Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Литературная критика «русского Парижа» в культурно-художественном контексте 1920-1930-х гг 16
1.1. Литературно-критическая проблематика в газетах и журналах «русского Парижа»: источниковедческий обзор 16
1.2. Дискуссия о судьбах русской литературы в литературной критике «русского Парижа» 37
1.3. Полемика вокруг судеб «молодой» эмигрантской литературы как форма литературно-критического осмысления ее роли и задач в литературной жизни эмиграции 55
1.4. Восприятие творчества и личности писателя в спорах о поэзии и прозе М. Цветаевой и В. Набокова 70
Глава вторая. Осмысление В.Ф. Ходасевичем, Г.В. Адамовичем и «младшим» поколением критиков «русского Парижа» прошлого и настоящего русской литературы 95
2.1. Своеобразие литературно-эстетической позиции Ходасевича- критика 95
2.2. Литературно-критическая деятельность Адамовича в общем контексте его творчества 115
2.3. Проблемы русской литературы в восприятии и оценках «младшего» поколения критиков «русского Парижа» 141
Заключение 170
Список периодических изданий русской эмиграции, используемых в работе 173
Библиографический список 174
- Литературно-критическая проблематика в газетах и журналах «русского Парижа»: источниковедческий обзор
- Дискуссия о судьбах русской литературы в литературной критике «русского Парижа»
- Своеобразие литературно-эстетической позиции Ходасевича- критика
- Литературно-критическая деятельность Адамовича в общем контексте его творчества
Введение к работе
Литературно-критическая мысль русского зарубежья по праву считается одним из выдающихся достижений российской культуры первой трети XX в. Необыкновенно высокий уровень эмигрантской литературной критики позволил Г.П. Струве говорить о ней, наряду с эссеистикой, философской прозой и мемуаристикой, как о «едва ли не самом ценном вкладе зарубежных писателей в общую сокровищницу русской литературы» (Струве, 1996. С. 248). Она значительно дополнила изучение русской литературы, в частности, исследование художественного наследия признанных классиков XIX столетия и представителей Серебряного века, оказала определяющее воздействие на ход литературной жизни «первой волны» эмиграции и не утратила своей ценности до настоящего времени. Особое место в этом процессе занимает литературная критика «русского Парижа».
Отметим, что под «русским Парижем» принято понимать один из крупнейших центров русской эмиграции 1920-1930-х гг. Сложившиеся общественно-политические, научные, просветительские, религиозные структуры позволяют говорить о длительном и плодотворном существовании «русского Парижа» как беспрецедентного, ни с чем не сопоставимого явления. Стремление сберечь ценности и вековые заветы отечественной мысли и искусства, острые идейные конфликты, выдающиеся художественные свершения - все это сделало Париж столицей русского рассеянья, в которой продолжались лучшие традиции российской культуры.
В культурной жизни диаспоры наиболее заметно развивалась литература. Показательно, что осмысливая и оформляя литературный процесс русского зарубежья, необычайно высокого уровня достигла литературная критика. В обозначенный период в «русском Париже» оказался ряд выдающихся критиков: В.Ф. Ходасевич, Г.В. Адамович, К.В. Мочульский, ГІ.А. Оцуп, Д.П. Святополк-Мирский, Ю. Терапиано, 10. Мандельштам и др. Кроме того заслуживают внимания и вызывают интерес критические работы писателей и поэтов 3. Гиппиус, Д.С. Мережковского, И.Л. Бунина, Г. Иванова, Г. Газ- Ч данова, М. Цветаевой, философов Ф. Степуна, Л. Шестова, Н. Бахтина, публи цистов М. Вишняка, П. Муратова и др.
Особое место в критике «русского Парижа» занимали В.Ф. Ходасевич, Г.В. Адамович, К.В. Мочульский и Н.А. Оцуп, формально принадлежавшие к так называемому «среднему» поколению, вошедшему в литературу в конце 1900 - начале 1910 гг. (Подробнее о «среднем» поколении см.: Буслакова, 2003. С. 181-185; Демидова, 2003. С. 97). Однако исходя из того, что начало критической деятельности у одних было положено еще в России, а у других — уже в эмиграции, мы условно делим их на «старшее» и «младшее» поколение.
Процесс становления и развития литературной критики русского зарубежья (прежде всего «русского Парижа») может быть наиболее адекватно воспринят и проанализирован на материале периодических изданий (газет и журналов) 1920-1930-х гг. Наследуя лучшие традиции дореволюционной отечественной литературной критики и литературоведения, литературная критика «русского Парижа» обладала своими специфическими особешюстя- ми, предложила целый ряд новых литературно-критических парадигм. Воссоздание объективной картины становления и развития литературной критики «русского Парижа», художественного своеобразия критической практики и манеры отдельных литературных деятелей значительно расширяет наше представление как о феномене литературной критики «русского Парижа», так и о существовании русской словесности в условиях эмиграции. Именно в этом и видится актуальность нашего исследования.
Объектом диссертации стали литературно-критические статьи и рецензии в ведущих периодических изданиях «русского Парижа».
Предметом настоящего исследования является процесс формирования и развития литературной критики в периодике русской эмиграции во Франции 1920-1930-х гг. ,j Материалом исследования послужили соответствующие работы В.Ф. Ходасевича, Г.В. Адамовича, К.В. Мочульского, Н.А. Оцупа, 3. Гип пиус, Д.П. Святополка-Мирского, Ф. Степуна, Г. Газданова, В. Варшавского, Ч» М. Алданова, М. Осоргина и др., опубликованные в «Современных запис ках», «Звене», «Новом корабле», «Верстах», «Числах», «Последних новостях», «Возрождении»; обширная мемуарная литература; работы отечественных и зарубежных исследователей, посвященные истории литературы и культуры русской эмиграции. Нами также был исследован ряд материалов, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), в частности, протоколы заседаний редколлегии журнала «Звено», статьи Н.А. Оцупа. Для сохранения общего контекста развития литературно-критической мысли «русского Парижа», сопоставления ее с основными тен-денциями в литературной критике русской эмиграции «первой волны» в целом, восстановления социально-культурного фона нами привлекались статьи и рецензии, помещенные на страницах периодических изданий Праги («Воля России», «Своими путями»), Брюсселя («Благонамеренный») и Берлина («Дни»).
