Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Предметный мир - одна из форм воплощения национального бытия 18
1.1. Быт как составная часть национальной картины мира в повести В. Белова «Привычное дело» 18
1.1.1. Вещный мир — отображение гармонии национального бытия 18
1.1.2. Вещный мир в аспекте разрушительных процессов патриархальной цивилизации 40
1.2. Предметный мир романа В. Белова «Всё впереди» - отражение кризисного состояния современной русской цивилизации 49
1.2.1. Предметы городской цивилизации в системе вещного мира романа 49
1.2.2. Быт и разрушение традиционных представлений о доме 64
1.2.3. Образ дачи — художественное воплощение национального мироздания 77
1.2.4. «Вещное поле» Дмитрия Медведева в контексте христианской традиции нестяжательства 85
Глава II. Художественный хронотоп как проявление своеобразия национального образа мира в прозе В.Белова 98
2.1. Славянский календарь в художественном времени романа-хроники «Кануны» — форма изображения кризиса традиционной цивилизации 98
2.1.1. Праздники народного календаря и их функция в раскрытии кризиса христианского мировосприятия 98
2.1.2. Роль исторического времени в вытеснении системы народного календаря 124
2.2. Идиллический хронотоп - глубинное основание национальной модели мира в прозе В. Белова 131
2.2.1. Пространство малой родины как залог возрождения традиционной цивилизации 131
2.2.2. Пространственная вертикаль — способ выражения национального мироощущения 150
2.2.3. Двойственность образа дороги в структуре идиллического хронотопа 157
Заключение 172
Список использованной литературы 180
- Вещный мир — отображение гармонии национального бытия
- «Вещное поле» Дмитрия Медведева в контексте христианской традиции нестяжательства
- Праздники народного календаря и их функция в раскрытии кризиса христианского мировосприятия
- Пространственная вертикаль — способ выражения национального мироощущения
Введение к работе
Актуальность исследования. Национальный образ мира – понятие, которое в современной филологической науке вызывает большой интерес. Национальная картина мира активно изучается лингвистами. Литературоведы освещают данную проблему не столь продуктивно, несмотря на то, что национальное (а не «классовое», «социальное»), безусловно, становится одним из главных аспектов изучения в современной гуманитарной науке, поскольку позволяет подчеркнуть уникальность культурной традиции, что представляется особенно актуальным в современной общественно-исторической ситуации (универсализация ценностей, процессы глобализации).
В современном литературоведении употребление термина национальный образ мира неустойчиво (национальная картина мира, национальный космос, национальная цивилизация, национальная модель и др.) и исследования, посвящённые национальной литературной специфике, не многочисленны.
Актуальность настоящей диссертационной работы определяется и малоизученностью творчества Белова. На данный момент недостаточно проанализированными или совсем не исследованными остаются многие стороны художественного мира писателя (хронотоп, система персонажей, пейзаж, предметный мир, языковое своеобразие), без рассмотрения которых затруднительно понимание не только особенностей национального мировосприятия автора, но и в целом его творческой индивидуальности.
Материалом диссертации послужили прозаические произведения писателя различных жанров (рассказ, повесть, роман, роман-хроника).
При обосновании диссертационных концепций и положений брались во внимание публицистические работы («Раздумья на родине», «Ремесло отчуждения», «Из пепла…», «Обман») и интервью писателя («Молюсь за Россию!», «О самых родных и близких», «Просто захотелось повидаться»), а также книга очерков о народной эстетике «Лад».
Объектом научного осмысления в работе избран весь корпус художественной прозы Белова, рассмотренный в этнопоэтическом аспекте и во взаимодействии с общенациональным историко-литературным контекстом (произведения древнерусской литературы; И. Гончаров, Н. Лесков, Л. Толстой, И. Бунин, И. Шмелёв; Ф. Абрамов, В. Астафьев, Б. Можаев, В. Распутин, А. Солженицын, В. Шукшин).
Предметом исследования является национальный образ мира, который во многом определяет и формирует своеобразие художественной модели Белова. Национальная картина мира представлена в тесной взаимосвязи с другими элементами художественного бытия – предметным миром, пространством и временем.
Цель работы: исследовать в прозе Белова национальный образ мира как иерархическую структуру, состоящую из взаимосвязанных элементов и нацеленную на воссоздание сложных, противоречивых процессов в судьбе России; показать национальный космос как динамическую систему, которая отражает не только логику, направление, основные закономерности изображаемого автором исторического процесса, но и трансформацию мировоззренческих позиций Белова.
Цель работы диктует решение следующих задач:
-
обозначить общую систему координат национальной художественной модели мира Белова;
-
выделить в анализируемых произведениях предметные образы, воплощающие национальные представления о мире;
-
показать, как «предметные поля» героев включены в образ мира, укоренённый в национальной традиции;
-
описать взаимосвязь предметных образов, благодаря которой создаётся целостное представление о национальной картине мира;
-
выявить национальные константы, определяющие специфику художественного пространства и времени в прозе Белова;
-
определить и проанализировать важнейшие факторы, оказавшие влияние на формирование хронотопа;
-
проследить взаимосвязь между выделенными компонентами национального образа мира.
Методологической основой диссертации являются труды отечественных теоретиков, критиков и историков литературы. Первостепенное значение для методологического обоснования диссертационной работы имеют исследования, осуществляющие широкое историко-культурное изучение литературы (М.М. Бахтин, Г.Д. Гачев, Д.С. Лихачёв, Ю.М. Лотман, А.М. Панченко, Д.М. Урнов), и труды, посвящённые изучению национального своеобразия русской литературы (В.М. Гацак, У.Б. Далгат, И.А. Есаулов, В.Н. Захаров, В.С. Непомнящий, Т.И. Ходукина).
