Содержание к диссертации
Введение 1 — 23
Глава 1. Продолжение и обновление
традиций 24— 55
Глава 2. Процесс духовного возмужания:
«Жизнь Арсеньева» И.А,Бунина 56 — 97
Глава 3. Формирование «соборной личности»:
«Лето Господне» И.ф.Шмелева 98 — 129
Глава 4. «Путь приближения к Истине»:
«Путешествие Глеба» Б.К.Зайцева 130 — 153
Глава 5. Путь к себе: роман А.И.Куприна
«Юнкер» 154—187
Заключение 188 — 194
Библиография 194 — 207
Введение к работе
Проблема становления личности — одна из центральных в творчестве писателя. Его представления о мире и человеке находят выражение прежде всего в воссоздании процесса развития внутреннего мира персонажей, поиска ими своего места в окружающей их действительности. Существенно при этом, каковы ценностные ориентиры, обусловливающие указанный процесс, определяющие формирование человеческой личности. Ее концепция так сформулирована Н.Бердяевым: «Человек — малая вселенная, микрокосм — вот основная истина познания человека и основная истина, предполагаемая самой возможностью познания. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться и постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества, что человек — не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная»1. Концепция личности, таким образом, предстает как философско-эстетическая категория; обращение к ней выводит к выявлению единства взглядов писателя на человека и жизнь в целом, достигаемого в сознательном акте художественного творчества. Она (концепция личности) реализуется как в высказываниях художника о действительности, в оценке ее и принадлежащего ей человека, так и в создании образа мира, в котором этот человек жи-
вет. Сам человек воспринимается и воссоздается как часть целостного бытия, принадлежит своей эпохе, получая в творчестве писателя завершенную оценку. На это указывал М.Бахтин, утверждавший, что «человек - организующий формально-содержательный центр художественного видения... Мир художественного видения есть мир организованный, упорядоченный и завершенный... вокруг данного человека как его ценностное окружение... эта ценностная организация и уплотнение мира вокруг человека создает его эстетическую реальность»2.
Разумеется, собственно процесс становления личности может быть воссоздан преимущественно в рамках больших эпических форм. Особое место в этом случае занимает роман, открывающий возможность наиболее полно реализовать представления художника о взаимоотношениях человека и мира, подвергнуть эстетическому анализу как индивидуальное своеобразие личности, так и содержание (характер) исторически обусловленного воздействия на нее действительности, равно как и ее (личности) участие в происходящих в окружающей жизни процессах. Как верно отмечено Н.Рымарем, «роман разрабатывает проблему человека в его отношениях с самим собой и миром в целом как проблему личности в ее взаимоотношениях с обществом...»3.
Упомянув (и этим ограничившись) об удивительном многообразии форм, которыми представлен роман в мировой литературе, отметим особо следующее обстоятельство. Повествование в романе, как и в прозе в целом, может выступать как объективированное: его достоинства в этом случае обусловливаются прежде всего спо-
1 Бердяев П.. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. // Бердяев И. Философия свободы.
Смысл творчества. — М.: 1989. — С. 267.
2 Бахтин М. Эстетика словесного творчества. — М.: 1979. — С. 162 - 163.
3 Рымарь H. Введение в теорию романа. — Воронеж: 1989. — С. 60.
собностыо автора убедить читателя в достоверности изображения. Наряду с этим существует другой способ повествования: оно ведется от первого лица, что вызывает ощущение доподлинпости текста: здесь рассказывается о пережитом самим повествователем, воспроизводятся его собственные мысли и переживания. Существенно, что при этом внимание привлекается преимущественно к мироощущению, а не миропониманию повествователя, события внешнего мира предстают не столько в описаниях, сколько через призму мыслей и чувств о них; они могут быть сами по себе незначительны, но всякий раз важны для раскрытия глубоко человечной истины существования.