Следует отметить, что вопросы литературной критики русского зарубежья в целом не привлекали особого внимания отечественных исследователей, в 1990-е гг. сосредоточившихся прежде всего на литературном творчестве писателей-эмигрантов. Именно в этом заключается научная новизна на- шей диссертационной работы как первого монографического исследования процесса становления и развития литературной критики в периодике «русского Парижа» 1920-1930-х гг.
Вплоть до последних десятилетий прошлого века в силу известных идеологических причин творчество представителей русской эмиграции, в том числе и литературно-критические сочинения, оставалось практически недоступным для отечественных литературоведов. Лишь в 90-х гг. XX - начале XXI в. была развернута масштабная деятельность по переизданию критических текстов русских эмигрантов как в сводных, так и в персональных сбор- .і } пиках. Особую ценность для исследователей, занимающихся проблемами эмигрантской литературы, представляет антология «Критика русского зару бежья» (2002), изданная О.Л. Коростелевым и Н.Г. Мельниковым. В двухтомник вошли статьи тридцати пяти самых значительных критиков русской эмиграции «первой» и «второй волны», а также писателей, поэтов, философов, ученых, публицистов. Задаваясь целью проследить развитие литературной критики русского зарубежья за целых полвека (1920-1970), составители вполне обоснованно сделали акцент на творчестве представителей «первой волны» эмиграции, сосредоточив свое внимание прежде всего на 1920-1930-х гг. Осознанно уделив значительное место работам полемического характера, составители удачно передали всю разноголосицу представлений и показали сам феномен русской зарубежной критики изнутри.
Часть персональных сборников представляет собой переиздания работ критиков, скомпонованных еще в условиях эмиграции: «Одиночество и свобода», «Комментарии» Г.В. Адамовича, «Встречи: 1926-1971» Ю. Терапиано. В двухтомнике Г.В.Адамовича «Литературные беседы» (1998) впервые под одной обложкой были собраны его основные литературно-критические работы, публиковавшиеся в еженедельнике «Звено» в 1923-1928 гг. Вышел первый том его «Литературных заметок» (2002), вобравший в себя наиболее значительные статьи, появившиеся в газете «Последние новости» в 1928-1931 гг.
Практически весь корпус критических работ В.Ф.Ходасевича и Г. Иванова вошел в их собрания сочинений (см.: Ходасевич, 1996; Иванов, 1994). Отдельными сборниками вышли основные критические статьи К.В. Мо-чульского («Кризис воображения», 1999), В.Ф. Ходасевича («Перед зеркалом», 2002; «Книги и люди», 2002), И.А.Бунина («Публицистика 1918-1953 годов», 2000), П.М. Бицилли («Трагедия русской культуры», 2000). Часть критических работ Н.А. Оцупа опубликована в его книге «Океан времени» (1993, 1994).
Особого упоминания заслуживают двухтомники «Марина Цветаева в критике современников» (2003), в котором представлены практически все отклики на произведения поэтессы, и «В.В. Набоков: PRO ЕТ CONTRA» (1997, 2001), содержащие как оценки его творчества современниками, так и научные изыскания в области жизни и творчества писателя.
Разработанность темы исследования.
гр Первые попытки осмысления феномена литературы и литературной критики русского зарубежья были предприняты еще эмигрантскими исследователями. Значительную ценность в свете диссертационной проблематики представляет работа Г.П. Струве «Русская литература в изгнании: опыт исторического обзора русской литературы», впервые опубликованная в 1956 г. (см.: Струве, 1996). В книге дается подробная характеристика печатных изданий эмиграции, выходивших в основных центрах русского рассеянья. Впервые предметом анализа становятся дискуссии о творчестве разных по s колений эмиграции, роли различных авторов в литературном процессе, поэ V зии диаспоры. Существенным дополнением к исследованию Струве является сборник статей под редакцией американского ученого-слависта Н.П. Полторацкого «Русская литература в эмиграции», в котором обращает на себя внимание статья В. Ильина «Литературоведение и литературная критика до и после революции», отстаивающая идею превосходства критиков-писателей и поэтов XX в. (в основном, эмигрантских) над отечественными критиками-профессионалами XIX в. Оценивая деятельность отдельных представителей литературной критики диаспоры, автор удостаивает наивысшей похвалы критические опыты В.Ф. Ходасевича.
Чрезвычайно важной вехой в изучении литературы русского зарубежья стала работа М. Бейсак «Культурная жизнь русской эмиграции во Франции: хроника 1920-1930 гг.» (Бейсак, 1971), представляющая собой восстановленную по газетным публикациям хронику образования кружков, объединений, юбилеев, чтений, собраний и других событий эмигрантской жизни. В 1970-1980-е гг. основным вкладом эмигрантской науки в изучение литературы русского зарубежья явилась подготовка серии библиографий и указателей журнальных публикаций, относящихся к литературе «первой волны» русской эмиграции. Среди работ общего характера следует выделить вы- \\ шедшую в 1990 г. в Нью-Йорке монографию М. Раева «Россия за рубежом:
История культуры русской эмиграции. 1919-1938» (см.: Раев, 1994), где под робно рассматривается журнально-издательская активность русского зару- r.v бежья. Немалый интерес для восстановления общего контекста культурно художественной жизни русской диаспоры представляют исследования, посвященные культурно-просветительной работе (Ковалевская, 1971), образованию и педагогике (Новожилов, 1994; Педагогика Российского Зарубежья -2, 1995), функционированию русского литературного языка в условиях эмиграции (Язык русского зарубежья, 2001), русской зарубежной кинематографии (Нусинова, 2003), искусству и моде (Васильев, 1998) и др.