Наиболее значительными исследованиями национального бытия в русской литературе являются работы С.В. Шешуновой, которая характеризует национальный образ мира как многоуровневую художественную структуру, комплекс взаимодействующих компонентов литературного текста, обладающих этнокультурной спецификой. Эти компоненты, по мнению литературоведа, выделяются в образном строе, сюжетно-композиционной и пространственно-временной организации текста. При исследовании национального образа мира в творчестве Белова мы опирались на данное определение.
При изучении особенностей национального мировосприятия мы также опирались на работы фольклористов и исследователей славянской мифологии – Т.А. Агапкиной, Л.Н. Виноградовой, В.И. Ерёминой, А.А. Плотниковой, С.М. Толстой, Н.И. Толстого, А.Л. Топоркова, В.В. Усачёвой.
Теоретической и методологической составляющей диссертации являются работы, освещающие проблемы «вещного мира» (Е.С. Добин, Ю.В. Манн, В.Н. Топоров, А.В. Урманов, А.П. Чудаков, В.Е. Хализев).
В работе учитываются исследования литературоведов в области изучения художественного времени и пространства – М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, А.Г. Прокофьева, А.В. Урманова, Б.А. Успенского.
Специфика изучаемого материала определила в качестве значимой составляющей теоретико-методологической основы диссертации исследования, наиболее полно характеризующие своеобразие «деревенской прозы»: А.Ю. Большаковой, Л.Ф. Ершова, Ф.Ф. Кузнецова, А.Ф. Лапченко, М.М. Лобанова, И.В. Новожеевой, Л.В. Соколовой, В.А. Сурганова, В.А. Чалмаева.
Определяющее значение для понимания природы художественного творчества В. Белова, соотношения духовного, эстетического и социально-исторического критериев в оценке прозы писателя имеют работы В.В. Горбачёва, В.Н. Евсеева, В.А. Емельянова, И.П. Золотусского, А.С. Карпова, В.В. Кожинова, Ф.Ф. Кузнецова, Ю.И. Селезнёва, И.И. Стрелковой.
При рассмотрении религиозно-философского контекста учитывались исследования И.А. Есаулова, И.А. Ильина, Б.В. Ничипорова, В.Н. Топорова.
Методы исследования: историко-литературный, структурный, семантический, компаративный.
Научная новизна работы заключается в том, что
-
впервые национальный образ мира в творчестве Белова анализируется как целостная структура, подверженная эволюции, отражающая идейные и эстетические изменения художественной системы писателя;
-
впервые в литературоведении предметный мир произведений автора анализируется с позиций этнопоэтики;
-
впервые хронотоп в прозе Белова изучается в рамках национальных представлений;
-
впервые повесть «Привычное дело», роман «Всё впереди» и роман-хроника «Кануны» многосторонне рассматриваются с точки зрения национального мировидения.
Теоретическая и практическая значимость. Диссертационная работа позволяет углубить представление о национальном своеобразии русской литературы второй половины ХХ столетия. Результаты исследования дают возможность дополнить и уточнить общую концепцию развития «деревенской прозы». Материалы диссертации могут использоваться в дальнейших исследованиях, рассматривающих национальный образ мира, а также найти применение при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам миромоделирования. Содержание работы и ключевые выводы могут быть востребованы при последующем изучении творчества В. Белова.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на аспирантских семинарах и заседаниях кафедры литературы Благовещенского государственного педагогического университета, на итоговых научно-практических конференциях БГПУ (2006-2008). Результаты исследования были апробированы на региональных научно-практических конференциях «Молодёжь XXI века: Шаг в будущее» (Благовещенский государственный педагогический университет, 2006; Благовещенский филиал НОУ Современная гуманитарная академия, 2007), на ежегодной научно-практической конференции «Набоковские чтения» (Амурский государственный университет, 2008).
Положения, выносимые на защиту:
-
Этнопоэтический компонент является ключевым в формировании художественного мира В.И. Белова. Элементы национальной картины мира оказывают существенное влияние на другие составляющие творчества автора, во многом раскрывая своеобразие поэтики прозы писателя. В основе национальной картины мира в произведениях Белова находятся как базисные компоненты русской культурной традиции (патриархальный быт, идиллический хронотоп, мотивы русской литературы), так и уникальные элементы, отражающие авторское мировидение, к ним, в частности, относятся представления и обычаи русского севера (устройство крестьянской избы, праздничная обрядность). Белов, стремясь к многогранному изображению национального мира, затрагивает не только интегрирующие моменты в существовании национальной цивилизации, но и выявляет происходящие в ней деструктивные процессы и тенденции.
-
Компоненты текста, обладающие этнокультурными характеристиками, обнаруживаются в предметном мире произведений писателя (повесть «Привычное дело», роман «Всё впереди»). Они активно участвуют в формировании представлений о патриархальном быте, который у Белова воспроизводится в рамках поэтического бытописания и является органичной частью национальной картины мира.
-
Ключевой составляющей в воспроизведении целостной концепции национального образа мира в творчестве Белова является хронотоп. Художественное время и пространство согласуются с идиллической традицией и отражают специфику социально-исторического и религиозного мировосприятия.
-
Национальный образ мира предстаёт в процессе развития. В ходе авторской творческой эволюции он подвергается ряду изменений. В ранних произведениях («Привычное дело») доминантой в описании национальной картины мира являлась категория «лада». Творчество же конца 80-х – 90-х годов («Всё впереди», «Кануны», «Год великого перелома», «Час шестый») преимущественно воспроизводит кризисное состояние национального космоса и раздумья писателя о путях его преодоления.
Структура исследования. Работа состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка использованной литературы, включающего 206 наименований. Объём работы – 195 страниц.
