саратов, 1958. С. 51-57.
10 См.: Ланн Е. Стиль раннего Диккенса и перевод «Посмертных записок Пиквикского
клуба) // Литературный критик. 1939. №1. С.156-171; Азнаурова Э.С. Становление
реалистических традиций русского художественного перевода (по материалам переводов
русских писателей Х1Х-начала XX вв.): автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1955. С.
10-11; Бородянский И.А. Перевод И.И. Введенским фразеологии в произведениях
Диккенса и Теккерея // Тетради переводчика. Ученые записки. М., 1964. №2. С.100-108;
Бушканец И.Ы. «Ярмарка тщеславия) В. Теккерея в первых русских переводах // Учен. зап.
Казан, гос. пед. ин-та. Казань, 1976. Вып. 160. С.3-14; Он же. Английский роман и
становление принципов реалистического перевода в России // Учен. зап. Казан, гос. пед.
ин-та. Казань, 1976. Вып. 168. С. 83-108; Кашкин И. Ложный принцип и неприемлемые
результаты //Кашкин И. Для читателя-современника. М., 1977. С.371-403.
«Основы общей теории перевода», «Искусство перевода и жизнь литературы»), М.П. Алексеева («Английский язык в России и русский язык в Англии»), К.И. Чуковского («Высокое искусство»), И.М. Катарского («Диккенс в России»), Ю.Д. Левина («Иринарх Введенский и его переводческая деятельность», «И.И. Введенский»)11.
Одни исследователи, в основном, ограничивались рассмотрением частных вопросов (как, например, И.А. Бородянский), другие старались дать переводам Введенского оценку - положительную (К.И. Чуковский, И.М. Катарский) или отрицательную (Е. Ланн, Э.С. Азнаурова), - руководствуясь современными требованиями к художественному переводу. Среди этих работ можно особо выделить исследование Ю.Д. Левина «Иринарх Введенский и его переводческая деятельность», который, учитывая опыт своих предшественников, попытался «исторически объяснить переводческие принципы и метод Введенского, рассмотреть его переводное творчество как составную часть его литературной и общественной деятельности»12.
Таким образом, к настоящему времени уже предприняты успешные попытки представить переводческую деятельность Введенского в контексте эволюции принципов художественного перевода и отвести ей особое место в становлении этих принципов. Основной точкой зрения на переводческую практику Введенского, принятой в современной науке, является следующее: она занимает как бы «срединное», или переходное, положение, между отсутствием каких-либо правил в художественном прозаическом переводе XVIII-начала XIX века и становлением науки о переводе в XX столетии и, соответственно, утверждением новых принципов перевода. Эта точка зрения является своеобразным отправным пунктом в оценке работ Введенского: отрицательной (если исследователь рассматривает их как принадлежность к
Подробную библиографию см. в Списке литературы. 12 Левин Ю.Д. Иринарх Введенский и его переводческая деятельность // Эпоха реализма: из истории международных связей русской литературы. Л., 1982. С.70.
эпохе хаотичной вседозволенности в переводческой практике и отношения к художественному переводу как ремеслу, а не искусству) или в целом, при констатации недостатков, положительной (если исследователь признает их новаторскую ценность, оригинальность в передаче авторского стиля и определяет их роль как отражение объективного положения вещей в развитии художественного прозаического перевода).
Автором настоящего диссертационного сочинения предпринята попытка рассмотреть переводческую деятельность Введенского под совершенно другим углом зрения, практически не представленном в существующих исследованиях его переводческих принципов как самодовлеющего объекта: так называемые «недостатки» его переводов (в частности, Введенского обвиняли в излишней русификации и чрезмерном употреблении просторечных выражений, искажающих авторский стиль) интерпретированы как закономерное следствие избранной им стратегии отбора переводимых произведений.
Таким образом, научная новизна предлагаемого исследования
заключается в опыте реконструкции и описании стратегий переводческого
отбора, сформированных под влиянием развития национального
литературного процесса, на примере литературной критики и практики
художественного перевода И.И. Введенского, переводчика английских
романистов второй трети XIX века. Выбор персоналии обусловлен как
объективными особенностями творчества этого незаурядного литературного
критика и в высшей степени своеобразного переводчика, так и
особенностями того переходного историко-литературного и культурного
контекста, в котором жил и работал Введенский. 1840-1850-е годы XIX века
- это время не столько становления, сколько предощущения жанровых форм
и моделей национального эпоса, эпоха живых воспоминаний о недавнем
абсолютном преобладании стихотворно-лирических аспектов
миромоделирования и предчувствия триумфа универсального эпического
миросозерцания, реализовавшегося в разветвленной системе жанровых моделей русского романа второй половины века. Основным признаком переходности момента стала смена доминанты: лирика уступала свое место эпосу в многочисленных родовых контаминациях, разнообразием форм которых ознаменован ранний русский роман, ставший для Введенского точкой эстетического отсчета.