В современном отечественном и зарубежном литературоведении зна ч чительное внимание уделяется центрам русского рассеянья «первой волны» -О эмиграции. Так на рубеже XX-XXI вв. вышли в свет специальные исследования, посвященные «русскому Парижу» как литературной и культурной столице русского зарубежья: «Русский Париж» (1998), «Русские в Париже. 1919-1939» Е. Менегальдо (2001), «Повседневная жизнь русского литературного Парижа. 1920-1940» Л. Зверева (2003). Объединяющей особенностью этих изданий можно назвать стремление представить литературно-художественный процесс «русского Парижа» в общем культурном контексте эпохи. Информация о других центрах русского зарубежья представлена в следующих сборниках и монографиях: «Русский Берлин. 1921-1923» (1983), А «Русская эмиграция в Турции, Юго-Восточной и Западной Европе 1920-х гг.» (1993), «Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами» (1995), «Русская эмиграция в Югославии» (1996), «Русские в Англии. Российская эмиграция в контексте русско-английских литературных связей в первой половине XX века» О.А. Казниной (1997), «Русский Харбин» (1998), «Культурное и научное наследие российской эмиграции в Великобритании. 1917-1940 гг.» (2002), «Литературные центры русского зарубежья, 1918-1938: Писатели, творческие объединения, периодика, книгопечатание» Б. Кодзиса (2002) и др.
;Х) Общие вопросы литературного процесса русского зарубежья нашли отражение в сборниках обзоров и материалов «Русское литературное зару бежье» (1991, 1993), коллективных трудах «Культурное наследие русской эмиграции, 1917-1940» (1994) и «Литература русского зарубежья» (1993, 1999), в работах В.В. Агеносова (1998), Т.П. Буслаковои (1998), СБ. Дель-вина (1992), ОА. Коростеле ва (1997), О.А.Костикова (1994), О.Н. Михайлова (1993, 1995), Д.В. Мышаловой (1995), A.M. Николюкина (1993), А.И. Чагина (1993). В этом ряду заслуживает внимания исследование А.Г.Соколова «Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов» (Соколов, 1991), где в одной из глав была предпринята первая попытка целостного анализа основных тенденций литературно-критического процесса русского зарубежья 1920-х гг., позиций выдающихся культурных деятелей эмиграции и их трудов литературно-критического и литературоведческого характера.
Еще одну попытку обзора литературно-критического процесса русского зарубежья являет собой предисловие О.А. Коростелева к антологии «Критика русского зарубежья». После общей характеристики эмигрантской критики, особенностей «молодой» поэзии и поэтических школ, автор традиционно акцентирует внимание на фигуре Г.В. Адамовича и его роли в литературных спорах диаспоры. Однако, сводя к полемике между Адамовичем и Ходасевичем всю непростую картину литературной жизни «первой волны» эмиграции, Коростелев несколько упрощает сложный и противоречивый процесс формирования литературной критики русского зарубежья.
Изучению частных проблем литературно-критического процесса «русского Парижа» посвящены статьи: Н.А. Богомолова (1990, 1994), Т.П. Буслаковои (2000), М.Васильевой (1996), О. Дарка (1990), О.А. Коростелева (1994, 1997), Н.Г.Мельникова (1996), О.Е. Осовского (1994), Т. Пахмусс (1996), А.А. Ревякиной (1993), В.Н. Сченсновича (1996), СР. Федякина (1994), В.А. Черкасова (2003). Большая работа в области составления творческих биографий, вступительных статей и комментариев к текстам ведущих критиков «русского Парижа», освещающая отдельные стороны их литературно-эстетических концепций, проделана такими отечест венными литературоведами, как С.Г. Бочаров (1993), О.Л. Коростелев (1998, 1999, 2002), В. Крейд (1996, 1997), Е.С. Померанцева (1994, 1997), В.М. Толмачев (1994, 1995), СР. Федякин (1999), Т.Г. Юрченко (2002). Значительной заслугой О.А. Коростелева и СР. Федякина следует признать реконструкцию многолетней полемики Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича (см.: Коростелев, Федякин, 1994).
Среди работ, также представляющих серьезный интерес, нельзя не назвать монографию О.Р. Демидовой «Метаморфозы в изгнании: литературный быт русского зарубежья» (2003), в которой дано культурологическое осмысление крупнейших литературных полемик, а литературно-критическая мысль эмиграции, в свою очередь, вписана в культурно-художественный и социальный контексты русского зарубежья. Являясь составной частью «литературного быта», литературная критика, с точки зрения автора, закономерно вливается в единый эстетический текст русского зарубежья, что в значительной степени расширяет и обогащает традиционное представление о ней.
Самым обширным, обстоятельным и наиболее авторитетным справочным пособием по эмигрантской литературе на сегодняшний день является «Литературная энциклопедия русского зарубежья. 1918-1940» под редакцией А.Н. Николюкина. Энциклопедия включила в себя практически все исследования по истории эмигрантской литературы. В ее издании принимали участие крупнейшие литературоведы и историки как из России, так и из некоторых зарубежных стран. В первом томе энциклопедии (1997), посвященном писателям, фрагментарно представлена информация о деятельности ведущих литературных критиков. Особо важным для настоящего диссертационного исследования оказался второй том (2000), в котором собраны статьи о периодических изданиях, альманахах, центрах (писательских объединениях, союзах) и издательствах русской эмиграции. Третий том энциклопедии (2002) содержит статьи о художественных произведениях, созданных эмигрантами «первой волны». В данном случае интересны оценки ведущи ми критиками русского зарубежья современного литературного процесса диаспоры.
Внимание к литературе русского зарубежья, значение которой возрастает с каждым годом, отразилось в учебных пособиях В.В. Агеносова (1998), З.С.Бочаровой (1998), Т.П. Буслаковой (2003), Г.В. Жиркова (1998), В.П. Кичигина (1999), Ю.И. Симачевой (2000), Л.В. Соколовой (1998).
Первые диссертационные исследования, посвященные отдельным аспектам литературно-критического наследия «первой волны» русской эмиграции, появляются в отечественной науке только в конце прошлого столетия. Так, работа А.С. Евтихиевой «Гоголь в критике русского зарубежья» (1999) посвящена разработке актуальных вопросов религиозного мировоззрения Гоголя, его духовных исканий н «темных пятен» биографии некоторыми эмигрантскими авторами. В диссертации К.А. Жульковой «Литературная критика парижского журнала „Современные записки" (1920-1940): Проблемы литературно-критического процесса» (2001) дан подробный анализ основных вопросов литературно-критической проблематики в изучении классического и современного литературного творчества, нашедших свое отражение на страницах крупнейшего журнала русской эмиграции. Примером исследования эволюции критических взглядов отдельного писателя является диссертация С.Н. Морозова «И.А. Бунин — литературный критик» (2002).