Преимущественно этот — от первого лица — способ повествования избирается авторами произведений, выстроенных на авто- -биографической основе. Напомнив о традициях такой прозы, восходящих к «Исповеди» Августина и «Истории моих бедствий» Абеляра, заметим, что в двадцатом веке такого рода произведения занимают в литературе все более заметное место. Объясняется это как особенностями эпохи великих потрясений, так и специфическими особенностями указанного жанрового образования, открывающего возможность взглянуть на эту эпоху через призму собственного Я, смещая акцент с фактичности и истинности на авторскую психологию. Значимость автобиографического повествования обусловливается прежде всего значительностью стоящей в его центре личности, богатством индивидуального внутреннего мира героя: его способом мышления и взгляда на явления действительности, интенсивностью личностного переживания событий. Опорой при этом служит собственный внутренний мир автора, его духовный опыт. Но попытка понять себя во времени открывает путь к постижению противоречий реальности: собственный жизненный
опыт, претворяясь в художественный опыт, наделяет его особой достоверностью и влиятельностью, порождаемой убежденностью читателя в том, что за рассказываемым — подлинная жизнь автора. При том, разумеется, что, генетически восходя к исповеди, автобиографическое повествование обладает собственной жанровой специфичностью: между автором и центральным героем (даже если повествование ведется от первого лица) возникают сложные отношения — повествователь является одновременно автором и рассказчиком — персонажем, свидетелем, комментатором и т.д. Авторское Я выступает в тексте как действующее лицо и вместе с тем как ракурс видения мира. К тому же между автором и автобиографическим героем существует вполне определенная временная дистанция, все более ощутимая по мере его (героя) роста, происходящего в условиях расширения рамок мира, в котором он существует и самоопределяется. Важно и другое: в автобиографическом повествовании — ив этом его специфичность — столь свойственное прозе, обладающей другими жанровыми параметрами, критическое отношение к миру сменяется стремлением найти путь к единению с ним, человек находит себя не в социуме, а в бытии, обретает не социальные функции, а духовную роль в людском сообществе. Важнейшей при этом является тема становления личности.
Она особенно обостряется в двадцатом веке, в условиях, все более угрожающих праву человека на индивидуальное существование, на самовыражение и самораскрытие. Это более всего сказывается в литературе социалистического реализма. В частности, в принципиально новом виде предстает здесь традиционный роман воспитаЕіия: развитие стоящего в его центре характера однолинейно, человек обретает значимость, возможность развития и духовного обогащения лишь при условии его участия в революционном
преобразовании мира, всецело подчиняя свое существование реализации идеи переустройства мира на началах социальной справедливости.
Обращение к собственной биографии (при неизбежном использовании в этом случае вымысла) должно вызвать у читателя эффект встречи с доподлинно существующим, точнее — существовавшим. Художественная проза на автобиографическом основании в значительной степени воспринимается — что принципиально важно — как документальная. Как отмечено Л.Гинзбург, у искусственной и натуральной модели личности есть свои, незаменимые способы воздействия. «В сфере художественного вымысла образ возникает в движении от идеи к выражающему ее единичному, в литературе документальной — от данного единичного и конкретного к обобщенной мысли. Это разные способы обобщения и познания и тем самым разные типы построения художественной символики. Вымысел, отправляясь от опыта, создает «вторую действительность», документальная литература несет читателю двойное познание и раздваивающуюся эмоцию, потому что существует никаким искусством не возместимое переживание подлинности жизненного события... В документальной литературе художественный символ как бы содержит независимое знание читателя о предмете изображения. В соизмерении, в неполном совмещении двух планов — плана жизненного опыта и плана его эстетического истолкования — особая динамика документальной литературы»4.
Выстроенное на автобиографической основе художественное произведение, собственно говоря, не является документальным, вымысел играет здесь существенную — более или менее значительную — роль. И однако же оно принципиально претендует на
достоверность: именно этим не в последнюю очередь и обусловлен характер его воздействия на читателя. Оставаясь художественным, а стало быть, не во всем строго соответствуя воспроизводимой здесь действительности, — такое повествование воспринимается как документально (автобиографически) подтверждаемое: художественная реальность здесь возникает на основе не вымысла, а конкретных фактов личной биографии. Такое произведение неизбежно прочитывается как, с одной стороны, исторический мемуар, а с другой — как человеческий документ. Этим объясняется повышенный интерес к указанной жанровой разновидности в литературе эмиграции, обусловленный более всего желанием закрепить в сознании читателя стремительно уходящую в прошлое жизнь. Но, закрепляемое памятью, это прошлое преображается, воспринимается — разумеется, субъективно, через призму своего индивидуального существования — как наиболее существенная форма бытия, разрушение которой трагично не только для автора (повествователя), но и для народа в целом. Рассказ о собственной жизни в таком случае неизбежно наводит на размышления о смысле бытия, о прошлом и будущем, о жизни и смерти. А главное — если говорить об эмигрантской литературе — о России: ее назначении в истории, ее судьбе, путях ее развития. Необходимость обращения к собственному жизненному опыту у оказавшихся в эмиграции русских писателей все острее ощущается по мере того, как отдаляется во времени та жизнь, которая так дорога им, которой они были взращены. Отсюда — свойственная таким произведениям повышенная эмоциональность тона: прошлое воспринимается как идеальная форма существования. Представление о нем так было сформулировано в 1924 году И.Буниным в программной речи: «Миссия
4 Гинзбург Л. О литературном герое. — Л.: 1999. — С. 8-9.