Именно этот проблемный поворот исследования, восполняющий
лакуну современных представлений о литературной личности Введенского и
его литературной позиции в русском историко-литературном процессе,
определил историко-литературную и переводоведческую методологическую
- базу предлагаемого исследования.
Методологической основой исследования стало систематическое изучение теоретических взглядов Введенского на природу эпоса в целом и жанра романа в частности, их соотношение с процессами, происходящими в русской литературе второй трети XIX века, и мотивированность его переводческой стратегии отбора вышеназванными параметрами. Во всех этих трех аспектах к исследованию привлекается репрезентативный текстовый материал литературного наследия Введенского: его эпистолярий, литературно-критические статьи13, черновые материалы архива, литографированные записи курса лекций по истории русской литературы, факты русского литературного процесса 1840-1850-х годов, материалы русской периодики 1840-1850-х годов, а также критические отзывы современников и литературных критиков конца XIX века о переводах Введенского.
Актуальность диссертационного сочинения обусловлена, таким образом, не только исчерпывающим привлечением к исследованию
1 Нами привлечены только атрибутированные статьи Введенского (около 30). Есть основания полагать, что этот раздел наследия Введенского более обширен, но анонимность большинства статей его времени делает их атрибуцию достаточно проблематичной.
>
текстового наследия Введенского, но и объединением историко-литературного и переводоведческого аспектов, что позволяет в конкретно-историческом и общетеоретическом плане репрезентировать переводный текст как органичную составляющую национального литературного процесса. Такой подход восполняет недостаточную разработанность культурологических и социологических аспектов перево доведения, поскольку представляет переводный текст во взаимодействии с основным направлением развития жанровой системы переводящей литературы; в то же время он позволяет компенсировать недостаточную задействованность в изучении национального литературного процесса пласта переводных текстов, которые зачастую не только дублируют, но и предвосхищают оригинальные национально-своеобразные жанровые модели и продуктивные стилевые факторы переводящей литературы.
В соответствии с вышеизложенными положениями цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы показать обусловленность переводческих стратегий отбора Введенского жанрово-стилевыми особенностями русского литературного процесса второй трети XIX века, а поэтику его переводов проанализировать как логическое следствие ориентации на историко-литературные тенденции эволюции национальной словесности. Исходя из заявленной цели, в данной работе мы поставили следующие задачи:
продемонстрировать обусловленность переводческой практики Введенского его литературно-критической теорией жанрово-стилевой эволюции русской словесности, объединив, таким образом, две ранее изолированные в историко-литературных исследованиях отрасли его литературной деятельности;
представить стратегии переводческого отбора Введенского как следствие его в большинстве случаев интуитивной способности отвечать своими переводами современным тенденциям жанровой эволюции русской
литературы, предвидеть основное направление ее дальнейшего развития и тем самым предвосхищать становление жанровой системы русского эпоса нового времени последовательным выбором именно тех произведений английской литературы 1830-х-начала 1850-х годов, которые по своим жанровым признакам максимально соответствовали будущим жанровым разновидностям русского романа 1850-х-1860-х годов;
3. проанализировать переводческий метод Введенского (описанный им в ходе полемики о принципах художественного прозаического перевода и воплощенный на практике) как реализацию его историко-литературной концепции, с целью презентации особенностей его своеобразной переводческой манеры (которую зачастую относили на счет объективных причин, таких, как недостаточное знание английского языка, отсутствие необходимых справочных материалов, недостаточная разработанность принципов перевода и т.д.), как логического следствия субъективной переводческой стратегии отбора, которая, в свою очередь, определялась его теоретическим видением тенденций жанрово-стилевого развития русской литературы.
