Литературная критика А. И. Солженицына: проблемы, жанры, стиль, образ автора Алтынбаева Гульнара Монеровна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1. Идейно-эстетические «узлы» литературной критики А.И. Солженицына 39

1.1. Ответственность, служение и свобода 39

1.2. Правда и способы её выражения 53

1.3. Природа художественности и поэтика произведения 76

ГЛАВА 2. Жанры литературной критики А.И. Солженицына. Особенности стиля. Образ автора 118

2.1. Многообразие форм и синтез жанров 118

2.2. Особенности стиля 150

2.3. Образ автора 165

Заключение 189

Библиография. 194

• Ответственность, служение и свобода
• Правда и способы её выражения
• Многообразие форм и синтез жанров
• Особенности стиля

Введение к работе

С момента первой публикации и до сегодняшнего дня личность и творчество Александра Исаевича Солженицына вызывают неостывающий интерес, да и отношение к писателю далеко не однозначно. Празднование 85-летия писателя (2003 г.) показало, как много у него сторонников, но немало и людей, откровенно не принимающих и не понимающих его творчество и общественную деятельность.

Несмотря на то, что уже существует обширный свод литературы о А.И. Солженицыне, исследование его творчества ещё только начинается. Очень важным при этом, по мнению всех пишущих о Солженицыне, является синтез различных аспектов, методик и жанров изучения. Это, несомненно, так, хотя есть ещё сферы творческой деятельности писателя, требующие предварительно систематизации и тщательного анализа. Одна из них - литературная критика.

Анализ форм художественного творчества А.И. Солженицына, от романа до публицистики, в большинстве случаев начинается с его личности. Конечно, особенности эстетики, поэтики, философии А.И. Солженицына тесно, прямо связаны с особенностями его личности.

Личность А.И. Солженицына очень ярко выразилась и в его литературной критике. О Солженицыне-интерпретаторе русской литературы говорится в публикациях П. Басинского¹, В. Бондаренко², Л. Бородина³, Р. Киреева⁴, П. Лаврёнова⁵, И. Пруссаковой⁶, а рассмотрению отдельных составляющих критической деятельности писателя посвящены работы Л. Герасимовой, И.Ефимова⁸, Н.Ивановой⁹, Н. Коржавина¹⁰, Л.Лосева", А. Молько¹², А. Немзера¹³, Л. Сараскиной¹⁴, И. Сиротинской¹⁵, Л. Штерн¹⁶ и др.

В. Бондаренко подчёркивает, что именно «в последние годы раскрылся Солженицын и как тонкий и вдумчивый критик. Почитайте его «Литературную коллекцию», его рецензии - одну за другой, он блестяще чувствует любой

текст, он умело анализирует не только прозу, но и поэзию. Его критические статьи полезно читать молодым литераторам - вот она, настоящая школа литературного мастерства. <...>. Не случайно же Александр Солженицын оказался из тех писателей, что не дают никак опустить планку русской литературы как можно ниже, не дают миру забыть о ней»¹⁷.

Собственно о литературной критике А.И. Солженицына говорится во многих критических и исследовательских работах. Да и нет практически ни одной работы, где бы не упоминались его публицистические выступления, его заметки, мемуарные книги. Но всё это лишь вспомогательный материал для исследователей. Так, на публицистические выступления А.И. Солженицына

* О 1 Q ЛЛ

ссылаются в своих работах М.М. Голубков , Ж. Нива , Р. Плетнев , П.Е. Спиваковский , А.В. Урманов , Н.М. Щедрина и др. Выдержки из публицистики и мемуаристики А.И. Солженицына нужны им в качестве проверки, подтверждения, расширения собственных наблюдений над художественным творчеством мастера.

Не так давно «Литературная коллекция» А.И. Солженицына стала предметом диссертационного исследования. Т.М. Автократова рассматривает её как «явление писательской критики»²⁴. Автор поставил перед собой цель «выявить основные приёмы и принципы анализа художественных явлений, проявившиеся в литературно-критических статьях (очерках) Солженицына, вошедших в книгу «Из "Литературной коллекции"», и характеризующие особенности писательской критики и ее автора» . В работе справедливо замечено, что при прочтении «коллекции» «открывается что-то новое в понимании творческой личности самого автора очерков», но при определении особенностей писательской критики А.И. Солженицына диссертант высказывает спорные суждения о природе субъективности в ней. Так, делается акцент на том, что на «характер суждений» Солженицына повлияло его «личностное отношение» к рассматриваемым писателям: доброжелательное, сочувственное, негативное, взгляд сверху вниз. «Субъективность»

Солженицына интересует так или иначе едва ли не всех занимающихся его прозой, публицистикой, мемуаристикой. Природа субъективности Солженицына-критика будет интересовать и нас. В ходе анализа текстов мы еще вернёмся к диссертации Т.М. Автократовой, чтобы в полемике с ней высказать свои суждения.

Мы говорим о литературной критике А.И. Солженицына как о
писательской критике, которая «подразумевает литературно-критические и
критико-публицистические выступления литераторов, основной корпус
творческого наследия которых составляют художественные тексты» .
Писательская критика - область, активно изучаемая. Существует ряд работ,
отражающих ключевые аспекты интересующего нас типа критики. Это
исследования Б.И. Бурсова²⁷, Б.Ф. Егорова²⁸, СП. Истратовой²⁹,

А.П. Казаркина , СП. Лежнева , СИ. Машинского , Г.В. Стадникова , И.С. Эвентова , коллектива авторов в составе: В.И. Баранов, А.Г. Бочаров и Ю.И. Суровцев³⁵.

СИ. Машинский справедливо заметил, что «нам всегда интересно знать, что думает художник об искусстве, как оценивает то или иное явление литературы, наконец, как он теоретически осмысливает собственный творческий опыт» . Очень часто писатели, помимо собственно художественного творчества, обращают свой интерес в сторону исследований трудов своих коллег или же собственных размышлений о природе творчества. «Критические суждения крупных писателей имеют двойной интерес. Они значительны прежде всего сами по себе, анализом художественного материала, нередко позволяющим проникнуть в сложные и сокровенные тайны того, что мы называем «творческой лабораторией». Интересны они ещё и потому, что дают нам возможность глубже постигнуть эстетические позиции и собственное творчество этих писателей» . Очевидно, что и создаются работы такого плана по двум причинам: из желания высказать своё мнение о каком-либо заинтересовавшем произведении или из желания поразмышлять о творческом

процессе, о работе писателя и т.п., т.е. осознать собственное творчество в контексте общелитературного процесса («Критика этого типа в определённой степени имеет установку на самопознание, она важнейший инструмент понятийного осмысления собственной художественной практики. Это почти прямой или опосредованный диалог писателя с самим собой»³⁸). По словам Г.В. Стадникова, «своеобразие литературной критики писателя выражается, во-первых, в том, что она является важнейшим средством понятийно-теоретического осмысления законов собственного творчества, формой самопознания и самоконтроля» . Замечено, что обращение писателя к творчеству другого художника, как правило, носит положительный характер, т.к. писатель-критик «старается прежде всего раскрыть его "индивидуальную истину"»⁴⁰, а кроме того, «писательская критика с её личностью, авторским самораскрытием, публицистическим пафосом обладает эффектом непосредственного, прямого, убеждающего воздействия»⁴¹.

Говоря о жанровом спектре писательских литературно-критических работ, необходимо подчеркнуть его «открытость», да и теоретиками отмечается, что именно писательская критика наиболее свободна в области критических жанров. Жанр писательской критики тесно взаимодействует с пограничными жанровыми формами, такими как «в лаборатории писателя», эссе, мемуаристика, публицистические, документальные, эпистолярные жанры.

СП. Лежнев подметил, когда писал о литературно-критических работах И.А. Гончарова, что основными чертами писательской критики, в первую очередь, являются «ориентация на собственный художественный опыт» и «умение входить в творческий процесс другого писателя не аналитически, а целостно»⁴². Эти слова, на наш взгляд, приложимы и к литературно-критическим работам других писателей. Кроме того, исследователь пишет, что «любая из статей писателя-критика содержит элементы его эстетической программы, везде он защищает своё понимание искусства и те принципы, которыми он руководствуется в художественной практике»⁴³. И, наконец,

одной из важнейших особенностей писательской критики является образ автора, который, несомненно, отличается ярко выраженной субъективной

~44

позицией , т.к. «для писателя очень часто поводом для литературно-критического выступления является обоснование и защита собственного творческого метода»⁴⁵. Небезосновательна и точка зрения И.С. Эвентова, утверждающего, что писательская критика «во-первых, в значительном своем большинстве всё же даёт объективную характеристику произведений и составляющих их элементов, правильно ориентируя авторов в возможных творческих решениях и нередко подсказывая их; во-вторых, даже те суждения, в которых есть доля субъективизма, интересны с профессиональной стороны, хотя могут быть и не приняты критикуемым автором или читателем»⁴⁶. Т.е., писательская критика двунаправлена: с одной стороны, это новое прочтение того или иного произведения, а с другой, - это «яркий отпечаток манеры и стиля писателя», его проверка и утверждение.

Среди жанров писательской критики выделяют «лабораторию писателя». Б.Ф. Егоров в своей работе «О мастерстве литературной критики», обращая внимание на возможность расширения жанровых границ литературной критики, писал, что «возможность прямого, непосредственного выражения идей, а также меньшая обусловленность жанровыми, композиционными и другими правилами превращали иногда критику в творческую лабораторию писателя...»⁴⁷.

П.Н. Медведев сделал жанр «в лаборатории писателя» предметом специального изучения⁴⁸. По его определению, для особой формы писательского самовыражения, которое условно можно назвать жанром «в лаборатории писателя», характерно присутствие таких составляющих, как читательское впечатление от текста, а отсюда - и «активно-познавательная, оценочная позиция». О качестве читательского восприятия в жанре «в лаборатории писателя» учёный писал: «Умение подмечать в явлениях типичное и характерное, умение выбрать "натуру" - объект наблюдения - и, наконец,

умение связывать разрозненные наблюдения в убедительные художественные единства (образы, картины, концепции) - в этом и заключается искусство формировать впечатления, "искусство видеть мир"»⁴⁹. Писатель-читатель как бы повторяет путь создания произведения, но повторяет по-своему.

На наш взгляд, жанр «в лаборатории писателя» имеет смысл считать вполне самостоятельным жанром, а не, как это принято, поджанром писательской критики.

Часто с писательской критикой граничит и жанр антикритики, смысл которой «не только в самозащите писателей, в отстаивании ими своих произведений от несправедливых нападок. Смысл её - в раскрытии художником своей творческой системы или в высказывании им суждений и идей, значение которых выходит далеко за рамки данного спора. Это могут быть идеи нравственные, эстетические, социальные»⁵ .

В.В. Прозоров отмечает «особую разновидность писательской литературной критики, тяготеющую к сферам психологии творчества, -автохарактеристики, авторецензии и автокомментарии»⁵¹. В писательскую критику он включает и «образно-публицистические отклики на современную

литературную жизнь в принадлежащих писателю художественных текстах» .

Таким образом, с одной стороны, мы имеем дело с очередным взглядом на то или иное произведение или творчество в целом, а с другой стороны, перед нами самораскрывается писатель, выступивший в роли критика. Немаловажно и то, какую роль в таких работах отводит писатель сам себе. Еще в 1910 году русский критик П.М. Пильский отмечал: «И самые интересные страницы нынешней критики, за немногими исключениями, принадлежат вовсе не профессиональным критикам, а художникам, пишущим об искусстве» . Примечательно, что А.И. Солженицын придерживается о писательской критике такого же мнения: «Истинный критик - это очень редкий и высокий талант. Истинный критик - это тоже художник, только в другом повороте. Вот почему так глубоки бывают статьи больших художников о больших художниках»⁵⁴.