русской эмиграции»: «Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и во всех смыслах могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурою»5. Прав был Б.Зайцев, сказавший в 1938 году: «Многое видишь теперь о Родине по-иному, ... сильней ощущаешь связь истории, связь поколений и строительства и внутреннее их духовное, ярко светящееся, отливающее разными оттенками, но в существе своем все то же, лишь вековым путем движущееся: свое, родное». Завершается же это проникновенное «Слово о Родине» словами: «Для русского человека есть Россия, духовное существо, мать, святыня, которой мы поклоняемся и которую никому не уступим»6.
Здесь — объяснение того, почему недавнее прошлое обретает в произведениях писателей русской эмиграции характер едва ли не идеального бытия. Присущая сочинениям автобиографического характера правда личного опыта обусловливает индивидуальное своеобразие и стоящего в центре сюжета персонажа, и открывающегося его взору мира. В то же время история души автора позволяет через единичное увидеть особенности времени в разных его ипостасях: жизненном (и даже — бытовом) у И.Шмелева, духовном — у Б.Зайцева, философском — у И.Бунина. А обращение к прошлому, в свою очередь, служило цели укрепления духовного самостояния человека, что было особенно важно для тех, кто оказался в эмиграции. И если для Б.Зайцева ощущение связи времен вырастало на общегуманистическом основании, то у И.Шмелева —
5 Бунин И. Миссия русской эмиграции. // Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. —
М.: 1990. —С. 552.
6 Зайцев Б. Слово о Родине. // Русская идея: В кругу писателей и мыслителей русского Зару
бежья. В двух томах. — Т. 1. — М.: 1994. — С. 382, 385.
на основании национально-российском, а у А.Куприна основополагающие в жизни человека понятия добра, правды, красоты были свойственны лишь близким к природе людям.
Стоит повторить: обращение художника к автобиографическому материалу способствует появлению у читателя ощущения достоверности изображаемой в произведении жизни и выведенных здесь персонажей, что отнюдь не исключает масштабности открывающегося здесь мира. Об этом — применительно к творчеству И.Бунина — сказано Ю.Мальцевым: от констатации психологических процессов писатель выходит к обобщениям, «сводящим эти внутренние душевные процессы к единому, неиндивидуализиро-ванному процессу универсального субъекта»7
Специфической особенностью такого рода сочинений является преимущественное внимание их авторов к процессам, происходящим в духовной жизни и прежде всего — духовной жизни центрального персонажа, часто принимающего на себя функции повествователя. Неизбежным оказывается при этом усиление в структуре произведения субъективного —иными словами, лирического — начала. На уровне субъекта рассказывания обретают символическое значение реалистические подробности как окружающего, так и внутреннего мира персонажей, поскольку они связываются с его субъективным миропониманием. Такая субъективность может быть скрытой (у Б.Зайцева и А.Куприна), но чаще — открыто выявлена, обнаруживает себя в экспрессивности повествования (у И.Бунина и И.Шмелева). Лиризм находит здесь выражение прежде всего на стилевом уровне: интерес к внутреннему миру человека отзывается ориентацией на план героя, его сознание и язык. Субъективная позиция главного героя является «нравственным
центром произведения, средоточием всех оценок, неоспоримым представителем нравственной правды»8.
И в автобиографическом повествовании бесконечно многообразны ракурсы, под которыми рассматривается — и воспроизводится — действительность и человек. Пожалуй, самый объемный в этом случае комплекс проблем, привлекающий художника, это «жизнь — смерть». В жизни привлекает ее полнота, даруемые ею радости, бесконечная динамичность; смерть воспринимается как вечная загадка, момент перехода к тягостному покою — ощущение этого лишь обостряет (прежде всего у И.Бунина) желание жить полной жизнью, впитывая в себя каждое ее мгновение. Другой важный комплекс может быть определен как «чувство — сознание». В основании чувства --память, ощущение счастья, душевного покоя, тогда как сознание связывается с возможностью познания окружающего мира, нередко находит выражение в рефлексии, желании понять и объяснить происходящее и себя -самого, смысл и цель своего собственного существования, связывается со способностью к душевной работе.