. Положения, выносимые на защиту:
Историко-литературная концепция Введенского, реализованная в его литературно-критических и научных работах, является органичной частью эстетики повествовательных жанров в русской литературной критике и сформирована под влиянием складывающейся в 1840-1850-х гг. теории романа как эпоса нового времени;
Стратегии переводческого отбора Введенского в своем жанровом аспекте соответствуют генеральной линии эпизации русского литературного процесса и становления жанровых разновидностей русского романа; это делает его переводы англоязычного романа и прежде всего романов Диккенса репрезентативным фактом национального литературного процесса 1840-1860-х гг.;
Особенности переводческого метода Введенского (русификация, свобода трансформации сюжетно-композиционных элементов текста) демонстрируют установку на адаптивный, т.е. ориентированный на принимающую литературу (а не на просветительский, т.е. ориентированный на литературу оригинала) перевод и преследуют цели освоения жанровой модели романа; в сопоставлении с романными жанровыми моделями следующего периода развития русской литературы переводы Введенского обнаруживают свойство предсказывать основные тенденции русского литературного развития;
В качестве фактов русского литературного процесса переводы Введенского обретают статус и функцию субститутов оригинальных жанровых моделей русского романа, а его переводческий метод обретает глубокую эстетическую мотивировку, поскольку он формируется как результат компромисса между стремлением сохранить представление о иноментальном характере оригинала и акцентуацией его актуальных для русской литературы жанрово-поэтологических особенностей;
5. Историко-литературная ценность переводов Введенского
заключается не только в особенностях его переводческого метода, который
стал важным этапом развития искусства прозаического художественного
перевода в России на переходе от литературного ремесла и вольного
подражания к профессиональному переводу как отрасли художественного
словесного творчества; она обусловлена позицией его переводов
англоязычного романа в русском историко-литературном процессе как
прообразов жанровых моделей русского романа второй половины XIX в.
Все вышеизложенные соображения определили трехчастную структуру диссертации, которая складывается из трех глав.
Первая глава «Эстетика эпического повествования в литературно-критических работах и теоретических взглядах И.И. Введенского» посвящена исследованию эстетики эпического повествования в литературно-
критических работах Введенского, который в своих эстетико-теоретических трудах уделяет основное внимание вопросам эпоса. Общее описание литературно-критической деятельности Введенского, определение его места в историко-литературном процессе 1840-х-1850-х годов конкретизировано через исследование его интерпретации проблем эпоса и романной жанровой формы. Основополагающим элементом этой интерпретации являются тезис Введенского о необоснованности и, более того, невозможности существования эпической поэмы в современную ему эпоху и позиционирование вслед за Белинским идеи романа как эпоса нового времени. Такой проблемный разворот в понимании современного процесса жанрообразования в совокупности с современными переводчику литературно-критическими концепциями эпического повествования в русской литературе как раз и обусловил особенности стратегии переводческого отбора Введенского.
Вторая глава диссертационного сочинения «Эволюция русского романа как основа переводческой стратегии отбора И.И. Введенского» освещает соотнесенность переводческой стратегии отбора Введенского с основными тенденциями эволюции русского романа от ранних лиро-эпических романных моделей (роман в стихах, поэма в прозе, роман-цикл повестей) к жанровым моделям классического русского эпоса. В этот процесс становления эпических повествовательных форм Введенский включается двумя аспектами своей литературной деятельности - литературно-критическими работами, в которых теоретически осмыслены эпические тенденции русской литературы и жанровое своеобразие ранних моделей русского романного эпоса, и переводами английских романов, в оригинальных жанровых моделях которых реализовано представление Введенского о перспективных путях русского романа.
В третьей главе работы «Переводческая деятельность И.И. Введенского» практика Введенского-переводчика рассмотрена как
реализация его теоретических взглядов на проблему эпоса. Переводческие принципы Введенского проанализированы на фоне переводческой ситуации первой половины XIX века и в его переводческой практике на примере перевода главы из романа Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба». Выбор объекта анализа продиктован необходимостью представить переводческий метод Введенского как в контексте эволюционного развития принципов художественного прозаического перевода, так и в качестве практического воплощения его историко-литературной концепции. В соответствии с описанными выше переводческими принципами Введенского его перевод исследуется как способ создания нового русского романа о современности. Характерные черты практики Введенского-переводчика, в которых большинство исследователей видело только недостатки, представлены как индикаторы его особой стратегии переводческого отбора, обусловленной развитием национального процесса 40-60 годов XIX столетия.
В заключении представлена общая характеристика работы и основные выводы по результатам диссертации.
Список использованной литературы включает 199 названий.
Позиция И.И. Введенского в историко-литературном процессе 40-х-50-х гг..
Иринарх Иванович Введенский (1813-1855) вошел в историю русского художественного перевода как талантливый переводчик середины XIX века.
А.П. Милюков, знавший Введенского лично и впоследствии написавший его биографию, вспоминал: «Сын бедного сельского священника, Введенский прошел все ступени длинной учебной лестницы с пензенского духовного училища и саратовской семинарии до московской духовной академии и петербургского университета, откуда и вышел кандидатом философского факультета. Тяжело было ему пройти этот долгий путь, который он начал восьмилетним ребенком и окончил на двадцать восьмом году возраста»1.