В русской литературе существует традиция обращения писателя, помимо собственно художественного творчества, к творчеству литературно-критическому. В XIX веке литературной критикой занимались В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.С. Лесков; фрагменты литературной критики есть и в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского, и в «Былом и думах» А.И. Герцена. Эстетика серебряного века изложена в манифестах, статьях, письмах поэтов и мыслителей конца XIX - начала XX века. Среди русских писателей XX века подобных примеров много. Здесь можно назвать В. Розанова⁵⁵, А. Блока⁵⁶, О. Мандельштама⁵⁷, М. Цветаеву⁵⁸, Б, Пастернака⁵⁹, Е. Замятина⁶⁰, А. Платонова⁶¹, В. Шаламова⁶², И. Бродского⁶³, А. Битова⁶⁴ и др.

А.И. Солженицын вписывается в эту традицию своим уникальным художническим и человеческим опытом. Причина здесь в цели и задаче, которые ставил перед собой писатель, когда обратился в своем творчестве к нероманным жанрам. Большинство интервью Солженицына, по его собственным словам, были «разветвлённой личной защитой» от всевозможных обвинений и штампов, «старательной метлой на мусор». Почти то же можно сказать и в отношении его мемуарных книг, его публицистики. Но здесь необходимо назвать и важнейшую задачу А.И. Солженицына - «сохранить память, просто писать для потомства, хоть без надежды напечатать при жизни»⁶⁵. «Я пишу как художник, но имею в виду цель восстановления исторической правды, которая в моем народе особенно безжалостно уничтожена, прервана»⁶⁶.

Восстановить историческую правду, расчистить историю русской литературы и трактовки значительных произведений от «завалов лжи», вспомнить забытые имена, защитить репутации, увидеть «протеревши глаза» литературные вехи национального сознания стремится и Солженицын-критик. «Раздвигая границы литературы», Солженицын «раздвигает границы» и

писательской критики. Историк, художник, критик едины в «волевом упоре» (Н. Струве) литературных очерков, выступлений и статей Солженицына.

При изучении литературно-критического творчества А.И. Солженицына, помимо собственно критических работ, мы обратились и к его публицистике, мемуарным книгам, дневнику. В связи с этим необходимо остановиться и на этих жанрах.

Литературно-критические суждения А.И. Солженицына являются неотъемлемой частью его публицистики, которая сопутствует писателю на протяжении всего творчества, начиная с «Письма IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967). «Литература, которая не есть воздух современного ей общества, которая не смеет передать обществу свою боль и тревогу, в нужную пору предупредить о грозящих нравственных и социальных опасностях, не заслуживает даже названия литературы, а всего лишь -косметика. Такая литература теряет доверие у собственного народа, и тиражи её идут не в чтение, а в утильсырье», - писал Солженицын .

Дора Штурман посвятила публицистике А.И. Солженицына специальную монографию «Городу и миру. О публицистике А.И.Солженицына»' (1988). Здесь необходимо внести небольшое уточнение: в английском варианте названия книги в подзаголовке значится «On the political writings of Solzhenitsyn», что в буквальном переводе означает: «О политических работах Солженицына», а не «О публицистике А.И. Солженицына». Т.е., центральными в работе Д. Штурман являются общественно-политические выступления писателя, а не интересующая нас эстетическая позиция мастера. Тем не менее, последней уделено важное место в монографии.

Итак, в монографии Д. Штурман представлен «встречный поток мнений, порождаемый публицистикой Солженицына только в той мере, в какой отвечает на него он сам». Аргументируя выбранный для изучения материал, Д. Штурман пишет в Предисловии: «Голоса современников не звучали бы так разноречиво и неравнодушно, если бы публицистика Солженицына не была

столь впечатляющей по её литературному уровню и накалу искренности. На неё трудно не отозваться немедленным встречным самовыражением. В своей совокупности эти отклики представляют отношение современников к Солженицыну и занимающим его проблемам. Когда-нибудь они составят особый объект исследования для историков общественной мысли нашего времени. Нашим потомкам эта горячая полемика поможет охватить взглядом если не весь, то почти весь спектр убеждений, выражаемых сегодня в печати по-русски»⁶⁹. В качестве центральной работы А.И. Солженицына, где представлены ключевые составляющие его эстетических взглядов, справедливо называется «Нобелевская лекция». В этой связи выделим ряд высказанных Д. Штурман положений.

Исследователь показывает точку зрения Солженицына на права писателя (Солженицын, «полностью отрицая чью бы то ни было цензуру, требует для писателя фундаментального демократического права опережать в своём

творчестве любые предварительные внешние установки» ); на роль искусства («В нобелевской речи страстно высказана надежда, в то время очень сильная в Солженицыне: художественная литература - один из ключей к спасению мира, и искусство может сделать людей обладателями опыта, в реальности ими ещё не пережитого. Нобелевский монолог пронизан мыслью, что при достаточной мощи эмоционального эстетического сопереживания чужой опыт, воплощённый в искусстве и литературе, может полноценно предопределить поведение тех, кто его воспримет, оберегая от роковых ошибок. Это убеждение Солженицына не раз пошатнётся под натиском злой реальности, но, и обретя привкус горечи и сомнения, оно останется одним из главных стимулов его творчества» ); на главную задачу литературы («Утверждая, что дар художника есть нечто данное ему свыше и потому обязывающее, Солженицын говорит о призванности литературы, о крене русской литературы - десятилетиями, пожалуй, столетиями - в сторону общественного служения» ). В монографии показан главный лейтмотив публицистики Солженицына, впервые развернуто

изложенный в «Нобелевской лекции»: «Ни в чём не погрешить против того, что считаешь правдой, - ни ложью, ни умолчанием. А перетянет ли слово правды весь мир или только чуть-чуть пошатнёт его в его безумии, не скоро увидится»⁷. Кроме того, Д. Штурман не могла не сказать о том, как Солженицын связывает свой «призыв к правде и жертве» с писательской работой: «Для писателя, по разумению Солженицына, жизнь не по лжи означает активное служение правде - не умолчание только, не только неучастие в казенной лжи, а поведение и проповедь соответственно своему пониманию правды»⁷⁴.

Публицистика Солженицына и публицистическое начало его творческого метода постоянно привлекают исследователей. Так, в центре диссертационного исследования Т.Д. Куликовой - утверждение о принципиальной публицистичности творчества А.И. Солженицына, а «все признаки публицистического текста предстают как бы в концентрированном (сгущённом)

виде» . Объектом исследования являются «публицистические выступления А.И. Солженицына на общественно-политические темы, оказавшие существенное влияние на сознание читательской аудитории, а также литературно-художественная критика по поводу творчества писателя-публициста»⁷⁶. По словам Т.Д. Куликовой, «в основе творческого метода А.И. Солженицына лежит конструктивная интеграция прозы и

публицистики» . В работе уделяется внимание характеристике языковой личности А.И. Солженицына-публициста, её особенностям и формам проявления. Специальный раздел исследования посвящен «анализу речевых и общественных практик писателя после его депортации из России».

Многие литературно-критические суждения Солженицына высказаны в рамках публицистических выступлений, поэтому для нас особенно важны и формы выражения языковой личности, и авторские стратегии, приёмы воздействия на читателя, применяемые Солженицыным-публицистом. На примере его творчества видны особенно отчетливо и существенные сближения

- при всех различиях - публицистики и литературной критики, по крайней мере, одной из её ветвей в русской традиции.

Существенное количество работ о жанрах публицистики свидетельствует об актуальности публицистического слова как в среде пишущих в этом модусе, так и среди его исследователей⁷⁸.

Е.П. Прохоров, В.В. Учёнова, М.С. Черепахов и другие подробно характеризуют публицистику. И многое из того, что они пишут о публицистике, присуще и литературно-критическим жанрам. Так,

«публицистика - всегда "разговор на равных", беседа» ; «эффективность публицистики зависит от гражданской позиции автора, от того, достаточно ли хорошо он видит общее значение конкретной ситуации, конфликта, случая, умеет ли без назидательности донести извлеченный им общий урок» ; «"я" публициста - это организующее начало произведения, отражённое в нем сложное и каждый раз очень своеобразное личностное единство черт художника и исследователя»⁸¹; «стремление заинтересовать читателя такими деталями и подробностями, которые наиболее результативно могут "включить" его в суть происходящего»⁸². Ряд «универсальных» характеристик публицистики, её функций позволяет ей сближаться с другими близкими жанрами, в нашем случае - с литературной критикой.

О своём публицистическом опыте А.И. Солженицын в одном из недавних интервью сказал: «Всю жизнь я писал литературные произведения, но и выступал с публицистикой» .

И даже в противовес следующему высказыванию А.И. Солженицына: «Но я вообще не люблю "разговаривать о литературе"; предпочитаю молча

.. 84

читать и впитывать, молча писать свое» , размышления о природе творчества, о художественном слове составляют значительный пласт его публицистики. Это лишь в очередной раз подтверждает многократное высказывание Солженицына: «Какая политика? Я - художник!».

Размышления на литературные темы входят и в мемуарные книги А.И. Солженицына «Бодался телёнок с дубом»⁸⁵ и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» . Но литература/«литературная жизнь» на страницах этих «очерков» представлена не изолированно от других форм общественной и частной жизни, от общественных практик писателя, а в контексте современности, в непосредственном своём функционировании.

Как и публицистика, мемуарная литература достаточно подробно представлена в теоретических работах, более того, её отечественное изучение насчитывает гораздо больший срок, чем история изучения публицистики.

Одним из первых русских исследователей мемуарной прозы является П. Пекарский, который в 1855 году определил, что мемуары «пишутся не из притязаний на известность и не из других расчётов мира сего, а единственно вследствие внутренней потребности оставить память о событиях, почему-нибудь значительных и важных для писавшего. Этот отличительный признак подобного рода произведений - записок, мемуаров - делает их любопытным

материалом для истории» .

В.Г. Белинский указал на очень важную черту мемуаров: «Если они мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая её собою» . В. Кардин спустя столетие пишет, что «неразличима зачастую межа, отделяющая мемуары от художественной литературы, публицистики, научных исследований. Обогащая сопредельные жанры, мемуары сами включают в себя особенности и элементы этих жанров» .

Л.Я. Гинзбург утверждает: «Литература вымысла черпает свой материал из действительности, поглощая его художественной структурой; фактическая достоверность изображаемого, в частности происхождение из личного опыта писателя, становится эстетически безразличной (она, конечно, существенна для творческой истории произведения). Документальная же литература живет открытой соотнесённостью и борьбой двух этих начал» . По определению Л.Я. Гинзбург, структурным принципом такой литературы является «установка

на подлинность». «Этот принцип делает документальную литературу документальной', литературой же как явлением искусства её делает эстетическая организованность»⁹¹. Идя вслед за В.Г. Белинским в мысли о сближении мемуариста и писателя, она отмечает, что «художник создаёт знаки, воплощающие мысль, и её нельзя отделить от них, не разрушив. У мемуариста другой ход, как бы обратный. Он не может творить события и предметы, самые для него подходящие. События ему даны, и он должен раскрыть в них латентную энергию исторических, философских, психологических обобщений, тем самым превращая их в знаки этих обобщений. Он прокладывает дорогу от факта к его значению. И в факте тогда пробуждается эстетическая жизнь; он становится формой, образом, представителем идеи. Романист и мемуарист как бы начинают с разных концов и где-то по дороге встречаются в единстве события и смысла» . В своей книге «О психологической прозе» Л.Я. Гинзбург представила, по её собственным словам, многообразную «типологию мемуаров».

Мемуары являются предметом интереса не только литературной критики (в конце 1950-х годов организуются круглые столы, конференции для обсуждения этого жанра⁹³), но и науки (исследованием жанра мемуаров плодотворно занимаются и филологи, и историки, и культурологи⁹⁴).