Вещный мир — отображение гармонии национального бытия
Одним из важнейших направлений в современном литературоведении является изучение проблемы поэтики вещного мира, рассмотрение категории вещи в художественном мире писателя.
В данном исследовании под вещным миром (вещный космос, предметный мир) понимаются реалии материальной культуры, окружающие человека. Понятие художественной вещи (художественный предмет) вслед за А.П. Чудаковым трактуется, как те « ... мыслимые реалии, из которых состоит изображённый мир литературного произведения и которые располагаются в художественном пространстве и существуют в художественном времени»"".
Следует отметить, что в науке о литературе категория вещи до конца теоретически не осмыслена. Проблема предметного мира изучена недостаточно, специальных работ, ей посвященных, почти не существует. Отдельные наблюдения о сути художественного мира вещей, о предметной сфере в творчестве разных писателей находим в исследованиях Г.А. Гуковского, Е.С. Добина, Ю.В. Манна, СИ. Машинского, В.Н. Топорова, А.В. Урманова, В.Е. Хализева и других учёных23.
Наиболее подробно и теоретически разработано понятие вещного мира раскрывается в работах А.П. Чудакова" Исследователь анализирует формы и способы организации предметного мира, рассматривает его основные составляющие, возможные образные проявления, особенности взаимодействия мира реальных вещей и вещей художественных. Литературовед придаёт исключительную важность вещным образам в творческом мире того или иного писателя, поскольку ракурс изображения предметов, их количество, степень приближенности или отдалённости помогает раскрыть творческую индивидуальность автора, особенности художественного видения: «Список предметов уже может служить первоначальным индикатором при анализе ... . Каждый вещный прототип . определённым образом изображается — в него вкладывается авторское мироощущение, рождаемое ситуацией, фабулой, личностью героя, и, главное, авторское видение предмета»25. Предметный мир характеризует систему ценностей писателя, его мировидение не меньше, чем язык, структура сюжетов и система персонажей.
Быт является органичной составляющей вещного космоса. Ю.М. Лотман считает, что быт, прежде всего, характеризуется миром вещей. Однако при этом исследователь отмечает, что быт — понятие более глубокое, включающее не только жизнь вещей, но и обычаи, ритуал ежедневного поведения, строй жизни, определяющий распорядок дня, время различных занятий, характер труда и до суга, формы отдыха26, то есть то, что во многом определяет культурную специфику нации. В русской литературе сложились две тенденции в описании быта -сатирическая и поэтическая. Обе традиции представлены широко (Н.В. Гоголь, И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов, М.А. Булгаков). Сатирическая линия предполагает описание быта как воплощение пороков отдельного человека и общества в целом, как отражение бездуховного, обыденного существования. Быт в данном случае часто предстаёт унылым и однообразным, он тяготеет над человеком. Чрезвычайно органичной для национальной художественной культуры является традиция поэтического бытописания, при которой быт характеризуется как проявление семейной гармонии, домашнего тепла и уюта, прочности семейных отношений, высокой одухотворённости. Предметные образы при таком подходе изображаются как нечто родное, близкое сердцу, прочно вошедшее в жизнь героев произведения. Именно с поэтической традицией описания быта мы встречаемся в повести В.И. Белова «Привычное дело», которая была опубликована в журнале «Север» в начале 1966 года и явилась одним из первых значительных произведений «деревенской прозы». Она вызвала широкий отклик у читателей, стала объектом пристального внимания критиков и литературоведов.
В.И. Белов стоит в ряду писателей (Н.С. Лесков, И.С. Шмелёв, М.А. Шолохов, А.И. Солженицын, В.П. Астафьев, В.Г. Распутин), в творчестве которых поэтическая сторона быта с его утварью и предметами домашнего обихода занимает отдельное место и часто берёт на себя характеризующие функции. Данная особенность художественного мира В.И. Белова отмечается современными исследователями" В литературоведении существует точка зрения, согласно которой «писатели-деревенщики», к которым причисляют и Белова, уделяют чрезмерное внимание бытовым реалиям. Однако при общей наполненности произведений бытовыми описаниями и характеристиками, они не являются избыточными, так как всегда подчинены определённым задачам и художественно мотивированы. Ф.Ф. Кузнецов замечает, что бытописание в произведениях В.И. Белова (в силу отличного знания писателем крестьянского быта и крестьянских характеров) подробно и основательно, но достоверность бытописания для автора не самоцель, так как оно подчинено главному: выявлению духовного смысла жизни, им описываемой28. По мысли Л.Ф. Ершова, писатель прибегает к богатой «бытовой фактуре» прежде всего потому, что она является одним из ярких проявителей народного бытия29.
Главная задача, которую ставит Белов, обращаясь к предметному бытовому миру, - создать общую атмосферу неповторимости, особого очарования русского деревенского быта, передать его вековые устои и традиции.
Художественное пространство повести «Привычное дело» не перегружено бытовыми предметами, они появляются постепенно, по мере необходимости. Писатель не стремится детально и подробно описать все предметы, попадающие в его поле зрения или в видение героев. Описание быта очень лаконично, но, при всей сжатости и краткости, читатель не теряет ощущения полноты, слаженности и единства предметно-бытового мира произведения.
Анализ предметной составляющей «Привычного дела» даёт основания для обращения к истокам русской литературы. Описание бытового предметного мира повести В. Белова можно соотнести и сопоставить с бытописаниями в древнерусских произведениях. В.Н. Топоров в работе «Святость и святые в русской духовной культуре», обращаясь к анализу вещного мира «Жития Феодосия Печерского», замечает, что при всём богатстве и разнообразии вещей в древнерусском произведении, они не создают ощущения перенасыщенности и доминирования над другими художественными деталями. Изучая «Житие», исследователь отмечает: «Вещи появляются естественно, "не тесно" ... . Мир, создаваемый ими, прост и разумно упорядочен ... . Все они как бы выстраи ваются вокруг человека» Данная особенность прослеживается и в повести «Привычное дело», внутренний мир которой не загромождён, не отягощен предметами. Естественно вливаясь в художественное описание, они создают атмосферу душевного тепла, уюта, внутренней упорядоченности домашнего мира.