А эта работа — и процесс становления личности, обусловливающий смысл и содержание произведения, — в автобиографической прозе обретает особый характер. Определяющей здесь является личностная установка писателя на восприятие действительности, требующая внимания, в первую очередь, к психологии художественного творчества: сознательные и бессознательные психологические процессы получают отражение в художественной фантазии, давая вторую жизнь мыслям, чувствам, впечатлениям художника. При воплощении внутреннего мира центрального персонажа
7 Мальцев Ю. Бунин: 1870 — 1953. — Посев. — 1994. — С. 317.
художник имеет дело со своеобразной интеграцией черт своего сознания с мироощущением в целом, благодаря чему перед человеком открывается возможность, живя в мире, способствовать его обогащению плодами своего творческого труда. Процесс формирования личности в такого рода произведениях обусловливается прежде всего стремлением, уловив, воспроизвести -момент пробуждения в герое творческого начала, которое и фокусирует в себе начало личностное: сохранившееся в памяти входит в произведение имєешо потому, что оказывается важным в рассказе о человеке. Начинается этот рассказ, естественно, с обращения к детству. Но дело тут не только в хронологии: детство — время первого (и это особенно существенно) проявления этического и эстетического самосознания героя и важно, что в эту пору своей жизни он тяготеет к четким моральным постулатам, пытается создать в своем воображении гармоническую картину мира. Далее идет все более усложняющийся процесс интеллектуального обобщения первоначальных жизненных впечатлений, обусловленный стремлением к осмыслению мира и своего места в нем.
Особое значение обретает обращение к этой тематике и проблематике для литературы русской эмиграции, испытывающей состояние реальной и метафизической бездомности. Рассказывая о пробуждении в герое своего повествования творческого дара, об освоении им духовного опыта нации, приумножении им ее духовного богатства, авторы произведений на автобиографической основе активно утверждают незыблемость идеалов, устоев жизни, порушенных в пореволюционной России. Потому-то, как писал
Рымарь И. Современный западный роман: Проблемы эпической и лирической формы. — Воронеж: 1978. —С. 96.
М.Арцыбашев, «русская эмигрантская литература есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов»9.
Важнее всего оказывается при этом вера в ее (России) высокое предназначение, основанием которой является память. Естественно, прошлое в каждом из писателей оставило свой след, но едва ли не всех их объединяет высокое чувство национального самосознания, русская идея. Понятие обязано своим появлением ФлоДостоевскому и подробно разработано несколько позже В.Соловьевым (так названа его статья, впервые опубликованная в 1888 году).
У Ф.Достоевского «русская идея»10 предстает как сложный континуум, включающий в себя «национальную идею» (23, 20), «народную идею» (23, 102), «славянскую идею» (23, 103), «русскую московскую идею» (23, 47), «идею православия» (25, 68). При этом — что особенно важно — русская национальная идея рассматривается как неотъемлемая часть «общечеловеческой идеи» (23, 31), перерастая в идею всечеловеческую. Эта идея предстает как как синтетическая, включая в себя религиозный, всечеловеческий и национальный комплексы. Эйдология национального аспекта русской идеи связана с осмыслением сущности народного характера, осуществляемого в ареале этнокультуры во всех ее проявлениях, а также в природе. Обращаясь к этому комплексу мыслей Ф. Достоевского, В.Соловьев утверждал: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в
9 Арцыбашев М. Записки писателя. //Литература русского зарубежья: Антология. В шести
томах. — Т.2 — М.: 1991. —С. 433.
10 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинении: В 30 томах. — Т. 23. — Л.: 19989. — С. 151.
В дальнейшем все цитаты из Достоевского приводятся по этому изданию с указанием (в скоб
ках) лишь тома и страницы.
вечности» . А отсюда — обладающий огромной значимостью вывод: «Смысл существования нации не лежит в них самих, но в человечестве»1 .
Понятие «русская идея» охотно и часто использовалось русской эмиграцией: оно встречается у Г.Адамовича, С.Булгакова, Ф.Степуна, П.Струве, С.Франка и многих других мыслителей и критиков русского Зарубежья. Особенно обстоятельно охарактеризована она в книге Н.Бердяева «Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» (1946). «Ни один парод в мире не гшел такого бремени и такого задания как русский народ. И ни один народ не вынес из таких испытаний и из таких мук
такой силы, такой самобытности, такой духовной глубины» ,
писал И.Ильин. По-своему, опираясь на собственный жизненный и духовный опыт, утверждают эту мысль, веру в возрождение России писатели. И здесь особенно важно сказать о питающих жизнь, ее духовное содержание традициях, об органике национального бытия, о вековых ценностях, которые в пореволюционную эпоху нуждались в защите: восхождение к Богу, к Истине становилось в этих условиях определяющим для формирования сознания и самосознания человека. У И.Бунина принципиально значимым оказывалось при этом чувство своей причастности историческому прошлому России, «связи, соучастия «с отцы и братия наши, други и сродники»14: хронотоп автобиографического повествования, где изображение удивительно ярко, пластично, подробности, детали выписаны тщательно, обретает замечательную масштабность. Ина-
11 Соловьев В. Русская идея. // Россия глазами русского: Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. —
СПб.: 1991. —С. 312.