Интерес Введенского к современной литературе и иностранным языкам обнаружился еще во время обучения в семинарии. Если изучение древних языков (латыни и греческого) входило в обязательную программу, то живые европейские языки он начал учить самостоятельно. Историк и писатель Д. К. Мордовцев писал: «В конце 20-х и в начале 30-х годов в саратовской семинарии учился молоденький бурсачок, которого товарищи звали Иринархушкой. Это был известный впоследствии даровитейший из всех английских переводчиков - переводчик Диккенса и Теккерея - Иринарх Введенский. ... Память у мальчика была необыкновенная. Смотрели на него и семинарское начальство, и товарищи как на явление феноменальное. Он жадно читал все, что мог выскрести в саратовской умственной тундре 30-х годов. Мало того, при совершенном отсутствии преподавания иностранных языков Введенский каким-то образом успел прекрасно усвоить французский, а впоследствии английский языки. Вследствие этого, как некое чудо, возросшее в бурсацкой среде, Иринарх Введенский был приглашаем местным архиереем для совместного чтения французских и английских авторов»".
Семинарское образование и в то же стремление к изучению современных языков и чтению новой европейской литературы неизбежно должны были поставить Введенского перед выбором: продолжить изучение богословия в духовной академии или поступить в университет и получить светское образование. Известно, что Введенский, «прощаясь с товарищами по семинарии, дал такое слово: «или митрополитом буду, или умру над книгой» . Митрополитом он не стал, поскольку выбрал университетское образование; но все же отчасти Введенский сдержал свое слово: он ослеп над книгой.
Своим выбором жизненного пути Введенский, по признанию его самого, во многом был обязан творчеству Карамзина. Г. Е. Благосветлов, автор первой биографии Введенского4, писал: «Он [Введенский] учился очень прилежно и особенно охотно занимался латинским языком. Вдруг, на пути схоластического образования, совершенно случайно попадается ему в руки Карамзин и увлекает его за собой неотразимой силой ... . С жадностью перечитывая "Письма русского путешественника", он пристрастился к ним. "Это первая книга, говорил Введенский, которую я прочитал с любовию"» [С. 181-182]. Именно за чтением Карамзина начал пробуждаться интерес Введенского к западной культуре и «впервые запала в его душу мысль о путешествии за границу» [С. 182]. Сам Введенский пишет об этом в письме к О. И. Сенковскому: «Путешествие! Поверите ли, если скажу, что мысль о путешествии заронилась в мою душу еще детстве? Я был десятилетним ребенком, когда прочел «Письма русского путешественника»! Этому сочинению Карамзина обязан я и открещением от семинарского, закрытого образования, и мыслью о путешествии, которая в течение времени постоянно во мне укоренялась»5.
После прочтения Карамзина Введенский самостоятельно начал изучать французский язык. «За неимением живого руководителя он приобрел себе самоучитель и выучил его весь наизусть, - пишет Благосветлов. — Потом с помощью лексикона приступил прямо к чтению книг. "La nouvelle Heloise" Ж.Ж. Руссо было первое сочинение, прочитанное Введенским на французском языке» [С. 182].
Однако в 1834 году Введенский против своего желания поступил в Московскую духовную академию, не имея, по его собственному признанию, «ни малейшей склонности к предметам, требующимся для образования русского пастыря церкви»6. Решающим фактором, повлиявшим на выбор, стала, скорее всего, возможность бесплатного обучения: в академии Введенский был на казенном счету, тогда как на получение университетского образования потребовалось бы немало средств .
Духовную академию Введенский так и не окончил8. Но годы обучения не прошли даром: он на собственном опыте имел возможность убедиться, как «может вредить развитию умственных способностей схоластическая рутина» [С. 215]. В вышеупомянутом письме к О. И. Сенковскому Введенский писал: «Проникнутый ненавистью к семинарскому образованию, я решился пожертвовать всеми его выгодами, и за шесть только месяцев до получения степени магистра православной теологии, я решился бросить академию с тем, чтобы поступить в университет»9.
В 1838 году он поступил на второй курс историко-филологического факультета Московского университета и одновременно стал учителем в пансионе М. П. Погодина, который, будучи профессором Московского университета, помог ему туда перейти. Однако Введенский не сошелся с благодетелем Погодиным, бросил университет и перебрался в Петербург. В 1840 году он начал учиться на филологическом отделении Санкт-Петербургского университета. Два года спустя Введенский, окончив университет, стал преподавать в военно-учебных заведениях.