Предметно-бытовой мир описываемой в повести семьи, в основном, не выходит за пределы дома или тесно связан с теми делами, которыми заняты герои. Внутреннее убранство избы Ивана Африкановича и Катерины вполне согласуется с традиционными патриархальными особенностями обстановки русского крестьянского дома. Центральное место в избе занимает печь, которая делит внутреннее пространство на две половины: женскую и мужскую. В повести особенно акцентирована женская половина, находящаяся за перегородкой и составляющая кухню. Там бабка Евстолья проводит большую часть своего времени, занимаясь домашними делами. Мужская часть избы, главным компонентом которой являлся «святой угол», автором не упоминается и не описывается, это может быть связано со следующими причинами. Во-первых, с отсутствием такового в избе Дрыновых, что для советского атеистического времени, в частности для 1960-х годов, весьма характерно и закономерно. Во-вторых, со специальным намерением подчеркнуть и противопоставить обжитое, гармоничное, упорядоченное женское пространство неустроенному мужскому. На женской половине дома протекает практически вся жизнь его обитателей. Именно там собирается семья за столом, туда приглашаются гости, для того чтобы выпить чаю и обсудить происходящие события, там сидят дети, слушая сказки бабки Евстольи. На мужской же части избы никаких важных событий не происходит. Она выпадает из общего описания дома, что не может не свидетельствовать о некой её духовной неполноте. Автор не описывает место в доме, где должны находиться личные и хозяйственные вещи Ивана Африкановича, нигде нет упоминания о личном пространстве, закреплённым именно за ним. Образ хозяина дома, по большей части, изображается автором вне избы. Он описывается в лесу, у реки, на покосе, в поле, в избе у Мишки или у Степановны, и очень редко в своём доме.
«Вещное поле» Дмитрия Медведева в контексте христианской традиции нестяжательства
Каждый из героев проходит жизненные испытания. Не выдерживает и срывается в пропасть Медведев, разрушается его семья и разваливается работа. Погибает Женя Грузь. Зуев в результате автомобильной аварии становится инвалидом, его жена Наталья превращается в пьяницу. Люба Бриш, несмотря на внешнее благополучие, глубоко несчастна. Она вынуждена отвечать за свои прошлые необдуманные поступки перед детьми, особенно перед старшей дочерью. Вера не может понять и простить мать, что для Любы является самым страшным наказанием, так как вся её жизнь, по сути, заключена в детях. Каждый расплачивается за свою пустую, «беспамятную» жизнь.
Единственным героем, кто пытается достойно выйти из жизненных трудностей, является Дмитрий Медведев. После случившихся с ним событий, он не сломался и начал другую жизнь за пределами Москвы. Он не утрачивает своей целостности, которая позволяет ощущать себя всё ещё человеком сильным. Недалеко от того места, где живёт Медведев, находится старая, но действующая церковь, на её паперти Дмитрий дожидается с похорон Иванова. Возможно, герой не раз, прогуливаясь в окрестностях посёлка, заходил в храм, в котором многое передумывал и переосмысливал. Всё, произошедшее с Медведевым, создало из него иного человека, пересмотревшего и переоценившего свои убеждения и идеалы, пришедшего к новым мыслям и открытиям: «Шесть лет заключения и более трёх, проведённых вдали от Москвы, сотворили иного Медведева: он не мог без улыбки вспомнить свою прежнюю жизнь. Да, опыт последних лет действительно сотворил иного Медведева, почти всё понимающего и сильного, почти свободного и застрахованного от большинства социальных вирусов» [II, 295-296]. Двойное авторское «почти» в характеристике героя даёт понять, что Медведев стал иным человеком, но всё же не новым, что осталось в нём что-то прежнее от того «старого» Медведева. Герой находит приют в деревне, больше похожей на дачный посёлок, «в небольшом, но очень опрятном домике», в котором некогда жил Женя Грузь. В «сарайке», бывшей комнате Грузя, ныне принадлежащей Медведеву, находится только то, что действительно необходимо ему для жизни, то, что не отвлекает от важных мыслей.
Сравнение вещных полей главного героя в первой и во второй частях романа показывает, что они отличаются друг от друга107. Если в первой части Медведева окружают телефоны и телевизоры, быстро сменяющаяся мебель, пыльные стеллажи книг, которых никто не читал, «Аксютка», отнимающая большую часть времени, то во второй - герой живёт за городом в «уютной чистой сарайке, запрятанной в зелёных ветках берёз и черёмух» [II, 291]. В его комнате нет ничего лишнего, Медведев уходит из своего прежнего мира, в котором ему были необходимы вещи, связанные с семьёй и работой. Ему, кандидату наук, достаточно работать в дачном посёлке, иметь железную кровать, стол, два табурета, газовую горелку и старомодный фанерный гардероб: «Са райка с земляным полом была дощатой, обитой разорванными картонными ящиками. Железная кровать, застеленная байковым одеялом, занимала третью часть всей площади. Небольшой столик и два табурета занимали ещё одну треть. Окна совсем не было. Зато на столе в углу имелась довольно сильная настольная лампа» [II, 291]. Обстановка комнаты стремится к максимальной простоте, через которую герой, возможно, пытается обрести душевный покой, прийти к чему-то главному в жизни.