При рассмотрении мемуаров как факта литературы исследователями часто специально выделяется такая область, как «писательская мемуаристика», особая роль которой, по утверждению B.C. Барахова, «в современном литературном процессе вызвана тем, что она до самого последнего времени не перестаёт быть не только неисчерпаемым источником сведений об истории литературы, восстанавливает благодаря памяти её авторов многие недостающие страницы в летописи замечательных свершений, но и способствует в силу своей специфики более проникновенному познанию

95 т/-

жизни и творчества тех или иных художников» . Кроме того, B.C. Бараховым справедливо отмечено, что «точка зрения писателя в

мемуарных произведениях <...> может выявляться с такой последовательной определённостью и ясностью, что создаёт отчетливое представление о личности

самого автора воспоминании, его взглядах, симпатиях и антипатиях» . В. Кардин пишет, что воспоминания писателя «обычно не исчерпываются воссозданием сцен жизни, описанием быта и нравов. Чаще всего именно здесь, не ограниченный жёсткими рамками сюжета, писатель свободно делится своими мыслями об окружающем, думами об искусстве, литературном труде, подводит итог сделанному, даёт характеристики художников, с которыми довелось ему в своё время сталкиваться»⁹⁷.

Мемуары могут содержать и особые формы писательской литературной критики, о которых пишет В.В. Прозоров: «Писательская критика -доверительные оценки и отклики лирического характера, черновые, домашние, для себя и для узкого круга посвященных, отзывы, не предназначавшиеся для

печати» .

При чтении и тем более изучении мемуаров обращает на себя внимание образ автора. Несомненно, главной его особенностью (можно даже сказать: необходимой чертой) является субъективность, как «открыто выраженное личностное начало, составляющее структурно-организующий принцип мемуарного повествования». «Даже в тех случаях, когда автор не является сюжетным центром воспоминаний, посвященных другим лицам и событиям эпохи, рассказ всё равно строится или в их отношении к автору, или в его отношении к ним, но всегда через призму его индивидуального восприятия. Авторская субъективность предстаёт, стало быть, неотъемлемой чертой любых мемуаров, единственно доступным им средством постижения объективной

картины прошлого» .

Да и сам А.И. Солженицын не отказывается от принципиальной субъективности своих работ: «Не будем попирать права художника выражать исключительно собственные переживания и самонаблюдения, пренебрегая всем, что делается в остальном мире. Не будем требовать от художника, - но

укорить, но попросить, но позвать и поманить дозволено будет нам»¹⁰⁰ или «Конечно, автор как живой человек не может не иметь своего отношения к тому, что описывает. ...освободиться от своей системы чувств я не могу»¹⁰¹.

Вокруг позиции автора в мемуаристике возникло много споров. А.И. Солженицына упрекали за излишнюю субъективность и резкость в оценках. Более того, эту особенность приписывают всей его критике. Так, И. Ефимов пишет: «Поборник Добра чувствует опасную искусительную силу искусства, отмеченную ещё Платоном, - и ополчается на неё порой с искренней страстью. <...>. Он отказывается вслушиваться в поэтический голос сердцем, но начинает проверять его критериями правильного и неправильного, доброго и

злого, канонами стихосложения и догматами веры» . Но среди критиков есть и такие, которые относят субъективность к положительным качествам А.И. Солженицына. Среди них И. Пруссакова («Упрекнуть его в пристрастности - значит проявить интеллигентскую бесхребетность, потому что берётся он за дело засучив рукава, и тут уж не жди ни снисходительности,

1 лі

ни уклончивости, ни простой толерантности» ) и Ю. Кублановский («О чём бы он ни писал - о лагерях, шарашке, тюрьме, об омерзительном бесновании революции, или вот в публицистике: о коммунистическом зле и болезнях цивилизации, - в какие бы круги ада исследовательски ни опускался - всё в Солженицыне энергия, здоровье, здравый смысл, духовная бодрость» ). «Защитником» выступает и О. Седакова, которая отмечает, что «недовольство предшественниками, которое мы часто слышим в литературной критике Солженицына, можно связать именно с ... тем, что стихия социального и исторического, впервые так цельно выраженная в его «художественных исследованиях», никогда прежде не являлась в такой очевидности, никогда не была осознана таким образом, никогда не была предметом художника» . Вообще в искусстве субъективность обладает совершенно особым характером. Это определяет и проблему границ субъективности, возникает определенная

трудность при анализе писательского метода, а также при определении границ и принципов соединения рационального и художественного мышления.

«Генетически и функционально» к мемуарам очень близки дневники, а «несходство между ними связано прежде всего с различиями в способах отражения действительности - синхронным в дневниках, ретроспективным в воспоминаниях»¹⁰⁶. При изучении литературно-критического творчества А.И. Солженицына сближение данных жанров для нас принципиально важно.

Хотя А.И. Солженицын не очень высоко оценивает мемуары и называет их «вторичной литературой», его собственный двадцатисемилетний опыт в этой области представляет собой не просто подробную честную хронику событий, в которых писатель принимал непосредственное участие, но настоящее художественное исследование. И именно после прочтения «очерков» становятся понятными те или иные высказывания и вызывающие недоумение поступки писателя, ведь «воздействует писатель - по определению - словом: художественным, публицистическим, философским. Когда такое воздействие есть - слово эффективно и споспешествует общественному выздоровлению» . «Телёнка» Ж. Нива назвал «одним из самых динамических, стремительных, "герценовских" произведений Солженицына»¹⁰⁹, а очерки «Зёрнышка», по словам Ю. Кублановского, «дают откровенную доверительную картину солженицынских сомнений, колебаний и осмыслений рубежа 80 - 90-х годов»¹¹⁰. Г. Бёлль писал, что «Бодался телёнок с дубом» - «это книга великого писателя, в котором легко угадать математика, причем математика в высшем смысле слова, ибо он наделён даром планировать и выражать в виде формул сложнейшие процессы, включать в эти формулы не поддающиеся расчету величины, вероятности и невероятности: свой план он противопоставляет их «стратегическому плану» ещё до того, как тот обрел зримые черты» . На наш взгляд, эти слова справедливы и по отношению к «Зёрнышку».

Надо сказать, что и очерки литературной жизни «Бодался телёнок с дубом» стали предметом специального исследования. В частности, в

диссертации Л. Лукьяновой они рассматриваются как «художественно-публицистический феномен и средоточие литературной борьбы А. Солженицына». Для нас важно, что автор диссертации говорит о «Телёнке» как о «цельном произведении, представляющем собой искусный жанровый конгломерат, компоненты которого, взятые в отдельности, являются документальными очерками, рассказами, повестями, обычными документами. Жанровое определение, данное книге самим автором, точно характеризует формально-логическую доминанту произведения»¹¹². Т.е. автор диссертации принимает во внимание важный для Солженицына приём «синтеза жанров». Л. Лукьянова отмечает, что «в "Телёнке" - более полно, чем в остальной публицистике и литературной критике писателя, освещена трагическая коллизия века: "столкнулись государство и литература"» .

Записи из мемуарных книг «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», посвященные литературе, интересуют «профессиональных» читателей А.И. Солженицына только в соотношении с описаниями бытовых событий. Тем не менее, отдельные наблюдения ученых также могут быть полезны при рассмотрении литературно-критических взглядов А.И. Солженицына.

Проблема сохранения, сбережения родного языка является для А.И. Солженицына одной из важнейших. Об этом А.И. Солженицын говорит во многих своих публицистических выступлениях и работах.

Исследователи обращают внимание на эти высказывания писателя, но частично и только в связи с изучением языка художественных произведений А.И. Солженицына или рассмотрением «Русского словаря языкового расширения»¹¹⁴, составленного писателем.

Ж. Нива в статье «Поэтика Солженицына между "большими" и "малыми" формами» пишет: «Словарь Солженицына задуман как гимнастика, как упражнение в языковом дыхании. Не для того, чтобы протокольно фиксировать сегодняшний запас русских слов (с «нахлыном» англицизмов), а для того,

чтобы расширить лёгкие русского человека, его языковые лёгкие» ' . Ж. Нива точно выделяет важный для Солженицына принцип «расширения», максимально реализованный в «Красном Колесе». «От корня до гнезда, от краткого стихотворения в десять строк до огромного полотна в 6600 страниц»¹¹⁶.

Критиками отмечается внимание А.И. Солженицына к многообразию ритмов, гибкости интонации, во-первых, в стиле других писателей, во-вторых, в его собственных произведениях, особенно в публицистике. Конечно, в публицистике на первом месте содержательная сторона, «ибо тут дышит сама свобода - свобода от догм, схем, господствующих умонастроений и мировоззренческих штампов»¹¹⁷, но язык - главное средство её выражения. Несмотря на то, что большую часть публицистики составляют записи устных выступлений и интервью Солженицына, языковой слой нисколько не обеднён. Говоря словами Ю. Кублановского, «энергию голоса заменяют энергии слова, слога. Риторические приёмы, повторы, рефрены выглядят как полноценная ритмизованная проза, эмоциональная зажигательность произнесённой речи остаётся и на бумаге. Написанное слово первичней произносимого и рассчитано на самостоятельное горение»"⁸.

В связи с вышесказанным необходимыми для понимания литературной критики А.И. Солженицына нам представляются работы лингвистов о языке и стиле писателя.

При изучении творчества писателя проблема языка является одной из главных, т.к. она непосредственно связана как с образом автора, так и со стилем. Проблеме изучения языка писателя посвящен целый ряд работ. Среди них наиболее значимыми для нас стали монографии Р.А. Будагова ,

1 "УС\ 1*71 197

В.В. Виноградова , Г.О. Винокура , и особенно Б.А. Ларина . Принципиально важно, что это исследования не чисто лингвистического характера. По справедливому замечанию Б.А. Ларина, они находятся «на грани лингвистики и науки о литературе». Кроме того, учёный подчёркивает, что

«изучение литературных видов речи прежде всего должно быть направлено на эстетические их свойства, как отличительные; именно они определяют систему применения языковых элементов в литературном творчестве»¹²³.

В своей книге «Эстетика слова и язык писателя» Б.А. Ларин рассматривает различные аспекты языка (форма, функционирование, словоупотребление, диалектизмы, словарь) в произведениях разных жанров (стихотворение, пьеса, автобиографическая трилогия, рассказ, повесть). Также он отмечает, что «едва ли есть что-нибудь более поучительное и нужное для начинающего литератора, чем изучение "творческой лаборатории писателя" -черновиков, набросков, материалов. Их надо изучать не только в общем и целом, для накопления профессионального опыта, - к ним надо возвращаться и по поводу частных технических вопросов, их надо пересматривать время от времени и под одним узким углом зрения»¹²⁴. Сам автор останавливается в этой связи на записных книжках Чехова и блестяще анализирует «словоупотребление и лексику писателя». Несомненно, характеристики Б.А. Ларина, данные конкретным произведениям и авторам, несут и общетеоретическую установку. К тому же, практически каждая «заметка» сопровождается теоретическим отступлением. В частности, выделим такое высказывание Б.А. Ларина: «Писатель обновляет энергию слова, перезаряжает его для литературного выступления - разряда. А это возможно только через анализ словесного смысла. Нужна незаурядная острота и точность понимания слов, полнота языкового опыта, чтобы, поставив слово в фокус, заставив читателя увидеть в цепи слов одно звено как самое яркое, выразить именно

этим словом свою мысль и вместе с тем отразить подлинную реальность» .

Таким образом, суждения Б.А. Ларина, высказанные по поводу языка художника, оказываются полезными и для изучения литературной критики писателя.

Важное теоретическое и методологическое значение для нас имеют работы В.В. Виноградова как в связи с обращением к языку писателя, так и в связи с изучением образа автора.