В конце 1840-х — начале 1850-х годов в Петербурге сформировался кружок Введенского, который оказал влияние на формирование взглядов Н.Г. Чернышевского. Они оба были уроженцы Саратовской губернии и происходили из духовного звания. Молодой Чернышевский приехал в Петербург, когда Введенский уже окончил Петербургский университет, готовился к магистерским экзаменам и начал работать в военно-учебных заведениях. Чернышевский стал частым гостем на «средах» у Введенского, где также бывали Г. Е. Благосветлов, А. П. Милюков, П. С. Билярский, А. Н. Пыпин и другие10.
В Петербурге Введенский познакомился с О. И. Сенковским и с 1841 года сотрудничал как переводчик и критик в его журнале «Библиотека для чтения». Впоследствии он стал сотрудником и других журналов: «Северное обозрение», «Современник», «Отечественные записки».
Несмотря на то, что имя Введенского в первую очередь связано в литературоведении с историей художественного перевода, он, будучи известным переводчиком своего времени, являлся также преподавателем русской словесности, критиком, журналистом, историком и теоретиком литературы. Научно-критическая деятельность Введенского является не менее примечательной, чем переводческая, и заслуживает отдельного внимания.
Жанровые формы эпоса в интерпретации И.И. Введенского
Введенский создавал статьи с 1841 по 1853 год. Это было время становления эпической жанровой формы в России, в частности, жанра классического романа. Из всего разнообразия его работ, как требует тема главы и всего диссертационного сочинения, нас будут интересовать те, которые непосредственно связаны с проблемой эпоса.
Первые литературоведческие статьи Введенского свидетельствуют о том, что он специально занимался изучением эпоса. Среди них — одна из самых ранних, датированная 1842 годом, появившаяся в «Библиотеке для чтения» под названием «Калевала, финская языческая эпопея».
В этой статье Введенский знакомит русского читателя с финским народным эпосом. Пересказу содержания поэмы предшествуют рассуждения автора о языческих религиях и мифологиях: «Многобожие египетское, финикийское, греческое, тевтонское, славянское, финское действительно принадлежат к одной системе, имевшей общее начало и основание, и почитать их отдельными верами, самостоятельными изобретениями различных племен, значит заблуждаться самым нефилософическим образом. Племенных вер не было, и быть не могло, а были, так сказать, оттенки одной и той же системы многобожной теологии, к которым принадлежат группы разноплеменных народов, обитавших вместе или по соседству. Мифологий литовской, северно-славянской, финской и скандинавской нет никакой возможности разделять на независимые верования: их должно изучать вместе, как одну религию .. . » 7.
В этих рассуждениях просматривается компаративистский подход: Введенский сравнивает религии и мифологии различных народов и находит в них общее, поскольку, по его словам, они произошли от одного источника. Он пишет, что верховный бог финнов — Юмала — соответствует Перуну, Тору, Юпитеру, т.е. это «властитель облаков и грома». Введенский также отмечает, что в некоторых местах Финляндии верховный бог - Вяйнемёйнен и он соответствует Фрею, Волосу, Скотию-богу, Озирису, Апполону, Гудмунду, Белбогу, олицетворяя Солнце. Как и Апполон, Вяйнемёйнен был в то же время богом стихотворства и гармонии.
Свои рассуждения Введенский завершает выводом, что, принимаясь за изучение славянской мифологии, исследователь, прежде всего, должен изучить другие языческие мифологии: «В этом-то отношении изучение финской мифологии рядом со скандинавскою и литовскою чрезвычайно важно для нас русских, которые пишем наугад диссертации о славянской мифологии, не составив себе наперед ясного понятия ни о начале, ни о сущности многобожия» .
Свою статью Введенский завершает сравнением славянского и финского стихосложений. По его словам, и то, и другое основано на параллелизме и аллитерации: «"Склад" стиха [финского] совершенно тот же, как в старинных русских песнях»49.
Интерес Введенского к славянской мифологии проявляется не только в этой статье. В курсе «Истории русской литературы» Введенский сам объясняет свой интерес к славяно-русской мифологии. По его мысли, понимание культуры, а следовательно, и литературы определенного народа невозможно без первоначального обращения к его мифологии. Он пишет: «Всякая литература в первоначальном своем состоянии развивается под непосредственным влиянием религиозных идей, господствующих в народе, и которые бывают всегда следствием его образованности. Поэтому, чтобы судить о развитии просвещения Руси в древнем периоде, следует наперед составить понятие о мифологии наших предков».