Традиции раскаяния и самоограничения с целью духовного очищения и возвышения отсылают к истокам русской литературы, а именно к древнерусским житиям, в которых не раз упоминается о том, как русские праведники отказываются от вещей, мешающих духовному становлению. В «Житии Феодосия Печерского» мотив отречения от «суетных вещей» повторяется несколько раз. Он прослеживается в условиях жизни самого святого, который носит «скромную и бедную» одежду и избирает для себя предельно суровое существование сначала в пещере святого Антония, а затем в монастыре. Преподобный учит и свою братию следовать добродетели нестяжания: «Иноки должны обогащаться верою и надеждою на Бога, а не искать тленного имущества. Он часто обходил келий, и если находил у кого лишнее, не положенное по уставу, была ли то пища, одежда или ещё что-то другое, он бросал в их печь, как исходящее от дьявола...»108. Феодосии, по замечанию В.Н. Топорова, брал на себя и самые прозаические обязанности - пёк просфоры109. За нелёгкий и безвозмездный труд святой в течение двенадцати лет подвергался насмешкам и поношениям со стороны сверстников и матери, однако «твёрдо знал, что в неустанном труде ... вступал на путь подвижничества и ещё более глубокого смирения»110. Тема отказа от высокого социального статуса наиболее полно раскрывается в «Житии Сергея Радонежского». Сергий несколько раз отказывал инокам в просьбе стать игуменом монастыря, считая себя «всем слугой», недостойным столь высокой чести, хотя слава о преподобном быстро распространялась по Руси. Перед смертью митрополит Алексий просит Сергия занять его место, на что подвижник отвечает: «Прости мне, владыко святый, от юности не был я златоносцем, а в старосте тем более желаю пребывать в нищете»111.
Идеал самоограничения и нестяжательства был близок многим русским писателям. Он широко представлен в классической литературе XIX века. Одна из самых ярких галерей праведников-странников была создана Н.С. Лесковым Темы подвижничества, духовного воскресения, обращения грешника на путь новой жизни глубоко интересовали Л.Н. Толстого113.
Идеал праведничества развивала и советская литература, в которой он показан зачастую в сильно видоизменённой и атеизированной форме. В романе Ф.А. Абрамова «Дом» в роли трансформированного праведника выступает Ев-сей Мошкин. Он размышляет о настоящем человеке, о главном доме, который «ни в огне не горит, ни в воде не тонет»114. Именно такой прочный, крепкий дом - основа человеческого духа. Старик, не выдержав того, что в его келейке-каморке происходит обсуждение планов по разорению ставровского дома, решает наказать себя. Попав в глубокую яму с нечистотами, он не хочет из неё выбираться, желая полностью искупить свою вину. Евсею кажется, что это он виноват в дележе дома. Старик готов принять на себя грехи Егорши, пострадать за него и за всех тех, кто потерял истинную дорогу в жизни.
А.И. Солженицын в одной из программных статей называет раскаяние и связанное с ним самоограничение категориями национальной жизни. Раскаяние в русской культуре, по мнению писателя, «выражено не однократно, не едино-минутно ... , а стало постоянным чувствованием»115. Это подтверждают множественные факты русской истории (уход в скиты, монастыри, отшельничество). Раскаяние, в свою очередь, создаёт самую благоприятную атмосферу для самоограничения, отказа от материальных ценностей.
Медведев после заключения, многое переосмыслив, стремится наказать себя за прежние мысли и поступки, он в течение трёх лет отказывается от встреч с детьми, не приезжает в родной город, не работает по специальности. В новом мире он желает уйти от суетности, амбиций, лжи, сознательно ограждает себя от всего того, что было необходимо ему в «старой» жизни. Однако, пытаясь забыться, герой только усугубляет и без того накопившиеся проблемы, поскольку, начав новую жизнь вдали от семьи, он окончательно не разобрался с прежними отношениями и недомолвками, многое в его прошлом так и осталось недосказанным и нерешённым.
Внешне у Медведева есть всё необходимое: свой угол, полочка книг, свет лампы, но нет семьи, которую он, потеряв, так и не обрёл заново. Показательно, что в маленькой комнатке Медведева нет окна, которое в славянской культурной традиции символизировало открытость внешнему миру, сообщение с ним11 Дмитрий по-прежнему остаётся закрыт для окружающих, его, как и раньше, интересует только свой собственный мир. Герой, несмотря на все произошедшие перемены, всё ещё не в состоянии выйти за границы личностного мира, гармонично соединить его с миром внешним. Медведев не стремится в Москву, пытаясь обустроить жизнь на новом месте: «Он жил в подмосковных сельских местах, не пытаясь вернуть себе право на городскую жилплощадь. Москва, конечно, была нужна. Но он не хотел быть зависим от неё» [II, 296]. Понимая необходимость вернуться в столицу, Медведев всё-таки не делает этого. В разговоре с Любой он называет себя «Тушинским вором, сидящим под Москвой» [II, 329]. Герой словно боится столкнуться с жизненной правдой, от гораживается от неё. Он в течение более чем трёх лет отсиживается в «сарайчике» и даже не пытается увидеться с детьми, вернуть их. Медведев ведёт себя крайне пассивно, не пробуя разобраться в сложившейся ситуации, решить семейные проблемы. Признавая прошлое, он не борется за будущее. Решившись приехать в Москву для встречи с детьми, он чувствует себя её неотъемлемой частью, ощущает кровную связь с этим городом. Но, несмотря на бесконечную любовь к «родной Москве», на радости, которые были связаны с этим «щедрым и бездумно-великодушным» [II, 303] городом, он покидает его, не сражается за то, чтобы остаться, вновь прячется в свой «сарайчик», где его и находит дочь Вера. Оставляя Москву, по сути, Медведев предаёт и Россию.