Исследованию языка и стиля художественных произведений посвящено большинство работ В.В. Виноградова. Он писал, что «творчество писателя, его авторская личность, его герои, темы, идеи и образы воплощены в его языке и только в нём и через него могут быть постигнуты. Исследование стиля, поэтики писателя, его мировоззрения невозможно без основательного, тонкого знания его языка. Самый текст сочинений писателя может быть точно установлен и правильно прочитан только тем, кто хорошо знает или глубоко изучил язык

10ft

этого писателя» . Проблему языка Виноградов тесно связывает с проблемой жанров и типов речи художественного произведения. Он, в частности, пишет: «Язык драматурга, язык лирика, язык новеллиста или романиста - различны по своему семантическому строю, стилистическим задачам, по своим конструктивным принципам. Эти различия в значительной степени зависят от специфических свойств разных жанров словесно-художественного творчества и разных типов художественной речи»¹²⁷. Работы В.В. Виноградова ценны ещё и тем, что исследования учёного часто сопровождаются обзором всего написанного до него по этому вопросу, а также даются исторические предпосылки образования науки о языке.

Собственно язык является проявлением образа автора, о чем говорил В.В. Виноградов: «Изучение художественного произведения, его языка, содержания должно опираться ... на глубокое проникновение в творческий метод автора и в своеобразие его индивидуального словесно-художественного мастерства»¹²⁸.

Образ автора является предметом изучения целого ряда отечественных и зарубежных учёных. Помимо В.В. Виноградова, следует назвать М.М. Бахтина, Г.А. Гуковского, Б.О. Кормана, С.С. Аверинцева, Н.Т. Рымаря и В.П. Скобелева, А.Ю. Большакову, Р. Барта, М. Фуко, В. Шмида.

С.С. Аверинцев писал, что «категория авторства скрывает в своей смысловой структуре два объективных противоречия: между личным и внеличным в акте художественного творчества и между "человеком" и "художником" в личностном самоопределении самого автора. С одной стороны, творчество возможно только при условии включения в творческий акт личности художника в её глубоких, отчасти не осознаваемых аспектах, и это имеет место при самом «анонимном» (напр., фольклорном) творчестве; с другой стороны, общезначимость художественного произведения обусловлена тем, что в личном акте происходит восприятие глубоких внеличных импульсов и, что ещё важнее, переработка личных импульсов, без остатка переводящая их во внеличный план»¹²⁹.

Вычленяются два понимания автора: «автор биографический -творческая личность, существующая во внехудожественной, первично-эмпирической реальности» и «автор в его внутритекстовом, художественном воплощении», т.е. с точки зрения творца по отношению к своему произведению, - автора вне текста и автора внутри текста. Образ автора - это «центр, фокус, в котором скрещиваются все стилистические приемы словесного

искусства» .

В.В. Виноградов отмечал, что «образ автора может быть обращен в разные стороны его восприятия и изучения. Вдумчивый художник, исследуя какого-нибудь писателя, заинтересовавшего его своим творчеством, создаёт его образ - целостный и индивидуальный. Этот образ является одновременно отпечатком творческого сознания его исследователя или поклонника и - вместе с тем -отражением объективных качеств художественных свойств стиля и личности самого предмета изучения»¹³¹.

Работы ММ. Бахтина об авторе в контексте нашего исследования представляют особый интерес. Ещё в своих размышлениях о полифоническом романе Достоевского он утверждал, что «новая художественная позиция автора по отношению к герою - это всерьёз осуществленная и до конца проведённая

диалогическая позиция, которая утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешительность героя. Герой для автора не "он" и не "я", а полноценное "ты"» . Одной из важных составляющих наследия М.М. Бахтина являются его размышления об авторе. В двух больших ранних работах учёного «Автор и герой в эстетической деятельности»¹³³ и «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» под автором понимается прежде всего субъект эстетической активности.

А.П. Скафтымов в лекции 1922 г., посвященной соотношению теоретического и исторического подходов к изучению литературы, даёт ценные рекомендации для исследователей художественной литературы, определяя условия, при которых необходимо учитывать личность биографического автора. «При теоретическом суждении о художнике, в авторе и должен изучаться только художник, потому что только эта сфера имеет значение для науки об эстетических фактах. Но при генетической постановке вопроса изучения одной этой стороны существа человека-художника мало. Художник и человек в одном лице, это - мир раздваивающийся, но не раздвоенный, не разрезанный, а только расходящийся концами. Если жизнь идеальных устремлений и реального пребывания являют собой два сосуда, то это все же сообщающиеся сосуды. Главнейший генетический вопрос, который сам стучится в наше сознание и должен предстоять перед наукой о художественном творчестве, - это вопрос о соотношении между человеком и художником в одном лице. <...>. Для того чтобы рассмотреть и констатировать преломление, нужно знать то, что преломилось, каково оно было до преломления и каким светом засияло, претворившись в душе художника. И всякий вопрос, какого бы мы ни коснулись в области процесса созидания, потребует от нас справок

1 1С

биографического характера. Вот уже и нужно изучение биографии» .

Границы изучения проблемы автора продолжают расширяться. Отметим точку зрения А.Ю. Большаковой. Она пишет: «Одной из побудительных причин к появлению кризисных тенденций стала неудовлетворённость

смешением понятий автора как биографической, реально существующей личности, "автора" - творца художественного мира и образа автора как элемента структуры произведения» .

Интерес вызывает и монография Н.Т. Рымаря и В.П. Скобелева, центральным для которой стало понятие «концепированного автора», т.е. «автора как художественное произведение, - сознания, которое опосредовано художественной целостностью, представлено в сложных преломлениях через другие сознания и системах их взаимодействия между собой. Каждое из этих сознаний - и объект автора, и определенная форма инобытия авторского сознания, каждое из этих сознаний обладает и определённой самостоятельностью, отдельностью от автора»¹³⁷. В теории Рымаря и Скобелева автор является центральным организующим звеном всего произведения, это «личность, обладающая свободой и непредсказуемостью, «разомкнутостью» в бесконечные рамки, граница между ним и другими сознаниями подвижна, текуча, часто очень неопределённа, так как его сознание несёт в себе опыт, уходящий в глубины надличного»¹³⁸.

С 60-х годов XX века вслед за постулатами о «конце романа» и об изменении в трактовке жанров была провозглашена «смерть автора» . По мысли Р. Барта, если раньше все фокусировалось вокруг автора, то в современном творчестве центром становится Читатель: «Это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своём, а в предназначении, только предназначение это не личный адрес»¹⁴⁰.

Проблема читателя - это важная составляющая в изучении образа автора. Г.А. Гуковский специально уделяет внимание вопросу об авторе и читателе. В работе о Гоголе¹⁴¹ поднята «проблема достоверности знаний автора о своих героях и проблема точки зрения автора на своих героев».

Одним из первых исследователей категории читателя является и А.И. Белецкий, определивший изучение истории читателя как одну из

«очередных задач историко-литературной науки», тж. «произведение является художественным или нехудожественным, первостепенным или второстепенным лишь в сознании читающих; это они открывают в нем красоту, это они создают его "идею", идею, о которой часто не подозревает пишущий»¹⁴². Учёный утверждает принципиальную значимость читателя в литературном процессе. В работе представлена своего рода типология, классификация читателя. А.И. Белецкий показал условия, при которых рядовой читатель трансформируется в читателя-автора, тем самым показан и современный автор, «качественный» уровень современного писателя.

Ю.Н. Тынянов писал: «Когда литературе трудно, начинают говорить о читателе. Когда нужно перестроить голос, говорят о резонансе. Этот путь иногда удается - читатель, введенный в литературу, оказывается тем литературным двигателем, которого только и недоставало для того, чтобы сдвинуть слово с мёртвой точки»¹⁴³. И ещё: «Все видят писателя, который пишет, некоторые - издателя, который издаёт, но, кажется, никто не видит читателя, который читает. Читатель сейчас отличается именно тем, что он не

читает» .

Ю.М. Лотман создаёт модель «автор-текст-аудитория» и пишет, что «общение с собеседником возможно лишь при наличии некоторой общей с ним памяти. <...>. Т.о., ориентация на тот или иной тип памяти заставляет прибегать то к "языку для других", то к "языку для себя"»¹⁴⁵, но «нельзя, однако, упускать из виду, что не только понимание, но и непонимание является необходимым и полезным условием коммуникации. <...>. Не случайно ситуация диалога не стирает, а закрепляет, делает значимой индивидуальную специфику участников»¹⁴⁶.

В своей книге «Читатель и литературный процесс» В.В. Прозоров пишет о роли читателя: «Независимо от субъективных признаний художника, вероятный читатель - объективно существующая, определяющая творчество

сила, это читатель, живущий в авторе (от эпика, драматурга или публициста до сокровеннейшего из лириков)»^{1 7}.

Уже цитированные нами Н.Т. Рымарь и В.П. Скобелев, кроме «концепированного автора», выделяют важную для них категорию «концепированного читателя», т.е. «читателя, который видит за текстом автора - вступает в диалог с автором произведения как личностью. Это читатель, который создан формой целостности, в его сознании, в его духовной активности произведение "собирается" в качестве системы особого типа -целостности» . Функция читателя понимается исследователями как «определённый аналог деятельности литературоведа»: «его искусство заключается в способности пережить полную схему деятельности художника -он должен, с одной стороны, отдаться активности текста, прочитать всё богатство его смыслов, с другой стороны, справиться с этим богатством в соответствии с логикой его организации творческим субъектом в произведение, стать участником события диалога художника с этим материалом, пережить его структурирование в произведение»¹⁴⁹.

Учёные Института мировой литературы им. Горького, создатели коллективного труда «Теоретико-литературные итоги XX века», посвятили категории читателя отдельный том¹⁵⁰. В нём собраны статьи отечественных и зарубежных исследователей, сосредоточенных на «плодотворности выработанных в XX веке концепций читателя и методологий изучения отношения читателя и произведения». Ряд концептуальных суждений и методологических подходов, содержащихся в коллективном труде, возможно применить и при анализе литературно-критических статей А.И. Солженицына. К ним мы будем обращаться в ходе анализа.

Итак, мы видим, что в отечественном и зарубежном литературоведении накоплен большой эмпирический (наблюдения над литературной критикой А.И. Солженицына) и теоретический (изучение писательской критики, публицистики, мемуаристики) материал, делающий возможным целостное и

системное исследование литературно-критических взглядов А.И. Солженицына, жанрового состава его литературной критики и её стилистических особенностей.

До сих пор литературная критика Солженицына в целом не стала предметом специального изучения, а лишь являлась вспомогательным материалом при исследовании художественных произведений писателя.

В связи с этим новизна и актуальность диссертационной работы видятся в системном анализе комплекса литературно-критических взглядов А.И. Солженицына, жанровой и стилистической специфики его литературно-критического творчества.

Объектом исследования стали: «Литературная коллекция»; литературно-критические статьи и заметки; Нобелевская лекция; предисловия и «вступительные слова» к публикациям писателей и учёных; «Слово при вручении премии А.И. Солженицына»; публицистика А.И. Солженицына; мемуарные книги «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»; автобиографические очерки «С Варламом Шаламовым» и «С Борисом Можаевым»; отрывки из «Дневника Р-17»; интервью. Для сопоставления привлекаются художественные произведения А.И. Солженицына.

Предметом исследования являются проблематика, жанры, стиль и образ автора в литературной критике А.И. Солженицына.

Цель работы состоит в том, чтобы выявить систему эстетических взглядов А.И. Солженицына, его историко-литературных представлений, ставшую основой писательской критики, и показать реализацию теоретической позиции художника в жанрах, стиле его критических работ, в специфике вырастающего из них образа автора.

Цель работы предполагает решение следующих задач:

определить корпус текстов А.И. Солженицына, относящихся к писательской критике или содержащих принципиальные для автора эстетические суждения;

систематизировать эстетические, теоретико-литературные суждения А.И. Солженицына; реконструировать его критерии литературно-критической оценки произведения;

проанализировать специфику жанров и их синтез в литературной критике А.И. Солженицына;

исследовать стилистические приёмы и авторские стратегии Солженицына-критика;

выявить особенности образа автора в литературно-критической сфере деятельности А.И. Солженицына, сопоставить с образом автора в публицистике, мемуаристике и художественных текстах писателя.