12 Там же. — С. 320.
13 Ильин И. О путях России. // Русская идея. — Т. 1. — С. 129.
че выражено это ощущение себя в истинно русском мире у И.Шмелева: мир семилетнего героя книги «Лето Господне» неширок, приметы быта прежде всего оказываются в поле зрения маленького Вани. И вместе с тем его представления о мире, в котором он живет, вбирают в себя и чувство поистине кровной близости уже ушедшим в мир иной предкам, и светлую радость при виде Кремля. Иначе выстраивается путь человека к постижению смысла жизни у Б.Зайцева: в его написанной на автобиографическом материале тетралогии «Путешествие Глеба» рассказчик выступает в роли наблюдателя, повествующего о жизни отделенного от него персонажа. Важнее всего оказывается для автора тетралогии выход к совмещению личностного времени с историческим: определяющим становится при этом осознание Бога. А это, по Н.Бердяеву, основополагающая черта русского национального характера. «Русский народ — религиозный по своему типу и по своей душевной структуре», «даже у тех русских, которые не только не имеют православной веры, но даже воздвигают гонения на православную церковь, остается в глубине души слой, формированный православием»15.
Представление о России, ее исторической судьбе впрямую соотносилось с представлениями о назначении человека, о смысле и цели его существования. Здесь — исходная точка в процессе формирования, становления человеческой личности в творчестве того или иного художника. Разумеется, в каждом отдельном случае речь идет о личности, обладающей ярко выраженными индивидуальными чертами. Объединяющим для писателей русской эмигра-
14 Бунин И. Жизнь Арсепьева. // Бунин И .Собрание сочинений: В четырех томах — T.3. — М.: 1988, — С. 266. В дальнейшем все цитаты из романа приводятся по этому изданию с указанием (в тексте) лишь страницы.
ции в этом случае была убежденность в эволюционном, поступательном движении человеческих судеб по заданному руслу, что должно свидетельствовать о нескончаемой жизненной нити, тянущейся из глубин прошлого в бескрайность будущего. Общим для писателей русского Зарубежья был глубоко гуманистический взгляд на личность, основанный на представлении об исключительной самоценности человека, богатстве и неповторимости его внутреннего мира. В то же время оказывающийся в центре внимания художника человек органически вписывается в существующий уклад, в вырабатывавшуюся веками систему нравственных ценностей, в бытийную данность, принимая этот мир как дар от предшествующих поколений. Мысль о том, что человеческие существования связаны, может выражаться открыто (в лирических отступлениях, повышенной эмоциональности тона) и опосредованно (в выстраиваемых в рамках произведения тесных коммуникативных рядах. Стоит заметить особо, что подобная эстетическая концепция жизни и принадлежащего ей, порождаемого ею человека прямо противопоставлялась той, что утверждалась в советской литературе: в противовес теории эволюционного развития здесь резко закреплялась убежденность в том, что локомотивом истории является революция, призванная ускорить процесс развития жизни, вековому ее укладу и сформированным им нормам объявлялась беспощадная война, наконец, достоинства, ценность человека были всецело обусловлены его участием в деле революционного переустройства мира.
Открытая полемика с такого рода концепциями, утверждавшимися в советской литературе, русской эмиграцией велась. Пол
15 Бердяев И. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. // Русская идея. — Т. 2. — С. 283, 284.