Праздники народного календаря и их функция в раскрытии кризиса христианского мировосприятия
Роман-хроника «Кануны» (1972-1984) В.И.Белова открывает трилогию («Год великого перелома», 1989-1991; «Час шестый», 1997-1998), повествующую о событиях, происходивших в русской деревне в конце двадцатых - начале тридцатых годов. В центре внимания автора оказывается такое важное социально-историческое событие XX столетия, как коллективизация, не менее важная роль отводится формированию и становлению крестьянского самосознания в новых исторических условиях. Критиков и литературоведов, писавших о «Канунах», прежде всего, интересовали именно данные аспекты, проблемы поэтики романа уходили на второй план, либо совсем не затрагивались Пристальному рассмотрению не подвергался и пласт национальных традиций, широко представленный в произведении, в частности, не анализировалась и роль народного календаря. Категория времени является одной из важнейших во всей трилогии, что подчёркивают жанр (роман-хроника) и названия входящих в неё произведений. Автор считает необходимым переосмыслить именно данный ис торический период, понять его значение для последующих поколений, определить роль в общем историческом процессе.
Народному календарю во временной структуре «Канунов» отводится одно из главных мест. Герои живут в стихии народных праздников (святки, масленица, Иванов день, Казанская и др.). Важно заметить, что в основе цикла славянских праздников, отмечавшихся вплоть до конца 1920-х годов, лежит православный календарь. СМ. Толстая, исследуя специфику русского народного календаря, отмечает, что он обусловлен христианским (церковным) календарём, который определял состав, порядок, иерархию единиц годового времени119. Т.А. Агапкина также говорит о том, что славянский народный календарь в том виде, в каком он доступен нам по источникам XIX-XX вв., по своим внешним рамкам есть, безусловно, календарь христианский, который, по мнению исследовательницы, определяет ритм чередования будней и праздников, саму систему праздников, их последовательность и значительную часть названий120.
В славянском календаре годовой цикл главным образом задавался праздниками, постами и мясоедами. В «Канунах» время действия определено одним 1928 годом, в котором выделяются определённые народные праздники, все важнейшие события романа разворачиваются на их фоне. Сговор о свадьбе Веры с Павлом приходится на пору святок. В канун масленицы Павел окончательно решает строить мельницу, уговаривая Евграфа Миронова, Ивана Никитича Рогова и Клюшина вступить в пай, а перед самим праздником заготавливается основа мельницы - стояк. В разгар масленичной недели Игнаха Сопро-нов устраивает собрание бедноты, на котором делит население Ольховицы и Шибанихи по трём категориям, тем самым предопределяя судьбу каждого из героев. На Казанскую в Ольховицу приезжает «тройка уполномоченных» в лице Меерсона, Ерохина и Скачкова для проверки выполнения линии партии на селе и на суд стариков, осмелившихся выпороть местного активиста Сельку Сопронова. На Казанскую определяется и судьба Тони, которая решает связать свою жизнь с Прозоровым.
Среди праздников, упоминаемых в романе, автор особенно выделяет те, которые наиболее полно раскрывают народную удаль, широту души русского человека, ёмко воспроизводят традиции народных гуляний. М. Лобанов замечает, что праздник у писателя - это не внешнее украшение, а способ самовыражения его героев, составная, органичная часть их бытия121. П. Ульяшов также приходит к выводу о том, что праздники в «Канунах» описаны как естественная и необходимая сторона крестьянского бытия, без чего жизнь была бы скучна и пуста .
Действие романа начинается со святок. Перед нами предстаёт широкая панорама святочных гуляний и связанных с ними традиций. В «Ладе» Белов отмечает: «Святки - один из наиболее устойчивых обрядов, продержавшийся вплоть до послевоенных лет. Святочная неделя приходится на морозную зимнюю пору, когда хозяйственные дела крестьянина сводятся к минимуму, обязательные работы ограничены уходом за скотиной. В святки можно было оставить все дела, пойти куда хочешь, заняться, чем хочешь. Таким нигде не записанным, но совершенно чётким нравственным правом пользовались не одни дети, подростки и молодёжь, но и более серьёзные люди, даже старики» [III, 239-240]. Святки никого не оставляют равнодушным, все жители Шибанихи, от самых маленьких до почтенных взрослых, принимают участие в святочных игрищах: «В Шибанихе собиралось весёлое игрище. Со стороны деревни Залесной слышались громкие всклики девок, с другой дороги, от Ольховицы, в морозном воздухе наяривала балалайка . . Были святки. Ребята и девки плясали и пели, ходили к горюну, переглядывались. Тревожно, ласково, счастливо, горько, весело, беззаботно звучали частушки. Гармонии ещё пели совсем не устало, у каждой был свой тон и голос» [I, 17; 44]. Маленький Серёжа Рогов спешит убежать из дома и присоединиться к компании ребят, пугающих прохожих.
Его старшая сестра Вера, гадая на зеркалах, пытается узнать своего будущего мужа. Её верная подружка Палашка Миронова «хороводит» в избе Самоварихи, в которой собирается молодёжь с ближайших деревень. Старшее поколение также не чуждо празднику. Аксинья и Иван Никитич Роговы, соблюдая традицию, идут в гости на посиделки к Евграфу Миронову. И даже лица, наделённые официальной властью, не остаются в стороне от весёлого праздника. Микулё-нок, председатель сельсовета и лавочной комиссии, молодой двадцатипятилетний парень, сидя в местной конторе, только и мечтает сбежать на игрище ряженым в компании своего давнего друга Петьки Гирина.