Методология диссертационного исследования предполагает
использование историко-литературного, историко-культурного,

интертекстуального, теоретико-литературного, стилистического методов изучения текста. Методологической базой исследования стали труды М.М. Бахтина, А.И. Белецкого, В.В. Виноградова, Л.Я. Гинзбург, Г.А. Гуковского, Б.Ф. Егорова, Б.А. Ларина, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, А.П. Скафтымова, А.Н. Соколова, Б.А. Успенского.

Теоретическая значимость исследования - в систематизации эстетических и теоретико-литературных суждений А.И. Солженицына, в результатах их сопоставления с его литературно-критической практикой, в расширении представлений о формах писательской критики в XX веке.

Практическая значимость работы: результаты диссертационного исследования могут быть использованы при изучении творчества А.И. Солженицына в контексте новейшей русской литературы, при подготовке лекционных курсов, спецкурсов, посвященных творчеству писателя, при теоретическом и практическом изучении жанров писательской критики, а также

при чтении курсов по истории русской литературы и критики второй половины XX - начала XXI века, в работе спецсеминаров. Положения, выносимые на защиту:

1. Нравственно-философское, религиозное понимание А.И. Солженицыным ответственности, свободы, самоограничения определяет главные эстетические координаты его литературной критики: правда, достоверность,, искренность, память, мера и гармония, «самородность» идей, лаконизм, единство духовного и эстетического критериев.

2. Эстетика Солженицына реализмоцентрична. В свете реалистической традиции решаются проблемы соотношения жизненного материала и вымысла, художественной конвенциональное, творческой преемственности и авангардизма, динамизма литературных форм в XX веке.

С реалистических позиций отрицается фальшь соцреализма, оцениваются произведения модернистов и постмодернистов, достижения современных писателей.

3. Диалогизм литературной критики Солженицына проявляется и в теоретическом осмыслении триады: автор - произведение - читатель, - и в создании диалогического - и шире - интертекстуального поля в критических очерках, и в умении вызвать резонансную потребность «собеседника» в авторефлексии и внутренней самопроверке, и, наконец, в двухуровневой композиции каждой публикации из «Литературной коллекции», когда «на равных» присутствуют и анализируемый и анализирующий писатель.

4. Литературная критика Солженицына полижанрова и полистилистична. Вместе с тем можно говорить о её стилевом единстве, о существенных особенностях стиля Солженицына-критика, корреспондирующих с его художественным стилем.

5. Изучение средств создания образа автора как в литературно-критических, публицистических, мемуарных, так и художественных формах творчества А.И. Солженицына позволяет утверждать единство образа автора для всех жанров, в которых работает писатель.

6. Литературная критика А.И. Солженицына способствует пониманию новой природы художественности в литературе XX века, вносит вклад в реальное «языковое расширение», в историческое и теоретическое осмысление его путей.

7. Лаборатория писателя и лаборатория читателя, приоткрытая А.И. Солженицыным, - важное средство постижения его художественного творчества и целостности его личности.

Материалы диссертации прошли апробацию на ежегодных Всероссийских научных конференциях молодых учёных «Филология и журналистика в начале XXI века» (Саратов, 2001-2006), Всероссийском научном семинаре «А.И. Солженицын и русская культура» (Саратов, 2002), Всероссийской научной конференции «Мир России в зеркале новейшей художественной литературы» (Саратов, 2004), V Международных замятинских чтениях «Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (Тамбов-Елец, 2004), Всероссийской научной конференции «Изменяющаяся Россия -изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI вв.» (Саратов, 2005), Интернет-конференции «Литература и реальность в XX веке», секция «"Литература факта" и ее разновидности в XX веке» (Отдел теории и методологии литературоведения и искусствознания Института мировой литературы им. A.M. Горького (ИМЛИ) РАН, Ассоциация развития информационных технологий в образовании «ИНТЕРНЕТ-СОЦИУМ», Образовательный портал AUDITORIUM.RU, , 01.04-31.05.2005), IV Всероссийской научной конференции «Художественный текст и языковая личность» (Томск, 2005), Международной научной конференции

«Литература в диалоге культур-4» (Ростов-на-Дону, 2006), Международной научно-теоретической Интернет-конференции «Герменевтика литературных жанров», секция «Жанровое пространство культуры» (Кафедра истории русской и зарубежной литературы Ставропольского государственного университета, , 03.10-07.10.2006), в Международном научном Интернет-семинаре «Теория синтетизма Е.И. Замятина и художественная практика писателя: эстетический ресурс русской литературы XX - XXI веков» (Тамбовский государственный университет, , 21-30.11.2006 г.).

Основные положения диссертации отражены в 13 публикациях.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего 392 наименования. Общий объем диссертации - 229 страниц.

Примечания.

^I Басинский П. Солженицын критик ? / П. Басинский // Литературная газета. 2000. 19-25
июля (№ 30). С. 9.

Бондаренко В. Солженицын как русское явление [Электронный ресурс] / В. Бондаренко // Режим доступа : . Загл. с экрана.

Бородин Л. Солженицын-читатель / Л. Бородин // Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики, литературоведы о творчестве А. И. Солженицына : альманах / сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М., 2005. С. 349-351. Далее цитируется это издание.

Киреев Р. Солженицын - читатель. Каким предстал он в своей «Литературной коллекции» / Р. Киреев // Труд. 1998.3 дек. (№ 244). С. 5.

Лаврёнов П. Из уст в уста // Между двумя юбилеями. С. 144-150.

Пруссакова И. Критики нет ? Критика есть ! / И. Пруссакова // Вопросы литературы. 1998. № 4. С. 3-35.

Герасимова Л. Е. Этюды о Солженицыне / Л. Е. Герасимова. Саратов, 2007.

Ефимов И. Солженицын читает Бродского / И. Ефимов // Новый мир. 2000. № 5. С. 221-225.

Иванова Н. «Меня упрекали во всем, окромя погоды...» (Александр Исаевич об Иосифе Александровиче) / Н. Иванова // Знамя. 2000. № 8. С. 183-191.

Коржавин Н. Генезис «стиля опережающей гениальности», или миф о великом Бродском / Н. Коржавин // Континент. 2002. № 113. С. 329-364.

^II Лосев Л. Солженицын и Бродский как соседи / Л. Лосев // Звезда. 2000. № 5. С. 93-98.
Молько А. «Бодался теленок с дубом» А. Солженицына : проблема автоинтерпретации и

парадигма искусства как жизнетворчества в художественном сознании XX века / А. Молько // А.И. Солженицын и русская культура : межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 1999. С. 51-55 ; он же. А. Солженицын о романистике В. Гроссмана (на материале цикла «Из литературной коллекции») / А. Молько // Памяти профессора В. П. Скобелева : проблемы поэтики и истории русской литературы XIX - XX веков : междунар. сб. науч. ст. Самара, 2005. С. 356-367 ; он же. Роман Л. Леонова «Вор» в оценке А. Солженицына / А. Молько // Движение художественных форм и художественного сознания XX и XXI веков : Материалы Всерос. науч.-методич. конф., проведенной в рамках проекта «Самарская филологическая школа» 3-5 июня 2005 года. Самара, 2005. С. 261-270. ¹ Режим доступа : . Загл. с экрана.

¹⁴ Сараскина Л. «Роман высшей напряжённости» : А. И. Солженицын о романе
Ф. М. Достоевского «Подросток» / Л. Сараскина // Литературная газета. 2003. 15-21 января
(№1).С. 1;3.

¹⁵ Сиротинская И. Александр Солженицын о Варламе Шаламове / И. Сиротинская // Новый
мир. 1999. №9. С. 236-237.

¹⁶ Штерн Л. Гигант против титана : Как Солженицын с Бродским бодался / Л. Штерн // Ех
libris НГ. 2000. 13 апреля (№ 14). С. 3 ; Штерн Л. Солженицын о Бродском : Размышления
над эссе «Иосиф Бродский - избранные стихи» / Л. Штерн // Русская мысль. 2000. № 4312; №
4314.

⁷ Бондаренко В. Солженицын как русское явление.

¹⁸ Голубков М. М. Александр Солженицын / М. М. Голубков. М., 1999.

¹⁹ Нива Ж. Солженицын /Ж. Нива. М., 1992.
Плетнев Р. А.И. Солженицын / Р. Плетнев. Paris, 1973.

Спиваковский П. Е. Феномен А. И. Солженицына: Новый взгляд (К 80-летию со дня рождения) / П. Е. Спиваковский. М., 1998 ; он же. Жанр романа и типология эпических жанров в интерпретации А. И. Солженицына / П. Е. Спиваковский // Русский роман XX века : Духовный мир и поэтика жанра : сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 304-310 ; он же. Теоретике-

литературные аспекты творчества А. И. Солженицына / П. Е. Спиваковский // Теоретико-литературные итоги XX века. М., 2003. Т. 1. С. 307-371.

Урманов А. В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А. В. Урманов. М., 2000 ; он же. Творчество Александра Солженицына / А. В. Урманов. М., 2003.

Щедрина Н. М. Романная традиция в русской литературе 70-80-х гг. XX в. и проблема жанрового синтеза в «Красном колесе» А. И. Солженицына / Н. М. Щедрина // Русский роман XX века : Духовный мир и поэтика жанра : сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 298-304.

Автократова Т. М. Из «Литературной коллекции» А. И. Солженицына как явление писательской критики : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Т. М. Автократова. Тюмень, 2004. ²⁵ Там же. С. 4.

История русской литературной критики / под ред. В. В. Прозорова. М., 2002. С. 14.

Бурсов Б. И. Критика как литература / Б. И. Бурсов. Л., 1976. Далее цитируется это издание.

Егоров Б. Ф. О мастерстве литературной критики: Жанры, композиция, стиль / Б. Ф. Егоров. Л., 1980. Далее цитируется это издание.

Истратова С. П. О характере писательской литературно-критической интерпретации / С. П. Истратова // Филологические науки. 1982. № 11. С. 10-16 ; она же. Литература - глазами писателя / С. П. Истратова. М., 1990.

Казаркин А. П. Писательская критика XX века : типы и жанры / А. П. Казаркин // Проблемы литературных жанров : материалы X Международной научной конференции (15-17 окт. 2001 г.). Томск, 2002. Ч. 2. С. 3-9.

¹ Лежнев С. П. Проблемы писательской критики / С. П. Лежнев // Русская литературная критика. Саратов, 1994. С. 83-89. Далее цитируется это издание.

³ Машинский С. И. Слово и время / С. И. Машинский. М, 1975. Далее цитируется это издание.

³³ Стадников Г. В. О специфике писательской литературной критики / Г. В. Стадников // Зарубежная литературная критика. Вопросы теории и истории : межвуз. сб. науч. тр. Л., 1985. С. 3-20. Далее цитируется это издание.

³ Эвентов И. С. Степень образованности всей литературы (О критике вообще и о писательской критике) / И. С. Эвентов // Современная литературно-художественная критика. Л., 1975. С. 156-177. Далее цитируется это издание.

³⁵ Баранов В. И., Бочаров А. Г., Суровцев Ю. И. Литературно-художественная критика / В. И.
Баранов, А. Г. Бочаров и др. М., 1982. Далее цитируется это издание.

³⁶ Машинский С. И., С. 299.

³⁷ Там же. С. 300.

³⁸ Стадников Г. В., С. 18.

³⁹ Там же. С. 4.

⁴⁰ Истратова С. П. О характере писательской литературно-критической интерпретации. С. 11.
¹ Истратова С. П. Литература - глазами писателя. С. 5.

⁴² Лежнев С. П., С. 85.

⁴³ Там же. С. 86.

и „ „

В этом одни литературоведы видят сильную сторону писательской критики, другие -

слабую, но все отмечают наличие этой характеристики критических работ писателей.

⁴⁵ Лежнев С. П., С. 86.

⁴⁶ Эвентов И. С, С. 171-172.

⁴⁷ Егоров Б. Ф., С. 3.

⁴⁸ Медведев П. Н. В лаборатории писателя / П. Н. Медведев. Л., 1971. Далее цитируется это
издание.