Далее Введенский обращается непосредственно к системе богов славянской мифологии, разделяя все божества на три разряда: верховные, второстепенные и домашние, «покровители личной безопасности и собственности каждого отдельного семейства».
Введенский называет некоторых богов (Перун, Морана, Волос, Стрибог), а также указывает, какие у них были функции и какие силы они олицетворяли. Об остальных он пишет: «В чем состояла должность других богов, нам неизвестно; но нет сомнения, что и в них олицетворялись различные силы природы. В этом отношении мифология наша не имеет ничего отличного от мифологии древних греков и римлян».
Таким образом, в «Истории русской литературы» Введенский также проводит параллели между различными мифологиями, в частности, античной и славянской, и заключает, что «наша мифология в общих чертах сходна с греческою и римскою».
Итак, уже в своей ранней статье «Калевала, финская языческая эпопея», а также в курсе «Истории русской литературы» Введенский высказывает мысль о связи культур и о влиянии одних культур на другие.
Эту мысль, но уже в несколько измененном виде и относительно влияния европейской, в частности, английской, культуры и литературы на русскую он будет позже неоднократно повторять в своих статьях, обзорах, письмах. Так, например, опасаясь доноса, Введенский в 1849 году пишет оправдательное письмо начальству, где, между прочим, сообщает: «Между тем, продолжая разрабатывать памятники новейшей русской литературы, я постепенно пришел к мысли относительно обширного влияния, какое, в последнее время, английские писатели оказали на русскую литературу. Под влиянием этой мысли, я предложил себе задачу — определить отношение английской литературы к русской, и в то же время изучить английских писателей XVIII и XIX веков. Трудность задачи не испугала меня»5 .
От исследования народного эпоса как такового Введенский переходит к проблемам эпоса как рода литературы, а также непосредственно к жанровым вопросам.
Выучив английский язык в возрасте тридцати двух лет, Введенский получил возможность не только ознакомиться с лучшими произведениями английской литературы в подлиннике, но и прочитать оригинальные критические статьи и написать на них отклик. Ярким примером такого отклика является занявший три статьи разбор Введенским «Очерка английской литературы» ("Outlines of the English Literature") Томаса Шоу (Shaw; у Введенского: Шо).
Жанровая специфика раннего русского романа: лиро-эпические формы
На выбор объекта перевода, безусловно, влияют разные факторы. К тому или иному произведению художественной литературы переводчик может обращаться по ряду как субъективных, так и объективных причин.
Говоря о субъективных факторах, определяющих выбор объекта перевода, мы, в первую очередь, имеем в виду индивидуальность переводчика, его вкусы и пристрастия. В то же время при всей своей субъективности переводческий отбор обусловлен культурно-историческим контекстом, в котором осуществляется перевод. Иными словами, на переводчика не могут не влиять тенденции развития его отечественной словесности. Существование текста, в том числе и переводного, лишено смысла без читателя. Соответственно, переводчик ориентируется на читателя и учитывает его запросы, зачастую сформированные временем. Популярность перевода во многом зависит не только от мастерства переводчика, но и от выбора оригинала. Следовательно, верное видение переводчиком тенденций в национальной литературе может предопределить востребованность перевода.
В процессе перевода текст «переносится» в другую языковую и культурную среду и затем усваивается литературой, являющейся родной для переводчика. Художественные переводы, наряду с оригинальными произведениями, составляют часть литературы в принимающей культуре .
Таким образом, произведения зарубежных авторов включаются в национальный литературный процесс и становятся его фактом. В условиях их включенности в национальную литературу они могут являться отражением основных тенденций ее развития.
В этом отношении репрезентативной представляется переводческая деятельность Введенского, который получил известность благодаря переводу на русский язык творений английских романистов, прежде всего, Диккенса и Теккерея.
В первой главе диссертационного сочинения говорилось о восторженном отношении Введенского к английской литературе. Он искренне восхищался ею и выделял ее среди других европейских литератур. При такой пристрастности переводческий выбор Введенского удивительным образом совпал с тенденциями жанрового развития русской литературы его времени.
Самостоятельно выучив английский язык, Введенский ознакомился с современными ему произведениями английской литературы в оригинале и перевел их на русский язык. В целом, с английского языка он перевел одну повесть и семь романов. Среди них - три романа Ч. Диккенса: «Домби и сын» (1848), «Замогильные записки Пиквикского клуба» (1850), «Давид Копперфильд» (1851), повесть Ч. Диккенса «Договор с привидением» (1849), роман Ф.Купера «Дирслэйер» («Зверобой») (1848), роман Ш. Бронте «Дженни Эйр» (1849), роман У. Теккерея «Базар житейской суеты» («Ярмарка тщеславия») (1850) и роман Каролины Нортон «Опекун» (1852).