В настоящее время исследованием проблем литературно-художественного процесса русской эмиграции активно занимаются ИНИОН РАН (доктор филологических наук А.Н. Николюкин) и Библиотека-фонд «Русское зарубежье».
Однако при всей многоаспектности изучения литературного наследия русской эмиграции, проблема формирования и развития литературной критики «русского Парижа» не находила всестороннего освещения в работах современных исследователей. Это и определило тему нашего диссертационного исследования.
Цель работы заключается в воссоздании объективной картины становления и развития литературной критики «русского Парижа» двух предвоенных десятилетий. Для достижения этой цели ставятся следующие задачи:
1) Охарактеризовать место периодических изданий «русского Парижа» в культурной жизни русского зарубежья и их вклад в процесс становления и развития эмигрантской литературной критики.
2) Обосновать значение литературных полемик в процессе формирования литературной критики «русского Парижа», обозначить их объекты и проанализировать основную проблематику.
3) Определить роль ведущих критиков «русского Парижа» в литературной жизни «первой волны» эмиграции.
4) Выявить специфику восприятия литературной критикой «русского Парижа» литературного процесса первой трети XX в. в Советской России и в эмиграции.
Методологическую основу диссертации составили работы М.П. Алексеева, М.М. Бахтина, В.М. Жирмунского, Л.Г. Бочарова, Б.Ф. Егорова, В.В. Прозорова, Г.М. Фридлендера, В.Е. Хализева. Методологически значимыми для нас стали работы современных отечественных литературоведов, детально исследовавших различные аспекты литературы русского зарубежья: В.В. Агеносова, Н.А. Богомолова, С.Г. Бочарова, Т.П. Буслаковой, В.А. Келдыша, О.А. Коростелева, О.Н. Михайлова, A.M. Николюкина, А.А. Ревякиной, В.М. Толмачева, СР. Федякина и др. Теоретические принципы и методика диссертационного исследования базируются на историко-типологическом и системном подходах к пониманию литературного процесса и творчества, на комплексной трактовке литературной критики как феномена, имеющего художественно-эстетическое и социокультурное значение. Кроме того, в работе использованы социокультурный, герменевтический и сравнительно-сопоставительный методы исследования.
Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в том, что она исследует проблему становления и развития литературной кри тики русского зарубежья 1920-1930-х гг. в более широком контексте нового литературно-художественного сознания, формирующегося в культурном пространстве русской эмиграции, прежде всего в культурном пространстве «русского Парижа».
Практическое значение исследования определяется тем, что его материалы и выводы могут быть использованы в практике преподавания курсов истории русской литературы XX века, истории литературы русского зарубежья студентам филологических специальностей университетов и педвузов, при подготовке спецкурсов и спецсеминаров, а также при написании работ, посвященных истории литературно-критической мысли русской эмиграции «первой волны».
Положения, выносимые на защиту:
1. Литературная критика «русского Парижа» являлась неотъемлемой частью литературного процесса русской эмиграции. Периодические издания (журналы и газеты) «русского Парижа» представляли собой летопись жизни и деятельности эмиграции, хранилище традиций российской культуры и духовности XIX в. Периодика, с одной стороны, выступала как выразитель общественно-политических воззрений и идеологических позиций, средство связи и диалога с метрополией, источник информации о ней, а с другой стороны — была призвана объединять культурные силы, оторванные от родины, отражать выдающиеся явления в области искусства и текущие литературные события, формировать читательский вкус эмигрантов. Деятельность в журналах и газетах «русского Парижа» привела к появлению целой плеяды блестящих литературных критиков. На страницах периодики формировались критические концепции, развертывались дискуссии и споры, имевшие масштабы центральных событий литературной жизни диаспоры.
Принципиально важное значение в процессе формирования литературной критики «русского Парижа» имели литературные полемики, так как на протяжении 1920-1930-х гг. практически все периодические издания, ли тераторы н деятели культуры эмиграции оказывались вовлеченными в тот или иной спор. Объектами литературных полемик выступали как литература диаспоры в целом, так и отдельные произведения, статьи и рецензии. Среди споров, ставших главным содержанием литературно-критического процесса «русского Парижа», следует назвать спор о двух ветвях русской литературы XX в., о причинах разделения, о традициях, о поэтах в эмиграции, о молодом литературном поколении, о творческой состоятельности отдельных поэтов и писателей.
3. Ведущим критикам «русского Парижа» принадлежала организующая роль в литературном процессе «первой волны» эмиграции. Их основная задача заключалась в отстаивании духовных ценностей русской классической литературы и в приобщении к ее традициям нового поколения эмигрантских писателей. Затрагивая практически все темы, обсуждаемые литераторами русского зарубежья, критики «старшего» поколения либо оказывались зачинателями крупнейших литературных споров эмиграции, либо принимали в них активнейшее участие. Кроме того, ориентация молодых поэтов на творческие позиции Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича привела к возникновению двух поэтических школ («Парижской ноты» и «Перекрестка»). Издание Н.Л. Оцупом журнала «Числа» дало возможность заявить о себе многочисленным представителям «младшего» поколения эмигрантских писателей.
4. Специфической чертой восприятия литературными критиками «русского Парижа» художественного процесса эмиграции и Советской России являлось осознание кризисного состояния обеих ветвей русской литературы. В первом случае причина усматривалась в отрыве от русской действительности, во втором — в отсутствии свободы творчества. На оценку современного литературного процесса ведущими эмигрантскими критиками наложили отпечаток художественно-эстетические принципы Серебряного века, под влиянием которого были сформированы их собственные литературно- критические концепции.
Апробация работы.
Основные положения диссертации апробированы на I, II и III Международных конференциях «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2002, 2003, 2004); XXXIX и XL Межрегиональных научно-практических конференциях «Евсевьевские чтения» (Саранск, 2002, 2003); Региональной научной конференции, посвященной памяти профессора С.С. Конкина (Саранск, 2002); III Республиканской конференции «Роль науки и инноваций в развитии хозяйственного комплекса региона» (Саранск, 2003). Отдельные главы и диссертация в целом обсуждались на заседаниях кафедры литературы Мордовского государственного педагогического института им. М.Е. Евсевьева. Основное содержание работы нашло отражение в 9 научных публикациях.