⁴⁹ Там же. С. 127.

⁵⁰ Эвентов И. С, С. 173.

⁵¹ Прозоров В. В. Другая реальность : Очерки о жизни в литературе / В. В. Прозоров.
Саратов, 2005. С. 164. Далее цитируется это издание.

⁵² Там же. С. 166.

Пильский П. М. О критике (Мечты и парадоксы) / П. М. Пильский // Критика начала XX века. М., 2002. С. 279.

Солженицын А. И. Беседа со студентами-славистами в Цюрихском университете // Солженицын А. И. Публицистика : в 3 т. / А. И. Солженицын. Ярославль, 1996. Т. 2. С. 233. Далее цитируется это издание.

См.: Розанов В. В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях / В. В. Розанов. М., 1995.

⁵⁶ См.: Блок А. Собр. соч.: в 6 т. / А. Блок. М., 1971. Т. 5 ; он же. Об искусстве / А. Блок. М.,
1980.

⁵⁷ См.: Мандельштам О. Шум времени : Воспоминания. Статьи. Очерки / О. Мандельштам.
СПб., 1999.

См.: Цветаева М. Поэт о критике / М. Цветаева // Октябрь. 1987. № 7. С. 185-197 ; она же. Пленный дух : Воспоминания о современниках. Эссе / М. Цветаева. СПб., 2000 ; она же. Мой Пушкин / М. Цветаева. СПб., 2001. ⁵⁹ См.: Пастернак Б. Мой взгляд на искусство / Б. Пастернак. Саратов, 1990.

См.: Замятин Е. И. Современная русская литература / Е. И. Замятин // Литературная учеба. 1988. № 5. С. 130-143 ; он же. Техника художественной прозы / Е. И. Замятин // Литературная учеба. 1988. № 6. С. 79-107 ; он же. Я боюсь : Литературная критика. Публицистика. Воспоминания / Е. И. Замятин. М., 1999.

⁶¹ См.: Платонов А. П. Размышления читателя. Литературно-критические статьи и рецензии /
А. П. Платонов. М., 1980.

⁶² См.: Шаламов В. Новая книга : Воспоминания. Записные книжки. Переписка.
Следственные дела / В. Шаламов. М., 2004.

⁶³ См.: Бродский И. Поклониться тени : Эссе. СПб., 2001 ; он же. Сочинения Иосифа
Бродского. Т. VI. СПб., 2003.

См.: Битов А. Статьи из романа / А. Битов. М., 1986 ; он же. Пятое измерение : На границе времени и пространства / А. Битов. М., 2002.

⁶ Солженицын А. С Варламом Шаламовым / А. Солженицын // Новый мир. 1999. № 4. С. 166.

⁶⁶ Солженицын А. И. Телеинтервью компании Би-Би-Си в связи с выходом книги «Ленин в
Цюрихе», 25 февраля 1976 // Солженицын А.И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И. Солженицын М.,
2001. Т. 7. С. 180. Далее цитируется это издание.

⁶⁷ Солженицын А. И. Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей //
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 9.

⁶⁸ Штурман Д. Городу и миру. О публицистике А. И. Солженицына / Д. Штурман. Париж -
Нью-Йорк, 1988. Далее цитируется это издание.

⁶⁹ Там же. С. 6.

⁷⁰ Там же. С. 12.

⁷¹ Там же. С. 15-16.

⁷² Там же. С. 20.

⁷³ Там же. С. 22.

⁷⁴ Там же. С. 27.

Куликова Т. Д. Публицистика А. И. Солженицына. Процесс коммуникации: от информационного бума до информационного вакуума (1960-1994 гг.) : автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Т. Д. Куликова. Ростов-на-Дону, 2004. С. 13.

⁷⁶ Там же. С. 4.

⁷⁷ Там же. С. 7.

См., например: Учёнова В. В. Гносеологические проблемы публицистики / В. В. Учёнова. М., 1971 ; Черепахов М. С. Проблемы теории публицистики / М. С. Черепахов. М., 1973 ; Стюфляева М. И. Поэтика публицистики / М. И. Стюфляева. Воронеж, 1975 ; Она же. Образные ресурсы публицистики / М. И. Стюфляева. М., 1982 ; Прохоров Е. П. Искусство публицистики : Размышления и разборы / Е. П. Прохоров. М., 1984 ; Учёные записки Тартуского ун-та. 1986. Вып. 683 : Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия. Труды по русской и славянской филологии.

⁷⁹ Учёнова В. В., С. 35.

⁸⁰ Прохоров Е. П., С. 183.

⁸¹ Там же. С. 307.

⁸² Учёнова В. В., С. 97.

Солженицын А. И. Из интервью телекомпании РТР // Солженицын А. И. Собр. соч. : в 9 т. / А. И. Солженицын. М., 2005. Т. 8. С. 536-537. Далее цитируется это издание.

Солженицын А. С Варламом Шаламовым. С. 166. ⁸⁵ Далее в тексте сокращённо - «Телёнок». ⁸ Далее в тексте сокращённо - «Зёрнышко».

⁸⁷ Пекарский П. Русские мемуары XVIII века / П. Пекарский // Современник. 1855. № 4. С. 55.

Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г. Поли. собр. соч. /В. Г. Белинский. М, 1956. Т. 10. С. 316.

⁸⁹ Кардин В. Сегодня о вчерашнем : Мемуары и современность / В. Кардин. М., 1961. С. 73.

⁹⁰ Гинзбург Л. Я. О психологической прозе / Л. Я. Гинзбург. Л., 1977. С. 9.

⁹¹ Там же. С. 10.

⁹² Там же. С. 11.

⁹³ См.: Литература, документ, факт // Иностранная литература. 1966. № 8 ; Особенности
свидетеля, права художника (Обсуждаем проблемы мемуарной литературы) // Вопросы
литературы. 1974. № 4 ; Мемуары на сломе эпох // Вопросы литературы. 1999. № 1 ;
Мемуары на сломе эпох : «Круглый стол» // Вопросы литературы. 2000. № 1.

⁹⁴ См.: Чечулин Н. Мемуары, их значение и место в ряду исторических источников /
Н.Чечулин. СПб., 1891 ; Машинский С. О мемуарно-автобиографическом жанре /
С. Машинский // Вопросы литературы. 1960. № 6 ; Шайтанов И. «Непроявленный жанр», или
Литературные заметки о мемуарной форме / И. Шайтанов // Вопросы литературы. 1979. № 2 ;
Елизаветина Г. «Последняя грань в области романа...» (Русская мемуаристика как предмет
литературоведческого исследования) / Г. Елизаветина // Вопросы литературы. 1982. № 10 ;
Оскоцкий В. Дневник как правда / В. Оскоцкий // Вопросы литературы. 1993. Вып. V;
Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX вв. : От рукописи к
книге / А. Г. Тартаковский. М., 1991 ; он же. Мемуаристика как феномен культуры / А.
Тартаковский // Вопросы литературы. 1999. № 1 ; Сиротина И. Л. Культурологический
потенциал мемуарного источника: поиски новой парадигмы [Электронный ресурс] / И. Л.
Сиротина. Режим доступа : . Загл. с
экрана.

⁹⁵ Барахов В. С. В зеркале писательской мемуаристики (к вопросу о ее роли и идейно-
художественном своеобразии) / В. С. Барахов // Русская литература. 1984. № 1. С. 90.
^9(ГТамже.С. 90.

⁹⁷ Кардин В., С. 60.

⁹⁸ Прозоров В. В., С. 164.

Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры. С. 37.

¹⁰ Солженицын А. И. Нобелевская лекция // Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 7. С. 26.

¹⁰¹ Солженицын А. И. Интервью немецкому еженедельнику «Ди Цайт» // Солженицын А. И.
Собр. соч. Т. 8. С. 114.

¹⁰² Ефимов И. Солженицын читает Бродского / И. Ефимов // Новый мир. 2000. № 5. С. 225.
Пруссакова И. Критики нет ? Критика есть ! / И. Пруссакова // Вопросы литературы. 1998.

№ 4. С. 8.

Кублановский Ю. Спасение через слово / Ю. Кублановский // Новый мир. 1996. № 6. С. 232.

¹⁰⁵ Седакова О. Маленький шедевр : «Случай на станции Кочетовка» / О. Седакова // Между
двумя юбилеями. С. 323.

¹⁰⁶ Тартаковский А. Мемуаристика как феномен культуры. С. 41.

1967-1994: «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» (1967-1974) и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания» (1974-1994). ¹⁰⁸ Кублановский Ю. Не уступающий времени / Ю. Кублановский // Между двумя юбилеями. С. 242.

Нива Ж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами / Ж. Нива // Звезда. 2003. №12. С. 146.

^1,0 Кублановский Ю. Не уступающий времени. С. 242.

¹ Бёлль Г. Приветствие Солженицыну / Г. Бёлль // Иностранная литература. 1989. № 8. С. 237.

¹¹² Лукьянова Л. В. «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» А. И.
Солженицына как художественно-публицистический феномен : автореф. дисс. ... канд.
филол. наук / Л. В. Лукьянова. Ростов-на-Дону, 2002. С. 5.

¹¹³ Там же. Сб.

¹¹⁴ Русский словарь языкового расширения / сост. А. И. Солженицын. М., 2000. Далее
цитируется это издание.

¹¹ Нива Ж. Поэтика Солженицына между «большими» и «малыми» формами. С. 143.
Там же.

¹¹⁷ Кублановский Ю. Спасение через слово. С. 228.

¹¹⁸ Там же. С. 231.

¹¹⁹ Будагов Р. А. Писатели о языке и язык писателей / Р. А. Будагов. М., 1984.

¹²⁰ Виноградов В. В. О языке художественной литературы / В. В. Виноградов. М., 1959 ; он
же. Избранные труды. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов. М., 1980.

¹ ' Винокур Г. О. О языке художественной литературы. М., 1991.

^|22Ларин Б. А. Эстетика слова и язык писателя. Избранные статьи / Б. А. Ларин. Л., 1974.

¹²³ Там же. С. 28.

¹²⁴ Там же. С. 125.

¹²⁵ Там же. С. 127.

Виноградов В. В. О языке художественной литературы. С. 6.

¹²⁷ Там же. С. 21.

¹²⁸ Там же. С. 171.

¹²⁹ Аверинцев С. С. Автор / С. Аверинцев // Краткая литературная энциклопедия : в 9 т. М.,
1978. Т. 9. Стлб. 28.

¹ Виноградов В. В. О теории художественной речи / В. В. Виноградов. М., 1971. С. 231. ¹³¹ Там же. С. 156.

Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963. С. 84-85.

¹³³ Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Автор и герой : К философским основам гуманитарных наук / М. М. Бахтин. СПб., 2000. ¹³ Бахтин М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М. Бахтин. М., 1975. С. 6-71.

Скафтымов А. П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы / А. П. Скафтымов // Русская литературная критика. Саратов, 1994. Вып. 3. С. 147-148.

¹³ Большакова А. Ю. Теория автора в современном литературоведении / А. Ю. Большакова //
Известия АН. Серия литературы и языка. 1998. Т. 57. № 5. С. 15-24.

¹³⁷ Рымарь Н. Т., Скобелев В. П. Теория автора и проблема художественной деятельности /
Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелев. Воронеж, 1994. С. 103.

¹³⁸ Там же. С. 108.

¹ Первыми сторонниками и теоретиками этой идеи были французские структуралисты, в частности, сам термин официально провозглашен Р. Бартом (1968) в одноименной статье. С точки зрения Р. Барта, автор в его классическом значении перестал быть актуальным, т.к. «иной стала, прежде всего, временная перспектива». Р. Барт утверждал, что «удаление Автора - это не просто исторический факт или эффект письма: им до основания преображается весь современный текст, или, что то же самое, ныне текст создается и читается таким образом, что автор на всех его уровнях устраняется» (Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы : Семиотика : Поэтика / Р. Барт. М, 1989. С. 386.). См. также: Фуко М. Что такое автор? / М. Фуко // Современная литературная теория : сб. материалов. Саратов, 2000. С. 27-43.