Представляется не случайным, что действие произведения начинается со святочной недели. В. Евсеев считает, что святочное начало романа «оттеняет творческий раскрепощающийся характер народного сознания и подчёркивает соревновательность в жизнетворчестве» " Нам кажется, что такое начало продиктовано также и пограничной символикой святок, в период которых всё переворачивается с ног на голову, «солнце поворачивается с зимы на лето, заканчивается старый и начинается новый год» Автор словно указывает на то, что такое положение теперь станет привычным: в течение следующего года будут происходить события, достойные святочных приключений, когда в один день смена законов и положений не вызовет ни у кого удивления, и никто не узнает, кто же всё-таки прав, а кто нет. Когда Павла за строительство мельницы, за дело, без которого крестьянин в продолжение многих веков не представлял своей жизни, объявят кулаком. Когда Прозоров будет арестован за антисоветскую пропаганду, хотя он всего лишь указал на статью из «Комсомольской правды» о перегибщиках и тем самым помешал Сопронову изъять у Павла ячмень. Когда в одной камере окажется тот, кто сражался за советскую власть, тот, кто её недолюбливал и тот, ради которого она восторжествовала. Атмосфера романа повторяет атмосферу святок, вокруг происходит что-то непонятное, неясное, пугающее всеобщим неведением.
Предстаёт важным и тот факт, что новый год в произведении открывается не Рождеством, а святочным временем. Этим автор, возможно, стремится подчеркнуть чуждость героев «живой» религиозности. На это указывает и то, что после святок, с размахом отпразднованных жителями Шибанихи й Ольховицы, нет упоминания о Крещении, празднике, религиозное содержание и символика которого непосредственно связаны со святочными гуляниями. Народ утрачивает смысл, который традиционно соединял три праздника (Рождество - святки -Крещение): «По церковному календарю этот период посвящен памяти евангельских событий, связанных с рождением Христа и крещением его в Иорда-не» В «Канунах» о религиозном смысле, объединяющем триаду праздников, герои даже не вспоминают. Автор не даёт описания традиций, которые указывали бы на религиозно-духовную сущность данного времени (святочные символы — рождественский сноп; общесемейная поминальная трапеза; встреча гостей, которые воспринимались сакрально, как «Божьи посланники»). Герои не только не задумываются о религиозной составляющей праздника, но и позволяют себе поступки, не имеющие отношения к святочным традициям, и, порой, недопустимые даже в данный «перевёрнутый» отрезок года. В избе Кепги Фотьева, напоминающей проходной двор, собравшиеся во главе с отцом Николаем играют на деньги в карты. Игра непременно бы закончилась дракой, если бы не вовремя прибывшие Ольховские ряженые, которые «словно язычники, плясали и ухали в Кешиной избе» [I, 31]. Герои лишены и понимания того, что в святочные дни, празднуя рождение младенца Иисуса, затем через крещение происходит ритуальное очищение и духовное возрождение: «Рождественское "кощунание" не было кощунством, так как конечный его пункт - омовение в крещенской воде - предполагался изначально. Все святки ряженые изображали ветхого человека, в день же богоявления смывали грехи и возрождались и возвращались к новой жизни»12 Герои Белова не проходят омовения, и по своей сути остаются язычниками, далёкими от православной веры. Автор стремится подчеркнуть тёмную, разрушительную сторону народа, который в данный исторический период не способен духовно возвыситься, демоническое начало оказывается в нём сильнее божественного.
Пространственная вертикаль — способ выражения национального мироощущения
Пространство в произведениях Белова размыкается не только вширь, по горизонтали (необъятные просторы, реки, леса), но и открывается вверх, по вертикали. Устремлённость ввысь согласуется у писателя с традицией русской литературы, в которой, по замечанию Г.Д. Гачева, мировая вертикаль всегда связана с грандиозным либо редким прозрением, позволяющим постигнуть бесконечность и глубину мироздания195. Способностью смотреть ввысь, видеть небо, следовательно, духовно возноситься, наделяются в отечественной литературной традиции герои исключительные по своим внутренним качествам. В произведениях Белова вертикаль доступна героям, наделённым не только особым духовным видением, но и тем, кто олицетворяет национальное мироощущение (данные характеристики в творчестве Белова совмещаются). В «Привычном деле» такой героиней является бабка Евстолья, которая, несмотря на все жизненные невзгоды, смотрит на мир мудро, ей открыта тайна мироздания, её взор устремлён в небо, к высшим духовным ценностям: «После них пришла на брёвна бабка Евстолья со внуком. Она долго и мудро глядела на синее небо, на зелёное поле, покачивала ребёночка и напевала» [II, 48]. В «Канунах» небесная высь открыта Павлу: «Он отворачивался, разглядывал небо и лесной горизонт ... . Молочно-синее, даже зеленоватое с ночной стороны и мигающее последней звездой небо у края продольного сизого облака разверзалось в сквозную бесконечную пропасть. . Чем выше небо, тем безбрежнее и синее. Оно теряет холодный зеленоватый оттенок, переходит в откровенную голубизну, и чем ближе к солнцу, тем ярче и золотистей» [I, 297]. Ночное небо кажется герою далёким и холодным, но как только наступает рассвет, нет ничего красивее и чище родного синего неба. Глядя в него, Павел мечтает о мельнице, которая, «оттенённая синим небесным разливом», высится на угоре.
У Игнахи Сопронова огромное синее небо не вызывает никаких чувств и переживаний, он даже не замечает его, думая лишь о своём отданном нагане, с помощью которого хочет расквитаться с врагами: «Он всё же снял сапоги и лёг в траву, поглядел в огромное синее небо. Какая-то неуловимая, всё время ускользающая мысль не давала покоя и толчками заставляла осознавать окружающее. Что это? Он силился изловить её и осмыслить. Ах это... Да, это вот... Зря он сдал свой наган, когда уезжал в лесопункт» [I, 194]. Герою недоступна красота и безграничность неба, нет в нём душевного потенциала, способного открыть и оценить его вечность. Сопронов испытывает лишь злобу и ненависть к окружающему миру. Герой отстранён от традиций национальной цивилизации, он стремится разрушить и уничтожить их. Причины этого Белов видит в духовной чёрствости, отсутствии нравственности, подмене вечных ценностей ценностями новой исторической эпохи.