Структура диссертации.
Работа состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка периодических изданий русской эмиграции, используемых в работе, и библиографии. Основной текст изложен на 172 страницах. Список литературы включает 422 наименования.
Литературно-критическая проблематика в газетах и журналах «русского Парижа»: источниковедческий обзор
Наиважнейшей задачей русского зарубежья являлась забота об объединении своих разбросанных по свету граждан, сохранении и развитии их самосознания. И то, что основную роль в поддержании и укреплении чувства единства сыграло издательское дело, было вовсе не случайно, поскольку печатание и распространение русского слова позволяли эмигрантам продолжать активную творческую деятельность, обеспечивая тем самым развитие их интеллектуальной и культурной жизни.
Значительный вклад в литературно-художественный процесс русского зарубежья внесли так называемые «толстые» журналы, ставшие продолжением одной из самых славных литературных традиций дореволюционной России. В своей книге воспоминаний «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо свидетельствовал: «Были неоднократные попытки издания почтенных толстых журналов и альманахов, — в Париже „Новый град", „Числа", „Окно", „Версты", в Праге „Воля России"... Но, конечно, первую и бесспорную роль в зарубежной литературе играли „Современные записки"» (Дон-Аминадо, 1991. С. 276-277).
Журнал «Современные записки» (Париж, 1920-1940) являл собой один из немногих примеров литературного долголетия в эмиграции. В 70 книгах журнала были напечатаны художественные произведения, публицистические и литературно-критические статьи всех сколько-нибудь известных литераторов, не принадлежавших к крайне правому лагерю. По первоначальному замыслу, издание «толстого» журнала должно было стать частью более общей издательской программы эсеровски ориентированной русской интеллигенции.
Заглавие призвано было напоминать эмигрантам о «Современнике» и об «Отечественных записках», наиболее солидных «толстых» журналах либерального направления России XIX в. Редактируемый пятью эсерами — М.В. Вишняком, Л.И. Гуковским, В.В. Рудневым, Н.Д. Авксентьевым и И.И. Бунаковым-Фондаминским, журнал с самого начала считал себя внепартийным и не стремился стать «боевым политическим органом». Первый номер «Современных записок» открывался двухстраничным заявлением «От редакции», в котором провозглашалась необходимость широкого фронта:
«Современные записки" посвящены прежде всего интересам русской культуры... В самой России свободному, независимому слову нет места, а здесь, на чужбине, сосредоточено большое количество культурных сил, насильственно оторванных от своего народа, от действенного служения ему. Это обстоятельство делает особо ответственным положение единственного сейчас большого русского ежемесячника за границей. „Современные записки" открывают поэтому широко свои страницы, — устраняя вопрос о принадлежности автора к той или иной политической группировке, — для всего, что в области художественного ли творчества, научного исследования или искания общественного идеала представляет объективную ценность с точки зрения русской культуры» (От редакционной группы, 1920. С. 3).
Именно эта широта фронта, которой «Современные записки» были обязаны в первую очередь Фондаминскому и Рудневу, по мнению Г.П. Струве, и обеспечила журналу «успех у читателей и репутацию не только лучшего журнала в зарубежье, но и одного из лучших в истории всей русской журналистики» (Струве, 1990. С. 112). Однако, каковы бы ни были намерения редакторов, своим продолжительным существованием и авторитетом «Современные записки» были обязаны прежде всего литературному отделу. Изначально редакция ориентировалась на наиболее известных авторов, заведомо популярных в читающей публике. Таким образом, прозу «Современных записок» едва ли не до 1930-х годов символизировали имена мэтров русской литературы — И.Л. Бунина, И.С. Шмелева, Д.С. Мережковского,
Л.М. Ремизова, Б.К. Зайцева, Андрея Белого. Еще более представительным был поэтический раздел журнала, где участвовали практически все заметные поэты русского зарубежья в Европе — К.Д. Бальмонт, И.А. Бунин, З.Н. Гиппиус, Г.В. Адамович, Тэффи, В.Ф. Ходасевич.
«Молодежь» в первых двадцати шести номерах «Современных записок» почти отсутствовала, что дало повод Д.П. Святополку-Мирскому в 1926 г. язвительно сравнить журнал с «Зеноновой стрелой, недвижной в полете» (Святополк-Мирский, 1926. С. 206). Обозревая содержание «Современных записок за 5 лет, он сделал вывод, что «как добрые консерваторы, они сохранили и передают потомству все то, что писатели не успели написать до революции» (Там же. С. 207). Характеризуя литературную позицию журнала как «чистую, почти беспримесную установку на прошлое», критик подчеркнул, что «литературное ядро „Современных записок" объединено признаком скорее отрицательным: ненавистью, более или менее брезгливой ко всему новому» (Там же). Проблема взаимоотношения различных поколений на страницах журнала осталась одной из наиболее острых и в 1930-е годы, когда литературно-художественный отдел расширился за счет привлечения писателей и поэтов, снискавших известность уже в эмиграции — В. Сирина, Г. Газданова, Л. Зурова, В. Яновского, Б. Поплавского, Н. Берберовой, Г. Пескова и др.
Особый интерес для нас представляет критико-библиографический отдел «Современных записок», отличавшийся высокой точностью оценок и предсказаний на будущее. В первые пять лет страницы журнала украшали статьи таких литераторов, как А.А. Бем, П.М. Бицилли, З.Н. Гиппиус (за своей собственной подписью и как Антон Крайний), К.В. Мочульский, М. Осоргин, М. Слоним, М. Цетлин. Одним из наиболее авторитетных сотрудников «Современных записок» стал В.Ф. Ходасевич, печатавший здесь и чисто критические статьи, и литературоведческие работы, например о Пушкине. Со временем Ходасевич стал даже оказывать некоторое влияние на формирование литературного отдела.