¹⁴⁰ Барт Р. Смерть автора. С. 389.

¹⁴¹ Гуковский Г. А. Реализм Гоголя / Г. А. Гуковский. М.; Л., 1959.

Белецкий А. И. Об одной из очередных задач историко-литературной науки (Изучение истории читателя) // Белецкий А. И. Избранные труды по теории литературы / А. И. Белецкий. М., 1964. С. 29.

¹⁴ Тынянов Ю. Н. Промежуток // Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика / Ю. Н.
Тынянов. СПб., 2001. С. 401-402. Далее цитируется это издание.

¹⁴⁴ Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика.
С.435.

¹⁴⁵ Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман.
СПб., 2000. С. 203.

¹⁴⁶ Там же. С. 220.

¹⁴⁷ Прозоров В. В. Читатель и литературный процесс / В. В. Прозоров. Саратов, 1975. С. 39.

¹⁴⁸ Рымарь Н. Т., Скобелев В. П., С. 119.

¹⁴⁹ Там же. С. 159.

¹⁵⁰ Теоретико-литературные итоги XX века. М., 2005. Т. 4. Читатель : Проблемы восприятия.

Ответственность, служение и свобода

Ответственность, служение и свобода - центральные для Солженицына этико-философские категории, включающие его в традицию русской религиозно-философской мысли и в то же время индивидуально преломленные в «раскалённый час» мира - вторую половину XX века. Не снимаемый историей культуры вопрос о взаимоотношении между этикой и эстетикой Солженицын решает, видя их общий исток, ощущая себя «маленьким подмастерьем под небом Бога». Книги А.И. Солженицына, по выражению Н.А. Струве, «трансцендируют свою эпоху»; как художник и как мыслитель Солженицын включается в большой диалог культуры, но прежде всего - в контекст всего XX века.

В одном из самых ранних своих печатных выступлений (в сентябре 1919г.) М.М.Бахтин высказал мысль о том, что жизнь и искусство должны нести взаимную ответственность и вину друг за друга; «личность должна стать сплошь ответственной: все её моменты должны не только укладываться рядом во временном ряду её жизни, но приникать друг друга в единстве вины и ответственности» . Мысль эта принципиально важна для понимания искусства всего XX века. По словам А.И. Солженицына, именно в XX веке, веке тоталитаризма, двойной морали, именно на художника и на искусство в целом возложена самая главная ответственность - «победить ложь». «Против многого в мире может выстоять ложь, - но только не против искусства» . В этой способности заключена и его - искусства - сила.

Бахтинское сочетание «искусство и ответственность» является, на наш взгляд, ключевым для понимания творчества А.И. Солженицына. Ответственность, достоверность, истинность - вот центральные понятия его этики и эстетики. Наивысшей точкой ответственности для А.И. Солженицына является «жить не по лжи», а кроме того - «раскаяние и самоограничение», ведь «лишь с раскаяния может начаться и духовный рост», а самоограничение есть «выбор вглубь..., к расцвету внутреннему, а не внешнему», потому что «свою внутреннюю свободу мы можем твердо осуществлять даже и в среде внешне несвободной»3.

М.М. Бахтин, выделяя «три области человеческой культуры - науку, искусство и жизнь», подчеркивал, что они «обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству»4, а «внутреннюю связь элементов личности» гарантирует только «единство ответственности».

Единство личности А.И. Солженицына и единство его творчества - в ответственности перед Богом, перед Россией, перед читателем. Высокую ответственность художника Солженицын связывает прежде всего с силой искусства, с его природой. В Нобелевской лекции он говорит о великой объединяющей силе искусства: «Искусство растепляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко, - такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению»5. Не раз обращается Солженицын к природе художественного дара: «Художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него - и остро передать это людям. И в неудачах и даже на дне существования - в нищете, в тюрьме, в болезнях - ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его», и он «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога, хотя ещё строже его ответственность за всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души»6.

А.И. Солженицын говорит о «шкалах оценок», совместить которые, «создать человечеству единую систему отсчёта - для злодеяний и благодеяний, для нетерпимого и терпимого» способно только искусство, литература -«единственный заменитель не пережитого нами опыта». Искусству, литературе «дана чудесная способность: через различия языков, обычаев, общественного уклада переносить жизненный опыт от целой нации к целой нации»7 - это «благословенное свойство искусства».

«Высокую ответственность» классической русской литературы А.И. Солженицын взял себе в пример: «...вот главное, что я вижу в традиции русской литературы, что наследую и стараюсь повторять»8.

«Мой материал, совершенно необычный, потребовал ... своих жанров, своего подхода. - пишет он. - Но это значит - сохранять ту ответственность перед читателем, перед своей страной и перед самим собой, которая была свойственна русской литературе XIX века (курсив мой -Г. А.)» .

Одну из важнейших составляющих ответственности перед литературой А.И. Солженицын берет у Пушкина: «Ах, как предчувствовал Пушкин, написал: "Уважение к именам, освящённым славою... первый признак ума просвещённого" (курсив мой - Г.А.)»Ю. Более того, Пушкин для А.И. Солженицына, да и «для всех нас уже второе столетие», - «путеводная звезда», «непререкаемый духовный авторитет, в нынешнем одичании так способный помочь нам уберечь наше насущное, противостоять фальшивому» . «Самое высокое достижение и наследие нам от Пушкина ... - его способность (наиболее отсутствующая в современной литературе) всё сказать, всё показываемое видеть, осветляя его. Всем событиям, лицам и чувствам, и особенно боли, скорби, сообщая и свет внутренний, и свет осеняющий, - и читатель возвышается до ощущения того, что глубже и выше этих событий, этих лиц, этих чувств. Ёмкость его мироощущения, гармоническая цельность, в которой уравновешены все стороны бытия: через изведанные им, живо ощущаемые толщи мирового трагизма - всплытие в слой покоя, примирённости и света. Горе и горечь осветляются высшим пониманием, печаль смягчена примирением (курсив мой - Г.А.)» .

Правда и способы её выражения

Ответственность, служение и свобода, по утверждению А.И. Солженицына, связаны прямо с такими узловыми понятиями, как правда, достоверность. В «Нобелевской лекции» приводится русская пословица: «Одно слово правды весь мир перетянет» . В ней заключена основа творческой деятельности художника, и к этому он призывает писателей всего мира. Ж. Нива заметил, что А.И. Солженицын относится «к породе "реалистов", писателей, которые буквально одержимы действительностью, реальностью, а его подлинное величие неотделимо от того, что пережито писателем реально, вживе»61. Не раз в интервью А.И. Солженицын в качестве своей главной цели называл «восстановление исторической правды», но художественными средствами. Более того, он сказал: «Моя задача - как можно меньше дать воли воображению, как можно больше воссоздать из того, что есть. Воображение художника помогает только спаять отдельные элементы и, войдя внутрь персонажа, попробовать объяснить, как эти элементы друг с другом связаны» . В очерке, посвященном дилогии Василия Гроссмана, А.И. Солженицын недоумевает: «Но если правду знаешь - зачем хотеть печататься без неё? Выкручивают? - но у автора оставался же путь: отказаться и не печатать. Либо сразу пиши - в стол, когда-нибудь люди прочтут. Но насколько сам Гроссман правду понимал или разрешил себе понять! (курсив мой - Г. А.)» . Именно проблема достоверности очень волнует А.И. Солженицына. Эта категория является, по его словам, принципиально важной чертой литературы XX века, о ней размышляет он буквально в каждом очерке «Литературной коллекции». Часто внутри одного произведения Солженицын замечает одновременное присутствие достоверных и недостоверных черт, правдоподобия и неправдоподобия. Например, в сюжете «Царицы Смуты» Л. Бородина: «Да это весьма правдоподобно, что вера Марины возросла в годы непереносимых лишений»; «фигура Олуфьева получилась искусственно сконструированной, неотчётливый характер. Не верится и в его выдающуюся воинственность»; «Бородин вкладывает в голову Заруцкого, и правдоподобно, проект превратить Россию в казацкое государство»64. Подробно анализируя понравившийся ему роман «Генерал и его армия» Г. Владимова, Солженицын отмечает, что прошлое Кобрисова «не ощущено нами в реальности» и о нём самом «совсем без доверия», но в образе Жукова, а также «других персонажей» «всё очень натурально, убедительно»65. В «Литературной коллекции», в литературно-критических очерках о писателях последнего столетия, А.И. Солженицын говорит о соотношении реальных исторических фактов с художественным вымыслом, а также о месте и значении анахронизмов (временных несовпадений) в произведении. Для него важен перевес факта над вымыслом. В одном из интервью читаем: «Художественное исследование - это такое использование фактического (не преображенного) жизненного материала, чтобы из отдельных фактов, фрагментов, соединённых, однако, возможностями художника - общая мысль выступала бы с полной доказательностью, никак не слабей, чем в исследовании научном» . Речь идёт об особом литературном жанре «художественного исследования», но понимание роли вымысла принципиально для Солженицына. Свою роль А.И. Солженицын определил так: «Но даже и более того я сознавал свой долг - и испытывал страсть - раскопать и осветить завалы нашей недавней истории, мучительно переживал явную лживость официальных версий. Так, со своих 18 лет и далее чем за 70, главным делом своей жизни я видел: написать литературную историю Российской революции Семнадцатого года» . А.И. Солженицын чаще говорит не о вымысле, а о воображении, т.к. высшей своей задачей считает служение реальности, т.е. «воссоздавать растоптанную, уничтоженную, оболганную у нас реальность»68. Всеми своими художественными средствами, приёмами он постоянно апеллирует к реальности. Воображение играет не последнюю роль и в создании «Литературной коллекции». А.И. Солженицын-критик вступает мысленно в со-творчество с автором анализируемого произведения. Он интуитивно чувствует причину откровенно слабых мест в рассматриваемых текстах. Проникая в авторский замысел, он совершает попытки «домыслить», «переосмыслить» некоторые, как ему кажется, недоделанные детали, места в произведениях. Так происходит в очерке, посвященном роману Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара». А.И. Солженицын пишет: «А всех-то его фактических знаний хватает на проход всего лишь политической корки событий. Нет высоты общего понимания российской истории (где нашла бы место и оценка всей нашей закавказской завоевательной авантюры). И - нет проникновения как бы в "спинной мозг" жизни»69. Соотнося художественную реальность романа с исторической реальностью, Солженицын дочерпывает для себя те стороны действительности, которые не интересовали рецензируемого писателя или которые были закрыты для того идейной установкой, требованиями цензуры и т.д. Реальная критика при этом соединяется у Солженицына с духовным осмыслением русской истории или современности. Реальность многогранна в трактовке А.И. Солженицына. Художественное её осмысление тесно связано с памятью. Литература наделена «неопровержимым сгущённым опытом: от поколения к поколению. Так она становится живою памятью нации» . Сохранению народной памяти посвятил свое творчество Василий Белов. Это импонирует А.И.Солженицыну: «... с достоверной точностью, с какой Белов обычно пишет лишь о деревне: с большим знанием смысла каждого фрагмента деревенской жизни и любованием ею, что служит сохрану всего этого быта в нашей исторической памяти» . Бережно «коллекционирует» Солженицын исторические, бытовые, культурные детали далёкого времени, сохранённые художественной памятью писателей и памятью языка. Пополнения «Русского словаря языкового расширения» - это и расширение реальности прошлого, настоящего и будущего, выраженной в языке и стимулируемой языком.