Сопоставляя хронологию появления переводов Введенского с линией развития типологии жанра романа в русской литературе, мы не найдем точных соответствий. Так, например, социально-психологический роман «Домби и сын» был переведен раньше исторического романа «Дирслэйер». В большинстве случаев переводы выполнялись с опозданием или, чаще всего, опережением относительно развития жанра романа в русской литературе. Например, Введенский перевел вышеназванный роман Ф. Купера, когда жанр исторического романа был вполне успешно освоен русской литературой. Вместе с тем, он выполнил переводы произведений Диккенса и Теккерея, когда отечественная словесность еще только приступала к освоению классического романа о современности. Тем не менее, стратегии отбора Введенского-переводчика достаточно четко вписываются в общую динамику развития жанра романа в отечественной словесности.
Кроме того, хронологическая последовательность выхода в свет произведений, переведенных Введенским, не соответствует последовательности его переводов , что говорит об осознанности выбора и понимании основных перспектив развития русской литературы.
В русской литературе, начиная с 30-х годов XIX века, с полной ясностью определилось движение от больших стихотворных жанров к прозе. По словам Белинского, «если есть идеи времени, то есть и формы времени» . Появление прозаических жанров было вызвано не подражательностью европейской литературе, а потребностью эпохи.
Переход от стихотворных жанров к прозаическим, от лирики и эпической поэмы к роману не мог осуществиться мгновенно. Ему предшествовали произведения, характеризующиеся синтезом различных жанров.
Так, например, восприятие действительности не только с «поэтической», но и «прозаической» стороны заставляет Пушкина искать новые словесные формы выражения. Так появился «Евгений Онегин» -роман в стихах.
Автор сам неоднократно указывал на то, что «Евгений Онегин» -роман в стихах. 4 ноября 1823 года Пушкин пишет Вяземскому: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница! Вроде Дон-Жуана»4. В. Иванов отмечал: «Итак, ему [Пушкину] приходится овладевать новою формой поэтического повествования. На мысль о возможности этой новой формы навело его изучение Байронова "Дон-Жуана", в котором она не осуществлена, но уже намечена»5. Но если «Дон-Жуан» — это все-таки поэма, то «Евгений Онегин» - роман. Говоря «роман», мы придаем этому слову «то значение, какое ныне имеет оно в области прозы. Иначе разумел это слово Байрон, для которого оно звучало еще отголосками средневековой эполиры: присоединяя к заглавию "Чайльд-Гарольда" архаический подзаголовок a romaunt, он указывает на рыцарскую генеалогию своего творения»6.
В современном английском языке сохранилось два слова, обозначающие «роман»: «romance» и «novel». Между ними есть принципиальная разница. Обратимся к Новому англо-русскому словарю В.К. Мюллера: romance 1. роман {героического или любовного жанра; противоп. novel роман бытовой) 2. рыцарский роман {рбыкн. в стихах) , novel 1. роман 2. новелла .
Переводы И.И. Введенского в литературном процессе второй трети XIX века
Как уже говорилось, Введенский получил известность благодаря переводу на русский язык английской художественной прозы. С французского и немецкого языков он переводил преимущественно научные и критические статьи. Несмотря на то, что Введенский выучил английский позже других языков, в возрасте тридцати двух лет, его выбор пал именно на английскую литературу.
К началу XIX века английский язык в России был уже довольно распространен, особенно в дворянских кругах Санкт-Петербурга и Москвы. С этого времени в Англию совершаются настоящие «паломничества», и «оттуда вывозят книги, идеи, моды, племенной скот, земледельческие орудия, своеобразные формы спорта и т. д.»1. Безусловно, из всех иностранных языков французский занимал тогда главенствующее положение и продолжал оставаться языком дворянских кругов и правительственных канцелярий. «Однако с начала XIX в., - пишет М.П. Алексеев, - английский язык получает у нас второе по своему значению место, порою вступает даже в соперничество с французским, и роль его резко повышается» . После 1812 года эта тенденция еще более усилилась, и к 20-м годам русская дворянская «англомания» набрала полную силу. О распространении английского языка в России в первые десятилетия XIX века именно через высшие слои русского общества свидетельствует проникновение в русский словарь довольно большого количества слов, связанных с аристократическим бытом, например, «денди», «комфорт», «пикник», «раут», «тост» и т.д.