словам И.Шмелева, у социалистов-коммунистов отсутствуют «основы жизни, деятельной любви: живой человек для них лишь значок в мертвой формуле — «человечество»16. И.Бунин называет не иначе как «рожами сугубыми, архирожами ... всех этих Есениных, Бабелей, Сейфуллиных, Пильняков, Соболей, Ивановых, Эренбур-гов...»17. З.Гиппиус, предлагая «взглянуть на происходящее в России... только с эстетической точки зрения», категорически заявляет: «...Никогда еще мир не видел такого полного, такого плоского, такого смрадного — уродства». Не все в эмиграции судили о русской советской литературе столь сурово: З.Гиппиус резко возражал в статье «Живая литература и мертвые критики"»(1924) М.Слоним: "К«ос ни была бледна русская литература за пережитые шесть лет, все новое, значительное, интересное, что она дала, пришло из России, а не из-за границы» . В подтверждение этому он напоминает о появившихся в Советской России книгах Н.Гумилева и А.Блока, А.Ахматовой и О.Мандельштама, А.Белого и Е.Замятина и многих других замечательных русских писателей. Г.Адамович в статье «О литературе и эмиграции» (1932), которая впоследствии была значительно переработана автором и в качестве вводной, т.е. программной, под названием «Одиночество и свобода» открывала его одноименную книгу, видел среди советских писателей не только тех, которые «спешили уступить все, что можно, которые забегали вперед, чтобы история, Боже упаси, как-нибудь не позабыла их на свою колесницу взять», на все лады прославлявших «строительство, будто путь к светлому социалистическому будущему уже расчищен при помощи правительственных декретов
16 Шмелев И. Пути мертвые и живые. // Русская идея. — Т. I. — С. 211.
17 Бунин И. Иномия и Китеж. // Бунин И. Окаянные дни. — С. 361.
18 Крайний А. Полет в Европу. // Русская идея. — Т. 2. — С. 363.
19 Слоним М. Живая литература и мертвые критики. // Русская идея. — Т. 2. — С. 375.
и резолюций...». Но кроме этих людей, названных критиком «слабыми и глупыми», были и иные — была литература «подлинная, не
потерявшая стыда и чести, хотя и принужденная изворачиваться» .
Но сколь бы полярными ни были эти суждения и оценки, единодушным в русском Зарубежье было мнение о том, что, оставаясь подлинно русской, литература русской эмиграции идет своим собственным путем, ибо ей, по словам Г.Адамовича, «суждено было представлять ту Россию, голос которой на родной земле был в течение сорока с лишним лет заглушён» . Возможность эта обусловливалась тем, что, по словам З.Гиппиус, «русским людям впервые было дано свободное слово» . Хотя, как заметил Д.Мережковский, «наша трагедия — в антиномии свободы — нашего «духа» — и России — нашей «плоти»23.
Как правило, не вступая в прямую полемику с теми, кто остался жить и творить на родной земле, писатели русского Зарубежья объективно утверждали принципиально иную -эстетическую концепцию жизни. И, если говорить о прозе на автобиографической основе, — иную концепцию содержания и процесса формирования человеческой личности, находящейся в иных отношениях со своей эпохой. Это в равной мере относится и к И.Бунину, и к И.Шмелеву, и к Б.Зайцеву, и к А.Куприну, и к М.Осоргину... О том, какова эта концепция, по-своему выражающаяся в творчестве названных выше писателей, — а этот ряд имен может быть без труда продолжен — и пойдет речь в настоящей диссертации. Едва ли не определяющим здесь оказывалось стремление сказать о безус-
Адамович Г. Одиночество и свобода. // Адамович Г. Одиночество и свобода. СПб.: 2002. — С. 23.
21 Адамович Г. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. — Париж: 1961. — С. 13.
22 Цитир. по: Терапиапо Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924 - 1974). —
Париж — Нью-Йорк: 1987. —С. 51.
23 Там же.—С. 47-48.
ловной ценности отвергнутого революцией стиля жизни, о необходимости возрождения тех связей, что соединяли человека с другими людьми, с миром, о необходимости восстановления утраченного в советской России гармонии человека и бытия. Основой ее является для оказавшихся за пределами Родины писателей вера: православие воспринимается как единственно возможная сила, способная укрепить человеческое единение, нравственное, просветленное начало, объединяющая личность с человечеством. Как писал Н.Бердяев в статье с примечательным названием «Спасение и творчество» (1926), «наше дело — отдать всю свою волю и всю свою жизнь победе силы добра, правде Христовой во всем и по-всюду» . О том, как такого рода убеждение реализуется в художественном творчестве, сказал, подводя итоги своей жизни в литературе, Б.Зайцев: «Странным образом революция, которую я всегда остро ненавидел, на писании моем отозвалась неплохо. Страдания и потрясения, ею вызванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем. Удивительного в этом нет. Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелия, Церкви. (Само богослужение есть величайший лад, строй, облик космоса), Как же челове-ку не тянуться к свету? Это из жизни души» .