Схожая душевная холодность, эстетическая нечувствительность и фанатизм прослеживаются в описаниях представителей советской власти и у других авторов, затрагивающих трагические события XX века. Так, в повести В. Гроссмана «Всё течёт» (1955-1963) воспроизводится следующее воспоминание о Ленине: «Одна из воспоминательниц описывает, как в Швейцарии отправилась в горы на воскресную прогулку с Владимиром Ильичём. Задыхаясь от крутого подъёма, поднялись они на вершину, уселись на камне. Казалось, взгляд Владимира Ильича впитывал каждую чёрточку горной альпийской красоты. Молодая женщина с волнением представляла себе, как поэзия наполняет душу Владимира Ильича. Вдруг он вздохнул и произнёс: "Ох, и гадят нам меньшевики"»196. Сопронов, подобно Ленину, оказывается чужд величию открывшегося с горной вершины пейзажа. Нечуткость и бездушие героев становятся одной из форм проявления деформации национального мировосприятия, основополагающие качества которого — сопричастность к Богу, к природе - заменяются сухой идеологией, идейным фанатизмом, узкопартийным мышлением. Герои разных по своей сути писателей являются выразителями одной общей глобальной тенденции, имеющей место, как в русском космосе, так и в мире в целом. Возвышенное, духовное, благородное заменяется социально-политическими и экономическими идеалами, которые заслоняют главное - душу человека, делая его существом внутренне ущербным и неспособным оценить красоту, в том числе и природную.
Совмещение представлений о духовной и национальной избранности с открытостью пространственной вертикали находим и у других писателей-традиционалистов. Героиня повести Распутина «Прощание с Матёрой» Дарья, смотрящая в ночное звёздное небо, слышит голос свыше, который указывает ей на высшую справедливость, отчего «душа освятилась» и стала легче переносить расставание с родной землёй: «"Иди спать, Дарья, и жди. С каждого спросят", -навроде был голос. Я пошла. Спать путём не спала, но уж маленько полегчало, терпеть можно» А нечаянный взгляд на солнце дарует героине надежду на лучшее: «За Андреевой спиной, в прихожей, где одно окно выходило на Ангару, стояло солнце. Лицо её просветлело. - Господи! — виновато прошептала Да рья. - А я про смерть... Не иначе как с ума, старая, сошла. Не иначе» Небо вселяет в Дарью дополнительные душевные силы, помогая справиться с отчаянием и тоской по уходящей жизни на дорогой сердцу Матёре. Клавка Стригу-нова, напротив, не видит на Матёре ничего, кроме «назьма»: «— Нашли над чем плакать! И плачут, и плачут... Да она вся назьмом провоняла, Матёра ваша! Дыхнуть нечем. Какую радость вы тут нашли?!»199 Клавке не открывается вертикальный вектор, её взор устремлён только на саму себя, ей безразлична судьба острова, который она именует не иначе как «занюханным», а его жителей «жуками навозными».
Пространственное возвышение в произведениях Белова играет значимую роль. В славянской космологии возвышенность в виде горы или холма воспринималась как локус, соединяющий небо и землю, вертикаль, связывающая вверх и низ, и поэтому наделялась двойственной символикой. С одной стороны, это чистое место, с другой — демоническое200. У Белова устремлённость ввысь связывается с избранностью и даже святостью. Шибаниха, которая находится на горе, напоминает белоснежный храм, восходящий к небесам: «Вверху, на горе, десятками высоченных белых домов исходила к небу родная Шибаниха» [I, 7]. Отмечая взором деревню на горе и сравнивая её с храмом, повествователь указывает, что место это особое, овеянное божественной благодатью и приближенное к небесам.
Образ Шибанихи в течение всего повествования пронизывает мотив света. Произведение насыщено деревенскими пейзажами, в которых преобладает есенинская палитра синего, золотого и красного201. «Ослеплённая золотым светом солнца», Шибаниха в романе противостоит «тревожному», «тёмному», «мглистому и дымному» городу. Противостоянию Шибанихи и города (прежде всего, Москвы) соответствует мотив света и тьмы, который появляется в самом начале повествования и с первых страниц переводит всё происходящее в романе на метафизический уровень борьбы добра со злом: «Белый свет был всего один, один-разъединственный. Только уж больно велик. Мир ширился, рос, убегал во все стороны, во все бока, вверх и вниз, и чем дальше, тем шибче. Сновала везде чёрная мгла. Мешаясь с ярким светом, она переходила в дальний лазоревый дым, а там, за дымом, ещё дальше, раздвигались то голубые, то кубовые, то розовые, то зелёные пласты; тепло и холод погашали друг дружку» [I, 4]. Повествователь даёт понять, что герои романа — это не только носители социальных характеристик, представители определённой исторической эпохи, а воплощение двух исконных противоборствующих начал хаоса и гармонии. Л.В. Соколова отмечает, что «Шибаниха в романе Белова — это не просто конкретная зажиточная деревня с полями и пастбищами, с богатыми лесами, поэтичным бытовым укладом и это не просто родное гнездо героев романа, а это прежде всего образ духовного Дома-Храма, в котором воплощается авторское представление о бытийном "ладе" русской жизни»" ". Уподобляя Шибаниху храму, повествователь связывает романное действие с глубинной религиозно-философской проблематикой. Основным мотивом «Канунов» становится не столько борьба за социально-исторический идеал, сколько за свой самобытный духовный мир, который олицетворён в произведении в образе родной деревни, символизирующей душевную открытость, добро, покой, красоту и умиротворение.