Дискуссия о судьбах русской литературы в литературной критике «русского Парижа»
В эмигрантской критике 1920-1930-х гг. неоднократно высказывалось мнение, что русская литература не целостна, что она распалась на две существенно различные литературы, объединенные лишь национальным языком. Мнимый или действительный распад русской литературы XX века на два потока, две ветви — советскую и эмигрантскую стал предметом самого существенного и наиболее продолжительного спора, отразившегося на страницах журналов и газет русского зарубежья.
Следует отметить, что возникновение этой полемики было продиктовано, в первую очередь, необходимостью самосознания и самоопределения русской эмиграции как нового культурного феномена. Хотя вопрос об эмигрантской и советской литературе существовал с 1920 г., с которого ведется отсчет истории эмигрантской литературы, «официальным» началом спора стала статья Л. Крайнего (3. Гиппиус) «Полет в Европу», опубликованная в «Современных записках» в 1924 г. Нельзя не согласиться с мнением исследовательницы литературного быта русского зарубежья О. Демидовой, которая объясняет такой временный разрыв между моментом фактического раскола русской литературы и моментом актуализации факта этого раскола тем, что «именно к середине 1920-х гг. сложился тот комплекс необходимых и достаточных обстоятельств, который позволяет говорить о литературе советской и эмигрантской как о двух качественно различных культурных феноменах» (Демидова, 2003. С. 144). В подтверждение своим словам Демидова называет три обстоятельства, первым из которых стало осознание эмиграцией невозможности «молниеносной» ликвидации советской власти посредством интервенции или террора. Второе обстоятельство сводится к возникновению в середине 20-х гг. в Советской России собственно литературы, пришедшей на смену агитации и пропаганде, доминировавшим во время гражданской войны. И, наконец, третьим обстоятельством явилось то, что в 1924-1925 гг. массовые выезды и высылки из России сменились единичными, и в эмиграции собрался весь «цвет» русской культуры.
В полемику о соотношении эмигрантской и советской ветвей литературы так или иначе оказались вовлеченными все ведущие критики и писатели эмиграции. В ходе спора сложилось два лагеря: проэмигрантский (3. Гиппиус, Д.С. Мережковский, И.Л. Бунин, Г.В. Адамович, Г. Иванов, С. Савельев, В.Ф. Ходасевич и т.д.) и просоветский (М. Слоним, Д.П. Святоиолк-Мирский, в определенном смысле, Ф. Степун и др.). Для проэмигрантского лагеря основным стало трагическое переживание разрушенности прежней культуры, для просоветского — устремление к новой, советской культуре.
Взгляды эмигрантского лагеря на состояние русской литературы с наибольшей резкостью были выражены 3. Гиппиус (Л. Крайним) в уже упомянутой статье «Полет в Европу». Она впервые заявила о том, что после 1917 г. в России «нет литературы, нет писателей, нет ничего: темный провал» (Крайний, 1924. С. 123), что «русская современная литература (в лице главных ее писателей) из России выплеснута в Европу. Здесь ее и надо искать, если о ней говорить» (Там же. С. 124). Забегая вперед заметим, что позже вслед за Гиппиус молодой поэт Довид Кнут на одном из заседаний «Зеленой лампы» объявит столицей русской литературы «не Москву, а Париж» («Зеленая лампа», 1927. С. 42).
Оппонентом 3. Гиппиус стал постоянный критик пражского журнала «Воля России» М. Слоним. В 1924 г. он, в пику Антону Крайнему, «некогда острому и тонкому критику», а теперь «постоянному плакальщику на похоронах России» писал: «Как ни была бледна русская литература за пережитые шесть лет, все новое, значительное, интересное, что она дала, пришло из России, а не из-за границы» (Слоним, 1990. С. 383), в эмиграции же «за эти шесть лет — ни одного нового умственного или художественного течения, ни одной новой поэтической школы, ни одного крупного беллетриста, ни одного серьезного поэта» (Там же. С. 384). Приводя в пример Бунина, Куприна,
Шмелева, Зайцева, Ремизова, Мережковского и Гиппиус, написавших лучшие свои произведения еще на родине, автор подчеркивает, что эмигрантский итог — безрадостный: «не только не родились в эмиграции новые писатели, но и старые захирели. Если бы русская литература действительно исчерпывалась только эмиграцией, было бы от чего прийти в отчаяние, усомниться в будущем» (Там же. С. 385). Единственным выходом для эмигрантской словесности критику виделась лишь связь с Россией: «к счастью, эмигрантская литература лишь ветвь на общем стволе. Она жива постольку, поскольку жив ствол; она питается его соками, она расцветает, если обмен этот жив и полон, и засыхает, едва он прекращается» (Там же). Что же касается Антона Крайнего, то поразившая его «слепота и критическая нечувствительность» — всего лишь «месть муз», которым он изменил «ради ветреного и кровожадного божка политики» (Там же. С. 386).
Статьи 3. Гиппиус и М. Слонима не просто определили позиции авторов по отношению к двум ветвям русской литературы, но и стали точкой отсчета в наметившемся политическом и эстетическом противостоянии и были восприняты эмиграцией как программные заявления.
Объясняя невозможность самого существования советской литературы, сторонники проэмигрантского лагеря делали акцент на «несвободе» творчества в России, обусловленной диктатом политической цензуры. В 1927 г. 3. Гиппиус говорила: «Слишком понятно, почему слово в советской России ничего нам не может дать. Ведь когда мы просто литературу советскую критикуем, мы делаем не умное и, главное, не милосердное дело. Это все равно как идти в концерт судить о пианисте: он играет, а сзади у него человек с наганом, и громко делает указания: „левым пальцем теперь! Л теперь вот в это место ткни!" Хороши бы мы были, если б после этого стали обсуждать, талантлив музыкант или бездарен!» («Зеленая лампа», 1927. С. 36). Противопоставляя такой «музыке» зарубежную русскую литературу, Гиппиус подчеркивала, что «исследование духовной жизни эмиграции» надо начинать со «свободного слова», впервые данного русским людям.