Результатом процесса, о котором идет речь у Б.Зайцева, является обогащение духовного мира личности и в то же время — чувство единения с человечеством. О том, что писатели русскойзавы-ше. Однако для его воплощения избирались разные формы, что находит объяснение и в многообразии человеческих типов, и в индивидуальном своеобразии творческого дарования художников. Это
24 Бердяев И. Спасение и творчество. // Бердяев II. Философия творчества, культуры к искус
ства: В двух томах. — Т. I. — М: 1994. — С. 366.
25 Зайцев Б. О себе. // Зайцев Б. Собрание сочинений: Путешествие Глеба. — М.: 1999. — С.
589.
особенно отчетливо обнаруживается при обращении каждого из них к собственному личному опыту, к автобиографическому материалу: сюжет в этом случае выстраивает сама жизнь, а она каждым из художников прожита по-своему, наводит на лишь ему принадлежащие размышления, выводы.
Материалом для исследования процесса формирования личности в прозе автобиографического характера писателей первой волны русской эмиграции послужили в диссертации роман И.Бунина «Жизнь Арсеньева» (1930), тетралогия Б.Зайцева «Путешествие Глеба» (в ее состав входят романы «Путешествие Глеба», 1937; «Тишина», 1948; «Юность», 1950 и «Древо жизни», 1950), «Лето Господне: Праздники — радости — скорби» (1933 - 1948) И.Шмелева и роман А.Куприна «Юнкера» (1932). Другие произведения исследуемой жанровой разновидности, принадлежащие не только вышеназванным писателям русского Зарубежья, могут оказаться в сфере анализа с целью подтверждения наблюдений и выводов, которые будут сделаны в процессе изучения очерченного выше материала.
Обращение к творчеству названных — крупнейших представителей реализма в русской литературе первой трети XX века — писателей позволяет понять, как в условиях бурно развивающегося времени, отмеченного для России несколькими войнами и революциями, сохраняется и развивается представление о человеческой личности как величайшей ценности в мире. Это в особенности важно потому, что определяющие в процессе исторического развития события отнюдь не способствовали укреплению упомянутого выше представления, отводя человеку роль функции событий или просто — щепки на волнах истории. Писатели, оказавшиеся в эмиграции, с особой силой ощущали это и старались противостоять
такому взгляду. Выброшенные из родной страны, они отказывались соглашаться с тем, что в новых условиях человеческая личность нивелируется, растворяется в массе, теряет свои индивидуальные свойства.
Писатели, о которых идет речь в диссертации, более всего ценят в человеке способность к реализации имеющегося у него духовного потенциала и в то же время — его способность раздвигать рамки мира, в котором он живет.. Самореализация человека осуществляется прежде всего благодаря его вниманию к окружающим, способности вступать с ними — с миром — в контакт, что ведет к душевному взаимообогащению, способности испытывать высокое и прекрасное чувство любви, не отягощенное корыстными соображениями, не снижаемое чувственными порывами.
Стоит заметить особо: писатели оставляют вне пределов своего внимания сферу социальной жизни, но это не может служить основанием для упреков в их адрес. Столь распространенной в литературе XX века концепции трагического одиночества, на которое осужден человек, противопоставляется убежденность в возможности его преодоления, залогом чего является способность человека найти — в любви, в дружбе, наконец, в творчестве — путь к сердцу другого.
Целью нашего исследования является характеристика индивидуальных модификаций личности, представление о которой утверждается И.Буниным и Б.Зайцевым, И.Шмелевым и А.Куприным. Стоит, повторив, подчеркнуть, что в творчестве каждого из упомянутых художников закрепляется свое собственное — в автобиографических произведениях основанное на глубоко личном жизненном опыте — понимание того, на чем зиждется, как идет процесс формирования человеческой личности. И однако при
этом основные исходные позиции столь разных писателей обнаруживают нечто общее, обусловленное общностью — в главном — эстетической концепции жизни, которой они оставались верны. Процесс становления человеческой личности, определяемый дарованием и собственным жизненным (духовно-биографическим) опытом автора, но еще — обстоятельствами, в которых развивается указанный процесс, оказывается в сфере исследования в настоящей работе.
Научная новизна ее обусловлена тем, что процесс становления личности в прозе русского Зарубежья остается на периферии поля зрения исследователей, сосредоточивающих внимание преимущественно на индивидуальных (частных) его проявлениях, ограничиваясь обращением к одному — тому или иному — писателю. А между тем представляется важным, учитывая этот, имеющийся в нашем литературоведении, материал, охарактеризовать сделанное художником как проявление общих тенденций в разрешении литературой русского Зарубежья центральной в настоящей диссертации проблемы.