Однако уже в 20-х годах XIX века увлечение английским языком охватило более широкие социальные слои. С этого времени в литературных кругах знакомство с английским языком происходило благодаря интересу к английским писателям, в особенности Байрону, В. Скотту, Шекспиру; изучение его постепенно захватывало и всех интересующихся литературой обеих русских столиц. По словам М.П. Алексеева, «именно увлечение английской литературой сделало этот язык более широко употребляемым в России, вывело его за пределы замкнутого великосветского круга и установило традиции его изучения ради английской мысли и искусства»3.
К началу 30-х годов умение читать английских авторов в подлиннике считалось признаком литературной образованности, а в 40-е годы знакомство с английским языком в России принимает уже массовый характер: «в процесс общего увлечения вовлекаются теперь широкие круги разночинной интеллигенции, выделяющей из своей среды и переводчиков, и лексикографов»4.
Одним из таких переводчиков был Введенский, выучившийся английскому языку почти самостоятельно, «с помощью только грамматики и лексикона». Его приятель А.П. Милюков вспоминал о совместных с Введенским занятиях: «Однажды мы с Введенским читали Байронова «Сарданапала». Чтение это в своем роде было довольно курьезно: оба мы познакомились с английским языком самоучкою, без учителя, с помощью только грамматики и лексикона, а потому совсем не знали живого выговора, произносили слова по приблизительному указанию словаря Уокера и понимали друг друга только тогда, когда читали глазами, смотря одновременно в книгу. Мы смеялись, думая, что, если какой-нибудь англичанин полюбопытствует послушать наше чтение, то едва ли скоро узнает в нем свой родной язык. Вскоре это оказалось на деле». Приглашенный преподаватель английского языка, мистер Гильмар, после прочтения учениками нескольких строк по-английски с недоумением заявил, что ничего не понимает. «Но еще больше удивился он, — пишет А.П. Милюков, — когда вслед за тем мы сказали ему, что читаем Байрона в оригинале и в доказательство перевели небольшие отрывки по его указанию. Он заметил, что не встречал еще таких странных учеников»5.
Естественно, что Введенскому пришлось переучиваться с самого начала. Трудности, связанные с изучением английского языка, не помешали ему стать одним из самых популярных переводчиков Диккенса, Теккерея и других английских писателей, вступить с Диккенсом в переписку и нанести ему визит в Лондоне. Из письма Введенского к А.А. Краевскому из Лондона мы узнаем, что эта встреча так и не состоялась: Диккенс в это время был в Италии. Переводчик встретился с «главным сотрудником» английского романиста, который сообщил ему, что «последний ливрезон Диккенсова романа выйдет в сентябре» б.
Введенский вошел в историю художественного перевода в первую очередь как переводчик романов Диккенса. Именно благодаря переводам Введенского Диккенс в России получил признание и поистине редкую популярность.
Так, в 1853 году, «Пантеон» публикует статью, посвященную выходу в свет русского «Давида Копперфильда». Статья ярко демонстрирует высокую степень популярности Диккенса среди русских читателей: «Диккенсу посчастливилось на родине, под свинцовым небом и влажными туманами Альбиона; Диккенса с жадностию читают за океаном, в Новом Свете, его полуземляки, старые переселенцы Соединенных Штатов; Диккенса перелагают на все европейские языки; без сомнения, слух о нем скоро дойдет до китайцев и японцев, при настоятельном намерении просвещенного мира открыть с ними сношения: но нигде, конечно, этот умный и даровитый Джон Буль не принялся лучше, как в переводной литературе русской ... сквозь Гершелев телескоп думали усмотреть в этом неистощимом, хотя и несколько однообразным романисте некоторое сходство с нашим покойным Гоголем; но у импровизаторов-астрономов от множества действующих лиц и многосложности описываемых Диккенсом происшествий зарябило в глазах, и услужливые наблюдатели не могли хотя внутренно не сознаться, что между авторами похождений Чичикова и Домби, в степени и свойствах таланта, в способе или характере исполнения, равно как во взгляде или воззрении на жизнь частную - аналогия самая микроскопическая, которой, пожалуй, и не близорукий вовсе не заметят. Как бы то ни было, начиная с «Оливера Твиста» и «Пиквикского клуба» и оканчивая, покамест, романом, названным в заглавии этой рецензии, журналы наши усвоили себе почти все произведения Диккенса, включая даже небольшие повести, или рассказы его, нравоописательные, юмористические очерки и всякие мелкие статьи» .