Своеобразие литературно-эстетической позиции Ходасевича- критика
Творческий путь Владислава Фелициановича Ходасевича (1886-1939) начался еще в России, что дает нам право говорить о его принадлежности к более «старшему» поколению писателей эмиграции. Практически одновременно с поэтическим дебютом Ходасевича состоялся и его дебют в качестве литературного критика (первые стихи публикуются в 1905 году — первые рецензии в 1906-1907 гг.). Среди наиболее значимых исследований доэмигрантского периода следует выделить такие статьи, как «Игорь Северянин и футуризм» (Русские ведомости, 1914), «Графиня Ростопчина» (Русская мысль, 1916), «Державин» (Утро России, 1916), «Колеблемый треножник» (Вестник литературы, 1921) и т.д. Уже в ранних этюдах Ходасевича четко обозначились те методологические принципы и ценностные установки, которым он остался верен до конца жизни.
Так, в частности, накануне своего отъезда из России (1922) критик опубликовал примечательную статью «Окно на Невский», ставшую, в определенном смысле, его манифестом. Она была посвящена верности главному пушкинскому завету, «высшему посвящению», повелевающему сделать служение Музе «единственным делом всей жизни». Ходасевич писал, что жребий русской литературы предрешен пушкинским «Пророком»: «В тот миг, когда серафим рассек мечом грудь пророка, поэзия русская навсегда перестала быть всего лишь художественным творчеством» (Ходасевич, 2002. С. 75). Она стала голосом внутренней правды и, что особенно важно для автора, приняла как неизбежность роковую связь личной участи с судьбой творчества.
С 1927 г. Ходасевич видел в себе, скорее литературного критика и исследователя, нежели поэта: «Ходасевич-критик вскоре заслонил в глазах многих читателей Ходасевича-поэта. Да и он сам ... начал считать эту деятельность своей „правильной, настоящей линией"» (Терапиано, 2002. С. 76). По общему признанию, критиком он был суровым и пристрастным, от его суждений «расцветали или гибли писательские репутации» (Горская, 1965. С. 53). Красноречивым подтверждением этому служат практически дублирующие друг друга отзывы современников: «Обладая широкой эрудицией, сам усердный работник, Ходасевич требовал такой же работы и от других. В этом отношении он был беспощаден, придирчив, насмешлив» (Терапиано, 2002. С. 73); «Ходасевич, мастер, труженик, прежде всего требовал дисциплины и от других; он мог быть мелочным, придирчивым, даже мстительным до безобразия. Но зато как он расцветал, когда натыкался на писателя, достойного похвалы» (Яновский, 2000. С. 288); «Ходасевич бывал очень пристрастен — и лично, и профессионально. У него были свои любимцы и свои литературные антипатии... Однако он был требователен не только ... к нелюбимым им Брюсову и Горькому, но и к Белому, о котором писал, что тот „повлиял на меня сильнее кого бы то ни было из людей, которых я знал"» (Вишняк, 1994. С. 153); «Был он ... критиком неподкупным. Некоторые из литераторов (главным образом бездарные) считали его злым. А он говорил: „Как же мне не быть злым? Ведь я защищаю от насильников беззащитную русскую Музу"» (Смоленский, 1955. С. 99).
Главное отличие работ Ходасевича от работ многих его современников-эмигрантов заключалось в том, что его критические высказывания имели своей базой твердые теоретические понятия и исторические знания: «Его сильной стороной как критика было именно органическое сочетание определенных воззрений на литературу с историческим подходом» (Струве, 1996. С. 144). Сам Ходасевич в начале 1930-х гг. писал: «Критика, не основанная на известных методологических принципах, историко-литературных знаниях, оказывается ничем не сдержана. Она легко и, пожалуй, даже неизбежно сколь зит вниз по наклонной плоскости каприза или кумовства. В читающей публике вызывает она справедливое неуважение к писательскому слову, а молодых писателей учит безделью и легкомыслию» (Цит. по: Берберова, 1954. С. 9). В этом отношении деятельность Ходасевича являлась прямо противоположным примером: почти любая его статья или рецензия вбирала в себя большой культурный пласт, начинаясь с серьезной теоретической или историко-литературной проблемы, и лишь потом критик переходил к конкретному разбору произведения, тем самым вписывая его в общекультурный контекст.
В целом, всю прозу В.Ф. Ходасевича принято делить на литературную критику, историю литературы (книги «Державин», «О Пушкине», статьи «Колеблемый треножник», «О Тютчеве» и мн. др.), мемуаристику («Некрополь») и собственно «художественную прозу» (очерки «Ночной праздник», «Город разлук», «Помпейский ужас», «Атлантида» и др.) При этом четкая грань между вышеназванными жанровыми образованиями не проводится: они переходят один в другой, отчасти совпадая (например, мемуаристика с историко-литературными работами).
За семнадцать лет эмиграции Ходасевичем было написано свыше трехсот критических статей, опубликованных в многочисленных периодических изданиях русского зарубежья: газетах «Дни», «Последние новости», «Возрождение», «Сегодня», журналах «Современные записки», «Новый корабль», «Воля России» и др. Эту преобладающую часть его литературного наследия Н. Берберова разделяла на четыре группы: 1) воспоминания (часть которых вышла под общим названием «Некрополь»); 2) статьи, посвященные Л.С. Пушкину; 3) рецензии на книги; 4) статьи о классической и современной литературе.
Несмотря на то, что большая часть этих сочинений была написана «на случай», руководствуясь сиюминутными потребностями, связана с конкретными событиями и выполнялась «на заказ» (газетные, журнальные публикации), предмет этих работ позволяет говорить об их взаимосвязанности: весьма успешно и полно складывается целостное представление о прежде всего отечественном (меньше — европейском) литературном процессе, воссоздается завершенная авторская — в терминологии Ходасевича — «культурно-онтологическая» концепция.
В хронологическом плане эта концепция охватывает все этапы культурного процесса: с одной стороны, Ходасевич обращается к истокам русской словесности, анализирует ряд произведений древнерусской культуры.