Актуальность работы определяется неизбывным интересом к содержанию (основным параметрам) и процессам становления человеческой личности. Интерес этот особенно усиливается и обостряется в последнее десятилетие, в условиях решительного пересмотра всей системы ценностных ориентации. Опыт писателей русского Зарубежья, унаследовавших великие традиции русской классической литературы с характерными для нее представлениями о том, чем определяется ценность человека и в то же время воплотивших в своем творчестве философско-эстетические и этические концепции своего времени, оказывается особенно ценным именно сегодня. Освоение этого опыта приближает к пониманию того, что
позволяет человеку сохранить себя в эпоху бурных переломов, к осознанию необходимости хранить верность глубоко гуманистическому представлению о личности, не закрывая при этом перед человеком возможности развиваться, изменяться в соответствии с изменениями, происходящими в окружающей его действительности.
Задачи, которые поставлены и решаются при этом:
объяснить причины столь частого в литературе русского Зарубежья обращения писателей к автобиографическому жанру
выявить сказывающуюся в этом случае общность их эстетических позиций;
охарактеризовать индивидуальное своеобразие содержания раскрывающейся здесь личности и процесса ее становления;
исследовать характер взаимоотношений в произведениях указанного жанра автобиографического начала и художественного вымысла;
подвергнуть анализу поэтику повествования в произведениях автобиографического жанра, где документальность (объективированность) неотделима от субъективности, выявления художником собственного отношения к изображаемому им.
Методологической основой диссертации является целостно-системный и сравнительно-типологический подходы к изучению проблемы становления личности в прозе — на автобиографической основе — русского Зарубежья. Опорой исследования стали работы М.Бахтина, Ю.Лотмана, Ю.Тынянова, В.Хализева, Л.Колобаевой, Н.Лейдермана, труды отечественных философов Н.Бердяева,
С.Булгакова, И.Ильина, В.Соловьева, С.Франка и др., а также ученых, изучающих литературу русской диаспоры В.Агеносова, А.Николюкина, А.Соколова, О.Михайлова и др. Исследования, посвященные творчеству писателей, оказывающихся в сфере нашего внимания, перечислены в завершающем диссертацию библиографическом списке. Творчество писателей, о которых идет речь в настоящей работе, не раз служило предметом изучения в диссертационных исследованиях; это относится в особенности к И.Бунину и И.Шмелеву. Перечисление их заняло бы слишком много места — упомянем лишь о некоторых из них, где в большей или меньшей степени затрагивается проблема, оказывающаяся в центре внимания автора настоящей диссертации. Самой серьезной из этих работ является докторская диссертация Л.Бронской «Концепция личности в автобиографической прозе русского Зарубежья (первая половина XX века): И.С.Шмелев, Б.К.Зайцев, М.А.Осоргин» (Ставрополь, 2001). Среди кандидатских диссертаций, авторы которых в той или иной мере обращаются к кругу изучаемых нами проблем, можно выделить следующие: Ковалева Т. «Художественное время-пространство романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева» (Ставрополь, 2004), Конорева В. «Жанр романа в творческом наследии Б.К.Зайцева» (Владивосток, 2001), Полуэктова И. «Лирический компонент прозы Б.К.Зайцева» (Воронеж, 2000), Ри Чжон Хи «Проблема памяти в творчестве И.А.Бунина» (М., 1999), Чой Чжин Хи «Роман И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева»: проблема жанра» (М., 1999), Чумакевич Э. Духовно-нравственное становление личности героя в дилогии И.С.Шмелева «Богомолье» и «Лето Господеіє» (М., 1994).
Как убеждают уже темы названных исследований, избранный в настоящей работе аспект изучения, если и привлекает внимание их авторов, то лишь в качестве периферийного, затрагиваемого попутно. Даже в диссертации Э.Чумакевич речь идет лишь об одной — хотя и основополагающей — черте личности. Проблема ее нравственного становления в настоящей диссертации предстает как комплексная, и это обусловливает новизну как избранного здесь аспекта исследования, так и его (исследования) итоги.
Научно-практическая значимость работы заключается в возможности использования содержащихся здесь наблюдений и выводов при изучении литературного процесса XX века, в преподавании истории русской литературы (и прежде всего — литературы русского Зарубежья) в вузе и школе в рамках общих и специальных курсов и семинаров.
Основные положения диссертации нашли отражение в опубликованных статьях (список — в конце работы).
Структура диссертации обусловлена поставленными задачами и предметом исследования: она состоит из введения, пяти глав и заключения, где подводятся итоги работы, а также библиографического списка. Объем диссертации страниц, библиография включает в себя наименований.