Многообразие форм и синтез жанров

Писательская критика А.И. Солженицына вписывается в «разножанровую и стилистически сложную художническую критику XX в.»1, систематизация и осмысление которой представляется литературоведам актуальной задачей . При этом необходимо учитывать, что заметки и очерки «Литературной коллекции» писались в одном литературно-критическом контексте («недееспособность и вредоносность советской партийной критики»3; возврат к нравственным критериям, к реализму, к проблемам национальной идентичности в 60-е - 70-е годы XX века), а публиковались - в другом (деконструктивизм и деканонизация, взрыв норм в 90-е гг. и «возвращение к норме, без которой нет реального общественного самосознания»4). Принципиально важно, что Солженицын не примеривает к себе ни одну из тех ролей, которые предполагаются для писателя-критика (критик-импрессионист, критик-специалист, критик-физиогномист, парадоксалист, моралист и т.д.). Он прежде всего читатель: «Безо всякой цели что-то пересмотреть или перепонять, просто понасладиться взял я в руки как-то в лагере «Горе от ума» и стал читать -глазами уже пожившего человека, изрядно повидавшего разных людских положений»5.

Во вступительном слове к «Литературной коллекции» говорится: «Я делал это - для себя, без мысли о печатании. Но видя, вот, как ныне выглаживается память о многих примечательных наших книгах, - я склонился напечатать иные из этих заметок, однако уже ничего не меняя в них (курсив мой - Г.А.)»6. Тем интереснее увидеть взаимодействие личности писателя и жанровых традиций литературной критики, неповторимого стиля Солженицына и диалогизма как сущностного свойства критики как таковой; попытаться проанализировать размежевание времён и синтез Времени в литературно-критических очерках Солженицына.

Надо сказать, что выдвинутых перед собой и своим творчеством целей Солженицын придерживается во всех художественных и нехудожественных формах, в которых работает. Не только в «опытах художественного исследования», но и в своих литературно-критических очерках А.И. Солженицын выступает в роли «летописца», имея цель: «чтобы обо всём / об этом не забылось», тем самым он заполняет образовавшиеся пустоты в истории русской литературы.

Для воплощения своей цели, своих идей на протяжении всего творчества А.И. Солженицын использует различные формы. Его жанровый ряд, помимо традиционных рассказа и романа, включает крохотки, опыт художественного исследования, повествованье в отмеренных сроках, мемуары, драматические, поэтические жанры, а также ряд публицистических жанров. Писатель «экспериментирует», ищет формы для своих идей. В этой связи очень важным является следующее его высказывание: «Я должен комбинировать жанры. Не считаю, что я открыватель чего-то нового, но и не традиционалист, - я только каждый раз думаю, как эту задачу решить лучше всего, как наиболее рельефно подать читателю этот материал» . Порой один сюжет может быть воплощён в разных формах. Примером такого эксперимента может послужить литературная, театральная и кинематографическая судьба романа «В круге первом».

Важно помнить, что полижанровость является отличительной чертой художественного метода Солженицына. «Мой материал, совершенно необычный, потребовал ... своих жанров, своего подхода. Но это значит - сохранять ту ответственность перед читателем, перед своей страной и перед самим собой, которая была свойственна русской литературе XIX века (курсив мой-Г.А)»8 У А.И. Солженицына есть свои жанровые «склонности», о чём он говорит так: «Я думаю, во-первых, что у каждого писателя есть своя склонность к тому или иному виду архитектуры, от миниатюры до огромных зданий. Кроме того, жизнь нас гнёт, то есть тот материал, который идёт, требует, чтоб мы о нём писали, он диктует нам форму. Значит, тут должны были сойтись и личные склонности, и требования материала. Вот так они во мне сошлись, мои личные наклонности к большим формам и материал»9.

Можно сказать, что каждое его произведение представляет собой синтез нескольких жанров. Благодаря такой «взаимовключаемости» (Р. Уэллек, О. Уоррен) и полифоничности (М. Бахтин), и достигается полнота воплощения авторского замысла. Более того, по словам И. Бродского, «делая это, Солженицын невольно раздвигает пространство и рамки литературы»10. От себя добавим - и критики.

На наш взгляд, помимо специальных работ (например, «Протеревши глаза», «...Колеблет твой треножник», «Литературная коллекция») к литературной критике А.И. Солженицына относятся отдельные фрагменты повествования мемуарных книг «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» и публицистики, в которых рассматривается природа и вопросы искусства, художественного творчества.

«Опыт художественного исследования», воплощённый Солженицыным в романной форме, применён и в критике: отсюда и многообразие жанров и их синтез.

Особенности стиля

Литературная критика А.И. Солженицына полижанрова и полистилистична. Вместе с тем можно говорить о её стилевом единстве, о существенных особенностях стиля Солженицына-критика, корреспондирующих с его художественным стилем. Проникновенность, с которой Солженицын погружается в каждого автора, заметна во всём. Отсюда и богатство интонаций и соответствующих эпитетов, а также местоимений и междометий, присутствующих в тексте: от радостных и восторженных (о А. Толстом: «Как ярки характеры! Мастерское обоснование психологических переходов Ивана. ... . Великолепен разговор Иоанна со схимником (здесь и далее курсив мой - Г.А.)»10 ; о Чехове: «...как хорошо! ... . Очарование. ... . ...а совершенство! ... Какой сразу тон взят отначала\ ... . Но как же и Чехов отзывчив к церковной теме, как часто возвращается к ней в разных рассказах. Сколько ж заложено в нём этого тихого влечения - в образованский век. ... . Что ж за богатый диапазон у Чехова в искусстве рассказа»110; о Замятине: «Но всё это так легко подано, неупускаемо изобразительно... ... . Как удачно угадан былинный замедленный тон! ... Вот - своевременный рассказ! ... Вот урок, вот писать. Какое крепкое мастерство. ... Как всё сгущено!»111; о Шмелёве: «Как сочно, как тепло 112 написано, и Россия встаёт - живая! ... Чудная книга, очищает душу» ; о Пильняке: «Ахнешь: и как же за 20 лет наша проза ушла от Чехова!.. - но ведь поправимо же?»113; о Носове: «Какая соразмерная отчётливость в изображении мужика в оставляемых ему всё меньших клочках бытия. Какие незатёртые, ответственные слова для переданья той точности наблюдений, никогда не пустых и лишних, даваемой только долгим личным опытом и детальной врощённостью в быт. Какое точнейшее, невообразимое различение и называние буквально сотен запахов - спектр, уже мало-мало кому доступный»1 ; о Светове: «А манера! С первых же страниц читатель обнаруживает, автор же не только не скрывает, но даже и выставляет: что мы погружаемся в жанр, по приёмам, темпу и толпящимся обстоятельствам как бы сходный с романом Достоевского. Однако это - не нарочитое воспроизведение, не приём сознательного подражания, нет!»115; О Владимове: «Генерал Власов при провидческой встрече своей с храмом Андрея Стратилата и вся сцена вокруг -великолепны»116) до саркастических (о «Петербурге» А. Белого: «Написано очень неэкономно (сознательно неэкономно, в этом художественный замысел) - но идёт ли это в XX век? Вот - покопировали эту манеру в 20-е годы - да уже полвека как и забыли. Сегодня эта книга - экспонат литературного прошлого, для знатоков и гурманов. ... Откуда же возникло такое новаторство? От представления (ложного), что обычными фразами уже ничего не выразить?» ; і 1 й о Малышкине: «.. .ещё от автора ли это? Часом не от издателя?» ; о критиках Булгакова: «...скрытых трусливых псевдонимов (а чего прятались? Ведь писали в угоду властям)... ... И вот: их смыло или изничтожило, как не было»119) и даже разочарованных («А вот отклонения в авторском языке, нарушающие фон персонажа, - это портит, и Чехов за этим почему-то не очень следит»120; «Психопатологической трактовкой Белый свёл терроризм от рокового общественного явления к личной извращённости террористов (слишком лёгкое решение вопроса)» ; о Замятине: «Восхищает он! А - не испытываю такого тёплого, родного чувства, как к Булгакову» ; о Пильняке: 19 «Всё это - форма ради формы?» ; «Как жаль: сам ли поддавшись красной пропаганде или нарочито включась в неё, Малышкин разрешает запечатлеться в истории - неправдоподобию и легендам» ; о «Смерти Вазир-Мухтара» Ю. Тынянова: «Но узнаём ли мы тут того автора "Горя от ума", который мог донести любовь к родине даже до замороченных школьников ранних советских лет, сквозь мертвенный лязг марксистской социологии? Нет. Нет. ... ...Тынянов не доработал характера. Духовно высокого Грибоедова-писателя мы так и не увидели» ; о Леонове: «Но - нет у нашего автора нигде той высоты мыслей и того духовного верхнего "этажа", какими так славен и характерен Достоевский» ; о Гроссмане: «...ах, где ж это было раньше? ах, сколько же правды стоит ещё позади этого!» ; о Самойлове: «Где тот их напор? та резкость? тот порыв к переустройству России и мира? - как же с годами изменился, психологически и творчески, тип советского поэта» ). Авторская интонация варьируется от автобиографической интимности и лирической проникновенности до публицистического саркастического анализа. Любопытно, что если какой-либо автор запал в душу Солженицыну, то очерк, посвященный ему, буквально перенасыщен лексическим многообразием. В качестве ярких примеров можно назвать работы о «блистательном» Булгакове и его гонителях «под маской», а также о языкотворцах Распутине и Носове. Необычайно чуткий к языку, Солженицын и в критических выступлениях ищет единственное слово, передающее неповторимый предмет, индивидуализированное писательское действие, энергию впечатления от художественного текста: «Чехов дослушивается, доглядывается, но и сам остаётся и нас оставляет всё же в сомнении (здесь и далее курсив мой -Г.А.)»п , «...общее ладное восприятие всей вселенной...» ; «...Шмелёву, прошедшему и заразительное поветрие "освобожденчества", потом изстрадавшемуся в болыпевицком послеврангелевском Крыму, — дано было пройти оживленье угнетённой, омертвелой души - катарсис. ... . И теперь, под свои 60-65 лет, взяться воссоздать, описать, чего не приладилась, на что и не смотрела наша перекособоченная тогда литература»131; в «Жизни и судьбе» Гроссман «теперь (после «За правое дело» - Г.А.) уже со страстью это всё упущенное вонзал в ткань романа» ; «Г.Адамович ... умудрился проигнорировать те сети Несвободы, в которых Булгаков немо бился; не понял, что умолчание в напряжённом тексте уже было формой крика из задавленного горла» ; «Беззащитен оказался Бродский против издёрганности нашего века: повторил её и приумножил, вместо того чтобы преодолеть, утишить». Для усиления своих высказываний Солженицын использует не только образность и повторы, но также - зрительные, графические - средства синтаксиса, пунктуации: старается минимизировать количество слов в предложениях; часты восклицательный и вопросительный знаки и использование знака тире. Акцентируется внимание читателя и с помощью курсива и полужирного шрифта.

Похожие диссертации на Литературная критика А. И. Солженицына: проблемы, жанры, стиль, образ автора

Проблема автора и читателя в литературной критике В.Г. КороленкоСидихменова, Татьяна Ивановна

Писатель Н. П. Смирнов и его проза : Проблемы. Жанры. СтильШлычкова Екатерина Леонидовна

Проповедь митрополита Филарета (Дроздова) в русской литературе: проблемы жанра и стиляСибирёва Марина Вениаминовна

Гоголь и Достоевский. Проблема образа автораПадерина, Екатерина Геннадьевна

В. В. Набоков и Н. В. Гоголь: Создание образа автора в художественном произведенииНемцев, Леонид Владимирович

Художественно-философская трилогия В. В. Розанова ("Уединенное", "Опавшие листья": образ автора и жанр) Полюшина Вера Геннадьевна

"Образ эпохи" в художественной системе трагедии А. С. Пушкина "Борис Годунов" и формирование историко-философских взглядов автораОдинокова Дарья Викторовна

Литературная критика И. Ф. Анненского: проблема смыслового и эстетического единстваЧеркасова Анна Владимировна

Проблема идеала в русской литературе, критике, публицистике первой половины XX векаСлавина Валентина Александровна

"Имманентная критика" Ю. И. Айхенвальда доэмигрантского периода: проблема писателя и читателяЗуев Дмитрий Владимирович