Литературно-критическая деятельность Адамовича в общем контексте его творчества
Еще одной значительной фигурой в литературной критике «русского Парижа», по общему мнению, выступает Георгий Викторович Адамович (1894-1972). Не слишком отличаясь по возрасту от представителей так называемой эмигрантской «молодежи», он покидает Россию, уже обладая определенной литературной известностью (что, несомненно, является поводом для отнесения его к «старшему» поколению писателей русского зарубежья). Из доэмигрантских произведений Адамовича получили положительные отзывы сборники стихов «Облака» (1916) и «Чистилище» (1922). Кроме того, с 1915 г. он пробует себя на поприще литературной критики. Ряд его статей был напечатан в альманахах «Цеха поэтов» (например, третий, последний в России, альманах практически наполовину состоял из заметок и рецензий Адамовича). По большому счету они были лишь пробой пера с еще очевидным влиянием акмеизма. Тем не менее уже в этих ранних опытах дала о себе знать та эссеистически-импрессионистическая методика анализа, которая со всей отчетливостью проявилась в эмигрантский период творчества критика.
Оказавшись в изгнании в 1923 г., Адамович почти сразу же становится одним из активнейших участников литературной жизни «русского Парижа», заслужив со временем титулы «первого критика эмиграции», «„властителя дум" Монпарнаса». Без преувеличений можно сказать, что в русском зарубежье не было ни одного более или менее заметного литературного начинания, в котором он не принимал бы участия. Наряду с постоянными выступлениями на многочисленных литературных вечерах 1920-1930-х гг. (среди которых были знаменитые собраЕшя «Зеленой лампы»), Адамович сотрудничал едва ли не во всех значительных изданиях рассеянья: «Звене», «Новом доме», «Новом корабле», «Современных записках», «Числах», «Встречах», «Литературном смотре», «Благонамеренном», «Последних новостях», «Круге» и др.
Масштабы деятельности критика позволяют современным ученым говорить об «особой миссии», возложенной на него эмиграцией: «В годы, когда шли споры о возможности или невозможности оторванной от родной почвы литературы в диаспоре, Адамович, участвуя в полемике, у всех на глазах фактически „делал" эту „невозможную" литературу. Собирал ее, организовывал, разбирал, поощрял, вдохновлял, осмысливал, находил критерии для оценок, ориентиры и направления для дальнейших шагов» (Крейд, 1996. С. 8).
Не менее выразительные характеристики давались Адамовичу его современниками. Обращает на себя внимание тот факт, что и сторонники, и противники в равной степени признавали значимость его роли в литературной жизни эмиграции. Единомышленник В.Ф. Ходасевича В.В. Вейдле, стремясь быть объективным, писал: «Литературную жизнь русского зарубежья в лучшие ее, парижские, времена со второй четверти двадцатых до конца тридцатых годов, будущий ее историк, если захочет, сможет изобразить, не принимая во внимание тогдашних критических отзывов о ней — даже и Ходасевича... но не считаясь со статьями Адамовича (сперва в еженедельнике „Звено", потом в „Последних новостях") он изобразить ее не сможет. Адамович был в те годы шире всех читаемым и самым влиятельным критиком эмиграции» (Вейдле, 1993. С. 360). В рецензии на сборник статей «Одиночество и свобода» (1955) Г. Иванов отмечал: «Никто из богатой именами и талантами тогдашней нашей словесности не мог заменить Адамовича на его критической трибуне» (Иванов, 1955. С. 296). При всем своем скептическом отношении к Адамовичу Г.П. Струве тем не менее свидетельствовал, что «как критик, как ценитель литературы» он «пользовался и пользуется в эмиграции большим весом и влиянием. К его статьям... прислушивались, по ним равнялись, особенно в Париже» (Струве, 1957. С. 366).
Отзывы молодежи носили более конкретный характер. Так, В. Варшавский вспоминал: «За Адамовичем шли в самом главном. Это было очень определенное, хотя и трудноопределимое представление о том, чем была и чем должна быть русская литература» (Варшавский, 1956. С. 179).
Ю. Иваск видел основную заслугу Адамовича в том, что он «сумел создать литературную атмосферу для зарубежной поэзии» (Иваск, 1950. С. 196). Многие из поклонников критика считали его влияние даже более широким: «Адамовича в первую очередь надо благодарить за возникновение и развитие особого климата зарубежной литературы. Конечно, без него существовали бы те же писатели, поэты, или даже еще лучшие, быть может, но парижского „тона" литературы, как особого и единого, всем понятного, хотя трудно определимого стиля... не было бы!.. Если бы требовалось одним словом определить вклад Адамовича в жизнь нашей литературы, я бы сказал: „Свобода!"» (Яновский, 2000. С. 283).
Попытка внести коррективы в общепринятое представление об Адамовиче была предпринята Н. Станюковичем. Характеризуя его влияние на эмигрантскую литературу, автор подчеркивал, что наряду с обучением и направлением в нужное русло одних, «стратегическим замалчиванием» других, третьим критик попросту закрывал доступ в контролируемые им издания, тем самым зачастую «обрекая их на литературную смерть» (Станюкович, 1955. С. 140). Сходную мысль высказывал Г. Иванов: «Власть Адамовича над нашими сорокалетними „начинающими" была тогда безгранична. Он мог написать о любом из них все, что угодно... либо произвести в эфемерные знаменитости, либо безапелляционно прикончить» (Иванов, 1987. С. 302).
Столь категоричные отзывы о деятельности Адамовича были скорее исключением из правила. В целом же, авторы мемуарных источников, признавая авторитет критика, отличались большей лояльностью и аргументированностью своих позиций. По тонкому наблюдению Вейдле, Адамович «властвовал» над молодыми литераторами — «очень умело, для них даже и незаметно, ничего никогда не проповедуя, а только заражая их своими взглядами, высказываемы-ми без всяких колебаний, но походя и как бы невзначай» (Вейдле, 1993. С. 361).
Во многих работах эмигрантских авторов имя Адамовича обычно сопрягается с именем Ходасевича. Они стали в известной мере центральными фигурами в поэзии и критике «русского Парижа» («соборными личностями», по определению Г. Федотова). Однако в отношении к ним зарубежных русских литераторов и читателей есть одна очень знаменательная деталь: к Ходасевичу тянулись «старшие», «молодежь шла за Адамовичем, зачарованная им» (Федотов, 1942. С. 193).
Превратившиеся в эмигрантском сознании в непримиримых оппонентов, Адамович и Ходасевич различались не только своими взглядами на содержание, цели и перспективы литературного процесса, но и самим подходом к критической деятельности.
